Электронная библиотека

Архиепископ Иоасаф Оболенский был рукоположен во владыки Ростовские и Ярославские (1481 г. ) в непростое время для Русской Церкви. Конец 70-х – начало 80-х гг. XV века ознаменовались спором между великим князем Московским Иваном III и митрополитом Геронтием о направлении хождения крестного хода во время совершения чина освящения церквей. Поводом к конфликту послужило освящение Успенского собора Московского Кремля в августе 1479 г., проведенное митрополитом, с точки зрения Ивана III, неправильно («яко не по солнечному въсходу ходилъ митрополитъ съ кресты около церкви»)¹. Споры, то затихая, то возобновляясь с новой силой, продолжались более двух лет. Иоасаф был возведен на Ростовскую кафедру в июле 1481 г.: «Того же месяца 22 поставлен архиепископом Ростову Иоасаф Оболеньскых князей пресвященным митрополитом Геронтием»2.

По справедливому мнению М.С. Серебряковой, деятельность ростовского архиепископа нельзя рассматривать в отрыве от деятельности и поступков его родственников, поскольку род князей Оболенских уже со второй половины XIV в. состоял на московской службе, а ближайшие родственники Иоасафа занимали видные военно-административные посты, входили в непосредственное окружение сначала Ивана III, потом Василия III3. Более того, двоюродный племянник Иоасафа, Василий Иванович (сын известного воеводы Ивана Стриги Оболенского), стал под именем Вассиан пострижеником Отроча монастыря в Твери, затем его настоятелем, а с 1477 г. являлся епископом Тверским († 1508).

Немаловажно, что архиерей пока еще независимой Твери был настроен лояльно по отношению к Москве. Позиция Вассиана Тверского дала ему возможность остаться на епископской кафедре и после падения Тверского княжества в 1485 г. Характерно, что тверской летописец счел нужным подчеркнуть в записи под 1485 г.: «Князь же великий Иванъ Василиевичь всеа Руси великую княиню Настасию Борисовну и бояръ тверьскыхъ много, и князей на Москву свелъ, <... > а владыку Васиана съ Твери не свелъ»⁴. Вассиан останется на Тверской кафедре вплоть до смерти в 1508 г.

Несомненно, приближение Оболенских, тем более архиерейский сан одного из них, давали повод Ивану III обратить внимание на еще одного представителя рода – Иоасафа. Подсказать кандидатуру насельника Ферапонтова монастыря, мог преподобный Мартиниан, в свое время обласканный отцом Ивана III Василием Темным и даже бывший его духовником. Иоасаф – постриженик Мартиниана – являлся одним из ближайших учеников преподобного. Неслучайно бывший архиепископ Ростова удостоился чести быть погребенным подле Мартиниана. Более того, Иоасаф приходился родственником Ивану III. Согласно «Житию Мартиниана», после смерти Иоасафа игумен Сильвестр «положи советъ з братиею и въсхоте погребсти мужа того близъ преподобнаго Мартиниана, помянувъ доброродие его, понеже сродникъ он бяше великаго князя, но и постриженникъ преподобнаго Мартиниана и ученикъ». Анализ родословных списков XVI – XVII вв. показал, что Иоасаф, как и Иван III, – Рюрикович в 18-м колене⁶. Родство с великим князем, сыгравшее определенную роль в вопросе о месте захоронения бывшего епископа, могло быть и одной из причин его архиерейского возвышения.

Немаловажно и то, что десятью годами ранее, осенью 1471 г., еще один ферапонтовский представитель, игумен Филофей, стал епископом Пермским⁷. К началу 80-х гг. XV столетия у великого князя московского, по-видимому, не было причин для недовольства Филофеем. Удачный опыт поставления архиерея из Ферапонтова монастыря давал основания обратить взор на обитель как на место пребывания еще одного человека достойного принять епископский сан.

Через месяц после совершения таинства рукоположения Иоасафа, 24 августа 1481 г., митрополит Геронтий оставит кафедру и уйдет в Симонов монастырь, захватив с собой, однако, митрополичью ризницу. Это позволяет считать, что глава Церкви предполагал показательный ход, рассчитывая своим демаршем повлиять на Ивана III и вынудить великого князя смириться. Поставление Иоасафа, также как рукоположение Герасима на Коломенскую кафедру 29 июля и поставление на Рязанскую кафедру Симеона, имевшее место, видимо, около того же времени, были последними иерархическими действиями Геронтия перед уходом в Симонов⁸. И это представляется весьма значимым.

Б. М. Клосс и В. Д. Назаров отмечают, что новый виток противостояния между Иваном III и митрополитом Геронтием, вылившийся в уход митрополита, начался не ранее рубежа июля-августа 1481 г., поскольку рукоположение новых владык предполагало определенное согласование позиций митрополита и великого князя, почти наверняка исключая возможность открытой конфронтации⁹. Мы считаем, что поставление трех епископов один за другим, за несколько недель до ухода Геронтия, следует рассматривать как прелюдию перед очередным витком противоречий, попытку распределить силы. Вероятно, согласование позиций митрополита и великого князя по вопросу о епископских кандидатурах имело форму компромисса. Так, обращает на себя внимание, что один из новопоставленных иерархов, Симеон, был духовником Геронтия. То есть сомневаться в близких отношениях между митрополитом и Симеонм не приходится. Иными словами, митрополит провел на рязанскую кафедру своего человека. Иван III же, согласившись на кандидатуру Симеона, мог настаивать на рукоположении лица, в котором был заинтересован сам. Этим человеком, возможно, являлся Иоасаф. Представляется вполне логичным, что вопрос о крестных ходах был заново поднят именно после того, когда были заняты три свободных архиерейских кафедры.

В иерархии Русской Церкви XV века Ростовская владычная кафедра стояла первой после архиепископии Новгородской. Предстоятель Ростова также являлся архиепископом (в Русской Церкви XV века было два архиепископа). Ивану III было немаловажно чувствовать опору такого владыки. И Иоасаф не подвел великого князя Московского. В разгоревшемся с новой силой споре вокруг хождения «посолонь» ростовский архиерей поддержал Ивана III, в то время как русское духовенство в подавляющем большинстве приняло сторону митрополита, не приняв доводы великого князя: «... А по великом князе мало их, един владыка Ростовский князь Асаф да архимандрит Чюдовский Генадей... »¹⁰. Неизвестно, что побудило Иоасафа выступить в поддержку Ивана III – преданность, благодарность за рукоположение или собственная продуманная точка зрения. Но, так или иначе, в 1481 г. у Ивана III не было оснований считать, что он ошибся с выбором владыки Ростовского.

Между тем, отношения между Иоасафом и великим князем Московским, видимо, меняются. В конце 1488 – начале 1489 г. архиепископ оставил кафедру¹¹. Традиционная формула основания отречения архиерея – по болезни – повторяется и в случае Иоасафа. Однако не всегда болезнь являлась истинной причиной. С большой долей вероятности мы можем считать, что между архиепископом и Иваном III разгорелся конфликт или, по крайней мере, возникли серьезные разногласия, обусловившие отказ церковного иерарха от кафедры. Существует мнение, согласно которому гнев Ивана III был не причиной, а следствием самовольного ухода Иоасафа¹², при этом наиболее вероятным основанием отречения ростовского владыки считаются его «аскетические устремления», желание уединенной жизни¹³.

Между тем, вряд ли стоит сомневаться в том, что Иоасаф вынужденно оставил кафедру, при этом со стороны великого князя и митрополита не было предпринято ничего существенного для разбирательства в сложившемся положении. Наоборот, все было обставлено именно так, чтобы не привлекать чрезмерного внимания к обстоятельствам отречения. На это указывает послание архиепископа Новгородского Геннадия митрополиту Зосиме, написанное в октябре 1490 г., через два года после отречения. Геннадий сетует: «Коли архиепископ Ростовский Асаф владычество оставил, и где было по нас всех послати, да о том съборне накрепко обыск учинити, и они мне туто и в поминки не учинили... »¹⁴. Как видно из приведенного отрывка, надлежащего расследования причин отречения Иоасафа проведено не было. Более того, к свидетельству нежелательных лиц, таких как Геннадий, предпочли не обращаться вовсе. Каковы же основания ухода Иоасафа?

Согласно предположению Н.А. Казаковой и Я.С. Лурье, Иоасаф занял позицию вокруг вопроса о ереси «жидовствующих», не соответствовавшую точке зрения великого князя Московского¹⁵. Впрочем, ересь могла быть не единственной причиной разногласий. Не случайно архиепископ Новгородский Геннадий в послании Иоасафу, написанном в феврале 1489 г., уже после ухода ростовского владыки, пишет о каком-то «телесном (т. е. мирском) деле», побудившем Иоасафа отречься от кафедры¹⁶.

Предположительно, возникновение трений между Иоасафом и великим князем Московским следует отнести ко времени, начиная с 1485 г. В этом году незадолго до похода на Тверь к Ивану III перебежали двое бояр великого князя Тверского Иван Микулинский и Иосиф Дорогобужский. Иван III дал Иосифу в кормление Ярославль¹⁷, входивший в окормление владыки Ростовского и крупнейший, наряду с Ростовом, город епархии. Великокняжеские наместники времен Ивана III почувствовали нарождавшуюся силу единодержавия и позволяли себе вольно обходиться с подвластными территориями. Ярославская земля уже познала на себе тяжелую руку великокняжеских ставленников. Так, в 1463 г. Иван Агафонович Сущий, направленый Иваном III в только что присоединенные к Москве ярославские земли, действовал настолько рьяно в проведении московской политики, что ростовский летописец на тайном языке «простой литореи» окрестил его «сущим дьяволом». Отношения между архиепископом и Иосифом Дорогобужским вполне могли не сложиться.

Более того, 1485 г. стал временем начала грандиозного строительства в Москве. Итальянские архитекторы приступили к возведению нового кирпичного кремля: «Того же лета, июля в 19 день, заложена бысть на Москве на реке стрельница, а под стрельницею выведен тайник; а поставил ее Онтон Фрязин». Территория кремля увеличивалась, многие сооружения, препятствовавшие строительству, включая храмы и монастыри, сносились. Разрушение святынь вызывало недовольство современников, в частности уже упоминавшегося архиепископа Новгородского Геннадия, уделившего обширную часть своего послания к митрополиту Зосиме осуждению действий великого князя²⁰. Для нас наиболее существенным является то, что при ликвидации храмов устранялись и кладбища, при этом останки усопших перезахоранивались в Дорогомилове: «... кости мертвых выношены на Дорогомилово... », – сообщает архиепископ Геннадий в письме к митрополиту. А село Дорогомилово уже в начале XV в. было вотчиной ростовских архиереев. Под 6920 (1411) г. Львовская летопись свидетельствует о строительстве там церкви: «Того же лета создана бысть церкви на Дорогомилове Благовещение, октябяря 6, епискупомъ Григориемъ Ростовъскимъ»²¹. Здесь же 28 августа 1515 г. скончался ростовский архиепископ Вассиан Санин²². Вряд ли Иоасаф мог благословить перезахоронение – предприятие сомнительное, с точки зрения благочестия. Очевидно, Иван III действовал, не считаясь ни с духовным авторитетом владыки, ни с его правами вотчинника.

В этом отношении представляется значимым обратить внимание на построение и освящение архиепископом Иоасафом 1 октября 1485 г. деревянной церкви в честь Положения Риз Пресвятой Богоридицы в селе Бородавы²³. Сам праздник ведет свое начало из Византии V века. Во время правления императора Льва Великого двое его приближенных привезли в Константинополь из Палестины Ризу Богоматери, для которой на берегу Влахернского залива был выстроен храм. 2 июля 458 года состоялось перенесение святыни. С тех пор в этот день ежегодно празднуется «Положение Риз Пресвятой Богородицы во Влахерне».

Выбор посвящения для Бородавской церкви, как и для всякой другой, естественно, не мог быть случайным. Посвящение же празднику Ризоположения являлось очень редким для средневековой Руси. Очевидно, какие-то серьезные обстоятельства привели к тому, что архиепископ Иоасаф выбрал именно этот богородичный праздник. Обратим внимание, уже в Византии, благодаря ряду чудес, Ризоположение стало олицетворять заступничество Богородицы во время нашествия врагов и связывалось с надеждами на дарование Ею мира, что нашло отражение также в тропаре праздника: «... Темже молим Тя мир граду Твоему даровати и душам нашим велию милость».

Ни в 1485, ни в 1484 гг. нашествий на Ростовские земли не было. Если предположение о начале трений между Иоасафом и Иваном III из-за событий первой половины 1485 г. верно, то построение осенью того же года церкви в честь Ризоположения можно рассматривать в качестве материального выражения молений владыки Пресвятой Богородице о даровании мира в отношениях с великим князем Московским. Иными словами, Бородавская церковь – это обетный храм. Об особом значении Бородавской церкви для Иоасафа говорит и следующее обстоятельство. 1 апреля 1489 г., уже будучи на покое в Ферапонтовом монастыре, бывший архиепископ получил от нового владыки Трифона жалованную грамоту, освобождавшую церковь Ризоположения от всех податей Ростовской кафедре²⁴.

В рассмотрении вопроса об отказе Иоасафа от кафедры особого внимания заслуживает его отреченная грамота. Она сохранилась до нашего времени в сборнике, предположительно составленном при дворе епископа Пермского Филофея между 1492-1494 гг.²⁵ Грамота практически полностью соответствует отреченной новгородского архиепископа Сергия, датируемой 1484 г.²⁶, за исключением того, что в Сергиевой отписной отсутствует его собственное имя и имена архиереев, к которым обращается бывший владыка (везде заменено на «имярекъ»). Возникает вопрос, почему Иоасаф использовал текст именно этой грамоты в качестве формуляра своей отреченной? Ведь существовало несколько других вариантов, причем два из них, как и Сергиев, появились в 80-е гг. XV в., незадолго до ухода Иоасафа. Речь идет об отписных грамотах архиепископа Новгородского Феофила (датируется 1482-1483 гг. )²⁷ и епископа Суздальского Феодора, составленной в один год с Сергиевской. Более того, грамота Феодора в основной своей части (начиная со слов «своея ради немощи оставил есми свою епископию... ») становится на некоторое время образцом и используется с некоторыми изменениями позднейшими владыками. Филофей Пермский²⁹, Геннадий Новгородский³⁰, Никон Коломенский³¹ составляют свои отписные на основе отреченной Феодора. Интересно, что Филофей Пермский, посчитавший необходимым поместить в своем сборнике именно Иоасафову отреченную, перед собственным уходом обращается к другой грамоте.

Так почему же Иоасаф единственный использовал в качестве формуляра отреченной грамоту Сергия, и никто из других владык не последовал его примеру? Возможно, дело в символике того времени. Известно, что Сергий покинул новгородскую кафедру из-за психического расстройства. Не исключено, Иоасаф, прибегнув к тексту Сергиевой грамоты, стремился показать современникам, что причины его ухода также кроятся в области душевного недуга. Если данное предположение верно, то становится ясным смысл загадочного восклицания ростовского летописца словами из 11-го Псалма Давида, отразившегося в Типографской летописи после сообщения о хиротонии Иоасафа: «Увыи! Увыи! Погибе благоверный от земля, грехъ нашихъ ради, по Давиду: «Спаси мя, Господи, яко оскуде преподобный, яко оумалишася от сынов человеческых, суетна глагола кождо искреннему своему»»³³ (Пс. 11, 1 – 3). Естественно, болезни могло и не быть на самом деле (отметим, что Иоасаф прожил после ухода из Ростова более двадцати лет). При этом создавалось удобное прикрытие от излишнего внимания на будущее, а также снималась ответственность за прошлое – с сумасшедшего, как известно, взятки гладки.

Действительно, никаких преследований Иоасафа со стороны великокняжеской власти после отречения, по всей видимости, не было. Об этом косвенно свидетельствует «Житие Мартиниана Белозерского», из которого известно, что бывший архиепископ хранил в монастыре некое «съкровище»³⁴. Вероятно, Иван III не упустил бы возможности наказать иерарха, лишив его состояния. Конфискация имуществ неугодных была отличительной чертой его правления. Интересно, что Геннадий Новгородский в 1489 г. опасался гнева великого князя не только на Иоасафа, но и на Ферапонтов монастырь, ставший приютом бывшего владыки, о чем поведал в послании к Иоасафу: «Да однова нечто государь князь великый въспалу учинит и на монастырь тебе же для, ино тебе и за то ответь дати»³⁵. Однако в 1502 г. Рождественский собор обители был расписан ведущим иконописцем того времени Дионисием, причем, по мнению большинства исследователей, именно по заказу Иоасафа. Вряд ли в случае продолжавшегося конфликта и «въспалы» Ивана III на монастырь, Дионисий, создавший в 1481 иконостас Успенского собора Москвы (кафедрального храма митрополии и главного строительного детища Ивана III), имел возможность согласиться на заказ в Ферапонтове³⁶.

Итак, подведем некоторые итоги. Поставление архиепископа Иоасафа на архиерейскую кафедру Ростова в 1481 г. следует рассматривать в контексте спора между Иваном III и митрополитом Геронтием о крестных ходах. Вероятно, великий князь Московский рассчитывал, что Иоасаф станет его сторонником, таким же преданным, каким был предыдущий владыка Ростовский Вассиан Рыло. Однако постепенно отношения между Иваном III и Иоасафом меняются. С большой долей вероятности мы можем говорить о напряженности в отношениях архиепископа и великого князя, обусловившей отречение архиерея. Размолвка между ними могла начаться около 1485 г., а поводом к ней послужили строительные работы в московском кремле, ущемившие интересы Иоасафа. Обстоятельства отречения Иоасафа остаются до конца не ясными. Предположительно, невозможность дальнейшего служения архиепископа была объяснена его психическим расстройством. Так или иначе, уйти с кафедры ему дали спокойно, и дальнейшего преследования со стороны великого князя не было.

1. Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). СПб., 1910. Т. 20. 4. 1. С. 335; см. также: ПСРЛ. М., 2001. Т. 6. Вып. 2. Стб. 286.
2. ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 329; ср.: «Того же лета (1481) поставленъ бысть Ростову архиепископъ Иосаф, бывалъ князь Оболеньскии, а приведоша его с Белаозера из Ферапонтова манастыря» (ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. Стб. 312).
3. Серебрякова М.С. О родословной владыки Иоасафа Оболенского // Сообщения Ростовского музея. Ростов, 1994. Вып. 6. С. 3-16; Н.А. Казакаова и Я.С. Лурье считали Вассиана Тверского двоюродным братом Иоасафа (Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV – начала XVI века. М.;Л., 1955. С. 119-120).
4. ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. Стб. 500 (репринт, М., 2000).
5. Житие Мартиниана Белозерского // Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские / Изд. подготовлено Г.М. Прохоровым, Е.Г. Водолазкиным, Е.Э. Шевченко. СПб., 1993. С. 284.
6. Серебрякова М. С. О родословной владыки Иоасафа... С. 5.
7. ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 192 (репринт – М., 2000).
8. Там же; ПСРЛ. Т. 25. С. 329.
9. Клосс Б. М., Назаров В. Д. Полемическое сочинение 1481 г. о хождении «посолонь» // Московская Русь (1359-1584): Культура и историческое самосознание. М., 1997. С. 365; ср.: «Того же месяца (июля) 29 поставлен бысть Коломне митрополитомъ Геронтиемъ епископом Герасимъ. Того же лета поставленъ бысть Рязани епископъ Семионъ, бывъи у Геронтия митрополита духовник» (ПСРЛ. Т. 25. С. 329).
10. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. Стб. 314; Т. 20. Ч. 1. С. 348.
11. «Въ лето 6997... », см.: ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. Стб. 325; Т. 12. СПб., 1901. С. 220 (репринт, М, 2000); Т. 20. Ч. 1. С. 353; А. А. Титов приводил свидетельства несохранившихся до нашего времени ростовских источников, согласно которым это произошло 6 сентября 1488 г. (Титов А.А. Летописец о ростовских архиереях. СПб., 1890. Примечания к летописи архереом ростовским. С. 16. ); 15 января 1489 г. на ростовскую кафедру взошел Тихон Малышкин (Архиерей Русской Православной Церкви (Московской митрополии) (1448-1589) // Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви. М., 1996. Т. 4. Ч. 2. С. 355).
12. Бриллиантов И. Ферапонтов Белозерский, ныне упраздненный монастырь, место заточения патриарха Никона. К 500-летию со времени его основания: 1398-1898. СПб., 1899 (репринт М., 1994). С. 53-54.
13. Попов Г.В. Поездка Дионисия на Белоозеро // Древнерусское искусство. Художественные памятники русского Севера. М., 1989. С. 30-45.
14. Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения... С. 374; послание опубликовано также в: Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской Империи археографической экспедициею императорской Академии наук (далее – ААЭ). СПб., 1836. Т. 1. № 381; Русская историческая библиотека (далее – РИБ). Изд. 2-е. СПб., 1908. Т. 6. Ч. 1. № 115. 1.
15. Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения... С. 200; здесь же см. критику авторами предположений об обличении Иоасафом Софьи Витовтовны и его причастности к нестяжателям как причин конфликта с Иваном III.
16. Там же. С. 317; см. также: Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XV в. М., 1982. С. 544; Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2000. Т. 7. С. 450.
17. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. Стб. 321; Т. 20. 4. 1. С. 352.
18. ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 158 (репринт, М., 2004).
19. ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 216 (репринт, М., 2001); см. также: ПСРЛ. М.; Л., 1962. Т. 27. С. 287, 358; Т. 39. М., 1994. С. 163.
20. Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения... С. 377-378; см. также: Забелин И. История города Москвы. М., 1905. 4. 1. С. 140-142 (репринт – М., 1995); выражаю признательность Н.С. Борисову, обратившему мое внимание на данное обстоятельство.
21. ПСРЛ. Т. 20. 4. 1. С. 229; Никоновская летопись относит это событие к 6921 году (ПСРЛ. Т. П. С. 219).
22. ПСРЛ. СПб., 1904. Т. 13. С. 24 (репринт, М., 2000).
23. Сохранился антиминс этой церкви, из надписи на котором мы и узнаем дату освящения храма: «Освятися олтарь великаго Господа Бога Спаса нашего Иисуса Христа въ церкви Пресвятые Владычицы нашея Богородицы честнаго Положения Ризы смиренным архиепископомъ Иоасафомъ при благоверномъ князе Иване Васильевиче и сыне его великом князе Иване Ивановиче въ лето 6994 на память Покрова Пресвятые Богородицы» (Бриллиантов И. Ферапонтов Белозерский, ныне упраздненный монастырь... С. 51. Прим. 4; см. также: Никольский К.Т., протоиерей. Об антиминсах православной Русской Церкви. СПб., 1872. С. 293- 294. Рис. Б).
24. Акты социально-экономической истории Северо-восточной Руси конца XIV – начала XVI в. М., 1958. Т. 2. №331.
25. ОР РГБ. Ф. 178. №3271. Л. 17 об. – 18. Исторический сборник конца XV века; его описание см.: Кудрявцев И.М. Сборник последней четверти XV – начала XVI в. из Музейного собрания // Записки отдела рукописей ГБЛ. М., 1962. Вып. 25; по мнению А.Д. Седельникова, сборник был составлен в одном из трех мест – Москве, Новгороде или Иосифо-Волоцком монастыре, причем вероятнее всего, в Новгороде (Седельников А.Д. Рассказ 1490 г. об инквизиции // Труды комиссии по древенруской литературе. Л., 1932. Т. 1. С. 48-49).
26. РИБ. Т. 6. 4. 1. №112. 1; Русский феодальный архив XIV – первой трети XVI века (далее – РФА). М., 1987. 4. 2. №70.
27. РИБ. Т. 6. 4. 1. №110; ААЭ. Т. 1. №378 (неправильно датирована издателями 1479 г. ); РФА. 4. 2. №77.
28. исторические, собранные и изданные Археографической комиссиею (далее – АИ). СПб., 1841. Т. 1. №94; РИБ. Т. 6. 4. 1. №112. 2; РФА. 4. 2. №79.
29. РФА. 4. 2. №85.
30. ААЭ. Т. 1. №384; РФА. 4. 2. №99.
31. АИ. Т. 1. №114. 1; РФА. 4. 2. №97. 1.
32. ПСРЛ. Т. 20. 4. 1. С. 351; Т. 6. Вып. 2. Стб. 319; В обеих летописях архиепископ Сергий ошибочно назван Симеоном.
33. ПСРЛ. Т. 24. С. 202; Е. Е. Голубинский, отмечая данное обстоятельство, распространял слова летописца на три архиерейских поставления, имевших место летом 1481 г. (кроме Иоасафа, были рукоположены Герасим Коломенский и Симеон Рязанский), и предположил, что «этот «загадочный плач Иеремиин» можно толковать так, что либо в епископы были поставлены люди недостойные, либо они достигли сана недостойными путями» (Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. М., 1997. Т. 2. Первая половина тома. С. 559).
34. Житие Мартиниана Белозерского. С. 274.
35. См. прим. 15.
    Впрочем, к услугам Дионисия равно прибегали великокняжеские и оппозиционные им круги, и рассматривать его действия в первую очередь необходимо как действия иконописца-ремесленника, а не общественного деятеля, связанного с какой-либо узкогрупповой организацией (Попов Г. В. Поездка Дионисия на Белоозеро. С. 44-45); отметим также, что, согласно мнению некоторых исследователей, росписи Рождественского собора были выполнены по инициативе самого Дионисия и являлись его вкладом на помин души, а не заказной работой, задуманной монастырскими властями {Шаромазов М.Н. Ферапонтов монастырь. Страницы истории. Путеводитель по экспозиции. М., 2002. С. 37-38); подробнее о работе Дионисия в Ферапонтовой монастыре см. публикации в кн.: Древнерусское искусство. Художественные памятники русского Севера. М., 1989; см. также: Нерсесян Л. Дионисий иконник и фрески Ферапонтова монастыря. М., 2002.

Приложение

Отреченная грамота Иоасафа Ростовского

Се яз, Іасаи, смиреныи архиеп(и)с(ко)пъ Ростовскiи и Ярославскыи, прошу, и молю, и челом бью г(о)с(поди)ноу и щ(т)цю своемоу Геронтiю, митрополиту все# Роуси, и щ С(вя)тhм Д(у)сh брати своеи б(о)голюбивым архиеп(и)с(ко)помъ и еп(и)с(ко)пом: архиеп(и)с(ко)поу Великого Новагорода и Пъскова Генадiю, Нифонтж, еп(и)с(ко)поу Соуждальскомоу и Тороусскомоу, Семiщноу, еп(и)с(ко)поу Рязанскомоу и Моуромскомоу, Васьаноу, еп(и)с(ко)поу Тфhрскому, Герасимоу, еп(и)с(ко)поу Коломенскомоу, Прохору, еп(и)с(ко)поу Сарьскомоу и Поддонскому, Филоиею, еп(и)с(ко)поу Пермьскомоу, и всhм с(вя)щенным събором все# Роусскiа митрополиа. Прошоу прощенiа щ том, еже дон(ы)нh пасщх щт Б(ог)а вроученоую ми паствоу, архиеп(и)с(ко)пiю Ростовъскоую и Ярославскоую, и наиде на м# велика немощ, и щ сем свhд(е) телествоующоу С(вя) томоу Д(у)хоу, ея ж(е) ради ничто ж(е) могоу с(вяти)т(е)льскаh дhиствовати. И тог(о) рад(и) щставих тои великыи степень с(вяти)т

(е)льства, архиеп(и)с(ко)пiю Ростовьскоую и Ярославьскоую, и изыдох въ смиреныи въ иноческiи образ. И щт н(ы)н(h) ничто ж(е) могоу с(вяти)т(е)льска# деиствовати, ни ж(е) архиеп(и)с(ко)п(о)мъ нарицатис(я). И г(о)с(поди)нъ мои Геронтiи, митроп(о)лит все# Роуси, съ б(о)голюбивыми архиеп(и)с(ко)пы и еп(и)с(ко)пы и со в(се)ми с(вя)щенными съборы все# Русскiа митрополiа избер(ут) и постав#т на тои великiи степен с(вяти)т(е)льства на мо(е) // мнh никако ж(е) с(вяти)т(е)льска# дhиствовати, ни архиеп(и)с(ко)пщм нарицатис(я), а пребывати ми въ смиренном въ иноческом житiи. Смиреныи Iасаи, преж(е)бывшiи архиеп(и)с(ко)пъ Ростовскiи и Ярославскiи, сiе подписал своею рукою.*

* Слово «рукою» написано на правом поле.