Электронная библиотека

В предлагаемой статье продолжены исследования автора о землевладении, сельском расселении, землепользовании и повинностях населения Троице-Сергиева монастыря в Ростовском уезде в XVII – начале XVIII в.¹ Источником послужила переписная книга Ростовского уезда Евсевия Пиминовича Бортенева да подьячего Дмитрия Ратмонова 1678 г. Книга используется нами по монастырскому списку начала XVIII в. в составе обширного сборника переписных книг 1677-1678 гг., включающего описания Троицких вотчин, помимо Ростовского, еще и в Переславском, Ярославском, Угличском, Кашинском, Бежецком, Дмитровском, Белозерском, Вологодском и ряде других уездов. Сборник форматом в лист, скреплен подписями приказного Василия Тургенева и слуги Семена Туленина («с подлинными читал»)².

В момент проведения переписи 1678 г. у Троице-Сергиева монастыря было в Ростовском уезде 46 жилых селений: 3 села, 4 приселка, 1 слободка, 38 с половиной деревень. По сравнению с концом ХVI в. на сопоставимой территории новых поселений не возникло, а их прежнее число сократилось вдвое, зато в три раза увеличилась дворность сел и деревень (в среднем до 15 дворов) и на 26 % возросло общее количество крестьянских (в абсолютном выражении 620) и бобыльских (в абс. 63) дворов³. Средняя «людность» последних в 1678 г. составляла 3,7 чел. на крестьянский и 2,5 чел. на бобыльский двор. Наиболее плотно населены были вотчинные комплексы, расположенные к юго-западу (Саввин стан) и северо-востоку (Лутский стан) от Ростова (см. табл. 1). Исходя из принятой в научной литературе средней численности сельских дворов в XVI – XVII вв. в 6 чел. обоего пола, все население ростовских вотчин Троице-Сергиева монастыря в конце столетия можно ориентировочно определить в 4.100 чел. об. п. Кроме крестьянских и бобыльских дворов, в переписи было отмечено 4 монастырских двора (в с. Новое и с. Деболы), в которых жили посельские старцы и приказчики «погодно». Описание совсем не содержит сведений о пустых дворах и местах дворовых.

Миграции населения

В целом материалы переписной книги 1678 г. свидетельствуют о стабильности зависимого населения Троице-Сергиева монастыря в его ростовских вотчинах. К концу ХVII в. произошла потомственная поземельная закрепляемость сельских жителей, и выражалась она в определениях «крестьянские дети», «бобыльские дети». В книге отмечены отсутствующими лишь 7 чел. из двух с лишним тысяч поименнованных: один «сшел безвесно», один бежал в Москву, где «кормится черной работой, переходя», один ушел на Волгу в судовые работники, оставив 8-летнего сына во дворе отца; два брата сбежали после морового поветрия 1654/55 г. также в Москву, «а в какую слободу, неведомо». Выход двух троицких крестьян на другие земли Ростовского уезда указан в митрополичью волость Караш и в вотчину стольника кн. П.С. Урусова⁴. Еще 3 крестьянских семьи показаны беглыми, но общее количество людей в них не определено.

Деревенская семья

В переписных книгах 1640-х и 1670-х годов полнее, чем в более ранних описаниях, был отражен мужской состав крестьянских и бобыльских дворов. Наряду с «людьми» (традиционно понимаемыми как женатые главы дворохозяйств), в них были зафиксированы их родственники (сыновья, внуки, племянники, зятья, шурины), а также чужие для семьи люди (пасынки, приимыши, захребетники, подсоседники). Женское население отмечалось переписчиками только применительно к вдовам-дворовладелицам. Нами было обсчитано 686 крестьянских и бобыльских семей. Классификация их была проведена по трем основным группам: 1) семьи прямого родства; 2) семьи бокового родства и 3) семьи с неродственниками.

Среди всей совокупности семей преобладали семьи прямого родства, прежде всего состоящие из женатой пары с детьми (52,1 %). Это были так называемые отцовские двухпоколенные семьи. Имелись среди отцовских и трехпоколенные семьи, включавшие, помимо 1-4 сыновей, еще и внуков. Их общая доля составляла 12,4 % (см. таблицу 2). В единственном случае удалось обнаружить отцовскую четырехпоколенную семью, в которой один из внуков уже имел своего годовалого сына⁵. Доля же семей, состоящих из женатой пары без сыновей (как бы с выпавшим средним поколением), но с внуками, была ничтожно мала, и среди них также удалось обнаружить одно упоминание правнука.

К группе семей прямого родства нами отнесены вдовьи семьи, доля которых оказалась небольшой – 1,4 % (в абс. – 10). Вдовы в переписных книгах XVII в. чаще всего определялись как «бобылицы». Они жили в собственных дворах со своими детьми. Порой вдовий двор мог быть единственным во всей деревне. Таким он показан, например, в четверти дер. Горбуновой, а другую четверть той деревни «пашню пашут на монастырь»⁶. Иногда у вдов-бобылиц во дворах, в свою очередь, могли проживать целые бобыльские семьи «в соседях»⁷.

Второй по численности была группа семей бокового родства – так называемые братские. Наиболее высокую долю среди них занимали семьи, состоящие из женатого брата с детьми и его холостых младших братьев (7,1 % – см. табл. 2). К типу семей бокового родства можно также отнести братские семьи, состоящие из женатых братьев с детьми (3,7 %) и женатых братьев без сыновей с младшими братьями (1,3 %). Немногочисленными оказались семьи, в которых проживали шурины и зятья дворохозяев – около 4 %. Указания на зятьев косвенно высвечивают женских обитательниц дворов, имеем в виду замужних дочерей, оставшихся в семье отца. Нередко именно от дочерей рождались первые внуки в данной семье. Шурины же входили в новую для них семью, будучи братьями жены дворохозяина. В переписи 1678 г. содержатся указания на то, что иногда шурины с собственными семьями жили во дворе мужа своей сестры. Но фигурируют и шурины детского возраста (8-10 лет), значит, сестра с мужем поднимали этих детей в дополнение к своим⁸.

Среди семей всех типов (и прямого, и бокового родства, с неродственниками) были такие, в которых супруги, не имея родных сыновей или имея холостых сыновей, растили племянников или брали на воспитание пасынков. Не всегда захребетники являлись чужими членами для данной семьи. В переписи в одном случае захребетником назван зять дворохозяина, в другом – его сын⁹.

В переписях XVI – XVII вв. двор обычно совпадал с семьей того или иного численного и поколенного состава. В изученной переписной книге удалось обнаружить лишь три случая, когда в одном дворе особо отмечалось проживание двух семей, что было связано с выделом от отца старшего сына («двор такого-то, да в том же дворе сын его в отделе в другой избе» или: «да у него ж, Сенки, на дворе в отделе в другой избе сын его Ивашко Семенов», «да он же отделил сына своего, а двора у него нет»¹⁰).

Возраст детей

Почти половина мужского населения, отмеченного переписью 1678 г., являлась сыновьями либо внуками, племянниками дворохозяев. Из них у 947 чел. был указан возрасти еще у 447 чел. он определен не был. Несомненно, под первыми понимались еще неженатые сыновья, что с очевидностью вытекает из показателей лет у этих погодков – 12, 10, 8, 6-и т.д. (годы шли по убывающей), а вторые уже были женаты. Общий диапазон фиксируемого возраста простирается от 5 недель до 14 лет. С заметной тщательностью были отмечены недавно родившиеся младенцы – 5-ти, 8-ми, 10-ти, 15-ти и 25 недель, затем – 6-месячные, годо- и 1,5-годовалые, по «другому и по третьему году» (см. табл. 3). Начиная с трех лет возраст мальчиков указывался уже только по годам.

По-видимому, в условиях большой детской смертности, трудной выхаживаемости и выживаемости детей, характерных для той эпохи, важной считалась точная фиксация детского возраста до 3 лет. Предельные регистрируемые в переписи годы для сыновей (и в одном случае для младшего брата) – 14 лет – свидетельствует о начале с этого момента брачного возраста у деревенских подростков. Именно такой возраст – свыше 14 лет – и можно предполагать у 447 сыновей, живущих во дворах со своими отцами, у которых перепись отметила своих детей, как правило, младенцев.

Наиболее заметными были следующие возрастные группы детей: годовалые младенцы (6,3 %), дети 3-4-х лет (20,2 %) и 10 лет (13,5 %). По-видимому, 1668-1675 гг. стали временем наиболее активной рождаемости в данной вотчине. Помимо родных сыновей, детский возраст в переписи указан иногда у пасынков, приимышей, племянников и шуринов. Это свидетельствует о детском сиротстве и ранней смертности определенной части родителей. Отдельные штрихи к положению крестьянских детей добавляют нередкие ремарки переписчиков типа «не видит», «слеп, не видит», «уродивой», «увечен ногою», «малоумен».

Сравнительные данные о крестьянской семье Ростовского уезда можно почерпнуть из содержательной статьи М.Ф. Прохорова, выполненной на основе уникального подворного описания 1770 г. вотчины Куракиных села Воскресенского Гвоздева тож, состоявшего из 174 дворов и около 1000 душ обоего пола¹¹.

Антропонимия

В переписной книге Троицких вотчин Ростовского уезда 1678 г. содержится разнообразный антропонимический материал, важный для изучения крестьянских имен и прозвищ, процесса становления фамилий в центре России во второй половине ХVII в. Формула именования большей части крестьян и бобылей (77,5 %) содержит два компонента – личное имя и имя отца. Употребляются они применительно к братьям-дворохозяевам, жившим в соседних дворах и, как правило, в одной деревне: Елисейко Веденихтов и Елфимко Веденихтов; Ивашко Якимов и Трофимко Якимов; Парфенко Елистратов, Першко Елистратов и Матюшка Елистратов; Емельянка Харитонов и Оска Харитонов; Оводокимко Трофимов и его брат Спиридонко Трофимов.

В 12 % случаев к отмеченной формуле добавлен третий компонент, образованный или с помощью суффиксов –ов, -ев, -ин, или какого-то характерного слова: Игнашко Максимов, прозвище Лепешкин; Якушко Сидоров сын Богданов, прозвище Гремячев; Ивашко Солуянов Прилом, Сидорко Евсегнеев Стюня, Васка Ильин Волк, Поташко Егупов Горностай, Петрушко Семенов Шах. Третий компонент данной формулы мог быть представлен и прилагательными (?) с окончанием на -ево, -его: Красного, Нехорошево, Грановитого, Лонского, Мосалского («Ивашко Никитин Грановитого»).

В более редких случаях прозвища употребляются как дополнительный признак называемого лица: Марчко, прозвище Первушка, Никифоров; Трушка, прозвище Смирка, Кузмин.

Все выявленные в переписной книге прозвища в алфавитном порядке могут быть представлены следующим образом: Бабок, Балуга / Балуев, Бандура, Баран, Бахор, Быченок, Богдан / Богдашко, Бурло, Волк, Волченок, Горностай, Грановитой / -го, Дерябко, Долгово, Дружинко, Жиряк, Житкой, Зоря, Калинка, Кулик, Козик, Комар, Корняка / Корняков, Коряка / Корякин, Красной / -го, Лобан, Лонской / -го, Любимко, Медведица, Молодого, Мороз, Нехорошево, Новик / Новиков, Мураш, Палец, Пахолок, Первушка, Полежай, Прилом, Путило, Пятунка / Пятунин, Родимец, Ростегай, Скипа / Скипин, Смирка, Стюня, Тельной, Тренка / Третьяк, Харахора, Черного, Черныш, Шалыга, Шевел, Шах, Шиш, Шулга, Щуренок. И хотя перед прозвищами нет привычного слова «сын», они словно уже выполняют функцию фамилий, тем более что могли прилагаться к определенному кругу родственных лиц, прежде всего братьев, сыновей одного отца.

Лишь раз встретилось прозвище, связанное с деревенским ремеслом, – Кузнец, несколько раз – прозвища, обусловленные происхождением крестьян из монастырских сел других уездов – Суздальского (села Шухобалова) и Переславского (села Доратикова) – «Прокофьевы дети, прозвище Шухобаловы» и даже «вдова Устиньица Афонасьевская жена Шухобалова»¹², «Иванов сын и Микитин сын, прозвище Доратиковы». Женщины в книге вообще поименованы весьма разнообразно. Это и односложные определения типа «бобылка Домница», «бобылка Марьица», и более пространная формула типа «дочь такого-то, жена такого-то» – «вдова бобылка Февроньица Митрофанова дочь Сидоровская Ларионова», «вдова Оксиньица Андреева дочь Антоновская жена Иванова». Вероятно, упрощенная форма именования могла прилагаться к одинокой не бывшей замужем бобылке с сыновьями или без них, а более распространенная – к бывшей замужней женщине, теперь вдове с детьми.

Наряду с сугубо индивидуальным употреблением ряда распространенных прозвищ (типа Лобан, Любимко, Нежданко, Третьяк, Тренка), источник показывает использование одних и тех же прозвищ применительно к широкому кругу братьев, живущих, как правило, в одной деревне. Это усваивает прозвищам, как нам представляется, функции фамилий. Например, в деревнях Назарьевой и Чесноковой по одной антропонимической формуле писцы отметили пятерых братьев:
во дворе Першка Лукьянов сын, прозвище Балуев
во дворе Тришка Лукьянов сын, прозвище Балуев
во дворе Овдокимко Лукьянов сын, прозвище Балуев
во дворе Гришка Лукьянов сын, прозвище Балуев
во дворе Дмитрейко Лукьянов сын, прозвище Балуев.

В приселке Берлюкове по такому же принципу – каждый в своем дворе – зафиксированы Сидорко и Евсевейко Антипьевы дети, прозвище Брязгины; Никитка Никитин и Пантелейко Никитины дети, прозвище Гагарины; Купряшко, Мишка и Никифорко Яковлевы дети, прозвище Корякины. В дер. Остров четыре родных брата, проживавшие – каждый – в собственном дворе, имели прозвище Дворяниновы; в двух других дворах, также населенных родными братьями, у последних отмечено прозвище Окованицыны; у четырех «Максимовых детей», двух «Клементьевых детей» и пятерых «Фофановых детей» – прозвище Глазуновы; двух «Митрофановых детей» – прозвище Масалского; двух «Прокофьевых детей» – прозвище Комовы; двух «Антипьевых детей» – прозвище Потанины; трех «Яковлевых детей» – прозвище Сукины; трех «Васильевых детей» – прозвище Облезовы»; трех Иевлевых детей – прозвище Буртимовы (причем жили они в разных деревнях); у пятерых «Артемьевых детей» – прозвище Белоглазовы. И такие примеры можно умножить.

Прозвища типа Быченок, Волченок, Медведица, Щуренок, не имевшие суффикса -ов или -ин, являясь по сути своей уже фамилией, третьим компонентом антропонимической формулы, не меняя при этом своей изначальной формы. Например, в дер. Щипачево по соседству были отмечены:
во дворе Андрюшка Яковлев сын, прозвище Щуренок
во дворе Максимко Яковлев сын прозвище Щуренок
во дворе Ивашко Яковлев сын, прозвище Щуренок
во дворе Тимошка Яковлев сын, прозвище Щуренок.

Есть примеры и тождественности прозвищной и фамильной формулы третьего компонента именования лица: «во дворе Остафейко Тимофеев сын, прозвище Скипа и во дворе Лаврко Тимофеев сын, прозвище Скипин». Аналогичный пример: «во дворе крестьянин Ивашко Иванов сын, прозвище Бурло и во дворе бобыль Федка Иванов сын, прозвище Бурло». О «фамильнообразующем» значении прозвищ может свидетельствовать, что все они употреблены в переписной книге 1678 г. применительно только ко взрослым женатым дворохозяевам, а не к их детям. Те обозначены лишь именами в уменьшительной форме.

Обилие сведений о распространении одного и того же прозвища на широкий круг братьев не только рисует отмечаемый для второй половины XVII в. активный процесс формирования фамилий. Оно также раскрывает сам механизм увеличения дворности селений в XVII в. – за счет семейных разделов, когда сыновья отделялись от отца, обзаводясь собственным двором и тяглым наделом. При этом общее прозвище-фамилия оставалось для них скрепляющим родственным началом. Разница в социальном положении – крестьянин или бобыль – для братьев значения не имела. В дер. Зелендеево указаны:
во дворе крестьянин Филка Григорьев сын Пелепелицын
во дворе бобыль Аврамко Григорьев сын Пелепелицын.

Дальнейшая динамика народонаселения Троицкой вотчины может быть изучена по переписным материалам первой половины ХVIII в.

1. См.: Черкасова М.С. Ростовские вотчины Троице-Сергиева монастыря в XV – начале XVII в. // ИКРЗ. 1993. Ростов, 1994. С. 86-90; Она же. Монастырские крестьяне Ростовского уезда в начале XVII в. (По Оброчной книге Троице-Сергиева монастыря 1617 г.) // Сообщения Ростовского музея. Ростов, 1994. С. 25-59; Она же. Крестьянское хозяйство на монастырских землях Ростовского и Ярославского уезда в первой половине XVI в. // ИКРЗ. 1995. Ростов, 1996. С. 16-22; Она же. Население Троицких вотчин в Ростовском и Ярославском уездах в первой трети XVII в. // ИКРЗ. 1996. Ростов, 1997. С. 67-71; Она же. Феодальная рента в вотчинах Троице-Сергиева монастыря в Ростовском и Ярославском уездах в конце XVI – начале XVIII в. // ИКРЗ. 1998. Ростов, 1999. С. 55-63; Она же. Сельское расселение и землепользование монастырских крестьян в Ростовском уезде в XVI – XVII вв. // ИКРЗ. 1999. Ростов, 2000. С. 27-32.
2. ОР РГБ. Ф. 303 (Архив Троице-Сергиевой Лавры). Кн. 583. Л. 53-94 об. (Ростовский раздел сборника).
3. Должна исправить допущенную мной грубую ошибку относительно общего количества дворов у Троицкого монастыря в Ростовском уезде в 1678 г. – 1135 (Черкасова М.С. Сельское расселение и землепользование. Табл. 1). Более тщательный подсчет показал, что дворов было 683.
4. АТСЛ. Кн. 583. Л. 68 об., 69 об., 79, 89 об., 92 об.
5. Там же. Л. 36.
6. Там же. Л. 69.
7. Там же. Л. 60 об.
8. Там же. Л. 70 об., 73, 83.
9. Там же. Л. 88, 90.
10. Там же. Л. 64, 90 об., 92 об.
11. Прохоров М.Ф. Крестьянская семья в крепостной деревне Ростовского уезда в середине XVIII в. // Сообщения Ростовского музея. Вып. IХ. Ростов, 1998. С. 57-66.
12. АТСЛ. Кн. 583. Л. 87.

Приложение

Таблица 1.

Население Троицких вотчин в Ростовском уезде в 1678 г.

Таблица 2.

Крестьянские и бобыльские семьи в ростовских вотчинах Троице-Сергиева монастыря в 1678 г.

Таблица 3.

Возраст мужского потомства в крестьянских и бобыльских семьях

Примечание. К детям в переписи отнесены не только сыновья и племянники, но и пасынки, подсоседники, приимыши, возраст которых (до 14 лет) был указан переписчиками.