Электронная библиотека

19 ноября 2005 г. исполнилось 100 лет со дня рождения Владимира Николаевича Иванова, человека, посвятившего всю свою жизнь сохранению бесценного наследия прошлого нашей Родины. Благодаря дару его сына, Владимира Владимировича Иванова, передавшего в архив Музеев Московского Кремля часть документов своего отца, образован личный документальный фонд Владимира Николаевича. Именно эти материалы – фотографии, воспоминания, отдельные служебные документы стали основными источниками данного сообщения, призванного напомнить об основных этапах его творческого пути.

В.Н. Иванов родился 19 ноября 1905 г. в г. Ростове Ярославской области, после окончания семилетней школы и педагогического техникума поступил в Ярославский Государственный университет, однако в 1925 г. перевелся на отделение истории и теории искусств в 1-й Московский Государственный университет, который и окончил в 1928 г. по специальности «искусствоведение»1.

В студенческие каникулы в 1923 – 1927 гг. он трудился в Ростовском Государственном музее, где работали Сергей Николаевич, Петр Сергеевич и другие представители рода Ивановых, к тому же, и семья его проживала по адресу: г. Ростов, Кремль, дом 1. Начал свою службу Владимир Николаевич 1 мая 1923 г. в должности научно-технического работника с окладом 13 рублей 50 копеек2. Коллектив музея был небольшой, но очень дружный. Как вспоминал Владимир Николаевич, «все уважительно относились друг к другу», а «душой всего дела» был директор Дмитрий Алексеевич Ушаков, «…бывший артиллерийский офицер с незаконченным образованием Московского археологического института…». Надо сказать, что в том году Ростовский музей отмечал свое 40-летие, и новый сотрудник принимал посильное участие в подготовке к юбилею, позднее запечатлев в своих мемуарах интерьеры музейных залов того периода. Самым памятным событием в летней студенческой практике 1924 г. для него были раскопки Сарского городища, проходившие под руководством профессора Дмитрия Николаевича Эдинга. В том же году Иванов был назначен и хранителем Борисоглебского монастыря, переданного вместе со всеми зданиями, ризницей и библиотекой в ведение Ростовского музея и ставшего его филиалом. Стоит упомянуть, что он являлся также членом Ростовского научного общества по изучению местного края, возглавлявшегося Д. А. Ушаковым. В обязанности В.Н. Иванова, как и других студентов- практикантов, входило ведение экскурсий, проведение архитектурных обмеров памятников , ночные дежурства на территории музея. Во время студенческой практики Владимир Николаевич познакомился и со своей будущей супругой – Верой Александровной Смысловой, поступившей на работу в Ростовский музей.

По окончании МГУ в 1928 г. Владимир Николаевич был направлен в Московский Политехнический музей на практику, там он провел реэкспозицию раздела по истории русской архитектуры ХIII- ХIХ вв., а в ноябре того же года был назначен стажером Государственной Оружейной палаты и проработал в отделе «Памятники Кремля» до 1935 г., пройдя за неполных семь лет путь от стажера до заведующего этим ведущим структурным подразделением и став настоящим специалистом в области музейного дела3. Несмотря на все проблемы, стоявшие тогда перед Оружейной палатой, можно сказать, что Владимиру Николаевичу повезло, он еще застал таких профессиональных и высокообразованных специалистов, как директор музея Д.Д. Иванов, хранитель фонда тканей, а затем зам. директора по научной работе В.К. Клейн, научные сотрудники М.М. Денисова, Г.Г. Гольдберг, М.М. Постникова-Лосева, реставраторы Д.П. Сухов и Е.И. Брягин, и в первую очередь, конечно, начальник отдела Памятники Кремля Н.Н. Померанцев.

Все силы небольшого коллектива музея в тот период были направлены на спасение бесценных произведений декоративно-прикладного искусства, иконописи, а также памятников архитектуры Кремля. Не выдержав этой напряженной борьбы, сознавая всю тщетность своих усилий, трагически ушел из жизни директор Д.Д. Иванов, бросившись под поезд. При его преемниках, ставленниках новой власти юристе М.И. Карапетяне и бывшем рабочем завода «Борец» С.И. Монахтине, возглавившим музей с весны 1930 г., изъятия предметов из палаты в Антиквариат и Гохран для последующей продажи стали массовым явлением, началось преобразование Оружейной палаты из художественного музея в историко-бытовой, экспозиция которого на примере уникальных сокровищ должна была наглядно показывать угнетение рабочего класса царизмом4.

Не лучше обстояло дело и с музеями-соборами. В 1928 г. было издано Постановление ВЦИК о сломке церкви Константина и Елены. Несмотря на усилия музейщиков во главе с Н.Н. Померанцевым, спасти памятник не удалось. К сожалению, эта церковь стала лишь первым звеном в страшной и трагической цепочке преступлений советской власти против собственного народа и его истории. 1929-й год прошел под знаком борьбы за спасение церквей Чудова и Вознесенского монастырей, на месте которых планировалось построить военную школу ВЦИК, затем настал черед церквей Благовещения на Житном дворе и Иоанна Предтечи в Боровицкой башне, древнего храма Спаса на Бору, Красного крыльца, на месте которого было возведено уродливое здание кремлевской столовой, по меткому замечанию В.Н. Иванова, несколько десятилетий служившее «немым укором всем людям 30-х годов», под зал заседаний Верховного Совета СССР и РСФСР были перестроены парадные Александровский и Андреевский залы Большого Кремлевского дворца. Необходимо отметить, что небольшой коллектив музея делал все возможное для сохранения памятников, перенося иконы, церковную утварь, иконостасы и другие предметы из предназначенных к сносу храмов в другие кремлевские здания. Так, им удалось спасти скульптуру Св. Георгия из церкви Михаила Малеина Чудова монастыря, иконостас Вознесенского собора, установленный позднее в соборе 12 Апостолов и многие другие ценности. Там, где спасти было невозможно, музейные сотрудники проводили тщательную научную фиксацию. Для вскрытия и последующей эвакуации захоронений русских цариц в Вознесенском соборе была создана специальная комиссия , дневники работ вели В.Н. Иванов и С.А Зомбе5. В кремлевских соборах открывались антирелигиозные выставки, такие, как «Пасха и 1 мая» , в южной пристройке Архангельского собора была создана выставка «Классовая сущность веры в загробную жизнь»6. Заметно сокращалось число посетителей, экскурсии проводились в основном для правительственных групп, иностранных политиков, известных писателей, представителей рабочего движения, для видных советских деятелей. Постепенно старые квалифицированные кадры становились ненужными. В мае 1931 г. из Кремля ушел Н.Н. Померанцев, некоторое время отдел возглавлял архитектор Д.П. Сухов, а затем Владимир Николаевич7. Несмотря на всевозможные трудности, он предпринимал различные попытки создания в храмах экспозиций памятников церковного искусства без явной идеологической пропаганды. Так, в 1933 г. он разрабатывал проект экспозиции о быте патриархов в переданных музею Никоновских палатах, который так и не был реализован. Несмотря на активные старания музейных сотрудников, проводившаяся в кремлевских соборах работа по реставрации иконописи и фресковой живописи постепенно замирала.

После убийства видного партийного деятеля С.М. Кирова усилилась борьба с «врагами партии и народа», массовый размах приобрели репрессии. Работа в Кремле становилась невыносимой. Многие сотрудники стремились перейти в другие учреждения. В 1935 г. вынужден был уйти в создававшийся тогда Музей Архитектуры Академии строительства и архитектуры СССР в Донском монастыре и В.Н. Иванов. Там он проработал 25 лет, пройдя путь от научного сотрудника до директора8. В результате активной творческой деятельности Владимира Николаевича была собрана и представлена в экспозиции Михайловской церкви замечательная коллекция русской монументальной скульптуры, создана научно обоснованная систематическая фототека по русской и советской архитектуре более чем на 100 тысяч негативов и фотоотпечатков, собрана уникальная коллекция изобразительных материалов по истории архитектуры и монументальной живописи, проводилась большая выставочная работа. В частности, под руководством В.Н. Иванова были организованы выставки к 200-летию со дня рождения архитектора В.И. Баженова и выставка художественного литья.

В апреле 1960 г. по Постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР Оружейная палата и музеи-соборы были переданы в ведение Министерства культуры СССР. Вскоре в образованные Государственные музеи Московского Кремля были назначены директор Н.И. Цветков, главный архитектор В.И. Федоров, главный хранитель Н.Н. Захаров и заместитель директора по научной работе В.Н. Иванов, вступивший в должность в соответствии с приказом Министерства культуры СССР № 702-к от 8 июля 1960 г.9 Так спустя 25 лет он вернулся в Московский Кремль, но уже высококвалифицированным специалистом, опытным администратором и исследователем, имеющим немало научных публикаций, и сразу же приступил к выполнению возложенных на него обязанностей. Надо сказать, что объемы работ, возложенных на В.Н. Иванова, были действительно впечатляющими. Он осуществлял руководство всей экскурсионной, научной и экспозиционно-выставочной деятельностью, при этом принимал активное участие в решении важнейших вопросов реставрации экспонатов и архитектурных памятников, не бросая и научные исследования. В этот период одной из важнейших задач являлась популяризация памятников Московского Кремля. Сотрудники музея выступали на радио, писали путеводители, готовили к публикации наборы открыток, создавали новые методические пособия к лекциям и экскурсиям, была начата работа по каталогизации коллекций. На качественно новый уровень поднималась выставочная работа. Так, в 1960 г. в Благовещенском соборе была открыта выставка «Искусство эпохи Андрея Рублева». Воплотилась в жизнь и давняя мечта Владимира Николаевича о создании музея патриаршего быта, работа над проектом которого началась еще в 1958 г., до его прихода, а завершилась в ноябре 1961 г. открытием экспозиции в Патриаршем дворе и соборе 12 Апостолов. Постоянно совершенствовалась экспозиция Оружейной палаты. Принимал Владимир Николаевич и активное участие в создании Музея подарков Союзу СССР, организованного по приказу Министерства культуры СССР № 57 от 29.10. 1960 г. в помещении апартаментов, примыкающих к зданию Оружейной палаты. Однако, не успев открыться для широкой публики, 25.12. 1965 г. этот музей был закрыт, а его площади вновь отошли к Управлению комендатуры Московского Кремля10.

В июне 1965 г. дирекция Музеев обратилась с ходатайством о присвоении В.Н. Иванову звания Заслуженного деятеля искусства РСФСР, и по указу Верховного Совета РСФСР от 14 февраля 1966 г. № 433/36 он был удостоен этого почетного звания «за заслуги в области советского искусствоведения»11.

Летом 1966 г. было создано Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры – «ВООПИиК», председателем которого был назначен заместитель председателя Совета Министров РСФСР Вячеслав Иванович Кочемасов, а его первым заместителем, то есть реальным руководителем и организатором работы общества , призванного сохранять культурное наследие страны, стал Владимир Николаевич Иванов12. Тогда ему было шестьдесят лет, в этом возрасте многие уходят на пенсию, а он с энтузиазмом взялся за совершенно новое для него и отнюдь не простое дело, прослужив на этом посту почти двадцать лет. Результатом деятельности ВООПИиК, в конце 1970-х гг. насчитывавшем в своем составе около тринадцати миллионов членов, стало принятие Закона СССР и РСФСР об охране и использовании памятников истории и культуры, постановка на государственную охрану более 150 исторических городов и их центров, организация туристической трассы «Золотое кольцо», создание музеев деревянного зодчества в Архангельске, Костроме и Суздале, организация и финансирование масштабных реставрационных работ по памятникам архитектуры, проведение выставок по всей территории России, формирование студенческих реставрационных отрядов и многое, многое другое. В благородном деле сохранения исторических памятников с Владимиром Николаевичем сотрудничали многие выдающие деятели науки, культуры и искусства- П.Д. Корин, П.Д. Барановский, Б.А. Рыбаков, В. П. Астафьев, И.В. Петрянов-Соколов, Д.С. Лихачев, С.О. Шмидт и т.д.

Работу в обществе охраны памятников В.Н. Иванов умудрялся сочетать с активной деятельностью в других общественных организациях, был членом правления и ревизионной комиссии Московского отделения Союза архитекторов СССР, делегатом съездов Союза Архитекторов СССР, действительным членом Советского комитета Международного совета музеев (ИКОМа) и вице-президентом исполнительного комитета по охране памятников и достопримечательных мест ЮНЕСКО (ИКОМОСа), представлял свою страну на международных конгрессах и конференциях по проблемам музейного дела и охраны памятников. И при этом он вел значительную научную работу, его перу принадлежит ряд изданий по Московскому Кремлю и Оружейной палате, по городам России – родному Ростову Великому, Угличу, Костроме, по памятникам русской архитектуры и деревянного зодчества, он –автор многочисленных докладов и статей, консультант научно-популярных фильмов.

В 1983 г. Владимир Николаевич вышел на пенсию, однако его деятельность по сохранению памятников не прервалась. Так, например, в 1988 г. он составил заключение по «Специальной комплексной программе по обеспечению долговременной сохранности и современного использования памятников, сооружений и территории Московского Кремля и прилегающих территорий Китай-города», в котором предлагал документально оформить зону заповедного режима и организовать постоянную выставку материалов по изучению Кремля и Китай-города13.

В.Н. Иванов ушел из жизни 18 февраля 1991 г., но добрая память о нем до сих пор жива в сердцах тех, кому посчастливилось с ним встречаться и вместе работать. Владимир Николаевич не успел пройти мимо восстановленных Казанского собора и храма Христа Спасителя, полюбоваться на воссозданное Красное крыльцо, посмотреть на возрожденные в прежнем великолепии Андреевский и Александровский залы Большого Кремлевского дворца, но в том, что отношение к наследию прошлого изменилось и восстановление утраченного стало возможным, есть и его немалая заслуга.

  1. Приведенные здесь и далее биографические сведения о В.Н. Иванове см.: ОРПГФ Музеев Кремля, Ф. 20. Оп. о/к. Д. 56.
  2. Подробнее о работе В.Н. Иванова в Ростовском музее см.: Павлович М.К. В.Н. Иванов и Ростовский Кремль // ИКРЗ 1998. Ростов, 1999. С. 12-18.
  3. ОРПГФ Музеев Кремля, Ф. 20. Оп. о/к. Д. 56.
  4. Там же. Ф.20. Оп. 1929 г. Д. 1. Л. 33, 6, 36; подробнее об истории музея в 1930-х гг. см.: Павлович М.К. Оружейная палата Московского Кремля в 1930-е гг. // Сокровищница России: Страницы исторической биографии Музеев Московского Кремля. М., 2002. С. 112-121.
  5. ОРПГФ Музеев Московского Кремля, Ф. 42. Оп. 1. Д. 4. Л. 11, 13-15; Ф. 20. Оп. 1929 г. Д. 14; см. также: Панова Т.Д. Некрополь Вознесенского монастыря // Глаголды жизни: Православный журнал. 1992. № 2. С. 80-82.
  6. Подробнее о выставках в соборах Московского Кремля см.: Качалова И.Я. История отдела памятников Кремля // Сокровищница России… С. 178-195.
  7. ОРПГФ Музеев Кремля. Ф. 20. Оп. 1931 г. Д. 34. Л. 120 об.
  8. Там же. Ф. 20. Оп. о/к. Д. 56. Л. 2.
  9. Там же. Ф. 20. Оп. 1960 г. Д. 7. Л. 15, 37, 41, 43.
  10. Там же. оп. 1965 г. Д. 1. Л. 121.
  11. Там же. оп. о/к. Д. 56. Л. 21.
  12. Там же. Л. 2.
  13. Там же. Ф. 42. Оп. 1. Д. 7. Л. 2-4.

Период 30-х годов XX в. в истории Ростовского музея до сих пор недостаточно изучен и требует нового обращения к этой теме, что обусловлено и необходимостью привлечения более широкого круга источников.

Настоящее сообщение посвящено биографии директора Ростовского музея1 Николая Владимировича Трофимова, находившегося на этой должности с 1935 по 1937 гг.

Источниками для исследования послужили материалы по работе Ростовского музея, хранящиеся в архиве Государственного музея-заповедника «Ростовский кремль» («Книга приказов по Ростовскому базовому музею» за 1935-1936 гг.2, «Акт обследования работы Ростовского музея комиссией Райкома ВКП(б)»3) и Ростовского филиала Государственного архива Ярославской области («Переписка по научным вопросам»4). Наиболее ценная информация содержится в материалах следственного дела (анкете арестованного и протоколах допросов) Н.В. Трофимова за 1937-1939 гг., хранящегося в фонде Управления ФСБ по Ярославской области (Государственный архив Ярославской области. Ф. Р-3698. Оп. 2. Д. С-2000.).

Обратимся к теме работы. Следует сказать, что имеющиеся источники содержат мало сведений о жизни Н.В. Трофимова до назначения его директором Ростовского музея. Известно, что он родился 15 января 1907 г. в д. Дорогилино Ярославского уезда Ярославской губернии (в настоящее время Ярославский район Ярославской области) в семье крестьянина-бедняка5. «Не окончил школу-девятилетку»6. С 1921 г. находился «на комсомольской и культурно-просветительной работе»7 В 1928 г. был принят в члены ВКП(б)8.

Материалы следственного дела сообщают, что 17 мая 1935 г. Трофимов, будучи заведующим отделом социалистического строительства Ярославского музея, был назначен директором Ростовского музея и по совместительству заведующим отделом социалистического строительства этого учреждения9.

Рассмотрение материалов, связанных с работой Н.В. Трофимова в Ростовском музее, позволяет выявить основные направления его деятельности. Как показывают источники, большую часть времени занимали командировки, связанные как с текущими проблемами музея, так и с заданиями районного исполнительного комитета10.

Кроме того, Н.В.Трофимов начал активную работу по подготовке экспозиций музея, но по причине нехватки времени, кадров и средств план не был выполнен полностью. В частности, не была проведена организация Художественной Галереи (перенесена на 1937 г.) и Музея Книги11. В 1937 г. также планировалась организация при музее «Постоянной выставки финифтяных изделий»12.

В феврале 1937 г. заведующий историческим отделом13 А.М. Раевский подает секретарю Ростовского районного комитета ВКП(б) Исаеву заявление «о всех политических безобразиях», допущенных Н.В. Трофимовым. На основании данного заявления была создана Комиссия Райкома ВКП(б), которая 5-17 марта 1937 г. обследовала музей14. В результате работы Комиссии 26 апреля 1937 г. Трофимов был исключен из партии «за развал работы в музее и протаскивание контрреволюционных идей»15, а 8 мая 1937 г. арестован и заключен в тюрьму г. Ростова16.

20 мая 1937 г. ему было предъявлено обвинение в том, что «работая директором Ростовского музея, при оформлении отделов проводил его в явно контрреволюционном духе, популяризировал врагов народа Пятакова и Муралова, поддерживал связи с контрреволюционными троцкистскими элементами в гор. Ростове, Москве и Ярославле»17. По словам одного из свидетелей, на экспозиции отдела социалистического строительства «…нет ни единой выдержки из статей т. Ленина и т. Сталина. В отделе лишь висят два очень плохо оформленных снимка т. Ленина и т. Сталина у прямого провода, на щите висят два декрета о земле и мире и Конституция, но никакими выдержками из т. Ленина и т. Сталина он не подкреплены… И тут же висят портреты т. Урицкого и рабочего Иванова, задержавшего эсерку Каплан, но без всяких пояснений»18.

В свою очередь Комиссия по обследованию музея замечала, что во время ее работы в разделе «Второй Пятилетки» появились новые материалы «по процессу троцкистского центра, причем оформление произведено политически неграмотно, а именно: приговор над троцкистами был помещен в центре щита в черной рамке на черном фоне, дающим представление, что приговор над троцкистами помещен в траур, а сбоку помещена иллюстрация жертвы троцкистов – тов. Киров в гробу без всякого оформления». По требованию Комиссии рамка с приговором была снята. Кроме того, было отмечено, что «решения VIII Чрезвычайного Всесоюзного съезда Советов и Сталинской Конституции в экспозиции своего отражения не получили»19.

Наибольшее количество замечаний касалось оформления исторического отдела. Так, в зале № 2 демонстрировалась картина, на которой были «изображены еврей, цыган и француз, и над ними надпись: «Жид обманывает вещами, цыган лошадями, француз воспитанием. Кто вреднее?» без пояснения», поэтому она «долгое время являлась для посетителей лозунгом для разжигания национальной вражды»20.

В зале № 10 вместе с портретами «фабрикантов Кекина и Селиванова» и «местных кулаков» был установлен «исторически неверный макет, изображающий рабочего дореволюционной России в хороших сапогах», в результате чего «получалось ложное представление о положении рабочего класса при царизме»21.

В зале № 11 («Октябрьский зал»), открытом в 1936 г., отсутствовали экспозиции «Революция 1905 г.» и «Большевистская партия в период реакции и в годы нового революционного подъема», что являлось «огромным пробелом» в деле изучения посетителями истории революционного движения и роли в нем большевиков22; «6-й съезд партии показан безобразно исполненным макетом, материалы о деятельности товарища Сталина даны так скупо и так плохо, что их можно и не заметить. В этом же макете среди делегатов заснят враг народа Пятаков»23. Здесь же помещались портреты Троцкого, Муралова, эсеров и меньшевиков Ростовского района24.

Материалы протоколов допроса Н.В. Трофимова упоминают и о других «ошибках», допущенных при оформлении экспозиций исторического отдела: «Сразу после завоевания власти пролетариатом даются диаграммы, показывающие падение продукции и рост количества рабочих, и получается впечатление, что пролетариат, получив власть, начал снижать производительность труда»; «в щите «Развал хозяйства» даются такие материалы, как разгром помещичьей усадьбы крестьянами и покинутая рабочими разрушенная шахта, поясняющие экспонаты материалы даны очень высоко и у посетителей получается впечатление, что виновниками развала хозяйства являются рабочие и крестьяне»25. Одновременно демонстрировался такой «антисоветский материал», как портреты Колчака, Перхурова и листовка «об обмене хлеба на германскую машину»26.

Известно, что к VIII съезду Советов готовилась выставка о работе музея, одним из экспонатов которой была фотография «Каменного мешка» «с этикеткой следующего содержания: «Каменный мешок открыт к 8 съезду Советов», которая «без соответствующего пояснения является контрреволюционной»27.

В ответ на предъявленные обвинения Трофимов доказывал свою невиновность, которую, прежде всего, обосновывал тем, что, приняв в 1935 г. музей от бывшего заведующего музеем Брудастова, «обнаружил, что экспонаты все старые и совершенно не отвечают требованиям современности, и даже музей засорен экспонатами контрреволюционного содержания. К моменту приема денег музей совершенно не имел, и обновлять экспозиции было совершенно не на что. Я неоднократно по этим вопросам писал в Наркомпрос и в область, а также обращался и в Ростовский райком ВКП(б), но помощи ниоткуда не получал. Кроме того, я совершенно работал один, не имея кадров…»28, и перекладывал ответственность на заведующего историческим отделом «троцкиста» Раевского29. Кроме того, Трофимов сообщал, что «в течение года (1936 г. – И.К.) восемь месяцев пробыл в командировках по району по проведению всевозможных сельхозкампаний и естественно недостаточно уделял внимания музею»30.

Как было сказано выше, второе обвинение касалось связей с «троцкистами», ряд из которых он пригласил на работу. Однако Трофимов, обосновывая свою невиновность, объяснял, что инициатива присылки «троцкистов» в музей принадлежала Народному комиссариату просвещения. Так «в конце 1935 г. … был прислан трижды исключавшийся из партии троцкист Раевский»31; в августе 1936 г. «была прислана научная сотрудница Аронита Даян, отец которой также троцкист, приезжал сюда вместе с дочерью и показывал путевку Наркомпроса в Казанский республиканский музей, но не хотел туда ехать, т.к. хотел устроиться вместе с дочерью, для чего хлопотал о возможности устроиться в музей в Борисоглебе, где его не приняли по моему письму директору Борисоглебского музея»32; в декабре 1936 г. в Ростовский музей была направлена «сотрудница Шварц, выдававшая себя за кандидата партии, но оказавшаяся исключенной из партии и снятая с должности директора Ногинского музея Московской области… за грубые политические ошибки»33.

2 июля 1937 г. Н.В. Трофимову было объявлено об окончании следствия, но тот не признал себя виновным34. Поэтому 7 октября 1937 г. дело было отправлено на доследование в Управление НКВД по Ярославской области, а Трофимов был переведен в тюрьму № 1 г. Ярославля35. 26 августа 1938 г. он пишет заявление начальнику Третьего отдела Управления государственной безопасности НКВД по Ярославской области, в котором признается в своей антисоветской деятельности36. На основе этого заявления Трофимову 27 августа 1938 г. было предъявлено обвинение, согласно которому он «являлся участником троцкистской группы в г. Ростове, Ярославской области. Для антисоветской деятельности завербован в 1936 году троцкистом Раевским. Работая директором Ростовского музея, по заданию антисоветской группы вел подрывную работу. Популяризировал врагов народа, пропагандировал троцкизм, хранил контрреволюционную литературу»37.

На допросе 28 августа 1938 г. Трофимов согласился с этим обвинением38. 19 февраля 1939 г. ему было объявлено об окончании следствия. Трофимов виновным себя не признал и отказался от своих показаний, обосновывая это тем, что «с 26-го августа по 29 августа включительно 1938 г. находился на непрерывном допросе, в силу этого и будучи не совсем в нормальном состоянии я и дал такие неправдоподобные показания… Кроме этого, на заявлении на имя начальника Третьего отдела указанная мной дата 26 августа 1938 г. неправильна, т.к. это заявление я писал 28 августа 1938 под диктовку следователя С. и прошу дату на этом заявлении считать правильной 28 августа 1938 г.»39.

Известно, что 16 августа 1939 г. следствие по делу Н.В. Трофимова было прекращено. Начальник следственной части Управления НКВД по Ярославской области в ходе рассмотрения дела обнаружил, что «материалов, изобличающих его в принадлежности к троцкистской организации нет» и «следствием не установлено, что Трофимов допускал оформление экспозиции в контрреволюционном духе с определенной контрреволюционной целью», а «допустил явную халатность», за что был наказан исключением из партии. Постановление о прекращении следственного дела было издано 25 августа 1939 г.40

О дальнейшей судьбе Н.В. Трофимова мы узнаем из письма его жены, Антонины Владимировны Трофимовой, от 15 августа 1962 г., адресованного начальнику Управления КГБ Ярославской области с просьбой выдать документ о реабилитации мужа. Она сообщала, что Трофимов добивался возвращения партбилета, «но здоровья уже не было». В 1941 г. «на третий день войны он уехал на фронт и воевал до победы, приехал домой больной, инвалидом Отечественной войны», после войны болел и умер в 1953 г.41

15 октября 1962 г. помощник прокурора Ярославской области рассмотрел следственное дело Н.В. Трофимова и пришел к выводу, что постановление от 25 августа 1939 г. было вынесено с нарушениями статей уголовно-процессуального кодекса и состав преступления в действиях Трофимова отсутствует. Вследствие этого, согласно постановлению прокурора Ярославской области «дело Трофимова» было прекращено42.

Таким образом, рассмотренные документы проливают свет на различные стороны биографии Н.В. Трофимова. Изучение данных материалов позволило не только проследить моменты его жизни, но и показать некоторые аспекты истории Ростовского музея во второй половине 30-х годов XX столетия.

  1. Полное название: «Ростовский Базовый краеведческий районный музей». ГМЗРК. А-1782. Л. 31.
  2. ГМЗРК. А-235.
  3. ГМЗРК. А-1788.
  4. РФ ГАЯО. Ф. Р-74. Оп. 1. Д. 151.
  5. В ходе следствия выяснилось, что мать Трофимова с 1915 по 1917 гг. «имела торговлю бакалейными товарами». ГАЯО. Ф. Р-3698. Оп. 2. Д. С-2000.Т. 1. Л. 4, 13.
  6. Там же. Т. 1. Л. 4.
  7. Там же. Т. 1. Л. 7.
  8. Там же. Т. 1. Л. 4 об.
  9. Там же. Т. 1. Л. 101. ГМЗРК. А-235. Л. 1.
  10. Так, в ходе данной работы с 1935 по 1936 гг. Н.В. Трофимов совершил поездки в следующие сельсоветы Ростовского района: Воржский (24 августа-11 сентября 1935 г.), Белогостицкий (18 марта 1936 г.), Климатинский (30 июня-14 июля 1936 г.), Васильковский (4-23 августа 1936 г.), Савинский (29 августа-2 сентября 1936 г.), Мосейцевский (16-24 сентября 1936 г.), Шурскольский (8 декабря 1936 г.), Малитинский (23 декабря 1936 г.) и г. Переславль (18-30 июля 1936 г.). ГМЗРК. А-235. Л. 4 об., 5, 27 об., 33, 34, 35, 37, 39, 40 об., 41 об., 44 об., 50, 50 об.
  11. ГМЗРК. А-1782. Л. 25 об.; Ким Е.В. К истории картинной галереи Ростовского музея. 1930-40-е гг. По материалам музейного архива // ИКРЗ. 1999. Ростов, 2000. С. 263.
  12. РФ ГАЯО. Ф. Р-74. Оп. 1. Д. 151. Л. 1.
  13. Официальное название исторического отдела в данный период – отдел истории общественных формаций.
  14. А.М. Раевский и его работа «Великая пролетарская революция и борьба Ростовских крестьян за землю (1917 г.)» (публикация и вступительная статья И.А. Киселевой) // СРМ. Вып. XVI. В печати.
  15. ГАЯО. Ф. Р-3698. Оп. 2. Д. С-2000. Т. 1. Л. 7 об.
  16. Там же. Т. 1. Л. 3.
  17. Там же. Т. 1. Л. 5.
  18. Там же. Т. 2. Л. 52, 53.
  19. ГМЗРК. А-1788. Л. 1.
  20. Там же. Л. 1.
  21. ГАЯО. Ф. Р-3698. Оп. 2. Д. С-2000. Т. 1. Л. 10.
  22. ГМЗРК. А-1788. Л. 1.
  23. ГАЯО. Ф. Р-3698. Оп. 2. Д. С-2000. Т. 1. Л. 11.
  24. Там же. Т. 1. Л. 9 об.
  25. Там же. Т. 1. Л. 11.
  26. Там же. Т. 1. Л. 16.
  27. Там же. Т. 1. Л. 10-10 об
  28. Там же. Т. 1. Л. 8.
  29. Там же. Т. 1. Л. 11-11 об.
  30. Там же. Т. 1. Л. 9.
  31. Там же. Т. 1. Л. 12. Александр Михайлович Раевский исключался из партии два раза: в 1923 г. за принадлежность к «Рабочей оппозиции» и в 1924 г. «за моральное разложение». В 1935 г. Раевский исключен из кандидатов в члены ВКП (б) «за протаскивание троцкистких установок». А.М. Раевский и его работа «Великая пролетарская революция и борьба Ростовских крестьян за землю (1917 г.)» (публикация и вступительная статья И.А. Киселевой) // СРМ. Вып. XVI. В печати.
  32. На самом деле Аронита Даян (1914 г.р.) была прислана в Ростовский музей по личной просьбе Н.В. Трофимова, 8 августа она была «принята на работу на должность заведующего историческим отделом с испытательным сроком в 1 месяц», 3 сентября 1936 г. уволена «согласно личного желания», а «фактически за саботаж работы, систематические прогулы, опаздывания на работу без уважительных причин, за использование рабочего времени в личных целях… за очковтирательство и прочие нарушения трудовой дисциплины». ГАЯО. Ф. Р-3698. Оп. 2. Д. С-2000. Т. 1. Л. 12, 93; РФ ГАЯО. Ф. Р-74. Оп. 1. Д. 151. Л. 10.; ГМЗРК. А-235. Л. 39, 42; А-1674. Л. 22 об.-23.
  33. Татьяна Семеновна Шварц (1905 г.р.) работала в Ростовском музее с 22 января по 20 февраля 1937 г. ГАЯО. Ф. Р-3698. Оп. 2. Д. С-2000. Т. 1. Л. 12-12 об; ГМЗРК. А-1674. Л. 23 об.
  34. ГАЯО. Ф. Р-3698. Оп. 2. Д. С-2000. Т. 2. Л. 4.
  35. Там же. Т. 2. Л. 10.
  36. Там же. Т. 1. Л. 16.
  37. Там же. Т. 1. Л. 6.
  38. Там же. Т. 1. Л. 20-21.
  39. Там же. Т. 1. Л. 102-103.
  40. Там же. Т. 1. Л. 109-110.
  41. Там же. Т. 1. Л. 114-114 об.
  42. Там же. Т. 1. Л. 117-118.

В конце 2004 г. исторические отделы нашего музея приступили к подготовке выставки, посвящённой 60-летию Победы в Великой Отечественной войне. Надо сказать, что тема эта, несмотря на свою известность, оказалась достаточно сложной – при всём обилии фактического материала, остро встали два вопроса: что показывать и как показывать. При этом нужно было не обидеть старшее поколение и заинтересовать молодёжь. Естественно, мы обратились к выставкам прошлых лет. Изучение этого опыта дало определённые результаты, которые помогли нам в работе. Материал настолько заинтересовал меня, что я решил несколько подробнее рассмотреть этот вопрос.

Целью данной работы, однако, не является составление полного и всеобъемлющего методического анализа экспозиционно-выставочной деятельности Ростовского музея по указанной тематике. Мне бы хотелось просто сделать некоторые наблюдения, проследить основные тенденции, а также изменения в наборе представляемых тем и характере экспонатуры. Надеюсь, эта статья станет ещё одним кирпичиком в своеобразном здании истории Ростовского музея, поможет в работе по строительству выставок военной тематики, будет небезынтересна коллегам и из других музеев.

Основными источниками при работе над данной темой послужили темпланы выставок по Великой Отечественной войне, темпланы отделов Социалистического строительства и Советского периода, топографические описи и фотофиксации выставок, отчёты Ростовского музея и его отделов за 1945-2000 гг. Также использовалась информация, полученная из бесед с людьми, имевших непосредственное отношение к рассматриваемой теме.

30 апреля 1945 г. (ещё впереди штурм Рейхстага, подписание капитуляции и официальное объявление Дня Победы) Комитет по делам культурно-просветительных учреждений при Совнаркоме РСФСР выпустил типовую тематическую структуру экспозиции областного (краевого, АССР) краеведческого музея1. Она устанавливала членение экспозиции на три основные отдела: «Природа края», «История края», «Социалистическое строительство и Великая Отечественная война». Для районных музеев она тоже была обязательна, но внутри разделов отдельные вопросы могли быть объединены или сняты в зависимости от особенностей развития края. Исторические разделы должны были строиться на принципах органического сочетания местного и общего материала. За канву нужно было брать ход событий истории государства, обязательным был показ «генеральной линии партии» и заслуг Сталина.

В Ростовском музее новый отдел – отдел Истории Великой Отечественной войны был создан не позднее июля 1945 г.; его возглавила С.З. Каган2. Несколько позже отдел возглавила Л.О. Махтина, уволившаяся с октября 1947 г.3 Экспозиция этого отдела начала функционировать уже с 20 ноября 1945 г.4 Художественным оформлением её занимался А.Н. Катков5. Открытие выставки было приурочено к 28-й годовщине Октябрьской революции и называлась она «Ростов в годы Великой Отечественной войны». Она размещалась на втором этаже Самуилова корпуса во 2 зале6. На ней были представлены «экспонаты государственной и местной промышленности, транспорта, народного образования и других организаций»7. Можно добавить, что на ней также были две работы кружка художественной вышивки: «Чапаев» и «Старинный Ростовский кремль»; этот кружок работал в годы войны, а руководил им И.М. Комаревский, преподаватель средней школы № 18. Темплана, описи выставки или других подобных документов в музейном архиве мной не обнаружено, поэтому информацию о выставке пришлось буквально выцарапывать из разных источников.

Один из таких документов – Акт о приёме выставки 17 ноября 1945 года9. Комиссия приняла выставку, но с замечаниями, которые в основном сводились к тому, чтобы более выразительнее показать лучших работников того или иного предприятия Ростова, а также вклад в победу этого предприятия. Из замечаний можно узнать целый ряд тем, представлявшихся на выставке: управление дороги Москва – Ярославль, отдел связи, гужтранс, автотранс, 4-я дистанция пути, Рольма, Кофецикорная фабрика, Хлебокомбинат, Мясокомбинат, Пантонный завод, Рыбзавод, артели «Дружба», «Инпошив», «Ударник», механическая артель «Большевик», артель инвалидов, «Пионер», Горпромкомбинат, отдел Культпросветработы, сельскохозяйственный техникум, педагогическое училище, Гороно, детсады, Дом пионеров, здравоохранение (в частности, комплекс по госпиталю 138510), Мельничное управление, Торг, Гортоп, Горкомхоз11. Как видно, это всё относится к тыловой части выставки.

В упомянутой выше «Типовой инструкции» можно узнать военную «половину», структура которой была следующей:
1) Вероломное нападение немецких фашистов на СССР:
а) первые дни войны в стране и крае,
б) фашизм – злейший враг советского народа и всего человечества;
2) Героическая борьба Красной Армии с врагом и участие в ней местных жителей (герои-земляки) и местных формирований по основным этапам борьбы:
а) период активной обороны Красной Армии,
б) разгром немцев под Москвой,
в) Сталинград и зимнее наступление Красной Армии 1942-1943 гг.,
г) Курская битва и наступление Красной Армии летом 1943 г. и зимой 1943-1944 гг.,
д) летняя кампания 1944 г.,
е) зимняя кампания 1944-1945 гг.;
3) Сталин – Великий полководец, организатор и вдохновитель наших побед;
4) Все силы местного края на помощь фронту:
а) промышленность края и её передовые предприятия и люди,
б) сельское хозяйство края, передовые колхозы и колхозники,
в) интеллигенция,
г) виды личной помощи фронту,
д) помощь освобождённым районам;
5) Вперёд на полный разгром врага:
а) боевой союз свободолюбивых народов в борьбе с гитлеровской тиранией,
б) полное освобождение родины от немецких захватчиков,
в) последние успехи Красной Армии и очередные задачи Советской страны и края12.

Как и тыловая, военная часть выставки, наверняка, тоже соответствовала «Типовой структуре», что подтверждается перечнем тем, дорабатывавшихся в 1946 г.13

В 1946 г. к 29-й годовщине Октябрьской революции была проведена реэкспозиция выставки «Ростов в годы Великой Отечественной войны» с доработками некоторых тем14. В это же время была организована выставка-передвижка «Герои-земляки Великой Отечественной войны»15. Однако, что и как на ней показывалось – точно неизвестно.

Полноценный отдел социалистического строительства открылся 1 мая 1948 г.16 С этого года на протяжении многих последующих лет тема Великой Отечественной войны представлялась уже только как часть экспозиции отдела социалистического строительства. Так в 1948 г. она располагалась в 5-м и 6-м залах второго этажа Самуилова корпуса17, автор – зав. отделом Н.А. Шмонина18. Структура раздела представляла следующее: «На фронтах войны» (фотомонтаж); «Маршалы Советского Союза» (фотомонтаж); «Герои-земляки» (фотомонтаж); «Фабрика Рольма, Паточный завод, Кофе-цикорная фабрика, артели Инвалидов, Ударник, Индпошив, Дружба» (тексты, модели оборудования, различные диаграммы, образцы сырья и продукции); «Детсады» (тексты, диаграммы, поделки), «Школы» (тексты, диаграммы). В том же году экспозиции Ростовского музея осмотрели сотрудники Ярославского краеведческого музея П.Н. Дружинин и А.С. Носова; к разделу по войне они сделали такие замечания: «Слабо показана тема Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Даны лишь фотомонтажи и вырезки из газет и журналов. Не отражены лучшие люди промышленности и сельского хозяйства. Бедно показаны Герои Советского Союза – уроженцы Ростова»19. Отдел социалистического строительства функционировал с 1 мая по октябрь всё того же 1948 г., и из-за «устаревшего» материала его закрыли на доработку20. По-видимому, его пытались обновить и открыли через некоторое время, но в июле 1949 г. отдел закрыли опять-таки из-за «устаревшего темплана»21.

С некоторыми изменениями и доработками отдел был открыт (автор Н.А. Шмонина)22. Как писали в отчёте, он был создан заново (по структуре известных «Основных положений…» 1949-50 гг.) и открылся с 7 ноября 1950 г.23 Экспозиция отдела состояла из семи залов, один из них (третий) был посвящён Великой Отечественной войне24. Здесь раскрывались такие темы как: «Начало войны» (вырезки из газет «Большевистский путь»), «Разгром немцев под Москвой», «Разгром немцев под Сталинградом» (тексты, фотомонтажи, картина), «Помощь фронту Ростовских колхозов», «Работа Ростовских промышленных предприятий в годы войны» (диаграммы, фотографии, вырезки из газет, образцы продукции), «10 сокрушительных ударов РККА» (карта 10 ударов РККА), «Герои СССР – ростовцы» (фотомонтаж о героях-земляках, правда, всего лишь о четырёх), «Победа советского народа над гитлеровской Германией и империалистической Японией» (портрет Сталина, тексты, фотокопии медалей «За победу над Германией», «За победу над Японией»)25. Упор делался на вклад в общую победу Ростова – в частности ростовских промышленных предприятий, продукция которых отправлялась на фронт. Эта тема представлялась обильным количеством всевозможных диаграмм, графиков, газет, скудными образцами продукции (лишь одна витрина Кофе-цикорной фабрики). Участие ростовцев в боевых действиях показывалось очень обобщённо – в виде нескольких фотомонтажей. По описи было представлено 56 объектов показа – сплошной плоскостной материал с большой долей копий26. Предметы вооружения, обмундирования, боевые и трудовые награды в этот период на выставках не фигурировали. Может быть, в то время их можно было и в реальной жизни достаточно увидеть?

Раздел в таком виде простоял до урагана 1953 г.27 Понятно, что после стихийного бедствия отдел был закрыт, так как «большинство экспонатов были или полностью уничтожены, или пришли в негодность»28.

Следующие несколько лет были посвящены разработкам новых темпланов. И, хотя в 1955 г. был составлен, а затем утверждён Областным управлением культуры план раздела «Край в годы Великой Отечественной войны»29, всё же ни в каких документах об открытии выставки (раздела) упоминаний мне не встретилось.

К началу 1957 г. был составлен очередной темплан на раздел по Великой Отечественной войне (автор Н.А. Шмонина)30. На этот темплан дал заключение заместитель директора Ярославского областного краеведческого музея М.Г. Мейерович: «Данный (третий) вариант плана значительно отличается в лучшую сторону от предыдущих. Достоинством плана является то, что он сделан на местном материале, отражающем участие ростовчан на фронтах и помощь тыла фронту. Отрадно и то, что в экспозиции будет помещён вещевой материал и подлинные документы…»31. Из этого отрывка хорошо видно, чем «грешили» предшествовавшие два варианта плана, да и работы предыдущих лет в целом. Надо сказать, что недостаток вещевого и подлинного документального материала были общей тенденцией для отделов Ростовского музея 1930-х – перв. пол. 1950-х гг.32, как наверное и для большинства краеведческих музеев СССР того периода. Упомянутый план стал основой для раздела, посвящённого Великой Отечественной войне, который и открыли в том же 1957 г.33 Раздел располагался в третьем зале Самуилова корпуса на втором этаже. Темы в плане чётких названий не имели, но по элементарной логике их можно назвать так: «Начало войны и мобилизация» (рисунки, вырезки из газет, плакаты), «Оборона Москвы и битва за Сталинград», «На фронтах Великой Отечественной войны» (эти две темы раскрывались по одной схеме – карты боевых действий, фотографии ростовцев-фронтовиков, копии грамот, награды, а также несколько предметов обмундирования), «Тыл – фронту» (рисунки, копии документов, образцы продукции предприятий, фотографии тружеников тыла, газетные вырезки, развёрнутая посылка воинам Советской армии). Завершалась выставка картиной «Салют Победы». По всей видимости, это была первая выставка, на которой были представлены мемориальные фронтовые вещи, плакаты, подлинные награды и даже единица трофейного оружия – пулемёт со сбитого немецкого самолёта Хейнкель-111.

Далее – вплоть до 1975 г. в отчётах о работе Ростовского музея ничего не упоминается об открытии новой военной выставки34. Даже на 20-летие Победы в 1965 г. эксплуатировался старый раздел по войне, по которому и проводили экскурсии35. А с кон. 1960-х гг. отдел Советского периода в музее вообще перестал существовать, поэтому тему Великой Отечественной войны стали показывать юбилейными выставками.

Первая из них – работа 1975 г. – «30 лет Победы в Великой Отечественной войне» (автор темплана В.К. Кривоносова)36. Выставка размещалась на третьем этаже Самуилова корпуса в современном пятом зале. На выставке были представлены такие темы как: «Мобилизация трудящихся на отпор врагу» (плакаты, фотокопии газетных статей), «Защитники Бреста и Брестской крепости» (фотографии двух ростовцев – защитников Бреста, буклет о Брестской крепости), «Строительство оборонительных сооружений» (фото, штык лопаты, документы), «Тыл – фронту» (образцы продукции предприятий, плакаты, фотографии передовиков, их награды и документы к ним, фотографии колхозных работ и колхозников), «234 Ярославская коммунистическая дивизия» (плакаты, схема боевого пути, остатки оружия, награды, документы), «Ростовцы на фронтах» (плакаты, фотографии фронтовиков, их награды и документы к ним, письма, вырезки из фронтовых газет, личные вещи), «Победа советского народа над врагом» (плакаты, фотография парада Победы, некоторые образцы трофейного немецкого оружия, фотографии ростовцев – Героев СССР), «Никто не забыт, ничто не забыто» (плакат, фотографии братских могил Ростова, юбилейные награды)37. Можно видеть, что в структурном отношении добавился целый ряд новых комплексов по началу войны, по 234 ЯКД, а также мемориальный комплекс «Никто не забыт, ничто не забыто». Наверное, через тридцать лет несколько иначе были оценены итоги войны, цена, заплаченная за победу. Мне кажется, что последний комплекс подсказала сама жизнь и он становился мемориальным не только для погибших на войне, но и для ветеранов, уходивших из жизни уже в мирное время.

Работа была напряжённой, для монтажа было задействовано много сотрудников. Была оказана активная помощь со стороны В. Улитина, заведующего историческим отделом Ярославского музея-заповедника38. По сравнению с прошлыми годами выставка была более насыщена вещевым материалом и разнообразными документами, в большем количестве появились плакаты, ордена, медали, оружие. Примечательно, что многие экспонаты военной тематики нашего музея поступили именно в 1970-х гг. благодаря активной собирательской деятельности. В дополнение к стационарной выставке по предприятиям и колхозам было распространено ещё и 29 комплектов фотовыставки с одноимённым названием39.

В 1976 г. был разработан темплан передвижной выставки «Ростов и район в годы Великой Отечественной войны»40. Автором темплана был И.А. Морозов41. Выставка состояла из шести разделов: «Начало войны», «Строительство оборонительных сооружений», «Тыл – фронту», «Ярославская коммунистическая дивизия», «Наши земляки – Герои СССР»42. Вероятно, именно этот план был положен в основу передвижного музея с таким же названием, который заработал на следующий год; его деятельность координировала А.С. Юревич43. Надо сказать, что это действительно был своего рода монотематический мобильный музей, в нём экспонировались не только копии и вспомогательный материал, но и подлинники (плакаты, награды, остатки оружия и снаряжения, предметы обмундирования)44. На каждую тему были изготовлены витрины для объёмных экспонатов и планшеты для плоскостных. По словам А.С. Юревич и Н.А. Левской, различные передвижные выставки музея почти еженедельно обслуживали предприятия и школы района; колесил и военный музей. Он функционировал примерно до 1984 г.45 Таким образом, это была ещё одна форма показа темы Великой Отечественной войны.

На очередной юбилей в 1980 г. проведена реэкспозиция выставки «Ростов и район в годы Великой Отечественной войны»46.

В мае 1985 г. к 40-летнему юбилею Победы была открыта большая выставка «Ростовцы на фронте и в тылу» (автор А.Е. Зайцев)47. Она разместилась в зале площадью 150 м2 (современный восьмой зал в Самуиловом корпусе на третьем этаже)48, и проработала до конца 1986 г.49 Как утверждал и сам автор, за основу была взята выставка 1975 г. Однако, в разделе, посвящённом тылу, комплекс по сельскому хозяйству был несколько расширен, сюда же добавился новый комплекс по эвакогоспиталям. Тема «Ростовцы на фронтах» получила весьма значительное преобразование: здесь в основу был положен хронологический принцип распределения материала, достаточно подробно иллюстрировавший общий ход войны и участие ростовцев в основных битвах и операциях, начиная с защиты Брестской крепости и заканчивая разгромом Японии. На выставке широко были представлены фотографии тружеников тыла, медицинских работников, фронтовиков, боевые и трудовые награды ростовцев, документальный материал, а также предметы вооружения, обмундирования как советского, так и трофейного; по верхнему ярусу зала были помещены плакаты военного времени, распределённые по соответствующим темам. Содержание выставки дополнялось хорошим архитектурно-художественное решением, автором которого был также А.Е. Зайцев.

В 1990 г. стационарной выставки не было, работала выставка-передвижка «Реликвии Великой Отечественной войны»50. Если посмотреть топографическую опись этой выставки (Е.П. Личино)51 и текст экскурсии (Е.П. Личино)52, становится ясно, что по форме она напоминала передвижной музей кон. 1970-х – нач. 1980-х гг., а по структуре выставку 1985 г.

Далее на целое десятилетие опять «затишье»53. Хотя в 1995 г. с мая по сентябрь работала выставка «Оружие и время», отнести её к выставке, посвящённой юбилею Победы, вряд ли можно, так как на ней были просто выставлены образцы оружия, начиная с каменного века и почти до наших дней.

В 2000 г. реализовался проект «Была война…» (авторы тематико-экспозиционного плана А.Е. Виденеева и Д.Б. Ойнас). На этот раз выставка размещалась в Красной палате в четырёх залах второго этажа. В первом маленьком зале размещались фотографии с «картинами из жизни» Ростова рубежа 1930-40-х гг. и другие вспомогательные материалы54. Этот зал был как бы прелюдией к выставке и помогал настроиться на восприятие основного содержания. В следующих двух залах были представлены такие основные разделы как: дом и домашний уклад, быт тылового города (мебель, посуда, одежда, книги, детские вещи, денежные знаки), промышленность Ростова – фронту (образцы продукции, документы, фотографии, орудия труда,), военкомат (собирательный образ кабинета советского чиновника), ростовские эвакогоспитали (фотографии, медицинская мебель и оборудование), вести с фронта (фотографии фронтовиков, письма, документы, остатки снаряжения)55. Последний зал был залом памяти – в нём размещались плакаты, награды фотографии фронтовиков, а также списки ветеранов, живших на конец апреля 2000 г. в Ростовском округе56. Посредством этой выставки авторы хотели рассказать о жителях нашего города, воевавших на фронте и трудившихся в тылу, а также показать, каким был Ростов в военное время; они предлагали взглянуть на события войны через призму ощущений, бытовой уклад и предметный мир, окружавший рядового жителя небольшого тылового города57. Основным принципом экспонирования стал интерьерный показ, обусловленный тематическим подходом; путем построения интерьерных композиций и показа подлинных вещей того времени, а также акцентирования внимания посетителей на наиболее значимых, знаковых элементах, символизирующих эпоху, экспозиционеры намерены были добиться живого впечатления, погружения в атмосферу военных лет58.

Таким образом, отличительной чертой этой выставки было то, что основное внимание посетителей фокусировалось на освещении тем, раскрывавших жизнь Ростова в годы войны как тылового городка. Следует также отметить, что эта выставка была высоко оценена музейными специалистами.

Своеобразным продолжением выставочной деятельности исторического отдела в 2001 г. стала работа над сборником документов и воспоминаний о Ростове в период Великой Отечественной войны (сост. А.Е. Виденеева, Е.В. Рогушкина, А.Ю. Савина, А.Г. Морозов). В него вошли воспоминания жителей города и района, сочинения школьников военного времени, выдержки из местной газеты, фронтовые письма и рисунки, фотографии. Этот сборник зафиксировал (и заметно уточнил) большую информацию о тяжёлом периоде Ростовской истории, очевидцев которого становится всё меньше и меньше.

Ну и, наконец, в 2005 г. к 60-летнему юбилею Победы была проведена работа над выставкой «Этот день мы приближали как могли…». Она расположилась в 8-м зале третьего этажа Самуилова корпуса. Как отмечалось в самом начале статьи, к работе над выставкой были привлечены коллективы обоих исторических отделов нашего музея: А.Г. Морозов, А.В. Киселёв, Н.В. Грудцына, Е.В. Рогушкина, Д.О. Митин, С.Ю. Ойнас, И.А. Киселёва. Главная цель, которую мы преследовали – это прежде всего сохранение памяти о Великой Отечественной войне и патриотическое воспитание молодых поколений. Образцами для нас стали выставки 1975, 1985 и 2000 гг. Мы постарались взять из них, на наш взгляд, самое лучшее и добавить кое-какие свои идеи. Например, новым, ранее не встречавшимся ни в одном проекте, явился раздел, посвящённый предвоенному Ростову. Он был введён для усиления контраста между мирной и военной жизнью. В целом же структура выставки была такова:
I. Ростов предвоенный
1) На улочках Ростова
2) «Всё впереди…»
II. Начало войны
1) Оборона Бреста
2) Мобилизация в Ростове
3) Строительство оборонительных сооружений в Ростовском районе
III. Ростов – тыловой город
1) Ростов – фронту
а) промышленность
б) сельское хозяйство
в) жители – фронту
2) Эвакуация
а) эвакогоспитали
б) блокадники
3) Город и его жители
а) будни тылового города
б) толкучка
в) вести с фронта
IV. Ростовцы на фронтах
1) Битва за Москву
2) Сталинградская битва
3) Курская битва
4) Бои в Восточной Европе, Восточной Пруссии и взятие Берлина
V. Победа
1) 9 Мая 1945 г. и парад Победы 24 июня 1945 г.
2) «Этот День Победы…»: празднование «9 Мая» в 1945-2005 гг.
3) «Чтобы помнили…»
а) Герои СССР
б) Список живущих ветеранов ВОВ в РМО на май 2005 г.

На выставке мы максимально постарались показать подлинники. Всего было помещено порядка 500 экспонатов: фотографии, газеты, документы, орудия труда, бытовые вещи, предметы вооружения и обмундирования, трофеи, боевые и трудовые награды, образцы продукции предприятий города и района, госпитальные вещи. Правда, по соображениям сохранности большую часть документов пришлось выставить в виде копий. Однако, современная техника позволила их сделать почти неотличимыми (даже для опытных специалистов) от оригиналов.

Особенно хочется отметить художественное оформление выставки, задавшее правильный эмоциональный тон проекту. Его решением занимались художники из Ярославля – Г. Радовский и М. Бороздинский. Было решено, что юбилейная выставка должна быть яркой, праздничной, торжественно звучащей. Этому же способствовало и музыкальное сопровождение из произведений 1930-40-х гг., дополнявшее зрительные образы.

И ещё одно интересное наблюдение. Как выяснилось позже, уже во время работы над данной статьёй и только при детальной проработке старых темпланов, по тематической структуре работа 2005 г. очень напоминала структуру «Типовой инструкции» апреля 1945 г., конечно за исключением многих идеологических вещей. Что ж, видимо, цели выставок и в 1945 и в 2005 гг. оказались просто очень близки.

Итак, подведём итоги. Как видно, в нашем музее тема Великой Отечественной войны освещается уже 60 лет. Форма показа изменялась несколько раз: сначала это был отдел-выставка, затем раздел отдела Социалистического строительства (Советского периода), позже и по сей день – юбилейные выставки, также был и свой передвижной музей. За это время определился набор раскрываемых тем, из которых, естественно, главными являются две: «Ростовцы на фронтах» и «Ростов – фронту». Характер экспонатуры тоже претерпел изменения: если первые десять лет преобладал так называемый научно-вспомогательный материал, то, начиная с выставки 1957 г., всё более и более экспонируются подлинные вещи и документы. Однако, при построении военных выставок до сих пор берётся много вещей и документов на учёт «ВП» (временное поступление). Набор экспонатов, хоть и очень медленно, но пополняется. Малая скорость этого процесса сглаживается тем, что выставки смотрят в основном разные люди, а если даже похожие выставки посещать раз в пять-десять лет, то плохого в этом ничего нет.

В завершении можно сказать, что выставки по Великой Отечественной войне Ростовского музея, на мой взгляд, заслужили любовь зрителей, получили высокую оценку специалистов. Одна из задач нашего музея – и далее удерживать эту высокую планку.

  1. ГМЗРК. А-639. Л. 77. (Научная переписка Ростовского музея за 1945 г.).
  2. Там же. Лл. 54, 56.
  3. ГМЗРК. А-291. Л. 7 об.
  4. ГМЗРК. А-283. Л. 4. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1945 г.).
  5. «Была война…». Сборник документов и воспоминаний о Ростове в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Сост.: А.Е. Виденеева, Е.В. Рогушкина, А.Ю. Савина, А.Г. Морозов. Ростов, 2001. С. 36.
  6. ГМЗРК. А-283. Л. 1.
  7. «Была война…». Сборник документов и воспоминаний о Ростове в период Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Сост.: А.Е. Виденеева, Е.В. Рогушкина, А.Ю. Савина, А.Г. Морозов. Ростов, 2001. С. 262.
  8. Там же. С. 263.
  9. ГМЗРК. А-639. Лл. 51-52.
  10. ГМЗРК. А-642. Л. 18. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1946 г.).
  11. ГМЗРК. А-639. Лл. 51-52.
  12. Там же. Л. 79-79 об.
  13. ГМЗРК. А-642. Л. 32.
  14. ГМЗРК. А-649. Л. 20 об. (Отчёты о работе Ростовского музея и его отделов за 1946-1947 гг.).
  15. Там же. Л. 20.
  16. ГМЗРК. А-298. Л. 22. (Отчёт о работе Ростовского музея за первое полугодие 1948 г.).
  17. ГМЗРК. А-301. Л. 7 об. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1949 г.).
  18. ГМЗРК А-778 (Тематико-экспозиционный план отдела социалистического строительства Ростовского музея 1948 г.).
  19. ГМЗРК. А-659. Л. 3.
  20. ГМЗРК. А–298. Л. 22. (Отчёт о работе музея за I-е полугодие 1948 г.) и ГМЗРК. А – 301. Л. 5 об. (Отчёт о работе музея за 1948 г.)
  21. ГМЗРК. А-1552. Л. 3 об. – 4. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1949 г.).
  22. ГМЗРК А-1375 (Тематико-экспозиционный план отдела социалистического строительства Ростовского музея 1950 г.).
  23. ГМЗРК. А-1800. Л. 3; ГМЗРК. А-308. Л. 19 об. (Отчёты о работе Ростовского музея за 1950 г.).
  24. ГМЗРК. А-1007. Лл. 9 – 11 об. (Опись отдела советского периода на 2. 01. 1951 г.).
  25. Там же.
  26. Там же.
  27. ГМЗРК. А-1802 и А-1804 (Отчёты о работе Ростовского музея и его отделов за 1952 и 1953 гг.) ничего не сообщают о каких-либо изменениях.
  28. ГМЗРК. А-1804. Л. 21.
  29. ГМЗРК. А-1808. Л. 2. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1955 г.).
  30. ГМЗРК. А-1005/14.
  31. Там же.
  32. Киселёв А.В. Исторические экспозиции Ростовского музея: опыт прошлого // ИКРЗ-2003. Ростов, 2004. С. 99; Киселёв А.В. Отдел природы Ростовского музея в 1950-х – 1960-х гг.: краткий очерк истории. // ИКРЗ-2004. Ростов, 2005. С. 47-50.
  33. ГМЗРК. А-1810. Л. 6 об. (Отчёты о работе отделов Ростовского музея за 1957 г.).
  34. ГМЗРК. А-1813; А-1005; А-772; Оп. 1, Д. 219; А-1389; А-1388; А-1059; А-1391; А-1405, Оп. 1. Д. 57, Оп. 1. Д. 72, Оп. 1. Д. 94.
  35. ГМЗРК. А-1005/9. Л. 2. (Отчёт отдела Советского периода за I квартал 1965 г.); ГМЗРК. Оп. 1. Д. 219. Л. 5. (Отчёт о работе Ростовского музея за июль 1965 – октябрь 1967 гг).
  36. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 113. Л. 2. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1975 г.).
  37. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 112. (ТП выставки «30 лет Победы в Великой Отечественной войне»).
  38. Сведения из беседы с В.К. Кривоносовой.
  39. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 113. Л. 2.
  40. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 139. Л. 3. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1976 г.).
  41. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 158. (Темплан передвижной выставки «Ростов и район в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.»).
  42. Там же.
  43. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 159. Л. 2. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1977 г.).
  44. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 158.
  45. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 202. Л. 20; Д. 357. Л. 1.; Д. 382. Л. 2; Д. 415. Л. 3; Д. 450. Л. 3; Д. 479. Л. 3 (Отчёты о работе Ростовского музея за 1979-1984 гг.).
  46. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 357. Л. 1. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1980 г.).
  47. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 513. Л. 3. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1985 г.).
  48. ГМЗРК Оп. 1. Д. 510. (Тематико-экспозиционный план выставки «Ростовцы на фронте и в тылу» 1985 г.).
  49. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 540. Л. 3. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1986 г.).
  50. ГМЗРК. А-1480. Л. 8. (Отчёт о работе Ростовского музея за 1990 г.).
  51. ГМЗРК. А-1495.
  52. ГМЗРК. А-1499.
  53. ГМЗРК. А-1493. Л. 2; А-1523. Л. 2; А-1509. Л. 1; А-1569. Л. 2; Оп. 1. Д. 744. Л. 13; Оп. 1. Д. 764. Л. 2; Оп. 1. Д. 807. Лл. 2-3; Оп. 1. Д. 839. Лл. 2-3 (Отчёты о работе Ростовского музея за 1991-1994 и 1996-1999 гг.).
  54. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 881. Л. 6-7. (ТЭП выставки «Была война…»).
  55. Там же. Лл. 8-26.
  56. Там же. Л. 27-32.
  57. Там же. Л. 3.
  58. Там же.

В экспозиции Ростовского музея в 2005 г. выставлена Толгская икона Пресвятой Богородицы в раме1, где изображена история обретения святого образа и чудеса.

Икона в раме поступила в музей в 1926 г. из Одигитриевской церкви Ростова. Последнее каменное здание Одигитриевской церкви было построено в 1775 г. на месте древнего деревянного храма во имя бессеребреников Космы и Дамиана. Одигитриевская церковь имела два придела: правый был освящен во имя мучеников Космы и Дамиана, левый – во имя равноапостольных царя Константина и царицы Елены. Толгский образ находился в Одигитриевской церкви на столпе придела равноапостольных Константина и Елены. Венец, цата и поля иконы были медные. Вся риза, убрус сплошь низаны речным «китайским» жемчугом. Лопасти убруса были из тафты брусничного цвета, а наконечники лопастей низаны жемчугом2.

Икона и рама составляют единый живописный ансамбль, в котором главное место занимает Толгская икона. Она может бытовать самостоятельно. Рама же при всей ее самостоятельности сюжетов, должна иметь в центре сам образ, о котором в клеймах идет рассказ. Так как живописный ансамбль состоит из двух частей, то наше исследование мы так же вынуждены разделить на две части. Цель же сообщения одна: рассмотреть время создания иконы и рамы, программу и стилистические особенности рамы.

На нижнем поле Толгской иконы белилами выполнена надпись в две строки: «Списанъ сий с(вя)ты(и) образ с подлиного чудотворнаго об(р)аза пр(есвя)той Б(огоро)д(и)цы нарицаемаго Толгская оявлении и праздновании том целебоноснаго образа августа 8 д(е)нь Аявися в лета 1314 г(о)дъ». То есть перед нами список с чудотворного образа Толгского Введенского монастыря.

Размеры иконы-списка из Ростовского музея близки размерам чудотворной Толгской иконы Пресвятой Богородицы, которая до 1920-х гг. находилась во Введенском храме Толгского монастыря3. Размеры ярославской чудотворной иконы: 61х48 см; ростовской иконы-списка: 63х48 см.

На первый взгляд кажется, что перед нами один из списков, созданных в первой половине XVIII в. ярославским иконописцем Иваном Андреевым.

На сегодняшний день известны три иконы-списка Толгской Богоматери, подписанные иконописцем Иваном Андреевым4. Иван Андреев (уп. 1694 – 1745)5 относится к значительным иконописцам Ярославля первой половины XVIII в. Родом он из Костромы, где и начал свою деятельность как иконописец. С 1713 г. он жил в Ярославле, служил дьяконом, священником в церкви великомученика Дмитрия Солунского.

В 1707 г. Иван Андреев поновлял ярославскую святыню – Толгскую икону. Опыт поновления святыни у него был: в 1694 г. он поновлял чудотворный образ Богоматери Федоровской в Костроме, через 51 лет, в 1745 г. он будет руководить следующим поновлением Федоровской иконы. На сегодняшний день известно, что он написал четыре иконы-списка с Толгской чудотворной: в 1715 г. для ярославской церкви Варвары-великомученицы, в 1721 г. для ярославского Успенского собора, в 1734 г. для неустановленного храма (происхождение неизвестно, икона находится в частном собрании Москвы), в 1744 г. для московского Высоко-Петровского монастыря6.

Списки с Толгской иконы Ивана Андреева не дают полного представления об особенностях творческой манеры иконописца. Известные его три иконы, тоже подписные, которые демонстрируют, прежде всего, высокий профессионализм иконописца7. Для работ Ивана Андреева характерны особый консерватизм, проявляющийся во внимательном следовании иконописи Костромы второй половины – конца XVII в. Особенности новой иконописи первой половины XVIII ве.не затронули его творчество.

Известные на сегодня три Толгские иконы Ивана Андреева все подписаны его именем. Иконы-списки, созданные в 1715, 1744 и 1740-е гг. говорят нам о том, что на протяжении всей жизни он писал многочисленные списки с Толгской иконы. Одинаковый рисунок на всех трех иконах, свидетельствует об использовании одной кальки при их создании. Очевидно, кальку с чудотворной иконы он снял в 1707 г. при поновлении Толгского образа.

В рисунке из списка в список икон Ивана Андреева повторяются такие особенности как «треугольник» между бровями у Богоматери и Младенца, особенности написания ушной раковины, рисунок подглазниц (крутая линия) и верхнего века. В ростовской иконе эти детали решены по-другому, хотя треугольник между бровями в ростовской иконе похоже был и его рисунок изменен при реставрации. Рисунок музейной иконы имеет некоторые отличия в деталях от икон Ивана Андреева: кайма мафория на голове Марии (справа), рисунок головы Младенца, рисунок складок мафория более короткое расстояние от правой руки Богоматери до изгиба, рисунок уха, рисунок головы Младенца. Личное во всех трех иконах Ивана Андреева написано по-разному. Буквы монограмм Христа, Богоматери в иконах Ивана Андреева более вытянуты, чем в музейной иконе (монограммы тоже из кальки). Разность орнамента на рукаве Марии и нижней кайме мафория.

Проанализировав графику почерка надписи, расположенной в нижней части иконы, приходишь к выводу, что на иконах Ивана Андреева один почерк, на музейной – другой. Все сегодня известные произведения Ивана Андреева подписаны. На музейной иконе подписи нет. Но это не значит, что он мог написать икону и не поставить свое имя по каким-либо причинам.

Все выше названные отличия икон Ивана Андреева и музейной иконы вызывают сомнения, что в Ростовском музее хранится список Ивана Андреева. Конечно, есть и много, что роднит музейную икону с иконами известного ярославского иконописца. Это, прежде всего, сам чудотворный образ, с которого были написаны все списки, передающие особенности иконы. Во всех списках отразилось и время создания их: первая половина XVIII в., то есть – после поновления чудотворной иконы Иваном Андреевым в 1707 г.

В музейной иконе личное сохранилось на лике Младенца, ножках его, руках Богоматери. Эти фрагменты свидетельствуют о хорошем профессиональном мастерстве иконописца. Вполне возможно, что музейный список был написан с какого-нибудь списка Ивана Андреева.

При работе над темой исследования Толгской иконы из собрания Ростовского музея была обнаружена еще одна икона Толгской Богоматери, которая находится в ростовской церкви Толгской Богоматери и так же создана в первой половине XVIII в. На храмовой иконе, расположенной слева от Царских врат в ростовской церкви Толгской иконы Пресвятой Богородицы, на нижнем поле белилами в два рядя надпись: «Списанъ сей с(вя)ти образ с подлиннаго с чюдотворнаго образа Пр(есвя)тыя Б(огороди)цы нарицаемаго Толкская о явлении и праздновании того целебноноснаго образа августа в 8 де(нь) явися той с(вя)ты чюдотворный образ Трифону архиепископу Ростовскому и Ярославскому в лето 1314 г(о)ду». В этой иконе больше общего с иконами Ивана Андреева. Надпись на иконе по содержанию близка к музейной иконе, но почерк другой. На иконе нет подписи иконописца.

Первая половина XVIII в. – время широкого почитания чудотворной иконы из ярославского Введенского Толгского монастыря. Многие храмы, монастыри хотели бы иметь список с Толгской иконы. В Ростове и его окрестностях редкий храм не имел Толгского образа. В собрании Ростовского музея хранится восемь икон Толгской Богоматери, датируемых XVIII в.8 Толгские иконы в собрании музея происходят из Успенского собора, Богоявленского Авраамиева монастыря, из Одигитриевской церкви – две иконы. Две жемчужные ризы с Толгских икон происходят из ростовского Троице-Варницкого монастыря. Размеры этих риз разные, что говорит о наличии в Варницой обители двух Толгских икон. Был Толгский образ и в Спасо-Яковлевском Димитриевом монастыре9. Очевидно, списки писал не только Иван Андреев, но и менее известные иконописцы. К таким спискам неизвестного иконописца относится икона из собрания Ростовского музея. Этот список был создан в первой половине XVIII в., после поновления иконы Иваном Андреевым. Иконописец, написавший ростовскую икону, знал и списки Ивана Андреева.

С XVII в. Толгская икона Пресвятой Богородицы, чудотворный образ ярославского Введенского монастыря, нередко изображается с историей явления иконы и чудесами10. В. В. Горшкова, зав. отделом древнерусского искусства Ярославского художественного музея, выявила восемь икон со сказанием, хранящихся в музеях Ярославля11. Из восьми икон только в трех «Сказание» изображено на одной доске с Толгской иконой, а пять икон имеют рамы, где и повествуется рассказ о явлении иконы и чудесах от ее образа. К таким иконам, где «Сказание» изображено в раме, относится и образ из ростовской Одигитриевской церкви.

Клейма Толгской иконы из собрания Ростовского музея условно можно разделить на три группы. К первой группе изображений относятся святые, написанные в раме слева и справа от Толгского образа Пресвятой Богородицы. Ко второй группе относится четыре клейма верхнего ряда рамы, с сюжетами, рассказывающими о явлении Толгской иконы и основании обители на месте явления. К третьей группе – четыре нижних клейма с чудесами. В таком четком сюжетном делении есть своя программа, очевидно, определенная заказчиком. Здесь явно выделено изображение истории явления ростовскому архиепископу Трифону иконы Пресвятой Богородицы и основание на этом месте монастыря, чудеса от иконы и молитвенное предстояние Толгской иконе небесных покровителей заказчика и членов его семьи.

Святые, расположенные в раме слева и справа от иконы, изображены в рост и в повороте к чудотворному Толгскому образу. Вверху – архангел Михаил (слева) и архангел Гавриил (справа). Ниже – святой Модест, патриарх Иерусалимский (633 – 634), на противоположной стороне – священномученик епископ Власий Севастийский (ок. 316). Фигуры святых вытянутых пропорций вписаны в узкое пространство боковых полей рамы так, что им как бы не хватает места, поэтому изображение каждого «урезано» по сторонам. Святые написаны более крупными по сравнению с изображенными персонажами в клеймах рамы. Яркие красные одеяния всех четырех святых еще более выделяют их. Молитвенное предстояние архангелов Михаила и Гавриила святителей Модеста и Власия образу Толгской Богоматери очень важно в общей программе иконы. Священномученник Модест и святитель Власий – покровители домашнего скота, имели дар от Бога исцелять и охранять его.

Не исключено, что изображение архангелов Михаила и Гавриила в обращении к образу Богородицы – следование древней ростовской традиции, восходящей еще к XIII в. Именно в ростовских Богородичных иконах встречается иконографическая особенность – изображение в верхних углах иконы полуфигур архангелов12. Изображение архангелов есть и на византийских иконах Богоматери, их образы были и на главной святыне Константинополя – иконе «Богоматери Одигитрии». Л. А. Щенникова высказывает предположение, что изображение архангелов в Богородичных иконах в основном характерно для ростовских икон, поэтому не исключено, что появились впервые они в Ростове13. Иконография Толгской иконы Богоматери не имеет изображения архангелов, но заказчик, зная, что на чтимых ростовских иконах Владимирской, чудотворной Одигитрии из этого же Одигитриевского храма14 изображены архангелы, мог высказать пожелание видеть их образы в раме к Толгской иконе. Примечательно, что в раме архангелы изображены на уровне верхних углов иконы, поземом, на котором стоят архангелы, покрыт «облачным» орнаментом, наподобие фона, на котором изображены архангелы чудотворной Одигитриевской иконы.

Литературной основой клейм верхнего и нижнего ряда рамы ростовской иконы послужило «Сказание о чудотворном образе Богоматери Толгской». «Сказания», как литературный источник исследованы А.А. Туриловым15, которым было выявлено несколько редакций «Сказаний», самый ранний из них датируется серединой XVI в. Распространенная редакция истории Толгской иконы с чудесами сложилась в конце XVII в и в дальнейшем практически не изменялась. В клеймах ростовской иконы изображены сюжеты, взятые из распространенной редакции. Выбор этих сюжетов, очевидно, был определен заказчиком иконы.

Тексты, написанные на полях иконы около каждого сюжета, – свободный пересказ «Сказания».

В первом клейме изображен сюжет, рассказывающий о явлении иконы Пресвятой Богородицы. Согласно «Сказанию», епископ Прохор (в схиме Трифон, 1311 – 1327), возвращаясь из Белозерского края, остановился в нескольких верстах от Ярославля на ночь. Владыка и сопровождающие его расположились в шатрах, на правом берегу Волги. Во время полуночной молитвы, епископ увидел яркий свет в виде столпа от земли до неба за Волгой, на месте, где в нее впадает речка Толга. Святитель взял архиерейский посох, вышел из шатра и увидел перекинутый через реку мост, которого накануне не было. Перейдя по чудесному мосту через реку, приблизившись к столпу, он увидел стоящий на воздухе образ Пресвятой Богородицы. Долго слезно молился епископ перед иконой, а затем по мосту возвратился обратно. Надпись: «Во время в полунощи моляся пастырь. По сем [утрачено] ли из шатра оглядая и узреши добрый тои архиереи прежде помянуты: обонъ […]лъ реки Волги на месте Толги стояше столп огненны […] земли до небеси». В клейме мы видим шатер со спящими монахами и слугами, и шатер архиерея, из которого он взирает на огненный столп с иконою Пресвятой Богородицы. А на первом плане, на реке – мост, по которому идет епископ Прохор. В центре композиции – коленопреклоненный владыка молится перед иконою, стоящей в огненном столпе.

Второе клеймо рамы ростовской иконы продолжает рассказ о явлении иконы Пресвятой Богородицы. По глубокому смирению владыка решил утаить чудо. Но утром, собираясь в дорогу, его слуги не могли найти архиерейский посох. Святитель вспомнил, что посох забыл на том берегу и вынужден был рассказать своему клиру о ночном видении. Перебравшись на лодках через реку, все увидели икону в лесу между деревьями и рядом архиерейский посох. Надпись: «Утру бышю восхоте тои архиерей идти до града Ярославля того же времени жезл тои забы восташи. По сем от воздуха сшед тои Пресвятые Богородицы сему подаяя […] архиереи той дар во радо […] душею и веселяся чувстве постави тои Пресвятой Богородицы ор[…] на месте честнее иже есть в дубраве». Композиция клейма схожа с предыдущей. Архиерейский шатер распахнут, владыка сидит в окружении монахов и слуг. Согласно «Сказанию» архиерей и сопровождающие его на лодках перебрались на другой берег, чудесного моста не было. Но в клейме на первом плане композиции изображен, идущий по мосту епископ, – здесь представлено ночное возвращение владыки по мосту к месту ночлега, событие, не имеющее отношение к происходящему во втором клейме. И его следует рассматривать в ряду событий, происшедших ночью. В первом клейме владыка идет от шатра к огненному столпу, во втором – он идет к шатру. В центре композиции второго клейма изображен владыка с иконой в руках.

Третье клеймо и четвертое клеймо рассказывают об основании обители на месте явления чудотворной иконы Божией Матери.

Третье клеймо. На месте обретения иконы Пресвятой Богородицы была основана обитель и построена церковь. Надпись: «[…]тиже всем того Честнаго образа нача ту собрание монахо и обитель соградиша и церковь устроиша». Большую часть композиции занимает храм, в киоте которого размещена явленная икона Божией Матери, слева и справа – стоящие в молитвенном обращении монахи. На первом плане – река и две лодки с гребцами. В одной из лодок сидит архиерей в белом клобуке и два монаха, впереди – гребец. Опять-таки, это изображение больше подходит к событиям второго клейма, когда на лодках переплыли к чудесно явившееся иконе. Можно отнести это изображение и к событиям, происходящим в третьем клейме и домыслить, что к месту основания обители приплывали на лодке владыка и сопровождающие его.

Четвертое клеймо. Церковь была освящена в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы. Надпись: «Егда архипастырь святую церковь нача освящати преславны архиепископ града Ростова и с ним множество архимандритов, игуменов: иных […] от первеша святые […]». На фоне храма изображен многолюдный крестный ход с явленной иконой, возглавляемый архиереем. По одежде изображенных видим, что в крестном ходу участвуют монахи, священники, дьяконы, князья, княгини и другие мирские люди. На стене храма – икона Введения во храм Пресвятой Богородицы и пустая ниша для Толгской иконы Божией Матери.

Чудеса от Толгской иконы представлены в четырех клеймах нижнего ряда.

Пятое клеймо. Во время пожара в Введенской обители в начале XV в. ангелы вынесли из горящего храма Толгскую икону и оставили ее близ монастыря. Надпись: «Чюдо от иконы Пресвятыя Богородицы како посреди огня взята бысть ангелами отнесена на некое место близ монастыря и де же обретеся преславно». Слева большую часть композиции клейма занимает изображение монастыря с центральным храмом с престолом и чашей на нем. Снизу обитель охвачена огнем. Справа изображено дерево, на нем икона Пресвятой Богородицы, в сиянии и поддерживаемая двумя ангелами.

Шестое клеймо. Воскрешение отрока некого вельможи Никиты. Надпись: «Чюдо Пресвятыя Богородицы о некоем властелине именем [утрачено] его же сына воскреси негда начаша пети Владычице: прими молитву […] твоих иабие оживе мертвый отрок и возгласи возгласъ». В центре композиции на фоне храма изображена икона Толгской Богоматери пред престолом. На полу перед нею в гробу лежит отрок в белых одеждах. Слева пред иконой – иеромонах и иеродиакон, справа – боярин, на коленях – его супруга, позади – их слуга. Перед ними стоит воскресший отрок.

Седьмое клеймо. Исцеление царя Иоанна Васильевича, когда у него заболели ноги во время богомолья в Кирилло-Белозерский монастырь. Надпись: «Чудо Пресвятыя Богородицы о царе Иоанне Васильевиче всея России самодержцу случися ему шествовати в обитель преподобному Кириллу Белозерскому чудотворцу: Тогда ему болну сущи ногами и тако обы [...] моление сотворишу и получи: здравие и вспять возвратися». «Сказание» сообщает, что это чудо произошло в 1553 г. В центре композиции изображена икона Толгской Богоматери в киоте, перед престолом. Слева – царь и бояре, справа игумен монастыря с братией.

Восьмое клеймо. Московский купец Леонтий, ослепший на правый глаз, получил исцеление у Толгского образа. «Чудо Пресвятыя Богородицы о неком человеке Леонтии како десным оком невиде пал на землю пред образом Божиы Матере прося прощения о согрешении […] и дарова здравие деснеому его оку Родом града Москвы был купец». Принцип построения композиции клейма аналогичный двум предыдущим. Слева – иеромонах с двумя иеродиаконами, справа – Леонтий стоящий и в земном поклоне.

Из большого количества чудес, описанных в «Сказании», заказчиком выбраны четыре: чудо с самой чудотворной иконой, когда во время пожара ее спасли ангелы, воскресение отрока и два исцеления: царя и купца.

Рама выполнена позднее самой Толгской иконы. По стилистическим особенностям письма, создание рамы можно отнести в концу XVIII – началу XIX вв. В это время в центральной России иконопись начала ориентироваться на живописную икону в академическом духе. Клейма рамы ростовской иконы выполнены в традиционной иконописной манере, в которой работали мастера Палеха. В художественном строе клейм рамы выражены особенности тех иконописцев Палеха, произведения которых были ориентированы на иконы строгановских мастеров XVII в. с их миниатюрным письмом16.

Лики написаны тонко по светло-оливковому санкирю с мягким высветлением и легкой, но отчетливой подрумянкой. По гребню носа прочерчена тонкая белильная линия. Тонкой белильной линией выделены ноздри носа, веки. Контрастность черного зрачка и белка придают остроту взгляда изображенных, несмотря на миниатюрные размеры ликов. Миловидность ликов соответствовала стилю строгановских мастеров рубежа XVI – XVII вв.

Утонченно-удлиненные фигуры изображенных, движения их, выразительные жесты, позы наполняют сюжеты особой эмоциональностью, тем самым передавая состояние потрясения от чуда явления иконы, исцеления от болезни. Здесь в клеймах иконописец продемонстрировал мастерство миниатюриста, характерное в конце XVIII в. для некоторых мастеров с их увлеченностью миниатюрным письмом строгановской живописи раннего XVII в.

Во всех восьми клеймах изображен сам чудотворный Толгский образ. В художественном отношении он решен совершенно по-другому, чем образ в ростовской иконе. В иконе в клейме Пресвятая Богородица с Младенцем написаны на золотом фоне с красной опушью, тогда как ростовская икона имеет широкие темно-зеленые поля, как и сама чудотворная икона после поновления Ивана Андреева в 1707 г. В древности Толгская икона не имела зеленого поля, фон, поля ее были золотые, что соответствует изображению ее в клеймах на ростовской раме. Очевидно, иконописец писал икону в клеймах с более древней иконы с деяниями Толгского образа.

Одеяния Богоматери и Младенца в иконах клейм рамы интенсивно прописаны золотом, в иконе средника лишь кайма да звезды на мафории Марии украшены золотом. Возможно, отличие колористического решения икон в клеймах от чудотворной иконы объясняется тем, что иконописец рамы не видел сам образ без оклада. Он передал иконографические особенности Толгского образа. Толгская икона в клеймах изображена вставленной в киоты (3, 4, 7, 8), причем по навершиям киоты отличаются. В четвертом клейме, икону в киоте несут во время крестного хода, над крестным ходом, слева от иконы Введения во храм изображена пустая ниша, предназначенная для чудотворного образа. В последних трех клеймах чудотворная икона украшена красной пеленой и имеет богатую занавесь.

В пяти первых клеймах изображен пейзаж, иконописцы Палеха часто в своих работах писали природу. Особенно «по-палехски» написаны два первые пейзажа с шатрами, где спят сопровождающие владыку (первое клеймо), предстоят ему (второе клеймо). В этих двух клеймах архиерей изображен три раза. В первом клейме он выглядывает из шатра, идет на другой берег Волги по мосту, чудесно явившемуся, коленопреклоненный молится иконе Пресвятой Богородицы. Во втором клейме владыка Трифон изображен сидящим в шатре, идущим через мост, и держащим икону Богоматери. В ростовской раме пейзаж холмистый, редкие невысокие деревья (первое клеймо), изображена роща, где явилась икона (второе клеймо), иконное дерево, написанное в традиции палешан, на котором ангелы поддерживают Толгский образ (пятое клеймо). В первых двух клеймах изображен мост, сложенный из бревен, в третьем клейме – живописные две лодки с гребцами. Везде в пейзажах написаны яркие редкие цветы.

Торжественность придает колорит рамы иконы, где преобладают разные оттенки красного цвета. Цветовая интенсивность колорита с явным преобладанием красного и в то же время общая высветленность – особенности характерные для конца XVIII в., а в провинции встречаются еще и в XIX столетии. Характерны тщательность, тонкость и богатство орнамента, покрывающего одежды изображенных, архиерейский шатер. Темно-зеленого цвета поля иконы в сочетании с красным разных оттенков, золотом дают очень красивое цветовое сочетание. Общий колорит иконы и рамы благороден и торжественен, что соответствует идеи прославления чудотворного широко почитаемого Толгского образа.

Миниатюрное письмо, тщательно выписанные детали, выразительные жесты – все говорит о хорошем профессиональном уровне иконописца, написавшем раму со сказанием об обретении и чудесах Толгской иконы Пресвятой Богородицы к ростовской иконе.

Стилистические особенности рамы, атрибутирующие ее как произведение палехских мастеров конца XVIII – начала XIX в. поддержены и архивными данными. Опись Одигитриевского храма 1794 г. называет только Толгский образ и описывает украшение его. В описи 1833 г. икона названа «Толгская Божия Матерь с чудесами»17, что позволяет ограничить появление рамы периодом после 1794 г. до 1833 г.

Таким образом, Толгская икона Пресвятой Богородицы с лицевым сказанием о явлении и чудесах была создана в первой половине XVIII в. и является списком с чудотворного образа ярославского Введенского Толгского монастыря. Этот список выполнен был неизвестным иконописцем в те же годы, что и списки иконописца Ивана Андреева. Икона-список была написана для древнего ростовского деревянного храма во имя святых Космы и Дамиана, из которого в 1775 г. перенесена в новое каменное помещение церкви, переосвященного в честь иконы Богоматери «Одигитрии». Толгская икона, украшенная жемчужным окладом, находилась в приделе во имя царя Константина и царицы Елены на столпе. Опись 1833 г. называет икону «Толгская с чудесами», что свидетельствует о создании рамы к Толгской иконе в конце XVIII – начале XIX вв., что подтверждается и стилистическими особенностями. Рама иконы создана иконописцами Палеха, с их приверженностью к миниатюрному письму, идущему от строгановских икон XVII в.

  1. Инв. № И- 855; размеры иконы: 63 х 48 см; рамы: 108 х 72 х 2,8 см; дерево, темпера. Реставрирована в ВХНРЦ им. И.Э. Грабаря в 2004 году, реставратор О.Д. Тищенко.
  2. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 361. Л. 9 об.
  3. О Толгской иконе Пресвятой Богородицы см.: Ярославский художественный музей. Каталог собрания икон. Том. I. Ярославль, 2002. С. 42-43.
  4. Костромская икона. М., 2004. Кат. 208, 209, 210. Илл., 324, 325, 326.
  5. Словарь русских иконописцев XI – XVII веков. Редактор-составитель И. А. Кочетков. М., 2003. С. 51-52; Комашко Н.И., Корнюкова Л. А., Андреев Иван // ПЭ. Т. II. М., 2001. С. 345; Костромская икона. М., 2004. С. 40. Кат. 208, 209, 210. Илл., 324, 325, 326; Иконы из частных собраний. Русская иконопись XIV – начала XX века. Каталог выставки. М., 2004. С. 240. Илл. На с. 188.
  6. Комашко Н.И., Корнюкова Л. А., Андреев Иван // ПЭ. Т. II. М., 2001. С. 345.
  7. Икона «Благовещение». 1711 г. 144 х 102 см. Находится в церкви Воскресения на Дебре в Костроме. Икона «Спас на престоле». 1715 г. 105,7 х 65,2 см. Из церкви с. Козмодемьянское близ Ярославля. Икона находится в частном собрании А.И. Полийчука, г. Москва. Икона «Иоанн Предтеча в житии» 1744 г. Собрание ГИМа.
  8. Иконы не реставрированы, поэтому датировка предварительная.
  9. Вахрина В.И. Спасо-Иаковлевский Димитриев монастырь. Издание второе, исправленное и дополненное. М., 2002. С. 124.
  10. Горшкова В. В. Иконы Толгской Богоматери со «сказанием» в музейных коллекциях Ярославля // СРМ. Выпуск V. Ростов, 1993. С. 92 – 101.
  11. См.: указ. выше соч.
  12. Щенникова Л.А. Почитание икон Богоматери «Владимирской» в Ростове Великом и Ярославле в XVI столетии //Искусство христианского мира. Сборник статей. Выпуск 9. Москва 2005. С. 184 – 196.
  13. Указ. выше соч. С. 187.
  14. Вахрина В.И. Чудотворная икона Божией Матери из Одигитриевской церкви Ростова Великого //Искусство хритианского мира. Сборник статей. Выпуск 7. М., 2003. С. 277 – 285.
  15. Турилов А.А. Малоизвестные письменные источники XIV – начала XVIII в. (Сказания о ярославских иконах) // АЕ за 1974. М., 1975. С. 168 – 174.
  16. Красилин М. Русская икона XVIII – начала XX веков // История иконописи VI – XX века. М., 2002. С. 217 – 220.
  17. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 393. Л. 11 об.

На протяжении нескольких лет в Переславском музее-заповеднике ведется работа по каталогизации собрания фонда «Ткани». Подготовлен ряд каталогов – «Бисер и стеклярус в собрании Переславского музея-заповедника», «Крестьянский костюм XIX – начала XX вв. в собрании Переславского музея-заповедника», «Платки шали и шарфы…». В 2001 г., в процессе сверки, из собрания была выделена небольшая группа антиминсов – гравюр на ткани, представляющая исторический и художественный интерес для исследователей, т.к. дополняет уже введенные в научный оборот коллекции, и, в том числе, близкого Переславлю Ростовского музея-заповедника. Целью данной работы является общее ознакомление исследователей с переславскими памятниками, выяснение имен граверов и художников, работавших над изготовлением досок, с которых печатались переславские антиминсы. Многие исследователи обращались к теме гравированных антиминсов. Одной из первых и наиболее значимых работ стал «Словарь русских граверов XVI – XIX вв.» Д. А. Ровинского. Над темой также работали такие исследователи, как Л. А. Ошуркевич, М. А. Алексеева, Г.Н.Николаева и др. Атрибуция наших антиминсов проводилась на основании каталога коллекции гравированных антиминсов в собрании Государственного музея истории религии1.

В Переславском музее хранится 23 антиминсные гравюры, отпечатанные с досок 1690 – 1866 гг. и подписанные в первой половине XVIII – начале XX вв. Все антиминсы поступили в музей в начале 1920-х гг., в1967 и 1969 гг. из храмов г. Переславля и Переславского уезда.

В 2001 г. в процессе сверки фонда были выявлены антиминсные гравюры, не поставленные на учет, после обработки все они поступили в основной фонд. В их числе был представляющий для нас особый интерес шелковый антиминс, отпечатанный с доски 1690 г. и подписанный в декабре 1756 г. Преосвященным Амвросием, епископом Переславским и Дмитровским, Архимандритом Воскресенским Ново-Иерусалимским, впоследствии архиепископом Московским. Состояние сохранности антиминса не позволяло прочесть тексты полностью. Однако, в процессе работы, было обнаружено описание нашего антиминса в Переславских губернских ведомостях за 1895 г.: «…священнодействован преосвященным Амвросием, епископом Переславским и Дмитровским 1756 г. апреля в 11 день. Вчинися сей антиминс во храм честнаго и славного Пророка Предтечи и Крестителя Иоанна, рождества его, что в пределе Переславского Введенскаго девичьего монастыря.»2. Таким образом дата, вызвавшая сомнение, была подтверждена. На антиминсе изображена сцена «Положение во гроб».

Антиминсы аналогичной иконографии имеются в ряде музеев, в том числе, в Переславском музее-заповеднике, Музее истории религии, в Русском музее3 и т.д. Отпечатаны они во второй половине 1690-х гг. в Москве с оловянной доски, выполненной неизвестным гравером. Это копия с антиминсной гравюры И. Щирского4, выполненная им в первой половине 1690-х гг. для Архиепископа Черниговского Феодосия Углицкого5.

Интересен и другой антиминс6, он аналогичен предыдущему, но отпечатан на холсте. Этот антиминс, как видно из имеющегося на нем текста, находился в полковой церкви Ахтырского полка. Подписан 26 ноября 1741 г. Архиепископом Белгородским и Обоянским Петром. Поступил в музей из церкви Петра Митрополита, построенной в 1584 г.7 и числившейся на государевом старом дворе или в теремах. До 1781 г. в церкви Петра Митрополита хранилась государева казна (порох и боеприпасы для переславского гарнизона)8. Можно предположить, что в то время в Переславле квартировал Ахтырский гусарский полк, и данный антиминс попал в церковь Петра Митрополита не случайно, т.к. именно в ней и могла размещаться его полковая церковь.

Следующая группа антиминсов9 отпечатана на шелке с медной доски, выполненной по рисунку художника С. Второва, гравером В.А. Иконниковым в Московской синодальной типографии в 1767 г. Это вариант антиминсной гравюры первой половины 1760-х гг. неизвестного мастера гравировальной фабрики М. М. Артемьева10. В нашей коллекции имеются антиминсы двух состояний11. Первое и второе состояние отличаются рисунком древесины креста и крыльев ангелов, в первом случае это длинные «елочки» древесины и «пестрые» крылья у ангелов. К антиминсам первого состояния относятся три переславских антиминса12. К антиминсам второго состояния можно отнести два антиминса13, у них рисунок горизонтальной древесины креста – продольный, а ствол креста – фигурная «елочка». Все эти антиминсы были подписаны епископами Переславскими и Дмитровскими с 1769г по 1784г.14

Два переславских антиминса отпечатаны с медных досок, выполненных по рисунку 1813 г. художника Т. Ф. Федорова. Одну из них гравировал в 1819 г. в московской синодальной типографии мастер С. Д. Дмитриев. Это повторение антиминсной гравюры (доски I) Н. Плахова 1814 г., выполненной по рисунку Т. Ф. Федорова15. Аналогии имеются в Государственном музее истории религии16. На доске Дмитриева отпечатан шелковый антиминс ПМЗ№ 9551, подписанный в 1826 г. Парфением епископом Владимирским и Суздальским. Второй антиминс отпечатан на шелке с медной доски, выполненной гравером А. Г. Афанасьевым в 1838 г., так же по рисунку 1813 г. художника Т. Ф. Федорова17. Аналогичные антиминсы хранятся в Государственном музее истории религии18. Антиминс подписан в 1844 г. Павлом, архиепископом Черниговским и Нежинским и кавалером19.

Последняя группа антиминсов отпечатана на шелке с доски, гравированной в 1866 г. в Санкт-Петербурге гравером Л. А. Серяковым, по рисунку художника Ф. Г. Солнцева20.

Антиминсы этой группы, подписанные Архиепископами Владимирскими и Суздальскими, охватывают период с 1864 по 190321 год. Два антиминса подписаны архиепископами Ярославскими и Ростовскими, так как села Вексицы и Нагорное в 1903 г относились к Ярославской22 епархии. Затем Переславль входит в состав Владимирской епархии и антиминсы с 1904 по 1914 подписываются архиепископами Владимирскими и Суздальскими23.

Таким образом, все антиминсы, хранящиеся в Переславль-Залесском музее-заповеднике, отпечатаны с досок, гравированных московскими и санкт-петербургскими граверами не ранее 1690-го года. Отпечатаны они для храмов, расположенных на территории входившей в разные годы в состав Переславской, затем Владимирской и Ярославской епархий. Особенный интерес для Переславля представляют антиминс, подписанный Переславским и Дмировским епископом – Амвросием Зертис-Каменским24 и антиминс из церкви Петра Митрополита, подписанный в полковую церковь Ахтырского гусарского полка. История этого антиминса требует дальнейшего изучения.

  1. Николаева С.Г. Коллекция гравированных антиминсов в собрании Государственного музея истории религии.СПб., 2003.
  2. Историко-Статистическое описание церквей и приходов Владимирской епархии. Владимир: Типо-Литография В.Паркова. 1895. С. 37.
  3. Переславском музее-заповеднике – ПМЗ №1718, Музее истории религии А-6404/1-IV, в Русском музее Др./Гр. Б-50, Др./Гр. Б-49, Др./Гр. Б-52.
  4. Алексеева М. А. Малоизвестные произведения русского искусства XVII – первой половины XVIII в. – гравированные антиминсы. Л., 1982. С. 436, 437.
  5. Николаева С. Г. Коллекция гравированных антиминсов в собрании Государственного музея истории религии.СПб.2003. С. 148, 156.
  6. ПМЗ №1718.
  7. Сукина Л.Б. Еще раз о дате строительства церкви Петра Митрополита в Переславле Залесском: опыт историко-культурной интерпретации причин «обновления» храма // ИКРЗ. 1999. Ростов, 2000. С. 170.
  8. Смирнов М.И. Переславль-Залесский. Его прошлое и настоящее. М., 1911. С. 66.
  9. ПМЗ № 2174, ПМЗ № 18348, ПМЗ № 9550, ПМЗ № 18350, ПМЗ № 18349.
  10. Николаева С.Г. Коллекция гравированных антиминсов в собрании Государственного музея истории религии. СПб., 2003. С. 149, 160.
  11. См. там же С. 60, 62.
  12. ПМЗ № 2174, ПМЗ № 9550, ПМЗ № 18349.
  13. ПМЗ № 18350 и ПМЗ № 18348.
  14. В 1744 году из обширной Московской епархии выделилась Переславская и Дмитровская епархия, упраздненная в 1788 г. См. М.И. Смирнов Переславль-Залесский. Исторический очерк 1934 г. Переславль-Залесский, 1995. С. 359.
  15. Николаева С. Г. Коллекция гравированных антиминсов в собрании Государственного музея истории религии. СПб., 2003. С. 92;149, 167.
  16. №А 6406/28-IV, №А 6399/2-IV, №А 6406/10-IV.
  17. Николаева С. Г. Коллекция гравированных антиминсов в собрании Государственного музея истории религии. СПб., 2003. С. 90; 149; 168.
  18. № А 6395/3-IV, № А 6406/29-IV, № А 6413/8-IV.
  19. Прибавление слова «кавалер» говорит о том, что этот священнослужитель имеет и светские награды.
  20. Николаева С.Г. Коллекция гравированных антиминсов в собрании Государственного музея истории религии. СПб. 2003. С. 118; 150; 176.
  21. Антиминс ПЗМ № 9743 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Антонием в 1864 г. (однако вторая дата переводится как 1899 г., вероятнее всего именно эта дата верна) в Никольскую церковь с. Андрианово. Второй раз этот антиминс был подписан в 1941 г. Димитрием Архиепископом Ярославским и Ростовским. Внизу, в правом углу стоит печать московской патриархии «Димитяй Градусов». Антиминс ПМЗ№18355 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Феогностом в 1880 г. в Сретенскую церковь г. Переславля. Антиминс ПМЗ№18352 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Феогностом в 1887 г. в церковь Св. Великомученицы Варвары г. Переславль. Антиминс ПМЗ № 1835 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Феогностом в 1887 г. в Сретенскую церковь г. Переславля. Антиминс ПМЗ № 1974/2 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Феогностом в 1889 г. в Федоровский собор Федоровского м-ря. Антиминс ПМЗ№1974/3 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Сергием в 1895 г. в кн.Владимирскую церковь г. Переславля. Антиминс ПМЗ № 1974/4 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Сергием в 1903 г. в ц. Серафима Саровского (Федоровский м-рь, г. Переславль-Залесский).
  22. Антиминс ПМЗ № 9752 подписан Архиепископом Ярославским и Ростовским Ионофаном в 1903 г. в Николаевскую церковь с. Нагорного, и в торой раз – в 1958 г. в Сергиевский придел ц. Николая Чудотворца с. Андрианово. Антиминс ПЗМ 9751 подписан Архиепископом Ярославским и Ростовским. Сергием в 1904 г. в Троицкую церковь с. Вексицы. Второй раз антиминс подписан в 1958 г. в Казанский придел ц. Николы Чудотворца с. Андрианово.
  23. Антиминс ПМЗ № 1974/1 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Сергием в 1904 г. в Сергиевскую церковь «при тюремном замке», г. Переславле. Антиминс ПМЗ № 1974/5 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Николаем в 1914 г. в церковь Св. апостола Евангелиста Иоанна Богослова г. Переславля. Антиминс ПМЗ № 1974/6 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Николаем в 1914 г. в Рождественскую церковь г. Переславля. Антиминс ПМЗ № 1974/2 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Николаем в 1910 г. в Сергиевскую церковь (Данилов м-рь, г. Переславль-Залесский). Антиминс ПЗМ № 9552 подписан Архиепископом Владимирским и Суздальским Николаем в1910 г. в ц. Покровскую в с. Б. Брембола.
  24. Переславский Горицкий монастырь, как один из крупнейших феодалов нашей территории стал центром вновь образованной в 1744 году Переславской и Дмитровской епархии. Гордость монастыря Успенский собор, был украшен великолепным резным иконостасом, выполненным в стиле барокко. См. М.И. Смирнов Переславль-Залесский, Исторический очерк 1934 г. Переславль-Залесский 1995. С. 359.

«Придите, вернии, Животворящему Древу поклонимся», – зовет Святая Церковь чад своих к подножию Честного и Животворящего Креста Господня. Это Голгофа, перешагнув Время, приблизилась к нам, воспоминанием о себе вторгаясь в сознание. Ибо на ней вознесся Крест – иже есть лествица к небесам, и на кресте Тот, кто сказал: «…Я есть путь и истина и жизнь…» (Ин. 14:6).

Самым распространенным сюжетом в православной скульптуре, несомненно, является Распятие. Уже с первых веков принятия христианства на Руси этот главный культовый символ присутствует повсеместно в интерьерах церквей, в архитектурно-декоративной и мелкой пластике1. Иконография этого сюжета развивалась последовательно и изначально основывалась на том семантическом образе креста, который сложился еще в дохристианскую эпоху. Сам крест облагали и украшали великолепными драгоценными камнями, а иногда под ним изображали стоящего агнца. Вот почему некто из древних написал стихами следующие слова: «Под крестом, обагренным кровию, Христос предстоит в виде агнца, подобного белизною снегу»2. И в то время, когда креста стыдились, обращающие к вере и крестившиеся во Христа привлекаемы были к уразумению высших тайн христианской веры способом неприметным и приятным. По свидетельству ранних христианских писателей Тертуллиана и Юлиана, поклонение кресту существовало уже в первые века христианской эры. При этом изображение Креста наносили на чело и рисовали перед жилищем. Крест, как знак исповедания Христа, стал особо почитаем после явления небесного креста императору Константину Великому и обретения на святой земле останков Честного Животворящего Креста (IV в.), на котором принял Господь мученическую смерть3.

К числу наиболее ранних и совершенных по своим художественным достоинствам белокаменных крестов принадлежит так называемый Святославов крест 1234 г.4 Он представляет собой композицию Распятие с предстоящими и состоит из трех отдельных каменных блоков. На камне в подножие выбита следующая надпись: «месяца июня в … день в лето 1234 на память святого Иоанна Воинника поставлен крест сей Святославом Всеволодовичем аминь». Согласно преданию, благоверный князь высек его из камня в память о своем чудесном спасении во время сильной бури, которая обрушилась на его ладьи, возвращающиеся после победоносного похода на волжских булгар в 1220 г. В настоящее время он находится внутри Георгиевского собора Юрьева-Польского Владимирской области.

Среди ранних памятников Распятие с предстоящими XIV в. как фрагмент иконки в публикации Рындиной А.В.5 В Ростове Великом у стены Воскресенской церкви в 1458 г. был установлен каменный крест дьяка Стефана Бородатого, в память кончины его сына Ильи6. В центре креста мы видим ту же композицию Распятие с предстоящими. Крест дьяка С.Бородатого был не просто намогильным, но, одновременно, и поклонным и памятным, о чем свидетельствует изображение на нем Распятия Христа, святого пророка Илии и архидьякона Стефана, небесных покровителей отца (заказчика креста) и сына.

В период гонений на скульптуру, выразившихся в ряде запретительных синодальных указов, резные Распятия остались единственно разрешенным сюжетом. Церковь уже не видит в них символов дохристианской знаковой системы. Кресты рекомендовалось ставить в навершии иконостасов и в северной части храмов в виде Голгофы. В XVIII в. эта иконография, представляющая крест с распятым Христом и отдельно стоящими по бокам статуй Богородицы, Марии Магдалины, Иоанна и Лонгина, приобрела особую популярность. Практически ни один храм не мыслился без этой скульптурной группы, образующей иногда многофигурные скульптурные композиции внушительных размеров. К примеру как Распятие с предстоящими и Саваоф с ангелами из с. Нижнечусовских Городков7. Распятия, создаваемые для внутреннего церковного пространства, отличает от монументальных обетных поклонных памятных крестов, располагаемых подле храмовых стен или вложенных в них, в памятных местах вдоль дорог, особое следование иконописному канону, как и вся сакральная пластика, они канонично полихромны, в полном соответствии с церковной живописью, как Распятие с предстоящими из с. Язьвы8.

Кажется, что монументальные кресты большей частью перешли в разряд повествовательно-иллюстративных произведений. Однако при определенном следовании иконографическому образцу в сюжете «Распятие» скульпторы переводят изображение от реалистических трактовок к знаковому выражению миросозерцания. Хотя в некоторых рельефных иконах ощущается прямое следование канону, как скульптурные произведения, они отмечены рядом особенностей. Наример, распятие с предстоящими Богоматерью, Иоанном Богословом и припадающей Марией Магдалиной из Сольвычегодского историко-художественного музея (конец XVII – начало XVIII в.)9. Интересным памятником этой группы произведений можно считать изысканный каменный рельеф XVII в. – распятие с предстоящими из Архангельского областного музея изобразительных искусств, расписанный темперными красками10. Пред нами конкретная сцена исторического жанра. Крест явлен орудием казни, совершенной в определенном месте. В изображении пейзажа ощущается конкретность, желание точно передать географические координаты – обозначена Голгофа и виднеющийся вдали Иерусалим. Утонченные силуэты фигур предстоящих, изысканная цветовая гамма, композиция, прекрасно выдержанная в рамках плоскостного решения – отличительные признаки этого произведения.

Совершенно иначе выглядит монументальный крест, называемый шумаевским, по имени одного из создателей11. На первый взгляд, повествовательность и историческая точность также присущи этому памятнику. Но вместо града Иерусалима, обычно изображаемого по сторонам креста, мы неожиданно узнаем весьма конкретное изображение Москвы, в стенах которой и установлено почти двухметровое Распятие. Град Иерусалим, вознесенный в небо, из реальных координат стал небесным символом.

Монументальные кресты и рельефные деревянные иконы с подобной композицией, выполненные в XVIII в. в северных землях, решены как пластические произведения, тяготеющие к знаковой системе образов. Пример двух резных икон Распятие с предстоящими из Каргопольского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника12. Несмотря на полихромность, они нисколько не приближены к живописному канону, обязательному и для скульптурных произведений. Казалось бы, все персонажи представлены в полном составе, но они не образуют действа, а существуют обособленно самостоятельно. Действующие лица практически не связаны друг с другом. Выражения их лиц порой скорбны и безучастны одновременно. Еще пример этому, чудотворный Крест-Распятие XVII в. из Воскресенского собора г. Арзамаса, чудотворный крест (конец XIX в.) из с. Селемы. Нижегородской области13.

Это далеко неполный видеоряд памятников, позволяющий проследить за традицией изображения Распятия с предстоящими. В этом ряду памятников резной пластики выделяется своей полихромностью, многофигурностью, совокупностью знаковой символики горельеф «Казнь на Голгофе» (Распятие) Ростовского кремля14. Наша задача – ввести данный памятник в научный оборот, выявить аналоги.

Памятник представляет собой многофигурную горельефную икону, заключенную в прямоугольный глубокий киот, изображает распятие Христа и двух разбойников – тот момент, когда конный воин пронзает копьем грудь Христа. В центре композиции – восьмиугольный крест (фигура Христа утрачена), на большой перекладине буквы IС ХС, подтеки крови. По сторонам от Христа два распятых разбойника, крестами им служат древесные стволы с прибитой сверху перекладиной. Справа от большого креста – благоразумный разбойник, руки и ноги которого прикреплены веревкой. Лик разбойника спокойный с большой окладистой бородой, короткими волосами. Слева от креста на косой перекладине неблагоразумный разбойник, одна нога приколочена к стволу дерева, другая согнута в судорожном движении. Лицо безбородое, волосы короткие. Препоясания двух разбойников серого цвета. За фигурой неблагоразумного разбойника на лестнице изображен бородатый воин с молотком в правой руке, прибивающий ногу разбойника к стволу. Внизу правой части – группа предстоящих у креста: Иоанн Богослов в темном одеянии и красном плаще, концом плаща он утирает слезы. Справа Богоматерь. Одна рука ее у пояса, другая – левая держит край мафория. Справа от Богоматери – одна из жен-мироносиц в темно-синем одеянии с распущенными волосами, руки ее сжаты перед грудью. В угловой части киота воин Лонгин Сотник, изображенный в профиль. Нос с горбинкой, клиновидная борода. В воинском шлеме и военных доспехах, с коротким мечом у пояса. За спиной у первой группы людей красный штандарт, конец которого закручен около древка.

Слева от большого креста – группа из шести человек. Это два конных воина, один сидит на коне, руки его сложены на седле. Конь бьет копытом. Другой воин изображен в профиль с поднятым копьем (момент прободения копьем ребра Христа). Конь изображен крупом на зрителя. Лица конных воинов бородатые. Слева от конных воинов – два беседующих фарисея, с колпаками на головах. Лица бородатые, фигуры поясные. За ними штандарт темного цвета. На переднем плане – два стоящих воина. Влево от подножия большого креста изображена коленопреклоненная женщина с распущенными волосами – Мария Магдалина. Руки ее простерты к конному воину с копьем. Нижние одежды красные, верхние – зеленые. Гора Голгофа выполнена из грубой льняной ткани, окрашенной темной масляной краской. Из ткани заложены складки и изгибы камня горы. В нижней части Голгофы красочный слой местами утрачен до ткани. В этом месте хорошо видно плетение ткани. Трудно сказать, были ли какие-то другие пейзажные детали. Фон ровный, бумага окрашена голубой краской, местами потерта. Вверху слева и справа – солнце и луна.

Вся композиция заключена в глубокую деревянную раму – киот. С лицевой стороны сохранились две деревянные планки, которые, возможно, держали стекло, закрывающее изображение, помещенное в киот. Боковые стенки киота окрашены темно-зеленой краской.

Приемы резьбы многообразны, свидетельствуют о руке опытного мастера. Более всего это проявляется в передаче пространства. Фигуры переднего плана будто ярким лучом выхвачены из глубокого мрака, окутавшего долину. Здесь отличительным является прием выдвижения сцены к самому краю рампы, так, что сцена целиком оказывается в пределах первого плана. В этих условиях начинают выгодно «работать» чистые звучные цвета одеяний предстоящих. В данном случае красный кармин плаща Иоанна, вишневое одеяние Марии, голубовато-серые с позолотой доспехи Лонгина, красный цвет знамен вызывает волнение, вносит экспрессию в общее движение масс.

В горельефе мало внимания уделяется симметрии композиции, правильности пропорций фигур и законам линейной перспективы. Сценический принцип построения пространства переднего плана не позволяет мастеру убедительно связать его с пейзажем, пейзаж вообще отсутствует в ростовском варианте. В передаче перспективных ракурсов мастер не свободен от ошибок. Так, фигуры кажутся большеголовыми по отношению к туловищу. Фигура благоразумного разбойника кажется чрезмерно крупной по отношению к другим скульптурным изображениям.

Полумрачное освещение сцены можно объяснить солнечным затмением в момент смерти Христа. Об этом свидетельствует надпись на верхней стенке в левой половине, выполненная красной масляной краской: «Внегда распятъ бысь ГДЬ IС ХС тогда от шестаго часа и до девятого солнце превратися во тму/ а луна въ кровь и не бысть света». Согласно Евангелиям, как рождение, так и смерть Иисуса на кресте сопровождались необычайными природными явлениями15… «В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого», – читаем у трех евангелистов о небесных знамениях во время распятия Иисуса (Мф. 27:45, Мк 15:33, Лк 23:44). Это сообщение почти слово в слово, несомненно, восходит к одному общему источнику. Матфей добавляет еще, что солнечное затмение сопровождалось землетрясением («И земля потряслась; и камни расселись» Мф. 27:51). С давних пор предпринимались попытки найти отзвуки столь необычайных происшествий в летописях той эпохи. Тертуллиан (около165 – 230 гг.), обращаясь к римлянам, писал: «Распятый, показал Он много знамений… И в тот момент, когда солнце показывало полдень, свет померк. Люди, не знавшие, что так предсказано о Христе, сочли это обычным затмением». Начиная с Юлия Африкана, Оригена и Евсевия, христианские апологеты придавали исключительное значение свидетельству греческого историка Флегона, упомянувшего о затмении Солнца и сильном землетрясении, случившемся около 32-33 гг.н.э., примерно времени распятия Христа16. В шестом часу день превратился в темную ночь, так, что стали видны звезды на небе. Было тогда же землетрясение в Вифинии и разрушено много зданий в Никее. Многие из авторов отмечали, что солнечное затмение не могло произойти в полнолуние. Оно могло быть лишь в последний день старой луны – и в первый день новой, когда они совмещаются. Наступившую во время распятия тьму склонны объяснить чудом, совершившимся против законов природы.

Истоки надписи, имеющейся на стенке киота, мы находим в духовной поэзии XVII в.:
«Той Бог чудный анеиный,
На Кресте висящи силу
бозтва своего откривает,
И преславные Чудеса являет,
Тягою земною потрясает,
Гробы каменныи разоряет,
Гробы многие отворяет,
А мертвых воскрешает,
Светила небесныи
тмою покривает».

С этими строками более перекликаются вирши с гравюры Ивана Любецкого «Распятие с мучениями апостолов и страстями»:
«Егда Христос на кресте вознесеся
Тогда тварь вся и земля потрясеся
Солнце во тму и луна в кровь
преложися
Также камение впрах претворися…»17

Наш памятник является аналогом памятника СК-110, происходящего из церкви во имя святителя Алексея Чудова монастыря Московского Кремля18. Установить происхождение нашего памятника не представляется возможным, так как памятник находился некоторое время в незаинвентаризированном ранее фонде. В просмотренных нами описях церквей Ростовского уезда памятник не встречается.

При сравнении обеих памятников обнаруживается явная вторичность ростовского памятника. Резчик следует образцу, выстраивая группы согласно оригинала. Но… фигура Лонгина Сотника фронтального положения дана в профиль, явно из-за недостатка места (московский памятник шире ростовского на 42 см). Чуть левее дана скульптура благоразумного разбойника, в ростовском варианте – правая рука не перекинута через перекладину, а прикреплена веревкой. В левой части композиции в ростовском варианте отсутствуют фигуры третьего плана, за спинами конных всадников. Справа отсутствуют погрудные изображения двух мужчин, скрытых холмом. Лестница короче. На Голгофе – ящик с орудиями страстей, череп Адама, перекрещенные кости. Нет архитектурных деталей, пейзажных фрагментов облаков. В передаче складок движение становится размеренным, спокойным. Позы становятся менее динамичными, снижается барочная пышность, характерная для московского памятника. Менее тщательно копируется личное, в результате появляется некоторая гротескность, выражающаяся в чрезмерно больших головах персонажей, за исключением изображений Иоанна Богослова, Богоматери и жены-мироносицы.

Сохранность. Утрачена фигура Христа. В верхней части стенки в киоте прорезаны два параллельных отверстия. Бумага, являющаяся фоном, – хрупкая, ломкая, местами утрачена. Утрачен красочный слой в нижней части Голгофы. Большой крест прибит к задней стенке киота кованными гвоздями. В местах утраты скульптуры Христа сохранились следы клея. Небольшая щель в месте приклеивания правой руки к телу благоразумного разбойника. Правая рука Марии Магдалины отломлена, но не утрачена. У солдата стоящего утрачены ступни ног. У солдата на передней лошади утрачена часть стремени, у лошади – уши. Образовалась щель в месте крепления руки солдата. В киоте еще два знамени, месторасположение которых в композиции слева, рядом со знаменем темного цвета.

Иконография. Изображения разбойников в сцене Распятие встречаются с V-VI вв. Справа от Христа обычно помещается фигура благоразумного разбойника, слева – неблагоразумного. Исследуемый нами резной образ принадлежит западной иконографической традиции: об этом свидетельствуют такие его черты, как изображение привязанных к кресту разбойников, Богоматери, поддерживаемой Иоанном и одной из жен, Марии Магдалины, конных воинов. Все эти особенности получают распространение в русской иконографии лишь в XVII-XVIII вв.19

Следует особо остановиться на иконографических традициях Распятия в искусстве Германии, оказавшей весомое влияние на русское искусство. В XIV в. и первой половине XV в. в немецкой живописи появляется тип распятого Христа, сломленного под тяжестью перенесенных страданий, далекого от победы или преодоления выпавших на его долю испытаний. Предпочтение отдается многофигурным сценам с многочисленными жанровыми мотивами (сцены Кальвариенберг). Примерно та же картина наблюдается и в графике: гравюры анонимного нюрнбержского мастера и Мартина Шонгауэра, обе – второй половины XV в. Но уже у Ханса Мульчера в «Страждущем Христе» на западном фасаде Ульмского собора (камень, 1429) и в Распятии модели надгробия герцога Людвига Ульриха Бородатого (камень, 1435, Баварский национальный музей, Мюнхен) заметно усиление реалистических черт в трактовке обнаженного тела, его своеобразная «индивидуализация»20.

Эта новая образная линия открывается гигантским (общая высота 5,41 м, длина фигуры 2,2 м) Распятием замечательного скульптора Герхарта Лейденского, изготовленного в 1467 г. из красного песчаника для старого кладбища в Баден-Бадене (ныне в местной церкви Санкт-Петер-унд-Пауль). Его прототипом, возможно, послужило Распятие Клауса Слютера в монастыре в Шанмоле, дошедшее лишь во фрагментах. Герхарт создал образ Христа, победившего смерть, близкий образам высокой готики. Вместе с тем, в нем явственно ощущаются тщательное изучение живой натуры, стремление к гармонии и обобщенности форм, сближающее его с почти одновременными произведениями итальянских мастеров, в первую очередь с бронзовым Распятием Донателло в церкви Сант-Антонио в Падуе (1444-1447). Отзвуки стиля Герхарта заметны в распятиях Тильмана Рименшнейдера, Фейта Штоса, Ханса Бакофена и других немецких мастеров.

Однако подлинным создателем нового типа Христа стал Альбрехт Дюрер. Дюреровский Христос не сломлен под тяжестью выпавших на его долю страданий. Свой смертный час он встречает мужественно и спокойно. У Дюрера страдания Христа призваны не растрогать зрителя, а укрепить его стойкость, возвысить его над действительностью. В качестве примера можно привести Распятие в цикле гравюр на дереве «Большие страсти» (1510 г.). Распятие принадлежит к числу наиболее ранних гравюр, где тема страданий трактуется как победа Христа над смертью21.

Тема распятия занимает центральное место в творчестве Грюневальда. Первое его произведение на эту тему – «Распятие» в базельском Публичном художественном собрании. Композиция картины традиционна (Мария и Иоанн Евангелист, женщины под крестом, сотник Лонгин), фигуры предстоящих почти не связаны с пейзажем, их лица недостаточно выразительны. По сравнению с почти одновременными Распятиями Лукаса Кранаха старшего в венском Музее истории искусства (около 1500 г.) и в Мюнхенской старой пинакотеке (около 1503 г.), где тот выступает смелым новатором в композиции и общей трактовке традиционной темы, а также с произведениями Дюрера этого периода (гравюра на дереве «Большое Распятие» (1494-1495 гг.), Распятие в серии «Большие страсти» картина Грюневальда во многом несет в себе черты искусства XV в. Во всех его работах чувствуется глубокая взволнованность при работе над картиной. Он сам потрясен и захвачен присходящим и стремится, используя все доступные ему выразительные средства, передать свое состояние зрителю22.

XVI в. стал для Западной Европы эпохой окончательного оформления ордерного канона. Русские резчики знакомятся с западной иконографией преимущественно по гравюрам, которые в виде отдельных листов, в составе лицевых Библий, львовских , киевских изданий имели широкое хождение среди мастеров и в качестве образцов служили резчикам, в том числе были и немецкие гравюрные листы. Немецкое барокко воспринято на Руси через польское посредство. Были случаи приглашений «сницеров» из Киево-Печерского монастыря. Украинские мастера, как и белорусские, очевидно, во многом ориентировались на западные традиции архитектурно-скульптурного убранства. Во второй половине XVII в. на Украине параллельно развивались или взаимно переплетались формы позднего Возрождения и раннего барокко. Русские мастера на свой лад «перекраивали» западный материал.

Обычно распятие в XVII в. было не резным, а живописным, обрезным по контуру и заключенным в раму из позолоченной резьбы. Его фланкировали такие же обрезные фигуры предстоящих в аналогичных рамах23. Весь иконостас при этом оказывался как бы подножием Распятия. Если учесть, что благодаря наличию страстных икон, даже «метрические» иконостасы в верхней части приобретали пирамидальное построение, то иконостас стал зримо напоминать облик горы Голгофы: мысль об исцелении «грехопадений наших» непосредственно связывалась с идеей искупления. К концу XVII в. в связи с ассимиляцией русским иконостасом элементов европейской культуры, в его структуре наметилась динамика пространственных форм24. Эволюция иконостасной пластики в первой половине XVIII в. представляет собой процесс перехода от плоскостных живописных композиций к объемным, насыщенных резьбою, ордерным иконостасам.

Западные резчики нередко соединяли в одной сцене несколько гравюр разного времени. В музыкальном искусстве такой прием называется стиль пастиччо – соединение фрагментов разных композиций в одну свою25. Это характерно и для нашего памятника. Его центральная часть воспроизводит картину П.П.Рубенса «Удар копьем», созданной в 1620 г. для собора в Антверпене. Ныне в собрании музея Антверпена. Это ценное наблюдение сделанное Н.Трухтановой приводит И.М.Соколова в каталоге «Русская деревянная скульптура XV-XVIII вв.». Образцом для резчика послужила, вероятно, гравюра на меди, выполненная с оригинала Рубенса Боэтиусом Болсвертом (около 1580-1633 г.) Эти сведения также сообщены И.М.Соколовой сотрудниками Е.С.Денисенко (РГБ) и Н.Ю.Марковой (ГМИИ им. А.С.Пушкина)26.

Резчик вносит в гравюру свои изменения, в частности, разворачивает Распятия с диагонали совершенно фронтально. Резчик ростовского памятника уходит от мускулистости распятых на кресте разбойников. Делает эти фигуры более худощавыми. Мы не можем в полной мере судить о скульптуре Христа, но по следам, оставшимся на большом кресте, можно сказать, что это была фигура, провисшая на кресте (западное влияние), но пропорции тела утонченные, что приближало скульптуру к иконной традиции изображения Христа, сложившейся в России уже к началу XVIII в.

И.М.Соколова прослеживает гравюрные прототипы другим персонажам, изображенным в горельефе Московского Кремля. В частности, приводит «карету большую англинскую» конца XVI в., подаренную английским королем Борису Годунову в 1603 г.27 Ею же выносится предположение об участии в работе над московским памятником резчиков Оружейной палаты, в частности, Ивана Безмина28. Вопрос об авторстве ростовского памятника остается открытым, нет каких-либо документальных данных. Мы можем лишь предположить, что резчиками являлись мастера Москвы, на памятнике сказались гравюрные образцы западных мастеров, прототипом послужила «Голгофа» Москвы, но в ростовском памятнике резьба менее тщательная, особо хочется подчеркнуть, копирование ликов отстает от оригинала, что свидетельствует о меньшем мастерстве резчиков. Характер резьбы смягчается временем, исчезают барочные признаки, глубина и движение складок одежд, экспрессия фигур, что диктовалось временем, началом XIX в.

Следует подчеркнуть, что атрибуция памятника была проведена в 2002 г. Л.А.Кологривовой, реставратором высшей квалификации отдела «Дерево» ГИМа.

  1. Бурганова М.А. Русская сакральная скульптура. М, 2003. С. 117; О широком распространении этого сюжета в скульптуре X-XIII веков пишет Рындина А.В. К проблеме изучения древнерусской пластики. Русь, Византия, Запад // Древнерусская скульптура. Сборник научных трудов. Вып. 3. М.,1996. С.10; Власова О.В. О некоторых особенностях Распятий в прикамской культовой пластике // Россия и восточно-христианский мир. Средневековая пластика. Древнерусская скульптура. Вып. IV. М., 2003. С. 76.
  2. Вениамин, архиепископ Нижегородский и Арзамасский. Новая скрижаль. М., 1992. С. 53.
  3. Святославский А.А., Трошин А.А. Крест в русской культуре. М., 2000. С. 10.
  4. Опубликован. См.: Крест в России. 2004. С. 34.
  5. Рындина А.В. Древнерусская мелкая пластика. Новгород и центральная Русь XVI-XV веков. М., 1978. С. 168.
  6. Опубликован. См.: Вагнер Г.К. От символа к реальности. Развитие пластического образа в русском искусстве. М., 1980. С. 157.
  7. Опубликован. См.: Серебренников Н.Н. Пермская деревянная скульптура. Пермь, 1967. С. 41.
  8. Опубликован. См.: там же. С. 42.
  9. Опубликован. См.: Резные иконостасы и деревянная скульптура Русского Севера. Каталог выставки. М., 1995. С. 54.
  10. Опубликован. См.: там же. С. 93.
  11. Опубликован. Романов.Г.А. Крест резной. М.,1992. С. 56.
  12. Опубликованы. См.: Резные иконостасы и деревянная скульптура Русского Севера…С. 97, 98.
  13. Опубликован. См.: Крест в России… С. 74–77.
  14. Памятник публикуется впервые. Инв. № С-55. Размеры 75х80х18.
  15. Иисус Христос в документах истории. СПб.,2001. С. 34.
  16. Там же…С. 34.
  17. Звездина Ю.Н. Тема страданий Христа в духовной поэзии XVII в. // IV научные чтения памяти И.П.Болотцевой. Ярославль, 2000.
  18. Памятник опубликован в книге Соколовой И.М.Русская деревянная скульптура XV-XVIII веков. Каталог. М., 2003. С. 170-178. Размеры: 77х122х17, последняя четверть XVII в.
  19. Покровский. Евангелие в памятниках иконографии, преимущественно византийских и русских. СПб, 1892. С. 363,70.
  20. Синюков В.Д. Тема Распятия в творчестве Грюневальда // Советское искусствознание. 21. М.,1987. С. 166.
  21. Там же. С 152-153.
  22. Там же. С. 167.
  23. Бусева-Давыдова И.Л. Русский иконостас в XVII в. Генезис типа и итоги эволюции // Иконостас. М., 2000. С. 638.
  24. Обухова Л.А. Иностранные резчики и позолотчики в Петербурге первой половины XVIII в.// Россия и восточно-христианский мир. Древнерусская скульптура. Вып. IV. М., 2003. C. 154.
  25. Неволин Ю.А. Влияние идеи «Москва-третий Рим» на традиции древнерусского изобразительного искусства // Искусство христианского мира. Вып. 1. М., 1996. С. 71-84.
  26. Соколова И.М. Русская деревянная скульптура XV-XVIII веков… С. 174-175.
  27. Соболев Н.Н. Русская народная резьба по дереву. М.,Л., 1934. С.863; Кириллова Л.П. Экипажи XVI-XVIII веков. Каталог. М., 1985. С. 30-32.
  28. Соколова И.М. Русская деревянная скульптура XV-XVIII веков… С. 174-175.

Коллекция мелкой фарфоровой пластики конца XVIII – нач. XX вв. в собрании ГМЗ «Ростовский кремль» заслуживает особого внимания. Среди предметов этой коллекции можно проследить несколько направлений: мифологические и аллегорические сюжеты, анималистика, народные типы и персонажи литературных произведений.

Коллекция предметов мелкой пластики начала складываться с первых лет основания музея. Активное пополнение прослеживается в 20-е годы ХХ в. из Государственного музейного фонда, национализированных усадеб, купеческих домов и антикварных магазинов.

Мелкую фарфоровую пластику в Европе впервые начали изготавливать на Мейссенской фарфоровой мануфактуре, которая задавала моду на различные этапы развития в этом виде декоративно-прикладного искусства.

Благодаря тому, что Иоганн Бёттгер предложил добавлять в фарфоровую массу больше каолина, что отличало ее от китайского фарфора, немецкий фарфор обладал превосходными пластическими свойствами. Все это способствовало успешному развитию этого вида декоративно-прикладного искусства. В бёттгеровский период с 1710 по 1719 г. На мануфактуре выпускали незначительное количество скульптуры, в основном это были копии с китайского фарфора и мелкой европейской пластики из бронзы, слоновой кости и других материалов, а также серия персонажей итальянской комедии, выполненной из красной каменной массы. Скульптурные композиции из фарфора, так называемые сюрту – де – табли, использовались для украшения банкетных столов в Германии XVIII в., и выполнялись до появления фарфора из сахара и воска.

Широкое производство фарфоровой скульптуры на Мейссенской фарфоровой мануфактуре начинается в 1730-е годы. Вначале это были крупногабаритные фарфоровые скульптуры, созданные Иоганном Готлибом Кирхнером из Мейссена. По истечении некоторого времени развитие фарфоровой пластики пошло по другому пути: создаются фигуры и группы небольшого размера, позволяющие полнее выявить превосходные пластические и декоративные качества фарфора.

Иоганн Иоахим Кендлер, как никто другой, сумел понять и использовать эти качества в своих работах. Праздничную нарядность исполненных им фигур, отвечавшую требованиям стиля барокко-рококо, сами сюжеты его произведений трудно представить себе в другом материале.

Вместе с И.И. Кендлером в Мейссене работали и другие талантливые скульпторы, каждый из которых внес свой вклад в формирование мейссенской пластики, среди них в первую очередь следует назвать Иоганна Фридриха Эберлейна, Петера Рейнике и Фридриха Элиаса Мейера1.

Тематика созданных в Мейссене фарфоровых фигур необычайно разнообразна. Здесь придворные дамы и кавалеры, ремесленники, уличные торговцы, крестьяне, солдаты, представители различных иностранных государств, мифологические персонажи, актеры итальянской комедии, сложные аллегорические композиции и пасторали.

В коллекции фарфора нашего музея находится скульптура «Добрая мать», созданная в 1770-1780-е гг. по модели Мишеля – Виктора Асье 1774 г. (рис. 1) На овальном постаменте изображена женщина, сидящая в кресле с маленьким ребенком на руках и двумя детьми около нее. Маленький ребенок и старший мальчик заняты игрой в карты. Подобные скульптуры мы можем видеть, например, в собрании Останкинского дворца-музея и в собрании Эрмитажа.(рис. 2) Все три скульптуры отличаются друг от друга незначительными деталями, так, например, в скульптуре из Эрмитажа отсутствуют карты, женщины на скульптурах из Эрмитажа и Останкинского дворца-музея изображены в высоких головных уборах, а на скульптуре из ГМЗ «Ростовский кремль» женщина изображена с высокой прической с перьями. Все три скульптуры имеют также и различное цветовое решение. Это, видимо, зависело от работы боссиера, мастера, который занимался компоновкой скульптуры из отдельно отлитых деталей, а также и от живописцев, которые по-разному расписывали одинаковые модели2.

Кроме того, в собрании нашего музея представлены мейссенские скульптуры на мифологические темы. Это скульптура «Юпитер» XVIII в. (рис. 3), где Юпитер в лиловом плаще с пучком молний в поднятой правой руке сидит на орле с молниями в левой лапе на стилизованных облаках. В движениях персонажей прослеживается экспрессия и напряженность. Скульптура выполнена по гравюре «Юпитер» XVI в. с незначительными переработками модельмейстера при переводе плоского изображения в объемное изображение3.

У основания стояна подсвечника помещены скульптуры детей, один изображает Бахуса, бога виноделия, в виноградном венке и с кубком красного вина в правой руке, а другой – аллегорию осени в лиловом плаще, накинутом на голову, и с ягодами винограда в миске на коленях(рис.4). Модель И. Кендлера4.

Скульптура «Америка» XVIII в. (?) (рис. 5) изображает женщину, символизирующую американский континент, в традиционном одеянии индейцев из пестрых перьев экзотических птиц, с рогом изобилия в левой руке, символе изобилия, с попугаем в правой руке и верхом на каймане, по виду схожим с крокодилом, которые отражают фауну нового континента5.

Скульптуры охотников и охотничьих сцен пользовались в Германии особой популярностью. Охота была любимым занятием королей, увлекался охотой и Август III, покровительствовавший развитию фарфора в своей стране. Мейссенские модельеры успешно разрабатывали охотничьи сцены а также и скульптуры отдельных охотников. Скульптура «Семья охотника» («Аллегория охоты» (?)) XIX в. (?) (рис. 6) изображает мужчину, играющего на флейте, женщину с убитой птицей в левой руке, между ними путти с ружьем в руках и зайцем у его ног6. Отдельные или парные скульптуры охотников с ружьями, собаками и добычей выпускались на многих фарфоровых фабриках. В нашем собрании есть подобные скульптуры охотников и скульптура «Собака с дичью в зубах», но атрибуция затруднена из-за отсутствия марки на этих изделиях, но можно судить, что они выполнены по немецким моделям. Возможно, они были изготовлены на русских заводах в первой половине XIX в., когда некоторые фарфоровые предприятия копировали старые немецкие образцы7.

На тюрингской фабрике Клостер Файльсдорф выпускались различные аллегорические серии. Скульптура «Вода» из серии «Четыре стихии» по модели Венцеля Нёя 1763-1765 представлена в виде полуобнаженного ребенка с сосудом на правом боку, из которого льется вода, левой рукой он прижимает к груди рыбу; с правого бедра спадает пурпурный на желтой подкладке плащ, прикрывающий часть сосуда (рис. 7)8.

Парные скульптуры-флаконы с пробкой «Мальчик, опирающийся на корзину» и «Девушка у корзины» были изготовлены в середине 30-х годов XIX в. по моделям Жакоба Пети на наиболее значительной из небольших французских фарфоровых фабрик – фабрике в Фонтенбло, выпускавшей очень эффектные и яркие изделия, В этих скульптурных сосудах кроме декоративных функций просматривается и чисто утилитарное назначение. Нелепо выглядят на головах композиционно-завершенных ярких скульптур пробки с рельефными цветами9.

Особым стилем отличается датская мелкая пластика 80-х годов XIX в. – начала XX в., три образца которой входят в собрание Ростовского музея: «Собака» по модели Эрика Нильсена и «Рыбка Вуалехвост» Датской королевской фарфоровой мануфактуры и «Два цыпленка» фабрики Бинг – Грёндаль в Копенгагене. Новый декоративный стиль ввел архитектор А. Крог (1856-1931), занявший в 1885 г. пост художественного руководителя Королевской фарфоровой мануфактурой. Датская мелкая пластика отличалась стремлением к округлой нерасчлененной форме и сглаживанию выступающих деталей. Украшением служила сложная многоэтапная техника раскраски подглазурными красками пастельных оттенков, получившая название «Копенгагенский метод»10.

Фарфоровые заводы России следовали европейской моде в производстве столовой посуды, различных предметов интерьера, и, соответственно, скульптуры, которая была неотъемлемой частью украшения каждого богатого дома и ставшая впоследствии предметом коллекционирования.

В собрании нашего музея находится всего три скульптуры этого завода. Самой ранней является скульптура «Цветочница» по модели Августа Карловича Шписа, который получил образование в Берлинской Академии художеств, в 1846 г. по особому приглашению прибыл в Россию для украшения некоторых залов Зимнего дворца и Эрмитажа, а в 1849 г. был определен скульптором на Императорский фарфоровый завод, где разрабатывал модели «в жанре старого Сакса». На круглом постаменте изображена сидящая женщина в пышном длинном платье с поднятой вверх правой рукой и придерживающая корзину левой (рис. 8)11.

Интересной имитацией мраморной скульптуры является изваяние из бисквита юноши и девушки в традиционных русских костюмах по модели Александра Бозылева (третья четверть XIX в.). Кроме того, нужно отметить, что на постаменте скульптуры имеется тисненая надпись: «А. Бозылевъ»(рис. 9)12.

Многие художники сотрудничали с фарфоровыми предприятиями. По модели К.А. Сомова 1905 г. в 1913 г. была выполнена скульптура «Дама, снимающая маску» (рис. 10). Первые модели расписывал сам художник. Это не просто репродукция персонажа из серии «кринолиновых групп» XVIII в., художник передал особое отношение к той эпохе, свою влюбленность в это время, а вместе с тем подчеркнуто ироническое его осмысление. Константину Сомову удалось показать все кокетство поведения слегка наклонившейся вперед женщины с поднятыми к голове руками с черной маской, с перьями в высокой прическе, в пышном цветном платье и черном домино на красной подкладке, в котором обязательно нужно было приходить на балы в XVIII в.13

На первом частном русском фарфоровом заводе Гарднера, на заводе Попова и на мелких гжельских предприятиях было широко налажено производство мелкой фарфоровой пластики. В основном это были народные типы, анималистика, мифологические и аллегорические сюжеты, скопированные с немецких образцов, масленки-скульптуры и пр. В коллекции нашего музея продукция этих заводов представлена широко. Рассмотрим некоторые из этих скульптур.

На заводе Гарднера изготовлению мелкой пластики уделялось большое внимание, т.к. она пользовалась большим спросом в крупных городах и на ярмарках. Фарфоровые куклы были дороги, ими одаривали в праздники и украшали интерьеры. Среди скульптур в нашем музее можно видеть крестьян и крестьянок, пряху, косца, дам и кавалеров, скрипача, детей, играющих с козлом. «Женщина, ищущая блох» (1840-1850-е гг.) относится к разряду забавных безделушек под народным названием «Нюшки» от французского «nu» – обнаженная, и в таких скульптурах присутствует мотив подсматривания. Под оттянутой на груди ночной рубахой видно обнаженное женское тело с анатомически точными прорисовками14.

Как и западноевропейская мелкая пластика, так и русская во многом брала за образцы печатную графику из изданий выпускаемых в первой половине XIX в. с рисунками Дж.А. Аткинсона, А.О. Орловского, Е.Н. Карнеева и др. По таким гравюрам выполнена скульптура «Мезенский самоед» из серии «Народы России» (1880-1890-е гг. ).

Серия фигур «Народы России», выпускавшаяся на заводе Гарднера начиная с 1870-х гг., включает около пятидесяти фигур15.

Интересны скульптуры 1840-1890-х гг., отражающие жизнь простого народа, как, например, «Сбитенщик» (рис. 11), «Жена ведет пьяного мужа домой», «Слепой нищий» (рис. 11), «Игра в репку» (рис. 11). Эти фигуры выполнены из тонированного бисквита16. Скульптура «Слепой нищий» изображает старика в армяке и лаптях, собирающего подаяние. В протянутой левой руке он держит старую шляпу, в которую собирает подаяние, а правой опирается на трость, через плечо висит котомка. Такие типажи выполнялись по рисункам художников И.С. Щедровского и В.Ф. Тима к «Салопнице» Ф.В. Булгарина, «Сценам из русского народного быта» и «Картинкам русских нравов», иллюстрированным изданиям, появившимся в 1840-е годы. С этого времени и до конца XIX века такие скульптуры на фарфоровых заводах России. В Государственной Третьяковской галерее хранится глиняная скульптура «Нищий» (1886-1887), схожая по исполнению с вариантом из ГМЗ «Ростовский кремль», созданная украинским скульптором Леонидом Владимировичем Позеном (1849-1926)17.

Завод Попова в с. Горбуново Московской губернии, основанный Карлом Мелли, уделял большое внимание производству фарфоровой и бисквитной скульптуры на самые разнообразные темы, что было характерно для многих русских керамических производств. Разнообразие скульптурных композиций достигалось за счет использования моделей других заводов. Приоритетом для копирования служила Мейссенская фарфоровая мануфактура18.

Бисквитная скульптура «Венера с Бахусом» («Вакханка с Бахусом»), 2-я пол. ХIХ в., выполнена по модели И.И. Кендлера (и П. Рейнике) ок. 1754-1755 гг. Мейссенской фарфоровой мануфактуры и является частью составной группы «Вакханалия» (рис. 12). На постаменте неправильной формы изображена сидящая на камне в пурпурной накидке полуобнаженная женщина, справа от нее – на лежащей козе сидит полуобнаженный путто, наливающий в бокал красное вино. Слева от женщины корзина с фруктами. В варианте завода Попова путто повернут лицом к зрителю, а в варианте Мейссенской фарфоровой мануфактуры – спиной (рис. 13). Скульптура с этим сюжетом на этих двух заводах названа по-разному19.

Некоторые анималистические модели Мейссенской фарфоровой мануфактуры послужили эталоном и для скульптур завода Попова. Скульптурная группа «Львица со львёнком» (в инвентарных книгах ГМЗ «Ростовский кремль» указаны названия «Собака со щенком», «Фарфоровое изображение собак») середины XIX века выполнена по модели И.И. Кендлера ок. 1751 г. Мейссенской фарфоровой мануфактуры (рис. 14), как и скульптура сидящего льва с поднятой передней лапой и раскрытой пастью на постаменте с лепными цветами из собрания Государственного Эрмитажа (рис. 15). Львы и некоторые породы собак изображались с купированными ушами. Этим, видимо, и объясняются различия в названиях20.

Тема крестьянства была широко представлена на фарфоровых заводах России. Скульптура – письменный прибор «Крестьянский дом» 2-й пол. XIX в. представлена в двух вариантах: завода Попова и завода Гарднера. Бревенчатый дом с соломенной крышей, небольшими четырехчастными окнами. Перед домом стоит крестьянин в белой косоворотке и портах, с большой палкой в левой руке. Справа от него – большой чан и колесо от телеги, слева – лежащая собака. Слева у дома – пень. Из двери выходит женщина в крестьянском сарафане. Такие приборы несли в себе не только утилитарную роль, но и выполняли декоративные функции в интерьере. Подобную скульптуру в виде «избушек» выпускали во второй половине XVIII в. для украшения праздничных столов в дворцовых интерьерах. Фарфор был связан с архитектурой и удачно вписывался в нарядные, изысканные интерьеры и в «маскарадный быт Елизаветинского времени! Праздничные сервировки стола обычно завершались настольными фарфоровыми украшениями – «сюрту де таблями». Это могли быть изображения античных руин, галереи с путятами» или просто фарфоровые муляжи фруктов и овощей. Столы любили оформлять в виде сада, расставляя «сюрту де табли» на зеркалах: многократно отраженные в интерьерах парадных обеденных залов, они превращали их в сады Эдема»21.

Гжельские предприятия не отставали от моды в производстве мелкой пластики, ориентированной, в основном на воспроизведение сюжетов с лубочных листов начала XIX в. и на копирование изделий крупных фарфоровых предприятий России и зарубежных заводов.

В собрании нашего музея находится ряд интересных экспонатов этих предприятий, заслуживающих особого рассмотрения.

Скульптура «Женщина у надгробного памятника» первой половины XIX века (рис. 16) представляет на прямоугольном постаменте фигуру коленопреклоненной женщины около надгробного памятника, напротив нее сидящая собачка, в данном случае символизирующая печаль. Эта композиция была перенесена в трехмерное измерение с рельефа «Шарлота на могиле Вертера», выполненного на заводе Дж. Веджвуда по роману И.В. Гёте «Страдания юного Вертера», любимого произведения Наполеона Бонапарта22.

Скульптура «Женщина с петухом» частного русского завода Московской губернии сер. ХIХ в. (рис. 17) изображает модно одетую барыню с крупной птицей желтого цвета с красным гребнем. Предполагают, что основой послужила аллегория Величия, которая изображалась в виде женщины с венком в руках и павлином у ног. Облик женщины приобрел черты современно одетой «барыни», а вместо невиданного павлина рядом с ней помещена птица. В различных вариантах такие скульптурки выпускались на заводах братьев Новых, Гулиных и др.23

Скульптура «Водоноска» была изготовлена в 1810-1820 гг. на заводе братьев Новых в деревне Кузяево Московской губернии по модели С.С. Пименова к Гурьевскому сервизу Императорского фарфорового завода. На овальном постаменте – фигура грациозно идущей русской красавицы с коромыслом на плечах, в синем сарафане, белой рубахе и золотом кокошнике. Такие скульптуры встречаются во многих музеях, с различными марками и без марок24.

На заводе братьев Новых в середине XIX в., когда было сильно развито увлечение восточным искусством, выпускали скульптурные кружки в виде турок и турчанок. Фигура турка-курильщика, несомненно, представляет интерес. Турок в колоритном восточном костюме представлен сидящим на массивной кубической тумбе, с огромной трубкой и кисетом. «Для «вящего удивления» публики гжельские турки-курильщики действительно могли пускать дым, так как внутри они были полыми, имели сквозные отверстия в трубках и во рту, то есть были курильницами»25.

В собрании ГМЗ «Ростовский кремль» есть ряд скульптур, на которых отсутствует клеймо завода – производителя. Это обстоятельство затрудняет атрибуцию. Так, например, на скульптуре «Продавщица рыбы» отсутствует марка завода, но по публикации в Большой иллюстрированной энциклопедии древностей можно определить, что она является составной частью серии «Парижские крикуны» по модели 1765-1770 гг.

М.В. Асье Мейсенской королевской фарфоровой мануфактуры. На круглом постаменте фигура женщины в зеленой юбке, синей блузе и с желтой повязкой на голове. На шее – сиреневый платок. Фартук сиреневого цвета. Женщина в загнутом фартуке держит три крупные рыбы серого цвета26.

Всего лишь две скульптуры Товарищества М.С. Кузнецова находятся в настоящее время в коллекции Ростовского музея. Это скульптура-спичечница «Крестьянка, сбивающая масло» (рис. 18) и «Пудель», выполненные в 80-90-е гг. XIX в.

На прямоугольном постаменте со срезанными углами изображение сидящей на скамье женщины с горшком на коленях, в котором она сбивает масло. Справа и слева от нее – крупные керамические сосуды. На крестьянке синий сарафан и белая блуза, на голове сине-фиолетовый платок. Лицевая часть постамента проработана вертикальными желобками, для зажигания спичек. Такие скульптуры в различных вариантах выпускались на заводах Гарднера и Попова, а затем и Товарищества М.С. Кузнецова по старым формам27.

Коллекция мелкой фарфоровой пластики в собрании ГМЗ «Ростовский кремль» позволяет просмотреть различные этапы развития этого вида декоративно-прикладного искусства, представленной русскими и западноевропейскими фарфоровыми предприятиями. Здесь можно обнаружить связь пластического искусства с графическими образцами, что было характерно для различных эпох, а также влияние античного и западноевропейского искусства скульптуры на русское искусство.

  1. Meissener Porzellan. Weisses Gold mit den blauen Schwertern. DDR. Meissen. 1883. S. 5-19, 44-45.
  2. Инв. № РЯМЗ КП-25740, К-1998, Фарфор в русской усадьбе XVIII в. Из собрания Останкинского дворца – музея. Каталог выставки. М., 1990. Авт.-сост. А.Ф.Червяков. К.Бутлер. Мейсенская фарфоровая пластика XVIII века в собрании Эрмитажа. Каталог. Л. 1977. Кат. № 286.
  3. Инв. № РЯМЗ КП-25741, К-1999.
  4. Инв. № РЯМЗ КП-25738, К-1996.
  5. Инв. № РЯМЗ КП-25737, К-1995.
  6. Инв. № РЯМЗ КП-17211, К-1108.
  7. Инв. № РЯМЗ КП-7927, К-345; КП-7960, К-361; КП-16258, К-945; КП-23930, К-1889; КП-21876, К-1685;
  8. Инв. № РЯМЗ КП-16427, К-954;
  9. Инв. № РЯМЗ КП-16814/1-2, К-1028/1-2 ; КП-16813/1-2, К-1029/1-2. Р.Хэггар. Энциклопедия европейской керамики и фарфора. М. 2002. С.539. В.Борок, Т.Дулькина. Марки европейского фарфора 1710-1950. М. 1998. С.243, 248.
  10. Инв. № РЯМЗ КП-16451, К-983; КП-16792, К-989; КП-16453, К-981.
  11. Инв. № РЯМЗ КП-19373, К-1412, Н.Б. Вольф. Императорский фарфоровый завод 1774-1904. СПб. 1906. С.403, 207. С.180: аналогичная скульптура приведена на рис.278 – «Продавщица цветов», б/м. В-6 в. (26,5 см.).
  12. Инв. № РЯМЗ КП-16803, К-1037.
  13. Инв. № РЯМЗ КП-20502, К-1609. Скульптура и рисунки скульпторов конца XIX – нач. ХХ в. ГТГ. Каталог. М.1977. С.566. Т.И. Дулькина, Н.А. Ашарина. «Русская керамика и стекло XVIII – XIX веков. Собрание ГИМа.» М.1978. Русское прикладное искусство. XII – начало ХХ века. Государственный Исторический музей, Москва. Альбом (на французском языке). Л. 1987. С.95. Илл.156. (Les arts appliques russes XIIe-debut du XXe siecle. Musee historique. Moscou. Leningrad.1987. Realisation et introduction de Nina Acharina.). К.Н. Пруслина. Русская керамика (конец XIX – начало ХХ в.). М.1975 г. С.41.
  14. Инв. № РЯМЗ КП-8167, К-434. Гарднер XVIII -XIX. Фарфоровая пластика. Из частной коллекции и музейных собраний Москвы. (Научное сопровождение коллекции и вступление: О. Соснина.) М. 2002. С. 63. Илл.16. С. 309.
  15. Инв. № РЯМЗ КП-16900, К-1070.
  16. Инв. № РЯМЗ КП-21930, К-1660; КП-21932, К-1658; КП-21929, К-1661; КП-21931, К-1659.
  17. Гарднер XVIII -XIX. Фарфоровая пластика. Из частной коллекции и музейных собраний Москвы. (Научное сопровождение коллекции и вступление: О. Соснина.) М. 2002. С. 160, 165. Государственная Третьяковская галерея. Путеводитель. Русское искусство второй половины XIX века. Авт. путеводителя Т.М. Коваленская. Л. 1980. С. 229, 230.
  18. Т.А. Мозжухина. Фарфор завода Попова. Западноевропейские традиции и национальное своеобразие. // Русский фарфор. 250 лет истории. Каталог. Сост. Л. Андреева. М. 1995. С.32.
  19. Большая иллюстрированная энциклопедия древностей. Прага. 1982. С. 228: «Венера», разноцветная фарфоровая фигура. Мануфактура Попова. Москва, ок. 1850 г. К. Бутлер. Мейсенская фарфоровая пластика XVIII в. в собрании Эрмитажа. Каталог. Л. 1977. № 207 – «Вакханка и путто, сидящий на козле» (часть составной группы «Вакханалия»). Модель И.И. Кендлера (и П. Рейнике?), ок. 1754-1755 гг.
  20. К.Бутлер. Там же. №365 – Сидящий лев с поднятой передней лапой и раскрытой пастью. Подножие с лепными цветами и листьями. Модель И.И. Кендлера, ок. 1751 г. Форма № 1515. Существует также парная фигура сидящей львицы со львёнком. (Rukkert. Nr. 1058, Taf. 262; высота 12,7; форма № 1564.)
  21. Инв.№ РЯМЗ КП- 18043, К-1193. Инв.№ РЯМЗ КП- 18044, К-1194. Гарднер XVIII -XIX. Фарфоровая пластика. Из частной коллекции и музейных собраний Москвы. (Научное сопровождение коллекции и вступление: О. Соснина.) М. 2002. С. 254, 255. Илл. 16, 17, 317. Г.Габриэль. Императорский фарфоровый завод. Эпоха высочайшего заказа. Журнал «Наше наследие». № 45. 1998. С. 18
  22. Инв. № РЯМЗ КП- 23833 К-1819. Т.А. Мозжухина. Гжельский фарфоровый лубок. Сборник ГМИИ, вып. ХХХ «Мир народной картинки». М. 1999. С. 253.
  23. Инв.№ РЯМЗ КП- 23831 К-1817. Т.А. Мозжухина. Там же. С. 253.)
  24. ГРМ-з-д Гарднера , с маркой – «G», исполнена по модели скульптора Императорского фарфорового завода С.С. Пименова. // Государственный Русский музей. Фарфор в России XVIII – XIX веков. Завод Гарднера. // Альманах. Вып. 34. Автор статьи и составитель каталога Е.Иванова. СПб. 2003. Кат. 228, илл. 106. С. 97, 267.
  25. Инв. № РЯМЗ КП- 7635, К-302. Т.А. Мозжухина. Указ соч. С. 254.
  26. Инв. № РЯМЗ КП-8168, К-435. Большая иллюстрированная энциклопедия древностей». Прага, «Артия», 1982. С. 282-(илл.) Фигурка из серии «Парижские крикуны», по модели М.-В. Асье. Мейсен. 1765-1770. Реджинальд Хэггар. Энциклопедия европейской керамики и фарфора. М. 2002. С. 259.: «Крики Парижа» – Серия прекрасно моделированных фигур, изображающих типажи парижской улицы, разработанная в 1745 г. И.И. Кендлером на Мейсенской мануфактуре. В 1755 г. был выпущен более полный комплект, созданный Кендлером и П.Райнике. Первый набор был основан на гравюрах графа де Кейлю по рисункам Эдме Бушардона, выпущенных в 1737-42 гг. Фигуры Кендлера-Райнике основаны на цветных рисунках К.-Ш. Ийе, братом художника, в 1753 г.
  27. Инв. № РЯМЗ КП- 21936, К-1650, Инв. № РЯМЗ КП-47520, К-2323. Гарднер XVIII -XIX. Фарфоровая пластика. Из частной коллекции и музейных собраний Москвы. (Научное сопровождение коллекции и вступление: О. Соснина.) М. 2002. С. 146.

Данный доклад – очередная часть работы по каталогизации духовного портрета в собрании Ростовского музея. Портреты гробового иеромонаха Амфилохия имели широкое бытование в России в XIX в. и были в числе первых экспонатов Ростовского музея церковных древностей. К началу 1930-х гг. коллекция включала девять его портретов, выполненных в различных техниках (живопись, графика, финифть). Позднее они разделили судьбу большинства духовных портретов из собрания музея – в период с 1934 по 1966 гг. бульшая часть их была списана; в настоящее время коллекция включает три изображения старца. Портреты гробового иеромонаха Амфилохия публиковались уже в XIX – начале XX вв. В 1999 г., гравированный портрет Амфилохия демонстрировался на выставке «Духовные светочи России». Иконографии Амфилохия посвящена справка в Православной энциклопедии1. Между тем, многие вопросы истории создания портретов Амфилохия, их бытования остались невыясненными.

Амфилохий (в миру Андрей Яковлевич) (1748 -1824) родился в Ростове в семье священника Воскресенской церкви. Его дед был рукоположен в сан священника святителем Димитрием Ростовским. В 1765 г. в возрасте семнадцати лет он был определен причетником Ростовской церкви Иоанна Милостивого. Через год, в 1766 г., посвящен в стихарь епископом Ростовским и Ярославским Афанасием (Вольховским). Диакон церкви великомученицы Параскевы на Всполье в Ярославле. Будучи незаурядным иконописцем и финифтянщиком диакон Андрей попал в число художников, отобранных для поновления стенописи Московского Успенского собора (1773). В 1777 г., овдовев, он вступил в братство Ростовского Спасо-Яковлевского монастыря, а в 1779 г. принял монашеский постриг и наречен Амфилохием. Возобновлял фрески соборной Зачатьевской церкви Спасо-Яковлевского монастыря. В 1780 г. в Переславском Никольском монастыре произведен в чин иеромонаха епископом Переславским и Дмитровским Феофилактом. Вскоре назначен смотрителем благочиния, гробовым монахом при мощах святителя Димитрия Ростовского. Назидательная и образцовая жизнь старца была известна далеко за пределами Ростова. В 1818 г. его посетила императрица Мария Федоровна, в 1823 – император Александр I2.

Воспоминания о встрече с иеромонахом Амфилохием в Ростове у раки святителя Димитрия у многих сохранялись на всю жизнь. В 1858 г. поэт, философ славянофил Алексей Степанович Хомяков3 в письме к Ю.Ф. Самарину, на смерть художника Александра Иванова пишет: «…он, слава Богу, уже совершил великое, и я уверен, что для художества он не умер; … и я теперь беспрестанно вижу его большие, задумчивые глаза, всегда что-то разглядывающие в себе или вне себя, но чего в окружающих предметах не было. Они странно мне напомнили при первой встрече глаза схимника Амфилохия, которого я видел в детстве в Ростове. Странно сплетается духовный мир при всей кажущейся разрозненности»4.

После кончины Амфилохия, последовавшей 26 мая 1824 г., «все знавшие старца, – свидетельствует современник, – говорили со слезами друг другу: «не стало нашего отца!». Высокие сии наименования принадлежали ему не столько по сану, сколько по той отеческой любви, с которой он принимал и утешал каждого, притекавшего к нему за помощью. К нему шли и несли одни скорби, от него выносили одну радость»5.

Неслучайно, что с этого столь почитаемого, любимого и значительного человека еще при его жизни были написаны многочисленные портреты.

Как нам удалось установить, инициатором создания портрета знаменитого старца-подвижника был архимандрит Спасо-Яковлевского монастыря Иннокентий. Это явствует из письма к нему епископа Владимирского Парфения: «…Имею долг благодарить Вас за присылку Естампа благочестиваго Старца отца Амфилохия, которому прошу изъявить мое усерднейшее почтение, впрочем, полагая, что число эстампов невелико, а желающих иметь оный весьма много, я бы желал, чтоб вы лучше поусердствовали ближайшим к нему по духовным отношениям особам; а я его очень помню, при том я и имеющееся у меня духовных лиц портреты роздал другим, оставив при себе лики прославленных Богом угодников – не знаю, не оскорбляете ли вы его смирения, что его портрет выгравировали против его воли, ибо я уверен, что он любит только славу Божию, а не человеческую»6.

Письмо датировано маем 1823 г. и не совсем понятно, о каком эстампе идет речь. В настоящее время известен только лист из издания «Описание жизни почившего в Господе Ростовского Ставропигиального Яковлевского монастыря гробового иеромонаха Амфилохия»7, награвированный в 1834 г. А.Г. Афанасьевым (1816 – 1862). Либо эстамп 1823 г. не сохранился, либо, что, скорее всего, именно он послужил образцом для гравюры Афанасьева. (Илл. 1)

Таким образом, портрет был создан еще при жизни старца и, скорее всего, штатным художником Спасо-Яковлевского монастыря. Подтверждением этого предположения может служить тот факт, что в описи коллекции ростовского купца М.И. Морокуева значатся портреты архимандрита ростовского Спасо-Яковлевского монастыря Иннокентия и гробового иеромонаха Амфилохия: «оба, писаны в Ростове с натуры Птишниковым в 1822 году и чрезвычайно похожи, особливо старец Амфилохий»8.

Василий Алексеевич Птичников (1785 (90) – 1853), речь о котором идет в процитированном документе, штатный живописец Спасо-Яковлевского монастыря9. В настоящее время неизвестны его подписные и датированные работы. Однако о манере письма художника можно составить некоторое представление благодаря косвенным свидетельствам. В 1832 г. священник Иоанн Игнатьев из Тулы обратился с просьбою к наместнику о. Флавиану: «…об образе Святителя и Чудотворца Димитрия, чтобы он живописцем как можно вернее был скопирован с того самого подлинника, который стоит в ногах гробницы его …». Речь в данном случае идет об образе исполненном П. Ротари (1707- 1762) по заказу императрицы Екатерины II. Не получив в назначенное время образа Димитрия, он вновь обращается к наместнику Флавиану: «Получив словесное известие… об образе святителя Димитрия, который по видимому не скоро отделается… При сем с искреннюю чувствительностию я должен объявить вашему высокопреподобию о том, что вы хотите отдать другому живописцу… В бытность мою у вас в Ростове, кроме Василья Вашего в искусстве работы не нахожу; а потому и предоставить сие неизвестному мне живописцу невозможно; тем паче, что живописец Ваш к лику святителя Димитрия применился более, нежели другой …Впрочем я уверен, что Василий Ваш по неотступному понуждению Вашему постарается написать для меня получше и повернее других живописцев»10. Это письмо свидетельствует о том, что Птичникова выделяли среди других монастырских художников. Кроме того, указание заказчика на то, что живописец хорошо пишет лик Димитрия, кисти Ротари позволяет предположить, что манера письма Птичникова тяготела к акдемической школе живописи.

Существует свидетельство, что портрет гробового иеромонаха Амфилохия был включен в портретную галерею Спасо-Яковлевского монастыря, располагавшуюся в настоятельских покоях11. Поступивший в музей в 1924 г., этот портрет не сохранился. Судя по описанию, это был полупарадный портрет, представляющий поясное изображение старца на нейтральном, слегка высветленном у головы фоне, в трехчетвертном повороте влево, в клобуке и мантии, с двумя крестами, с правой рукой, приложенной к груди, и левой, опирающейся на посох12. Возможно, именно это изображение послужило основой четкой иконографии портретов Амфилохия, широко распространенных в первой половине XIX в.

По свидетельству А.А. Титова, «…когда 26 мая 1824 г. старец Амфилохий скончался, то плакал весь город и уезд. Все знавшие старца говорили со слезами друг другу: «Не стало нашего отца… Протекло 66 лет со дня его кончины, но память о старце Амфилохии еще довольно свежа и в редком старом ростовском доме нет его портрета, который у многих находится даже в Божнице, как образ…»13.

Портрет Амфилохия хранился и в доме ростовских купцов Титовых. Гравюру с этого портрета А.А. Титов поместил в статье «Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская и иеромонах Амфилохий (1817 – 1835)»14 в «Историческом вестнике». «Прилагаемый портрет старца Амфилохия, – комментирует Андрей Александрович, – снят с принадлежащего нашему дому и лично подаренного им моей бабке (самый похожий из существующих). Снимок же лежащего в гробе сделан с подлинника, находящегося в Яковлевской обители. Оба портрета современников и написаны масляными красками. Гравированный портрет Амфилохия в овале, поясной гравирован А. Афанасьевым в 1834 г., но мало схожий и в настоящее время составляет редкость (Ровинский, «Словарь», стр. 258)»15 (Илл. 2, 3).

По довольно плохому эстампу (Илл. 2) можно составить только самое общее представление о живописном подлиннике, местонахождение которого в настоящее время неизвестно. Композиция портрета проста, Амфилохий изображен в тесной келье, лицо его освещается светом, льющимся из маленького оконца. Во взгляде старца, устремленном в небо, заметно желание художника передать молитвенную созерцательность, углубленность в себя.

Среди собрания портретов в усадьбе Краснораменье Ростовского уезда, принадлежавшего Булатовым, был портрет старца Амфилохия. Последний владелец имения Д.А. Булатов – ростовский предводитель дворянства и первый товарищ председателя Комитета Ростовского музея церковных древностей, в 1883 г. передает пятнадцать портретов из Краснораменья в дар музею, в том числе и портрет Амфилохия. «Этот последний, – отмечает Д.А. Булатов, – подарен был отцу моему покойным Архимандритом Иннокентием»16. К сожалению, портрет не сохранился, судя по описанию в старом инвентаре, это был поясной портрет, в трехчетвертном развороте влево: «…Амфилохий изображен стариком с худой фигурой, одет в черную рясу и мантию, на груди на цепи крест, отделанный камнями и бронзовый крест в память войны 1812 г. на ленте; правая рука покоится на груди, левой опирается на высокий посох и держит чотки». На обороте холста была надпись, излагающая главные моменты биографии портретируемого: «Ростовского Яковлевского монастыря гробовой иеромонах АмфилохIй родился в 1748 г. месяца октября поступилъ въ 1777 г. постриженъ в 1779 г. скончался в 1824 г. маiя с 26 – на 27 число в 10 часов пополудни». Ниже справа подпись художника «П: М: С: К:»17 (Х., м. 65х 52). Портрет виден на фотографии экспозиции Музея церковных древностей в «Княжьих теремах».(Илл. 4, 5). Судя по описанию, композиционно он чрезвычайно схож с портретом из портретной галереи Спасо-Яковлевского монастыря. То же поясное изображение старца в клобуке и мантии, с правой рукой, приложенной к груди и левой, опирающейся на посох. Близки и размеры портретов.

К двум вышеупомянутым изображениям чрезвычайно близок по композиции и размерам обнаруженный нами портрет отца Амфилохия из коллекции Государственного музея Палехского искусства (Илл. 6). До 1934 г. он находился в собрании Ростовского музея, куда поступил в 1919 г. из лавки антиквара Сенькова, и его предшествующая история бытования неизвестна. В 1934 г. он в числе 112 экспонатов был передан в Ивановский областной музей18, позднее передан в Палех. Вероятно, этот портрет также хранился в Ростове, в доме людей, знавших Амфилохия лично, почитавших и любивших его. Портрет поясной. Амфилохий изображен в черной мантии и клобуке, на груди два креста; правая рука приложена к груди, левая опирается о посох. На обороте холста надпись: «Гробовой iеромонах Амфилохий, родился 1748 г. начал монастырскую жизнь с 1777 года, а монашескую с 1779 го писан 1821 г.». Этот портрет приобретает большую ценность как единственный живописный датированный портрет, написанный в 1821 г. еще при жизни Амфилохия, и сохранивший подлинные портретные черты старца.

Широкое распространение имели и камерные портреты иеромонаха Амфилохия маленького формата, близкие к миниатюре. Портреты эти хранились у его многочисленных духовных чад.

Парные портреты «священно Архимандрита Иннокентия здешней обители и Гробоваго иеромонаха Амфилохия, оба живописные в малом виде на жести в рамах бронзовых»19 хранились в настоятельской келье архимандрита Спасо-Яковлевского монастыря Иннокентия, как значится в описи его личного келейного имущества.

Ярославский историк К.Д. Головщиков, завершая биографический очерк об иеромонахе Амфилохии, сообщает, что «современный пятивершковый, (т.е. высотой около 20 см. – Т.К.) прекрасной работы портрет о. Амфилохия сохраняется ныне у меня, а ко мне перешел от отца, которому подарен был гр. А.А. Орловой-Чесменской. (Отец Д. Головщикова был родным племянником о. Амфилохия. Мать отца К.Д. Головщикова – родная сестра о. Амфилохия»20.

Хранившиеся в Ростовском музее портреты Амфилохия, за исключением трех выше упомянутых, так же камерные, маленького размера, написанные акварелью21, или чаще маслом на картоне и небольших жестяных пластинах. Поступали они из семейных собраний, и не только Ростовских. Так, например, в 1906 г. Александра Васильевна Булыгина из села Якушино Тверской губернии передала в музей два портрета, сопровождая дар следующим письмом: «Сего 8 го Марта 1906 г. выслано по почте в Ростовский музей два портрета: Большой, изображающий одного из архимандритов Ростовских начала прошлого столетия; маленький, изображающий гробового монаха отца Амфилохия, жившего тоже в первой половине текущего столетия и память котораго особенно чтилась моей покойной тетушкой Александрой Ивановной Булыгиной, скончавшейся 22 августа 1905 г. по желанию которой и пересылаются в Ростовский музей оба портрета. Тверской губ. Почт.-тел. Отд. Ферязкино. Село Якушино. Александре Васильевне Булыгиной»22. К сожалению, портрет Амфилохия не сохранился. Он был написан маслом на картоне размером 12х10 см.23 «Поясной 3/4 влево, овал (на прямоугольном куске картона). Одет в черную рясу; на груди на цепях два креста. Фон зеленоватый. Углы между овалом и прямоугольником черные».

В 1890 г. Андрей Иванович Верре передал в дар музею картину, писанную на холсте масляными красками, изображающую серебряную гробницу с мощами св. Димитрия Ростовского, с предстоящим у гробницы иеромонахом Амфилохием» (не сохранился) и портрет гробового иеромонаха Амфилохия, написанный маслом на жести (12 х 10,5) (Илл. 7). Это один из трех хранящихся ныне в собрании музея портретов старца. На портрете мы видим почти погрудное изображение Амфилохия, облаченного в монашеский клобук и рясу. На груди два креста – алмазный и в память Отечественной войны 1812 г. Фигура старца трактована очень обобщенно, основное внимание художник сосредоточил на изможденном, со впалыми щеками лице Амфилохия, с отрешенным, направленным в себя взглядом. Портрет написан скорее всего незадолго до смерти старца.

Таким увидела Амфилохия в 1823 г. Е.П. Янькова и записала в своих воспоминаниях: «Жизнь его была самая строгая, подвижническая, и в особенности он отличался кротостью, терпеливостью и смирением. Весь город его чтил и уважал и все посещавшие Ростов желали быть его духовными детьми… Он был по видимому в прежнее время довольно высокого роста, но тут он был уже сгорблен, очень худ и бледен и говорил слабым и едва внятным голосом; видно было, что свеча догорала …»24

В 1899 г. Л.М. Соболева передала в дар музею два портрета – архимандрита Иннокентия25 и финифтяной портрет отца Амфилохия26 (Илл. 8). Поскольку «…в миниатюру на эмали заложены свойства памятника – сохранять «на множество веков» образ запечатленных … на моделях лежит печать избранности: они должны быть достойны воплощения в «вечном» материале»27. Поэтому, несмотря на небольшой размер, этот портрет отличается строгостью, даже некоей парадностью. Иконографически он близок живописному портрету из собрания Палехского музея. Амфилохий изображен в мантии и клобуке с правой рукой, приложенной к груди, и левой, опирающейся на посох. Художник создал во многом обобщенный образ старца-подвижника. Этот портрет соответствовал тому представлению о личности Амфилохия, которое сложилось в среде его духовных чад, и поэтому он пользовался большим почитанием.

Подводя итог выше сказанному, можно сделать вывод о широком распространении портретов о. Амфилохия. Портрет старца хранился в монастырской портретной галерее, в келье у архимандрита Иннокентия, во многих Ростовских купеческих домах, в дворянских усадьбах, частных собраниях не только в Ростове, но и по всей России. Уже в 1820-х гг. сложился определенный иконографический тип портрета Амфилохия – это поясное изображение старца в монашеском клобуке и рясе, с правой рукой, приложенной к груди, левой, опирающейся на посох. Амфилохий изображался с пожалованным в 1818 г. наперсным крестом, украшенным бриллиантами, и крестом в память Отечественной войны 1812 г. для духовенства. Из всех созданных в XIX в. портретов, до наших дней сохранились только единицы. Их достоинства усиливаются и тем, что они являются документами времени, с которыми хранившие эти портреты были связаны духовно.

  1. Иконографии Амфилохия посвящены следующие публикации: Ровинский Д.А. Подробный словарь русских гравированных портретов. СПб., 1886. Т. 1. Стб. 291. Ровинский Д.А. Подробный словарь русских граверов XVI – XIX веков. СПб., 1895. Стб. 39. № 17. Титов А. Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская и иеромонах Амфилохий (1817 – 1835) // Исторический вестник. 1903. № 11. С. 573-579. С. 579. Духовные светочи России. Портреты, иконы, автографы выдающихся деятелей Русской церкви конца XVII – начала XX веков. Каталог выставки. М., 1999. Кат. 200. С. 217-218. Православная энциклопедия. Т. III. М., 2001. С. 200 – 201.
  2. Основные работы, посвященные биографии Амфилохия: Описание жизни Ростовского Ставропигиальгного Яковлевского моанстыря гробового Иеромонаха Амфилохия. М, 1834. М, 1846. Описание Ростовского ставропигиального Спасо-Яковлевского-Димитриева монастыря и приписанного к нему Спасского, что на песках. СПБ, 1849. Деятели Ярославского края. Составил К.Д. Головщиков. Вып. 1. Ярославль, 1898. С. 100 – 105. 156. Русский биографический словарь. СПБ, 1900. Т. II. Репринтное воспроизведение. М, 1997. С. 96. Титов А. Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская и иеромонах Амфилохий (1817 – 1835) // Исторический вестник. 1903. № 11. С. 573 – 579. С. 579. Художники народов СССР. Биобиблиографический словарь. Т. I. М., 1970. С. 130.
  3. Мать А.С. Хомякова – Мария Хомякова, неоднократно приезжала в Ростовский Спасо-Яковлевский монастырь. В собрании Ростовского музея хранятся два ее письма к наместнику монастыря о. Флавиану. ГМЗРК. Ф. 289. Оп. 1. Д. Л. 195; Ф. 289. Оп. 13. Д. 97. Л. 3-4. 1829 г. В последнем письме она в частности пишет: «Я получила бывши еще в деревне портрет отца Амфилохия, кажется, вы мне сказывали, что он стоит в 5 р. которые посылаю… Если вздумаете писать ко мне, то адресуйте ваше письмо … на Петровке против Кузнецкаго моста в доме Степана Александровича Хомякова».
  4. Алексей Степанович Хомяков // Русский архив. 1879. Кн. 3. С. 265 – 353. С. 351 – 352. Письмо Хомякова к Ю.Ф. Самарину. Октября 3 1858 г.
  5. Описание Ростовского ставропигиального Спасо-Яковлевского-Димитриева монастыря и приписанного к нему Спасского, что на песках. СПб., 1849. С. 66.
  6. ГМЗРК. Ф. 289. Оп. 13. Д. 67. Л. 15. Письмо к архимандриту Иннокентию. Май 1823 г. Парфений (Чертков) – рукоположен 21.08.1821; с 25.12.1833 архиепископ; с 25.02.1850 архиепископ Воронежский и Задонский.
  7. Выходу в свет эта книга обязана усилиям архимандрита Иннокентия и наместника о. Флавиана. В частности, А.А. Титов в описании рукописей И.А. Вахромеева (А.А. Титов Рукописи славянския и русския, принадлежащия И.А. Вахрамееву. Выпуск второй. Москва, 1892. С. 398-399. № 598), говоря о рукописи «Описание жизни почившаго въ Господе Ростовскаго ставропигиальнаго Яковлевскаго монастыря иеромонаха Амфилохия, составленное особенно для любителей и почитателей памяти сего благочестивейшаго старца 1829 года апреля 22 дня. Скороп. XIX в., въ л., на 50 л.» в частности сообщает: «Это своеручный труд автора Апполона Петрова. С л. 4 по 28 составленное им описание жизни набело переписано в 1825 г. августа 20, а с 28 л. тоже описание поправлено и местами зачеркнуто своеручно приснопамятным архимандритом Яковлевскаго монастыря Иннокентием, племянником иеромонаха Амфилохия. Особенно много поправок и вставок, сделанных о. архимандритом на л. 36. Описание жизни Амфилохия было напечатано дважды в 1829 и в 1846 г. в Москве, в Синод. типогр. В первом издании, как это видно из настоящей рукописи (л. 28), автор говорит, что его труд был окончен еще в 1825 г., но до сего времени лежал и оставался не изданным потому, что не во всей полноте собраны были некоторыя обстоятельства внешней жизни его. Таким образом, целые 5 лет употреблены были на собирание оных из разных мест. На л. 3 находится следующий черновой отпуск письма А. Петрова к архимандриту Иннокентию: «Вашему сердцу признательному к истинным заслугам и преданному единой добродетели угодно было, чтобы жизнь почтеннейшаго старца Амфилохия так, как зерцало истиннаго благочестия христианскаго, открыто было во всем пространстве пред очами света. Многие из числа усердных почитателей покойнаго, узнавши о начале сего дела, нетерпеливо ожидали окончания. Ныне, исполняя благочестивое желание сердца вашего и удовлетворяя ожидание почтенных особ, с чувством признательности и благоговения представляю вам первый и, без сомнения, слабый опыт трудов моих в сем роде сочинения. Ласкаюсь надеждою, что вы примете оный под свое покровительство и все. Неоднократно я имел честь слышать от вас, что вы, лишившись своего родителя в юных летах, не имели у себя другаго отца и наставника кроме сего почтеннейшаго старца. Более сорока лет пользуясь его отеческими поставлениями, вы могли, конечно, перелить его чувствования в свои собственныя, и таким образом сохранить постоянную близость духа его с духом вашим. По сему из ваших уст так, как из уст очевиднаго свидетеля и подражателя жизни его, я почерпал слова и действия, входящия въ состав сего жизнеописания; мне оставалось только делать соображения, из многих частных обстоятельств выводить общия следствия, собирать главныя черты и приводить их в порядок, дабы составить наконец одно целое. Кому – же приличнее могу я теперь поднесть юный плод сей, есть ли не именем вашим? Признательной взор на щедрую благотворительность вашу, всегда и для всех готовую, не знающую меры особенно там, где есть истинное благо ближняго и внутреннее назидание его, невольным образом возбуждает меня обратиться к вам, и воспоминания о покойном благотворителе сблизить с лицем вашим. История благодеяний никому более не принадлежит, как благодетелю, и история благочестия никому более как мужу, украшенному благочестием. Вашего высокопреподобия мил. благ. и отца – всепокорнейший слуга. Учитель Аполлон Петров».
    В Спасо-Яковлевском монастыре хранилась и рецензия на рукопись книги «Описания жизни сатрца Амфилохия». В частности в феврале 1834 г. протоиерей Федор Голубинский писал в Ростов наместнику Флавиану: «Ваше Высокопреподобие! Достопочтеннейший отец Наместник! Любезнейший брат во Господе! Благодарю Вас сердечно за приятные часы, которыми вы подарили нас бывши в лавре, и за тихий жар любви которым оживлены были все ваши беседы. При прощании вы изъявили желание получить список с поданного в наш цензурный комитет мнения о рукописи, содержащей описание жизни и письма Вашего незабвеннаго старца. Долгом почту исполнить сие доброе желание и спешу препроводить к Вам оный список.
    Глубочайшее мое почтение и неизгладимую в сердца благодарность прошу Вас засвидетельствовать Достолюбезному, обильному любовью, страннолюбивому, незабвенному благодетелю моему, достопочтеннейшему Отцу Архимандриту Иннокентию
    Наши все здоровы; вчера собирались у Петра Спиридоновича; он О. Ректор, О. Наместник, О. инспектор, О. Ризничий усерднейше Вам кланяются. К Вам на сих днях проехала графиня Анна Алексеевна. Как то она у Вас погостила? И какое приняла участие в напечатание Жизнеописания страца… С искренним почтением имею честь быть преданный Вам, покорнейший слуга, протоиерей Феодор Голубинский. 1834-го года февраля 5 го дня. (ГМЗ РК. Ф. 289. Оп. 13. Д. 109. Л. 16 -17).
  8. ГМЗРК. Р-1055.
  9. Видинеева А.Е. Художники круга Спасо-Яковлевского монастыря в конце XVIII – начале XX веков // IV научные чтения памяти Ирины Петровны Болотцевой (1944 – 1995). Ярославль, 2000. С. 36 – 67; Того же автора. О ростовских художниках середины XIX века //СРМ. X. Ростов, 2000. С.96.
  10. ГМЗРК. Ф. 289. Оп. 13. Д. 102. Письма от разных лиц в Спасо-Яковлевский монастырь Флавиану. Л. 76 – 76 об. Л. 121 – 121 об.
  11. Колбасова Т.В. Портретная галерея Ростовского Спасо-Яковлевского монастыря // СРМ. XII. Ростов, 2002. С. 231-267. Кат. 13. С. 245.
  12. Неизвестный художник. Портрет гробового иеромонаха Амфилохия. Холст, масло. 63  х 50. Пост. в 1924 г. из Спасо-Яковлевского монастыря. ИК 924/6. Искл. Ордер № 2356 от 3 мая 1966. «Поясной 3/4 влево, в черной монашеской одежде и черном клобуке. На груди два креста, правая рука на груди, в левой посох, лицо худое. Фон темный, зеленоватый. В золоченой раме».
  13. А. Nero. Родные картинки. СПБ, 1899. С. 37.
  14. Титов А. Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская и иеромонах Амфилохий (1817 – 1835) // Исторический вестник. 1903. № 11. С. 573 – 579. С. 579. (Через восемь лет эти же два эстампа были воспроизведены в статье: Титов А.А. Два подвижника Спасо-Яковлевской Димитриевской обители: гробовой иеромонах Амфилохий и схимник архимандрит Пахомий. М. 1911 (отдельный оттиск из журнала «Душеполезное чтение». 1911. № 1. С. 35 – 52).
  15. Там же. С. 579.
  16. ГМЗРК. А-4. 1884 г.
  17. «627. Ик 83/23. Портрет гробового Иеромонаха Амфилохия. Х., м. 65 х 52 …поясной 3/4 влево. Амфилохий изображен стариком с худой фигурой, одет в черную рясу и мантию, на груди на цепи крест, отделанный камнями и бронзовый крест в память войны 1812 г. на ленте; правая рука покоится на груди, левой опирается на высокий посох и держит чотки. Фон коричневый на обороте холста надпись: «Ростовского Яковлевского монастыря гробовой иеромонах АмфилохIй родился в 1748 г. месяца октября поступилъ въ 1777 г. постриженъ в 1779 г. скончался в 1824 г. маiя с 26 – на 27 число в 10 часов пополудни». Ниже справа подпись художника «П: М: С: К:». Исключен ордер № 2356 от 3/5 –66 г.»
  18. ГМЗРК. А-221. Документы о пополнении музея и его собрания. 1934. Л. 7 – 9. Акт от 26 апреля 1934 г. о передаче в областной музей выделенных из собрания Ростовского музея экспонатов.
  19. РФ ГАЯО. Ф. 225. Оп. 1. Д. 1332. Л. 10.
  20. Деятели Ярославского края. Составил К.Д. Головщиков. Вып. 1. Ярославль, 1898. С. 100 – 105. 156. Амфилохий (Андрей Яковлевич). С. 105.
  21. «166. Ик 83/9. Портрет иеромонаха Спасо-Яковлевского монастыря Амфилохия. Б., акварель. 0, 21 х 0, 50. Поясной 3/4 влево, в черной рясе, мантии и клобуке, с двумя крестами на груди. Левой упирается о посох. В деревянной полированной раме под стеклом. От Якова Арсентьевича Колодина. Исключен ордер № 1903 от 17/IX – 62 г.»
  22. ГМЗРК. А-54. Л. 35.
  23. «9258 ИК 906/9. Портрет гробового иеромонаха Рост. Яковл. Мон-я Амфилохия. Картон, м. 0,12х0,1. Исключен ордер №1903 от 17/IX-62».
  24. Разказы бабушки из воспоминаний пяти поколений записанные и собранные ее внуком. Москва, 1878. С. 346.
  25. «8212. Ик 99/1. Неизвестный художник. Портрет архимандрита Ростовского Яковлевского монастыря Иннокентия. Железо масло 0, 22 х 0, 17,5. Дар Л.М. Соболевой 20. V. 1899. Искл. Ордер № 907 от 31/1 – 52. Ниже пояса 3/4 влево. Изображен стариком с небольшой седой бородой, на голове чорный клобук, в чорной рясе и мантии с красными источниками, отделанными по краям золотым гасом, в правой руке посох с зеленоватым сулоком, отделанном золотой бахрамой, левая согнута в локте и поднята до пояса. Сохранность плохая, краски потемнели, портрет покрылся грибками».
  26. КП-10929. Ф-1623. Портрет гробового иеромаонаха Амфилохия. 2-я пол. 19 в. Медь, эмаль, роспись. 10,2 х 8,2. Пост. в 1899 г. Дар Л.М. Соболевой.
  27. Карев А.А. Миниатюрный портрет в России XVIII в. М., 1989. С. 93.

Собрание финифти ХХ в. Ярославского музея-заповедника составляет более чем 150 единиц, из них около трети – авторские работы, остальные – неизвестных художников. Почти половину всей коллекции составляет продукция (массовая в том числе) Учебно-показательной школы финифти (далее УПФШ). Впервые к этой части собрания обратилась Л.Л. Полушкина, введя ее в научный оборот на юбилейной конференции 1988 г.1, проходившей в Ростове. Сведения о другой части коллекции не публиковались.

Условно собрание финифти ЯИАХМЗ можно поделить на две части: финифть 1917-1930-х гг. и произведения второй половины ХХ в.

Первая, наиболее ранняя и наиболее цельная ее часть поступила, как считала Л.Л. Полушкина в 1924 г. от Ярославского Губернского Совета Народного Хозяйства. Это верно лишь на первый взгляд. Исследовательница опиралась на описи музея 1924 г., которые велись (как выяснилось позже) заново, так как музей в 1924 г. приобрел статус государственного. На самом же деле, коллекция поступила в Древлехранилище – музей Ярославской губернской ученой архивной комиссии2 в 1917-1918 гг. в качестве «ростовских кустарных изделий»3. Данный факт косвенно подтверждает надпись на обороте иконы «Троица», выполненной неизвестным художником4.

Учебно-показательная школа финифти практиковала несколько направлений росписи – копии древнерусской живописи, произведений итальянского возрождения и цветочную миниатюру. Изготавливались как единичные выставочные произведения (иконы, шкатулки, чернильные приборы), так и массовые (броши, запонки, гребни для волос). Стиль соответствовал образцу. Цветочная роспись отличалась оригинальностью и имела совершенно очевидный прототип – рисунки С.В. Чехонина. Это справедливо отмечают исследователи, в том числе и Л.Л. Полушкина в указанном выше докладе5. В 1937 г. из Облметалпромсоюза поступили некоторые изделия ростовской финифтяной мастерской: портрет А.С. Пушкина работы Н.И. Дубкова (копия портрета работы О.А. Кипренского из ГТГ) и овальные броши.

Вторую часть собрания финифти ЯИАХМЗ составляют подарки и поступления от закупок 1979-1989 гг. В год празднования 950-летия Ярославля – 1960-й, в Ярославский Городской совет в дар от ростовских художников поступили пластины Одинцова В.А. «Спасо-Преображенский монастырь» с надписью: «К 950-летию Ярославля от ростовчан»6 (рис. 1) и Рогозина В.И. «Ростовский кремль» с надписью такого же содержания7.

В качестве подарка в 1994 г. в фонды музея-заповедника поступило панно Юбилейное с четырьмя финифтяными вставками8, посвященное памяти Собинова Л.В. (60-ти летию со дня кончины и Всероссийскому фестивалю оперной музыки им. Собинова Л.В., проходившему 15-20 октября 1994 г.) (рис. 2). Горячие эмали и столярные работы были исполнены известным ярославским эмальером, ныне председателем Ярославского отделения Союза художников России Александром Адреевичем Карихом. Финифтяные вставки написаны Ларисой Далгатовной Самоновой. На верхней пластине изображен Л.В. Собинов в роли Вертера из одноименной оперы Ж. Массне. Ювелиры: А.В. Деймов и С.Соловьева. Панно выполнено в международном творческом центре «Эмалис» в Ярославле. Всего изготовлено шесть панно и подарено «именитым гостям, в т.ч. С.Л. Собиновой, И.К. Архиповой»9. Данное панно было подарено Дому-музею Л.В.Собинова на заключительном концерте Х Всероссийского фестиваля оперной музыки им. Л.В.Собинова 20 октября 1994 г.

Произведения приобретались не только непосредственно у авторов, но через Ярославское Управление культуры, фабрику «Ростовская финифть» и Ярославские художественно-производственные мастерские.

В 1979 г. на фабрике «Ростовская финифть» были приобретены произведения у художников Александра Геннадиевича Алексеева (панно «Мельница») и Александра Алексеевича Хаунова (коробочка «Царевна-лягушка», а также цветочные гарнитуры из «массовки», – «Мечта» (ювелир Солдатова В.В.)10 и «Цветы Ростова» (ювелир Матакова Л.Н.)11

В 1980 г. непосредственно у авторов приобретались произведения: коробочки «Коробейник» и «Охота»12 Н.А. Куландина, гарнитур «Лазурный»13 Т.С. Михайленко; плакетки «Дмитрий Донской»14 «Изразец»15 А.А. Хаунова, его же ювелирные украшения – колье «Подснежник»16, браслеты «Подарочный» и «Изумрудный»17. Последние выполнены совместно с ювелиром В.В. Солдатовой.

В 1981 г. в музей поступили аналоги уже известных произведений А.А. Хаунова: коробочки «На реке Ишне»18, «Ростовский кремль»19, панно «Бой ярославской дружины с татарским отрядом»20 и триптих «За землю русскую»21. Аналогичные произведения имеются в коллекции ГМЗ «Ростовский кремль», а триптих – в музее фабрики «Ростовская финифть».

Единственным исключением закупки 1981 года было поступление уникального экземпляра – портретной миниатюры с изображением Ф.Г. Волкова22 работы Н.А. Куландина (рис. 3).

Отличительная черта этих закупок – приобретение музеем авторских повторений уже созданных ранее произведений. Данная характерная тенденция прослеживалась на протяжении конца 1970-х – первой половины 1980-х. Далее в музей поступают в подавляющем большинстве оригинальные произведения, отражающие непосредственно ярославскую тематику.

В 1986 г. было приобретено уникальное произведение, существующее в единственном экземпляре – оклад к «Слову о полку Игореве» А.Г. Алексеева23 и авторская копия портрета графа А.И. Мусина-Пушкина24 в исполнении Б.М. Михайленко25 (рис. 6). В 1988 г. в ЯИАХМЗ поступила портретная миниатюра Б.М. Михайленко «Л.В. Собинов в Ярославле»26. Произведение исполнено в единственном экземпляре.

Последняя в ХХ в. закупка финифти состоялась в 1989 г., она была самой обширной. В музей поступили произведения В.Д. Кочкина – ларец «На землю половецкую, за землю русскую» (1987)27 и коробочка «Памяти поэта» (1989)28; коробочка Е.С. Котовой «Ярославна» (1984)29; авторский вариант триптиха Н.А. Куландина «Слово о полку Игореве»30 (рис. 4); а также медальон «Федор Волков» (1989)31 Б.М. Михайленко (рис. 5). Серией портретных медальонов известных писателей и музыкантов, исполненных Борисом Михайловичем располагает ГМЗРК, в Ярославском музее-заповеднике данный медальон единственный, но оригинальный, копии такого медальона не существует.

Триптих Н.А. Куландина не является повтором созданного ранее одноименного триптиха, который хранится в ФРФ. В ярославском варианте изменены и колорит, и композиция.

В 1989 г. поступили ювелирные украшения Т.С. Михайленко (гарнитур «Муза»32), клипсы 1960-х гг. в авторской разработке А.М. Кокина33, серьги «Радуга»34 Н.В. Серовой, ее же коробочка «Фестивальная» (1985)35 и некоторые другие.

Если обратить внимание на способы и условия поступления экспонатов финифти, то станет очевидным, что бульшая часть из них в 1980-е годы была приобретена «за счет централизованных средств»36 Ярославского Управления культуры областного исполкома (начальник Управления Ю.А. Андреев). Произведения ярославских живописцев, скульпторов, графиков, в том числе и финифтяников передавались безвозмездно в ярославские городские и областные музеи и библиотеки. С выставок приобретались незаурядные произведения ростовских финифтяников: Кочкина В.Д. (ларчик «На землю половецкую, за землю русскую»)37, Михайленко Б.М. (медальон «Федор Волков»38, портрет «Л.В.Собинов в Ярославле»39) и Хаунова А.А. (коробочка «На реке Ишне»40 и миниатюра «Бой ярославской дружины с татарским отрядом»41) и другие. Через Ярославские художественно-производственные мастерские поступил портрет Ф.Г. Волкова (1981)42 в исполнении Куландина Н.А.

Портретные и сюжетные миниатюры последней закупки, за исключением ларца «На землю половецкую, за землю русскую», – уникальны. Аналогичный ларец имеется в фондах ГМЗ «Ростовский кремль»43.

Последние шестнадцать лет финифть не закупалась.

Художественные достоинства коллекции, равно как и особенности ее формирования (источники и способы), – неоднозначны. В первой половине ХХ в. были: единовременное поступление финифти в 1917-1918 гг., единичные поступления нескольких произведений в 1930-х гг., а во второй половине ХХ в. заметна тенденция к упорядочению, стремление сделать коллекцию не только художественно полноценной, но и, насколько это возможно, исторически объективной. Данная тенденция наблюдалась на всем протяжении закупок (с конца 1970-х до конца 1980-х гг.).

И в первой, и во второй ее части есть весьма интересные экспонаты. Безусловно, привлекает своей уникальностью и полнотой собрание произведений УПФШ. Подобного разнообразия и широты представления о деятельности школы не дает ни одно из музейных собраний России. В какой-то степени с этой частью коллекции конкурирует коллекция произведений УПФШ Отдела народного искусства Государственного Русского музея. Сравнивая коллекции УПФШ из ЯИАХМЗ и ГРМ, необходимо отметить, что они ни в коей мере не дублируют, но взаимообогащают наши представления о развитии финифти в 1917-1918 гг., что весьма ценно для исследования искусства ростовской финифти этого периода.

Вторая часть формировалась с учетом упоминавшейся выше программы: отразить в произведениях современной ростовской финифти развитие жанров и художественный процесс в творчестве ведущих мастеров промысла. При этом нельзя не сказать о тенденции к краеведению, характерной, видимо, для всякого регионального музея, – отразить важнейшие для города и края события истории и выдающиеся персоналии в художественных произведениях. Так, тема «Слова о полку Игореве», весьма приоритетная для ЯИАХАМЗ, отражена в произведениях Н.А. Куландина, А.Г. Алексеева, М.Б. Михайленко44.

Портреты выдающихся людей г. Ярославля представлены в финифти работами Н.М. Хрыкова, Н.А. Куландина, Б.М. Михайленко (портреты Ф.Г. Волкова), Л.Д. Самоновой (миниатюра Л.В. Собинова).

В процессе формирования собрания предпринимались конкретные меры – выезд на ФРФ, работа с художниками, проведение семинара, отбор произведений с выставок и пр. Конечно, более широких задач, например, – развернутого показа зарождения и развития жанров в ростовской финифти ХХ в. в создании коллекции не ставилось, необходимо было считаться с реальными условиями, ведь финифть всего лишь часть многообразного искусства Ярославского края. И тем не менее, за эти десять лет удалось собрать произведения, не только дублирующие известные, так называемые, этапные для развития финифти, но и уникальные, единственные образцы.

Произведения закупались, как правило, с выставок. Пока можно лишь предполагать с каких именно, так как фиксация выставочной деятельности экспоната до поступления его в музей не велась, за исключением некоторых сведений, из которых стало известно, что коробочка «Коробейник» Н.А. Куландина экспонировалась на ВДНХ в 1977 г.45, портрет «В.Л. Собинов в Ярославле» экспонировался на областной выставке, посвященной 70-летию образования СССР46.

1980-е гг. – благодатная для творчества пора многих ростовских художников. Мыслили тогда они не только о выполнении плана, но и пытались отразить в своем творчестве события отечественной истории, реагируя таким образом на общественные процессы, происходящие в культуре. Например, подготовки к памятным датам. Патриотичная тема «Слова о полку Игореве» неоднократно поднималась в прессе, радио, телевидении, и, наконец, специальный отдел ЯИАХМЗ обращал на себя внимание художников. Творческой активности ростовских финифтяников способствовала деятельность Союза художников СССР, который регулярно устраивал в Москве, Ярославле и др. зональных центрах России широкие тематические выставки, посвященные крупным датам. Выставочную политику Союза художников горячо поддерживал и проводил в реальной жизни фабрики А.Е. Зайцев, бывший в 1978-1982 главным художником.

На формировании коллекции второй половины 1980-х гг. отразилась деятельность отделов древнерусской литературы и древнерусского искусства ЯИАХМЗ. В частности, следует назвать научного сотрудника отдела древнерусского искусства, в ведении которого находилась вся финифть, в том числе и ХХ в., – Ларису Львовну Полушкину47. Художники ценят ее энергию и художественный вкус, она руководила проведением семинара в ЯИАХМЗ, который имел практический характер. Художники работали в фондах музея, копировали старые образцы с целью изучения и тематики, и приемов письма. Семинары проводились и в центральных музеях России, они весьма благотворно сказались на творческом росте художников.

Работе над материалами для данного доклада предшествовала и во многом способствовал большой предварительный труд над составлением сводного каталога произведений финифти ХХ в. из музеев России, осуществленный в рамках программы гранта 2001-2003 гг., поддержанного РГНФ. Тогда и удалось ознакомиться с коллекцией, сфотографировать ее и составить полный каталожный список работ, выполненных в технике финифти с указанием участия экспоната в выставках. Пользуясь случаем, благодарю научного сотрудника фондов Ярославского музея-заповедника Валентину Федоровну Красновид, которая проделала обширную работу по составлению каталога.

  1. Полушкина Л.Л. Ростовская финифть 1917-1920-х годов из коллекции Ярославского историко-архитектурного музея-заповедника // Конференция «70 лет советской ростовской финифти». Ростов, 1988. Машинопись. Архив ГМЗРК. А-1303. Лл. 27-35.
  2. Благодарю В.Ф. Красновид, которая обратила наше внимание на этот факт и сообщила сведения, см.: Рязанцев Н.П. Указ. соч. С. 67
  3. Из записи в старой инвентарной книге ЯИАХМЗ.
  4. ЯМЗ 15984/2 Фн-198.
  5. Полушкина Л.Л. Указ. соч. Л. 31.
  6. ЯМЗ 20362 Фн-377.
  7. ЯМЗ 20363 Фн-378.
  8. ЯМЗ 57535 Фн-504.
  9. сведения из акта ЯИАХМЗ № 151/94 от 25.10.1994.
  10. ЯМЗ 49833/1-4 Фн-12, 13, 14, 15.
  11. ЯМЗ 49834/1-4 Фн-16, 17, 18, 19.
  12. фн -27, 28.
  13. Фн-30-32.
  14. Фн-35.
  15. Фн-36.
  16. Фн-37.
  17. Фн-33, 34.
  18. Фн-215.
  19. Фн-214.
  20. Фн- 156.
  21. Фн-155.
  22. Фн-154.
  23. Фн-442.
  24. Фн-443. Прототипом миниатюры «Портрет графа А.И. Мусина-Пушкина» был одноименный портрет, выполненный неизвестным художником нач. XIX в.. который поступил в нач. 1920-х гг. в Ярославскую художественную галерею из Екатерининской женской гимназии Ярославля.
  25. Первый экземпляр портрета графа А.И. Мусина-Пушкина хранится в музее ФРФ. Еще один вариант портрета был исполнен для зарубежной частной коллекции.
  26. Фн-450.
  27. Фн-451.
  28. Фн-462.
  29. Фн-460.
  30. Фн-461.
  31. Фн-452.
  32. Фн-453-456.
  33. Фн-465, 466.
  34. Фн-458, 459.
  35. Фн-457.
  36. Приказы Исполкома Совета народных депутатов Ярославской области № 98 от 28.04.1981, № 15 от 21.01. 86 и др.
  37. ЯМЗ 54808 Фн-451.
  38. ЯМЗ 54930 Фн-452.
  39. ЯМЗ 54708 Фн-450.
  40. ЯМЗ 50831 Фн-215.
  41. ЯМЗ 50623 Фн-156.
  42. ЯМЗ 50622 Фн-154.
  43. ГМЗРК Ф-1839.
  44. По данной теме автором были опубликованы статьи: Пак В.Ф. «Слово о полку Игореве» в современной ростовской финифти» // Славянский альманах 1998. М., 1999. C. 271-276; она же. Некоторые аспекты историко-культурной традиции изучения «Слова о полку Игореве» и ростовская финифть (на примере одноименного триптиха Н.А. Куландина) // Чтения по истории и культуре древней и новой России. Ярославль, 1998. С.23-27.
  45. См. акт поступления в ЯИАХМЗ № 4477 от 08.05.1980. Благодарю В.Ф. Красновид за указание на данный документ.
  46. Акт № 269/88 от 08.01.1988.
  47. Из воспоминаний Л.Л. Полушкиной (02.11.2005)
    «Я работала в ЯМЗ сначала экскурсоводом, методистом, затем научным сотрудником отдела древнерусского искусства с 01.01.1980 и заведующей отделом с 04.03.1990.
    Департамент культуры Ярославля выделял музею деньги на закупку художественных произведений местных художников, и финифти в том числе.
    Мотивы закупки: наличие коллекции, пополнение ее. Приоритет – отношение к Ярославлю, например, «Слово о полку Игореве», в графике, живописи и финифти. Начиная с Н.А. Куландина появляется краеведческая тема в финифти, – и это вызвало интерес и в ЯИАХМЗ.
    Мы хотели отследить основные тенденции развития и жанровые направления ростовской финифти: архитектурный пейзаж, цветочную роспись, портрет, и др. В 1980-е гг. выезжала в Ростов, на фабрику финифти, работала с экспериментальной группой. Возникла мысль о проведении семинара из контактов с художниками, т.к. коллекция ЯИАХМЗ для них была не знакома. Когда им вынесли образцы, они сами выбирали себе по душе. Планировали провести еще один семинар, но не получилось».

Единственной работой, где отражается история Борисоглебского музея, является статья Л.Ю. Мельник1. В ней дано достаточно полное представление об истории музея в Борисоглебских слободах с момента его возникновения в 1924 г., по 1954 г., когда краеведческий музей был закрыт. Целью данной работы является освещение событий, связанных с Борисоглебским музеем с 1954 по 1970 гг. и с той ролью в этих событиях, которую сыграла М.Н. Карасева. Источниковедческой базой стали документы по истории Борисоглебского краеведческого музея, Борисоглебского поселкового совета, отчет о работе краеведческого кружка при Борисоглебской районной библиотеке, воспоминания очевидцев и участников событий.

Мария Николаевна Карасева (Соснина) родилась в 1902 г. в Неверковской волости Угличского уезда. В 30-е гг ХХ в. семья Карасевых (муж, два сына, она сама) приезжает в Борисоглебские слободы. Супруг Марии Николаевны занимал ответственный пост в руководстве Борисоглебского района. Времена были неспокойные, и вскоре он добровольно уходит из жизни. 4 марта 1938 г., по рекомендации райкома ВКП(б), Марию Николаевну принимают на должность научного работника в Борисоглебский краеведческий музей2.

23 июня 1941 г., в связи с уходом на фронт В.Г. Листвина, М.Н. Карасева назначается исполняющей обязанности директора музея3. Она проводила на войну сыновей и, кроме основной работы, активно занялась общественной деятельностью, которая была весьма разнообразна: руководство сбором теплых вещей для фронта, руководство женсоветом, подготовка радиопередач на районном радио. Война забрала у Марии Николаевны обоих сыновей, и делом всей ее жизни стал музей. В его стенах она и жила, и работала. Основной заслугой Марии Николаевны является сохранение памятников монастыря от значительной порчи и гибели, обеспечение косметических ремонтов и реставраций4. В первую очередь поддерживались в надлежащем порядке кровли зданий, проводились ремонты печей, полов, окон, укреплялись фундаменты и подвалы5. Благоустраивалась территория внутри монастыря и в непосредственной близости от него6.

В 1954 г., когда музей в Борисоглебских слободах закрывают, М.Н. Карасева переходит на работу в библиотеку, но и там она продолжает краеведческую деятельность: по монастырю проводятся экскурсии, где туристам рассказывают об истории и архитектуре Борисоглебского монастыря7. Большую часть групп принимает сама Мария Николаевна. В 1961 г. официально начинает работу краеведческий кружок при районной библиотеке. Его первое занятие состоялось в июне8. М.Н. Карасева, в то время уже находившаяся на пенсии, возглавила работу кружка. Состав участников был весьма разнообразен: сотрудники библиотеки, учителя, представители райкома КПСС, пенсионеры, и др. Вероятно, количество членов кружка было достаточно велико, т.к. только в Совет народного музея входило от 17 до 20 человек9. Основной задачей созданного краеведческого кружка был сбор информации о прошлом Борисоглебского края, причем, сферы интересов кружковцев были весьма разнообразны: от заселения Акуловского городища до истории здравоохранения в Борисоглебском районе. Для каждого краеведа была определена тема, по которой он работал: М.А. Варламова и А.Н. Баженова – природа района, И.С. Тяпин – промышленность, А.М. Федоров, А.Ф. Никифорова и Т.А. Иванова – Акуловское городище, Ю.В. Корсак – история здравоохранения, А.С. Корнилова и А.Ф. Королева – история улиц поселка10. На каждом собрании кружка, проводимом в районной библиотеке, Мария Николаевна Карасева рассказывала об истории Борисоглебского монастыря, а библиотекари – о книгах, где есть упоминание о нашем крае, сообщения делали и сами краеведы. Участники кружка вспоминают, что для того, чтобы сделать сообщение по какой-либо теме на очередном занятии, приходилось « перекопать ворох древних книг, беседовать со старожилами-очевидцами событий»11. Т.к. дореволюционные издания, по мнению краеведов того времени, требовали критического подхода, а советских печатных изданий об истории Борисоглебского края не было, то кружковцы ставили себе целью создание этой самой истории. К сожалению, сообщения, сделанные на занятиях кружка, запись воспоминаний старожилов Борисоглебского района (если таковая велась) не сохранились, и в распоряжении Борисоглебского филиала ГМЗ «Ростовский кремль» имеется лишь небольшой «Отчет о работе Борисоглебского народного музея», датированный 1969 г.12 и «Документы о работе общественного Совета Борисоглебского народного музея» периода 1963-1964 гг.

Неоднократно члены краеведческого кружка выезжали в Борисоглебский район для сбора исторического материала: поиска интересных экспонатов, бесед со старожилами. Нередко вместе с борисоглебскими краеведами в этих поездках принимали участие представители других музеев. В результате, за 2 года работы краеведческого кружка, была проделана большая работа: сбор исторических материалов и экспонатов для музея, приобщение населения к истории родного края. Для этого использовались различные формы: на семинарах, собраниях члены кружка выступали с лекциями и беседами об историческом прошлом Борисоглебского края, устраивали экскурсии по монастырю, публиковали в местной прессе статьи к предстоящему 600-летнему юбилею Борисоглебского монастыря и поселка13.

Именно кружковцы обратились к работникам музеев, которые посещали Борисоглебский монастырь, с просьбой об оказании возможной помощи будущему народному музею. Сами члены кружка собрали более 300 экспонатов, среди которых следует отметить несколько рукописных книг XVII в. По дореволюционным изданиям (более 100 книг) была составлена картотека «История поселка Борисоглебский», где содержалась аннотация, указывалось местонахождение книги или рукописи.

В 1963 г. поселок отмечал 600 лет со дня основания. К юбилею поселка и «Борисоглебской крепости», как в официальных документах именовался Борисоглебский монастырь, основательно готовились. Совет народного музея вышел с инициативой проведения юбилейной сессии поселкового Совета. В августе на заседании поселкового Совета было принято решение о рассмотрении на сессии следующих вопросов:
1) «Ростовский край в далеком прошлом». Докладчик В.Н. Иванов, 1-й директор Борисоглебского государственного музея, позже хранитель Московского музея Оружейной палаты в Кремле.
2) «Ростовский зодчий XVI века строитель Борисоглебской крепости Григорий Борисов». Докладчик В.С. Баниге.
3) «О работе Борисоглебского историко-архитектурного и краеведческого народного музея». Докладчик М.Н.Карасева, председатель Совета народного музея.
4) Просить исполком Ростовского районного Совета Депутатов трудящихся (поселок входил в состав Ростовского района в 1963-1964 гг., все праздничные мероприятия согласовывались с Ростовским Советом депутатов) утвердить настоящее решение поссовета, утвердить комиссию по проведению сессии и выделить для этого мероприятия денежные средства14.

Проведение торжественных мероприятий было назначено на 13 октября 1963 г. К этой дате на всех предприятиях были прочитаны лекции об истории поселка и его главной достопримечательности – Борисоглебском монастыре15. Поселок был украшен кумачовыми лозунгами, на Ростовский мясокомбинат была отправлена заявка на изготовление к празднику тонны колбасных изделий16.

В пригласительном билете записан следующий порядок проведения праздника:
Начало в 10 часов утра в Доме культуры.
1. Открытие сессии – 15 мин., депутат, председатель поссовета Хоромская А.К.
2. Ростовский край в далеком прошлом – 40 мин. Доклад преподавателя истории Щербаковой В.А.
3. Ростовский зодчий 16 в., строитель Борисоглебской крепости Григорий Борисов – 40 мин. Доклад старшего архитектора Ярославской специальной научно-реставрационной мастерской Баниге В.С.
4. О работе Борисоглебского историко-архитектурного и краеведческого народного музея – 30 мин. Доклад председателя совета народного музея Карасевой М.Н.
5. Поселок Борисоглебский сегодня и завтра – 25 мин., председатель комиссии по благоустройству Пугин М.Н.
6. Выступления депутатов и гостей.
7. Закрытие юбилейной сессии – 15 ч.

Открытие и показ народного историко-архитектурного и краеведческого музея, знакомство с поселком с 15 до 17 ч.
Массовое гуляние на стадионе с 12 ч.
Работает кинотеатр, сеансы в 16, 18, 20, 22 ч.
Вечер молодежи в Доме культуры с 20 ч.17

На праздник были приглашены руководители области, Ростовского района видные архитекторы, искусствоведы, художники, представители музеев Москвы, Ярославля и других городов России, члены краеведческого кружка, учителя, пенсионеры и школьники Борисоглеба.

После выступлений и поздравлений Борисоглебскому народному музею были вручены многочисленные подарки, главное место среди которых занимали книги. Очевидцы событий вспоминают, что это было событие областного масштаба. После окончания заседания состоялось открытие экспозиции в народном музее.

Огромной заслугой М.Н. Карасевой и других краеведов является организация народного музея в п. Борисоглебский и создание исторической выставки, без которой популяризация его истории была неполной. Краеведы-общественники, заручившись разрешением отдела культуры Борисоглебского райисполкома, собирают экспонаты для создания исторической экспозиции. Благодаря личным связям и знакомству Марии Николаевны со многими известными художниками, музейщиками, архитекторами, реставраторами, искусствоведами со всей страны, народный музей, кроме собственных экспонатов, пополнился новыми поступлениями. Ярославский и Ростовский музеи, музеи Москвы, Загорска, предприятия поселка оказали посильную помощь первой Борисоглебской организации на общественных началах, народному музею. Так, музей архитектуры Академии строительства и архитектуры СССР передал Борисоглебскому музею 17 фотографий архитектурных памятников работы Григория Борисова и макеты трапезной палаты и угловой башни Калязинского монастыря, авторство которых принадлежит тому же Григорию Борисову. Из оборудования архитектурный музей подарил 9 щитов на подставках, 50 рамок, холсты18. Государственная Третьяковская галерея прислала фотографию «Знамени Сапеги». Загорский музей – изразцы, «Троицкий чеснок» XVII в. В количестве 10 штук, гравюру «Сергий Радонежский» XVII в. Останкинский музей – готовый стенд «Крепостное право в вотчинах Шереметьева», занавески на окна19.

Экспозиция занимала 4 зала и включала в себя следующие разделы: советский период, историческое прошлое края и архитектура кремля, строитель кремля – наш земляк Григорий Борисов, древнерусская архитектура в произведениях художников. Всего на выставке экспонировалось 694 предмета, из них «вещевых» – 473: изразцы, керамика Акуловского городища, древние книги, скульптуры, предметы крестьянского быта, макеты архитектурных памятников; а также 221 фотография и картина20. Были представлены картины художников Московского отделения Союза художников СССР Коробова, Бернштейна, Фомичева и других авторов21. Не остались в стороне и ярославцы – 13 акварелей с видами Борисоглебского монастыря подарил музею художник М.П. Волков. Скульптор А.А. Лысенко передала в дар 10 скульптур: «Воин XVII в.», «Илья Муромец и Соловей-разбойник», «Андрей Рублев» и др.

Следует отметить, что после проведения юбилейных торжеств активная работа М.Н. Карасевой в народном музее продолжалась. 13 ноября, спустя один месяц после юбилейной сессии, председателем Борисоглебского поселкового совета А.К. Хоромской, представителем Комиссии по охране памятников культуры при Московском отделении Союза советских художников Н.С. Фомичевым и председателем Совета Борисоглебского народного историко-архитектурного и краеведческого музея М.Н. Карасевой, составлен дефектный акт-памятка о реставрационных работах, которые необходимо провести на каждом из памятников Борисоглебского монастыря22. А еще через месяц, 13 декабря 1963 года министру культуры СССР Е.А.Фурцевой было направлено обращение общественности о признании Борисоглебского монастыря-крепости и окрестностей Борисоглеба заповедником23. Копии обращения направлялись в Министерство культуры РСФСР и в областное управление культуры. Результатом этого обращения стало включение ансамбля Борисоглебского монастыря в список объектов Ярославской области, по которым Министерством культуры РСФСР даны рекомендации о проведении работ в 1964 году. Кроме того, из помещений монастыря были выведены бензохранилище отдела культуры и трактора Борисоглебской средней школы.

Продолжал работать в последующие годы и краеведческий актив Борисоглеба. Совет народного музея работал по заранее подготовленному плану, который включал проведение лекций, бесед, семинары экскурсоводов, организацию дежурств в музее24. Основными дежурными являлись пенсионеры. Следует отметить, что музей постоянно получал помощь от жителей поселка и организаций в своей непосредственной работе: районный комитет КПСС помог провести дополнительное освещение, изготовить необходимые музею стенды, райком ВЛКСМ и школа выделяли дежурных по кремлю, школьники вели краеведческую работу, создавали выставку «Рисуют дети»25.

План работы народного музея на 1964 год включал расписание дежурств по музею, обновление существующей экспозиции, проведение учета и инвентаризации музейного фонда и хозяйственного инвентаря. Все члены Совета народного музея должны были овладеть техникой проведения экскурсий, пополнить фонды музея не менее 5 экспонатами, организовать выходы в селения Борисоглебского района для сбора краеведческих материалов26. Планировались субботники по укреплению фундамента юго-восточной башни, уборке и озеленению территории.

,pДолгое время дежурившие в кремле общественники не имели даже помещения. Только с 1965 года у народного музея появляется канцелярия, которая разместилась в подклете Благовещенской церкви27.

Существование в поселке Борисоглебский народного музея, бессменным руководителем которого была М.Н. Карасева, позволило тысячам туристов узнать историю Борисоглебского монастыря. Борисоглебцы могли познакомиться с экспонатами других музеев, устраивавших в народном музее временные выставки. Так, в июле 1964 г. Государственный Исторический музей привез художественные изделия русских мастеров, выполненные из дерева28. В прессе, как местной, так и центральной, публиковались статьи о Борисоглебском народном музее.

В 1968 г. площадь помещений музея составляла 500 кв.м., фонды хранились в соборе Бориса и Глеба, комната дежурного по музею размещалась в подклете Благовещенской церкви. За годы существования народного музея его посетило более 200 тыс. человек. Только в 1968 году их был 25689, из них одиночных посетителей – 20320, 5369 – в составе организованных групп. Экскурсоводы-общественники провели 253 экскурсии29.

Мария Николаевна Карасева, несмотря на преклонный возраст, по-прежнему жила интересами музея, продолжала собирательскую работу, встречала посетителей, рассказывала им об истории Борисоглеба, всячески пропагандировала исторические сведения. Являясь сама активным членом Всероссийского Общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК), привлекала к работе по сохранению исторического наследия и других, в ВООПИиК борисоглебцы вступали целыми трудовыми коллективами.

Рассматривая документы по истории народного музея, встречаешь в каждом из них фамилию М.Н. Карасевой. Архитектурным памятникам Борисоглебского монастыря, можно сказать, повезло, что на протяжении десятилетий эта энергичная женщина фактически возглавляла Борисоглебский музей, даже когда официально его не существовало, положив немало сил для сохранения и популяризации памятников древнерусской архитектуры поселка Борисоглебский.

В 1970 году Борисоглебский народный музей вновь становится филиалом Ростовского музея, начинается другой период его истории. В том же году из жизни уходит Мария Николаевна.

  1. Мельник Л.Ю. К истории Борисоглебского музея // СРМ 1991 г. Ростов, 1992. С. 120-131.
  2. Архив Борисоглебского муниципального округа (АБМО), книга приказов по Борисоглебскому краеведческому музею с 1938 по 1947 гг. Л. 1.
  3. Там же, Л. 12.
  4. Мельник Л.Ю. К истории Борисоглебского музея... С. 127.
  5. АБМО. Ф. 64. Оп. 11. Д. 26. Лл. 54-56, 57, 60, 74, 98, 102, 108, 146.
  6. Там же. Л. 62, 67,72, 112.
  7. Десятников В. «Так начиналось», «Советская культура» от 13 февраля 1964 г.
  8. Отчет о работе краеведческого кружка при Борисоглебской районной библиотеке. Л. 1.
  9. АБМО. Ф. 192. Оп. 2. Д. 26. Л. 13.
  10. Отчет о работе краеведческого кружка при Борисоглебской районной библиотеке. Л. 1.
  11. Отчет о работе краеведческого кружка при Борисоглебской районной библиотеке. Л. 1-2.
  12. Записано со слов Ивановой Т.А.
  13. Материалы по истории деятельности краеведческого кружка при районной библиотеке. Л. 34-38.
  14. Отчет о работе краеведческого кружка при Борисоглебской районной библиотеке. Л. 2.
  15. АБМО. Ф.192. Оп. 2. Д. 5. Л. 41 об.
  16. Там же Л. 30.
  17. АБМО. Ф.192. Оп. 2. Д. 18. Л. 17.
  18. Там же Л. 34-34 об.
  19. Борисоглебский историко-архитектурный и краеведческий народный музей Л. 34.
  20. Там же.
  21. Борисоглебский историко-архитектурный и краеведческий народный музей Л. 35.
  22. Там же.
  23. АБМО. Ф. 192. Оп. 2. Д. 18. Л. 38-40.
  24. АБМО. Ф. 192. Оп. 2. Д. 18. Л. 41-43.
  25. АБМО. Ф. 192. Оп. 2. Д. 18. Л. 61-63.
  26. Борисоглебский историко-архитектурный и краеведческий народный музей Л. 34.
  27. АБМО. Ф. 192. Оп. 2. Д. 18. Л. 62.
  28. АБМО. Ф. 192. Оп. 2. Д. 18. Л. 65.
  29. АБМО. Ф. 192. Оп. 2. Д. 18. Л. 64.
  30. Борисоглебский историко-архитектурный и краеведческий народный музей Л. 36.

Рязанская кормчая 1284 г. является единственным древнерусским списком Кормчей Сербской редакции. Все другие списки известны от XV-XVIII вв. и потому представляют значительно меньший интерес для истории этой редакции на Руси.

Выходная запись Рязанской кормчей2 представляет собой литературное произведение, имеющее довольно сложную внутреннюю форму. Подвергнем ее формуляр членению на компоненты (I-VIII), а внутри них – на элементы (Э1-Э93).

I. Инвокация-преамбула № 1
Э1
Изволениемь отца
Э2 и свершениемь сына
Э3 и поспьшениемь святого духа
Э4 и милостию пресвятыя Богородицы
Э5 и преславные мученик Борис и Глеб
Э6 и святых преподобных отець наших
Э7 оуставльших намь святая правила вселенскых и поместных сборь
Э8 когда и в которои время
Э9 и на кых местех
Э10 собравшеся изложиша
Э11 и взаконивше оуставиша
Э12 и предаша нам
Э13 Богомь реченая
Э14 правила сия
Э15 Си же правила Никии же почитая
Э16 да не потаить от епископ и митрополит
Э17 зане повелено не таити
Э18 писана святыми отци
Э19 ни от всехь ведомыем быши3.

II. Наррация-интитуляция № 1 (от лица князей)
Э20
Во дни же благовернаго […]ца князя Ярослава
Э21 и брата его Феодора
Э22 Р[я]заньскыхъ князь
Э23 и [вели]кые княгыни матере ихъ Анастасьи
Э24 благодать и истина Иисуса Христа господа Спаса нашего
Э25 посветивши святую церковь рязаньскую
Э26 и в совокупление сбирающи
Э27 съ единогласьемь и духомь мирном,
Э28 веровавшее Христове благодати и святому духу

III. Салютация № 1 (от лица княгини и князей)
Э29
благоверная княгини рече:
Э30 Да ти дасть Богъ, отче,
Э31 за трудъ съ небесныи покои
Э32 не презре Богъ
Э33 в державе нашеи
Э34 церковъ вдовьствующь
Э35 сиречь безъ епископа
Э36 и безъ оученья святыхъ отець
Э37 Благодаримъ о сем Бога
Э38 и преосвященого Максима митрополита,
Э39 исполни бо желание
Э40 Богомь избранному пастырю
Э41 и учителю словеснаго стада правоверныя веры нашея
Э42 отцю нашему по духу
Э43 священому епископу Иосифу
Э44 богоспасеное области Рязаньские
Э45 О сем благодарит господьство наше
Э46 преподобьство твое, Иосифе,
Э47 еже о Христе приявъ писание се
Э48 от великаго владычества
Э49 преславнаго града Киева,
Э50 от него же отрасль мы быхом

IV. Интитуляция № 2 – преамбула № 2 (от лица епископа)
Э51
Азъ ж[е], епископъ [Ио]сиф Рязаньски,
Э52 испросивъ от митрополита протофроне сию,
Э53 преписахъ
Э54 на оуведение разуму
Э55 и на просвещение верным и послушающимъ
Э56 и за святопочившихъ князь Рязаньскых
Э57 и преосвщеных епископъ

V. Салютация № 2 (благопожелания епископу-заказчику)
Э58
Буди в любви писание се
Э59 господьству князии нашихъ
Э60 мир ти о господе
Э61 преосвященыи епископе Иосифе

VI. Наррация № 2 (от лица писцов)
Э62
Мы же разделивше на 5 частеи,
Э63 и списахомъ 80 днии:

VII. Дата
Э64
почахом ноября 1,
Э65 а кончахом декембря 19
Э66 в лето 6792,
Э67 солнечного круга 5,
Э68 а луньного 13,
Э69 закон[на]4 9-е,
Э70 индикта въ 13.

VIII. Аппрекация (от лица писцов)
Э71
Мы же, грешнии
Э72 и худооумнии,
Э73 моля вы слезно
Э74 отци и братья чтущии и преписующии
Э75 легко исправляющее чтете
Э76 а не злословьте
Э77 Христосъ же сподобитъ
Э78 вся ны
Э79 одесную себе стати
Э80 въ страшныи день Пришествия его
Э81 со всьми оугожьшими от века
Э82 ему же подобаеть всякая слава,
Э83 честь
Э84 и покланяние
Э85 с безначалнымь отцьмь
Э86 с присносущимь [......]
Э87 и с пресвятым Богомь
Э88 и животворящимь духомь
Э89 и ныня, и присно, и въ векъ векомъ,
Э90 аминь.
Э91 Въ истину право буди то
Э92 аминь
Э93 истолкованъ на трое.

В качестве заказчика кодекса запись называет «священого епископа Иосифа богоспасеное области Рязаньские» (VII: Э43-Э44). Это единственное достоверное известие о пребывании на рязанской кафедре этого владыки5. От его имени составлена особая часть выходной записи: «Азъ ж[е], епископъ [Ио]сиф Рязаньски, испросивъ от митрополита протофроне сию, преписахъ на оуведение разуму и на просвещение верным и послушающимъ и за святопочившихъ князь Рязаньскых и преосвященых епископъ…» (IV: Э51-Э57). Однако в формуле «во дни же Х1 и Х2, и Х3…», эквивалентной формуле «при Х1, при Х2, при Х3»6, в записи упомянуты Анастасия – вдова рязанского кн. Романа Ольговича (1258-1270) и их дети, Ярослав и Федор Романовичи («…Во дни же благовернаго [….]ца князя Ярослава и брата его Феодора Р[я]заньскыхъ князь и [вели]кые княгыни матере ихъ Анастасьи»; II: Э20-Э23). После смерти мужа 19 июля 1270 г. кнг. Анастасия, по-видимому, пребывала в качестве регентши при несовершеннолетних сыновьях. Срок ее правления продлился по меньшей мере до 19 декабря 1284 г. – даты завершения Рязанской кормчей.

Источники сообщают о трех сыновьях Романа Ольговича: кроме Ярослава и Федора, упомянутых в записи, он имел еще сына Константина7. Запись Кормчей о нем умалчивает, вероятно, как о младшем из наследников. К моменту написания Рязанской кормчей сыновьям Романа Ольговича и Анастасии должно было быть не менее 16-17 (Ярославу), 15 (Федору) и 13-14 (Константину) лет, если младший из них появился на свет уже после гибели отца. Согласно позднейшему (не ранее XV в.) преданию, Роман Ольгович был вызван в Орду ханом Менгу-Тимуром. Не желая отказаться от христианского вероучения, он будто бы порицал ислам, за что был казнен8. Почему при столь взрослых (по средневековым меркам) сыновьях правительницей в Рязани оставалась их мать – вдовствующая княгиня, неясно.

В другой раз кнг. Анастасия упоминается в записи как лицо, которому приписывается похвала митрополиту Максиму и епископу Иосифу. Похвала эта сформулирована в прямой речи от лица княгини. В этом мы усматриваем некоторое противопоставление княгини епископу Иосифу. Если последний фигурирует в качестве юридического автора особой части записи, то Анастасия таковым не является: «…благоверная княгиня рече…» (III: Э29-Э50). Именно рязанский епископ упоминается как лицо, безусловно задействованное в книгопроизводстве: «Азъ ж[е], епископъ [Ио]сиф Рязаньски, испросивъ от митрополита протофроне сию, преписахъ…» (Э51-Э53). Тем не менее салютация № 1 записи составлена таким образом, что оставляет впечатление о союзе в книжном деле княжеской («господьства»), и церковной власти («преподобства»), даже если реальная роль рязанских князей свелась к выражению удовлетворения по случаю создания местного списка Кормчей (III: Э29-Э50).

Обращает на себя внимание, что в инвокативной части записи упоминаются свв. Борис и Глеб – патроны рязанской епископской кафедры: «…и преславные мученик Борис и Глеб» (I: Э5). В Старой Рязани культ Бориса и Глеба – «сродников» и святых покровителей рязанских князей – был особенно популярным. Борисоглебский собор был одним из первых каменных храмов города. Он существовал уже по крайней мере в 1194 г.9 Согласно Никоновской летописи, умерший в этом году кн. Игорь Глебович был «…положен во граде Рязани в церкви каменои святых мученик Бориса и Глеба»10. До конца XII – начала XIII в. каменный храм Бориса и Глеба служил усыпальницей рязанских князей, будучи княжеским патрональным собором11. Рядом с ним – к северу или югу от храма – располагался «княж двор», точное местоположение которого, впрочем, не установлено12. На рубеже XII-XIII вв. Борисоглебский собор стал центром Рязанской епархии, местопребыванием владычной кафедры и усыпальницей местных архиереев13. В Повести о Василии Рязанском, сохранившейся в списках не ранее XVII в., Рязанская епархия названа «борисоглебской»14. После передачи Борисоглебского собора рязанской епископской кафедре функции княжеской церкви перешли Спасскому собору15.

Перенос столицы Рязанского княжества в Переяславль Рязанский после гибели Старой Рязани не изменил традиций почитания Бориса и Глеба как святых покровителей епископской кафедры. Об этом свидетельствует инскрипция жалованных грамот рязанских князей конца XIII – середины XIV в. епископам, сохранившая упоминание «святых мучеников Бориса и Глеба»: «а яз тако же даю святым мучеником и владыце», «…дал святым мучеником Борису и Глебу и отцу своему владыке…», «…дал святым мучеником Борису и Глебу и владыке…»16.

Заключительная часть записи (со слов: «Мы же разделивше на 5 частеи, и списахомъ 80 днии…») составлена от имени переписчиков кодекса (VI-VIII: Э62-Э93). Обозначение юридических авторов – епископа Иосифа (III: Э43, Э46, IV: Э51) и скрытых в обороте «мы же» писцов (VI: Э62, VIII: Э71) – указывает на них как на основных участников книгопроизводства. Однако не исключено, что особая роль Иосифа в изготовлении Кормчей подчеркнута в записи в силу особого отношения рязанских князей к главам местной епархии. По наблюдениям С.М. Каштанова, инскрипция жалованных актов рязанских князей епископам в XIV в. составлялась по типу инскрипции грамот светских властей митрополитам17. Ученый обратил внимание на то, что сходство ранних грамот рязанских князей епископам и московских князей митрополитам проявилось также в определении рязанских владык в качестве «отца своего». Московские князья употребляли эту формулу лишь в отношении митрополита, «не наделяя данным эпитетом архиепископов и епископов. Для рязанских князей первой половины XIV в. отцом (духовным) был местный архиерей – рязанский епископ»18. Эта отмеченная Каштановым особенность, безусловно, нашла отражение и в записи 1284 г., где епископ Иосиф именуется «отцом нашим по духу» (Э42). Впрочем, это определение в тексте рязанских писцов находится в прямой зависимости от текста послания Иакова-Святослава. В нем «отцом ми по духоу» именуется киевский митрополит Кирилл II. Тем не менее очевидно, что в сформулированных от имени рязанской княгини словах глава епископской кафедры определяется в тех же выражениях, что и киевский митрополит в послании болгарского деспота:

Послание Иакова-СвятославаВыходная запись Рязанской кормчей
…Богом избранному пастырю и оучителю словеснаго стада правоверныя веры нашея отцу ми по духоу святомоу преосвященномоу архиепископоу Кирилоу преславнааго града Киева, оучителя же всеи Роуси и светилника церквамъ богоспасенаго града Киева……Богомь избраному пастырю и учителю словеснаго стада правоверныя веры нашея отцю нашему по духу, священому епископу Иосифу богоспасеное области Рязаньские…

Запись не оставляет сомнения в том, что к 1284 г. в Рязани не осталось ни одного экземпляра Кормчей книги (Э15-Э19, Э25, Э30-Э36, Э39), что, безусловно, затрудняло функционирование церковной организации, препятствовало регулированию внутрицерковной жизни, решению догматических и обрядовых вопросов. Для создания рязанского списка Кормчей епископ Иосиф обратился в Киев к митрополиту Максиму, испросив у того «протофроне сию» (Э51-Э52). Совершенно очевидно, что термин «протофроне сия» является искажением понятия рсщфьиспнпт (первопрестольный). Титул рсщфьиспнпт применялся для обозначения первого среди митрополитов, а внутри митрополии так титуловался высший рангом епископ19. Этот титул в несколько искаженном на славянский манер виде (протофроня вместо протофронос) был применен болгарским деспотом Иаковом-Святославом в письме к киевскому митрополиту Кириллу II: «…пишу тебе, возлюбленный Богом архиепископе Кирилле протофроню…» (1261 г.(?)).

Послание Иакова-Святослава и выходная запись писца Иоанна-Драгослава 1262 г. на списке Кормчей, присланной в Киев из Болгарии, использовались писцами Рязанской кормчей для составления записи 1284 г.21 В ней слово «протофроня» было неверно истолковано и получило иную, нежели в послании Святослава, интерпретацию. Если в послании Святослава оно обозначает титул киевского митрополита («архиепископа»), то в записи Рязанской кормчей 1284 г. оно явно не имеет значения титула (IV: Э51-Э57). Вслед за С.В. Троицким (1960), считавшим, что так в Болгарии и в Древней Руси именовался официальный экземпляр Номоканона – оригинал для списываемых с него рукописей, Я.Н. Щапов полагал, что «протофроне сия» записи 1284 г. – употреблявшееся рязанскими писцами наряду с терминами «правила сия» и «писание се»22 обозначение авторитетного списка Кормчей книги, заверенного авторитетом церковной власти и не подлежащего изменению23.

В историографии нет единодушия по вопросу о том, использовался ли рязанскими писцами список Кормчей, присланный митрополиту Кириллу II болгарским деспотом Иаковом-Святославом, или существовал некий промежуточный киевский экземпляр, списанный с болгарской рукописи и послуживший непосредственным оригиналом Кормчей 1284 г. И.В. Ягич (1884), обнаруживший в языке Рязанской кормчей южнорусские формы («новый ять»; мена «ь» и «и»; мягкость шипящих; окончание с «ь» вместо «и»), полагал, что они «не допускают ни малейшего сомнения в том, что из Киева в Рязань был доставлен не подлинный южнославянский, болгаро-сербский экземпляр, а один из списков, сделанных с него в Киеве»24. Я.Н. Щапов (1978) писал, что «новый ять» (т.е. наличие буквы «ять» на месте «е») в Рязанской кормчей, а также другие языковые черты, свойственные и западным галицко-волынским, и восточным памятникам, не могут считаться безусловными признаками рукописей киевского происхождения, т.к. мы не располагаем репрезентативным материалом о языковых особенностях мало сохранившихся местных памятников XIII в.25

Принимая интерпретацию слова «протофроня» («протофроне сия»), предложенную С.В. Троицким, Щапов указывал, что в записи 1284 г. говорится, что из Киева в Рязань была испрошена именно «протофроне сия», т.е. список, окруженный «ореолом авторитета», а не его копия. Ученый полагал, что именно этот список, а не промежуточный киевский экземпляр, служил оригиналом Рязанской кормчей. Э.Д. Блохина (1967, 1969, 1970) показала большую зависимость Рязанской кормчей от ее протографа. Так, исследовательницей отмечались значительные и разнообразные югославянские (в частности, сербские) черты в языке и палеографии рукописи 1284 г. Основываясь на наблюдениях Блохиной, Щапов обратил внимание на специфику работы рязанских писцов. Так, некоторые переписчики Кормчей демонстрировали приемы письма, характерные для южнославянских кодексов XIII в., но появившиеся на Руси только к XIV-XV и даже XVI в. (лигатуры, письмо отдельных декоративных букв, приемы оформления концов столбцов и пр.). Пять писцов – I, VI, VII, VIII, IX – в основном сохраняли индивидуальную манеру письма, заимствовав из протографа лишь отдельные декоративные буквы. Писцы II, III, IV, напротив, оказались весьма зависимы от палеографических особенностей южнославянского протографа, однако сохранили черты своего языка. Писцы, переписавшие небольшие фрагменты текста (V, которому принадлежат 7+17 строк текста, и X, написавший 8 страниц [л. 318–321 об.]), были склонны к систематическому копированию оригинала вместе с его языковыми особенностями. В переписанном V и X писцами тексте отмечается соединение сербских языковых особенностей с собственно русскими26. Все это еще раз подтверждает зависимость писцов 1284 г. от «протофрони».

Идея Ягича-Троицкого-Щапова о стремлении писцов Кормчей как можно точнее копировать протограф кажется нам очень плодотворной. Подражание оригиналу проявилось и в безусловных текстуальных заимствованиях рязанских писцов из послания Святослава и записи Драгослава, явившись важной особенностью выходной записи 1284 г. (см. табл. 1), и в редакторской правке, вносимой непосредственно по ходу работы. В частности, явно непонятное рязанским писцам «протофроне сия» вставлено над словом «преписах»; имеются другие вставки и стертые места27. Однако следует признать, что достаточных оснований отказаться от гипотезы о присылки в Рязань киевской копии болгарской Кормчей, равно как и считать ее убедительной, у нас нет.

Таблица 1

Заимствования из послания Иакова-Святослава и записи Драгослава в тексте выходной записи Рязанской кормчей 1284 г.

Элементы формуляра записи 1284 г.Запись Рязанской кормчей 1284 г.Запись Иоанна-ДрагославаПослание Иакова-Святослава
Э1-Э14Изволениениемь отца, и свершениемь сына, и поспешениемь святого духа,Изволением отца, и свершением сына, и поспешением свя[того] духа, 
 И милостию пресвятыя Богородицы,и помощию святыя и пречистыя владычицу нашу Богородицу и приснодевы Марию, 
 и преславные мученик Борис и Глеб,  
 и святых преподобных отець наших,И святых и преподобных отець наших, 
 оуставльших намь святая правила вселенскых и поместныхсборь, когда и в которои время и на кых местех собравшеся изложиша и взаконившеуставивших нам святая правила вселенских и поместных соборов, къгда и в которое время и на кыих местех събравшиеся изложишу и правоверныя веру нашея и възаконивше 
 оуставиша и предаша нам Богомь реченая правила сия...Уставиша и предаша нам Богом реченых по апостольских преданиих… 
Э37-Э50Благодаримъ о сем Бога и преосвященого Максима митрополита, исполни бо желание  
 Богом избраному пастырю и учителю словеснаго стада правоверныя веры нашея отцю нашему по духу, священому епископу Иосифу Богом избраному пастырю и оучителю словеснаго стада правоверныя веры нашея отцу ми по духоу святомоу преосвященомоу архиепископоу Кирилоу преславнааго града Кыева, оучителя же всеи Роуси и светилника церквамъ
 богоспасеное области Рязаньские. богоспасенаго града Киева.
 О сем благодарит господьство наше преподобьство твое, Иосифе, еже о Христе приявъ писание се от великаго владычества преславнаго града Киева, И о семь благодари господиньство ми преподобьствие твое, еже о Христе и приявъ азъ писание святаего ти владычьства… Освященыи архиепископе всея Рускыя земля, благодръжавнаго родиа моего,
 от него же отрасль мы быхом их же отрасль и корень аз бых, святых праотец моих.
Э51-Э57Азъ ж[е], епископъ [Ио]сиф Рязаньски, испросивъ от митрополита протофроне сию, преписахъ на оуведение разуму и на просвещение верным и послушающимъ Пишу тебе, възлюбленыи Богомъ архиепископе Кириле, протофроню
   Того ради и азъ, испросивъ от патриарха и преписах и припустих
 и за святопочившихъ князь Рязаньскых и преосвященых епископь за святопочивших родители моих…
Э58-Э61Буди в любви писание се господьству князии нашихъ, миръ ти о господе, преосвященыи епископе Иосифе Буди все любо писание мое святыни твоеи и благослови господи твоему самъсъдръжащееся по благодати Божии и миръ ти о господи, преосвященыи и превъзлюбьленыи архиепископле
Э62-Э70Мы же разделивше на 5 частеи, и списахомъ 80 днии: почахом ноября 1, а кончахом декембря 19Мы же разделивше на три части, списахом за 50 днии: почявше месяца ноября 10 день, коньчяна же бысть месяца генваря 7 днь. 
 в лето 6792, солнечного круга 5, а луньного 13, закон[на] 9-е, индикта въ 13.  
Э71-Э89Мы же, грешнии и худооумнии,Азъ же хоудооумныи и многогрешныи Иоанъ, а зовомъ Драгославъ, 
 моля вы слезно отци и братья чтущии и преписующии легко исправляющее чтете, а не злословете,моля слезно отци и братия чьтущии и преписуущии ле[г]ко исправлеюще чьтете, а не злословите поняже не бех до тамо писець, но паче благословите и помянете, 
 Христосъ же сподобитъ вся ныХристос же да сподобит вся ны 
 одесную себе стати въ страшныи день Пришествия его со всьми оугожьшими от века, ему же подобаеть всякая слава, честь и покланяние с безначалнымь отцьмь с присносущимь [......] и с пресвятымь Богомь и животворящимь духомь и ныня, и присно, и въ векъ векомъ…Одесноую его стати въ страшныи день Пришествия его съ всеми оугожьшими ему от века, ему же подобает всяка слава, честь и покланяние со безначальнымъ отцемъ, и с присносущным сыном, и с пресвятым благимъ и животворящимъ духом всегда и ныне, и присно, и в векы век. 

Заказ на изготовление Кормчей был срочным. Об этом свидетельствует не только указание на время, затраченное на переписку Кормчей («80 днии»), но и то, что в работе участвовало 10 писцов28, разделивших свой труд «на 5 частеи» и использовавших для быстроты письма многочисленные лигатуры по всему тексту29. Рукопись весьма объемистая (402 листа) и крупноформатная: 238 (основание) х 338 (высота) мм.30 Если следовать записи, в один день коллективными усилиями переписывалось в среднем 5,03 листа текста (402:80). Однако если писцы действительно начали переписывать Кормчую 1 ноября, а закончили ее 19 декабря (VII: Э64-Э65), книгописные работы должны были продолжаться не 80 (как указано в записи), а 49 дней, включая воскресенья и праздники. Таким образом, очевидна ошибка в дате.

Не исключено, что причиной ошибки послужили сведения записи болгарского писца Иоанна-Драгослава: «мы же разделившее на три части списахом за 50 днии, почявше месяца ноября 10 день, кончяна же бысть месяца генваря 7 днь». Указание «списахом за 50 днии» записи Драгослава рязанские писцы могли некритически скопировать в своей записи, приняв число .н. (50) за число .п. (80): «и списахомъ 80 днии». Это предположение находит косвенное подтверждение в практике цитирования записи Драгослава в позднейших списках Кормчей сербской редакции31.

Вероятно и то, что под влиянием записи Драгослава оказалось не указание на число дней, ушедших на переписку Кормчей, а дата начала книгописных работ в Рязани. В таком случае придется допустить, что указанное в записи Драгослава «почявше месяца ноября в 10 день» трансформировалось в «почахом ноября 1» в записи 1284 г. Если признать верной младшую дату Рязанской кормчей, указанную в записи, – 19 декабря, книгописание должно было начаться не 1 ноября, а 1 октября: период между 1 октября32 и 19 декабря как раз составляет 80 дней, включая воскресные дни. В таком случае фактический автор записи под влиянием протографа неверно указал не число дней, а месяц: «ноября» вместо правильного «октября»:

Запись ДрагославаЗапись Рязанской кормчей 1284 г.
…Мы же разделивше на три части списахом за 50 днии: почявше месяца ноября 10 день, кончяна же бысть месяца генваря 7 днь……Мы же, разделивше на 5 частеи и списахом 80 днии: почахомъ ноября 1, а кончахомъ декабря 19 в лето 6792…

Ошибка могла вкрасться именно в дату начала книгописных работ, а не в дату их окончания: писец едва ли мог перепутать день завершения Кормчей, совпадавший с датой составления записи. Тем не менее, А.В. Поппэ считает это предположение невероятным: 1 октября 1284 г. приходилось на воскресенье, «когда даже такой богоугодный труд не начинали»33.

Однако 1 октября отмечается день Покрова пресвятой Богородицы и память преподобного Романа Сладкопевца34 – патронального святого погибшего в Орде рязанского кн. Романа Ольговича. Намек на покровительство Богородицы содержится в инвокации записи Рязанской кормчей: «…и милостию пресвятыя Богородицы» (I: Э4) и может быть рассмотрен как косвенное подтверждение правильности предположенной даты – 1 октября вместо 1 ноября. Именно к 1 октября – дню Покрова Богородицы и памяти Романа Сладкопевца – в Рязани могли приурочить столь важную для владычной кафедры работу, как составление местного списка Кормчей. Упоминание Богородицы в инвокативной части выходной записи 1284 г., в целом нехарактерное для текстов этой разновидности, нельзя объяснить простым заимствованием из записи Драгослава. Дословно совпадающая в начальной своей части с инвокацией записи Драгослава, запись 1284 г. отличается от нее включением упоминания свв. Бориса и Глеба и иначе сформулированным упоминанием Богородицы. Именно поэтому мы считаем этот компонент формуляра важным для прояснения хронологии записи:

Запись ДрагославаЗапись Рязанской кормчей 1284 г.
Изволением отца, и свершением сына, и поспешением свя[того] духа, и помощию святыя и пречистыя владычицу нашу Богородицу и приснодевы Марию, и святых и преподобных отець наших…Изволениемь отца, и свершениемь сына, и поспешениемь святого духа, и милостию пресвятыя Богородицы, и преславные мученик Борис и Глеб, и святых преподобных отець наших…

Сравнивая число года записи Рязанской кормчей – 6792 – с другими элементами даты (круг солнца, круг луны, индикт) легко убедиться, что они не согласуются между собой и не соответствуют табличным. Иными словами, они либо исчислены нетрадиционным для восточнохристианской пасхалии способом, предусматривающим деление числа года от Сотворения мира на 28 (круг солнца), 19 (круг луны) и 15 (индикт), либо ошибочны. Так, 6792 году соответствуют 16-й круг солнца (в записи – 5-й), 9-й круг луны (в записи – 13-й), 12-й индикт (в записи – 13-й). При этом только 13-й индикт указан правильно: он действительно соответствует периоду с 1 ноября (октября?) – 19 декабря 1284 г. (при мартовском начале года для месяцев с сентября по февраль индикт больше табличного на 1). Несоответствие же других элементов даты (кроме числа года и индикта) можно было бы попытаться объяснить влиянием записи болгарского писца Иоанна-Драгослава, от которого, как мы видим, рязанские писцы были очень зависимы.

Как известно, в украинских и русских списках XV-XVII вв. записи Драгослава имеется дата, по-разному интерпретируемая исследователями. В Уваровском списке середины XV в. (ГИМ. Увар. № 205) читаем: «…написана же бысть сия Зонара в лето 6778 ендих въ днии благовернааго царя Костянтина… списахом за 50 днии: почавшее месяца ноября 10 д(е)нь, кончяна же бысть месяца генваря 7 д(е)нь…». Известны и иные варианты даты болгарского списка: «…в лето 6770 индикта 5…» (РГБ. Рогожск. № 252, середины XV в.), «…в лето 6770 осмое…» (Львовский список, 1565 г.); «…в лето 6770-ное 78…» (ГИМ. Барс. № 157, второй половины XVI в.)35. Таким образом, имеются основания для чтения даты и как 6770 год, и как 6778 год. Рассмотрим подробнее хронологические показания позднейших списков записи Драгослава и записи 1284 г. (табл. 2).

Таблица 2

Элементы даты в списках записи Драгослава и в записи Рязанской кормчей 1284 г.

Элемент даты Драгослава 6778 г. (по списку ГИМ.Увар. № 105)Запись Иоанна-Драгослава 6778 г. (по списку Барс. № 157, Львовск. список)Запись Иоанна-Драгослава 6770 г. (по списку РГБ. Рогожск. № 252)Запись Иоанна-кормчей 6792 г.Запись Рязанской даты в записи или его табличное значениеНаличие элемента
Круг солнца---5В записи
 22616Табличное значение
Круг луны---15В записи
 141469Табличное значение
Индикт--513В записи
 1313512Табличное значение

Таблица дает наглядное представление о том, что никаких текстологических оснований для предположения, что какие-то элементы даты (кроме указания на числа месяцев года, о чем говорилось выше) могли быть заимствованы из записи Драгослава, нет. Развернутая дата, в которой наличествуют несколько элементов, кроме числа года, характерна именно для записи рязанских писцов. Как показал Я.Н. Щапов, позднейшие (XV-XVII вв.) списки записи Драгослава, могут свидетельствовать, что в оригинальном тексте кроме числа года присутствовало указание на индикт (5). Ученый отмечал, что хотя в сохранившихся списках написание даты ближе к 6778 г., «другие, более достоверные данные говорят в пользу 6770 г.»: в списках, где имеется указание не только на число года, но и на индикт, «присутствует цифра 5». Пятый индикт соответствует 6770 г.; в то время как индикт 6778 г. – 13. «Деспотом болгаром» (как и в записи) Святослав титуловался до 1270 г.; в 1270 г. он именуется императором-царем. Наконец, по мнению Щапова, «на 1262 (6770) г. указывает также дата начала работы писцов – 10 ноября. В 6770 г. 10 ноября приходилось на четверг, а в 6778 г. – на воскресенье, когда работать было запрещено»36.

Ранее мы высказали предположение, что в записи 1284 г. могли быть объединены хронологические показания какой-то другой рукописи. При этом элементы первоначальной даты рязанскими писцами были перепутаны (круг солнца указан вместо круга луны, а число «9» перед словом «индикта» некритически скопировано и исправлено на число 13 (уже после слова «индикта»), но не вычеркнуто). Предположенный 9-й индикт соответствует 6789 (1281) году. Этому же году соответствует 13-й круг солнца и 6-й круг луны. При этом число круга луны на единицу больше, указанного в записи (5). Это навело нас на мысль о том, что элементы даты (кроме числа года) могли быть скопированы фактическим автором записи 1284 г. из протографа Рязанской кормчей. Мы предположили, что если этот протограф действительно был помечен 6789 (1281) г. и другими соответствующими ему элементами даты (13-й круг солнца, 6-й круг луны и 9-й индикт), это может свидетельствовать в пользу существования промежуточного киевского списка Кормчей – непосредственной копии списка Иоанна-Драгослава, присланного в Киев из Болгарии37. Однако никаких данных, подтверждающих это гипотетическое предположение о киевском списке 1281 г., нет.

Пытаясь согласовать между собой хронологические показатели записи Кормчей, А.А. Романова отметила, что «в западноевропейском цикле обращения круга солнца для 1284 г. (вычислен по формуле CS=R+9/28) номер круга солнца будет 5, номер года в лунном цикле – золотое число – 12 (начиная с января 1285 (6793 сентябрьского и 6792 мартовского) – 13). Кроме того, индикт для сентября-февраля 6792 мартовского года будет равен 13 (номер индикта сменился 1 сентября 6793 сентябрьского года, опережающего мартовский на полгода)»38. В отношении числа «9» после слова «закон[на]» исследовательница пишет, что его «можно объяснить либо опиской, либо указанием на номер года в цикле луны»39. Почему рязанские писцы, зависимые от своего оригинала и допустившие ошибки даже в указании на день начала работ и на время, затраченное на переписку кодекса, вдруг проявили эрудицию и обратились к европейской системе летосчисления, Романова не поясняет.

На изготовление пергамена Рязанской кормчей должно было уйти не менее 201 шкуры (формат этого кодекса объемом в 402 листа предусматривает сложение листа in-plano вдвое). Формат рукописи зависел не только от числа сложений листа in-plano, но и от исходного размера шкуры, предназначенной для кроя. Считается, что размер шкуры молочного теленка составляет 500 х 700 мм (3500 см2)40. Однако шкура могла быть значительно бьльшего и значительно мйньшего, нежели 500 х 700 мм размера в зависимости от породы и возраста животного, кожа которого использовалась для изготовления пергамена. Кроме того, чтобы избежать лишних отходов при крое драгоценного пергаменного листа, необходимо было подбирать шкуры оптимального размера. Например, чтобы получить кодекс форматом 175 х 215 мм (376,3 см2), необходимы шкуры животных, размер которых не должен быть меньше, но и не слишком превышает 360 х 440 мм (1584 см2). Иными словами, нужны шкуры такого размера, который допускал бы образование из листа in-plano четырех листов форматом 40 (с учетом того, что при крое выбраковывалось примерно 25-35% кожи). При этом стандартная восьмилистная тетрадь образовывалась в результате наложения один на один двух листов in-duo, сложенных дважды по ширине, а затем разрезанных.

Пергамен Кормчей добротной выделки41, хотя отнюдь не роскошный (порчен штопаными дырами, мясная и волосяная стороны листа имеют выраженные отличия и т.д.), однако достаточно эластичный, мягкий и светлый. Структура пергамена неодинакова. Некоторые листы растянуты до полупрозрачности, другие достаточно плотные. Переписка Кормчей потребовала от заказчиков финансовых затрат для приобретения орудий и материалов для письма, оплаты труда десяти писцов, а также линовальщиков и переплетчиков. Значительных расходов требовала и оплата услуг, прокорма и проезда доставщиков оригинала Рязанской кормчей из Киева и обратно – из Рязани в Киев. Украшена Кормчая скромно: в тексте встречаются тонкие киноварные инициалы, а в заголовках – элементы вязи и множественные лигатуры. Ее оформление дополнительных затрат от заказчиков не требовало, и было выполнено самими писцами. Учитывая подчеркнуто особую роль епископской кафедры в переписке Кормчей, а также то, что два достаточно продуктивных ее писца – VI и VIII – определили себя в пометах у номеров тетрадей как поп («попова [тетрадь]»42) и «чернец» («Иван чернец»43), можно предположить, что рукопись изготавливалась штатом книгописцев из духовных лиц, возможно, в епископском скриптории. В этом мы усматриваем еще одну вероятную причину того, что роль князей-заказчиков в записи четко не определена: штатом владычных писцов распоряжался епископ, а не глава светской власти в Рязани.

Совершенно не ясно, где именно была переписана Кормчая. Г.И. Вздорнов (1981) не сомневался, что местом ее изготовления был Переяславль Рязанский. Действительно, летописи сохранили описание трагической гибели Старой Рязани и уничтожения ее населения в декабре 1237 г.44 Катастрофические последствия набега монголо-татар ярко отражены в состоянии культурного слоя Старой Рязани. Следы пожаров и сгоревших построек сочетаются здесь с раскрытыми археологами братскими могилами, наполненными изрубленными и обезглавленными трупами, а также ямами-костницами с захороненными в них человеческими головами45. В преамбуле № 2 записи Рязанской кормчей содержится явный намек на избиение Рязани в 1237 г., гибель нескольких рязанских князей в сражениях с монголо-татарами или в татарском плену и, возможно, на мученическую гибель в Орде в 1270 г. кн. Романа Ольговича: «…и за святопочившихъ князь Рязаньскых и преосвщенных епископъ…» (IV: Э56-Э57).

Археологический материал свидетельствует о том, что с жителями Старой Рязани татары расправились со звериной жестокостью. Им рубили головы, отсекали кисти рук. Открыты захоронения расчлененных на части тел, погребения взрослых мужчин и женщин с детьми; обнаружено захоронение беременной женщины. Очевидно, что трупы убитых долгое время оставались не погребенными, пролежавшими «снегом и льдом померзнувшие». Их хоронили закоченевшими, чем (а не нарушением христианской обрядности) объясняется разнообразное положение рук пог

В 1993–1995 гг. у автора этого сообщения находились в работе царские врата XVI в. (с переделками XVII в.)1, поступившие из АОМИИ в связи с подготовкой выставки «Резные иконостасы и деревянная скульптура Русского Севера». Врата, вывезенные в 1982 г. из с. Яренск Ленского р-на Архангельской обл., относятся к достаточно распространенному в XVI в. типу2: навершие-коруна подковообразной формы; плоскости филенок покрыты сквозной резьбой на тонких пластинках, закрепленных на цветном фоне, для создания которого под резьбой проложен тонкий слой слюды и листы крашеной бумаги; филенки отделяются друг от друга полуваликами, также покрытыми резьбой; стык створок прикрыт резным валом-нащельником. Живописные композиции четырех евангелистов и Благовещения заключены в выступающие киотцы, увенчанные выгнутой кровлей с пятью луковичными главками. На валиках ромбовидные перехваты, в данном случае – с живописными поясными изображениями праотцев и пророков (Илии, Софонии, Захарии, Моисея, Давида, Даниила, Соломона, Ионы, Исайи, Иакова и др. – часть изображений плохо сохранилась и не атрибутирована)3.

В ходе реставрации врата были размонтированы и из них было извлечено 18 листочков бумаги разной длины, но примерно одинаковой ширины (7,5–8,5 см), и несколько мелких обрывков. Только у одного из листов на незакрашенной обратной стороне не оказалось текста.

Бульшая часть найденных текстов представляет собой фрагменты деловых документов, составленных в Сольвычегодском уезде в местных земских органах власти4. Среди них – платежная отпись в приеме четвертных и иных сборов, поручная запись 1619 г. (оба документа – с упоминанием Соли Вычегодской, т.е. самого города); выписка из приходной книги, сохранившая название села Вондокурского; сильно пострадавший текст 1620 г., возможно, являющийся записью выбора к какой-то земской должности. Еще несколько документов имеют единое происхождение: это составленные в Алексинском стане отписи (расписки) и список с одной из них в том, что некая Марина Ларионова жена полностью рассчиталась с миром по долгам прежних лет и впредь алексинским крестьянам до нее «дела нет никак никоторыми делы». Одна из отписей этого комплекса датирована 1638 г. Особняком среди перечисленных бумаг по своему содержанию стоит разорванный по вертикали столбец – отписка о «расследовании», проведенном в августе 1642 г. старцами и вкладчиками после того, как в монастырском «чюлане» был обнаружен некто Федька Зыков (вероятно, родственник кого-то из насельников монастыря), лежащий там с ножевой раной «ниже пупа». Название монастыря полностью не сохранилось, но, учитывая его возможное местоположение (исходя из сопутствующего комплекса текстов), достаточно легко восстанавливается по первым слогам: это Николо-Прилуцкий монастырь, находившийся на берегу Северной Двины в Ярокурском стане Устюжского уезда5.

Однако наибольший интерес среди бумаг, находившихся в царских вратах, представляют пять листочков, которые сложились в грамотку – письмо резчика Федора родителям, относящееся, судя по дате в тексте, к 181 (1673/74) г.6 (рис. 1). Написанное ровным, легким почерком грамотного человека, для которого написание письма – не в труд (хотя и с некоторыми помарками, выдающими спешку автора), оно сравнительно несильно пострадало: утрачены несколько строк в середине письма и его конец, на л. 3 и 5 – небольшие подпалины справа. Вот эта грамотка:

/л.1/ Государыне моей матушке родителницы | предобрыя голубицы пустынныя вдовства | смиренного заклепалныя голубицы пита | телницы моея возлюбленныя ластовицы | благообразныя молитвою сво[ею] яко | древо посреди винограда Богом насажде[нна]го | прозябшия честными своими дланми мене воздоившия | и всякую тяготу мене ради претерпевшия /л.2/ чая покоя животу своему. Государыне моей ма | тушке, Феодосие Ильишне, сынишко твой Федка | благословения прошу и много челомъ бью. | Умилостивися, государы* моя матушка, Феодосия | Ильишна, сошлите мои переводы для ради | Христа Бога. А буди не захочет жена моя | отдати переводов, и вы не учините ж** так, | что не взять да не отослать. А яз ведаю ея, | что она не захочет отдать, и об том тебе государю | своему батюшку Георгию Лазаревичу /л.3/ да и государыне моей матушке Феодосие | Ильишне пишу, что милостивы будите, не от | рините своея сироты от своего*** бла | гословения, подержите ея у себе | а ко мне лише бы переводы дошли. И так | азъ на ч[т]о ся у Господ[а] милости прошати [ско] | ро и домой буду. А писал яз к вам б[у] | ду на весну нынешняго рпа [...]**** | /л.4/ …ском монастыре делал киот, и они велми гораздно по | дивилися тому*****. А переводъ сам вымышлял, | мне кажется и некорысно, а они велми дивятся, | да велят мне достигать своих переводов оть | твоего благословения: попекися де ты тем, | чтобы де тебе отслал отець твой переводы, | а то де ты о том не пекися, како места дости | гать, то де не твоя печаль – наша, лише де дошли бы пе | реводы, а место де готово. А так де нам выгово /л.5/ рить слово за тя, спрошают де переводов, а у тя де н[ет] | чем похвалиться. А того не помысли, что манять де | у него переводов даром, они не мастеровые лю | ди, духовные. А станешь отъсылать, и ты вели от | дать митрополичю мастеру певчему Луке | Амбросимовичю или в Ростове въ Богоя[вленском] | монастыре архимариту Герасиму. Милости[вый] | мой батюшко Георгий Лазаревичь, буди…7

*так в тексте
** ж смазано
*** с написано поверх ошибочного в
**** далее часть текста утрачена
***** зачеркнуто 2 или 3 буквы

Это короткое письмецо донесло до нас не только живую речь современника митрополита Ионы Сысоевича, но и яркие детали семейных отношений и профессиональной деятельности мастера.

Что касается стиля, то в тексте отчетливо выделяются два пласта. Сначала это вычурное «плетение словес» в обращении автора к матери, выдающем его знакомство с книжной культурой, но в то же время преисполненном искреннего чувства любви, благодарности и почтения к матушке. За торжественным зачином следует вполне обычное этикетное приветствие8 (опять обращенное только к матери) и основная часть письма, написанная простым, повседневным языком. Высокопарное обращение-зачин письма, возможно, является прямым заимствованием из какого-то литературного произведения. В этом случае становится объяснимым несоответствие между именованием Феодосии Ильинишны (Ильишны) вдовой («голубицы пустынныя вдовства смиренного») и пребыванием в добром здравии отца автора – Георгия Лазаревича (чуть ниже автор обращается с просьбой к обоим родителям).

Что же послужило поводом для этого письма? Его автор, Федор Георгиевич находится в отъезде, в надежде получить некое место работы. Он – опытный мастер, у которого уже есть запас образцов-эскизов резных работ – «переводов»9. Возможно, что эти эскизы и работы по ним создавались под руководством отца мастера («от твоего благословения»), а это означает, что и Георгий Лазаревич мог быть резчиком, обучившим своему мастерству сына: потомственность занятий была типична для средневекового ремесла. Теперь же заказчики требуют предъявления образцов – это главное условие получения работы. Почему-то Федор оставил свои эскизы дома, у жены, и опасается, что та, по строптивости характера или какой-то другой причине, не захочет их отдать. Он умоляет родителей забрать «переводы» во что бы то ни стало, даже если им придется содержать его жену, пока он не вернется домой. Федор уже хорошо зарекомендовал себя там, где он сейчас находится: он сделал для «…ского» монастыря киот, создав эскиз на месте («перевод сам вымышлял»). Мастер требователен к себе, он не считает эту свою работу безукоризненной («мне кажется, и не корысно10»), но не может простодушно не похвастаться восхищением заказчиков – «они велми гораздно подивилися тому». Возможно, что они высоко оценили не только достоинства выполненной работы, но и творческую самостоятельность мастера. Известно, что резчики, как и иконописцы, использовали в работе лицевые подлинники: так, в 1667 г. резчики, переведенные из Воскресенского монастыря в Коломенское, взяли с собой «две книги мастерские к резному делу в лицах»11. Вероятно, оригинальные эскизы резьбы могли стать объектом посягательств недобросовестных конкурентов, и Федор успокаивает отца: «Того не помысли, что манят… переводов даром: они не мастеровые люди – духовные».

Кто же эти «духовные», готовые ходатайствовать за мастера-резчика? Скорее всего, это их имена и названы в письме: «митрополичий мастер» певчий Лука Амбросимович и архимандрит Ростовского Богоявленского монастыря Герасим12. Посыльный должен передать им эскизы, чтобы они могли «выговорить слово» за Федора, но перед кем? Кто является главным заказчиком и «спрошает… переводов»? Дата в письме и упоминание Ростова дают возможность предположить, что речь идет либо о самом митрополите Ионе Сысоевиче, либо о ком-то из его непосредственных помощников в организации созидательной деятельности в Ростове и Ростовской епархии. Скорее всего, что именно в Ростов прибыл в поисках работы Федор, и здесь он и выполнил упоминаемый киот – может быть, для Богоявленского монастыря. Однако, искомое место находилось, кажется, не в самом Ростове. Об этом говорит как то, что из двух возможных ходатаев, по-видимому, только архимандрит Герасим пребывал в тот момент в Ростове (его местонахождение уточнено в письме), так и то, что после присылки образцов и получения места Федор Георгиевич собирается скоро быть домой. Не там ли, в родном городе резчика, находился и митрополичий мастер Лука, который, вероятно, мог переслать образцы в Ростов по своим каналам? Если эти предположения верны, то речь идет о каком-то из городов обширной Ростовской епархии, откуда родом Федор Георгиевич и где в 70-е годы XVII в. работают мастера митрополита Ионы. Однако определить, что это за город, пока не представляется возможным.

Находка письма позволяет предполагать причастность одного из мастеров этой семьи к реставрации царских врат: либо Георгий Лазаревич, получив письмо от сына, использовал его при поновлении, либо это сделал сам Федор, почему-то не сумев отправить письмо родителям, но сохранив дорогую бумагу.

Фрагменты документов, найденные под резьбой вместе с письмом, отчасти проливают свет на историю этих царских врат, но не на биографию автора письма. Столбцы, утратившие за десятилетия свою ценность, были позаимствованы мастером (или мастерами) из волостного архива в Сольвычегодском уезде, там, где царские врата поновлялись после присылки из какого-то другого места. Напомним, что они были обнаружены в селе Яренск Ленского р-на, а сень от них – в с. Юрьев Наволок Красноборского р-на. Эти врата, созданные во второй трети XVI в.13, попали на Север из центральных районов России. Трудно сказать, когда были разделены части памятника; возможно, что высокая, массивная сень сразу не вписалась в иконостас той церкви, в которую она была прислана вместе с вратами. Что же касается самих врат, то, исходя из географической привязки обнаруженных при их реставрации документов, очевидно, что первоначально они предназначались не для той церкви, в которой были найдены. Можно попытаться примерно определить один из первых пунктов в их путешествии по северным храмам.

Необходимость поновления после того, как врата попали на Север, вероятно, была вызвана тем, что они пострадали во время перевозки, хотя возможно, что они достаточно обветшали уже на старом месте, и поэтому пришлось менять истлевшую бумагу, утратившую блеск слюду, поломанные резные пластины и т.д. Мастер, который, может быть, сопровождал ценную посылку, а, может быть, был вызван для работы из ближайшей округи, приводит их в порядок на месте, непосредственно в помещении церкви, где врата должны быть установлены, или, что скорее, в трапезной этой церкви. Трапезные северных церквей обычно были местом мирских сходов и хранения земских архивов. Попавшиеся под руку старые бумаги мастер разрывает на полоски, прокрашивает синей и красной краской и закладывает внутрь врат, под слюду. На лоскутках бумаги сохранились названия Алексинского стана Сольвычегодского уезда и Николо-Прилуцкого монастыря, расположенного в пограничном с Алексинским станом и чересполосном с ним Ярокурском стане Устюжского уезда. Сколь велика была эта чересполосица, видно по существованию в Алексинском стане погоста Ярокурье, в котором из двух церквей одна стояла на устюжской земле, а другая – на усольской14. Не могли ли наши врата оказаться в одной из церквей этого «приграничного» района по реке Удиме, где в земском архиве как раз и упоминались бы местности обоих станов? Вполне мог бы претендовать на помощь из митрополии в виде царских врат и соседствующий с Ярокурьем небольшой Николо-Прилуцкий монастырь, полностью разоренный литовцами в Смутное время и восстанавливавшийся на протяжении XVII в.15

Итак, обнаруженное при реставрации письмо донесло до нас доселе неизвестные имена мастеров, участвовавших в осуществлении замыслов митрополита Ионы Сысоевича по украшению храмов Ростовской митрополии. Это митрополичий мастер Лука Амбросимович, автор письма, провинциальный резчик Федор Георгиевич, и, возможно, его отец Георгий Лазаревич. Обнаружились любопытные подробности их профессиональной деятельности, касающиеся роли образцов-«переводов», порядка получения работы у ростовского митрополита и т.п. Автор этого доклада был бы рад, если бы его материал оказался полезен для дальнейшего исследования незаурядного произведения русского искусства и, если ставить проблему шире, истории русского художественного ремесла XVI–XVII вв.

Автор признателен Ирине Павловне Кулаковой, Татьяне Михайловне Кольцовой, Наталье Георгиевне Самойлович, словом и делом помогавшим при подготовке доклада.

  1. Архангельский областной музей изобразительных искусств, 122-ДРС. Створки: 168х47,8х7; 167,5х43,5х7,5. Дерево, слюда, левкас, темпера. Резьба по дереву, темперная живопись, золочение. Сень от этих царских врат была вывезена в 1981 г. из с. Юрьев-Наволок Красноборского р-на Архангельской обл. (АОМИИ, 123-ДРС, 125-ДРС).
  2. См.: Соболев Н.Н. Русская народная резьба по дереву. М.–Л., 1934. С. 192–200; Левина Т.В. К вопросу о методике определения времени создания резных царских врат иконостаса первой половины – середины XVI в. // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1990. М., 1992. С. 371–388; Сизоненко Т.Д. О ветхозаветной символике царских врат // Иконостас. Происхождение – Развитие – Символика. М., 2000. С. 503.
  3. Резные иконостасы и деревянная скульптура Русского Севера: Каталог выставки. М.–Архангельск, 1995. Каталог. № 43. С. 142.
  4. В каталоге выставки ошибочно указано, что это документы XVII-XVIII вв. из Сольвычегодской приказной избы, т.е. относящиеся к воеводскому управлению.
  5. См. Богословский М.М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. Т. 1. М., 1909. С. 72. Заметим кстати, что фамилия «Зыков» неоднократно встречается в писцовых и переписных книгах Великого Устюга второй половины XVII в. (См.: Устюг Великий. Материалы для истории города XVII и XVIII столетий. М., 1883).
  6. Дополнением к датировке является водяной знак на листках 4 и 2 – «голова шута». Аналогичные филиграни датируются 70-80-ми гг. XVII в. (Водяные знаки рукописей России XVII в. / Сост. Т.В. Дианова, Л.М. Костюхина. М., 1980. №№ 454, 455, 455-а, 457, 458, 459 и др.).
  7. При публикации выносные буквы вводятся в строку, надстрочные знаки не воспроизводятся. Сокращенное написание слов (гсдрь, мнстрь и т.п.) раскрывается. Чтение утраченных букв по смыслу воспроизводится курсивом в квадратных скобках. Конец строки отмечается знаком |. Подлинник письма в настоящее время хранится в АОМИИ, врем. хран. № 07105.
  8. Подобные этикетные приветствия см., напр.: Памятники деловой письменности XVII века. Владимирский край, М., 1984. С. 287 и др., а также: Московская деловая и бытовая письменность XVII в. М., 1968; Грамотки XVII – начала XVIII в. М., 1969. На фоне общей традиции еще более очевидно, насколько необычно вступление к публикуемому письму.
  9. Этот термин менее привычен, чем практически равнозначный ему «подлинник» («лицевой подлинник»), однако и он был в свое время достаточно широко распространен (см., напр., Ровинский Д. Русские народные картинки. СПб., 1881. Кн. V. С. 14; Переводы с древних икон, собранные иконописцем В.П. Гурьяновым. М., 1902 и др.).
  10. В данном случае речь идет не о выгоде, а о качестве выполненной работы. В.И. Даль приводит следующие значения слова «корыстный» (по отношению к вещи): хороший, лучший, годный, красивый (Толковый словарь живого великорусского языка. Т. II. И–О. М., 1955. С. 171).
  11. Мнева Н.Е., Померанцев Н.Н., Постникова-Лосева М.М. Резьба и скульптура XVII в. // История русского искусства. Т. IV. М., 1959. С. 310; см. также Мальцев Н.В. Искусство декоративной резьбы и деревянной скульптуры Русского Севера // Резные иконостасы и деревянная скульптура Русского Севера: Каталог выставки. С. 17.
  12. Найденное письмо позволяет дополнить данные П. Строева, у которого Герасим указан как архимандрит Богоявленского монастыря в 1680–1688 гг. На 1673 г. в списке архимандритов монастыря приходится пробел: упоминание Антония в ноябре 1688 г., Нифонта – в июле, ноябре 1677 г., далее – Герасим (см. [Строев П.] Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской Церкви. СПб., 1877. Стб. 340). В литературе имя архимандрита Герасима постоянно связывается с постройкой церкви Иоанна Богослова на реке Ишне (1687). См., напр. Крылов А.П. Историко-статистический обзор Ростовско-Ярославской епархии. Ярославль, 1861. С. 202; Титов А.А. Ростовский уезд Ярославской губернии. Историко-археологическое и статистическое описание. М., 1885. С. 461-462; Федотова Т.П. Вокруг Ростова Великого. М., 1987. С. 27; и др.
  13. Т.В. Левина относит этот памятник к той же типологической группе царских врат, которая рассмотрена ею в указанной выше статье. Следует отметить, что она не включает в эту группу царские врата 1562 г. из церкви Иоанна Богослова на Ишне, имеющие, по мнению исследователя, иное художественное решение (см. Левина Т.В. Указ. соч. С. 388).
  14. «Погост в Ярокурье, церковь Рождества Христова…, а стоит тот храм на устюжской земле. Строенье, образы и ризы, и книги, и все церковное строенье писано в устюжских писцовых книгах. Да на том же погосте под колоколницею церковь Илья Пророк стоит на усольской земле» (Богословский М.М. Указ. соч. Т. 1. С. 23).
  15. См. Полный православный богословский энциклопедический словарь. Т. II. СПб., изд. П. Сойкина, б.г. Стб. 1652.

Православная книга – богослужебная, историко-биографическая, учебная – играла ведущую роль в обеспечении единства ментальности и идеологии русского общества периода средневековья, а после возникновения в 1564 г. первой отечественной типографии постоянно возрастают ее доступность и культурно-просветительское значение. Практически до начала XVIII в. Московский печатный двор (МПД) оставался монополистом в сфере производства печатных книг. Разнообразные аспекты деятельности этой крупнейшей государственной мануфактуры (политико-идеологический, редакционно-издательский, производственный, коммерческий) отражены в многочисленных документах Приказа книгопечатного дела (См.: Российский государственный архив древних актов. Фонд 1182. Опись 1). Так, в них описаны интересные формы централизованного развоза придворными «трубниками» и «мастерами» МПД тысяч книг в десятки городов страны, а также передачи их в многочисленные торговые ряды столицы для последующей реализации (1620-е – начало 1630-х гг.). Однако совершенно уникальной, не имеющей аналогов не только в отечественной, но и в европейской истории культуры, следует признать информацию, заключенную в «приходных книгах» лавки Московского печатного двора на Никольской улице, в которых регистрировался ход розничных продаж его изданий. Этот бесценный источник, охватывая целую треть века (с 1632 по 1665 г.), содержит десятки тысяч персонифицированных записей об актах продажи с указанием имени, фамилии (или патронима), отчества (для верхов общества), сословной принадлежности, места жительства (иногда с точностью до улицы) и места работы покупателя (церкви, приказы, торговые ряды и т.д.), не говоря уже о названиях и ценах купленных книг1. При этом наиболее подробно целовальники Московского печатного двора заносили в «приходные книги» сведения об иногородних покупателях (возможно, чтобы облегчить провоз купленных книг через уездные таможни). Нередко фиксировались не только город и уезд, но и названия станов, волостей, сел и церквей.

Подобный исторический источник как по количеству, так и по качеству содержащейся в нем информации позволяет не только описать персональный и социальный состав и географию книжного рынка того времени, но и разработать целый ряд других вопросов: о роли печатной книги в жизни общества, о формировании национальной интеллектуальной элиты, о функционировании рыночных механизмов, о складывании семейных и корпоративных библиотек.

Большой объем однородной информации позволил коллективу Археографической лаборатории Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова приступить к созданию электронной базы данных по индивидуальным продажам книг. Первым шагом в этом направлении стала электронная таблица, отразившая продажи 7145 (1636/37) г. по 29-му делу архива Приказа книгопечатного дела. Электронная таблица реализована в СУБД Excell и содержит 20 полей, полностью передающих содержание источника. Ее форма позволяет оперативно получить и исследовать любую группировку всего исходного материала, в том числе, разумеется, по любому уезду и городу2.

Всего по БД «Книжный рынок Москвы 1636/37 г.» было выявлено 479 индивидуальных иногородних покупателей. Это 27,1 % от всего их контингента в 1769 человек. Они представляли 81 город и уезд и за 577 посещений лавки на Никольской улице приобрели 767 экземпляров книг 9 наименований. Суммарный объем их покупок составил 19,1 % от общей емкости рынка в этот год (4010 экз.), причем три четверти всех иногородних покупателей было представлено духовенством. По регионам страны спрос на книги был распределен крайне неравномерно. Две трети его создавали представители 20 уездов, среди которых на первом месте стоит Нижний Новгород с уездом, 29 уроженцев которого за 34 посещения лавки купили 44 книги. В лидирующую группу входит также Ярославль – 22 человека купили 32 экземпляра. Помимо него, 10 покупателей из Переславля-Залесского приобрели 19 книг, и 8 ростовцев – 13. В общей сложности 40 представителей Ростово-Ярославской земли в результате 51 акта покупки приобрели 64 книги. В среднем на одну покупку приходилось 1,25 экз., а на одного индивидуального покупателя – 1,6 экз. Цифры убедительно подтверждают ведущую роль Ярославля как крупнейшего экономического и культурного центра страны в то время.

Книги, приобретенные этими людьми, были следующими: Евангелие напрестольное – 22 экз., Требник – 13, Псалтырь со следованием – 9, Канонник – 8, Триодь постная – 5, Минея декабрьская и Устав – по 3 и 1 экземпляр Триоди цветной. Как видно, спрос на разные издания был крайне неоднороден, и можно отметить, что наибольшим он был на книги, непосредственно необходимые для повседневных церковных служб. Также неравномерным оказывается и соотношение количества книг, купленных жителями городов и людьми, отмеченными как представители уездов. Если в Ростове Великом и Ростовском уезде их было почти поровну – 7 и 6, то в Переславле-Залесском все покупки были сделаны исключительно в город, а в Ярославле 4 книги сельских жителей приходились на 28 у горожан.

Интересна сезонность книжных покупок, половина из которых (25 из 50) приходится на осеннее время. В сентябре было 13 посещений лавки, в октябре – 11 и в ноябре – 4. Зимой также регулярно приезжали в столицу за духовной пищей: 4 раза в декабре, один – в январе и 6 в феврале. Весной книги покупали только в марте, но при этом 8 раз, а летом дважды в июне и четыре раза в августе. Естественными предположениями о причинах такого затухания книжного рынка к концу года являются сезонные сельскохозяйственные работы и состояние дорог.

В отношении сословной принадлежности книжные покупатели Ростово-Ярославской земли были представлены преимущественно белым и черным духовенством: митрополит, семь архимандритов и игуменов, монастырский «строитель», два келаря, 19 священников и 2 дьякона – всего 32 человека. Самым именитым покупателем был митрополит Ростовский Варлаам, который 23 сентября и 1 декабря приобрел Триоди постную и цветную. Больше других приходили в лавку монастырские власти. Архимандрит Горицкого Переславль-Залесского монастыря Иов купил 5 и 6 октября и 23 февраля по два экземпляра Канонника, Требника и Евангелия, в результате чего он стал самым активным покупателем, увезя с собой 6 книг. 6 октября его сопровождал келарь того же монастыря Авраамий Подлесов, который побывал в лавке также 11 сентября и 6 марта (но его фамилия была записана в приходной книге только один раз 6 октября). Интересно, что в те же дни те же книги (Устав и Канонник) в лавке МПД приобретал дьякон Ильинской церкви в Ярославле Кондратий. Не вызывает сомнений, что двое духовных лиц вместе приезжали в Москву и приходили на Никольскую улицу, но мы не можем уверенно сказать, покупали ли они каждый по книге или на них двоих записывался один и тот же экземпляр. Помимо этого, 23 февраля архимандрит Иов приходил в лавку с келарем Андреем, и, скорее всего, за ним скрывается тот же Авраамий, чье имя было искажено при переписке документов.

Дважды появлялись на печатном дворе игумены Никитского монастыря (в Переславле-Залесском) Пимин и Борисоглебского монастыря (в Ростовском уезде) Корнилий. Помимо них, в книжной лавке появлялись архимандрит Данилова монастыря Макарий, игумен ростовского Никольского монастыря Пафнутий, игумен Афанасьевского монастыря Исайя «с братиею», архимандрит Никандр (название монастыря не указано), а также Антоний – строитель Спасского монастыря в Ярославле.

Также довольно широко было представлено белое духовенство. Из Ярославля, помимо упомянутого выше дьякона Кондратия, приезжали: попы Аникей и Симеон из Покровской церкви, Иван из Воздвиженской, Иван из Успенского собора, Игнатий из Казанской церкви, Михаил из Леонтьевской церкви «на посаде», Федор из Вознесенской (приходил в лавку вместе с дьяконом Никифором). Из уезда были попы Григорий из Никольской церкви и Кирилл из Успенской (точное место расположения этих церквей мы назвать не можем), а также Троицкой церкви «Служена стана» Иван, причем он делал покупки два раза.

Из Ростова за книгами приезжали попы Предтеченской церкви Василий и Воскресенской церкви «на посаде» Тихон, а из уезда – попы Иван села Егорьевского, Предтеченской церкви Михаил и Архангельской церкви Лаврентий из села Савинского.

Из жителей Переславля-Залесского книги покупали попы Введенской церкви Афанасий, Предтеченской церкви в Ямской слободе Захарий и протопоп Успенского собора Самсон «з братьей».

Только два священника – Тихон и Лаврентий из Ростова – покупали по две книги, причем в обоих случаях евангелия.

Светские покупатели были только из Ярославля, что явно неслучайно. Это торговые люди Иван Артамонов (он купил 4 книги) и Молчан Кузмин, посадский человек Иван Куряков, стряпчий Спасского монастыря Василий Плеснинский и «ярославцы» (видимо, уездные дворяне) Яким Иванов сын Родищев и Иван Третьяков.

Среди всех покупателей максимальную разовую покупку продемонстрировал игумен Афанасьева монастыря в Ярославле Исайя, который в воскресенье 6 августа 1637 г. «з братьею» заплатил за 5 Евангелий напрестольных.


В последние годы благодаря программе «Московский университет – российской провинции», которая успешно реализуется совместными усилиями университетских археографов и региональных специалистов, происходит качественный прорыв в формировании источниковой базы по истории распространения и бытования кириллических старопечатных изданий XVI – XVII вв.3 Такое достижение обусловлено высоким профессиональным уровнем авторов-составителей, положивших во главу угла методику поэкземплярного описания каждого издания4. Результаты их усилий позволяют (в основном по разнообразным записям в книгах) проследить судьбу каждого экземпляра – траекторию его движения в пространстве и времени, а по их совокупности – построить модель социо-коммуникативного поля отдельного старопечатного издания и всей традиционной книжности в целом.

Покажем, какие новые исследовательские задачи могут решаться с помощью электронной базы данных «Книжный рынок Москвы 1636/37 г.» и каталога «Кириллические издания Ростово-Ярославской земли. 1493–1652 гг.» (далее: «Каталог»).

Во-первых, показательно полное совпадение набора дошедших до наших дней и попавших в научное описание изданий с теми, которые покупались в 1636/37 г. представителями этой земли в лавке Московского печатного двора на Никольской улице (как правило, печатные книги в основном раскупались в год своего выхода в свет). Не менее характерен и тот факт, что единственная книга из выпущенных в этот год, которую не приобретал данный контингент покупателей – Трефологион – отсутствует и в «Каталоге»! Таким образом, подтверждаются как ведущая роль лавки МПД в распространении духовной литературы по всей стране, так и репрезентативность собранной в «Каталоге» информации. В нем зафиксировано 29 экземпляров изданий, продававшихся в 1636/37 г., притом что по данным БД «Книжный рынок Москвы» представители Ростово-Ярославской земли в этом году купили 64 экземпляра книг, так что формально можно предположить, что до наших дней дошло 45 % этой литературы. Любопытно соотношение проданных и сохранившихся экземпляров по отдельным изданиям. Так, больше всего было куплено и дошло до нас напрестольных евангелий (22 и 10 экз. соответственно, т.е. примерно половина), тогда как из 9 проданных Псалтырей с восследованием сохранилось лишь 2, а из 13 Требников и 8 Канонников дошло лишь по одному экземпляру.

Однозначно идентифицировать книги, проданные в лавке МПД, среди описанных в «Каталоге» могли бы позволить записи на них покупателей и владельцев, но, к сожалению, такие прямые доказательства для книг, купленных в 1636/37 г., в «Каталоге» отсутствуют. Тем не менее, два человека из зафиксированных в БД «Книжный рынок Москвы» оставили свои записи на каталогизированных экземплярах. Это митрополит Ростовский и Ярославский Варлаам и Антоний Ельчанинов – строитель Спасского монастыря в Ярославле. Первому принадлежит целый ряд записей, в том числе вкладная 1636 г. на московское евангелие 1628 г., а второму – лишь одна вкладная запись без датировки5.

Данные электронной БД и «Каталога» позволяют выявить те экземпляры интересующих нас изданий, которые были приобретены не представителями Ростово-Ярославской земли, но впоследствии там оказались и были учтены в «Каталоге». Так, 22 марта и 14 июня 1637 г. московские дворяне отец и сын Колтовские купили в лавке МПД три Евангелия напрестольных и, видимо, на всех сделали владельческую запись: «Сия книга глаголемая Ивана Никитича Колтовскова и сына ево Федора Ивановича Колтовскова». Каким-то образом одна из этих книг очутилась в Воскресенской церкви села Блудова Жарской волости Ярославского уезда (возможно, там было одно из их поместий)6.

Такое же евангелие 12 июня 1637 г. приобрел и князь Борис Григорьевич Вяземский, но через 7 лет, в 1644 г., «по своему обещанию и по своих родителех в век неподвижной» вложил ее в церковь Георгия Великомученика «в приходе своем на устье Ити реки» (по поручению князя запись сделал священник данного прихода Алексей Григорьев сын Злобин)7.

4 февраля 1637 г. в Москве покупает Минею декабрьскую торговый человек Богдан Орефьев, а 5 июня 1642 г. он приобретает такую же книгу в Переславле-Рязанском у попа Пречистенской церкви Семиона Иванова8. Ознакомление с этим сюжетом ставит перед нами массу вопросов: зачем Богдану Орефьеву понадобилось покупать именно эту книгу, причем во второй раз, являлся ли он специалистом в букинистической торговле, где был его родной дом, как книга попала в Даниловский район Ярославской области, почему поп Семион решил расстаться с дефицитным печатным изданием и, главное, – почему уже по совершении сделки он «подписал своей рукою» эту книгу, раскрыв тем самым перед нами ее судьбу? Возможно, на часть из этих загадок могла бы пролить свет (или же породить новые) пространная запись на первых листах этой книги, если бы кому-то удалось разобрать ее остатки…

Считаем необходимым упомянуть судьбу одного зкземпляра евангелия, который был куплен в 1640 г. большой группой крестьян (более 20 человек с «суседи») двух деревень – Клинина и Мартынова – «на престол» церкви Георгия страстотерпца и Николая чудотворца (на территории современного села Юрьевец Мышкинского района Ярославской области). Весьма показательна следующая фраза из пространной записи прихожан: «…от престолу никаким измышлением не отнашиват, ни продат, ни заменит, ни татбою не выкрасть. И хто тое Евангелие коею статею измыслит, и ево судит Бог на втором пришествие»9. Подобные записи не единичны, они хорошо иллюстрируют определенный демократизм книжного рынка, соборность духовной книги.

Разного типа и времени записи на продававшихся в 1636/37 г. в лавке МПД на Никольской улице и купленных тогда же или через несколько лет представителями Ростово-Ярославской земли имеются на 26 из 31 попавшего в «Каталог» экземпляра, т.е. в 84% случаев! Перефразируя известные слова А.И. Герцена, можно сказать, что каждая запись – это эстафета, диалог между поколениями, вскрывающий огромный пласт местной истории, который еще только ждет своего исследователя…

  1. Подробнее см.: Поздеева И.В., Пушков В.П., Дадыкин А.В. Документы Архива Приказа книгопечатного дела как исторический источник. Краткая история изучения архива // Они же. Московский Печатный двор – факт и фактор русской культуры. 1618–1652. М.: «Мосгорархив», 2001. С. 50–73.
  2. См.: Пушков В.П., Пушков Л.В. Опыт построения базы данных «Книжный рынок Москвы 1636/37 г.» (по данным Архива Приказа книгопечатного дела) // Федоровские чтения 2005 г. М.: «Наука», 2005. С. 356–368. Разработку книжных покупок представителей Коломенского уезда см.: Они же. Книжные покупки коломенцев в лавке Московского печатного двора в 1636/37 году (по Архиву Приказа книгопечатного дела) // История и культура Подмосковья: проблемы изучения и преподавания. Сб. материалов Второй областной научно-практической конференции (Коломна, 19 мая 2005 г.). Коломна, 2005. С. 182–184.
  3. См.: Гадалова Г.С., Перелевская Е.В., Цветкова Т.В. Кириллические издания в хранилищах Тверской земли (16 век – 1725 год): Каталог / Под ред. И.В. Поздеевой. Тверь, 2002; Кириллические издания 16–17 вв. в государственных хранилищах Пермской области / Под ред. И.В. Поздеевой. Пермь, 2004; Кириллические издания Ростово-Ярославской земли. 1493–1652 гг.: Каталог / Под ред. И.В. Поздеевой. Ярославль; Ростов, 2004. (Далее: Каталог.)
  4. Подробнее об огромном потенциале книги как массового исторического источника и методике поэкземплярного описания см.: Поздеева И.В. Богатство духовное // Каталог. С. 7–22.
  5. Каталог. № 174, 181.
  6. Каталог. №309.
  7. Каталог. № 312.
  8. Каталог. № 300.
  9. Каталог. № 313.

В историю православных храмов и фресковой живописи Тейкова, Ростова, Санкт-Петербурга и губернии вписано имя академика, живописца Романа Федоровича Виноградова. Кто же такой художник Роман Виноградов? И какое отношение к истории Ростова Великого он имеет?

«Виноградов Роман Федорович. Живописец, умер в 1874 году. Вольнослушатель Академии Художеств (нач. 1850-х гг.), в 1855 году получил звание неклассного художника за картину «Молящаяся монахиня». В 1858 году удостоен звания академика за росписи в церкви Сергиевой пустыни (Петербургская губ.). В 1860-е гг. исполнил росписи в петербургских церквах – св. Духа в Александро-Невской лавре (ряд композиций на плафоне и орнаменты на стенах), Знамения божьей матери (в парусах и на стенах), Вознесения и др., а также в церкви Иоанна Предтечи в Ростове; написал иконы для собора Петра и Павла в Петергофе. Много занимался реставрацией фресковой живописи (церкви Петербурга и его пригородов)»1. Скудная информация не говорящая о личности, занимавшей, как будет видно из нижесказанного значительное место в истории росписи православных храмов в середине XIX в.

В Государственном Архиве Ивановской области хранятся письма Романа Виноградова, датированные 1852-1863 гг., адресованные Михаилу Александровичу Хлебникову и семье Каретниковых.

Хлебников Михаил Александрович (1794-26.11.1865). Род Хлебниковых – один из самых древних родов в Ростове. Он ведет историю еще с XVII в. В конце 1820-х гг. Степан Иванович Каретников женился вторым браком на Александре Дмитриевне Хлебниковой, которая была двоюродной сестрой Михаила Александровича2.

«Михаил Александрович Хлебников жил в Ростове в собственном доме (доставшемся ему по наследству) первого квартала по Московской улице в Покровском приходе. При его доме по свидетельству современников был сад, «... на ремонт которого он, Хлебников, расходовал ежегодно не меньше 200 рублей и который служил собственно для его удовольствия». Как и многие жители Ростова, Хлебников занимался торговлей. Торговал в Ростове и отъезжал по торговым делам во Владимирскую губернию. Хлебников не имел семьи и жил один в своем доме, окруженном садом. Состояние он тратил на благотворительную деятельность, чем прославил себя и должен был остаться в памяти потомков. В 1860 году он с Д. М. Плешановым и во главе с И.И. Храниловым предпринимает первый в истории Ростовского Кремля серьезный ремонт его зданий на собственные средства. Эти работы помогли памятникам продержаться еще два десятилетия»3. По всей, видимости, после его ухода от дел торговых, он создал или курировал работы Ростовских иконописцев, которые работали в различных уголках России.

Письма раскрывают перед нами некоторые подробности заказов на иконописные работы и показывают взаимоотношения в мире иконописцев, их подрядчиков и благотворителей. Михаил Александрович Хлебников, активно занимаясь благотворительностью, был достаточно влиятельным человеком в этой среде. На протяжении ряда лет он поддерживал деньгами, уделял большое внимание семье и, прежде всего, больной матери Романа Фёдоровича Виноградова. Очевидно, именно Михаил Александрович Хлебников познакомил одаренного, но неизвестного художника Виноградова с Каретниковыми. Более ранние работы Виноградова связаны с селом Тейково и Каретниковыми. В кассовых книгах на протяжении 1841-1850 гг встречаются записи по оплате портретов и живописных работ в храмах села Тейково:

«2.09. 1846 г. Роману Федоровичу живописцу 36 р. 50 к.
2.10. За рисунки Августу Павловичу 102 р.55 к.
16.10. За портреты Подписалса 50 р.75 к.
3.11. Роману Федоровичу разделить живописцам и уборщикам 193 р.
20.07. 1847 г. Иконописцам 27 р.50 к.
31.01. 1848 г. За рамы для Картины 35 р.
1846 г. Роману Федоровичу дано ему денег работа в церкви: октябрь 6 дано 52 р.50 к.
ноябрь 3 дано 193 р.
1847 г. январь 9 дано 25 р.»4

С Василием Степановичем, Юлией Ивановной и Александрой Дмитриевной Каретниковыми Виноградов сохранил теплые отношения. Каретниковы навещали художника в Ростове и С-Петербурге. Художник посещал лавки Каретниковых, информировал о промышленных выставках и статьях в журналах. После работы в Тейкове начинается творческий рост художника, он становится вольнослушателем Академии Художеств, и выполняет ряд крупных заказов в Ростове. Очевидно, не последнюю роль в становлении художника сыграл Михаил Александрович Хлебников, к которому художник обращался: «Высоко почтеннейший наш покровитель Михайло Александрович», «добрейший, почтеннейший отец», «мой бесценный благодетель, за все Ваше доброе – и милостивое Ваше внимание, и не забуду до конца моей жизни. Прошу Вас, мой бесценный, не лишать меня Вашего милостивого и доброго внимания. Письмо Ваше, писанное Вами, я храню и буду хранить вечно», «Честь имею быть с моим нижайшим почтением, искреннею преданностью, вечно почитающий Вас. Академик Роман Виноградов», «Остаюсь душою преданный, почитающий вас, навсегда покорный слуга, академик Роман Виноградов»5.

Основная часть писем относится к периоду работы Романа Виноградова в Троице-Сергиевой приморской пустыне. Работы в пустыне предстояли длительные и неспешные («И у Сергия работа несрочная»). Виноградов практически постоянно проживает в С-Петербурге, бывая в самом монастыре наездами. «Дела меня вскружили и озаботили, по приезду в Петербург я дня не имел покою, все нужно было быть и следить за делами, которых оказалось много, и я почти постоянно живу в Питере, у Сергия бываю понемногу»6. В это время на территории монастыря на частные средства возводятся храмы.

«Церковь во имя святителя Григорий Богослова расположена в северо-восточной части монастыря. Эта каменная церковь построена в византийском стиле. Длина ее 11 1/2, ширина 4 1/2 сажени. Строил ее известный архитектор времен царствования Николая I, Андрей Иванович Штакеншнейдер. Он был архитектором дворцов Великих Князей Михаила и Николая Николаевичей. В последнем в 1909 г. был расположен Ксениинский Институт. Храм этот сооружен на средства графини Екатерины Дмитриевны Кушелевой, урожденной Васильчиковой. Храм построен над могилой ее супруга, графа Григория Григорьевича Кушелева. Освящен он 11 мая 1857 г.»7.

В августе 1858 г. Виноградов знакомится с графиней Кушелевой. Сразу же была достигнута договоренность на работы художника, но дело не обошлось без интриг. В ноябре художник информирует Хлебникова: «Теперь я рисую сам план для церкви Кушелевой графини по ее приказу, на будущей неделе надеюсь получить у нее в церкви интересную работу фресковой живописи, она то, быть может, будет помогать мне…. Как скоро получу дело Кушелевой, то необходимо должен немедленно ехать в Ростов за мастерами на две работы, у Кушелевой к маю кончить надо, она в июле едет за границу с княгиней Марией Николаевной: очень хочется получить эту работу»8. Однако, к работам Виноградов не приступил и в декабре, в письме от 16 декабря он пишет Хлебникову: «Извините меня, что я Вам так долго не писал, много было хлопот, разъездов, рисовал. Рисунки графини Кушелевой, ей понравилось, и мне тут крепко мешали, при ней подкупленные иконником Пошехоновым и я, было, поколебался, и писал Полторацкой, но она не успела писать Кушелевой, как бог устроил по-своему. Я догадался, что графине много не передано, написал ей письмо очень не дурно. На другой день она приехала к Сергию с князем Барятинским и генеральшей Батуриной; увидавши меня, благодарит очень за ето, и говорит, что зачем раньше не написал я ей. Сказала при всех, что Вы скоро начнете у меня работу в церкви, в том будьте уверены, и были очень ласково-внимательны; дело теперь вот за чем»9. Работы церкви Кушелевой продолжались до лета 1859 года. Приветливо-ласковое отношение графини обеспечило Виноградова еще рядом заказов на росписи в церквах Барятинских. В одном из писем о ней он напишет: «Эта чудо, что за особа и со связями, но как добра редкостно»10.

У академика Романа Федоровича Виноградова появляется возможность полного оформления церкви Благовещения, что на Васильевском острове. В письмах Романа Виноградова предстает хроника строительства Благовещенской церкви в С-Петербурге.

«1858 год 21 ноября Сергеева Пустынь.
У Благовещения со всеми дело решено, на будущей неделе начну работать образа, дело очень полезное – и видно оно меня поставит на вид в Питере, и я решился уважить просьбу комитета – сделать внутри церкви картины фрескою, что почти и надо для меня, оно и тяжеленько, но что делать – уступил этим за туже цену. Денег мне вперед никаким родом нельзя дать, дело как казенное и формою производится, на первой раз мне будет тяжело до марта, по окончании образов выдано будет 2000 и так по заработке буду получать».

«У Благовещения дело идет в пользу. Завтрашний день надеюсь заключить контракт, велено строго мне явится завтра в комитет церковный. Бог приведет покончить это дело, и я тогда должен ехать буду в Ростов…Дела мои и все очень хорошо; образа от Благовещения привезли, и приступили к делу».

«1859 27 января Сергиева Пустынь, С-Петербург
Благовещенская работа начата и успешно идет, пишу образа в три иконостаса – и все благополучно…».

«5 марта 1859 год. Сергеева-Пустынь С-Петербург
К Благовещению образа успешно идут, будет тепло, и стены начнем писать в церкви. Знакомство у меня сильно расширяется с интересными полезными лицами».

«1859 года 19го мая С-Петербург
...работы очень много, и самому, годы не для тщеславия и репутации я должен не меньше самого Исакия выдержать, будут смотреть и крепко анализировать, так приготовилось. Это в церкви Благовещения. Мастера съехались мои знакомые и очень дельные ... человека четыре, в церкви работу лечить начали числа 15. На этот счет я насилу успокоился, и надеюсь с помощью божьей, дело пойдет, не стесняя»11.

История оказалась милостива к художнику. Фрески Благовещенской церкви Санкт-Петербургской епархии можно увидеть и ныне. «В ходе реставрационных работ в 1998 г., почти на всех стенах храма второго этажа раскрыты большие фрагменты живописи, как на библейские сюжеты, так и на церковные праздники. Фрагменты стенной живописи представляют собой обширные плафоны и панно в орнаментальном обрамлении. За первым перекрытием 1930-х гг. можно видеть сюжеты, посвященные престольному празднику главного алтаря верхнего храма, Воздвижению Честного и Животворящего Креста Господня. Это редкие иконографические сюжеты. На южной стене – Обретение Креста Господня в 326 г. Св. Равноапостольной царицей Еленой. На северной стене – возвращение Животворящего Креста Господня из персидского плена. Над обоими сюжетами фигуры Евангелистов, также в орнаментальном обрамлении. На западной стене – фрагмент Несения Креста, большая часть изображения утрачена, так как в 1930-е гг пробит дверной проем и сохранились лишь фигуры воинов, выше – изображения двух ангелов, как бы взирающих на происходящее действо, – все в орнаментальном обрамлении. Манера живописи – позднеакадемическая, с чертами русско-византийского стиля, орнаменты (геометрический и растительный) выполнены в том же стиле, само качество, по мнению специалистов, высоко профессиональное. Живопись находится в сравнительно хорошем состоянии, выполнена в середине XIX в., автором, вероятнее всего», – считают питерские исследователи, – «был известный мастер церковной настенной живописи академик Роман Федорович Виноградов»12.

В соответствии с Указом Президиума РФ от 20 февраля 1995 г., здание храма получило статус памятника архитектуры республиканского значения. Первое богослужение было совершено в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы 4 декабря 1992 г.

Другая церковь, строившаяся в Троице-Сергеевой приморской пустыне в то время – каменная, во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Длина ее 12, ширина 8 1/2 сажен. Построена она по проекту профессоров архитектуры Романа Ивановича Кузьмина и Юлия Андреевича Боссе на средства князя Михаила Викторовича Кочубея над могилой его супруги, Марии Ивановны, урожденной княгини Барятинской. В основу проекта был положен план Флорентийского храма. Академик Роман Федорович Виноградов очень надеялся получить заказ на живописные работы в Покровском храме. Хотя ситуация была непростая. На начало 1859 г. все работы в церкви были завершены, но краска росписи начала осыпаться, для разрешения ситуации было решено, как пишет Виноградов: «…созвать совет, из первостатейных академий, и знатоков, отсудить вину дела, и хочет (Кочубей) вновь писать живопись стенную, и как видно жребий падает на меня: но я упираюсь – и посмотрю, чем это все кончится, тогда опишу Вам – и Вам совет мне будет так»13. Михаил Хлебников настойчиво советует, художнику работу не брать. Однако, в марте 1859 г., прельстившись милостью известных людей – знаменитого архитектора К.А. Тона, ректора академии художеств Ф.А. Бруни, Роман Фёдорович делает пробы. Вот так он сообщает об этом своему высокому покровителю: «Мой добрый покровитель, как хотите, так и думайте, а судьба делает по-своему, неожиданно и на переворот. Вы писали не брать мне дела у князя Кочубея, я твердо его исполнял, выбросил из головы, не то, что старался, но и удалялся и вышло не так; дело я еще не получил, но получу, еже ли, только захочу, даже, пожалуй, и не надо, но приступ очень важен к нему дороже десяти таких стенных живописей для меня, но даже и для многих художников, интересно и завидно. Все эти три лица так ко мне были внимательны и ласковы, я не знаю, как благодарить бога». Роман Виноградов даже составляет смету на работы. «Вот условия моя сумма только поправить же 14500 руб. задатку 3000 рублей, а даже по заработке, и 2 тысячи получить после конца через год»14. Объясняя свое решение, художник писал: «В конце вашего прекраснейшего письма много вы пишите, правда, что трудно биться без связей и средств, против сильных врагов и добиться громкой известности. (На полях) Это было 14 число, надеюсь на бога и вас. Без вас мне было бы очень тяжело жить на свете». Ситуация разрешается только к середине мая и вовсе не так, как можно было прогнозировать. «Кочубея работа сконфузилась, и, слава богу, по совету Тона я не взялся, а то бы запутался. Для Кочубея мои условия очень тяжелы, без чего мне не советовали и дело вести два, а у него денежные критические обстоятельства и он тихонько уехал заграницу от кредиторов. Работу по суду принудили докончить Пошехонову, по согласия Кочубея в четыре года, все привести в порядок и сдать в настоящем… за неуплаченную сумму Кочубеем 5400 руб. Денег до конца не получать ни копейки, а получить по окончании в 5-й год в конце, когда год простоит верно его правка и старая, но буде же окажется по освидетельствованию непрочность где-либо, то лишен всех прав Пошехонов. Архимандрит очень обижен, что досталось не мне и не хочет его принять от Кочубея в таком сомнительном виде. Меня ругают, что я показал пробами как это делать, но, надеюсь, они не поймут всего, а так уважает, и для его сделал доказательство и удовольствие, это для меня очень интересно»15. Освящена церковь 4 августа 1863 г. Конфликтная ситуация по Покровской церкви радует академика Виноградова, его заметили и оценили архитекторы, ведущие активное строительство церквей в Москве, наконец-то уязвлен и возможно, будет отстранен от работ давший недруг живописец Пошехонов, автор росписи Исаакиевского собора.

Роман Виноградов гордится своим секретом фресковой живописи, к нему обращаются с просьбой дать мастеров, что бы «писать его секретом»16.

Идет 1859 г., академик живописи Роман Федорович Виноградов полон радужных надежд. Он надеется на работу с К.А. Тоном в Спасском соборе в Москве, его зовет Федор Зубков на оформление Вознесенского храма в Иваново-Вознесенск, приглашают на реставрацию стенной живописи в Ипатьевский монастырь в Кострому. Нам неизвестно работал ли Виноградов в этих храмах, и чей метод фресковой живописи использовался при работе. Возможно, секрет реставрации и фресковой росписи принадлежал в том числе и Михаилу Хлебникову, поэтому несколько лет спустя наступил разрыв между художником и его благотворителем.

Из последнего письма: «Ростов 6 июля 1863 г.
Милостивый Государь Михайло Александрович!
Сего числа я еду в С. Петербург, желая проститься с Вами, все может случиться, но лично мне быть у вас не доступно, и я этим не хочу вас беспокоить, при всем желании и привязанности к вам в бытность мою здесь слышал о себе разных нелепых слухов, и сколько знаю из хороших источников, вы обнаружили свой характер во мнении невыгодном, чего я жалею, стараюсь защищать. Правда вы мне с 8 ноября причинили большой вред и достигли вашего желания и … так успешно, что мне следующих за работу не будет заплачено денег, за это бог с вами, я не ропчу и не хочу жаловаться ни кому, к терпению я привык; но жалко того и чего это возникло право обидно и не простительно здравому смыслу вредить маленькому человеку, так это вовсе нечеловечески.
Будьте уверены, я буду жить, как бог благословил и дорога широкая, и никогда вам не подумал пожелать зло, поверьте, я не сержусь, зная ваш характер верно и ясно, а высказываю здесь то, что чувствую и, то, что вы уже успели сделать. Фреску вашего изобретения открывайте и сообщайте кому вам угодно, это мне ни тени не принесет вреда, я вполне в этом убежден, в точном успехе и вполне знания мною сего дела пусть достигает и практически изучает этот трудный и важный предмет, кто хочет и кто ценит дело доброе и полезное. Только очень трудное достигнуть всех данных и слова фрески.
С моей стороны я ни на что не ропчу на то и на другое. Примите от меня искреннее желание вам доброго здоровья и всякого благополучия, и чтобы я слышал о вашем здравии. Прибываю навсегда с житийным почтением и уважением Ваш покорный слуга. Враги мои недоброжелатели низкие торжествуют, и в ком я не подозревал этого льстили, теперь ясно обнаружили низкие свои души, но я смотрю на это все другими глазами. Прощайте»17.

На этом переписка Романа Виноградова и Михаила Хлебникова обрывается.

Кто он, Роман Виноградов? Страницы жизни и творчества этого живописца ждут исследователей.

  1. Художники народов СССР. XI-XX в. Биобиблиографический словарь. Т. 2. (Бойченко-Геонджиан). СПБ., 2002. С. 279.
  2. С ростовскими купцами Хлебниковыми Каретниковых связывают несколько родственных связей. Каретниковы породнились с Хлебниковыми в 1790-х гг., когда дочь Ивана Петровича Каретникова Анна была выдана в замужество за ростовского купца Александра Алексеевича, сына Хлебникова
  3. Колбасова Т. Михаил Александрович Хлебников // Ростовский гражданин. Вып. 5. Газета «Путь к коммунизму». 11.11. 89.
  4. ГАИО. Ф.12. Оп. 1. Д. 1 А. Расчетная книга 1836 -1838 гг.. Л. 49, 55, 57, 59, 86, 108, 125.
  5. ГАИО. Ф.12. Оп.1. Д.1292.
  6. ГАИО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 1292. Л. 25 – 25 (об.), л. 29 – 29 (об.).
  7. Сайт «Монастыри С.-Петербургской епархии». http://xiw.ru
  8. ГАИО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 1292. Л. 30.
  9. Там же. Л. 33.
  10. Там же. Л.33-33 (об). «Князь Цыцыанов (Цицiановъ) ездил в афонскую гору и снимал рисунки со всех древностей живописи и замечательной для графини, он приехал недавно, то графиня и сказала мне, что я спрошу князя Ц, когда ему свободно меня принять и заняться выбором рисунков и колора общей церкви, мы с князем займемся выбором, тогда и приступлю я к делу; после выбора мы будем с князем у графини. Эта работа мне много доставит пользы. Эта чудо, что за особа и со связями, но как добра редкостно. Князь строить хочет новую церковь (Барятинский). Я очень радуюсь этому и граф: многим при дворе и царской фамилии пояснит, что я знаю».
  11. Там же. Л. 29-41.
  12. Сайт «Церковь Благовещенья Пресвятой Богородицы». http://hranblag.narod.ru
  13. Там же. Л. 39.
  14. Там же. Л. 41. Л.44.
  15. Там же. Л. 44.
  16. Там же. Л. 39 (об.)-40. «Я получил известие из лавры Троицкой, надеюсь еще получить: пишут мне, и не знаю что такой, но я разузнаю, что это значит, пишут, что дело все не решились отдавать в Успенском соборе, а по частям и что неугодно ли мне только доставлять мастеров 5 или 6 чело: в лето для занятия – и моим секретом писать, за каждого получать мне по 60 руб. серебром, а мне ничего. Я написал, что я никак не могу на это решиться, на таких кондициях, при связях моего дела и моей настоящей обстановки».
  17. Там же. Л. 56.
Приложение

Письма академика живописи Романа Фёдоровича Виноградова ростовскому мещанину Михаилу Александровичу Хлебникову

Ф.12, Оп.1. Д.1292 Письма разных лиц Лариону Каретникову и Хлебникову М.А. 1830-1865 гг.

Л. 23-24

22 июля 1858 года Сергеева пустынь С. Петербургъ.

Высокопочтеннейший наш покровитель Михаил Александрович, честь имею пожелать вам доброго здоровья и благополучия. Равно … и почтеннейшей Марии Александровне. Мы, слава Богу, очень благополучны. 24 в четверг выедим в Ростов, и день будем в Москве, в воскресенье или понедельник Бог даст, предстану лично пред вашей особою мною ….

У нас 8 числа был нарочно к нам Василий Степанович и Юлия Ивановна, но Александра Дмитриевна была тогда не совсем здорова, всем они послали со мною по большому поклону. Им у нас очень понравилось. Жалеют, что раньше этого не знали и что на сутки приехали.

Василий Степанович большое внимание ко мне, но Юлию Ивановну мы не знали, как благодарить. Они очень нас обрадовали приездом, что вниманием очень обязали.

Шошкин мне образа …. Выслала, Потёмчиха не взяла да и взять нельзя. Я жалею, что поручил Шошкину такое дело, она велела мне изготовить к ноябрю, и я постараюсь оправдаться пред ней иначе. Я его просил заказать мастеру тому, кого я знаю, а он заказал иначе. В Троицкой Лавре я пробуду дня три или два, а жена приедет в Ростов в воскресенье. Дела мои растут и утешают, благодарю милостивого Бога моего. Простите нас Добрейший почтеннейший отец. Честь имею быть искренно преданный и почитающий Вас вечно.

Роман Виноградов, академик.


Л.25-26

2 августа 1858 года Троице-Сергиева лавра

Высокопочтеннейший мой Благодетель Михайло Александрович!

Сим честь имею искренно пожелать Вам доброго здоровья и всякого благополучия, свидетельство мое нижайшее почтение.

25 июля я получил утром письмо от матери и к крепкому сожалению в нем получил известие, что выехали в Тейково и в Нижнее, 23 я Вам писал с почтою письмо, и оно Вас уже не застало. К вечеру 25-го числа я отправился от Сергия в Ростов. Для кого я стремился, того и не застал, что для меня очень прискорбно; и все задерживали разные обстоятельства, образа Шошкина получил 10-го числа и в самый отъезд подал Потемкиной (только в оправдание исполнения), но образа никуда не годны, и я буду в Ростове сам заканчивать на октябрь месяц. Два дня был я в Москве, и был и в лавках Каретников. 30 приехал в Лавру, через час жену отправил в Ростов. А сам остался, и числа до 7-го пробуду в Лавре, в гостинице архимандрита. Дела мои в Лавре, Слава богу, очень счастливо хороши. Наместник очень рад моему приезду и радушно меня ласкает, говорит, что за сим мог я Вас заучить и просит успокоить его на счет стенной фрески; кажется, бог даст успех мне получить дела на 30 тысяч рублей серебром; но и Лавре это поведет меня далеко. Смету сделал, но теперь начинаю пробу делать я сам, если звался, и дня в три кончу, тогда уже и крашению. Как будет успех, я тот час напишу Вам; и мне очень желательно приехать к Вам в Нижнее, побывавши два дня в Ростове. Государыня будет у Сергия в Лавре 12-го. Ночевать 13-го. Царь приедет, и пробудут недолго, и поедут на Ярославль. Кострому и в Нижнее. Пробы есть в этой церкви Софонова 4. Но ни одна негодна и не нравится никому, да и летит краска и живопись уже вновь, а не древняя поддержанная, а я надеюсь на полный успех во всем. В Москве я узнал, что хлопочут обо мне, что бы работать в новом соборе Спасском, и велели мне представить образчик, который я в Ростове сделаю и отвезу. Я отпущен на две недели, но как видно и 4 пробуду, это мне не повредит. Графиня Кушелева меня обнадежила и у ней работа начнется в декабре. И у Сергия работа несрочная. Василию Степановичу скажите, мое почтение, желание доброго здравия и благополучия. Я очень был обрадован посещением Его и Добрейшей Юлией Ивановной, не знаю, как их благодарить. Душевно желаю им счастья и всякого благополучия, я не знал, как это нечаянное прибытие оценить столь мною уважаемого человека. Что бог даст, и что будет, я все Вам напишу. Здоровье мое и благополучие прекрасно, только нет такой радости спешить в Ростов, чего я крепко желал – и приготовился.

Честь имею быть с моим
нижайшим почтением, искреннею
преданностью, вечно почитающий Вас
Академик Роман Виноградов.

Л. 27-28

22 сентября 1858 года Сергеева Пустынь С.Петербургъ

Высоко почтеннейший благодетель Михайло Александрович!

Честь имею пожелать искренно Вами Доброго Здоровья и всякого благополучия. Благодарю Вас за все Ваше ко мне Расположение и неоставление. Я вчера вечером приехал в Пустынь, благополучно – и здоров, архимандрита еще не видал, увижу после обедни. Дела и все как видно хороши, ни чем и ничего неиспорченно. В лавре я был несколько часов, был у всех, но наместника не было в монастыре, и я его не видал, да и большой надобности не было. В ноябре увижусь с ним в Лавре. В Москве Рамазанова я не видал, обращение оставил у него. Видал его в Петербурге. Он будет в Москве недели через две и точь точь в это время, надеюсь и я буду тогда, он принимает большое участие, но Тону особенно будут рекомендовать на днях. Я жил по приезду в Петербург 4 дня, и виделся со всеми. У Благовещения дело идет в пользу. Завтрашний день надеюсь заключить контракт, велено для строго мне явится завтра комитет церковный. Бог приведет покончить это дело, и я тогда должен ехать буду в Ростов. Особенно ничего не слыхал касательно до меня, но в политическом мире много есть ужасных новостей, чего писать нельзя, быть может, скоро и вы услышите. Почтеннейшему Николаю Ивановичу скажите почтение, и я завтра постараюсь быть у Сорокина и сказать ему почтение, и Сорокин мне будет полезен как слышно, что нового будет мне, то все вам в следующем письме напишу. Из Москвы писать нечего было. И по приезде в Петербург 16 числа, я растерян был в суетах, и ничего основательного до сего числа не мог написать.

Честь имею быть
Ваш покорнейший слуга преданный
Роман Виноградов

По Московскому собору в живописи всех художников в будущем письме все пишу.


Л. 29-31

1858 годы 21 ноября Сергеева Пустынь.

Высокопочтимый Покровитель Михаил Александрович!

Сим честь имею пожелать Вам искренне доброго здоровья и всякого благополучия, о чем молю бога. Слышал из писем жены, что Вы славу богу здоровы. Это для меня благополучие. Душевно благодарю Вас за ваше доброе внимание и попечение моей матери, которым Вы очень обязываете меня. Извините, что я долго не писал Вам. Ждал, чтобы Вам написать основательного. Я до сего времени почти ничего не работал. Дела меня вскружили и озаботили, по приезду в Петербург я дня не имел покою, все нужно было быть и следить за делами, которых казалось много, и я почти постоянно живу в Питере, у Сергия бываю понемногу. Но, слава богу, теперь я делаюсь покойнее и ближе могу рассуждать о себе и о делах. У Благовещения со всеми дело решено, на будущей неделе начну работать образа, дело очень полезное – и видно оно меня поставит на вид в Питере, и я решился уважить просьбу комитета – сделать внутри церкви картины фрескою, что почти и надо для меня, оно и тяжеленько, но что делать – уступил этим за туже цену. Денег мне вперед никаким родом нельзя дать, дело как казенное и формою производится, на первой раз мне будет тяжело до марта, по окончании образов выдано будет 2000 и так по заработке буду получать. Я очень боюсь Вас огорчить, что не присылаю деньги, но будьте добры и снисходительны – потерпите несколько. Я исправлюсь и Вам доставлю, я надеялся, что будет не так, а вышло иначе, и трудно будет вначале, но надеюсь на бога. Теперь я рисую сам план для церкви Кушелевой графини по ее приказу, на будущей неделе надеюсь получить у нее в церкви интересную работу фресковой живописи, она то быть может, будет помогать мне, с монастыря плохо получаются деньги, у них какое-то во всём неустройство. Как скоро получу дело Кушелевой, то необходимо должен немедленно ехать в Ростов за мастерами на две работы, у Кушелевой к маю кончит надо, она в июле едет за границу с княгиней Марией Николаевной: очень хочется получить эту работу.

Кочубей 8Е число приехал, но еще не бывал в монастыре, неизвестно скоро ли будет и что будет делать, со своею церковью, и мы ждем его. Журнал «Сын отечества» я вам запишу на 1859 год, стоит того получить. Скажу вам новость интересную для меня, за которой я долго хлопотал, и много было труда, почему я долго и не писал вам, мне хотелось знать результат, и я, верно, получил его 18 числа. Обо мне хлопотали, чтобы лично представить архитектору Тону, что строит в Москве собор, и государь ему все поручил. Это мне удалось, хотя с трудом и нескоро и тихонько делалось, потому что следят и неу………. все ищут от него работы, которая уже и радуется, и стенная до будущей зимы. Я у него был лично несколько раз, он меня крепко обласкал, и обещал много сделать и поставить на вид фреску. Я ему доставил образчик – и хорошее рассуждение о фреске, что ему было очень интересно, и сказал, потерпи ты немного, дела вам дам, и для него этой живописи лучше быть не может; приказал помощнику главному, чтобы напоминать и не забывать и образчик у него стоит в зале он за редкость показывает всем, а у него дом место публичное. Вчера был бал у него для профессоров и ученых он торжественно всем показывал, некоторым и неприятно, что они пробы у него, но дело решено невозвратно.

С глубочайшим почтением и искреннею
преданностью пребываю к Вам навсегда Роман Виноградов.

Пишут мне из Костромы, что желают возобновить собор в Ипатьевском монастыре, стариной фреской живописи. Я еще ничего не отвечал; знаю, что с ним в Костроме пива не сварим, как говорится, а я 24 числа узнаю через синод, как и когда, и чрез кого это верная будет; да в настоящее время мне нельзя будет в……..?

Брат Николай Алексеевич Кайдалов пишет мне, что Зубков Федор Петрович, хочет весной сделать стенную живопись в соборе в Вознесенской слободе, и вызывает желающих на оное.

Пишет мне, что бы я хлопотал, но я располагаюсь на вас М.А.: как вам будет угодно, и вы в ярмарку или раньше переговорите об этом. Будущей зимой мне можно будет работать, еже ли пожелают меня. Я на вас и волю вашу в помощь надеюсь, вы располагайте мною по воле своей, Кайдалову я писал, что, как пожелает Михаило Александрович. Р.В.


Л. 32-33

16 декабря 1858 года Сергеева Пустынь С. П.

Милостивый Государь Высоко почтеннейший благодетель

Михайло Александрович!

Почтенное вам письмо от 1 декабря получи 5. за что приношу искренную благодарность. Душевно радуюсь что вы, слава богу, здоровы и все благополучно, это главное мое утешение, что и всегда и желаю вам. Честь имею вас поздравить с наступающим великим праздником Р.Х.. Желаю искренне встретить и встретить в радости – добром здравии и в благополучном покое. Благодарю вас, мой благодетель, что вы так добры ко мне и престарелой моей маменьке, вы меня много обязали и обязываете, знаю, что ваши лекарства помогут моей престарелой и любимой матери, что для меня очень драгоценно. О кончине известных мне в Ростове я слышал от Ф.М. Боброва, что делать так надо Богу. Дай бог, только бы вы были здоровы, а остальное бог с ним. Меня спрашивали, как рыли колодец в Ростове – и кто, и как завален; и какой колодец открывался само собою в городе напротив балагана старого Шугоркина, на конную площадь, я все рассказал, до этого хотят добираться.

Ныне много переменилось, и все идет по – новому. Хотят не скрывать ничего, и есть особенные люди право, и что бы хотели, как прежде это время кончено. (На полях: Сергей Васильевич чрезвычайно хорош ко мне)

Извините меня, что я Вам так долго не писал, много было хлопот, разъездов, рисовал. Рисунки графини Кушелевой, ей понравилось, и мне тут крепко мешали, при ней подкупленные иконником Пошехоновым и я, было, поколебался и писал Полторацкой, но она не успела писать Кушелевой, как бог устроил по-своему. Я догадался, что графине много не передано, написал ей письмо очень не дурно. На другой день она приехала к Сергию с князем Барятинским и генеральшей Батуриной; увидавши меня, благодарит очень за ето, и говорит, что зачем раньше не написал я ей. Сказала при всех, что Вы скоро начнете у меня работу в церкви, в том будьте уверены и были очень ласково-внимательны; дело теперь вот за чем. Князь Цыцыанов (Цицiановъ) ездил в афонскую гору и снимал рисунки со всех древностей живописи (на полях: это было 14 число) и замечательные для графини, он приехал недавно, то графиня и сказала мне, что я спрошу князя Ц, когда ему свободно меня принять и заняться выбором рисунков и колора общей церкви, мы с князем займемся выбором, тогда и приступлю я к делу; после выбора мы будем с князем у графини. Эта работа мне много доставит пользы. Эта чудо, что за особа и со связями, но как добра редкостно. Князь строить хочет новую церковь (Барятинский). Я очень радуюсь этому и граф: многим при дворе и царской фамилии пояснит, что я знаю. Дела мои и все очень хорошо; образа от Благовещения привезли, и приступили к делу. От Тона ничего не слыхал, завтра буду и узнаю, напишу вам все. Как скоро получу дело у графини, и приеду в Ростов не надолго. Потемкиной образа, финифтяные Евангелие не понравились – и не взяла, я посылаю завтра обратно мастеру. Из дома моего ничего не слышно, очень скучаю и забочусь. Дел оказывается много, но боюсь брать или хлопотать об них. Буду ждать таких, что бы во всем были полезны. Остаюсь душою преданный, почитающий вас, навсегда покорный слуга, академик Роман Виноградов. В конце вашего прекраснейшего письма много вы пишите, правда, что трудно биться без связей и средств, против сильных врагов и добиться громкой известности.

(на полях: Надеюсь на бога и вас. Без вас мне было бы очень тяжело жить на свете).


Л.39-40

1859 27 января Сергиева Пустынь, С. Петербургъ

Милостивый Государь добрый мой бесценный благодетель Михайло Александрович.

Сим честь имею искренне пожелать Вам доброго здоровья и всякого благополучия, очень радуюсь и молю бога, что Вы славу богу здоровы и все благополучно. Я славу богу здоров и все очень благополучно; остальное Вы видели из письма моего к вам 11-го января. Жена моя приехала хорошо 16 числа, я с ней много говорил и выспрашивал – она не сознается, но я верю Вам и буду держать уже иначе – и поведу дело. Но вас я очень благодарю мой бесценный благодетель, за все Ваше доброе – и милостивое Ваше внимание, и не забуду до конца моей жизни. Прошу Вас, мой бесценный, не лишать меня Вашего милостивого и доброго внимания. Письмо Ваше писанное Вами я храню и буду хранить вечно. Дела мои идут, слава богу, очень хорошо. Благовещенская работа начата и успешно идет, пишу образа в три иконостаса – и все благополучно Кушелева очень больна и дело мой у ней остановилось, а как выздоровит, то дело это будет верно. Кочубей был 24 числа. Еще в первый раз, и много происходило, он решился созвать совет из первостатейных академий и знатоков, отсудить вину дела, и хочет вновь писать живопись стенную, и как видно жребий падает на меня: но я упираюсь – и посмотрю, чем это все кончится, тогда опишу Вам – и Вам совет мне будет так. Я получил известие, что моя головка старика фресковая, что писана в Ростове в Москву, вы знаете, выставлена в Москве на публичной выставке, и я этого не знал, но очень ей восхищаются – и удивляются. Это меня очень радует. Тон ко мне очень хорош, и надежда есть работать в Москве в соборе Спасском. Юров Григорий В. Ростовской, Вы знаете, не удостоился получить Академика, уже это кончено, ни просьбы, ни происки. Ему не помогли, я знал за месяц раньше, когда его картина была прислана в академию. Рассмотрели и сказали очень дружно, и так вышло в последствии. Я думаю для его гордости это очень чувствительно, он думал дома, что я велик – и часто на словах, но здесь не слова, а дело нужно. Я получил известие из лавры Троицкой, надеюсь еще получить: пишут мне, и не знаю что такой, но я разузнаю, что это значит, пишут, что дело все не решились отдавать в Успенском соборе, а по частям и что неугодно ли мне только доставля

Изначальная бедность и плохая сохранность древнерусской литературы первых десятилетий после Батыева нашествия заставляет с особым вниманием вглядываться в немногочисленные тексты, которые хранят на себе печать той трагической эпохи. Одним из таких текстов является летописное известие о смерти ростовского князя Глеба Васильковича в 1278 г., состоящее из краткого рассказа о его кончине и похоронах, а также похвалы. Исследователи уже давно обратили внимание на это известие, но по-прежнему многое остается в нем неясным.

Известие дошло до нашего времени в двух основных редакциях, одна из которых сохранилась в Симеоновской (далее – Сим.) и частично Троицкой летописях, а другая – в Никоновской летописи (далее – Ник.)1. Как мне уже приходилось писать, обе эти редакции восходят к первоначальному тексту независимо друг от друга, отражая его не полностью и в какой-то степени искажая2 (особенно это относится к Ник.). Однако сравнение редакций между собой позволяет не только составить удовлетворительное представление об исходном виде известия, но и в какой-то степени проследить ход работы над ним.

В период короткого княжения в Ростове князя Глеба Васильковича (1277–1278 гг.) произошло оживление ростовского княжеского летописания3. По-видимому, причастный к этому придворный летописец Глеба явился и автором интересующего нас известия. Как показывает текстологический анализ, в качестве образца для написания статьи, посвященной усопшему, он выбрал некролог ростовскому князю Константину Всеволодычу, деду Глеба, основателю ростовской династии4. Возможно, при этом он сверялся и с другими доступными ему летописными некрологами (Всеволоду Большое Гнездо, матери Глеба Марии Михайловне и др.5), однако если что-то и взял из них, то немного.

Сравнение некрологов Константину Всеволодычу и Глебу Васильковичу отчасти помогает понять замысел книжника. Он не копирует избранный им текст, а заимствует из него отдельные фрагменты – как повествовательные (оплакивание усопшего горожанами, похороны), так и панегирические, необходимые ему для создания некрологической похвалы. При этом обращает на себя внимание, что из широкого спектра духовных и княжеских добродетелей Константина он отбирает прежде всего те, которые касаются милосердия. Подобно Константину, Глеб утешает «печалныя» и «нещадно» раздает милостыню. Книжник заимствует из своего главного источника и несколько библейских цитат, иллюстрирующих данную тему: «блажени милостивии, яко ти помиловани будуть» (Мф. 5: 7), «блаженъ разумевааи нища и убога, въ день лютъ избавить и Господь» (Пс. 40: 2), «Соломанъ глаголеть: «милостынями и верами очищаются греси» (Притч. 16: 6) (последнее чтение есть только в Ник.). Тема милости не просто переносится из похвалы Константину, но и несколько трансформируется: если Константин был «кормителем» для своих слуг, а «заступником» – для бояр, то Глеб оказывается «кормителем» для «убозих», а «заступником» – для «вдовиц и сирот» (эти чтения есть только в Сим.). Подобная же «социальная коррекция» заметна и в других местах изучаемого некролога. Если Константин благотворит прежде всего тем, кто находится под опекой Церкви и в какой-то степени рассчитывает на подобную помощь – чернецам, калекам и нищим, то Глеб помогает и людям, которые не относятся к данным категориям населения, но при этом принадлежат к наиболее уязвимой части мирского общества – «сиротамъ, вдовицамъ, маломощнымъ». Тема милости представляется книжнику столь значимой для характеристики его героя, что он продолжает искать подходящие обороты и за рамками некролога Константину. Из Повести об убиении Андрея Боголюбского он заимствует6 еще две библейские цитаты: «еже сътвористе единому отъ сихъ меншихъ братьи Моеи, то Мне сътвористе» (Мф. 25: 40) и «блаженъ мужь, милуя и дая» (Пс. 111: 5)7. А из какого-то другого текста или непосредственно из Писания (если доверять в этом месте редакции Ник.) – «даяй нищему, въ заимъ даеть Богу» (Притч. 19: 17) и «святый пророкъ Данилъ глаголеть: «греxи твоя милостынями очисти, и прегрешениа твоя щедротами нищихъ»» (Дан. 4: 24). Сверх того, в ткань похвалы вплетается и такая мудрость (в Ник. приписываемая св. Иоанну Златоусту): «яко вода гасить огнь, тако и милостыня грехы». Добродетель милосердия акцентирована в некрологе сильнее всего.

Помимо рассмотренных чтений в некрологе Глебу обнаруживаются еще некоторые лаконичные (и не совсем точные) заимствования-характеристики из похвалы Константину: о строительстве и благоукрашении храмов («церкви многи създа и украси иконами и книгами»), а также (если верить Ник.) – о любви к духовенству и монашеству («священнический и иноческий чинъ зело почиташе») и смирении («смиренъ»). Первую из этих кратких характеристик подтверждают и другие источники. Ростовская редакция краткого проложного Сказания о Михаиле Черниговском и его боярине Феодоре (возникшая, скорее всего, не позднее 1271 г.) называет Глеба, его брата и мать инициаторами строительства Михайловского храма в Ростове8, а «Указ о кормах праздничных и задушных» (конец XVI в.) и Повесть о Усть-Шехонском монастыре (начало XVII в.) указывают на Глеба как на основателя одноименного монастыря на Белоозере9.

За вычетом всех перечисленных заимствований и уточнений, а также сообщений фактического плана (о возрасте Глеба, его болезни, мирной кончине, ее дате и похоронах) в изучаемом памятнике остается единственная фраза. Она открывает похвалу и принадлежит, без сомнения, ее автору: «Сесь отъ уности своея, по нахожении поганыхъ татар и по пленении отъ нихъ Русскыа земля, нача служити имъ и многи христианы, обидимыа отъ нихъ, избави» (цитирую по Сим.).

А.Н. Насонов, который считал князей Васильковичей «усердными» и «ревностными» «служебниками» хана (что в целом источниками не подтверждается10), полагал, что перед нами здесь предстает либо зафиксированное летописцем желание ростовских князей подчеркнуть свою близость монгольским властям, либо – их попытка «выступить с официальным оправданием и политическим осмыслением своей деятельности»11. Представляется, однако, что этот небольшой фрагмент текста мог иметь иную смысловую нагрузку – не столько политическую, сколько религиозную.

Летописец выражает свое негативное отношение к монголо-татарам (называя их «погаными») и к их господству (которое красноречиво определяет как «пленение… Русскыа земля»), но при этом подчеркивает, что его герой всю свою жизнь служил им. Такое парадоксальное сочетание характеристик заставляет либо заподозрить тут злую иронию книжника (что маловероятно), либо найти такую систему смысловых координат, в которой внешняя противоречивость этой фразы (и некролога в целом) оказалась бы снята. Отчасти это делает сам летописец, указывая, что именно служба татарам позволяла Глебу избавить многих христиан, попавших им в руки (по-видимому, речь идет о выкупе пленных). Можно пойти дальше и допустить, что в исследуемом тексте перед нами предстает отзвук той мыслительной работы первых десятилетий после Батыева нашествия, которая привела к возникновению на Руси своеобразной идеологии «ордынского плена». Стержнем этой идеологии была вера в то, что все случившееся с Русью есть провиденциальное повторение «вавилонского пленения» иудеев, которые за свои грехи были не просто отданы Богом в руки нечестивому вавилонскому царю Навуходоносору, но и получили грозную заповедь не сопротивляться ему, не бежать от его власти, но честно служить ему и его приемникам, при этом твердо сохраняя в плену у иноверцев отеческую веру. При исполнении этих условий Господь обещал Сам вызволить Свой народ из рабства и сурово покарать его поработителей. Путь к избавлению, таким образом, лежал через смирение и духовное очищение12. В условиях, когда вооруженная борьба с монголами была еще нереальна, такое соотнесение собственного настоящего с библейским прошлым должно было помочь христианскому обществу преодолеть растерянность и отыскать духовные средства противостояния врагу.

Все ключевые моменты ветхозаветной схемы (пленение – подчинение – служба – хранение благочестия) отыскиваются в некрологе. Не исключено, что у человека, знакомого с образами Библии, при его чтении могла родиться и более тонкая ассоциация. Служба «от уности» (что подчеркивается!) нечестивым врагам, пленившим родную землю, и одновременное деятельное исповедание веры, – все это напоминает судьбу самых известных, пожалуй, ветхозаветных героев периода «вавилонского плена». Речь идет о пророке Данииле и трех его товарищах, Анании, Азарии и Мисаиле, которые по приказу Навуходоносора были отправлены в Вавилон еще отроками, чтобы «предстояти [служить. – А.Л.] в домоу ц(а)р(е)ве»13 (Дан. 1: 3-7)14.

Как можно полагать, при всей своей этикетной заданности созданный летописцем образ благочестивого князя-милостилюбца, избавляющего своих людей от плена и нищеты и укрепляющего их дух строительством храмов Божьих, не только должен был перекликаться с реальными чертами усопшего князя15, но соответствовал тому новому идеалу правителя, который оказывался наиболее востребован обществом в трагическую и смутную эпоху второй половины XIII в.

Однако одним патернализмом, возможно, дело тут не ограничивалось. Среди книжников Древней Руси бытовало древнее (уходящее своими корнями в том числе и в Ветхий Завет) представление, согласно которому благочестие или нечестие правителя земли оказывает непосредственное воздействие на жизнь его подданных. Повесть временных лет свидетельствует об этом прямо: «аще… князи правьдиви бывають в земли, то многа отдаются согрешенья земли16, аще ли зли и лукави бывають, то болше зло наводить Богъ на землю, понеже то глава есть земли»17. Показательный мотив присутствует в древнерусских житиях князей-мучеников: кровь правителя омывает не только его собственные грехи, но и грехи его подданных, как бы искупает их. В основе этого представления лежал взгляд на князя как на фигуру, воплощающую в себе «полноту жизни своего рода и своих подданных»18. Возвращаясь к похвале, следует обратить внимание на ту настойчивость, с которой ее автор повторяет мысль (всякий раз прибегая к авторитетным цитатам), что грех можно победить милостынею, загасить ею, как водою огонь. С учетом сказанного выше, милосердие Глеба могло акцентироваться книжником не просто как личная добродетель, приносящая конкретную пользу окружающим и ведущая его самого к спасению, но как своего рода религиозное служение своим людям, призванное очистить землю от бремени греха, который, по единодушному мнению публицистов того времени, и навлек на Русскую землю страшную кару Господню19.

  1. ПСРЛ. СПб., 1885. Т. 10. С. 156; СПб., 1913. Т. 18. С. 76; Приселков М.Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. СПб., 2002. С. 335-336.
  2. Лаушкин А.В. Малоизученный эпизод ростовского летописания второй половины XIII века // ИКРЗ. 2001. Ростов, 2002. С. 7-9.
  3. Там же. С. 7-12.
  4. Ср.: ПСРЛ. М., 1962. Т. 1. Стб. 442-444.
  5. См.: там же. Стб. 293-295, 436-437, 459 (похвала ростовскому епископу Кириллу), 466-469; Т. 18. С. 73-74.
  6. Помимо цитат, приведенных ниже, влияние «Повести» можно увидеть и в следующем обороте похвалы: «брашно свое и питие…» (в «Повести» – «брашно свое и медъ», см.: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 368; «брашно и питье», см.: там же. М., 1962. Т. 2. Стб. 584).
  7. Ср.: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 368; Т. 2. Стб. 583.
  8. Серебрянский Н.И. Древнерусские княжеские жития. (Обзор редакций и тексты). М., 1915. Приложения. С. 51.
  9. Макаров Н.А., Охотина-Линд Н.А. Сказание о Троицком Усть-Шехонском монастыре и круг произведений по истории Белозерья // Florilegium: К 60-летию Б.Н.Флори. М., 2000. С. 201-202 (см. также с. 191-192); Прохоров Г.М. Повесть об Усть-Шехонском Троицком монастыре и рассказы о городе Белозерске // Святые подвижники и обители Русского Севера. СПб., 2005. С. 317-320. При этом существует мнение и о позднем возникновении обители – на рубеже XIV–XV вв. (см.: [Турилов А.А.] Комментарии // Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. М., 1995. Кн. 3. С. 532. Прим. 91*).
  10. Лаушкин А.В. К истории возникновения ранних проложных Сказаний о Михаиле Черниговском // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1999. № 6. С. 10-12.
  11. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. Монголы и Русь. СПб., 2002. С. 265, 267.
  12. Подробнее о возникновении идеологии «ордынского плена» во второй половине XIII в.: см.: Лаушкин А.В. К истории возникновения… С. 18-25; Он же. Идеология «ордынского плена» и летописные известия о «Неврюевой рати» // История и культура Ростовской земли. 2000. Ростов, 2001. С. 24-31; Он же. Митрополит Кирилл II и осмысление ордынского ига во второй половине XIII века // Богословский сборник. М., 2002. Вып. 10. С. 211-224.
  13. Евсеев И.Е. Книга пророка Даниила в древне-славянском переводе. Введение и тексты. М., 1905. С. 4.
  14. Кроме того, в похвале, где после упоминания о «пленении… Русскыя земля» идет речь об избавлении обидимых и помощи вдовам и сиротам, можно (хотя и с большой осторожностью) допустить перекличку с Книгой пророка Иеремии, в которой «вавилонская» идеология проявляется наиболее ярко. Возвестив иудеям неизбежность плена, Бог обратился к «царю Иоудину» и всем его подручным с такими словами: «избавите силою оугнетена от руку клеветника, и пришелца и сира, и вдовицу не хощите оскорбити» (Библиа, сиречь Книги Ветхаго и Новаго Завета по языку словенску [Фототипическое переиздание текста с издания 1581 г.]. М.; Л., 1988. Л. 103); в противном случае, обещал Господь, Его ярость разгорится еще сильнее (Иер. 21: 7-12; 22: 2-5).
  15. О проблеме этикетного и индивидуального в княжеских некрологах см.: Еремин И.П. Киевская летопись как памятник литературы // Еремин И.П. Литература Древней Руси (Этюды и характеристики). М.; Л., 1966. С. 127; Пауткин А.А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах // Герменевтика древнерусской литературы XI–XVI веков. М., 1989. [Сб. 1]. С. 235-245; Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988–1237 гг.). СПб., 1996. С. 360.
  16. Образец несогласия с таким подходом предлагает, к примеру, св. Иоанн Златоуст, считавший, что избавление от бедствий может быть следствием лишь общего раскаяния, а не праведности одного правителя: «хотя бы он был весьма праведен и так праведен, что равнялся бы с добродетелию Моисея, праведность его одного не может покрыть безмерных грехов подчиненных» (Иоанн Златоуст, св. Полное собрание творений. М., 1998. Т. 6. Кн. 1. С. 386).
  17. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 139-140. См. также: Лаушкин А. Стихийные бедствия и природные знамения в представлениях древнерусских летописцев XI–XIII вв. // Русское Средневековье. 1998 год. Вып.1. Книжная культура. М., 1998. С. 34-37. Данная мысль встречается в древнерусской книжности и в позднейшее время – к примеру, у преп. Иосифа Волоцкого: «за государьское согрешение Бог всю землю казнит» (Послания Иосифа Волоцкого. М.; Л., 1959. С. 176), у Георгия Скрипицы: «Писано: «Глава согрешить, земля погибнеть»» (Русский феодальный архив. М., 1987. Т. 3. С. 667) и др.
  18. Ранчин А.М. Статьи о древнерусской литературе. М., 1999. С. 53, 59
  19. См. сходные мотивы у Серапиона Владимирского, который убеждал свою паству, что путь к избавлению от «горкого» иноплеменного рабства лежит через покаяние и милость: «м(и)л(о)ст(ы)ню к нищим по силе створим, бедным помощи могуще от бедъ избавляите. Аще не будем таци, гневъ Б(ож)ии будет на нас; всегда в любви Б(ож)ии пребывающи, – мирно поживемь»; «Моисеови что рече Б(ог)ъ: аще злобою озлобите вдовицю и сироту, взопьют ко Мне, слухом оуслышю вопль их, и разгневаюся яростью, погублю вы мечем. И ныне збыстьс(я) о нас речен(н)ое: не от меча ли падохом? не единою ли, ни двожды? Что же подобаеть намъ творити, да злая престануть, яже томят ны? Помяните ч(е)стно написано въ б(о)ж(е)ственыхъ книгахъ, еже Самого Вл(а)дыки нашего болшая заповедь, еже любити другу друга, еже м(и)л(о)сть любити ко всякому ч(е)л(о)веку…» (Петухов Е. Серапион Владимирский, русский проповедник XIII века. СПб., 1888. Прибавления. С. 5-6, 10). летописях, а другая – в Никоновской летописи (далее – Ник.)1. Как мне уже приходилось писать, обе эти редакции восходят к первоначальному тексту независимо друг от друга, отражая его не полностью и в какой-то степени искажая2 (особенно это относится к Ник.). Однако сравнение редакций между собой позволяет не только составить удовлетворительное представление об исходном виде известия, но и в какой-то степени проследить ход работы над ним.

В историю русской церкви Сергий Радонежский вместе со своими учениками и последователями вошел как основатель целого ряда монастырей, рассеявшихся по необъятной Руси. По некоторым оценкам, сам Сергий, его ученики и «собеседники», ученики учеников создали или восстановили от четверти до половины всех появившихся в XIV – XV вв. обителей. Что касается конкретных чисел, то в современной литературе порой мелькает цифра в 150 монастырей, основанных преподобным и его учениками за 100 лет1.

По времени основания первым из них следует признать Борисоглебский монастырь, расположенный в окрестностях Ростова. О его ранней истории становится известным из «Повести о Борисоглебском монастыре, коликих лет и како бысть ему начало».

Обратимся к памятнику. В его начале неизвестный автор с сожалением констатирует, что сведений об основании обители дошло до него чрезвычайно мало: «еже исперва от древних старець слышахомъ и мало писания обретох». Само же повествование начинается с того, что там, где позднее возник Борисоглебский монастырь, «лесы же бысть на сем месте изначала черныа». Именно здесь поселился пустынножитель Феодор, о котором известно лишь то, что он происходил «изъ области Великаго Новаграда» («рода ж его и отечества не обретох, и коего монастыря постриженикъ», – уточняет агиограф). Тут он прожил в одиночестве три года. По соседству с местом обитания отшельника пролегала «дорога проходна ис Каргополя, из Бела озера и из ыных градовъ къ царствоующемоу градоу Москве и к Ростовоу». При этом оживленном пути Феодор повесил сосуд из коры, «сиречь коузовъ», в который проезжающие путники, понимая, что рядом живет пустынник, по тогдашнему обычаю «начали Бога ради покладати, овогда хлеба, иниии же овощиа и прочюю милостыню». Об этом узнали нищие из многих соседних деревень и вскоре стали специально приходить «на место сие милостыня ради». Феодор их не гнал и, более того, находя в коробе продукты, делился с ними. Позднее к Феодору пришел брат, именем Павел2.

Интересующие нас сведения о Сергии Радонежском содержатся в главке «О начале обители», где говорится, что «въ дни благочьстиваго великаго князя Димитрея Ивановича всеа Роуси, в четвертое лето государьства его, при священном митрополите Алексие всея Роуси, при ростовском князе Константине, и при епископе Игнатии Ростовском приход творящоу преподобному Сергию в Ростовь къ Пречистеи и къ чюдотворцем помолитися». Узнав о его приходе, Феодор и Павел направились в Ростов просить князя и епископа разрешить им воздвигнуть церковь и устроить монастырь. С этой же просьбой они обратились к Сергию «дабы посмотрилъ места, где им поставити церковь и место благословилъ». Преподобный не отказал им и «прииде с ними на место сие и много походивъ по пустыни сеи». Отшельники показали ему несколько возможных мест для устройства монастыря и Сергий, выбрав одно из них, благословил Феодора и Павла «поставити храм великых страстотрьпець Бориса и Глеба», а затем «отъиде в путь свои». «И начаша събирати къ ним братия и мирскаа чадь древодели в помощь делу». Вскоре здесь возникла обитель, первым игуменом которой стал Феодор3.

Таково известие о начале Борисоглебского монастыря. В литературе, посвященной ему, годом основания обители называется 1363 г. Основой для этой датировки является точное указание «Повести…», что монастырь был основан в «четвертое лето государьства» Дмитрия Донского4. Но насколько верна эта дата? Проверить ее позволяет выяснение времени жизни митрополита Алексея, ростовского князя Константина и ростовского епископа Игнатия, при которых, согласно свидетельству «Повести» и была основана обитель.

Посмотрим, когда жили указанные лица. Митрополит Алексей был главой русской церкви с 1354 г. вплоть до своей кончины 12 февраля 1378 г.5 Ростовский князь Константин Васильевич, согласно известию летописцев, скончался во время морового поветрия в 1365 г.6 Относительно пребывания на ростовской кафедре епископа Игнатия, известно, что он получил ее в 1356 г.7 К сожалению, дата его кончины не известна. Согласно летописному списку ростовских владык, а также перечню епископов, поставленных митрополитом Алексеем, следующим после Игнатия ростовским епископом являлся Петр8. Последний умер в один год с ростовским князем Константином от эпидемии 1365 г.9 Отсутствие в летописях известия о времени поставления Петра в епископы, косвенно свидетельствует о том, что кафедру он занимал весьма непродолжительное время. Поскольку «четвертое лето» княжения Дмитрия Донского приходилось именно на 1363 г. (его отец Иван Красный скончался в 1359 г.), становится ясным, что Ростовский Борисоглебский монастырь вполне мог быть основан в 1363 г., как говорит об этом «Повесть…».

Между тем, в современной литературе, посвященной Сергию Радонежскому, сложилось довольно критическое отношение к этому эпизоду биографии преподобного. В этом плане довольно характерна позиция В.А. Кучкина: «Позднейшие предания приписывают Сергию создание… Борисоглебского (монастыря. – Авт.) на р. Устье близ Ростова…, однако достоверность этих преданий не подкрепляется более ранними свидетельствами»10. Аналогичного мнения придерживается и Б.М. Клосс: «Позднейшие предания приписывают Сергию Радонежскому еще создание Борисоглебского монастыря на реке Устье близ Ростова…, однако эти сведения носят слишком легендарный характер и ранними свидетельствами не подкрепляются. Вопрос нуждается в доисследовании»11. Основанием для подобных выводов историков стало то, что «Повесть…» относится к довольно позднему времени и была создана спустя полтора столетия после кончины преподобного.

На первый взгляд, процитированные нами исследователи правы. Действительно, первые сведения по истории Борисоглебского монастыря дошли до нас только от XVI в. Так, в летописи он впервые упоминается лишь под 1504 г., когда «тоя же зимы, генваря, Тихонъ Ростовский оставилъ архиепископию за немошъ и соиде въ монастырь къ Борису-Глебу на Устью»12. Но означает ли это, что источники XVI в. не содержат достоверных сведений за предшествующее время, и мы не можем опираться на них для реконструкции событий XIV в.? Определенную надежду на положительное решение поставленного нами вопроса дает характеристика «Повести…», данная в свое время В.О. Ключевским: «…повесть о Борисоглебском монастыре (в 15 верстах от Ростова)… написана в самом монастыре в начале второй половины XVI в., как видно по указаниям автора и по времени одного ее списка. Рассказ в ней очень прост и сух, без всяких риторических украшений, но передает события с такой полнотой и ясностью, какая редко встречается в житиях…»13.

Но главным доводом для исследователей стало то, что эпизод с основанием Борисоглебского монастыря отсутствует в «Житии» Сергия Радонежского – нашем главном источнике о жизни преподобного. Однако так ли это на самом деле?

Еще в XIX в. исследователями было установлено, что работу над «Житием» Сергия начал младший современник преподобного Епифаний Премудрый. Однако его труд остался неоконченным – работу над ним он начал осенью 1418 г., но уже 14 июня 1419 г. скончался. О всей дальнейшей биографии основателя Троице-Сергиева монастыря становится известным из сочинения другого агиографа – Пахомия Логофета, который завершил дело Епифания Премудрого в 30 – 40-е гг. XV в. Тот факт, что у «Жития» Сергия оказалось два автора, привел к тому, что в нем появились определенные неточности и противоречия. Исследователи долгое время среди множества списков пытались обнаружить первоначальный текст Епифания Премудрого, но находили лишь тексты, отредактированные Пахомием Логофетом. Только относительно недавно эту работу сумел проделать Б.М. Клосс, обнаруживший в списке XVI в. подлинный текст, принадлежащий перу первого биографа Сергия. Оказалось, что Епифанию Премудрому удалось довести изложение биографии Сергия примерно до половины его жизненного пути.

Как признает сам Епифаний, главным источником при написании биографии троицкого игумена стали для него рассказы лиц, хорошо знавших преподобного. Поэтому неслучайно, что в «Житии» Сергия мы не найдем точных дат с указанием того или иного года, а имеется лишь последовательная смена эпизодов его жизни, когда можно говорить только о том, что данное событие в его жизни произошло раньше или позже того или иного. Подобная особенность характерна для всех мемуаров, написанных по устным рассказам, а не только для данного памятника. Как правило, рассказчики предпочитают излагать общий ход событий, а не указывать ту или иную конкретную дату. Такова особенность человеческой памяти и с этим надо считаться. Тем не менее, у нас имеется возможность установить действительную хронологическую шкалу почти всех важнейших фактов деятельности Сергия. Это происходит благодаря тому, что рассказчик на вопрос слушателя – когда произошло то или иное событие? – обычно приурочивает его к другому, более заметному, дату которого возможно выяснить из летописей или других источников. Не являлись исключением из этого правила и собеседники Епифания. Именно это обстоятельство является ключевым для нас в определении точных хронологических привязок к тем или иным эпизодам жизни Сергия.

Завершает текст Епифания Премудрого небольшая главка «О худости портъ Сергиевыхъ и о некоемъ поселянине». Из нее становится известным, что Сергий, хотя к этому времени уже стал игуменом, не изменил своих прежних привычек. Иллюстрируя его смирение и трудолюбие, Епифаний рассказывает о некоем земледельце, который «живый на селе своем, орый плугом своим и от своего труда питаася», пришел в Троицкую обитель посмотреть на знаменитого игумена, молва о котором шла по всем окрестным землям. В это время Сергий был занят: «на лыскаре тружающуся», – уточняет Епифаний, – т.е. трудился лопатой на огороде. Поскольку грядки располагались за монастырской оградой, братья посоветовали земледельцу подождать, пока Сергий закончит свою работу. Но желание крестьянина было настолько велико, что тот не захотел ждать и решился посмотреть на преподобного сквозь щелку в ограде: «он же от многа желания не дождавъ, но приникъ скважнею». В итоге он смог увидеть игумена, но в каком виде – «в худостне портище, зело раздране и многошвене, и в поте лица тружающася». Крестьянин принял все это за насмешку: «Аз пророка видети приидох, вы же ми сироту указасте». Монахи уверяли, что земледелец видел Сергия, но тот упорно не верил им. Как раз в это время в монастырь приехал некий князь «съ многою гръдостию и славою», в окружении многочисленной свиты: «и плъку велику были округъ его, боляром же и слугам, и отрокомь его». Шедшие перед князем слуги по тогдашнему обычаю очищали дорогу своему господину и поселянина «далече отринуша». Оттуда он мог наблюдать занимательную картину: князь, увидев «сироту», еще издали поклонился ему до земли, а после взаимных приветствий они начали беседу. «Седоста два токмо (т.е. князь и Сергий. – Авт.), а всем предстоящим», – рассказывает агиограф. Только тогда земледелец убедился в своей ошибке, а после отъезда князя стал кланяться игумену, умоляя простить и благословить14.

Епифаний Премудрый обрывает свое повествование буквально на полуслове – из текста «Жития» нельзя выяснить ни имени князя, ни цели его визита. В литературе пытались выяснить – кем был данный посетитель Троицкой обители? Высказывалось мнение, что им мог быть князь Владимир Андреевич Серпуховской, в удел которого входил Радонеж15. Но согласиться с этим нельзя. Писавший после Епифания Пахомий Логофет также не указывает имени князя16. Это выглядит довольно странно, поскольку во всех других случаях Пахомий, говоря о визитах князей в Троицкий монастырь, всегда оговаривает их имена («приде же некогда князь Владимиръ», «приде князь великии в монастырь къ преподобному Сергиу»), а также цели визитов («и молит святого, да идет с ним въ отечьство его, въ град Серпохов, благословить место, иде же хощет устроити монастырь», «прииде…къ Сергию, благодать въздавая ему о добром съвещании»)17. Приведенные примеры свидетельствуют о том, что имена великого князя Дмитрия Донского и его двоюродного брата Владимира Андреевича Серпуховского были хорошо известны агиографу, а, следовательно, речь должна идти о ком-то из других русских князей.

И хотя этот рассказ лишен каких-либо хронологических примет, у нас все же имеется возможность установить дату этого эпизода и имя князя, приехавшего к Троице. Тщательно и скрупулезно анализируя весь текст Епифания Премудрого, мы приходим к выводу, что он излагает жизнь преподобного в строгой хронологической последовательности. Поэтому определить точное время княжеского визита в Троицкий монастырь оказывается вполне возможным, если выяснить дату предшествующего эпизода биографии Сергия. Перед главой «О худости портъ Сергиевыхъ и о некоемъ поселянине» Епифаний Премудрый помещает рассказ о временной нехватке продовольствия в Троицком монастыре. Суть его заключается в том, что однажды троицким монахам пришлось голодать три дня. На четвертый Сергий не выдержал и чтобы хоть как-то прокормиться, пришел к жившему в обители старцу Даниилу (очевидно, имущему монаху). Известно было, что тот обратился к сельскому плотнику с просьбой пристроить ему к келье сени. Однако мастер не пришел и за дело взялся сам игумен. Исполнив заданную работу, Сергий получил за свой труд «решето хлебовъ гнилых, скрилев (сухарей. – Авт.)». Небольшая, но весьма выразительная картинка поглощения Сергием заплесневелых сухарей, которые он запивал простой водой, наглядно свидетельствует об остроте голода, постигшего обитель. Недовольство братии отсутствием провизии было настолько велико, что некоторые из монахов собирались уже покинуть монастырь. Только увещевания Сергия, а главное – привезенное «брашно» (съестные припасы) предотвратили их уход18.

Что же послужило причиной нехватки продовольствия в Троицком монастыре? Для этого нам необходимо охарактеризовать политическую обстановку того времени в Северо-Восточной Руси. Известно, что она резко обострилась в 1360 г., когда после смерти своего отца Ивана Красного малолетний московский князь Дмитрий не получил ханского ярлыка на великое княжение Владимирское. Новым великим князем стал Дмитрий Константинович Суздальский. 22 июня 1360 г. он торжественно был посажен на владимирский стол19. Однако его суздальский князь занимал в течение всего двух лет. В 1362 г. свои права на великое княжение предъявил московский князь. Он (точнее, его окружение, поскольку самому Дмитрию было тогда всего 12 лет) позвал своего противника на суд хана. Киличеи обоих соперников отправились в Орду и хан Мурат признал великокняжеское достоинство «по отчине и дедине» за московским князем. Но Дмитрий Константинович не хотел уступать: он двинулся из Владимира и захватил Переславль-Залесский. Тогда московские бояре, взяли с собою трех юных московских княжичей (Дмитрия, его брата Ивана и двоюродного брата последних Владимира) и двинулись против суздальского князя. Однако войны не последовало: Дмитрий Константинович, реально взвесив свои силы, предпочел бежать сначала во Владимир, а затем в Суздаль. Московский князь вошел во Владимир и сел на великокняжеском столе своего отца и деда20. Тем самым становится понятным, что перерыв в снабжении обители был вызван тем, что она на короткий срок оказалась в зоне возможных военных действий, а рассказанный Епифанием эпизод следует отнести к зиме 1362/63 гг., когда разворачивались описываемые события. Соответственно помещенный далее в «Житии» Сергия сюжет о визите некоего князя в Троицкий монастырь не мог быть ранее этого времени.

Но на этом противостояние Москвы и Суздаля не закончилось. Весной или летом 1363 г. Дмитрий Константинович с помощью татар вновь сел во Владимире, но продержался там лишь несколько дней. Москвичи «прогна его пакы съ великаго княжениа» и осадили в отчинном Суздале. Дмитрий Константинович был вынужден просить мира21.

Эти перемены самым непосредственным образом отразились и на Ростове. Несмотря на свой формально независимый статус, ростовские князья XIV в. фактически находились на положении вассалов более сильных сородичей. У ростовского князя Василия Константиновича, жившего в первой четверти XIV в., было два сына: Константин и Федор. По свидетельству родословцев, после смерти отца между братьями произошел раздел города: Федору досталась Сретенская половина, а Константину – Борисоглебская. Старший из братьев Федор умер в 1331 г.22, и его часть Ростова перешла к его сыну Андрею Федоровичу.

Что касается Константина, то он в это время, по сути дела, являлся «слугой» московских великих князей. Этому способствовало то, что в 1328 г. он женился на дочери Ивана Калиты. Судя по летописным известиям, Константин принимал активное участие во многих крупных операциях московских князей: в 1339 г. он участвовал в организованном Иваном Калитой по велению хана Узбека походе к Смоленску, в следующем году вместе с Семеном Гордым дошел до Торжка в походе против новгородцев. В 1348 г. Семен Гордый вновь посылает его на Новгород с московской ратью, которую возглавил удельный звенигородский князь Иван Красный. О реальном значении личности Константина Васильевича в этот период свидетельствует тот факт, что когда в 1349 г. волынский князь Любарт Гедеминович задумал жениться на дочери Константина Васильевича Ростовского, он испрашивал на то разрешения не у ее отца, а у великого князя Семена Гордого23.

Но в 1360 г. ситуация в Северо-Восточной Руси резко изменилась. Почувствовав перемену конъюнктуры, Константин Васильевич резко меняет свою политическую ориентацию и всецело переходит на сторону суздальского князя. Судя по всему, решающими для него стали корыстные интересы: новый великий князь содействовал тому, чтобы в руках у Константина Васильевича оказался весь Ростов. Рогожский летописец поместил об этом лишь краткое известие («князя Костянтина весь Ростов»)24, и мы не знаем подробностей этого дела – было ли это осуществлено военным захватом, или же по ханскому ярлыку. Как бы то ни было, но этим шагом князь Константин вступил в конфронтацию с другим совладельцем Ростова – своим племянником Андреем Федоровичем.

Когда Москва окончательно взяла верх над суздальским князем, настала очередь и его ростовского союзника. Рогожский летописец после рассказа об изгнании из Владимира князя Дмитрия Константиновича добавляет: «тако же надъ ростовьскымъ княземъ»25. В.А. Кучкин указывал, что «хотя эта фраза очень лаконична, она позволяет строить некоторые догадки относительно каких-то акций правительства Дмитрия Московского против Константина Васильевича». В частности, он уточняет, что более определенные сведения на этот счет сохранились в ростовском летописании. Под тем же 1363 г. там сообщалось, что «князь Андрей Федоровичь приеха изъ Переяславля въ Ростовъ, а съ ним князь Иванъ Ржевский съ силою»26. Поскольку Ржевские, как установил А.В. Экземплярский, служили московским князьям, шедшая с князем Иваном Ржевским сила была московской ратью, данной Андрею в помощь против его дяди27. По мнению В.А. Кучкина, появление в Ростове Андрея Федоровича с московской ратью привело к политическим переменам в княжестве. Под 1364 г. в ростовском летописании сообщалось, что «того же лета поеха князь Костянтинъ Василиевичь на Устюгъ»28. Отсюда историк делает вывод, что «после успеха в 1363 г. опиравшегося на Москву князя Андрея Федоровича Ростовского в споре с Константином Васильевичем последний потерял ростовский стол и вынужден был отправиться на княжение в Устюг»29.

Однако вряд ли можно согласиться со столь категоричным выводом исследователя. Летописное известие о смерти князя Константина Васильевича в следующем 1365 г.: «Того же лета въ Ростове бысть моръ на люди силенъ, а князь Костянтинъ Ростовскыи съ княгынею и с детми преставися и владыка Петръ»30 доказывает, что умер он не в далеком Устюге, а в своем стольном Ростове и следовательно не терял ростовского стола.

Для нас в описании всех этих перипетий внутриполитической жизни Ростова важно то, что князь Константин Васильевич Ростовский и поддерживавший его ростовский владыка Игнатий, оказавшись в 1363 г. в ситуации противостояния с победившей Москвой, волей-неволей должны были искать пути примирения с московским правительством.

Для этого необходим был посредник. При его выборе самой оптимальной кандидатурой оказывалась фигура Сергия Радонежского, уроженца Ростовской земли и одновременно игумена Троицкого монастыря в пределах Московского княжества. Очевидно именно поэтому с просьбой о посредничестве князь Константин Васильевич и оказался в обители преподобного, а чуть позже Сергий появился в Ростове. И хотя формальным поводом этой поездки стало желание троицкого настоятеля «помолитися чюдотворцем», нет сомнения, что он вел переговоры о примирении Москвы с ростовским князем. Их результатом стал компромисс, в результате которого князю Константину Васильевичу удалось сохранить свои ростовские владения. Во время этого визита на свою родину Сергий принял участие в закладке Ростовского Борисоглебского монастыря. Новая обитель стала символом примирения Москвы и ростовского князя.

Таким образом анализ «Жития» Сергия Радонежского подтверждает сообщение «Повести о Борисоглебском монастыре, коликих лет и како бысть ему начало» о возникновении этой обители в 1363 г., уточняет обстоятельства его основания.

Для нас важнее другое – поездка Сергия на свою родину стала первой, но далеко не последней из его поездок, призванных мирить враждовавших между собой русских князей. На повестку дня остро вставала проблема освобождения страны от иноземного ига. Но решить ее можно было только сплотив все русские земли. В эти годы постоянных княжеских усобиц троицкий игумен прилагал все усилия, чтобы Русь стала единой. Эти старания преподобного не пропали даром – менее чем через два десятилетия вооруженные рати практически всех русских княжеств вышли плечом к плечу на Куликово поле, чтобы дать отпор ненавистному врагу. И в том, что это наконец произошло, была и частица заслуг Сергия Радонежского.

  1. Беляев С.А. Преподобный Сергий и наше время // Журнал Московской патриархии. 1996. № 7. С. 43.
  2. Повесть о Борисоглебском монастыре (около Ростова) XVI в. Сообщение Х. Лопарева. СПб., 1892 (Памятники древней письменности. Вып. LXXXVI). С. 5 – 6; Издано также: Повесть о преподобных отцах Феодоре и Павле, первоначальницех и строителях обители Борисоглебской, что на реке Устье и о начале Борисоглебской ярмарки 2-го мая. Ярославль, 1875 (2-е изд.: Ярославль, 1884).
  3. Повесть о Борисоглебском монастыре. С. 6 – 8.
  4. О Борисоглебском монастыре: Ростовский второклассный Борисоглебский монастырь и его основатели преподобные старцы Феодор и Павел. Ярославль, 1907; Титов А.А. Вкладные и кормовые книги Ростовского Борисоглебского монастыря в XV, XVI, XVII и XVIII столетиях. Ярославль, 1881; Амфилохий, архимандрит. Краткая жизнь Ростовского Борисогебского монастыря, что на Устье реке, чтеца Алексея Стефановича. М., 1863; Лествицын В. Сапега в Ростовском Борисоглебском монастыре. Ярославль, 1884; Кривоносов В.Т., Макаров Б.А. Архитектурный ансамбль Борисоглебского монастыря. М., 1987; Мельник Л.Ю. К истории Борисоглебского музея // СРМ. Вып. I. Ростов, 1991. С. 120 – 131; Мельник А.Г. О звоннице Борисоглебского монастыря // СРМ. Вып. VII. Ярославль, 1995. С. 215 – 226; Мельник Л.Ю. История колоколов Борисоглебского монастыря // Там же. С. 227 – 239; Лапшина С.А. О колоколах Борисоглебского музея // Там же. С. 239 – 246; Матюхин В. Монастырский сад // Любитель природы. Ежегодный экологический сборник. Рыбинск, 1998.С. 318 – 323; Мельник А.Г. Интерьер Предтеченской церкви Ростовского Борисоглебского монастыря // Монастыри в жизни России. Калуга – Боровск, 1997. С. 145 – 149.
  5. ПСРЛ. Т. XXV. М.; Л., 1949. С. 194.
  6. Там же. Т. XI. СПб., 1897. С. 4.
  7. Под этим годом летописец записал: «преставися Иванъ, епископъ Ростовъскыи, что былъ преже архимандритъ у святого Спаса на Москве. Того же лета поставленъ бысть Игнатеи епископомъ Ростову» (ПСРЛ. Т. XVIII. СПб., 1913. С. 99).
  8. ПСРЛ. Т. XXV. С. 195, 226.
  9. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Пг., 1922. Стб. 79.
  10. Кучкин В.А. Сергий Радонежский // Вопросы истории. 1992. № 10. С. 88 – 89.
  11. Клосс Б.М. Избранные труды. Т. 1. Житие Сергия Радонежского. М., 1998. С. 59 – 60.
  12. ПСРЛ. Т. XII. СПб., 1901. С. 257.
  13. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1988. С. 281.
  14. Клосс Б.М. Указ. соч. С. 337 – 341.
  15. Кучкин В.А. Сергий Радонежский. С. 80.
  16. Клосс Б.М. Указ. соч. С. 360.
  17. Там же. С. 367, 369, 404, 410.
  18. Клосс Б.М. Указ. соч. С. 333 – 335.
  19. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 69, Т. XVIII. С. 100.
  20. Там же. Т. X. С. 233 – 234.
  21. Там же. Т. XV. Вып. 1. Стб. 74.
  22. Там же. Т. I. М., 1962. Стб. 531.
  23. Там же. Т. X. С. 211, 212, 215, 220, 221.
  24. Там же. Т. XV. Вып. 1. Стб. 69.
  25. Там же (под 6871 г.).
  26. Там же. Т. V. СПб., 1851. С. 229, Т. IV. Ч. 1. Вып. 1. Пг., 1915. С. 290.
  27. Экземплярский А.В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период. Т. II. СПб., 1890. С. 50.
  28. ПСРЛ. Т. V. С. 230, Т. IV. Ч. 1. Вып. 1. С. 291, Т. I. Стб. 533.
  29. Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X – XIV вв. М., 1984. С. 270, 279.
  30. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 79.

1. Словосочетанием «Северная Фиваида» мы обязаны А.Н. Муравьёву1. Это и поэтическая метафора, и точная параллель. Святая Русь искони стремилась как бы зарифмовать себя с христианским Востоком, создать систему созвучий, где русские реалии вторят тем или иным сакральным первообразам и символам. Bот некоторые примеры таких соответствий:
- наши первые русские Софии – Киевская, Новгородская, Полоцкая отсылают к своему константинопольскому прототипу;
- Новый Иерусалим, созданный патриархом Никоном, является не бывалой проекцией на русское пространство Святой земли;
- центр Пскова строится по подобию Престола Святой Троицы, описанного в Апокалипсисе.

Здесь имеет место своеобразнейшая поэтика унисонов и перекличек. Северная Фиваида находится в её рамках – она хочет отозваться на камертон Фиваиды Южной. Когда в снах к Корнилию Комельскому является Пахомий Великий, создатель первых киновий, то условная связь с первoисточником получает живое мистическое наполнение.

2. Самый вдохновляющий пример установки на такое отражение в доступных реалиях первородного и высшего даёт Сергий Радонежский. По его замыслу, не только храм или киновия, но вся Русская земля призвана стать зеркалом Святой Троицы – чутко воспроизвести гармонию ее ипостасей. К реализации этой задачи была призвана Северная Фиваида, созданная как прямыми учениками Сергия Радонежского, так и его верными последователями в нескольких поколениях. Ростов Великий сыграл значительнейшую роль в становлении Северной Фиваиды. Находясь у самой её границы, он открывал врата на Русский Север – через них прошли многие прославленные подвижники. В книге А.Н. Муравьёва мы находим замечательную мысль, внутренний вектор которой хочется продолжить именно на Север – вот что здесь говорится о Сергии Радонежском: «Уроженец Ростова, Преподобный оставил свою родину, чтоб поселиться в лесах Радонежских, ближе к Москве, и вот большая часть пустынных чад его с избытком возвращает святительной кафедре Poстовa утрату столь великого старца»2. Эта кафедра мощно влияла в северном направлении.

3. В 1390 г. епископом Ростовским стал Феодор Симоновский, племянник и воспитанник Сергия Радонежского, сын его брата Стефана. Феодором был основан в Москве Симонов монастырь. Мы помним, что именно oттуда по зову Богоматери, имевшему ещё и световое проявление, ушел на Север Кирилл Белозерский, любимейший собеседник Сергия Радонежского. Мог ли он миновать на своём пути Ростов Великий? Tyдa Кирилл однажды вернется, чтобы поставить во диаконы Мартиниана – будущего игумена Троице-Сергиевой лавры. Очень важно подчеркнуть, что духовное воздействие Сергия Радонежского на Русский Север шло по двум линиям:
- там получал закрепление и развитие наработанный им опыт монашеского общежительства;
- и одновременно укоренялась исихастская традиция, идущая из Византии, но получившая в преломлении Сергия Радонежского весьма спeцифические черты.

4. Киновия – и исихазм; исихазм – и киновия: именно сочетание этих моментов делает Северную Фиваиду уникальной. Иногда высказывается сомнение, что исихазм в его наиболее зрелой паламитской форме был усвоен на Pуси адекватно – так, в связи с концепцией Божественных энергий С.С. Хорунжий пишет: «это учение едва ли вообще достигло Рoccии»3. Мысль высказывается в предположительной, а не категорической форме – и это делает честь видному исследователю. Но давайте поставим в один хронологический ряд следующие моменты:
- в 1351 г. в Константинополе проходит паламитский собор;
- в 1353 г. Константинополь посещает Алексий, будущий митрополит;
- в 1354 г. он рукоположен патриархом Филофеем, автором «Жития» и службы св. Григория Паламы.

Святитель Алексий прочил на своё место Сергия Радонежского. Общение их было частым и глубоким. Неужели по каналу этой связи в Радонеж не проникла информация о самом главном и существенном в паламизме? Думается, что это был не единственный канал – и если тому нет прямых документальных свидетельств, то отчасти это можно объяснить следующим образом: русское монашество ХIV-ХV предпочитало устную, а не письменную трансляцию знаний – живой пример учителя главенствовал. Однако в пользу паламитского духа Северной Фиваиды говорит множество имевших здесь место ярчайших световых манифестаций. Воспреемники Сергия Радонежского в умном делании научились непосредственно выходить к нетварным Энергиям, выводя их наружу – во имя очищения и высветления дольнего мира. Хочется поддержать игумена Андроника /Трубачёва/ в его утверждении: «Паламизм послужил основой богословия Преподобного Сергия»4. Убеждёнными паламистами были митрополиты Феогност, Алексий и Киприан. Эстетика паламизма получает своё совершенное выражение в «Троице» Андрея Рублёва. По мысли В.А. Плугина, ««...ощущение Троицы как света онтологичного для рублёвского мировоззрения»5. Показательно, что именно световое предзнаменование указует Павлу Обнорскому на то место, где ему надлежит построить храм в честь Святой Троицы. В неглаголемом свете видится Северная Фиваида.

5. Афонский извод исихазма тоже получил распространение в Северной Фиваиде. Сергий Нуромский, ученик Сергия Радонежского, бывал на Афоне. Параллельно существовала самостоятельная ветвь, идущая прямо от Святой Горы и несколько отличная от Сергиева побега. Однако потом две линии, радонежская и афонская, неоднократно пересекались, порождая интереснейшую интерференцию в блестящих личностях. Впрочем, разделение этих линий имеет скорее исторический, чем сущностный смысл, поэтому мы акцентируем его лишь в рамках весьма короткого периода, тем не менее важного для истории как угасающей Византии, так и её полной сил наследницы юной Северной Фиваиды. Об этом в связи с Сергием Радонежским В.Н. Топоров говорит так: «...от священного огня, ярким пламенем взметнувшегося в Византии XIV века, он сумел зажечь свечу, перенести ее в темные леса Северо-Востока Руси и дать ей разгореться сильным и ровным пламенем»6.

6. Северным Афоном мы можем назвать Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере близ Вологды. Ещё при жизни Димитрия Донского пришёл в Moскву Святогорец Дионисий. Своим умственным и нравственным складом он расположил к себе Великого Князя. Когда в Москву пришли старцы из Спасо-Каменного монастыря с просьбой дать игумена, тo выбор пал на Дионисия. Он вдохнул новую жизнь в островной северный монастырь. Там был введён отличающийся особой строгостью Афонский устав. Oт Дионисия Святогорца получил на Кубенском острове своё иноческое имя Дионисий Глушицкий. Он был насельником и Кирилло-Белозерского монастыря. Перед нами как раз тот случай, когда подвижник связывает в своей судьбе две исихастские традиции, о которых шла речь выше. После преставления ростовского епископа Григория – и во время водворения на княжеский престол Василия Дмитриевича, сына Димитрия Донского – митрополит Фотий поручает Дионисию Святогорцу занять ростовскую кафедру. Мы знаем его и как Дионисия Ростовского. В рамках интересующей нас темы отметим следующие эпизоды из ростовской биографии Дионисия:
- он поручает Григорию Пельшемскому принять в управление Спасско-Иаковлевский монастырь;
- его навещает в Poстове любимый питомец Дионисий Глушицкий и возвращается на Север с подарком для братии – чудотворной иконой;
- Александр Куштский обращается к нему с просьбой благословить новую обитель.

Bсе три подвижника – столпы Северной Фиваиды. Будучи создателями прославленных киновий, они одновременно практикуют умное делание -являются исихастами. На русском Севере осуществился великий синтез.

7. Основателем монастырского общежительства является Пахомий Великий. Его ближайшему ученику Феодору была явление Святой Троицы. Предание об этом рассказывает так: «И когда он молился, увидел он что-то вроде трех столбов, во всем равных и похожих друг на друга. И услышал он голос, говорящий ему: «Не обращай внимания ни на разделение этого видимого знака, ни на очертания, но только на сходство. Ибо нет среди творения знака, который может изобразить Отца, Сына и Святого Духа»7.

В догмате Святой Троицы поражает своей глубиной диалектика нераздельного и неслиянного. Несомненно, что в знамении, которое было дано Феодору, выходит на первый план момент нераздельности – и это понятно: чудо случилось во время острых арианских споров. Согласно Арию, Троице присуща субординация – ее онтологию определяет иерархичность, а вовсе не равенство. Ортодоксия говорит: ипостаси равночестны. Графический по своему характеру символ, увиденный Феодором, призван подчеркнуть именно это качество. Он указует на абсолютную симметрию Троицы. Но это только одна сторона гармонии. И если она получит преобладание, то нераздельность возьмет верх над неслиянностью или даже подавит ее вовсе – тогда мертвящий дух унификации воцарится в киновии. Не стоял ли на пороге этой опасности Иосиф Волоцкий, уделявший главное место при организации киновий жесткой дисциплине, буквалистски понятому уставу? П.А. Флоренский в одном месте синонимизирует понятия «Киновия» и «Коммунизм»8. Нам ли не знать сегодня, что семантика их не совпадает!? Но именно коммунизм является торжеством нивелирующей неразделенной оси. Легальная перспектива неизбежна.

8. Над киновиями Южной Фиваиды воссиял свет Святой Троицы. Как это важно для понимания истоков тex идей, которые развивал Сергий Радонежский! Устав Тавеннисиотского общежития, написанный последоватеями Пахомия Великого, стремится воспроизвести тринитарную гармонию нераздельного и неслиянного – общего и личного: «...всякий должен был держать себя так, как будто он жил один в духе, однако ж, все должны, были быть в крепкой между собой любви, мире, и согласии»9. Это тонкое равновесие было очень трудно утверждать. Далеко не сразу киновия смогла cтaть зеркалом Святой Троицы. Гармония утверждалась трудно. Вспомним, что Сергий Pадонежский начинал с особножительства /идиорритмы/ – и общежительный Студийский устав братия приняла с немалыми трудностями. Заметим, что Иосиф Волоцкий уже не застал в Троице-Сергиевой лавре некогда процветшую в ней киновию – она вернулась к особножительству. Нечто подобное произошло в Спасо-Каменном монастыре ещё при игуменстве Дионисия: Афонский ycтав там не смог удержаться – Дионисий переключил монастырскую жизнь на особножительный лад. Впрочем, для него это была лишь временная уступка, имеющая объективное основание: Русский Север прославился раньше всего подвигом отшельничества – Антоний Великий какое-то время субъективно ему был ближе, чем Пахомий Великий; северная глушь способствовала и идиорритме, порой напоминающей скитничество – эти давние устремления уловил и творчески преобразил Нил Сорский. Тем на менее именно киновия была и остается главным средством для утверждения идеалов Сергия Радонежского. В Ростове Великом хорошо понимали это. Вот свидетельства этого понимания:
- Димитрий Прилуцкий, следую живому примеру посетившего Переяславль-Залесский Сергия Радонежского, создаёт в родном городе именно киновию; дойдя до вологодской земли, он горестно сетует: опыт монастырского общежительства здесь не известен – это подвигает его на создание Спасо-Прилуцкой обители;
- в Житии Григория Пельшемского мы находим описание его встречи с Дионисием Глушицким, дающим такую заповедь: «...чтобы никто из братии ничего не держал у себя и не считал бы своим, но чтобы всё было общим»10; заметим, что из Ростова Григорий уходит тайком именно на Глушицу – её первого насельника в свое время благословил Дионисий Святогорец; интереснейшая сеть связей ложится тут на карту Северо-Восточной Руси: Кириллов – Кубенское – Глушица – Ростов – Сосновец – Пельшма; по линиям этой связи одновременно циркулирует и общежительный, и безмолвнический опыт;
- схожий совет Григорий Пельшемский получает oт ростовского епископа Ефрема: «благой сосед даю_тебе_устроить общежитие»11; и напутствие подкрепляет цитатой из Деяний апостолов: «и никто ничего из имени своего не называл своим, но все у них было общее».

9. Получив импульс от Сергия Радонежского, Ермолай-Еразм трактует Святую Троицу как высшую форму киновии – видит в жизни Бога архетипический прообраз общежительного устава. Монастырь хочет стать зеркалом Святой Троицы? В её излучении равную роль играют частоты как нераздельности, так и неслиянности. Мы уже говорили о том, что существует опасность избирательного отражения, когда киновия слабо реагирует на волны неслиянности – порой остается вообще не чувствительной к ним. Как избежать этой асимметрии? Воистину спасительным тут оказывается исихазм! Он реализуется в сугубо личностной форме – это путь именно личности, а не члена коммуны. Примитивно понятый идеал равенства неизбежно приводит к росту энтропия.

Вcе различия сглаживаются – и общежитие деградирует. Паламитская антропология противостоит этой энтропийной тенденции. Личностное начало получает в исихазме своё максимальное выражение. Ведь нам становится доступным тезис! В синергию с тремя лицами Святой Троицы может вступить только лицо. Причём соборность призвана усилить качество, которое Е.А. Баратынский метко назвал «лица необщим выраженьем». Киновия обобществляет дольное – исихия индивидуализирует горнее. Жертвуя малым, обретаем великое. У Л.П. Карсавина еать парадоксальная мысль: «с т р о г о г о в о р я, н е т т в а р н о й л и ч н о с т и»12; (разрядка Карсавина – Ю.Л.). Это оказано в развитие исихазма. К числу нетварных энергий здесь фактически добавляется ещё одна: это энергия личностного начала, исходящая из недр Святой Троицы наряду с энергиями жизни, любви, вдохновения. Северная Фиваида особенно актуальна именно этим своим чувствованием личностного начала. Гармонию Святой Троицы она отражала без аберраций.

10. Исихазм ассоциируется с анахоретством. Внешний мир отсекается как помеха – духовная жизнь становится центростремительной: направляется на преображение глубинного «я», жаждущего иметь в качестве собеседника только Бога. Такой путь не предосудителен. Однако исихаст, вставший на него, ничего не меняет в окружающей действительносги. И это беспокоило Сергия Радонежского, который осуществил ещё один синтез: исихастскую практику личностного спасения укрепил и обновил этикой любви. Исихазм эгоцентричен? У Сергия Радонежского он становится интерсубъективным. Как бы размыкает себя. Разве Святая Троица не открывается вовне через нетварные энергии?

Она знает апофазу, но не застывает в ней. Так и киновия: ограждаясь от мира, обитель оставляет свои стены прозрачными – через них благодать перетекает в мирские измерения и валунная кладка тут не помеха. Северный монастырь одновременно закрыт для мира и открыт миру: став зеркалом Святой Троицы, он превращает это зеркало в своего рода аттрактор – притягивает к себе дольнее бытие, стараясь передать ему опыт Божественной жизни. Крестьянская община на Севере многое восприняла oт своих любимых монастырей. По сути, о единстве центростремительного и центробежного в духовной жизни северного киновиота-исихаста говорит Дионисий Глушицкий Григорию Пельшемскому: «Весь ум свой направь к тому, чтобы со всем тщанием искать Единого Бога и ревностно прилежать к молитве. Но более всего будет стараться, отче Григорий, помогать нищим, сиротам и вдовицам. Пока есть время, твори благое»13. В этих словах нашел своё выражение дух Северной Фиваиды.

  1. Муравьёв A.H. Русская Фиваида на Севере. M., I999.
  2. Там же. С. 27.
  3. Хорунжий С.С. Русский исихазм: черты облика и проблемы изучения. В кн.: Исихазм. Аннотированная библиография. М., 2004. С. 554.
  4. Игумен Андроник /Трубачев/. Русская духовность в жизни Преподобного и его учеников. Тысячелетие Крещения Руси. Международная церковная научная конференция «Богословие и духовность». М., 1989. C. 178.
  5. Плугин В.A. Maстep Святой Троицы. М., 2001. С. 178.
  6. Топоров В.Н. Святость и святые. М., 1998. Т. 2. С. 678.
  7. Цит. по: Хосроев А.Л. Пахомий Великий. СПб., 2004. С. 371.
  8. Флоренский П.А. Троице-Сергиева Лавра и Россия. П.А. Флоренский. Избранные труды по искусству. М., 1996. С. 234.
  9. Древние иноческие уставы. М., 1892. С. 139.
  10. Житие Григория Пельшемского. Цит. по: Жития святых. Книга дополнительная, первая. М., 1908. С. 172.
  11. Там же. С. 171.
  12. Карсавин Л.П. О личности. Каунас, 1929. С. 181.
  13. Житие Григория Пельшемского. С. 169.

1380 г. является рубежом юридической самостоятельности Белозерского княжества. В результате пресечения линии великих белозерских князей в лице Федора Романовича и его сына Ивана Белозерское княжество стало выморочным и перешло в руки великого владимирского и московского князя Дмитрия Ивановича. В 1389 г. по своей духовной он передал Белоозеро в удел своему третьему сыну Андрею Можайскому. С этого времени начинается почти столетняя история Белозерского удела в составе Московско-Владимирского великого княжения.

Однако, кроме погибших на Куликовом поле старших белозерских князей, в конце XIV в. оставались и представители другой ветви этого рода, потомки Федора Михайловича – старшего сына белозерского князя Михаила Глебовича. Двоюродный брат Федора Романовича Василий Федорович носил прозвание Согорский. Именно с ним и его потомками связано в дальнейшем образование корпорации белозерских князей.

В XV – начале XVI в. действовало четыре поколения белозерских князей, всего более семидесяти человек. Старшее поколение, в лице Юрия, Афанасия, Семена и Ивана Васильевичей могло появиться на исторической сцене уже в конце XIV в., а их внуки и правнуки встречаются в источниках на рубеже XV-XVI вв. Практически о каждом из них в источниках имеются прямые или косвенные данные, позволяющее на наш взгляд, с определенной долей вероятности восстановить в целом историю белозерского княжеского рода в этот период, выяснить его фамильный состав, определить совокупность землевладельческих и служебных характеристик членов рода.

Вначале предпримем краткий экскурс в родословную белозерских князей первой половины XV в., сравнивая данные родословных росписей с показаниями других источников. Юрий, старший сын Василия Федоровича Согорского стал родоначальником фамилий Белосельских, Андомских и Вадбольских. Давыд, старший сын Юрия в родословных значится бездетным, неизвестны его потомки и по другим источникам. От второго сына Юрия князя Романа произошла ветвь князей Белосельских. Хотя в поздних родословных с фамилией Белосельский впервые называется только внук Романа Гаврила Федорович, мы полагаем, что Гавриил не был основателем этой фамилии. В Бархатной книге была записана лишь ветвь Белосельских, происходившая от Гавриила, поэтому в генеалогических трудах утвердилась ошибочная точка зрения о том, что именно он стал основателем рода Белосельских и первым носил эту фамилию. Однако, в писцовой книге Шелонской пятины 1498 г. упоминается князь Иван Федорович Белосельский1, которого можно считать братом князя Гаврила Федоровича Белосельского, владевшего в это же время поместьем в Копорском у. Водской пятины2. Следовательно, и отец Гаврила и Ивана уже носил фамилию Белосельский. Кроме детей и внуков Гаврила и Ивана среди новгородских помещиков в XVI в. встречается еще не менее десятка князей Белосельских3. Они образуют отдельную ветвь рода и происходят от князей Василия и Владимира Ивановичей, живших в первой половине XVI в. Отчество Ивановичи позволяет отождествить их отца с князем Иваном Ивановичем, внуком Романа Юрьевича, хотя в родословных о его потомстве ничего не говорится. Общим предком этих двух ветвей является князь Роман Юрьевич, а поскольку его отец Юрий Васильевич в Ростовском летописном своде XV в. и Типографской летописи назван Белосельским (см. главу 1), то, скорее всего именно он был первым владельцем пошехонской волости Белое село и дал фамилию Белосельский своим потомкам.

Третий сын Юрия Васильевича князь Андрей был отцом князей Михаила Андожского, Ивана Вадбольского и Семена Андожского. От двух старших братьев пошли роды князей Андомских и Вадбольских соответственно, а Семен значится в родословных бездетным. Именование в родословных Андожскими Михаила и Семена Андреевичей позволяет предположить, что первым фамилию Андожский носил их отец князь Андрей Юрьевич. Подтверждение этого мы находим в Ростовском соборном синодике, где Андрей Юрьевич записан с фамилией Андожский4.

Второй сын Василия Согорского Афанасий по родословным стал основателем фамилии Шелешпальских. У него значится только один сын Иван, у которого, в свою очередь, было четыре сына – Юрий, Дмитрий, Челядня и Финята. Два старших брата положили начало двум особым ветвям князей Шелешпальских, существовавших еще в XVIII в.: Юрий – собственно Шелешпальских, а Дмитрий – Угольских, во второй половине XVI в. возобновивших именование Шелешпальские.

Родословная Кемских, Согорских и Ухтомских за XV в., вероятно, вполне достоверна, поскольку другие источники не дают новых сведений, которые могут дополнить информацию родословных книг. Единственным исключением является отсутствие в родословной князя Филиппа Федоровича Карголомского, который вместе с матерью Анастасией и братом Иваном назван в качестве вкладчика в Кирилло-Белозерский монастырь5.

Таким образом, родословные росписи белозерских князей за XV в., за некоторыми исключениями, в целом соответствует картине, рисуемой нам другими источниками. На основе родословной и актового материала имеется возможность выяснить, по какому принципу образовывались новые фамилии белозерских князей.

В XV в. по разным источникам можно проследить существование у белозерских князей 8 фамилий: Андожские, Белосельские, Вадбольские, Карголомские, Кемские, Согорские, Ухтомские, Шелешпальские. К концу XV в. к названным фамилиям прибавляются Дябринские, Угольские, а в XVI в. – Чесноковы (из Вадбольских), Калитины (из Шелешпальских), Фуниковы и Нащокины (из Кемских), Угримовы, Пенкины, Волковы, Холуевы (из Ухтомских).

В историографии утвердилось мнение о происхождении фамилий белозерских князей от названий белозерских волостей. Тем не менее, несмотря на длительную историографическую традицию в настоящее время не существует целостной концепции раскрывающей принципы, по которым происходило образование всех фамилий белозерских князей. До сих пор не предпринималось попыток объяснить происхождение фамилий Угольских и Дябринских. Кроме того, в историографии утвердилось искаженное, не соответствующее бытовавшему в то время, написание некоторых фамилий белозерских князей, что в некоторой степени затрудняло для наших предшественников анализ и подчас приводило к неверным выводам (яркий пример в этом плане – этимология фамилии Сугорский, как произошедшей от никогда не существовавшего в действительности топонима Сугорье).

Как уже отмечалось, в XV в. по разным источникам можно проследить существование у белозерских князей фамилий Андожских, Белосельских, Вадбольских, Дябринских, Карголомских, Кемских, Согорских, Угольских, Ухтомских, Шелешпальских. Причем написание некоторых фамилий в XV в. отличалось от принятого в XVII в., а затем усвоенного в позднейших генеалогических трудах и бытующего вплоть до настоящего времени. Например, фамилия Шелешпальских в XVIII в. превратилась в Шелешпанских, а Согорских в XVII в. – в Сугорских. Неустойчивой было написание фамилии Андомских. Именно в таком виде она зафиксирована во множестве актов XVI в., однако в XV в. бытовало написание Андожский, зафиксированное в акте первой трети XV в., духовной белозерского князя Михаила Андреевича (1486 г.) и Ростовском соборном синодике6. В XVII-XVIII вв., уже после пресечения рода, в родословных утвердилось написание в форме Андогский.

В тексте настоящей работы мы будем придерживаться написания фамилий в форме зафиксированной источниками XVI в. то есть Согорский, Шелешпальский7. Исключение составляет фамилия Андомский, при употреблении которой мы будем строго следовать источникам, сохраняя для XV в. написание Андожский, а для XVI в. – Андомский.

В историографии общая тенденция по вопросу о происхождении фамилий белозерских князей прослеживается довольно четко: еще генеалогами XIX в. образование фамилий напрямую связывалось с княжеским землевладением в ранний период. На наш взгляд, именно это направление в объяснении принципов образования интересующих нас фамилий наиболее продуктивно. Опираясь на изыскания предшественников, попробуем дать собственную реконструкцию землевладения белозерских князей в XV в. Действительно, все фамилии, существовавшие в это время, за единственным исключением (Шелешпальские), могут быть связаны с белозерскими волостями известными в XV-XVI вв. О землевладении в XV в. – первом десятилетии XVI в. имеются сведения по родам Андожских (только вне родового гнезда), Белосельских, Карголомских, Кемских, Согорских, Ухтомских и Шелешпальских.

Родовые владения Карголомских располагались в волости Карголома, на территории которой находился город Белоозеро. Известны вклады Карголомских в Кирилло-Белозерский монастырь деревнями, расположенными в этой волости («в своей отчине в Карголоме»8, в нескольких документах в Карголоме упоминаются межи князей Карголомских с соседними землевладельцами9.

Князья Кемские владели территорией под названием Кема, расположенной в бассейне реки Кемы, впадающей с северо-запада в Белое озеро. Дети князя Давыда Семеновича после его смерти поделились «вотчиною отца своего, княжью Давыдовою, Кемою»10. Судя по сохранившимся актам владениями Давыдовичей исчерпывалось все феодальное землевладение в Кеме. Детальную реконструкцию землевладения Кемских во второй половине XV-XVI вв. позволяет осуществить большой комплекс актов (более 60 номеров), сохранившийся большей частью в составе архива Кирилло-Белозерского монастыря.

В нижнем и среднем течении пошехонской реки Ухтомы, левого притока Согожи, в XVII в. располагалась Ухтомская волость, но в XVI в. и, вероятно, ранее эта местность обозначалась даже самими Ухтомскими довольно размыто: «в Пошехонье на Ухтоме»11. Владения Ухтомских в этой местности (от впадения Ухтомы в Согожу до впадения в Ухтому речки Шелекши) восстанавливаются по актам конца XV-XVI вв. (более 40 номеров). Судя по ним, Ухтомские «в Пошехонье на Ухтоме», как и Кемские в Кеме первоначально обладали всеми землями на этой территории.

Особой Шелешпальской волости в XVII в. не существовало, но территория где располагались родовые вотчины Шелешпальских в XVI в. называлась «Шелешпали». Находились эти земли по верхнему течению р. Ухтомы, выше владений Ухтомских, при впадении в Ухтому речки Шелекши, по которой, вероятно, местность и получила свое название. В актах географические ориентиры этой местности звучат как «людчик шелешпалький», «шелешпальские межи», «в Шелешпалех»12. О землевладении здесь нетитулованных феодалов до конца XVI в. сведения отсутствуют. Скорее всего, Шелешпальские, как другие их родичи, владели в этом районе всеми землями. Это также относится и к младшей ветви Шелешпальских – князьям Угольским, владевшим волостью Углеца Константинова13. Не столь однозначно обстоит дело землевладением князей Дябринских. Их вотчины находились в Дябрине (в XVII в. Дябринская волость), но уже в первой половине XVI в. они не являются здесь монопольными землевладельцами. Кроме них, вотчины в Дябрине имеют князья Кемские и Согорские, но их владения характеризуются в актах как прикупы14. Вотчины нетитулованных феодалов в Дябрине также отсутствовали до конца XVI в.

В XVII в. в Пошехонском уезде по реке Соге, левому притоку Согожи располагалась Согорская волость. Однако ранее, в актах XVI в. эта местность называлась не Согорской волостью, а просто «Согорза»15. Здесь в XV и XVI в. располагались обширные родовые вотчины обоих ветвей князей Согорских. На рубеже XV и XVI вв. Согорские начинают межевать свои владения с вотчинами Ухтомских и Шелешпальских, находящимися севернее.

Родовым гнездом Андомских можно считать Андомскую волость, расположенную при слиянии рек Андога и Суда. Прямое указание на владение Андомскими вотчинами в этой волости имеется в книге езовых и оброчных волостей Белозерского уезда 1585 г. где говорится о вотчинах князей Ивана Васильевича Меньшого и его племянника Андрея Ивановича Андомских16.

О землевладении Белосельских в XV в., до испомещения их в Новгородской земле, прямые сведения отсутствуют. В завещании Ивана III прямо указывается, что в составе пошехонских владений его матери великой княгини Марии Ярославны находилась и волость Белое Село17. Следовательно, не позднее 1485 г. (а возможно и 1473 г.) Белосельские вотчин в этой волости не имели. Учитывая, что в 1480-х гг. Белосельские находятся на службе у Ивана Салтыка Травина можно предположить, что Белосельские владели Белым Селом еще в первой половине XV в., а затем, в 1450-80-е гг. потеряли вотчины и опустились по социальной лестнице до субвассалов нетитулованного боярина. Скорее всего, потеря вотчин произошла в результате опалы. Причиной опалы могло быть участие Белосельских в феодальной войне на стороне проигравших, или же просто опала на отдельных членов двора Ивана Андреевича Можайского после его бегства в Литву.

Локализация вотчин Андомских, Карголомских, Кемских, Согорских, Дябринских, Угольских, Ухтомских и Шелешпальских в местностях с соответствующими названиями свидетельствуют о том, что фамилии были усвоены ими как следствие обладания соответствующими территориями. На владельческое происхождение фамилий, указывает и формант –ский, обязательно присутствующий в каждой из них.

Поскольку вотчины являлись наследственными владениями, можно выяснить, какими землями обладал каждый из четырех сыновей Василия Согорского, и, следовательно, сам Василий. В руках Юрия Васильевича находились Белое село, Андома и Вадбал. Афанасий Васильевич владел Шелешпалью, Углецой и Дябрином, Семен Васильевич – Согорзой и Кемой, а Иван Васильевич – Карголомой и Ухтомой. Подчеркнем, что владения каждого из Васильевичей состояли из двух частей, одна находилась на севере, собственно в Белозерье: Андома, Вадбал, Карголома и Кема, а другая – на юге княжества, в Пошехонье: Белое село, Дябрино, Согорза, Ухтома, Углеца, Шелешпаль. Причем южный блок волостей образовывал единый территориальный комплекс.

Как видим, образование фамилий у белозерских князей на протяжении всего XV в. проходило строго по владельческому принципу – от названия княжеских владений, сначала уделов, затем вотчин. Формирование фамилий с владельческим формантом –ский прекратилось с исчерпанием возможности дробления уделов до размера волостей. Последними фамилиями, образованными по такому принципу были Угольские и Дябринские, которые появились в конце XV в. Территории соответствующих волостей находились в наибольшем удалении от основной водной артерии края – Шексны и, вероятно, их хозяйственное освоение происходило несколько позднее, чем освоение земель по Ухтоме и Соге.

Реконструировав состав земельных владений детей Василия Согорского, мы можем предположительно восстановить границы его удела. Он состоял из позднейших Андомской, Белосельской, Вадбольской, Дябринской, Карголомской, Кемской, Согорской, Углецы Константиновой и Ухтомской волостей.

В фундаментальной монографии В.А. Кучкина приведена карта Белозерского княжества в XIV в.18 На ней показаны границы удела князя Василия Романовича Сегорского (правильно Василия Федоровича Согорского). На момент публикации карта, без сомнения, была огромным шагом вперед в изучении истории Белозерского княжества, но, к сожалению, по нашим наблюдениям, она содержит ряд неточностей. В состав владений Василия Согорского В.А. Кучкиным были включены все земли, расположенные на берегах озера Белое, включая земли на западном, северном и восточном берегах озера. По нашему мнению, в Согорский удел входили только земли перечисленных выше волостей, а из них в районе Белого озера находились только Карголомская и Кемская волости. Следовательно, волости, расположенные на западном берегу Белого озера, по рекам Ковжа, Шола и Илекса, в состав удела князя Василия Согорского не входили, а принадлежали старшему белозерскому князю Федору Романовичу, а затем его преемникам – удельным белозерским князьям московского дома Андрею Дмитриевичу и Михаилу Андреевичу. Земли на северном и восточном берегах Белого озера (волости Киснема, Киуй, Вашки, Мунга) по крайне мере уже в конце XIV в. принадлежали светским нетитулованным землевладельцам, составлявшим верхний слой вассалов белозерских князей19. К этому же комплексу вотчин нетитулованных феодалов относились и земли по реке Ухтоме, впадающей с востока в Белое озеро. Одноименность этой реки с пошехонской Ухтомой, на которой располагались вотчины Ухтомских и ее близость к волости Карголома неоднократно толкали историков на ошибочное включение земель в этом районе в состав владений карголомско-ухтомского князя Ивана Васильевича. Не избежал этой ошибки и В.А. Кучкин20. Однако земли в районе белозерской Ухтомы находились во владении нетитулованных землевладельцев и под общей юрисдикцией московских удельных князей Андрея Дмитриевича и Михаила Андреевича. Следовательно, они, как и земли на западном берегу Белого озера, не входили в удел Василия Федоровича Согорского. Таким образом, удел князей Кемских территориально не соединялся с другими уделами белозерских князей. Изолированным был и Карголомский удел, который не граничил непосредственно с владениями князей Андомских и Вадбольских.

Кроме того, в удел Василия Согорского В.А. Кучкиным включена территория позднейшей волости Андопал, расположенной в верховьях реки Андоги, севернее волости Вадбал. На наш взгляд, включение этой волости в состав владений младших белозерских князей нет никаких оснований. В источниках отсутствуют какие-либо сведения о вотчинах белозерских князей в этой волости, а в XVI в. она находилась в разряде черных.

На карте В.А. Кучкина в состав удела князя Василия Согорского также включена обширная территория на левом берегу Шексны. В нее вошли земли не только по рекам Согоже и пошехонской Ухтоме, но и территории, расположенные севернее, вплоть до волости Угла, находившейся в бассейне одноименного левого притока Шексны. Волость Углу в состав владений Василия Согорского В.А. Кучкин включил на основании упоминания о владении здесь пустошами Михаила Андожского, хотя и отметил то, что вся территория по Угле принадлежала князьям московского дома21. Полагаем, что ученый ошибочно относил упоминаемые пустоши к старинным родовым владениям Андожских, тем более, что волость Угла действительно находилась под юрисдикцией белозерских князей Андрея Дмитриевича и Михаила Андреевича, а некоторое время великой княгини Марии Ярославны.

Земли между Согожей и Углой позднее входили в состав Южской и Водожской волостей Вологодского уезда. В этих волостях не зафиксировано землевладения белозерских князей ни в XV ни в XVI вв. По-видимому, территории этих волостей, как и территория Углы, никогда не входили в состав удела Василия Согорского или его детей. Вместе с тем, в состав владений Василия Согорского В.А. Кучкиным не была включена волость Углеца Константинова, располагавшаяся в верховьях р. Ухтомы и по правому берегу р. Соть. Она была вотчиной младшей ветви Шелешпальских и получила вторую часть своего названия (Константинова) от имени князя Константина Дмитриевича, унаследовавшего эту волость по духовной своего отца Дмитрия Судицы в 1470 г.22 В родословных Константин назван Угольским, с этой фамилией писались его дети и внуки.

В число территорий, подчиненных старшему белозерскому князю Федору Романовичу, входили не только волости, перечисленные в духовной Дмитрия Донского (опричнина княгини Феодосьи): Вольское, Шаготь, Милолюбский ез, Суда, Колашна, Городок и Волочек, но и земли, принадлежавшие нетитулованным вотчинникам (Монастыревым, Хромым, Лихаревым, Всеволожским, Ильиным, Горбовым и др.). Они включали северо-восточное и центральное Белозерье. Под юрисдикцией старшей ветви белозерских князей, а затем удельных князей московского дома, вероятно, так же находились такие волости как Луковесь, Арбужевесь, Череповесь, Угла.

Таким образом, имеется возможность очертить более достоверную границу владений Василия Согорского. По нашим наблюдениям, площадь удела Василия Согорского оказывается примерно в два раза меньше, чем на карте В.А. Кучкина. Сам Согорский удел был разделен на три части, расположенных на периферии Белозерского княжества. Все главные транспортные артерии, включая водные пути (Шексну, Ковжу, Суду), волоки (волок на Ковже и Волочек Славенский) и торговые центры (г. Белоозеро, торг на Угле) были в руках старшего белозерского князя. Явная диспропорция в наделении земельными владениями белозерских князей младшей линии, разбросанность и более слабое развитие экономики, вероятно должны были сдерживать их сепаратистские устремления. Экономическая и политическая слабость младшей ветви белозерских князей позволила московским князьям, вероятно, без особых усилий включить Белозерское княжество в состав своих владений в конце XIV в.

Вполне естественно, что после этого белозерские князья младшей линии переходят на службу князьям Московского дома. В конце XIV-начале XV в. действовали дети Василия Федоровича, которые зафиксированы в источниках уже в качестве подчиненных, вероятно служилых, князей Василия I и его брата Андрея Дмитриевича. В 1398 г. при нападении новгородцев на Белоозеро упоминаются не названные по имени «белозерские князи», оборонявшие город вместе с воеводами великого князя. Скорее всего, это были дети князя Василия Федоровича Согорского.

  1. НПК. Т. IV. С. 160-161; СПб., 1905. Т. V. С. 70.
  2. НПК. СПб. 1868. Т. III. С. 495, 505, 517-520.
  3. Самоквасов Д.Я. Архивный материал: новооткрытые документы поместно-вотчинных учреждений Московского государства XV-XVII столетий. М., 1905. С. 11-13, 15, 26, 49-50, 54-55.
  4. Конев С.В. Синодикология. Ч. II: Ростовский соборный синодик // Историческая генеалогия. Вып. VI. Екатеринбург; Нью-Йорк, 1995. С. 102.
  5. АСЭИ. Т. II. № 225. С. 146-147.
  6. «Что купил Александр у князя Михаила у Андожского» (АСЭИ. Т. II. №55. С. 37), «пожаловал Александра Андожского» (ДДГ. № 80. С. 304, 307, 310), «князю Андрею Юрьевичю Андожскому» (Конев С.В. Синодикология. Ч. II: Ростовский соборный синодик. С. 102). В «Сказании о Мамаевом побоище» среди участвовавших в Куликовской битве белозерских князей названы «Андомскые князи» (Памятники Куликовского цикла. СПб., 1998. С. 149), что может являться еще одним свидетельством в пользу датировки этого памятника XVI в.
  7. На начальном этапе исследования автор данной работы, как и многие его предшественники, находился под влиянием историографической традиции. В частности Василий Согорский первоначально считался мной сыном белозерского князя Романа Михайловича, а не его брата Федора Михайловича (благодарю А.В. Кузьмина указавшего на ошибочность этого мнения), а фамилию Шелешпальский, следуя позднейшим публикациям, писал Шелешпанский (см.: Грязнов А.Л. Князья Шелешпанские в XV – XVII веках // Белозерье. Краеведческий альманах. Вологда, 1998. Вып. 2. С. 93-117).
  8. АСЭИ. Т. II. № 114. С. 71, № 210. С. 136, № 225. С. 146-147.
  9. АСЭИ. Т. II. № 87. С. 53 (1435-1447 гг.), № 209. С. 136 (1471-1475 гг.), АЮ. № 414. С. 442 (кон. XV в.) – датировка наша.
  10. АСЭИ. Т. II. № 227а. С. 148. И.А. Голубцов датировал этот акт временем ок. 1474-1486 гг.
  11. АЮ № 241. С. 263, № 242. С. 264.
  12. АЮ. №152. С. 171, № 263. С. 275, 276.
  13. АЮ. № 106. С. 139.
  14. АЮ. № 264. С. 277.
  15. АЮ. № 264. С. 277, № 392. С. 418.
  16. Писцовая книга езовых дворцовых волостей и государевых оброчных угодий Белозерского уезда 1585 года. М.:Л., 1984. С. 178. Уже в середине XVI в. значительная часть Андомской волости попала в руки князей Кривоборских, точнее Ивана Александровича Кривоборского, который завещал свою вотчину пятерым сыновьям. Часть вотчины Ивановичи передали в Троице-Сергиев монастырь (Троицкие Танищи), а часть – в Кирилло-Белозерский (Кирилловские Танищи). Кроме того, дочь одного из братьев получила в приданое село Андугу в Белозерском уезде (Акты суздальского Спасо-Евфимьева монастыря 1506-1608 гг. М., 1998. №228. С. 431).
  17. ДДГ. № 89. С. 356.
  18. Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X – XIV вв. М., 1984. С. 313.
  19. Грязнов А.Л. Светские акты конца XIV – начала XV в. из архива Кирилло-Белозерского монастыря // в печати.
  20. Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси. С. 313, 314.
  21. Кучкин В.А. Указ. соч. С. 311.
  22. Акты служилых землевладельцев XV – начала XVII века. М., 1997. Т. I. №301. С. 294.

В составе копийной книги Павлова Обнорского монастыря 80-х годов XVII в., хранящейся в библиотеке Государственного музея-заповедника «Ростовский кремль»1, дошли тексты ряда грамот XVI – XVII вв., которые дают представление о землевладении, деятельности и родственных связях светских лиц, являвшихся соседями и вкладчиками указанного монастыря. В 1970 г. автором настоящей работы была опубликована одна2, а в 1996 г. – еще 15 грамот3 из числа документов этой книги. Весь состав копийной книги был подробно, по главам, описан в статье С.М. Каштанова и Л.В. Столяровой, изданной в 2002 г.4

На конференции «История и культура Ростовской земли 2003» автор данной работы прочел доклад «О пошехонских князьях в XVI в.»5, где показал локализацию владений князей Шелешпанских, Сугорских, Кемских, Дябринских и Угольских в разных районах Пошехонья. К сожалению, с оформлением текста доклада автор сильно задержался, вследствие чего доклад не мог быть опубликован в соответствующем сборнике материалов конференции 2003 г. Этот досадный промах мы попытаемся исправить изложением своих наблюдений в настоящей статье. В приложении к ней публикуются 10 новых документов XVI в. из копийной книги Павлова Обнорского монастыря, которые имеют отношение к поставленной теме.

Начнем с рассмотрения сведений, касающихся вкладов князей Шелешпанских. В жалованной грамоте Ивана IV Павлову монастырю от 11 февраля 1546 г. упоминается, что при Василии III, т.е. в промежутке между 1505 и 1533 гг., «князь Семенъ Шелешпалскои» «имъ дал по душе» земли «в Белозерскомъ уезде в Шелешпалех»6. Под Семеном Шелешпальским подразумевается, видимо, кн. Семен Андреевич Шелешпанский, младший (третий) сын кн. Андрея Юрьевича Шило. Он принадлежал к XX колену от Рюрика7; умер бездетным8. Его бездетностью, видимо, и определялась передача родовых вотчин в монастырь.

Вклад кн. С.А. Шелешпанского состоял из девяти деревень (Токарево, Высокое, Инжевар, Подорваное, Грибунино, Конанцово, Вараково, Власово, Боранцово) и трех починков (Матвеев на Хресцах, Любилов и Красное). Д. Инжевар приобрела позднее статус села. В дозорных, писцовых и переписных книгах 1619 – 1646 гг. с. Инжевар всегда указывается во главе того комплекса земель, основой которого послужил вклад кн. С.А. Шелешпанского. В XVII в. эти владения числились уже не «в Белозерскомъ уезде в Шелешпалех», а в Ухтомской волости Пошехонского уезда. Согласно писцовым описаниям первой половины XVII в., с. Инжевар, дд. Токарево, Грибунино, Конанцово, Подорванова, Вараково были расположены на р. Ухтоме9. Такое же указание имеется в отношении церковной деревни Высокой10. В одном случае д. Конанцово показана не на р. Ухтоме, а «на суходоле»11. Д. Боранцово в описаниях XVII в. не упоминается. Зато в них постоянно говорится о д. Борисово (Борисково) на р. Ухтоме12. Починок Матвеев на Хресцах превратился сначала в пустошь Хресцы13, а затем в деревню Кресцы (Грящи)14. Д. Власово в 1619/20 г. была пустошью15, но к 1631 г. возродилась как деревня16. Местоположение Хресцов и Власова в писцовых материалах не уточняется. Между тем починок Любилов, ставший деревней Любимово (Любилово), всегда фигурирует как находящийся «на ручью»17. Название «Красное» в перечне деревень и пустошей рассматриваемого комплекса в описаниях XVII в. не встречается.

Основная часть селений, полученных Павловым монастырем от кн. С.А. Шелешпанского, сохранила прежние названия в XIX – XX вв. В «Списке населенных мест» Ярославской губернии упоминаются казенные деревни Грибунино, Вараково, Высоково, Токарево, Подорваново при р. Ухтоме в 47 – 50 в. к северо-востоку от г. Пошехони (соврем. Пошехонье)18. Казенная деревня Любилово показана в «Списке» на р. Людинке, в 50 в. к северо-востоку от г. Пошехони19, хотя в писцовых описаниях XVII в. одноименная деревня помещалась «на ручью»20. Это расхождение в информации источников XVII и XIX вв. не мешает, однако, думать, что речь в них идет об одном и том же месте.

В СНМ Яр. мы находим также «Инжеверово (Инжарово)» – погост «при колодце», в 40 в. к северо-востоку от г. Пошехони21. Наличие в нем православной церкви свидетельствует о том, что в прошлом это было село. Земли с. Инжевар граничили в XVI – XVII в. с землями с. Кукобой, расположенного на р. Ухтоме, в 3-х км к северо-востоку от Токарева. Межа шла «от реки Ухтомы и до поперечные речки Люденги до становищъ и Уголские дороги»22, т.е. земли с. Инжеварово и тянувших к нему деревень находились в районе к востоку от р. Люденги (соврем. Людинка), правого притока Ухтомы.

На карте 1997 г. Инжевар отсутствует23. На генеральных планах Пошехонского уезда 1792 и 1799 гг. с. Инжеверово (Инжеворово) показано возле устья рч. Инжеровки (или ручья Инжеровского)24. Эта речка впадает в Ухтому справа, с севера. Инжеворово находилось на левом, восточном берегу ручья. Далее к востоку от Инжеворова лежат дд. Высокая при Ухтоме (ее тоже нет на карте 1997 г.) и Токарево. На правом, западном берегу ручья Инжеровского, напротив с. Инжеворова, расположена д. Подорваново. Д. Любилова, отсутствующая на карте 1997 г., показана на планах XVIII в. к западу от Варакова и северо-востоку от Погорелки, на левой (восточной) стороне р. Люденги (правый приток Ухтомы).

Владения С.А. Шелешпанского начинались восточнее Людинки и тянулись по правой стороне р. Ухтомы в такой последовательности с запада на восток: Любилова – Вараково – Грибунина – Подорванова – Инжеворово – Высокая – Токарево. Расстояние от Любиловой до Токарева – около 4 в. Судя по карте 1997 г., от Варакова до Грибунина – 0,4 км, от Грибунина до Подорванова – 0,6 км, от Подорванова до Токарева – 1 км. По атласам XVIII в., от Любиловой до Варакова – 0,8 в., от Варакова до Грибунина – 0,44 в., от Грибунина до Подорванова – 0,48 в., от Подорванова до Инжеворова – 0,32 в., от Инжеворова до Высокой – 0,4 в., от Высокой до Токарева – 0,28 в.

Кроме владений кн. Семена Андреевича, Павлов монастырь приобрел в XVI в. земли, принадлежавшие его старшему брату – кн. Ивану Андреевичу Голове Шелешпанскому. О служебной деятельности последнего сохранились скудные сведения. В разрядных книгах он упомянут в числе постельников, сопровождавших Ивана III в Новгородском походе 1495 г.25 П.Н. Петров считал И.А. Шелешпанского бездетным26, но из актов Павлова Обнорского монастыря мы знаем, что у него была дочь Мария Ивановна. Именно ей он дал в приданое свои родовые вотчины, когда она выходила замуж за кн. Ивана Андреевича Дябринского. После смерти мужа Мария Ивановна, будучи вдовой и имея взрослых сыновей, отдала свою приданую вотчину «в Пошехонье в Шелешпале» Павлову Обнорскому монастырю. Вклад был сделан ею в два приема: в 1563/64 г. в монастырь поступили дд. Васюково, Кузнецово, Андроново, Ивановское и починок Катафанов27, в 1567/68 г. – сц. Крутое, дд. Юково, Пантелеево, Беляевское, Погорелка, Дядинское, Ченково, Сальково, Онтипино, Парфеново, Гаврилово, Малино, Олешино и пустошь Олюнино28. В межевой памяти от 1 мая 1564 г., составленной по указанию кн. Андрея Ивановича Дябринского, сына кнг. Марии Ивановны, для фиксации границ ее первого вклада, говорится, что «она дала в Павловъ монастырь по душе шесть деревень да починок»29, хотя в грамоте Марии 1563/64 г. названы всего четыре деревни и починок. Дополнительно в межевой памяти 1564 г. указана д. Михалева30.

В писцовых материалах первой половины XVII в. многие объекты вклада кнг. Марии Ивановны показаны «на речке на Люденге». Это дд. Парфеново, Гавриловская (Гаврилково тож), Андроновская, Оленино (Алешино тож), Малино31, Погорелка32, Салково33, Антипино, поч. Конанов или д. Конаново34 (м.б., бывший починок Катафанов?)35. Д. Дядинское в дозорных книгах 1619/20 г. значится «на суходоле»36, а в сотной 1631 г. и переписных книгах 1645/46 г. – на рч. Люденге37. Имеются расхождения и в локализации сц. Крутого. Дозорные книги 1619/20 г. помещают его на рч. Люденге38, а сотная 1631 г. и переписные книги 1645/46 г. – на рч. Юковке39. На Юковке же показана и д. Юково в переписных книгах 1645/46 г.40

Д. Васкова (вероятно, тождественная Васюкову грамоты 1563/64 г.) в описаниях XVII в. всегда указывается на р. Ухтоме41. На Ухтоме находилась и пустошь (затем деревня) Вертково, Кузнецово тож42, которую можно отождествить с Кузнецовым грамоты 1563/64 г. Д. Ивановская, являвшаяся в 1619/20 – 1631 гг. пустошью, а в 1645/46 г. починком, также значится на р. Ухтоме43. В указной грамоте царя Алексея Михайловича 1649 г. упоминается (со ссылкой на писцовые книги 1628/29 – 1629/30 гг.) пустошь, «что была деревня» Ивановская «на речке на Ухтоме и на Индрукъсе»44. Она относилась к с. Крутому. На Ухтоме находилась еще пуст. Михалева45. По-видимому, она тождественна д. Михалевой межевой памяти 1564 г.

В сотной 1631 г. упоминаются «пуст., что была деревня Беляевская на речке на Олюнинке»46 и вслед за ней – «поч. Олюлино»47. Затем тут указываются «пуст., что была деревня Пантелеевская, Пантелеево тож, на суходоле; пуст., что была деревня Ченково, Челнъково тож, на суходоле»48. Это объекты, поступившие в монастырь по грамоте кнг. Марии 1567/68 г., в которой фигурируют среди прочих дд. Беляевское, Пантелеево, Ченково и пустошь Олюнино.

В «Списке» XIX в. при р. Людинке показаны казенные деревни Беляевская, Погорелка, Алешино, расположенные в 47 – 48 в. к северо-востоку от г. Пошехони, по правую сторону р. Ухтомы49. Рядом с ними значатся казенные деревни Олюнино, Парфеново, Гаврилово, Малино, Дядинская, Сальково и Ченково – каждая «при колодце»50. Величина их удаленности от г. Пошехони – 48 – 51 в. Перед д. Беляевской в «Списке» упоминается Крутово при ручье безымянном, погост с церковью, в 41 в. от г. Пошехони51.

На современной карте Крутова нет, но ряд других поселений присутствует. Севернее всех расположены Ченково (на правом берегу Людинки) и Сальково (на левом берегу той же реки, напротив Ченкова). В 0,6 км к юго-западу от Ченкова находится Дядинское, по правую сторону Людинки. В 1 – 1,2 км к югу от Дядинского мы видим Малино на левом берегу Людинки и Алешино на ее правом берегу. В 0,8 км южнее Алешина лежит Беляевское на правом берегу Людинки и еще южнее, в 0,2 км от Беляевского, – Погорелка на левом берегу Людинки. В 0,5 км к западу от Беляевского находится Алюнино. Беляевское и Алюнино показаны на берегах некоего полувысохшего ручья, отмеченного пунктиром. Вероятно, это и есть речка Олюнинка, упомянутая в сотной 1631 г. Она является правым притоком Людинки.

На генеральном плане Пошехонского уезда 1799 г. д. Алюнино помещена в устье Люденги, на ее левом, восточном берегу, возле р. Ухтомы. Д. Беляевское находится на противоположном, правом берегу Люденги, в 0,44 в. к северо-западу от д. Алюниной, немного южнее устья рч. Алюгинки, впадающей в Люденгу с западной стороны, справа по течению последней. Напротив Беляевской, на левом берегу Люденги, лежит д. Погорелка52. Таким образом, расположение Беляевской и Погорелки на плане 1799 г. соответствует расположению их на карте 1997 г., в то время как локализация Алюнина на плане 1799 г. принципиально отличается от ситуации на карте 1997 г.

На плане 1799 г. в 0,68 в. к востоку от Алюнина в правобережье Ухтомы показана д. Михалева, а в 1,52 в. к юго-западу от Алюнина – д. Ивановская, тоже в правобережье Ухтомы, на левом, восточном берегу р. Индрохоти, впадающей в Ухтому справа. В 0,32 в. к северо-западу от Ивановской, на том же берегу Индрохоти, находится Новинка. По СНМ Яр. д. Ивановская может быть отождествлена с казенной д. Малой Ивановской при р. Ухтоме, в 45 в. к северо-востоку от г. Пошехони53, д. Новинка – с казенной д. Новинки при р. Ухтоме, в 47 в. от г. Пошехони54, д. Михалева – с казенной д. Михалево при р. Ухтоме, в 48 в. от г. Пошехони55. Из этих трех деревень на карте 1997 г. имеется только Новинка.

Р. Индрохоть плана 1799 г. есть не что иное, как рч. Индрукса (Индрокса) документов XVI – XVII вв. О расположении д. Ивановской «на речке на Ухтоме и на Индрукъсе» говорится в указной грамоте ц. Алексея Михайловича 1649 г.56 Рч. Индрукса (Индрокса) фигурирует еще в межевой памяти 1564 г., также в связи с Ивановской землей: «… деревню Михалеву, от нашие старые деревни от Борисовские межа по реке по Ухтоме вниз до Ивановские земли до Каменного врага вверхъ меж Волыновым и Ивановскимъ до болотца, да попошедчи вверхъ с полгонъ, да поворотить направо к Новинкам на старое осечищо да на Индроксу реку на бохотъ под Новинъками, да прелетши через речку, да по осеку до ручья, да повернути вверхъ ручьемъ меж Ивановским и Новинкою… »57.

Фигурирующий в межевой памяти ручей «меж Ивановским и Новинкою» мог быть только левым (восточным) притоком Индроксы (Индрохоти).

Судя по межевой памяти, южная граница владения, полученного монастырем в 1564 г., шла все время по р. Ухтоме, с северо-востока на юго-запад. Д. Михалева, упомянутая в начале описания межи, располагалась на р. Ухтоме. Она соседствовала с отсутствующей на картах и в СНМ Яр. д. Борисовской, которую кн. А.И. Дябринский, сын кнг. Марии Ивановны, называл в 1564 г. «нашею старой деревней». В XVII в. она определенно принадлежала Павлову монастырю и находилась на р. Ухтоме – возможно, восточнее д. Михалевой.

Цель межевой памяти 1564 г. состояла в том, чтобы очертить границу всего комплекса владений, полученных монастырем по данной грамоте 1563/64 г. Поэтому в ней не описывается межа каждой деревни отдельно, а характеризуется направление кривой, огибающей комплекс в целом. Начав с д. Михалевой, межевщик сразу же переходит к земле д. Ивановской, рассматривая ее как продолжение земли д. Михалевой (расстояние между Михалевой и Ивановской – 2,32 в.). В межевой указывается не граница между ними, а тот поворот, где находилась западная оконечность д. Ивановской – Каменный враг (овраг), отделявший Ивановское от Волынова, которое не входило в состав комплекса. По Каменному врагу от р. Ухтомы поднимались «вверх», на север, и затем поворачивали на запад, к рч. Индроксе, которую пересекали ниже (южнее) Новинок.

Оставив Новинки в стороне (они не принадлежали к составу отчуждаемого комплекса земель), шли далее (на восток?) до ручья, протекавшего между Ивановским и Новинками. По ручью следовало идти «вверхъ» (вероятно, на север или северо-восток) до ельника «меж Кузнецовымъ и Ивановскимъ, до дороги до зимние». В материалах XVII в. пустошь (деревня) Вертково-Кузнецово значится при р. Ухтоме. Логично было бы поэтому думать, что Кузнецово находилось к востоку от Ивановского. Вместе с тем Кузнецово каким-то образом граничило еще и с Новинками, а также с неизвестными нам по СНМ и картам Батмановым и Вором. В межевой памяти 1564 г. упоминаются два Кузнецовских поля, расположенные, видимо, не рядом друг с другом.

От второго Кузнецовского поля шли «меж Новинкою и Батмановым и Кузнецовымъ», достигая некой пустоши, близкой к Вору. Вор не входил в состав отчуждаемого комплекса. Его владельческая принадлежность в грамоте не указана. Идя «по забороду меж Воромъ и Кузнецовымъ», доходили до Васковского поля. Васково (Васюково) передавалось Павлову монастырю по данной грамоте кнг. Марии Ивановны 1563/64 г. В писцовых материалах XVII в. оно упоминается всегда как расположенное при р. Ухтоме. Предполагаем, что его следует локализовать где-то восточнее Кузнецова. О близости Васкова к Новинкам или Ивановскому в межевой 1564 г. ничего не говорится. Значит, оно было отделено от них землями д. Кузнецово.

Вместе с тем речь идет об «огороде» «меж Олюниным и Васковым». Возможно, имелись в виду земли д. Алюнина, расположенные не на левом берегу Люденги, где находилась, судя по плану 1799 г., сама деревня, а на правом (о переходе через Люденгу в межевой ничего не говорится). Васковское поле, очевидно, соприкасалось с правобережными землями д. Алюнино (Олюнино).

В 1563/64 г. Олюнино еще не отчуждалось монастырю (оно поступило в состав монастырских владений лишь в 1567/68 г.). Поэтому в 1564 г. было нужно указать границу между землями Васкова, становившегося монастырской деревней, и Олюнина, остававшегося деревней княжеской. От Олюнина следовало отмежевать и земли д. Андронова, переходившей к монастырю в 1563/64 г. По писцовым материалам XVII в. д. Андроновская локализуется «на речке на Люденге», скорее всего, к северу от Васкова и Алюнина. Из текста межевой памяти 1564 г. видно, что Андроново располагалось вблизи дд. Васкова, Олюнина и поч. Катафанова. Последний граничил с Андроновым и Беляевским.

В 1563/64 г. поч. Катафанов был отдан монастырю, а д. Беляевское оставалась еще во владении кнг. Марии Ивановны, чем и вызывалась необходимость провести границу «меж Катафановым починком и Беляевским». Местоположение Беляевского известно. Оно и сейчас находится на правом берегу Людинки, в 0,5 км восточнее Алюнина. Поч. Катафанов был расположен, скорее всего, южнее Беляевского, вероятно, очень близко к Людинке. Южнее поч. Катафанова межа шла уже прямо по правому берегу р. Людинки, видимо, до ее устья.

Итак, кривая замкнулась. Межа начиналась на Ухтоме где-то около устья Людинки и там же заканчивалась. Южным пределом комплекса земель, полученных Павловым Обнорским монастырем в 1563/64 г., была р. Ухтома, от Михалева на востоке до Каменного врага в районе р. Индроксы. На западе граница шла от земель д. Ивановской на юге до земель д. Беляевского на севере. Восточную границу комплекса составляла, видимо, р. Людинка в своем нижнем течении – от земель д. Беляевского на севере до устья р. Людинки на юге.

Но это была лишь часть владений кнг. Марии Ивановны Дябринской, унаследованных ею от отца – кн. Ивана Андреевича Шелешпанского. Другая часть, отданная Павлову Обнорскому монастырю в 1567/68 г., находилась севернее первой. Она располагалась по берегам р. Людинки – от Беляевского на юге до Ченкова – Салькова на севере. Протяженность этого комплекса с севера на юг достигала 4 км.

Центром земельного комплекса, отданного княгиней Марией Ивановной Дябринской Павлову монастырю в 1567/68 г., было сц. Крутое (в XIX в. – погост Крутово). На генеральном плане Пошехонского уезда 1799 г. село Крутово помещено на левом берегу рч. Юковки. Эта речка, названная в СНМ Яр. безымянным ручьем, впадает в Люденгу справа, с западной стороны. Крутое находится в 0,32 в. к юго-западу от Дядинского58. Расположением Крутого в междуречье Юковки и Люденги объясняется то противоречие, которое мы наблюдаем в источниках XVII в.: в дозорных книгах 1619/20 г. Крутое показано на рч. Люденге, а в более поздних документах – на рч. Юковке.

На плане 1799 г. на левом берегу Юковки, ниже Крутого, в 0,72 в. к юго-востоку, помещена д. Парфеново. Она удалена на примерно равные расстояния (0,26 в.) от ближайшего к ней течения как Юковки, так и Люденги. На другом, правом берегу рч. Юковки, напротив с. Крутого, в 0,28 в. к югу от него, лежит д. Юков Починок. Это и есть д. Юкова, упомянутая в грамоте 1567/68 г. и в писцовых материалах XVII в.

На плане 1799 г. выше (севернее) Юковки изображен еще один правый приток р. Люденги – рч. Алюминка (не путать с Алюгинкой, которая протекает южнее Юковки). На правом берегу рч. Алюминки показана д. Ценкова (Ченкова), в 0,6 в. к северу от Крутого.

Общая картина поселений в бассейне Люденги на плане 1799 г. следующая. В правобережье Люденги между Юковкой на юге и Алюминкой на севере находятся с. Крутое, дд. Парфеново, Дядинская, Ценкова; между Юковкой на севере и Алюгинкой на юге – дд. Юков Починок, Гаврилово, Алешино; между рч. Алюгинкой на севере, Индрохотью и Ухтомой на юге – дд. Беляевская, Новинка, Ивановская. В левобережье Люденги расположены в порядке с севера на юг дд. Салкова, Малиново (Малино), Дергалова, Любилова, Погорелка, Михалева, Алюнина.

В грамоте 1567/68 г. княгиня-вкладчица оставляет за собой право пожизненно владеть селом Крутым и д. Пантелеевым при том, что они переходили в собственность монастыря (тип precaria oblata). В начальной части грамоты 1567/68 г. вслед за Крутым названы «деревня престолная Юково да деревня Пантелеево, деревня Беляевское, деревня Погорелка… ». Деревня Юково определяется как «престолная», т.е. церковная, а церковь св. Георгия находилась в сц. Крутом.

Если окинуть взглядом весь состав земель, полученных Павловым монастырем от кн. Семена Андреевича Шелешпанского и от его племянницы, дочери кн. Андрея Ивановича Шелешпанского, кнг. Марии Ивановны Дябринской, перед нами предстанет довольно обширная территория, занимающая не менее 4,8 в. с севера на юг (от Ченкова до течения р. Ухтомы) и около 7 в. с запада на восток (от д. Ивановской до Токарева). Но это, конечно, не вся земля, принадлежавшая роду князей Шелешпанских. Мы не знаем, например, какими землями владел средний сын Андрея Юрьевича Шила – Василий Андреевич Хвост.

Кроме того, имеются прямые данные о том, что большое село Всесвятское, расположенное при р. Шелекше, недалеко от ее впадения в Ухтому59, принадлежало в середине XVII в. кн. Семену Ивановичу Шелешпанскому и его племянникам – князьям Федору, Семену и Якову Андреевичам Шелешпанским (указная грамота 1649 г.)60. Это была другая ветвь рода, происходившая от Федора Юрьевича Бедры (XIX колено), брата Андрея Юрьевича Шила. Федор Юрьевич Бедра имел четырех сыновей – Ивана Сову, Алексея (Олешу), Василия и Ивана (XX колено). Третий из них, Василий Федорович, был отцом Михаила и Ивана Васильевичей (XXI колено). Детьми Ивана Васильевича являлись Андрей, Семен и Михаил Ивановичи Шелешпанские (XXII колено). У Андрея Ивановича имелись дети Федор, Семен, Тимофей и Яков Андреевичи (XXIII колено)61.

Князья XXI колена Михаил и Иван Васильевичи Шелешпанские упоминаются в Дворовой тетради 50-х годов XVI в. как дети боярские по Белоозеру62. Семен Иванович Шелешпанский был в 1591 – 1592 гг. патриаршим сыном боярским по Костроме63; в боярской книге 1627 г. он фигурирует вместе с братом Михаилом64. Их старшего брата, Андрея Ивановича, находим в росписи русского войска 1604 г.65 Сын Андрея, Яков Андреевич, значится среди стряпчих в боярской книге 1658 г., в которой дается ссылка на его оклад по боярской книге «155» (1646/47) г.66

Принадлежавшее Семену Ивановичу и трем его племянникам село Всесвятское лежало по левую сторону р. Ухтомы. Напротив, на правой стороне, располагались владения Павлова Обнорского монастыря, бывшие когда-то родовой вотчиной князей Шелешпанских. Обладая этим плацдармом, монастырь пытался в 40-х годах XVII в. захватить соседние земли на левом берегу, относившиеся к селу Всесвятскому, вследствие чего возник конфликт между монастырем и кн. С.И. Шелешпанским.

Исходным пунктом монастырской агрессии была, видимо, пустошь Ивановская, тянувшая к селу Крутому и находившаяся между реками Ухтомой и Индруксой: «в прошлом де во 153-м году и после приезжал тот келарь старец Иларион Павлова монастыря с слушками… да с крестьяны села Инжевара и села Крутова деревень сь Ермолкою Скоробогатым с товарыщи… в Пошехонскои уездъ в вотчину ево на старинную землю под селцо ево Сесвятцкое на лугъ Ивановскои за рекою Ухтомою и позади тово ево лугу велелъ высечь вотчиннои ево лес, и межные древа и признаки посекли, и припустили ево вотчинную землю къ монастырскои своеи пустоши Ивановскои, и после того велел тот ево посеченои лес жечь, и в прошлом во 154-м году велел пахать и сеять пъшеницу, а лугъ ево Ивановскои косилъ насилствомъ…»67.

Река Шелекша впадает в Ухтому с левой стороны, в 0,5 км восточнее устья Людинки, впадающей в Ухтому с правой стороны. Земли князей Шелешпанских находились в районе этого перекрестка, по обе стороны Ухтомы, а также в бассейне Шелекши на юге и Людинки на севере. От названия реки Шелекши, или Шелешпы, видимо, и произошла фамилия Шелешпанских.

Село Всесвятское расположено в 0,6 км к югу от устья р. Шелекши. Имелись ли в XVI – XVII вв. владения князей Шелешпанских в среднем и верхнем течении Шелекши, мы не знаем. Брат Семена Ивановича, кн. Михаил Иванович Шелешпанский (XXII колено), в первой трети XVII в. был владельцем села Никольского, которое он отдал в приданое своей дочери при выходе ее замуж за стряпчего Ивана Тимофеева сына Племянникова. О том, что И.Т. Племянников получил село Никольское от своего тестя, кн. М.И. Шелешпанского, известно из текста послушной грамоты царя Алексея Михайловича 1646 г. Павлову Обнорскому монастырю на с. Зиновьевское с деревнями и пустошами в Дябринской волости Пошехонского уезда68. Выдача послушной грамоты была вызвана жалобой монастыря на Ивана Племянникова, завладевшего четырьмя пустошами с. Зиновьевского («пустошъ Хорошево, а Дор тож, пуст. Булавкино, а Карзайка тож, пуст. Неумойка, пуст. Зудино»). И.Т. Племянников считал, что эти пустоши относятся к с. Никольскому, а монастырь доказывал их принадлежность к с. Зиновьевскому.

Монастырские власти ссылались на писцовые книги Юрия Редрикова и Петра Наумова «136», «137» и «138» (1627/28 – 1629/30) гг., а также на жалованную тарханную грамоту ц. Михаила Федоровича «133» (1624/25) г. за подписью дьяка Семена Бредихина. В сотной 1631 г. с книг письма Ю.А. Редрикова и подьячих П. Наумова и П. Гридякина пустоши, ставшие объектом спора в 40-х годах XVII в., действительно упоминаются в числе владений монастыря, относящихся к с. Зиновьевскому69.

Между тем ссылка монастырских челобитчиков на грамоту царя Михаила Федоровича носила явно декларативный характер. Нам известны три грамоты царя Михаила Федоровича Павлову Обнорскому монастырю, подписанные дьяком Семеном Бредихиным. Одну из них – от 15 мая 1625 г. – он подписал при ее выдаче70. В тот же день им были подписаны подтверждения к двум более ранним грамотам Михаила Федоровича – 161771 и 1621 гг.72 Говоря о грамоте «133» г., монастырские власти, очевидно, имели в виду жалованную обельно-несудимую («тарханную»), трехсрочную и заповедную грамоту от 15 мая 1625 г. на всю вотчину Павлова Обнорского монастыря. Во всех трех грамотах состав монастырских вотчин указывался суммарно. Названий пустошей мы тут не находим.

Из пустошей, которыми владел И.Т. Племянников, идентификации как будто поддается «Хорошево, а Дор тож». Эту пустошь мы можем отождествить с позднейшей владельческой д. Дор при р. Кеме, в 50 в. к северо-востоку от г. Пошехони73. На современной карте Дор показан в 0,8 км западнее Ватолина, вблизи правого берега р. Кемы74. В сотной 1631 г. перед пустошами Зудино и Неумойка упоминается пустошь Копылово75. В середине XIX в. Копылово – казенная деревня при колодце, в 60 в. к северо-востоку от г. Пошехони76. Копылово было расположено по соседству с д. Холм на рч. Согожке77. По современной карте, от Дора до Холма – 3 км. Севернее Холма находился центр монастырского комплекса – село Зиновьевское, а еще севернее – д. Марюхино, тоже входившая в этот комплекс. В 1,6 км к северо-востоку от Марюхина лежит с. Никольское78 – очевидно, то самое, которым владел И.Т. Племянников, а до него – его тесть, кн. Михаил Иванович Шелешпанский.

Соседство этого села с монастырским земельным комплексом, куда входили с. Зиновьевское, дд. Норкино, Холм, Ватолино, Яшканово, Марюхино, позволяет отождествить Никольское грамоты 1646 г. с позднейшим владельческим сельцом Никольским-Масальским при ручье безымянном в 1-м стане Грязовецкого уезда Вологодской губернии, в 26 в. к юго-западу от г. Грязовца79.

Итак, в левобережье Ухтомы находились, по крайней мере, два села, принадлежавшие в XVII в. роду князей Шелешпанских – Всесвятское (на западе) и Никольское (на востоке). Расстояние между ними – 18 км. Существование в XVI – XVII вв. владений князей Шелешпанских по правой и левой сторонам р. Ухтомы позволяет говорить о том, что их родовая вотчина была расположена в бассейне этой реки. Основная часть вотчины концентрировалась на перекрестке, образованном реками Ухтомой в середине, Шелекшей на юге и Людинкой на севере. Крайним пунктом владений князей Шелешпанских на востоке являлось село Никольское.

Какого происхождения был упомянутый выше комплекс земель Павлова Обнорского монастыря, примыкавший к с. Никольскому с юга? В 1550/51 г. Иван Андреевич Кутузов дал монастырю «по приказу жены своеи Евдокеи княж Костянтиновы дочери Охметековича Согорского по ее духовнои памяти в Романовском уезде в Пошехонье в Дябрине ее вотчину, чем ее благословилъ отецъ ее, князь Костянтин»: село Охметеково и 18 деревень (Ешканово, Ватолино, Матренино, Скоморохово, Починок Дубасов, Вараково, Шилово, Ростаницы, Рудино, Дресьянка, Булавкин Починок, Оникеево, Копылово, Холм, Хорошово Пустошь, Норкино, Дешеково, Добрынкино), а также один починок (Неумоин)80. Евдокея Константиновна Кутузова, урожденная княжна Согорская, дочь кн. Константина Охметековича Согорского (XX колено от Рюрика)81 и его жены Марьи, завещала монастырю свою приданую вотчину, полученную от отца. Земли, отданные монастырю по ее духовной грамоте, представляли собой родовое владение князей Согорских (Сугорских).

В «Списке населенных мест» Ярославской губернии село Охметеково не значится. Но из 18 деревень, упомянутых в данной грамоте И.А. Кутузова, больше половины (десять) идентифицируются по названиям казенных деревень XIX в. во 2-м стане Пошехонского уезда, расположенных в районе между р. Ухтомой и границей Любимского уезда, к северо-востоку от г. Пошехони (Пошехонья). Так, д. Ешканово грамоты 1550/51 г. отождествляется с д. Яшканово при рч. Согожке, в 55 в. от Пошехони82; д. Ватолино – с одноименной деревней при колодце, в 57 в. от г. Пошехони83; д. Починок Дубасов – с д. Дубасово при колодце, в 57 в. от Пошехони84; д. Вараково – с одноименной деревней при р. Кеме, в 55 в. от Пошехони85; д. Дресьянка – с д. Дресвянка при колодце, в 59 в. от Пошехони86; д. Оникеево – с д. Аниково при рч. Согожке, в 60 в. от Пошехони87; д. Копылово – с одноименной деревней при колодце, в 60 в. от Пошехони88; д. Холм – с одноименной деревней при рч. Согожке, в 60 в. от Пошехони89; д. Норкино – с одноименной деревней при рч. Согожке, в 63 в. от Пошехони90; д. Дешеково – с д. Дешаково при колодце, в 62 в. от Пошехони91.

Локализация по десяти названиям дает ясное представление о концентрации деревень в бассейне рч. Согожки. Кстати, это название на современной карте отсутствует. Если в «Списке…» говорится, что дд. Яшканово, Холм, Аниково, Норкино находятся при рч. Согожке, то на карте 1997 г. они показаны на р. Кеме. Отсюда мы делаем вывод, что нынешняя восточная часть верхнего течения Кемы именовалась в XIX в. рч. Согожкой.

Ю.В. Готье локализует Дябринскую волость «в восточной части» Пошехонского уезда «по левым притокам верхней Согожи, на Вологодском рубеже»92. На карте, приложенной к книге Ю.В. Готье, Дябринская волость обозначена номером «8», который помещен справа от некоего притока р. Ухтомы, похожего по очертанию на р. Кему, около ее верховья. Это как раз район рч. Согожки. Ю.В. Готье называет Согожку Согожей, как это делали в XVII в., но теперешняя Согожа – совсем другая и несравненно более крупная река, чем Согожка. Согожа впадает в Рыбинское водохранилище около Пошехонья. Р. Ухтома является притоком Согожи, в то время как Согожка – приток Кемы, впадающей в Ухтому.

На генеральных планах Пошехонского уезда 1792 и 1799 гг. р. Кема представлена текущей с юга на север и поворачивающей на запад около д. Варакова. На ее левом берегу, юго-восточнее Варакова, помещена д. Дресвянка93, которая в материалах XVII в. значится на речке «Кирбете» (об этом см. ниже). На карте 1997 г. название «Кибрик» присвоено юго-восточному рукаву верхнего течения реки (Кемы?), расположенному южнее Дресвянки. Участок реки от «Кибрика» до поворота на запад у Варакова на карте 1997 г. никак не обозначен, но может восприниматься как нижнее течение Кибрика. В XVII в. это часть реки, видимо, и считалась «Кирбетом» (Кибриком), хотя на планах XVIII в. называется Кемой.

На планах 1792 и 1799 гг. рч. «Согушка» (=Согожка) впадает в Кему с северо-востока, напротив д. Варакова. На левом (южном) берегу Согушки, в ее нижнем течении расположены дд. Аникова, Холм, Копылова, в верхнем – Норкино. На карте 1997 г. Норкино показано не на левом, а на правом берегу Кемы (=Согожки). От Холма до Норкина – около 4 км в направлении с юго-запада на северо-восток. На карте 1997 г. отсутствуют дд. Копылово и Дешаково. Они изображены на генеральных планах Пошехонского уезда 1792 и 1799 гг.: Копылово – на юге, в левобережье Согушки, в 0,32 в. к юго-востоку от Холма и в 0,44 к востоку от Аникова; Дешаково (Дешакова) – на севере, в правобережье Согушки, восточнее верховья рч. Филисовки, севернее д. Кузьминской (которая имеется на карте 1997 г.), в 2 в. к северу от Норкина.

На карте 1997 г. на правом берегу Кемы (=Согожки) показаны Починок (в 1,5 км западнее Норкина) и напротив поворота р. Кемы на запад – Яшканово (в 3,2 км юго-западнее Починка). Судя по плану 1799 г., в Согушку, недалеко от ее устья, впадал ручей Глухой. Устье Согушки показано на этом плане напротив д. Варакова94.

Д. Ватолино находилась в 1 км к северо-западу от Яшканова, у начала безымянного ручья, являвшегося левым притоком ручья Заднего, впадающего в р. Кему с севера. С правой стороны ручья Заднего, вблизи его устья, лежала д. Дор. От Ватолина до Дора – 0,8 в. в направлении с северо-востока на юго-запад.

По СНМ Яр., Дор – владельческая деревня при р. Кеме, в 50 в. к северо-востоку от г. Пошехони95. По материалам XVII в. Дор можно отождествить с пустошью «Хорошево, а Дор тож», т.е. с деревней Хорошово Пустошь грамоты 1550/51 г. (об этом см. выше).

На левом, южном берегу собственно Кемы самым западным пунктом в пределах рассматриваемого комплекса была д. Дубасово. От Дора до Дубасова – 0,72 в. в направлении с северо-запада на юго-восток. В 0,8 в. к востоку от Дубасова, на том же южном (или левом) берегу Кемы находилась д. Варакова.

Самым южным пунктом данного комплекса являлась, может быть, Дресьянка (Дресвянка), лежащая на левом берегу Кемы или Кибрика, в 1 км на юго-восток от Варакова. Правда, в документах XVII в. на рч. «Кирбете» показана также д. Рудино96, но неизвестно точно, где она находилась: южнее или севернее Дресьянки.

Общий размер территории, являвшейся объектом вклада 1550/51 г., был довольно значительным. Расстояние между крайними пунктами владения на западе (Дор) и востоке (Норкино) составляло около 8 км. Между самым северным (д. Дешаково) и самым южным (д. Дресвянка) пунктами насчитывается 6,6 км при измерении по прямой с северо-востока на юго-запад.

В 1577/78 г. к владениям Павлова Обнорского монастыря в районе верхней Кемы-Согожки было сделано существенное добавление. Князь Степан Дмитриевич Согорский дал монастырю «в Романовском уезде в Пошехонье в Дябрине пустошъ сельцо Гульнево да пустошъ починокъ Тюшков, благословение тетки своея, князь Александровы Ивановича Кемского старицы княгини Марфы»97. Сельцо Гульнево по СНМ Яр. не устанавливается, однако починок Тюшков вполне может быть отождествлен с казенной деревней Тюшково при ручье Филисовом во 2-м стане Пошехонского уезда, в 61 в. к северо-востоку от г. Пошехони98.

На планах 1792 и 1799 гг. рч. Филисовка изображена как правый (северный) приток р. Согушки (=Согожки). По ее левому (восточному) побережью расположены (в порядке с севера на юг) дд. Дешакова, Кузьминская, д. Починок Тюшков и починок Савинский, близкий к правому берегу Согушки. На карте 1997 г. Филисовка показана, но не названа по имени. Имеется на карте 1997 г. и Тюшково. Оно расположено в 1,4 км к северо-западу от Норкина. Судя по планам XVIII в., поч. Тюшков находился примерно в 1 в. к юго-западу от д. Дешакова.

Точная локализация сц. Гульнева затрудните

Историографическим импульсом, побудившим автора обратиться к данной теме, стал выход капитальной монографии А.Е.Виденеевой о Ростовском архиерейском доме в ХVIII в. На основе опубликованной в Приложении к книге офицерской описи 1763 г. исследовательница установила, что второй по величине после Ростовской была архиерейская вотчина в Вологодском уезде. В середине ХVIII в. в нее входило 181 поселение (села и деревни), а численность населения составляло по данным ревизии 1744 г. более 3,5 тысяч чел.1 В этой связи правомерно обратиться к более раннему этапу истории землевладения Ростовской митрополии на Вологодчине.Для этого следует привлечь жалованную несудимую с элементами уставной и тарханно-проезжую грамоту царя Ивана IV ростовскому архиепископу Никандру на земли в Ростовском, Ярославском, Вологодском, Устюжском и Белозерском уездах от 5 января 1555 г. Названным документом отменялись все прежние жалованные грамоты, освобождавшие духовенство Ростовской епархии от уплаты налогов архиепископу. Данная мера отразила, как считает С.М.Каштанов, дух Стоглава, политику Русского государства по укреплению финансового положения архиереев в середине ХVI в.2 Грамота была упомянута в III-ей части «Хронологического перечня иммунитетных грамот ХVI в. с датой сентябрь 1554 – август 1555 г., указанием на список ХУШ в. и публикацию с него 1880 г. Это было исследование А.В.Гаврилова «Историко-археологического описание Белогостицкого монастыря»3. Более ранняя публикация – с датой 5 января 1555 г. – была помещена в «Ярославских губернских ведомостях» за 1851 г.4 Издание было осуществлено по тетради на гербовой бумаге 1761 г., принадлежавшей ярославскому купцу Г. Троскину.

При публикации в «Ярославских губ. ведомостях» отмечено, что грамота была похищена поляко-литовцами в Ростове в 1609 г., а список с нее взят на Устюге у поповских заказчиков. Текст 1555 г. в пересказе был включен в жалованные несудимые грамоты царя Михаила Федоровича митрополиту Кириллу от 20 сентября 1615 г. (дьяк Иван Болотников) и митрополиту Варламу от 12 января 1622 г. (дьяк Семен Головин). О долговременности действия грамоты 1615 г. свидетельствуют позднейшие подтверждения, сделанные в 1622 (дьяк Семен Головин), 1646 (дьяк Иван Федоров) и 1677 г. (дьяк Семен Колчин). В грамоте 1555 г. содержалась обширная вотчинная часть (особенно внушительная для Ростовского уезда – «искони вечная домовая вотчина»).

Вологодские владения Ростовского архиерейского дома в грамоте 1555 г. указаны не конкретно, а общо: село Сяма, село Ракула, Верхвологды, городок Шуйский Низовец, волости Шейпухта, Козлонка и Кочкова. Применительно к Сяме и Ракуле правильнее было бы говорить не о селах, а о старинных пригородных волостях: Ракула (в среднем течении Вологды) в 10 верстах, Сяма (вдоль западного берега Кубенского озера) – в 40 верстах от г.Вологды. К западу от Сямы располагалась волость Верхвологда (по верховью одноименной реки) – в 45 верстах от города, а к юго-востоку от него, в 85-100 верстах, находились волости Шейпухта, Козланга (по рекам Шейпухта, Большая и Малая Козланга соответственно), Кочкова.

Если в Сямскую и Верхвологодскую волости, наряду с владениями ростовских владык, в ХV-ХVII вв. входили черные и дворцовые земли, монастырские и частновладельческие вотчины, поместья, то в Шейпухте, Кочкове и Козланге других собственников земли, помимо ростовского владыки, не было. Не случайно эта местность называлась в некоторых писцовых и переписных книгах ХVII в. Митрополье, или Митрополичье. Однородная структура собственности здесь убедительно фиксируется дворовой переписью 1678 г. Еще одно Митрополичье было недалеко от Устюга, где также располагались ростовские архиерейские вотчины. Конкретный состав владычных вотчин на Вологодчине определен в писцовых и переписных книгах ХVII в.5 Их полный комплекс сохранился в ф.1209 (Поместный приказ) РГАДА, и эволюция системы сельского расселения, категории, численность и динамика населения на его основе могут быть рассмотрены подробно, но это требует специального изучения. Обратим внимание на окладную книгу Вологодского архиерейского дома ХVII в. 1675/76 гг., в которую попали сведения о церковных приходах и численности их населения на землях Ростовской митрополии после включения Устюжского, Тотемского и Белозерского уездов в состав Вологодской епархии (1658 г.)6.

О самом же процессе сложения ростовской архиерейской вотчины в Вологодском уезде у нас практически не имеется сведений. Полагаем, что корни его восходили к административно-налоговому устроению Вологодской земли в ХII-ХIII вв., в ходе которого шло территориальное размежевание новгородской и ростово-суздальской («низовой») колонизации. До сих пор остается спорной географическая приуроченность погоста «Тошьма» из церковного устава кн. Святослава Ольговича 1136/37 г. В.А.Кучкин понимал под ним впадающую в Вологду речку Тошну, а А.Н.Насонов – Тотьму7. Возможны еще по крайней мере две локализации погоста Тошьма – речка Толшма, приток Белого Шингаря, впадающая в него в 4 верстах от Сухоны (в волости Авнеге) либо усть-Толшма на правом берегу Сухоны, недалеко от Тотьмы на противоположном берегу.

С учетом новгородской принадлежности Вологды пространство между ней и Векшенгой маркирует южную границу «новгородских даней» на Сухоне, что хорошо показано на карте из монографии А.Н.Насонова. Позднее граница эта оказалась нарушенной вторжением в Присухонье потока ростово-суздальской колонизации. Он, несомненно, усилился в связи с татаро-монгольским нашествием на Залесскую Русь.

Большую роль в этом продвижении играли водные пути, связывающие Верхневолжье с бассейном Сухоны, проходящие по рекам Лежа, Обнора, Комела, Шейбухта, Шиленга, Белый и Черный Шингарь, Монза. И хотя точное время возникновения Шуйского городка нам неизвестно, его роль как форпоста ростовских владений в правобережном Присухонье в ХV-ХVII вв. несомненна. Важно отметить расположение Шуйского городка выше по Сухоне по сравнению с Векшенгой. С момента его возникновения как ростовского опорного пункта пространство между Вологдой и Шуйским, а далее между Шуйским и новгородской Векшенгой (если она ею еще оставалась) может рассматриваться как свидетельство сильной чересполосности новгородских и ростово-суздальских владений в изучаемом районе.

С.Ф.Платонов считал, что выходцам из Ростовской земли с большим трудом удалось пробиться на Сухону и отодвинуть новгородскую границу с водораздела Кострома – Сухона на водораздел Сухона – Вага, переведя тем самым Вологду, Тотьму и Устюг в сферу Низовского влияния8.

О территориальном разграничении церковных юрисдикций на обширном пространстве Присухонья можно судить на основе сопоставления следующих двух фактов конца ХIII – начала ХIV в. В 1290 г. ростовский владыка Тарасий освятил в Устюге соборную церковь Успения Богородицы, а в 1303 г. новгородский епископ Феоктист приезжал в Вологду также для освящения Богородицкой церкви9. Несомненно, подобными акциями в городских центрах упомянутое разграничение закреплялось: подчинение Ростовской епархии Устюжской земли, а Новгородской – части Вологодской.

Поблизости от Шуйского городка находились такие волости Сухонского правобережья, как Авнега, Шиленга, Лежский Волок, Обнора, Комела (все пять были завещаны Василием П своему младшему сыну удельному кн. Андрею вологодскому)10. В сотной Т.А.Карамышева на вотчину Спасо-Прилуцкого монастыря 1543/44 г. в вол.Авнеге фигурирует село Воскресенское на устье р. Великой у впадения ее в р. Лежу, церковь в котором основал Дмитрий Прилуцкий ок.1370 г. Ряд селений, названных в сотной, отмечен и в переписных книгах 1678 г.11 Маршрут пути Димитрия Прилуцкого по р. Великой, затем по Леже в волость Авнегу и в Вологду как раз показывает направление низовой колонизации в район Присухонья. Скорее всего, именно на территории довольно крупной волости Авнеги и мог первоначально возникнуть Шуйский городок. Затем рост населения, церковных приходов, упорядочение управления привело к «разукрупнению» Авнеги и появлению других волостей – Лежского Волока, Шейбухты, Козланги.

Наиболее раннее упоминание волости Шейпухты (по одноименной реке, правом притоке Сухоны) находим в жалованной слободской грамоте Ивана Ш Сергею Толве Кузьмину с. и Максиму Фомину с., 1481-1493 гг., что говорит об интенсивном земледельческом освоении этого края, причем освоении повторном, поскольку данная местность запустела от «мора великого» 1420-х гг.12 Еще одно упоминание этой волости привел И.К.Степановский, опубликовавший, а точнее переиздавший отрывок из несохранившейся межевой грамоты времен архиепископа Никандра о разграничении владычных земель в Шейпухте и великокняжеских земель в Шилегодской волости. Размежевание провел великокняжеский тиун Темир Леонтьев с.Оксентьев13. К Шейпухте тяготели тогда Кочковские и Козлангские деревни, следовательно образование волостей Кочковской и Козлангской могло произойти в 1540-е гг.

Волости Лежский Волок, Шейпухта, Козланга и Кочкова в конце ХVII в. все еще делились на погосты и станы (точнее «станки») – территориально-административные единицы, генетически восходящие к погостам и «становищам» – местам остановок сборщиков дани (в том числе и церковной). В Лежском Волоке известно 7 погостов с тянущими к нему деревнями, в вол.Шейпухте – три станка (Воскресенский, Пречистенский и Дмитреевский); в Козланге – Царево-Константиновский станок на р.Большой Козланге и Фроловский погост на р.Малой Козланге; в вол.Кочкове – Леонтьевский станок (около дер.Иванищевой). Церковь во имя Леонтия Ростовского была, помимо него, еще в соседней Шилегодской (черносошной) волости, а также в Верхвологодской волости. Подобное храмопосвящение служит дополнительным аргументом отнесения данных территорий к юрисдикции Ростовской епархии. Имелась церковь во имя Леонтия Ростовского и в самой Вологде, в левобережной части посада. Добавим также, что в окладных книгах ХVII в. в Шилегодской волости фигурирует приход Воскресения Христова, «что на стану»14.

Для понимания процесса возникновения и дальнейшего освоения территории в районе Шуйского городка важно также учитывать административно-налоговое устроение северного края в условиях ордынского владычества. Обратим внимание на то, что собственно Шуйский городок располагается на левом берегу Шуи у ее впадения в Сухону, а на противоположном берегу Шуи писцовыми и переписными книгами ХVII в. фиксируется и до сих пор находится селение Баскаково. Кроме того, на противоположном берегу Сухоны («ходучая сторона») располагалась ямская слобода, ставшая частью системы ямской гоньбы по левобережью Сухоны в сторону Тотьмы и Устюга. Укажем еще на дер.Татариново недалеко от Шуйского и две небольшие административно-территориальные единицы в том краю – Монзенский и Святогорский улусцы, воспоминания о которых сохранялись еще и в середине ХIХ в. К тому же ряду фактов модно отнести Ратинский улусец в Заозерской половине Вологодского уезда, наличие двух улусцев в соседнем с Вологодским Тотемском уезде – Нутренской и Векшенский, Баскачего стана между Устюгом и Сольвычегодском15.

Одновременно с межеванием ростовских владычных земель в Сухонском правобережье подобные работы впервые были зафиксированы и в Верхвологодской волости. Она фигурирует в полюбовной межевой записи 1540-х гг. старцев Кирилло-Белозерского монастыря и ростовского архиепископа Алексея на владычный починок Морин и кирилловский починок Неелов из комплекса Сизма (Маслянская волость).

В конце записи перечислены архиепископские крестьяне Верхвологодской волости, Ракулы и Сямы, чем и документируется наличие владычного землевладения в двух последних к 1540-м гг.16 Здесь функционировали владычные слуги, присланные Алексеем на развод спорной земли, – сын боярский Семен Васильев с. Порошин и подьячий Ермола Нестеров. Порошины в дальнейшем широко известны по источникам как вологодская служилая фамилия. Еще одно указание на людей Ростовского владыки в окрестностях Вологды находим в разъезжей грамоте вологодского выборного старосты Ивана Злобина о разделе владений Кирилло-Белозерского монастыря с черносошными крестьянами Масленской волости ок.1555 г., а река Синдошь показана как пограничная между владениями ростовского владыки и землями Кирилова монастыря в вол.Маслене17. В грамоте упомянуты выборный целовальник ростовского архиепископа в волости Сяме Тарас Иванов с. Ишуков и староста Истома Кузьмин. В обыскной записи вологодского воеводы кн.И.М.Вадбольского о деревнях Кириллова монастыря в Ракульской волости 1586 г. фигурирует староста вотчины Ростовского архиепископа Федор Афанасьев и еще 2 чел.18

На 1624 г. имеются данные о количестве деревень, дворов, пашни паханой и сенокосов в митрополичьей вотчине Сухонского правобережья. Они содержатся в известной нам только по старой публикации писцовой книге 1624 г., хранившейся когда-то в архиве Тотемской Богоявленской церкви (см. табл.1). Наиболее населенной была волость Шейпухта, состоящая из трех погостов (всего 285 дворов). В вол.Козланге было 203 двора, волости Кочковой – 104 двора. Высокую степень распаханности края показывают данные по землепользованию и размерам сенокосов. В среднем на крестьянский двор приходилось по 11 четвертей пашни в 1-м поле (16, 5 десятин в 3 полях), хотя обеспеченность сеном выглядит сравнительно невысокой – 4,5 копен на двор. Интенсивный рост населения митрополичьей вотчины в окрестностях Шуйского городка продолжался до середины ХVII в.: по переписи 1646 г. здесь отмечен уже 1371 крестьянский и бобыльский двор, что по сравнению с 1624 г. дает рост на 57 %. До конца ХVII в. рост населения здесь продолжался, хотя темпы его заметно снизились.

В табл. 2 обобщены данные дворовой переписи ростовской вотчины в Вологодском уезде стольника П. Голохвастова и подьячего И. Саблина 1678 г. В тот период в нее входило 3 села и сельца, 248 деревень, 1458 дворов, в которых проживало 4566 чел. м.п. Более высокие показатели видим у Я.Е. Водарского – 1499 дворов, что составляло 34% всех владений Ростовской митрополии в конце ХVII в.19 Подчеркнем, что Ростовская архиерейская кафедра являлась крупнейшим на Вологодчине духовным собственником по переписям и 1646, и 1678 гг. Рост населения у митрополии во всех ее вологодских владениях от 1646 до 1678 г. составил примерно 6-8%20. Таким образом, приведенные в монографии А.Е. Виденеевой показатели по вологодской вотчине архиерейской кафедры на 1763 г. получают свое основание в ее развитии на предшествовавшем этапе.

По сравнению с офицерской описью 1763 г. данные на 1678 г. выглядят наиболее высокими. Возможно, в канун петровских реформ архиерейская вотчина (во всяком случае в Вологодском уезде) переживала наибольший расцвет. До 80-85% селений, дворов и людей размещалось в Сухонском правобережье и меньшая часть в остальных волостях – Верхвологодской, Ракульской и Сямской. Среди категорий сельского населения (в том числе и в Шуйском городке) можно выделить собственно крестьян, бобылей, солдат и солдатских людей, архиерейских слуг и подьячих. Доля бобыльских дворов была сравнительно невысока – 4,6%, а пустых дворов было и того меньше – 1,2%. Сам же городок описывался отдельно, а не в составе каких-либо волостей (ближе всего к нему была Шейбухта). Во второй половине ХVII в. он учитывался наряду с другими городами, посадами и укрепленными монастырями России: «Шуйской город на Сухоне» (а в «Книге Большому чертежу»: «Городок Шуйской вотчина Ростовского митрополита»)21.

В окладной книге Вологодской епархии за 1675/76 г. численность дворов по каждому приходу была определена суммарно, без разделения на крестьянские, бобыльские и т.д. – просто «всяких жилецких» или приходских дворов (иногда и вовсе «венцов»). При сопоставлении общей численности населения митрополичьей вотчины в окрестностях Шуйского городка выявлено некоторое различие между хронологически близкими книгами: в окладной отмечено 1099 дворов, а переписной – 1158 (то есть разница примерно в 6% в пользу государственной дворовой переписи). Как источники независимого происхождения, они, полагаем, могут использоваться для изучения численности народонаселения и его динамики.

В табл.3 приведены сведения о церковных приходах в Шуйской вотчине во времена митрополита Ионы Сысоевича (с 1652 г.). Особенно интересными в ней считаем сведения о материальном положении причта. Из табл.3, составленной на основе окладной книги 1675/76 г., следует, что на особом положении находились церкви Шуйского городка. В этой связи в окладной упоминаются не дошедшие до нас жалованные архиерейские грамоты причтам Шуйских церквей. По другим уездам подобные грамоты ростовских владык сохранились (например, по Белозерскому), что позволяет представить их возможное содержание и для Шуйского. Согласно этим документам, церковные причты освобождались от дани, данских пошлин в архиерейскую казну, десятинничьего суда (сам архиепископ «чинит попам исправу»)22.

Освобождение причтов Шуйских церквей от митрополичьей дани, вероятно, обусловливалось отсутствием у него земли и сенокосов, поэтому попы обеспечивались ругой со стороны архиерейской кафедры в размере 6 четв. ржи и столько же овса на год. В окладной книге отмечены размеры брачных пошлин: с отроков по 3 алтына, с двоеженцев по 6 алт., с троеженцев – по 9 алт. Размер похоронных и почеревных (за рождение у вдов и девок незаконных детей) были одинаковы – 4 алт. 4 ден.

В состав митрополичьей вотчины Шуйского городка входили еще две небольшие пустыни – Спасо-Преображенская (Ржаницына) на р.Шуе (в 6 верстах от Флоро-Лаврского погоста в вол.Козланге) и приписная к ней Борисоглебская на острове Глебове на р.Сухоне. Время их возникновения можно отнести к 1620-м гг., когда Ростовская епархия находилась под управлением митрополита Варлама. В 1624 г. он выдал грамоту на остров Глебов черному попу Феодосию для монастырского устроения, а в 1628 г. – благословенную грамоту на строительство Ржаницыной Спасо-Преображенской пустыни. И.К. Степановский упоминает о пустоши Становое, что была дер.Ржаницыно, зафиксированной еще в писцовых книгах Вологодского уезда Т.А. Карамышева 1543/44 г.23

В переписных книгах 1678 г. сообщается, что Спасо-Преображенская пустынь была построена «после переписных книг Ивана Бутурлина (1646 г.- М.Ч.) на домовой земле Пречистые Богородицы и Леонтия Ростовского чюдотворца». В ней постригались старцы-домовые крестьяне, то есть это был по сути местный общинный монастырек. Борисоглебская же пустынь была придана к первой «для хлебные скудости» по указу Ионы Сысоевича»24. Обеими пустынями в 1670-е гг. управлял строитель старец Филарет, а сходило с них в митрополичью казну ежегодно 3 руб. 3 алт. 2 ден. оброка.

  1. Виденеева А.Е. Ростовский архиерейский дом и система епархиального управления в России в ХVIII в. М., 2004. С.80, 233-234.
  2. Каштанов С.М. Финансы средневековой Руси. М., 1988. С.153.
  3. Каштанов С.М., Назаров С.М., Флоря Б.Н. Хронологический перечень иммунитетных грамот ХVI в. Ч.III. Дополнение // АЕ за 1966 год. М., 1968. № 1-316, С.231-232; Список с грамоты 1622 г. митрополиту Варламу ХVIII в.: РГИА. Ф.834 (Рукописи Синода). Оп.3. Кн.1916.Л.63об.-69об.; Публикация по списку ХVIII в.: Сборник Археологического института / Под ред.Н.В.Калачова. Кн.IV. СПб., 1880. С.99-112.
  4. Ярославские губернские ведомости. Часть неоф. 1851. № 29. С.279-282, 291-294, 303-304; М., 2004. С.73; 304; Архим. Макарий (Веретенников). Обитель преподобного Сергия. М., 2004. С.73.
  5. Водарский Я.Е. Вологодский уезд в ХVII в. (К истории сельских поселений) // Аграрная история Европейского севера ССР. Вологда, 1970. С.322, 328-239, 362-364; Каталог писцовых книг Русского государства. Вып.1.Писцовые книги Русского севера / Под ред. Н.П.Воскобойниковой. М., 2001. С.65 (писцовая книга 1628-1630 гг.), 93, 105,110 (дворовая перепись 1646 г.), 120, 127 (дворовая перепись 1678 г.), 151-152 (книга сбора даточных денег 1700/01 г.).
  6. ОР РНБ. Основное собрание рукописной книги. Q.II.107. Обзор окладных книг Вологодской епархии за ХVII в. см.: Бычков И.А.Каталог собрания рукописей П.И.Савваитова, ныне принадлежащих имп.Публичной библиотеке. СПб., 1900. С.59-61; Шамшурин А.В. Окладные книги церквей Вологодской епархии 1628-1629 и 1676-1677 как источник по истории приходской жизни на Севере России // Рефераты докладов и сообщений VI Всеросс. научно-практич. совещания по изучению и изданию писцовых книг и других историко-географических источников. СПб., 1993. С.55-58; Степановский И.К. Вологодская старина. Историко-археологический сборник. Вологда, 1890. С.52.
  7. Древнерусские княжеские уставы ХI-ХV вв. / Изд. подг. Я.Н.Щапов. М., 1976. С.148; Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в Х-ХIV вв. М., 1984. С.89 – прим.257; Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. Монголы и Русь. СПб., 2002. С. 170, 172, 175. Состав погоста Векшенга на «дикой» и «ходучей» стороне Сухоны определен в писцовых книгах Тотемского уезда ХVII в. и некоторых грамотах. Особенно показательна челобитная вологодского архиепископа Маркела царю Алексею Михайловичу с просьбой пожаловать кафедре погосты из состава черных земель в Тотемском уезде взамен отобранной по посадской реформе Николо-Владычной слободы 1651 г. (Суворов Н. Почему одна местность в Вологде называется Владычною слободою // Вологод. епарх. вед. 1873. Прибавление к № 7. С.298).
  8. Платонов С.Ф. Прошлое русского севера. Пгд., 1923. С.39.
  9. Кучкин В.А. Указ. соч. С. 125-126 и прим.6; Устюжский летописный свод (Архангелогородский летописец). М.-Л., 1950. С.49.
  10. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей в ХIV-ХVI вв. М.-Л., 1950. № 61. С.195; № 74. С.276.
  11. Шумаков С. Сотницы (1537-1597), грамоты и записи (1561-1696 гг.). М., 1902. С.72; Водарский Я.Е. Указ. статья. С.306; Жития Димитрия Прилуцкого, Дионисия Глушицкого и Григория Пельшемского Тексты и словоуказатель / Под ред А.С.Герда. СПб., 2003. С.78-79.
  12. Рыков Ю.Д. Новые акты Спасо-Прилуцкого монастыря ХV в. // Записки Отдела рукописей ГБЛ. Вып.40. М., 1982. С.100-101. № 6.
  13. Степановский И.К. Вологодская старина. Историко-археологический сборник. Вологда, 1890. С.230-231. Перепеч. из: Без авт. Митрополье // Вологодские епархиальные ведомости. 1866. Прибавления к № 2. С.67-73.
  14. ГАВО. Ф.883 (Суворовы). Оп.1. Кн.167.Ч.1. Л.127. Всюду выделено курсивом мною. – М.Ч.
  15. Свистунов М.А., Трошкин Л.Л. Междуречье. Очерки и документы местной истории (1137-1990 гг.). Вологда, 1993. С.67; Писцовые книги Русского севера. С.319, 325,330.
  16. Русская историческая библиотека. Т.XXXII (Архив П.М.Строева. Т.1). Пгд, 1915. № 152. Этот документ известен нам по двум спискам: ОР РНБ. Собр. СПб-кой Дух. Акад. А1/16.Л.314-315об.; Основное собрание рукоп. книги. Q.II.113a. Л. 561-563об.; Енин Г.П. Описание документов ХIV-ХVII вв., содержащихся в копийных книгах Кирилло-Белозерского монастыря. СПб., 1994. № 125. Подлинник записи был скреплен владычной печатью и подписью архиепископа Алексея.
  17. ОР РНБ. Собр.СПб-кой Дух. Акад. А/1 16.Л.325об.; Q.IV. 113б. Л.4; Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца ХIV – начала ХVI в. М., 1958. Т.2. № 316. С.294 (далее – АСЭИ).
  18. Ор РНБ. Q.IV. 113б. Л.415; Енин Г.П. Описание… № 1974.
  19. Водарский Я.Е. Указ статья. С.297.
  20. См.: Черкасова М.С. К изучению населения Вологодского уезда в середине ХVII в. // Двинская земля. Материалы вторых Стефановских чтений. Котлас, 2003. С.77 (1371 крестьянский и бобыльский лвор и 2.854 чел. м.п.).
  21. Водарский Я.Е., Чистякова Е.В. Список городов, посадов и укрепленных монастырей в России во второй половине ХVII в. // АЕ за 1972 г. М., 1974. С.308.
  22. АСЭИ. Т.2. № 161, 174,291.
  23. Степановский И.К. Указ. соч. С.230.
  24. РГАДА. Ф.1209 (Поместный приказ). Оп.1 Кн.14733. Л.81-об.
Таблица 1.

Митрополичья вотчина в Сухонском правобережье в 1624 г.

волостьдеревеньдворовпашни в 1-м поле (четвертей)сена (копен)
   всегона дворвсегона двор
Шейпухта76285325211,412004,2
Кочкова23104119411,44003,8
Козланга52203207810,210355,0
всего151592652411,026354,4

Источник: Без авт. Митрополье // Вологод епарх. вед. 1866.Прибавления к № 2.С.67-73.

Таблица 2.

Население вотчины Ростовского митрополита в Вологодском уезде по переписной книге 1678 г.

Вотчинный комплекссел и селецдеревеньдворов жилыхдворов пустых и мест дворовых
крест.бобыль.солдатс.
Шуйский городок:
-Низовец--458-8
-Слободка--266--
вол.Шейбухта:
Воскресенский станок-412451011
Пречистенский станок-461691721
Дмитреевский станок-32175211
вол.Козланга:
Царево-Константиновский станок-3114711--
Фроловский погост-3117511--
вол. Кочкова
Леонтьевский станок1291605--
вол. Ракула
 11099111
вол. Верхвологда
 120168--3
вол. Сяма
 -849--4
всего3248145871519

Источник: РГАДА. Ф.1209 (Поместный приказ). Оп.1. Кн.14733.Л.1-112об.

Таблица 3.

Церковные приходы в Шуйской вотчине Ростовского митрополита по окладной книге 1675/76 г.

Приход и церквидворовпопразмер даниземлевладениеруга попу
пашня в 1 полесена (возов)
Шуйский городок Низовец
ц.Живон.Троицы придел Св.Ильи Пророка53Григорий Федотовне бывало--6 четв.ржи 6 четв.овса
Слободка на левом берегу Сухоны
ц.Николы Чудотворца30Сава Аврамовне бывало--6 четв.ржи 6 четв.овса
вол.Шейбухта
ц.Вокресения Христова ц.Афанасия Александрийского178Яков Иванов, дьякон Василий Кондратьев1р. 15 алт.5 четв. ржи21-
ц.Рождества Богородицы ц.Николая Чудотворца151Иван Семионов1р. 15 алт.4 четв. ржи 4 четв. овса14-
ц.Дмитрия Солунского ц.Вознесения Господня164Алексей Федоров1 р. 15 ал.3,5 четв. ржи32-
вол.Козланга
ц.Царя Константина и матери его Елены ц.Параскевы Пятницы136Федор Матфеев, дьякон Леонтий Аврамов1р. 16 алт.4 четв. ржи 4 четв. овса11-
ц.Флора и Лавра ц.Рождества Богородицы160Иван Федоров1 р. 16 ал.3 четв. ржи20-
вол.Кочкова
ц.Леонтия Ростовского придел Николая Чудотворца ц.Благовещения150Семион Созонтов1 р.6.ал. 4.дн.3 четв. ржи20-
Таблица 4.

Приписные пустыни в Шуйской вотчине в 1675/76 г.

Пустынябратии и вкладчиковпосев ржи в 1 полезапас хлеба (четвертей)сена (возов)скота (голов)промыслы
ржиовса
Спасо-Преображенская на р.Шуе143 четв.154060451 мельница на Шуе 1 толчея
Борисоглебская на о.Глебове на Сухоне42 четв.202014321,5 еза

Источники табл.3-4: ОР РНБ. Q.II.107.Л.182-193.

Известно, что таможенные уставные грамоты конца XV – середины XVII в. отражали местную практику и специфику взимания различных сборов с участников торговли. Грамоты регламентировали виды и размеры пошлин за операции по купле-продаже товаров, таможенное обслуживание (взвешивание, помер, объем), проживание торговцев на гостином дворе, транзитный проезд и т.д.

Таможенное обложение являлось и частью «средневековых перегородок», которое досталось Русскому централизованному государству в наследство от эпохи феодальной раздробленности и тормозило экономическое развитие страны.

Поэтому в середине XVII в. по инициативе купечества местные таможенные уставные грамоты были отменены и вместо них вводилась единая общероссийская грамота. Она упраздняла большинство мелких пошлин и оставляла лишь пятипроцентный сбор с цены товара (рублевая пошлина) и отдельные сборы с торговцев на гостиных дворах1.

Ценность местных уставных таможенных грамот заключается в том, что по ним можно судить об организации таможенной службы и развитии внутренней торговли. Эти источники имеют свою историографию2 и их изучение продолжается.

В нашем распоряжении находится подлинник таможенной уставной грамоты Ростова Великого 1627 г. Источник был обнаружен в фонде Ростовской приказной избы РГАДА3.

Текст грамоты написан скорописью красивым почерком на пяти больших листах, расклеенных из свитка и сложенных в гармошку в папку. Длина листов от 31 до 39 см., а ширина всех – 30,5 см. Источник после реставрации находится в хорошем состоянии, на полях и на обороте листов нет скреп и помет подъячих. Грамота состоит из трех частей: 1) Преамбулы, в которой сообщается история ее появления, 2) Перечня обязанностей сборщиков пошлин и правил торговли, 3) Перечня разновидностей и размеров пошлин и трех приписок-наказов.

В преамбуле грамоты сообщается, что ростовским таможенным откупщиком в 1626/27 г. был ростовец, посадский человек Арефа Нефедьев. Про него в писцовой книге г. Ростова 1624 г. Федора Дурова и подъячего Ильи Петрова сказано следующее: «В Введенской десятне двор Арефки Нефедьева сына Манукова…, пашет лук и чеснок, торгует солью в развес, в тягле с 2-х денег, прожитком худ» и что он владел лавкою за головой оброк в 10 алт.4 Отмечалось, что в это время в Ростове «летучих людей» не было, а «середние люди» облагались податью в 9 ден. с тягла. Поэтому «худым достатком» торговец Ареф Нефедьев мог выступать в качестве откупщика, тем более, что откупщики всегда «сколачивали» для это цели (откупа) артель пайщиков (4-6 человек), и старшим пайщиком был Арефа Нефедьев. Укажем также, что в это время сбор таможенных пошлин в Ростове мог составлять около 200 руб. в год. За это время известна лишь сумма кабацких сборов, которая была более 350 руб. в год, а таможенные сборы обычно были в 1,5 – 2 раза меньше кабацких5.

Откупщик Арефа Нефедьев в 1627 г. бил челом великому государю о том, что по старой ростовской таможенной грамоте, которая ему была выдана из приказа Большого прихода за приписью дьяка Матвея Сомова «со многих товаров на всяких людех почему пошлины имати… не написано». Кроме того, откупщик жаловался, что ростовцы – торговые люди – «привозят соль в рогожах и кладут в лавках и ту соль продают врознь мелочью и на государеве контарне не подымут и государевы пошлины ему не платят… и от тех де торговых людей насильства та подъемная пошлина теряется, а ему в том чинится недобор». Чтобы избежать такой ситуации, откупщик просил государя дать ему новую грамоту,такую же, как в г. Переяславле-Залесском, и в эту грамоту добавить некоторые статьи из старой ростовской таможенной грамоты. Рыночная ситуация в соседних городах была почти одинаковой – они стояли на оживленной транзитной магистрали Москва-Ярославль-Вологда и располагались при больших озерах. По этой челобитной руководство приказа Большого прихода велело подъячим «сыскать» уставную грамоту г. Переяславля-Залесского и «справить» с ростовской грамотой. Но она была «не сыскана», потому что в московский пожар 1626 г. все дела и уставные грамоты приказа сгорели. Тогда из приказа Большого прихода воеводе Переяславль-Залесского князю Ивану Львову было дано распоряжение сделать список «слово в слово» с переяславской таможенной грамоты и прислать его в Москву. Ростовскому же откупщику Арефе Нефедьеву велено было прислать в приказ старую ростовскую грамоту для «справки» ее со списком переяславской грамоты.

После этой процедуры справки новую ростовскую таможенную грамоту прислали в Ростов таможенному откупщику Арефе Нефедьеву «и впредь для верных целовальников» чтобы у них с торговыми людьми «в государевых пошлинах спору и государевым пошлинам недобору не было». Таким образом, мы имеем сразу как бы две таможенные грамоты: Переяславль-Залесскую и Ростовскую. Отметим, что обе эти грамоты не были известны исследователям.

Текст Ростовской грамоты, очевидно, на 100% идентичен тексту Переяславской с небольшими вставками из старой Ростовской грамоты, где речь шла о «водяном месте», потому что город Ростов стоял на судоходной реке Которосли.

После преамбулы идет перечень обязанностей таможенников и правил торговли в Ростове. 1) Собирать с торговых людей всякие пошлины; 2) «Беречь им накрепко чтобы торговые люди товары свои привозили к таможне и являли и в книги /таможенные/ писали; 3) следить, чтобы ростовцы – торговые люди к себе на подворье товаров не привозили; 4) Ростовцам приезжих торговых людей «ни с какими товары ночью и в день к себе на подворье не пускать и самим с ними тайно не торговать…»; 5) «Ростовцам торговать всякими своими явленными товары в рядех и лавках»; 6) Приезжим торговым людям торговать на Гостине дворе в амбарех». 7) В случае обнаружения у ростовца – посадского человека или у слобожанина на подворье товара торгового человека, этот товар «взять в государеве пене», т.е. конфисковать, а принявшему товар и положившему товар «от государя быть в опале». 8) Таможенникам у торговых всяких людей привозные товары «ценить прямо вправду и цену писать в книгу подлинно». 9) Пошлины у торговых людей с их продажных товаров иметь по уставной грамоте.

Анализ основной части текста ростовской таможенной грамоты 1627 г., где содержится перечень видам и размеров пошлин, позволил нам сделать следующие наблюдения.

К этому времени уже почти со всех обращаемых на ростовском рынке товаров таможенники взимали с торговцев основную пошлину – тамгу (она же рублевая) с цены товара в зависимости от географического статуса торговца, т.е. был ли он приезжим (инородец, иноземец) или житель г. Ростова или уезда, и оттого, был ли это привозной или отвозной товар. Как дополнение к тамге почти всегда, за редким исключением, присутствовала замытная пошлина, которая также бралась с цены товара.

В таблице показана величина основной пошлины – тамги и дополнительной к ней замытной, взимаемых в Ростове в 1627 г. с привозных и отвозных товаров с участников торговли.

ОткудаТамгаЗамытная
 привознаяотвознаяпривознаяотвозная
 ден.%ден.%ден.%ден.%
Ростовцы1,50,7510,510,50,50,25
Иногородние424210,510,5
Иноземцы73,5--10,5--

Как видно, ростовцы, по сравнению с иногородними и иноземными торговцами, имели некоторое льготное положение. Если иногородец за привозной и отвозной товар платил темгу с 1 р. его стоимости по 4 ден. (2%), то ростовец платил за привозной товар лишь 1,5 ден. (0,75%), а за отвозной товар 1 ден. (0,5%) с 1 р. его стоимости. Дополнительная замытная пошлина за привозной товар была для всех одинаковой – по 1 ден. с 1 р. цены товара, а для отвозного товара у ростовца она была лишь 0,5 ден. (0,25%).

Иноземец за привозной товар платил тамгу по 6 ден. (3,5%) с 1 р. его цены – самую большую основную пошлину, почти в 5 раз превышающую аналогичную пошлину для ростовцев. Сведений о размере пошлины с иноземцев за отвозной товар, как и за дополнительную пошлину замытную в грамоте не приводится.

С продажи лошадей тамга бралась со всех торговцев по 2 ден. (1%) с 1 р. цены лошади без замытной пошлины.

Тамга и померная пошлина при продаже овса и ржи, а также солода, гречки, гороха, толокна и семени конопляного (с воза по 10 ден. и с каждой четверти по 0,5 ден.) бралась с продавца, а с покупателя взималась лишь померная пошлина в том же размере. При продаже пшеницы тамга с продавца не бралась, а только померная пошлина, а с покупателя пошлин не взимали совсем. Это, очевидно, делалось для поощрения торговли пшеницей на местном рынке. Эта же основная пошлина – тамга, но под названием узолковой при отвозе товара в таре – бочке, кадях, рогозинах, пошевах, лукнах, корчагах – бралась только с ростовцев по 1 ден. с 1 р. стоимости товара с дополнительной замытной пошлиной по 0,5 ден. с 1 р. цены товара.

Померная пошлина бралась со всех сыпучих товаров одинаково – с воза по 10 ден. и с каждой четверти по 0,5 ден.

Замытная проезжая пошлина (при явке товара в проезд) бралась с ростовцев так же, как дополнительная мытная пошлина – по 0,5 ден. с воза при уплате мытной возовой пошлины по 1 ден. с воза груза. Отсюда видно, что эта пошлина – замытная, выступала в двух ипостасях: как дополнительная к тамге с цены товара и как дополнительная к возовой мытной пошлине.

Кроме основной пошлины, тамги, с ее дополнением замытной ценовой, в Ростове с участников торговли брали также мелкие дополнительные пошлины, которых можно насчитать более 40 разновидностей. Эти дополнительные пошлины подразделялись на несколько блоков в зависимости от их предметного и сервисного назначения.

I. Мытные пошлины: 1) отвоз, 2) привоз, 3) проезд (она же мимоезжая) 4) замытная грузовая, 5) головщина, 6) скотопрогонная (с 1626 г.)

II. Пошлина при купле-продаже лошадей: 1) пятенная (за клеймение), 2) поводная, 3) писчая.

III. Пошлины при продаже рогатого скота: 1) роговая, 2) привязная.

IV. Пошлины при продаже весчих товаров: 1) весчая, 2) подымная.

V. Померные пошлины: 1) померная возовая, 2) померная четвертная.

VI. Пошлины на гостином дворе: 1) амбарная, 2) свальная, 3) поворотная, или сносная по терминологии старой уставной ростовской грамоты. Она подразделялась на меховые (пушные) по сорту пушнины на суконные, по сорту иностранных сукон, на бумажные и на восковые.

VII. Пошлины поплавшные: 1) с дров, 2) с угля, 3) с разного строительного материала (доски, слеги, бревна, драницы, сколы и т.д.), 4) с хоромин, 5) с колес и обручей.

VIII. Пошлины с штучных товаров: 1) узолковая (с круга воска), 2) уторная с товаров (утор по древнерусски – дно).

IX. Пошлины с разных товаров: 1) хмелевая, 2) с сырых кож, 3) с масла коровья, 4) со съестных товаров (свиньи, птица, зайцы, яйца, сыр).

X. Пошлины натуральные: 1) праздничные с мясников-лавочников на Рождество Христово по косяку мяса с торговца. Разрешалось вместо мяса вносить деньгами – за косяк по 1 ден. 2) десятинная с лучины.

XI. Другие пошлины: 1) порядная (при покупке товара в лавку).

XII. Штрафные пошлины: 1) заповедь (штраф) за продажу и покупку весчих товаров без веса по 1 р. с продавца и покупателя, 2) заповедь за неявку и непомер жита с продавца 2 р., 3) заповедь за использование покупателем «непятинной государевой меры» – 2 р.

Величина дополнительных мелких пошлин колебалась от 0,5 ден. до 4 ден. Некоторые пошлины брали и с продавца, и с покупателя, например, с весчих товаров взималось за взвешивание по 1 ден. с 1 р. цены товара «сверх тамги и мыта» (с воска, меда, свинца, олова, меди, икры, соли и т.д.). Некоторые пошлины брались только с покупателя, например, при покупке лошади – пятенная и поводная по 1 ден., а писчая по 2 ден. Поворотную пошлину при покупке иноземных сукон с покупателя взимали в зависимости от качества и происхождения товара. С постава (единица измерения) сукна ипского и лунского «доброва» по 3 ден., а с постава сукна новонского или трекунского – по 1 ден. Поворотную меховую пошлину с белок покупатель также платил по такому же принципу. Так, с тысячи белок шуванских или устюжских по 4 ден., а с тысячи белок кляземских – по 2 ден.

Дополнительные пошлины со «съестных» товаров взимались с продавца с определенного количества, например, с тысячи утят или тетеревов и за 30 сыров с ростовца по 1 ден., а с иногороднего торговца по 2 ден.

При продаже строительного лесного материала дополнительные пошлины брались с продавца или с воза (доски, обручи, драницы, скалы, береста) по 0,5 ден. или с определенного количеств материала (с 10 бревен больших, с 10 следей, с 20 тесниц, с 10 желобов больших, с 10 колес деревянных и т.д. по 0,5 ден. и по 1 ден.). Такое разнообразие видов и размеров дополнительных сборов затрудняло работу таможенного персонала и приводило к конфликтным ситуациям при взимании пошлин между торговцами и таможенниками.

После перечня видов и размеров пошлин в грамоте в первой приписке – наказе говорилось об изменении размера некоторых пошлин и о введении новой скотопрогонной пошлины. С конца декабря 1626 г. в Ростове, как и в Переяславле-Залесском, предписывалось «збирать» проезжую пошлину с любого человека по 3 ден. с воза. Тем самым льгота для ростовцев при проезде мимо своего города была упразднена (до этого они платили за проезд 1 ден. с воза). За прогон мимо города одного быка или коровы, лошади или 10 овец все торговцы должны были платить по 1 ден., а за прогон борова (свиньи) или большого козла – по 0,5 ден. В этом случае проявлялся процесс унификации проезжих пошлин, а также процесс появления новых таможенных пошлин.

Во второй приписке – наказе откупщику преписывалось брать перечисленные в грамоте пошлины с торговцев всех сословных категорий и в том числе с тарханщиков. Здесь имелось в виду взимание пошлин с тех тарханщиков, у которых прежние льготные жалованные грамоты на беспошлинную торговлю не были подтверждены царем Михаилом Романовым.

В последней приписке повторялось запрещение таможенному откупщику с торговцев «лишнюю имать мимо сей уставной грамоты». В противном случае откупщику грозило быть «от великого государя в опале и в казне».

Также отметим, что в новой ростовской уставной грамоте 1627 г. не были учтены пожелания откупщика. Подъячие приказа Большого прихода не расписали «имянно» товары, с которых надо было «имать дополнительную сносную» (поворотную) пошлину с покупателя – с рыбы (осетра и белуги) по 1 ден., с косяка мыла по 1 ден. и с продавца при явке на продажу кваса, сусла и с воза сена также по 1 ден. С этих товаров грамота предписывала брать пошлины как и с «иных товаров», с которых пошлины брались по 1 ден. Сбор пошлин с неназванных в грамоте товаров зависел от усилий и настойчивости таможенников.

Таким образом, в новой ростовской грамоте 1627 г. по сути дела была учтена одна специфическая ростовская пошлина – головщина, взимаемая с ярыжных (работников), приплывших в Ростов с торговцев на суднах по р. Которосли – с одного человека по 1 ден. (она была минимальной по сравнению с другими городами, где величина головщины доходила до 1 алт. (6 ден.) с человека).

Изучение ростовской таможенной грамоты также проливает свет и на организацию таможенной службы в г. Переяславле-Залесском, с грамоты которой она была списана.

  1. ААЭ. Т. IV. СПб., 1836. № 64/П. С. 98-102.
  2. Николаева А.Т. Отражение в уставных таможенных грамотах Московского государства XVI-XVII вв. процесса образования всероссийского рынка // Исторические записки. Т. 31. М., 1950. С. 245-266; Тихонов Ю.А. Таможенная политика Русского государства с середины XVI в. до 60-х гг. XVII в. // Исторические записки. Т. 53. М., 1955. С. 258-290; Булгаков М.Б. Уставные таможенные грамоты как источник по организации таможенной службы Московского государства конца XV – первой половины XVII в. // Историческое краеведение (по материалам конференции в Пензе). Пенза, 1993. С. 141-148; Его же. Угличская уставная таможенная грамота // Исследования по истониковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1991. С. 36-44; Раздорский А.К. Можайская уставная грамота 1613 г. // Кодекс-info, 2000. № 9. С. 135-139.
  3. РГАДА. Ф. 856. Ростовская приказная изба. № 1. л. 1-5. В дальнейшем цитаты даются без указания на листы источника.
  4. Там же. Ф. 1209. Поместный приказ. Кн. 380. Л. 53-53 об., 159.
  5. Там же. Ф. 396. Столбцы Оружейной палаты. № 182. Л. 3.

Один из крупнейших исследователей русской культуры XVII-XVIII вв. А.С. Лаппо-Данилевский главными аспектами ее изучения считал «развитие народного самосознания», «личного начала» и другие проявления «одушевленности». Временем интенсивного осознания русским народом своей национальной идентификации ученый называл позднее Средневековье и раннее Новое время: «Лишь со второй половины XVI в. получил он (русский народ – Л.С.) возможность сравнивать себя с народами более развитыми. События, которыми знаменуется переход от XVI в. к XVII и от XVII в. к XVIII в связи с такой сравнительной оценкой своего национального «я» способствовали, конечно, более сознательному отношению русских людей к потребностям и задачам последующей их государственной жизни»1.

«Одушевленность» русской позднесредневековой культуры проявляется в том числе и при изучении религиозного поведения как целых социальных слоев населения, так и отдельных личностей. В XVII в. одной из традиционных сфер индивидуального и семейного благочестия стала ктиторская и донаторская деятельность, которая распространяется среди знати и купечества и нередко превосходит по своим масштабам великокняжескую и царскую благотворительность в пользу церкви предшествующего времени. Дошедший до нашего времени источниковый контент позволяет в ряде случаев достаточно полно восстановить картину взаимоотношений верующей личности с церковными структурами и организациями и попытаться понять мотивы и характер действий человека, щедро жертвовавшего свое имущество церкви или монастырю в условиях нарастающей рационализации национального жизненного уклада. Так, хорошо сохранившиеся письменные источники, эпиграфические и архитектурные памятники дают нам возможность не только реконструировать историю расцвета переславского Троицкого Данилова монастыря в последние десятилетия XVII в., но и прояснить роль в этом процессе личности его основного донатора – князя И.П. Барятинского.

Троицкий Данилов монастырь во второй половине XVII столетия еще не относился к числу древних обителей. Он был основан в 1508 г. преподобным Даниилом Переславским и в первые десятилетия своего существования пользовался покровительством московской великокняжеской семьи и царя Ивана Грозного – Даниилова крестника. Но в дальнейшем, в результате событий Смутного времени и смены правящей династии обитель утратила свое влияние и источники материального благополучия. Лишь в середине XVII в. после обретения мощей преподобного Даниила она вновь стала пользоваться авторитетом среди местного населения и паломников2.

В последние два десятилетия XVII столетия Данилов монастырь оказался в сфере внимания щедрых благотворителей – рода переславских землевладельцев князей Барятинских (Борятинских). Принадлежность рода, возводившего свое происхождение к Рюрику, к старой аристократии давала возможность его представителям занимать важные военные и дипломатические должности и поддерживать высокий уровень материального благосостояния3.

В Даниловом монастыре для Барятинских открывалось широкое поле деятельности. В обители к середине XVII в. было только два каменных здания – Троицкий собор 1530-1532 гг. с приделом Даниила Переславского 1660 г. и сильно обветшавшая Похвальская церковь начала 1530-х гг.4 Остальные постройки оставались деревянными. И за десять лет донаторского усердия Барятинских обитель получила возможность перевести в камень все свои строения, включая стены и хозяйственные сооружения.

Причиной такой феноменальной даже для XVII в. вкладческой щедрости стали трагические события, преследовавшие род Барятинских в последней трети столетия. Безвременная гибель нескольких младших представителей семьи, с которыми их родители связывали определенные надежды, для человека того времени могла казаться грозным указанием на лишение божьего покровительства за совершенные ранее грехи. В этих условиях единственным выходом мыслилась попытка спасения душ членов рода и обеспечения им грядущей вечной жизни посредством благотворительности, что соответствовало сложившейся в культуре позднего русского Средневековья поминальной традиции5. Еще одной причиной могли оказаться изменения в политической жизни московского царского двора. В результате бурных событий 1680-х гг. старая знать, в том числе и та ее часть, что не могла или не хотела определить своей позиции в столкновении Нарышкиных и Милославских, оказалась оттеснена от трона и власти и в попытках сохранить свой образ жизни и мыслей она пыталась найти поддержку за монастырскими стенами.

В последней четверти XVII в. настоятелем Троицкого Данилова монастыря был архимандрит Варфоломей, которого вслед за историком Переславского края М.И. Смирновым принято считать ловким интриганом, приманивавшим в монастырь богатых вкладчиков, спекулируя на имени и мощах Даниила Переславского6. Источники не дают возможности судить, насколько искренен был Варфоломей в своей заботе о благополучии и благолепии вверенной ему обители. Но в том, что ему удавалось находить общий язык с монастырскими благотворителями, сомневаться не приходится. При новом игумене монастырь вновь попал в сферу внимания царствующих особ7.

Однако, одного авторитета, красноречия и дипломатии Варфоломея, возможно, было бы недостаточно, если бы не существовал еще один повод обращения благотворительности Барятинских именно в пользу Данилова монастыря. Троицкая обитель была построена Даниилом Переславским на месте городской скудельницы или «божедомья», и посвящение ее основных храмов Всем Святым, Похвале Богородице и Троице прочно связывало культовую жизнь монастыря с эсхатологией и поминанием умерших8.

Первым обратил свое внимание на Данилов монастырь Юрий Никитич Барятинский (ум. в 1685 г.) – боярин и воевода, принявший участие в целом ряде военных походов, и отличившийся в боях с войсками Степана Разина9. В 1683 г. он дал монастырю деньги на строительство больничных келий с храмом при них с тем условием, что церковь будет освящена во имя Федора Стратилата в память о погибшем в боях с разинцами сыне – воеводе и окольничем Федоре Юрьевиче10. Дело со строительством растянулось на четыре года, и после смерти донатора братия монастыря нарушила данное ему слово: было испрошено разрешение патриарха на освящение храма во имя Всех святых в память стоявшей когда-то на этом месте церкви преподобного Даниила, а Федору Стратилату посвящался только один из приделов11.

Столь явное пренебрежение волей вкладчика не остановило другого представителя рода Барятинских – князя Ивана Петровича, приходившегося Юрию Никитичу двоюродным братом. И.П. Барятинский (1615-1701) – боярин и воевода возглавлял в 1661 г. русское посольство при заключении Кардисского мира со Швецией. С конца 1680-х гг. до самой своей смерти он оставался основным благотворителем Данилова монастыря, более того, он был самым щедрым монастырским донатором за всю историю существования обители. Его вклады превзошли даже дачи Великого князя Василия III, на чьи средства были построены Троицкий собор и первоначальное здание Похвальской церкви.

В свое время М.И. Смирнов высказал мнение, никак, впрочем, его не аргументируя, что семидесятитрехлетний Иван Петрович Барятинский, «ветхий и безвольный в старости», подпал под влияние Варфоломея, поэтому и отдал в монастырь почти все свое имущество12. Следует, однако, заметить, что «ветхий старец» после начала своей благотворительной деятельности в пользу Данилова монастыря прожил еще более десятилетия, а пострижение в обитель принял не сразу, а также через несколько лет, видимо, действительно почувствовав себя слабым и ненужным в мирской жизни. Да и сами его благотворительные деяния свидетельствуют и о наличии собственной воли и самовластных представлений о благоустройстве и благолепии покровительствуемой им обители.

Свою благотворительную деятельность И.П. Барятинский начал с обычных для людей его социального круга и благосостояния вкладов ценными предметами церковного обихода. Сохранился, вложенный им в 1688 г. серебряный золоченый потир13. Подобные вещи князь дарил монастырю и в дальнейшем. В 1690 г. это была архимандричья, зеленого бархата с серебряными и жемчужными украшениями митра, а чуть позже Евангелие в золоченом чеканном серебряном окладе14.

В 1689 г. на средства И.П. Барятинского к придельному храму Даниила Переславского, примыкающему к северной стене Троицкого собора, была пристроена высокая шатровая колокольня. На юго-западном углу площадки звона выделяется маленькое кубическое помещение для часового механизма (следы циферблата еще недавно можно было рассмотреть на фасаде колокольни). В сохранившейся порядной записи на постройку колокольни зафиксировано не только имя благодетеля, но и стоимость постройки (670 рублей), а также условия, на которых подряжалась артель костромских каменщиков. Кроме денежной платы им выдавалось зерно с правом печь в монастыре свой хлеб, а также разрешалось есть по праздникам с монастырскими работниками15.

После постройки колокольни между князем Барятинским и архимандритом Варфоломеем видимо установились более доверительные отношения. В следующем, 1690 г. Иван Петрович передает в монастырь свое сельцо Твердилково. Эта дача подтверждена, в том числе, и вкладной записью на иконе Богородицы из местного храма: «Сей образ построил Данилова монастыря архимандрит Варфоломей и поставил в церкви Рождества пресвятой богородицы в сельце Твердилкове, как пожаловал то сельцо Твердилково вкладчик князь Иван Петрович Барятинский в монастырь Живоначальной Троице и чудотворцу Даниилу лета 7198 (1690) месяца мая 6-го дня, писал многогрешный иконописец Стефан Казаринов»16. Запись подчеркивает, что монастырь и его игумен помнят и ценят вклад боярина Барятинского.

В 1695 г. Иван Петрович Барятинский предпринимает перестройку каменной Похвальской церкви XVI в., к которой добавляется целый комплекс новых помещений. Во вкладной книге Данилова монастыря XVII-XVIII вв. предназначение этой постройки определяется достаточно точно и подробно: «церковь… с трапезою, и с гостиною, и с подкеларнею и с хлебодарнею, и с работничью палатами, а под церковью и под трапезною восемь полат; а под теми полатами семь погребов белым камнем»17.

В отличие от строительства Всехсвятской церкви, где архитектурные формы определял не вкладчик Ю.Н. Барятинский, а патриарх Иоаким, благословлявший строительство: «…а верх на той церкви построить против прочих церквей, а не шатровой и олтарь велел зделать круглой тройной…»18, облик Похвальского храма с трапезной предопределил сам заказчик в порядной записи. В ней, по мнению Н.Н. Воронина, иноземные архитектурные термины перемешаны с русскими. Наряду с барочными «капителями с архидратом», «краштенями» и «шпреньилями» упоминаются «яблочки», «ложки» и «шатры каменные»19. Такое участие заказчика в строительстве на стадии «проектирования» будущего сооружения не было в условиях второй половины XVII в. чем-то исключительным. И.Л. Бусева-Давыдова неоднократно приводит в своих статьях подобные примеры20. Вполне возможно, что заказчики при этом даже пользовались альбомами архитектурных гравюр, чтобы показать русским мастерам примеры европейской работы, по образу которой нужно было выполнить отделку строящихся зданий. По крайней мере, сохранившаяся в Даниловом монастыре до нашего времени Похвальская церковь с трапезной демонстрируют в своем эклектичном архитектурном облике несомненное наличие каких-то европейских образцов, по подобию которых были устроены открытые лоджии на углу трапезной палаты и разработан ее сложный и богатый декор.

Строительство и отделка новых зданий обошлись И.П. Барятинскому в 11237 рублей, 30 алтын и 2 деньги21. Возможно, потраченные средства были вкладом на пострижение, так как в следующем, 1696 г. Иван Петрович упоминается уже как старец Ефрем. После смерти он был похоронен возле входа в трапезную палату с северной стороны. На стене, над могилой сохранилась белокаменная надгробная плита с искусно выполненными рельефными фигурами двух ангелов и надписью, текст которой в настоящее время практически не читается, но был хорошо различим еще 20-30 лет назад и зафиксирован во многих публикациях22.

В 1696 г., уже будучи монахом Данилова монастыря, Барятинский построил корпус братских келий. Эта постройка стоила 2564 рубля и 13 алтын23. В пространной надписи на каменной плите, вмонтированной в стену келейного корпуса указано, что «7204 (1696) года сии палаты внизу с погребами и ледники построил своею казною вкладчик старец Ефрем, что в мире был боярин князь Иван Петрович Барятинский, длина 33 сажени, а поперег 6 сажен… для покою обители сей живущих в ней, да помолятся о мне грешном, чтобы избавил бог муки вечной…».

Традиционно, со времени публикаций А.И. Свирелина и В.Г. Добронравова, считается, что Иван Петрович постригся в монастырь после скоропостижной смерти своих близких в результате какой-то болезни, хотя твердых сведений на этот счет не имеется24. М.И. Смирнов полагал, что пострижение Барятинского было выгодно игумену Варфоломею, который хотел завладеть имуществом и деньгами князя, поэтому и склонил к монашеству одинокого вельможу25. Но в уходе бывшего воеводы и дипломата от мира не было ничего необычного. Старший брат Ивана Петровича – Григорий Петрович (в иноках Герасим) также постригся в свое время в Троице-Сергиев монастырь, где и скончался в 1652 г. В это время его жена Анна еще оставалась жива, что следует из записи в Троицкой Вкладной книге26. Думается, что пострижение И.П. Барятинского было все же закономерным итогом его последовательного реализуемого благочестия, а не результатом спонтанного «движения души». В Москве в это время шла подготовка к Великому посольству царя Петра, а старый дипломат, удалившись от мира, думал уже не о земной, а о небесной жизни.

После пострижения старец Ефрем (И.П. Барятинский) продолжал благотворить от своего имени. Последние годы жизни он занимался строительством каменной монастырской ограды со святыми воротами и надвратной церковью и конюшенного двора. При этом вкладчик и архимандрит монастыря столкнулись с серьезными трудностями, в связи с указом царя Петра Алексеевича о прекращении каменного и деревянного строительства на территории всех русских монастырей без царского разрешения. Из сохранившейся переписки (обмена челобитными и грамотами) 1697 г. между монастырем и государем видно, что только настойчивость архимандрита, а также имя и былые заслуги вкладчика заставили Петра пойти на уступки и разрешить достроить «из припасенного кирпича» ограду и хозяйственные постройки, так как старые были ветхи, опасны в пожарном отношении, а конюшенный двор «стоит не на месте» и мешает проходу27.

Долг христианской благотворительности перед опекаемым им Даниловым монастырем, был выполнен И.П. Барятинским до конца. Перед смертью он мог видеть свое детище практически завершенным. На месте ветхих, в том числе деревянных, построек возвышались новые каменные, большинство из которых отличалось определенной архитектурной изысканностью.

После смерти князя И.П. Барятинского большая часть его наследства осталась в монастыре. Но в новых условиях начала секулярных действий правительства Петра I сохранить и использовать имущество и денежные средства умершего вкладчика обители не удалось. Наследством Барятинского заинтересовались власти. Присланный из Москвы стольник, а затем и управляющий монастырским приказом при обыске в монастыре обнаружили в разных местах монеты на общую сумму около 20 тысяч рублей. Эти средства были конфискованы и употреблены на оплату жалованья «низового запорожского войска кошевому Гордеенко и на другие дачи»28. Архимандрит Варфоломей, пытавшийся спрятать последний вклад монастырского благодетеля в земляных схронах и даже на дне кадушки с маслом, был обвинен в незаконном присвоении имущества покойного, большая часть которого должна была отойти государству или быть передана племянникам Барятинского. Игумен был переведен рядовым монахом в переславский Никитский монастырь. Но через некоторое время, вероятно за недоказанностью вины, был прощен и закончил жизнь в Даниловом монастыре.

Любопытно, что писавшие об этих событиях А.И. Свирелин, В.Г. Добронравов, М.И. Смирнов прямо или косвенно подозревали архимандрита Варфоломея в личной корысти29. Что, на наш взгляд, несправедливо. Варфоломей, видимо, сам обладал довольно большими средствами и был крупным благотворителем. Одновременно с первыми действиями И.П. Барятинского в пользу Данилова монастыря он делает богатый вклад в свою обитель. В 1689 г. Варфоломей вложил в монастырскую ризницу полный набор литургических предметов из серебра, украшенных чеканкой, чернью и золочением30. На большинстве из них указан вес металла и имя вкладчика. Тогда же им была сооружена водосвятная чаша «из голых ефимков». На собственные деньги им была заказана самому известному и дорогому их переславских иконописцев Стефану Казаринову и уже упоминавшаяся икона Богородицы в переданное монастырю Барятинским с. Твердилково. Не забывал даниловский архимандрит и другие переславские обители. Так, в 1690 г. он вложил серебряный потир черневой работы в Федоровский монастырь31. И действия Варфоломея, прятавшего имущество и деньги Барятинского от властей и других настоящих или мнимых «наследников», могли быть мотивированы желанием выполнить последнюю волю своего крупнейшего благотворителя – употребить его средства «на помин души» и дальнейшую застройку и украшение монастыря, хоть при этом и преступались решения Стоглавого собора русской православной церкви и соборов середины XVII в.

То, что для самого И.П. Барятинского была важна память о нем и поминание его на церковных службах подчеркивает не только традиционная запись рода благотворителя в монастырские синодики, но и наличие на каждом из построенных им в монастыре сооружений вмонтированной в стену белокаменной доски с вкладной записью. В этих текстах указаны не только светское, а потом, одновременно, и монашеское имя донатора, но, нередко и дано краткое описание постройки, ее предназначение и размеры. Для человека второй половины XVII в. важным было не только коллективное спасение всего рода, к которому он принадлежал, но и его индивидуальная судьба. Создается впечатление, что И.П. Барятинский, будучи значительной персоной при жизни, надеялся остаться таковой и после смерти, на что он мог рассчитывать, занимая особое место в поминальной практике Данилова монастыря. В его донаторской деятельности и поступках споспешествовавшего ей архимандрита Варфоломея нашло отражение характерное для религиозной жизни русского человека этого времени противоречие между стремлением следовать традициям «древлего» православного благочестия и новым индивидуализированным мироощущением.

  1. Цит. по: Черная Л.А., Сорокина М.Ю. Предисловие // Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII-XVIII в. М.,1990. С.8.
  2. Добронравов В.Г. История Троицкого Данилова монастыря в г. Переславле-Залесском. Сергиев Посад, 1908; Сукина Л.Б. Троице-Сергиева лавра и Троицкий Данилов монастырь в Переславле-Залесском // Троице-Сергиева лавра в истории, культуре и духовной жизни России: Материалы III Международной конференции. Сергиев Посад, 2004. С. 7-19. На пожертвования вкладчиков и паломников в монастыре в 1655 г. была построена церковь над гробом преподобного Даниила Переславского – придел Троицкого собора (Грамота патриарха Московского Никона архимандриту Данилова монастыря Тихону и строителю Никите с благословением на строительство каменной церкви в честь Даниила Чудотворца. 1655 г. // РФ ГАЯО.Ф.329. Оп.1. Д.69. Б/н).
  3. Барятинские // Энциклопедический словарь. Брокгауз и Ефрон. Биографии. М.,1991. Т.1. С.719-720.
  4. Воронин Н.Н. Переславль-Залесский. М.,1948. С.36-37; 40. На починку обветшавших монастырских зданий еще в 1669 г. жертвовал деньги тогдашний архимандрит монастыря бывший знаменитый старообрядец Григорий Неронов (Отписка архимандрита Данилова монастыря Гурия и келаря старца Даниловского монастыря Иакова в приказ Большого Дворца об истраченных ими на строительство в монастыре 200 рублей, полученных ими от архимандрита Григория Неронова. 1670 г. // РФ ГАЯО. Ф.329. Оп.1. Д.69. Б/н).
  5. Сукина Л.Б. Представления о благотворительности в русской культуре переходного времени (на материале лицевых синодиков XVII – первой половины XVIII в.) // Благотворительность в России. Исторические и социально-экономические исследования. 2002. СПб., 2003. С. 49-63.
  6. Смирнов М.И. Переславль-Залесский. Исторический очерк 1934 года. Переславль-Залесский, 1996. С.184-185.
  7. Грамота патриарха Московского и Всея Руси Иоакима архимандриту Даниловского монастыря Переславля-Залесского Варфоломею с уведомлением о приезде в Данилов монастырь царя Федора Алексеевича и о порядке его встречи в монастыре. 1679 г. // РФ ГАЯО. Ф.329. Оп.1. Д.69. Б/н.
  8. Сукина Л.Б. Эсхатологическая идея в Троичном цикле росписей Троицкого собора Данилова монастыря в Переславле-Залесском // Троицкие чтения 2001-2002 гг.: Сборник материалов научных конференций. Большие Вяземы, 2003. С. 34-39; Она же. Троицкий собор Данилова монастыря и Троичный культ в Переславле-Залесском // Троицкие чтения 2001-2002 гг.: Сборник материалов научных конференций. Большие Вяземы, 2003. С. 188-194.
  9. См.: Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сб. документов. М., 1954-1976. Т.I-IV. В документах этого сборника отражено участие в подавлении бунта С. Разина и других представителей рода Барятинских.
  10. Грамота патриарха Иоакима на постройку церкви Федора Стратилата при больничных кельях. 1685 г. // РФ ГАЯО. Ф.329. Оп.1. Д.69. Б/н. Текст грамоты опубликован: Добронравов В.Г. История Троицкого Данилова монастыря. Приложения. С.12-13.
  11. Грамота патриарха Иоакима на освящение церкви в Даниловом монастыре г. Переславля во имя Всех святых. 1687 г. // РФ ГАЯО. Ф.329. Оп.1. Д.69. Б/н.
  12. Смирнов М.И. Переславль-Залесский. Исторический очерк 1934 года. С.184.
  13. ПЗИХМ. Инв.1225.
  14. ПЗИХМ. Инв.1239; 1207.
  15. Воронин Н.Н. Переславль-Залесский. С.40.
  16. Смирнов М.И. Актография Переславль-Залесского края XVIII ст. // Труды Переславль-Залесского историко-художественного и краеведного музея. Переславль-Залесский, 1929. Вып. X. С.80. У В.Г. Добронравова приведен несколько отличающийся текст записи, не меняющий, впрочем, ее сути (Добронравов В. Историко-статистическое описание церквей и приходов Владимирской епархии. Владимир, 1895. Вып. 2. С.177). Сама икона до нашего времени не сохранилась.
  17. Воронин Н.Н. Переславль-Залесский. С.42.
  18. Грамота патриарха Иоакима на постройку церкви Федора Стратилата при больничных кельях. 1685 г.
  19. Воронин Н.Н. Переславль-Залесский. С.41.
  20. Бусева-Давыдова И.Л. О роли заказчика в организации строительного процесса на Руси в XVII в. // Архитектурное наследство. М.,1988. № 36. С.43-53; Она же. О так называемом запрете шатровых храмов патриархом Никоном // Патриарх Никон и его время. М.,2004. С.314-323.
  21. Воронин Н.Н. Переславль-Залесский. С.42.
  22. Он воспроизводится в упомянутых выше работах В.Г. Добронравова, М.И. Смирнова и др.
  23. Воронин Н.Н. Переславль-Залесский. С.43.
  24. Свирелин А.И. Историко-статистическое описание Переславского Троицкого Данилова монастыря. М.,1860; Добронравов В.Г. История Троицкого Данилова монастыря в г. Переславле-Залесском.
  25. Смирнов М.И. Переславль-Залесский. Исторический очерк 1934 года. С.184.
  26. Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря / Публикация под ред. Б.А. Рыбакова. М.,1987. С.164-165.
  27. Грамоты о строительстве Данилова монастыря средствами боярина И.П. Барятинского и о запрещении дальнейшего строительства после окончания этого // РФ ГАЯО. Ф.329. Оп.1. Д.58. Л.1-12.
  28. Смирнов М.И. Переславль-Залесский. Исторический очерк 1934 года. С.185.
  29. Свирелин А.И. Историко-статистическое описание Переславского Троицкого Данилова монастыря; Добронравов В.Г. История Троицкого Данилова монастыря в г. Переславле-Залесском; Смирнов М.И. Переславль-Залесский. Исторический очерк 1934 года.
  30. ПЗИХМ. Инв. 1215-1224.
  31. ПЗИХМ. Инв. 1290.

…Но кто мы – откуда…?
Б. Пастернак

Данная работа завершает цикл статей, посвященных исследованию городской культурной традиции Ростова XIX в., в основе которого лежит изучение рукописных, ранее не публиковавшихся, источников из собрания Ростовского музея1. На этот раз объектом нашего внимания является рукопись «Замечания для себя» М.И. Морокуева2. Михаил Иванович Морокуев – купец, Потомственный Почетный гражданин, род которого происходил от экономических крестьян и был известен в Ростове с середины XVIII в. Ни многочисленным, ни знаменитым, ни продолжительным он не был, но все же трое его представителей – А.П. Морокуев и двое его племянников – М. и Н. Ивановичи Морокуевы в историю Ростова вошли.

Андрей Петрович Морокуев (1763-1829) построил на свои средства колокольню церкви Всех Святых (1821, уничтожены в 1930-е гг.). Николай Иванович Морокуев (1811-1863), пребывая на посту городского головы, в 1855-56 гг. принимал активное участие в организации отправки и встречи Ростовской № 128 дружины государственного подвижного ополчения отряда ростовских добровольцев во время русско-турецкой войны. Михаил Иванович Морокуев (1789-1853) – автор исследуемой рукописи3 и еще двух, также хранящихся в музее. Это «Замечания о пчелах для себя»4 и «Опись имущества»5.

В состав музейного собрания они вошли в числе документов из коллекции А.А. Титова. В свое время его дед Иван Андреевич, приходившийся М.И. двоюродным братом, сохранил эти рукописи в своем семейном архиве. Разноплановые по своему характеру, они содержат сведения, позволяющие достаточно детально судить о менталитете и бытовой стороне жизни ростовцев кон. XVIII – нач. XIX вв. Ценность «Замечаний для себя» отметил еще А.А. Титов. В 1907 г. на страницах журнала «Русский архив» он опубликовал ту их часть, которую счел наиболее любопытной. Она представляла собой «…описание толков и разговоров в провинции о событиях двенадцатого года, во время которых автор был на ярмарках в Украйне <…>, рассказы очевидцев о Московском пожарище и свидетельство самого автора о том печальном состоянии, в каком он нашел первопрестольную столицу»6 (при этом А.А. Титов изменил авторское заглавие на «Записки ростовца М.И. Маракуева»). Сегодня не меньший интерес исследователя вызывает и неопубликованная часть рукописи, поскольку именно из нее можно почерпнуть данные, дополняющие и расширяющие наши представления и знания о Ростове и его гражданах, живших здесь 200 лет назад.

Заметим, что на это время (кон. XVIII – нач. XIX вв.) приходится очень важный период истории Ростова, который тогда перестраивался по регулярному плану 1779 г. и переживал настоящий взлет строительной активности. И М.И. – очевидец событий, в Лету не канувших, благодаря и его «Замечаниям…».

По свидетельству Морокуева, застройка главной улицы Ростова – Покровской (совр. Ленинской) началась после пожара 25 мая 1795 г., во время которого она выгорела полностью: «150 домов и 2 церкви соделались добычею пламени. Во всей улице постройка была деревянная, плохая и тесная <…>. После сего несчастия места в Покровской улице старыми владельцами по бедности уступлены новым достаточным, которые и начали застраивать домами каменными, по выдаваемым из полиции фасадам»7. В сущности, три квартала этой улицы были выстроены на глазах и при жизни М.И. Им названо имя человека, сыгравшего главную роль в формировании ее облика – городничего Егора Ивановича Горбунова, который был – «любитель и знаток архитектуры», и «приучил обывателей находить выгоды в правильной и красивой постройке. Был он весьма человек умный и просвещенный, но до невероятности злой»8.

Морокуевы также приняли участие в строительном буме того времени. Дед М.И. Петр Федорович возведению дома для своего большого семейства на ул. Всехсвятской посвятил почти два десятилетия (1790-1810).

Примечательно, что ранее изученные нами воспоминания ростовцев содержат историю дома – родового гнезда9. Есть она и у Морокуева, который подробно описывает и датирует вплоть до чисел месяца и дней недели главные этапы его постройки, когда дом каменный одноэтажный был перестроен в двухэтажный, и далее – в особняк с мезонином (существует до сих пор)10. Кстати, сам процесс строительства дома может служить своеобразной иллюстрацией роста уровня благосостояния семейства.

Морокуевы (да и не только они в то время) жили большой составной семьей, образ жизни которой был «простой и суровый». Главой ее оставался до самой своей смерти Петр Федорович, управлявший семейством по старине, т.е. в его бесприкословном подчинении находились и взрослые женатые сыновья, и их семьи: «по своему характеру он редко уважал чьи-либо советы, особливо желание детей своих». Причем, он входил во все мелочи жизни, вплоть до наблюдения за ассортиментом приготовляемых блюд: «… кушанья многие готовили секретно, потому что кушал особливо, рыбное». Отметим, что до 1807 г. домашние П.Ф. «не смели в доме чаю пить явно, а пили хоть и ежедневно два раза, но все тихонько от дедушки»11. Причина таких строгостей и неприятия, очевидно, кроется в том, что старшие Морокуевы тайно придерживались старой веры – М.И. прямо пишет о том, что рос «во мраке невежества и злейших суеверий перекрещеванцев, которыми тогда были все» в его семействе, зараженном «раскрещеванским изуверством»12. Можно предположить, что таких семей в Ростове было немало13.

Из рукописи неясно, кто вел домашнее хозяйство в этом доме, но, скорее всего, это делала с помощью прислуги старшая невестка, жена Андрея Петровича, – бездетная и поэтому более свободная. Воспитание детей в семье Морокуевых было «предоставлено природе и случаю» (из родившихся шести выжило четверо). Конечно, мораль и навыки приличий, принятых в то время, старшими прививались; давалась и модель поведения. Что касается образования, то в этой среде грамоте детей учил наиболее свободный член семьи – в данном случае, «тетка в келье»14, писать – священник. Причем, в исследуемый период грамоте обучали не только мальчиков, но и девочек. Отметим, что мать М.И. писать не умела, а вот его сестры были уже вполне грамотны, особенно Екатерина15. Думается, что счету детей также обучали – как мальчиков, так и девочек, поскольку без этого невозможно было вести коммерческие дела и домашнее хозяйство.

С этим минимумом знаний (а все остальное считалось в том кругу или ненужным, или вредным), мальчик из купеческой семьи (10-летний отрок – по сути, еще ребенок) – под руководством деда, отца или дяди начинал постигать на практике азы торгового дела. Именно в этом возрасте М.И. впервые покинул отчий дом, «от игр – голубей, бабок, змеев» – он должен был перейти в мир взрослых, в курс и все тонкости торговой науки, где необходимо было, соблюдая собственные интересы, удержать честную репутацию и «образовать ход своей торговли по хорошим правилам», вести дела так, чтобы они «отличались аккуратностию, точностию, свежестию, а не менее того и верностию прибыли»16. Михаил Иванович прямо пишет, что он подразумевал под ними: «отсутствие неоправданного риска, предпочтение малой, но верной прибыли большей, но сопряженной с отвагой, умеренность и строгость системы порядка»17.

И никто при этом не интересовался желаниями и склонностями купеческого сына или внука – он должен был идти по стопам отца, деда, прадеда (хотя купеческое звание вовсе не было наследственным – его можно было легко лишиться, не предъявив капитал и не уплатив соответственно налоги), унаследовать капитал и преумножить его.

Торговля вовсе не была таким уж простым занятием, как представляется на первый взгляд, и мелочей в нем – не было. Она приучала к самостоятельности, ответственности, способствовала формированию и проявлению многих положительных качеств. Она обязывала знать конъюнктуру рынка; принимать решения; вовремя расплачиваться по долгам или кредитам. Как представляется, самым страшным для торговца было лишиться кредита. Находящийся в стесненных финансовых обстоятельствах, купец попадал в круг, из которого практически невозможно было вырваться: найти поручителей – невозможно, а без них исчезали кредит, и с ним – возможность поправить свои дела.

Думается, освоение премудростей торговой науки происходило в несколько этапов. Из «Замечаний» следует: Михаил Иванович сначала занимался коммерческими делами «более по необходимости, нежели склонности, и хотя имел определенные навыки, но сего занятия не любил, чувствовал к нему отвращение».

Затем, работая под руководством А.П., «делал, но не более, как и что поручено, однако ж, старался быть рачительным и точным».

Потом началось его «непосредственное влияние на дела». Дядя стал прихварывать, и в 1808 г. 19-летний М.И. впервые управлял делами главной ярмарки и – «отменно счастливо».

И, наконец, с 1812 г. «дела украинские совершенно перешли в <…> непосредственное управление и распоряжение, во всем стали зависеть»18 от М.И.

Торговля Морокуевых (они занимались продажей пряжи), как и подавляющего большинства ростовских купцов, была разъездной. Их коммерческие дела велись в Калуге, Курске (Коренная ярмарка), а также на Украине. Посещали ярмарки в Стародубе (один из старообрядческих центров, Черниговская губ.). В Харьков они ездили на ярмарки Крещенскую, Вознесенскую и Успенскую, в Ромны Полтавской губ. – на Ильинскую. В связи с поездками по торговым делам Морокуев упоминает также города Кролевец, Почеп, Трубчевск.

Нами уже не раз отмечалось, что торговля не только давала средства к существованию; общение по делам коммерции с широким кругом лиц, зачастую принадлежавших к более «образованному кругу», знакомство с обычаями и более высокой культурой способствовало повышению уровня культуры ростовского купечества. «Украина была для меня школою для дел торговых и нравственности»19.

Но этот образ жизни имел и другую сторону. Посещение 5-6 ярмарок в год занимало не менее шести месяцев, и купец все это время, в сущности, был оторван от своего семейства. Конечно, связь с ним поддерживалась перепиской. Но и оставшиеся дома, и находящиеся в отъезде жили в разлуке – своей жизнью и своими заботами. В отсутствие отцов рождались, делали первые шаги, взрослели (и умирали) дети, уходили из жизни близкие, происходили какие-то события – в семье, в городе… Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что важные семейные события заносились в своеобразную семейную – когда устную, когда письменную – летопись, которую вел кто-то из членов семейства. В нашем случае это делал сам М.И., который записывал даты рождения, смерти, свадьбы своих родственников. Это делалось не только памяти ради, но, как представляется, для поддержания внутрисемейных связей – поздравления родственников с днем рождения и именинами, посещения могил, поминовения умерших. Память о предках, происхождении их передавалась из поколения в поколение. Так, в семье М.И. хранились приобретенные им в 1818 г. у наследников А.В. Серебреникова портреты деда и бабки его жены Миропии Андреевны – Михаила Васильевича и Аксиньи Андреевны Серебрениковых20.

На взгляд современного человека, образ жизни ростовского купца не способствовал прочности семейных уз, тем не менее, семьи тогда практически не распадались. Это происходило в силу целого ряда причин экономического, этического и морального плана. Общество придерживалось достаточно строгих норм, игнорировать которые никто права не имел. Общественному мнению придавалось очень серьезное значение. Отметим, что к поведению женщины общество предъявляло более строгие требования, чем к поведению мужчины, которого во время отсутствия из дома подстерегали, кстати, многие опасности. Болезни, например. К тому же, в уехавшего из дома юношу подстерегало множество соблазнов, он мог оказаться среди «смелых и умных развратников»21.

В Ростове нач. XIX в. считалось, что молодому человеку к 18 годам необходимо обзавестись семьей. Невесту выбирали родители. В случае с М.И. невозможно сказать, как проходило сватовство. Очевидно, определенные сложности были – «что начала Катерина Борисовна [тетка М.И. по матери, – Е.К.], то некоторым образом решил голос дядюшки Андрея Петровича». Трудно сказать, каких браков тогда более заключалось – по любви и сердечной склонности, или по расчету родителей, скорее всего, последние превалировали. Но в случае с М.И. – его желание совпало с желанием родных, и он обрел верную, любимую и любящую подругу жизни. Причем, она происходила из семьи, стоявшей на более высокой ступени ростовского общества, и смогла поднять до своего уровня и семью мужа22.

Не так было с его сестрой Александрой. Родители согласия ее на брак не спрашивали и выдали замуж (1812) против желания, сообразуясь только своими расчетами. Они были ослеплены «блеском наружным» дома ее жениха Н.С. Трусова, – настолько, что не стали наводить справки «…что такое жених, какие его способности и какое его поведение (а между тем молодецкая его жизнь в Астрахани всем была известна)» и не знали, что дом этот «хоть и был одним из первых в Ростове, но тогда начал упадать, что всем было известно»23.

Поскольку торговля Морокуевых шла тогда стабильно и приносила хорошие доходы24, Трусовы имели свой расчет – поправить собственную пошатнувшуюся коммерцию выгодной женитьбой. Но богатая невестка не смогла сделать кредит их семейства неограниченным – долги полагалось возвращать даже ближайшим родным.

Разочарованные родственники ее мужа «разными происками, пронырством и утеснением» несчастной Александры пыталось вынудить Морокуевых «к пособию». Получив решительный отказ и настоятельное предложение расплатиться с прежними долгами, составившими 20 тыс. руб., Трусовы сделали жизнь ее невозможной. Александра «страдала мученически, как от дурной семьи, нападков Александра Семеновича [деверь, – Е.К.], так и от своего любезного супруга, который брося ее, уехал в Астрахань, пил, мотал, и не писал сюда ни слова. Оставленная всеми, кроме Бога, имея чувствительное сердце и основательный ум, она впала в чахотку. Страдания ее продолжались недолго. 1815 г. сентября 5 она скончалась». Правда, в данном случае долг Трусовы погасили только на третью часть25.

Блеск Дома по тогдашним понятиям предусматривал не только финансовый успех, порядок в делах, но и внешние проявления процветания – дорогую мебель, предметы роскоши.

У Морокуевых все это было – мебель красного и ильмового дерева, серебряная, хрустальная посуда (огромная по тем временам редкость). Супруга М.И. – Миропия Андреевна роскошно одевалась, имела драгоценные украшения из бриллиантов, «голубого яхонта», жемчуга26. Судя по «Замечаниям…», М.И. следовал модному увлечению своего времени – коллекционированию. Его собрание из 47 ружей восходит к 1812 г.27: «Тогда рублевую вещь продавали по 5 копеек»28. Насколько полным и редким по тем временам оно было, нам судить трудно. Оценить его могут лишь специалисты – в музее хранится опись, составленная самим М.И.29

Заметим, что мир увлечений этого энергичного, незаурядного человека составляли картины, эстампы, медали, книги… Даже досуг его не был праздным – в свободное время он занимался «токарным художеством – как по склонности, так и для движения»30.

Вот таким – энергичным, расторопным, неунывающим человеком дела, искренним и занимательным рассказчиком, великолепно владеющим пером, предстает перед нами в круговерти жизни автор «Замечаний». Представляется, что к Михаилу Ивановичу Морокуеву в высшей степени применимы слова И.И. Хранилова о «неусыпном ростовце», который всегда там, «где только есть прилив народа»31.

И такой – наполненной трудностями, испытаниями и радостями, была жизнь ростовского купца 200 лет назад.

Остается только сожалеть, что не сохранилась вторая половина «Замечаний», и огромная часть сведений из жизни Ростова начала XIX в. до нас не дошла.

На основании имеющихся данных можно говорить о том, что в исследуемый период в среде ростовского купечества:
- наиболее распространенной была большая составная семья;
- отношения в семье были патриархально-авторитарными, весьма далекими от эгалитарных; эти отношения предусматривали иерархию и строгое разделение ролей по половозрастному признаку;
- существовал приоритет общих семейных интересов над индивидуальными;
- торговля имела циклический характер;
- она была разъездной, способствовала повышению уровня культуры;
- воспитание и образование было исключительно домашним;
- включение детей в коммерцию было ранним;
- отмечается наличие разнообразных интересов и культурных потребностей, не связанных с торговым делом.

  1. Крестьянинова Е.И. К вопросу о традициях и особенностях субкультуры ростовской купеческой среды в 60-х годах XIX в. (по письмам С.А. Кекиной) // ИКРЗ. 2000. Ростов, 2001. С.177-185.; она же. К вопросу о традициях и особенностях субкультуры ростовской купеческой среды в 80-е годы XIX в. (по воспоминаниям А.А. Титова) // ИКРЗ. 2002. Ростов, 2003. С. 185-199; она же. К вопросу о традициях и особенностях субкультуры ростовской купеческой среды в 50-е гг. XIX в. (по «Журналу» А.П. Маракуевой // ИКРЗ. 2003. Ростов, 2004. С. 281-291.; она же. К вопросу о традициях и особенностях субкультуры ростовской купеческой среды в 1840-е гг. (по «Записям» А.Л. Кекина) // ИКРЗ-2004. Ростов, 2005. В печати.
  2. ГМЗРК. Р-755.
  3. Крестьянинова Е.И. Материалы к истории ростовского купечества. Купцы Морокуевы в конце XVIII – начале XIX вв. // СРМ. Вып. XVI в. Ростов, 2005. С.
  4. ГМЗРК. Р-606.
  5. ГМЗРК. Р-1055.
  6. Ж. Русский Архив. 1907 г. С. 107-129.
  7. ГМЗРК. Р-755. Л. 7.
  8. Там же. Л. 8 об. В публикации А.А. Титова есть продолжение этой фразы «и большой взяточник»; но в подлиннике эти слова отсутствуют.
  9. ГМЗРК. Р-468. «Записи» А.Л. Кекина; АД-192/1. Воспоминания А.А. Титова.
  10. ГМЗРК. Р-755. Л. 8.; 9. Это второй от угла на нечетной стороне совр. ул. Октябрьской при ее пересечении с ул. Окружной.
  11. Там же. Л. 1., 8 об., 12., 12 об.
  12. Там же. Л. 2 об.
  13. РГИА. Ф. 970. оп. 1. д. 229 без даты. Раскольники в г. Ростове (историко-этнографические записки о них Ивана Петровича Корнилова). Л. 1. Общия замечания.
    Ростов населен, между прочим, упрямыми безпоповщицкими раскольниками, скупыми и невежественными. Старики держат детей в глубоком незнании <…>. Раскольники скрывают свое отступничество, чтобы дети были законными, то они поневоле венчаются по правосл(авному) обряду, за что платят иногда священникам, которые нехороши в Ростове, корыстолюбивы и необразованны, – до 1500 р.с. – Крестины также очень дороги. Раскольники ходят и в церкви, но не молятся, а молятся в своих домашних моленных, при входе в которыя развешаны стариннаго покроя женские платья; раскольницы, не входя в молельню, снимают городское платье, надевают сарафаны, повязывают головы платками; образа у них старинныя, помолившись, завешивают или задергивают занавески и никому не показывают из посторонних; поют молитвы в нос и неприятно; молитвы читает старик; вместо причастия пьют богоявленскую воду. Перед смертью или в тяжкую болезнь нередко перекрещиваются в чанах с водою. Мертвых, в том числе и перекрещеванцев, которые суть самые упорные, – хоронят запеленав, как детей; в гробы ставят накрытые крышками гробы с горящими угольями и серными спичками; в руках у мертвых лестовки или чотки.
    <…>Раскольники в посты употребляют мед, а в обыкновенныя дни сахар.
    Выражаю благодарность И.В. Сагнаку за возможность познакомиться с данным документом.
  14. ГМЗРК. Р-755. Л. 1.
  15. Е.И. Морокуева – в замужестве Кобыляцкая. В 1826 г. вышла замуж за подполковника Д.В. Кобыляцкого (ок. 1826), стала дворянкой. РФ ГАЯО. Ф. 241. Оп. 1. Д. 161. Л. 90. По описи, сделанной в 1831 г., среди документов, ей принадлежавших, значатся «Разные сочинения», в т.ч. «Приветствие Новому 1826 году, «Стишки о купце и царстве небесном», «Стихи и записка о любви», «Стихи и неизвестные сочинения». Все – «руки Е.И. Кобыляцкой». Там же. Л. 150.
  16. ГМЗРК. Р-755. Л. 13.
  17. Там же. Л. 1., 13., 4 об.
  18. Там же. Л. 4 об., 12 об., 43.
  19. Там же. Л. 3 об., Л. 9.
  20. ГМЗРК. Р-1055. Л. 3.; М.В. Серебреников (1719-1774)– первый ростовский фабрикант. Сазонова Е.И. Ростовские купцы Серебрениковы //СРМ. Вып. VI. Ростов, 1994. С. 68.; ныне портрет М.В. Серебреникова хранится в Ростовском музее. Поступил в 1905 г. от Е.Ф. Мальгиной. Колбасова Т.В. Купеческий портрет из собрания Ростовского музе. Каталог //СРМ. Вып. XI. Ростов, 2000. С. 173.
  21. ГМЗРК. Р-755.Л. 3 об.
  22. Там же. Л. 11 об.
  23. Там же. Л. 16 об.
  24. В 1808 г. Морокуевыми было вывезено товаров на 50 тыс. руб. Там же. Л 12 об.
  25. Там же. Л. 15–18.
  26. ГМЗРК. Р-1055.; РФ ГАЯО. Ф. 241. Оп. 1. Д. 161. Л. 58 об.
  27. ГМЗРК. Р-1055. Л. 9 об.
  28. Р-755. Л. 43.
  29. ГМЗРК. Р-1055. Л. 10-17 об.
  30. ГМЗРК. Р-755. Л. 14.
  31. Хранилов И.И. Ростовский уезд и город Ростов Ярославской губернии. М., 1859. С. 31.

В Ростове, как и в каждом российском городе, была своя элита, и мы с полным основанием можем назвать купеческие фамилии, являвшиеся в разные периоды ростовской истории, начиная с кон. XVIII до нач. XX вв., «первыми среди равных». Это были Милютины, Менкины, Емельяновы, Серебрениковы, Хлебниковы и, конечно, Кекины (последние сохраняли свои позиции до кон. XIX в.). К началу XX в. на первое место выдвигаются Селивановы – промышленники, предприниматели и самые состоятельные ростовцы того времени.

Фамилия «Селивановы» («Сшелывановы») – исконная ростовская. Она встречается в документах XVII в. В Дозорных и переписных книгах упомянут некий «Суботка Селиванов»1, в Переписных книгах – «Григорий Иванов сын Сшелыванов»2. За отсутствием документов установить родственную связь с исследуемым семейством не представляется возможным.

Бесспорным основателем исследуемого рода является «Федор Петров сын Селиванов» (род. ок. 1705 – ?), названный в Переписной книге 2-ой ревизии за 1749 г. в числе купцов «3-ей четверти»3. Его многочисленные потомки прослеживаются по Метрическим книгам и Исповедным росписям церкви Рождества Богородицы на Горицах с кон. XVIII до нач. XX вв.4. Ф.П. был женат дважды. От первой жены, имя которой нам неизвестно, у него были сыновья Гаврила и Андрей, от второй, Маремьяны Михайловны – дочери Дарья и Степанида5.

А.Ф. Селиванов (род. ок. 1753) был женат на И.П. Емельяновой. У них был деревянный дом в приходе Всехсвятской церкви, построенный на земле, доставшейся Ирине Петровне по наследству. В их семье родились дети Николай (ок. 1776), Марья (ок. 1778), Екатерина (ок. 1785).

По данным на 1791 г., старожил, купец 3-й гильдии Гаврила Федорович Селиванов (род. ок. 1747-?) с женой Ульяной Ивановной имели детей Федора, Леонтия (род. ок. 1781), Семена (род. ок. 1785), Анну (ок. 1773), Прасковью (ок. 1783), Авдотью (ок. 1788). Семья жила в приходе ц. Рождества на Горицах, в деревянном доме, имела кирпичный завод и при нем выгонные земли, доставшиеся Г.Ф. по наследству от отца6.

Федор Гаврилович Селиванов (род. ок. 1775-?) был женат дважды. От первого брака с Акилиной Абрамовной родились Марфа (ок. 1799) и Василий (ок. 1803), от второго с Анной Васильевной – Петр, Агриппина (ок.1809), Павел (ок. 1813), Александр (ок. 1814)7, Павел (1814), Александр (1815), Анна (1816)8.

Семейное предание гласит, что Петр Федорович Селиванов (1804-1877)9 рос в небогатой семье и в детстве торговал с лотка пирожками. Известно также, что он служил в приказчиках10. Но, несмотря на отсутствие первоначального капитала, П.Ф. сумел добиться жизненного успеха и заложить основу процветания своих детей, внуков и правнуков. В 1832-1838 гг. П.Ф. жил со своим семейством на съемной квартире11 и числился в мещанах, а к 1860 г. построил собственный 2-х этажный дом с мезонином на ул. Спасской близ Лазаревской церкви; записался в ростовское купечество12. К 1871 г. он имел уже два земельных участка на ул. Ивановской13. Есть сведения, что в 1862-64 гг. Петр Федорович ходатайствовал перед городским обществом о предоставлении ему в аренду на 12 лет участка в «600 кв. сажен из городской выгонной земли, состоящей по левую сторону от города у Ярославской заставы за валиком под постройку картофеле-паточного завода»14. К сожалению, локализовать местонахождение этого участка нам не удалось. Но известно также, что в 1865-71 гг. у него была в Ростове небольшая картофеле-паточная фабрика (на ней даже не было рабочих(!) с объемом производства 500 пуд. продукции на 600 р. в год; сырье покупалось в Ростове и уезде, сбывалась патока в Ростове и Ярославле)15.

П.Ф. занимался и гражданской деятельностью: в 1857-77 гг. служил старостой ружной церкви Спаса на Торгу; в 1862 г. был избран ремесленным головой, и на этой должности, очевидно, сделал немало для развития различных ремесел в городе. Не случайно же Ростовское Ремесленное общество «соорудило» портрет Петра Федоровича за счет ремесленников16.

Женат П.Ф. Селиванов был трижды. О первой его жене сведений не обнаружено; вторую звали Надежда Михайловна (урожд. Долгова, род. ок. 1818 – 1857)17. В браке с ней родились Александр, Мария (1836-1847), Николай (1837-1838), Михаил (1839-1842), Михаил, Николай (близнецы, 1842-1843), Александра (1845), Софья (1846-1846)18. Третий брак, заключенный в 1874 г. с крестьянской вдовой Прасковьей Петровной Леонтьевой из дер. Гаврилково Ростовского уезда, был бездетным19.

Старший сын П.Ф. Александр Петрович (1832-1904)20, купец 1-ой гильдии, унаследовал не только отцовские капиталы, но и его предприимчивость, и успешность. Возобновив основанное отцом паточное производство (1879 г. в нем было занято 2 рабочих)21, он открыл в 1875 г. при своем имении в деревне Иваново Дубровской волости Ростовского уезда картофеле-терочно-сушильную фабрику, нарастающие объемы производства которой приносили хороший доход (1878 г. – 12000 р.). На этой фабрике было 10 рабочих22. В 1878 г. при той же деревне А.П. завел цикорно-кофейную фабрику. Уже в год открытия объем ее производства составлял 8000 пуд. молотого цикорного и ячменного кофе на сумму 168000 р.; при чем цикорий закупался в Ростове на базарах, ячмень в Москве и выращивался свой; сбыт шел в С-Петербурге и Москве. На этой фабрике было 15 рабочих и один мастер – сын хозяина (очевидно, Павел)23. В 1884 г. А.П. открыл паровой цикорный завод в Ростове на ул. Подозерской. Все его предприятия были тогда объединены под знаком фирмы «Торговый дом А.П. Селиванова сыновья». В 1892 г. в Ростове появилось еще одно предприятие этой фирмы – паточный завод24, на котором вырабатывались не только патока, но и декстрин, глюкоза, саго.

Помимо этих предприятий, на 1900 г. семье 1-й гильдии купца А.П. Селиванова принадлежали: дом на Успенской улице (родительский), дом с лавками и землею в кремле, дома на ул. Ярославской, Окружной и Московской25. От супруги Евдокии Ивановны (урожд. Завьялова, род. ок. 1843-1896)26 родились Павел, Иван (1856-1905), Сергей (1858-1916), Петр (1860-1867), Василий (1862-?), Надежда (1863-1866), Михаил (1864-1866), Александра (1866-1868), Надежда (1868-1868), Софья (1869)27.

После смерти А.П. «уполномоченным непосредственно править и распоряжаться делами ТД «А.П.Селиванова сыновья» стал Павел Александрович (1855-1912)28. При нем (сведения на 1909 г.) семейная фирма была расширена: картофелетерочных заводов стало 4, появился саговый завод. Цикорная фабрика была оснащена новым оборудованием; на девяти обжарочных барабанах производилось ок. 900 пуд. продукции за рабочий день. Была заведена оптовая торговля зеленым горошком, сухим картофелем, мукой, крахмалом, чаем, сахаром, хлебными товарами. Помимо Ростова, ТД имел отделение и склад в С-Петербурге. Капитал его в это время составлял 800000 руб.29 В 1910 г. фирма владела кирпичным заводом30.

И А.П., и П.А. Селивановы занимались активной общественной деятельностью. Отец избирался гласным Ростовской городской думы, состоял председателем Совета Куприяновского приюта, членом Ростовского уездного по промысловому налогу Присутствия; жертвовал средства на восстановление Ростовского кремля и в Музей церковных древностей; в 1900 г. был возведен «в сословие Потомственных Почетных граждан»31.

Сын также избирался гласным в Ростовскую думу, был председателем Совета Куприяновского приюта; состоял директором Ростовского тюремного отделения, старостой Ростовской тюремной церкви, почетным членом Ярославского Екатерининского Сиротского Дома призрения, членом комиссии управления городским водопроводом. За заслуги перед городом награжден Большой серебряной медалью и Большой золотой медалью для ношения на Станиславской ленте, Знаком и Серебряной медалью Красного Креста в память русско-японской войны32. Деятельность этого незаурядного человека лучше всего, наверное, характеризуют слова городского головы А.Х. Опеля, произнесенные им на заседании думы 24 февраля 1912 г.: «Сегодня от нас ушел в вечность Павел Александрович Селиванов. Он мне хорошо известен, как человек с высокой честной душой в наших общественных делах. Он известен в вашем коммерческом мире, как крупный деятель, приносивший громадную пользу населению города Ростова и его уезда. Неожиданная кончина волнует нас. Нет слов выразить ту скорбь, которой наполнена в настоящую минуту моя душа». В знак траура в день смерти П.А. Селиванова в думе было отложено рассмотрение всех вопросов33.

Память о деятельности А.П. и П.А. Селивановых была увековечена в портретах, находившихся в зале Ростовской Городской думы; сегодня они хранятся в собрании Ростовского музея34.

П.А. Селиванов был женат на дочери московского купца В.Д. Шишкиной35. В их семье родилось 11 детей, и только первенец Николай (1886-86) умер в младенчестве36.

Павел Александрович до октябрьского переворота не дожил, но его семье пришлось испытать и перенести всю тяжесть перемен, за ним последовавших. В 1919 г. были национализированы их предприятия, конфисковано имущество, в 1921 г. – муниципализирован великолепный дом (совр. ул. Окружная, 5)37.

Супруга Павла Александровича Вера Даниловна (1867-1943)38 доживала свой век в Москве, куда переселились и ее дети – Екатерина (1889-1972, в замужестве Дударева), Мария (1894-1971), Любовь (1895-1975), Евдокия (1896-1960, Малахова), Вера (1906-1978, Кардилина) и Александр. В.П. Кардилина, Л.П. и М.П. Селивановы потомства не оставили.

Дочь Е.П. Дударевой – Мария Васильевна (1911-1989) пошла по стопам своего отца и стала врачом. Участвовала в Великой Отечественной войне, имела награды; кандидат медицинских наук.

Нина Васильевана Гамова (дочь Е.П. Малаховой) – крупный архитектор, долгое время работала начальником группы Центрального института экспериментального проектирования (ЦНИЭП) им. Б.А. Мезенцева. При ее участии были созданы проекты Останкинской телевизионной башни, зданий санаториев «Сочи», «Мисхор», «Южный Крым», «Янтарный Берег» и ряд других, 9 театров и концертных залов, 5 цирков и спортивных залов в разных городах СССР, музей и мавзолей Хо Ши Мина во Вьетнаме.

Есть данные, что в настоящее время в Москве проживают потомки В.Д. и П.А. Селивановых по линии их старшего сына Александра Павловича (1887-?). Семейное предание говорит о нем, как о талантливом ученом-химике. Хорошо зная процессы получения глюкозы, сахаров, он разрабатывал и совершенствовал технологию получения этих продуктов на семейном производстве, которое и возглавил после смерти отца в 1912 г. После национализации фирмы А.П. недолго руководил работой собственного, также национализированного, конного завода, располагавшегося близ с. Воронино39. В начале 1920-х гг. перебрался в Москву; в 1930-е гг. в учебниках по химии публиковалась в свое время открытая А.П. Селивановым формула глюкозы. Как сложилась его дальнейшая судьба, неизвестно. Есть сведения, что у А.П. было два сына – Павел (1909-1972), Сергей (1912), и две дочери – Надежда и Нина. Сына Сергея зовут Арнольд, а внука – Владимир.

Судьбы Владимира, Ивана и Николая Павловичей Селивановых сложились вполне благополучно.

Владимир (1891-1975) после окончания уездного и технического училищ служил в частях царской армии, а после октябрьского переворота – командиром в рядах Красной армии. В 1919 г. вернулся в Ростов. Был женат на Зинаиде Васильевне, бывшей горничной своей матери. У них были сыновья Кирилл и Савва. В 1928 г. В.П. был арестован за скупку у крестьян цикория для своего небольшого предприятия (это были годы НЭПа). Лишь благодаря энергичным действиям жены, которая не побоялась пойти в милицию и напомнить о боевом прошлом В.П., как красного командира, он был отпущен. Той же ночью семья Владимира Павловича бежала из Ростова – навсегда. Селивановы поселились на родине З.В. – в г. Кузнецке Пензенской губ. Жизнь их сыновей сложилась успешно. Кирилл Владимирович (1920-1968), получив высшее техническое образование, работал в Кузнецке директором большого завода. Его дочь Вера, в замужестве Портнягина (1941-1977), жила в г. Дивногорске, куда была распределена после окончания Ленинградского Политехнического института на строительство Саяно-Шушенской ГЭС. В ее семье родились двое сыновей. Глеб Львович (1962) работает на одном из предприятий энергетической системы России; живет в г. Саяногорске (Хакассия). Олег Львович Портнягин (1968) – главный режиссер музыкального театра в г. Северске Томской обл.; в июле 2000 г. он приезжал в Ростов. Был у пра-прадедовского дома, «стоял и плакал». В 2005 г. посетил историческую родину и его старший брат Глеб.

Вторая дочь В.П., Галина Владимировна Суркова (1948), живет в Минске. Ее сын Андрей Васильевич (1970) приезжал на родину предков в 2003 и 2005 гг. Он и его младший брат Антон (1975) – предприниматели.

Савва Владимирович Селиванов (1922-?) прожил всю жизнь в Кузнецке и имел потомков только по женской линии.

У Ивана Павловича Селиванова (1893-1933) и его жены Екатерины Александровны Москалевой было двое сыновей – Дмитрий (1924-1996) и Павел. Одно время оба они жили в Крыму, в Бахчисарае. Д.И. передал свою фамилию потомкам, ее носят родившиеся от его сына Павла Дмитриевича (1955) внуки Николай (1984) и Александр (1989) Павловичи Селивановы.

Павел Иванович (1926), служивший на флоте и вышедший в отставку капитан-лейтенантом, вместе с женой Лилией и сыном Евгением (1956) в 1995 г. переехал в Израиль.

Николай Павлович Селиванов (1901-1974), окончивший Кекинскую гимназию и Механический техникум в Ростове, свою жизнь устроил в Ленинграде, куда переехал в 1924 г. Работал техником и инженером-конструктором на разных заводах, затем возглавил конструкторский отдел 1-го ленинградского Молочного завода. Был женат на Галине Александровне (1902-1994), происходившей из ростовского купеческого рода Бутылиных. Их дочь Ирина Николаевна Розова (1926) – профессиональный и талантливый художник-керамист; о выставке ее произведений и даре Ростовскому музею «Ростовская старина» писала в ноябре 2003 г.40

Жизнь Алексея Павловича Селиванова (1899-1937) сложилась трагически. В годы НЭПа он организовал свое небольшое паточное производство совместное с братом Владимиром. Оба они были арестованы в марте 1928 г. Но, если Владимир сумел спастись, то Алексей был осужден и выслан из Ростова на три года в село Нарым Парабельского района Томской области. В его отсутствии родился Игорь (1928), и тогда же от горя и болезни скончалась жена А.П. Мария Павловна. Осиротевшего мальчика воспитали тетка Антонина Павловна Смыслова и бабушка Александра Васильевна Дворникова, которые, во избежание возможных преследований, дали ему девичью фамилию его матери – Дворников. В 1932 г., по окончанию ссылки, А.П. Селиванов женился вторично, и в его новой семье родился сын Борис (1933). Тогда же все семейство перебралось в г. Каргасок Томской обл. Здесь А.П. устроился бухгалтером в райпотребсоюз и, получив ведомственную квартиру, с согласия жены привез своего старшего сына. Их счастье продолжалось всего четыре года. В августе 1937 г. в доме Селивановых был сделан обыск, и за хранение альбомов с семейными фотографиями и двух ружей (А.П. был заядлым охотником) он был арестован и в сентябре заседанием «тройки» Управления НКВД Запсибкрая приговорен к расстрелу. Приговор привели в исполнение 5 октября. Для близких же Алексей Павлович просто сгинул – жена Евдокия Георгиевна так и не узнала правды о его смерти. В 1960 г., когда А.П. Селиванов был реабилитирован41 как необоснованно осужденный, ее уже не было в живых.

Оба сына А.П. выросли достойными людьми. Игорь Алексеевич Дворников жил и работал в Ростове, куда вернулся в 1939 г. Трагически погиб в 1960 г. Его сын Алексей (1954), внук Игорь (1983) носят фамилию Дворниковы.

Борис Алексеевич Селиванов (сконч. 2001) окончил Томский индустриальный техникум, получив специальность геофизика, затем институт автоматизированных систем управления и радиоэлектроники (в том же городе). Работал начальником участка, ведущим инженером в НИИ полупроводниковых приборов в Томске, заместителем заведующего в ОКБ «МИУС» Минвуза РСФСР в Таганроге (с 1974). Свою будущую супругу Валентину Андреевну Южакову (1931) Б.А. встретил в Томске. Тогда, в 1955 г., оба они работали в одной лаборатории университета, который В.А. окончила42. В 1956 г. Валентина и Борис поженились. В 1957 г. родился их сын Валерий. У него есть сыновья Виктор (1975) и Алексей (1981) и внук – Рауль (2000).

Почти 300 летняя фамилия ростовских купцов Селивановых продолжается.

Из всех изученных нами ранее, в настоящее время род Селивановых – пока единственный, который не только сохранился, но и имеет перспективу развития.

  1. Титов А.А. Дозорные и переписные книги древнего города Ростова. М., 1880. С. 5.
  2. Титов А.А. Переписные книги Ростова-Великого второй половины XVII века. СПб, 1887. С. 8.
  3. Найденов Н.А. Ростов. Материалы для истории города XVII и XVIII столетий. Москва, 1884. С. 55.
  4. РФ ГАЯО. Ф. 371 . Оп. 1. Д. 1412; 1422; 1427; Ф. 371. Оп. 2. Д. 97; 98; 99; 100.
  5. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1412. Л. 2; Ф. 1. Оп. 1. Д. 221. Л. 72.
  6. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 221. Л. 72; 475.
  7. РФ ГАЯО. Ф. 371, Оп. 1. Д. 1412. Л. 91.
  8. РФГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 97. Л. 2 об., 5 об., 6., 7, 9.
  9. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 99. Л. 155 об.
  10. Петр Федорович был приказчиком у П.В. Хлебникова. РФ ГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1528. Л. 18. Выражаю благодарность зав. Картинной галереей Ростовского музея Т.В. Колбасовой за предоставленные сведения.
  11. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1422. Л. 2 об., 31 об.
  12. Земля, доставшаяся его отцу Ф.Г. по наследству, «в немалом количестве отошла по конфирмованному плану в Рождественскую улицу», а поскольку компенсацию он не получил, П.Ф. просил выделить ему свободный участок городской пустопорожней земли. РФ ГАЯО. Ф. 204. Оп. 1. Д. 4584. Л. 1-3. Дом существует и ныне. Совр. адрес ул. Бебеля, № 29.; Ф. 371. Оп. 2. Д. 98. Л. 309 об.
  13. РФ ГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 44. Л. 55.
  14. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3488. Л. 1-21.
  15. Титов А.А. Статистико-экономическое описание Ростовского уезда Ярославской губернии. СПб., 1885. С. 318., 320., 322.
  16. Сазонова Е.И. Петр Федорович Селиванов // газета «Ростовский гражданин» (приложение к газете «Ростовский вестник). № 12. Портрет П.Ф. какое-то время хранился у его потомков и исчез уже при советской власти.
  17. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 98. Л. 279 об.
  18. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 98. Л. 24 об., 168., 24., 31., 41 об., 53., 92., 96., 89., 96 об., 94., 103 об., 111 об., 86 об., 136 об.
  19. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 99. Л. 88, 89.
  20. Даты приведены по надписи на могильном памятнике А.П. Селиванова.
  21. Титов А.А. Статистико-экономическое… С. 323.
  22. Титов А.А. Статистико… С. 384 – 405.
  23. Он же. С. 354-359.
  24. РФ ГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 869. Л. 286.
  25. РФ ГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1439.; Ф. 2. Оп. 1. Д. 44. Л. 56.
  26. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 100. Л. 233.;
  27. Там же. Д. 98. Л. 248 об., 262 об., 285 об., 309, 398 об., 330 об., 344 об., 358 об., 358 об., 385 об., 380 об., 403 об., 419 об.
  28. Колбасова Т.В. Портретная галерея купцов благотворителей в Ростовской думе во второй половине XIX века // ИКРЗ. 1999. Ростов, 2000. С. 257.
  29. РФ ГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 869. Л. 290 об. – 291.
  30. Там же. Л. 258.
  31. РФГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1439. Л. 1-7 об.
  32. РФ ГАЯО. Ф. 2. Д. 1474. Л. 1. «Деятельность П.А. Селиванова как председателя Куприяновского приюта, в высшей степени полезна и благодаря его заботам он находится в отличном состоянии. Все крупные жертвы в этот приют притекали из рода Селивановых. Покойный Александр Петрович пожертвовал 1000 р., сын его Иван Александрович – 3000 р.» РФ ГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 869. Л. 239.
  33. РФ ГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1493. Л 12.
  34. Колбасова Т.В. Портретная галерея купцов благотворителей в Ростовской городской думе во второй половине XIX века // ИКРЗ. 1999. Ростов, 2000. С. 257, 258.
  35. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 99. Л.319 об.
  36. Там же. Л. 330.
  37. РФ ГАЯО. Ф. Р. 26. Оп. 1. Д. 2. Л. 3., 6.; Д. 6. Л. 12, 16. 76.; Ф. Р-140. Оп. 2. Д. 43. Л. 14 об.; Д. 40. Л. 9 об., 10.; Ф. Р. 4. Оп. 1. Д. 3. Л. 37. об., 38.; Д. 15. Л. 4., 4 об.
  38. Здесь и далее сведения о потомках В.Д. и П.А. Селивановых любезно предоставлены В.А. Селивановой. Выражаю Валентине Андреевне искреннюю и глубокую благодарность за возможность использовать полученные данные в настоящей работе.
  39. РФ ГАЯО. Ф. Р-140. Оп. 1. Д. 15. Л. 187 об.
  40. Субботина Т.Ю. Подарок к юбилею // газ. «Ростовская старина» (прил. к газ. «Ростовский вестник»). № 111.
  41. Справка Федеральной службы контрразведки Российской Федерации. Управление по Томской области. № С-34/10-11-5114.
  42. В.А. Селиванова сделала неплохую научную карьеру. Она – кандидат физико-математических наук, доцент, почти 30 лет отдала преподавательской работе на кафедре физики в Таганрогском радиотехническом институте. Валентина Андреевна – человек широкой эрудиции, высокой культуры, разносторонний, увлеченный и мудрый. Именно она является летописцем рода Селивановых; в ее руках были сосредоточены все сведения, материалы, касающиеся истории этой фамилии. В 2004 г. В.А. передала их в Ростовский музей. Это старинные семейные фотографии, открытки, документы, родословная и написанная ею история семьи.
Примечание

Пока верстался настоящий сборник, появились более полные сведения о потомках Александра Павловича Селиванова; мы получили их от его правнука Владимира Арнольдовича Селиванова, посетившего Ростов в августе 2006 г.

А.П. Селиванов окончил химический факультет Московского Государственного университета. Был женат на Варваре Михайловне Орловой, уроженке Москвы. Во времена НЭПа пропал без вести в Сибири, куда отправился в поисках сырья для своего небольшого предприятия.

Их сыновья Павел (род. ок. 1910-?) и Сергей (род. ок. 1911-1984) обучались в Ростовской гимназии им. Кекина (в советское время – средняя школа № 1 им. В.И. Ленина). Увлекались радио.

Сергей проходил службу в Красной Армии в г. Кременчуг. Учился в Ленинградском институте связи им. Бонч-Бруевича. Автор ряда изобретений, в т.ч. бронированной радио установки для вещания агитационных передач на вражеские войска, использовавшейся во время ВОВ. Один из организаторов Московского института электрической связи (МИЭС). Работал в Академии химзащиты.

Жена Таисия Исааковна.

Их сын Арнольд Сергеевич (1935), окончивший МИЭС, был главным конструктором НИИ космического приборостроения. Под его руководством разработаны все космические радио- и теле- системы связи. В т.ч. создана аппаратура для фотографирования обратной стороны Луны, лунохода. А.С. Селиванов – доктор технических наук, профессор, член-корреспондент РАН, Лауреат двух Ленинских премий и ряда Государственных, Заслуженный деятель науки и техники. В настоящее время является начальником экспертно-аналитического центра НИИ космического приборостроения. Жена – Маргарита Павловна.

Их сын Владимир (род. 1959) окончил МИЭС. Кандидат технических наук, доцент, организатор Учебного центра Cisco Systems. Жена Татьяна Ахмедовна.

Сын Кирилл (род. 1983) окончил МИЭС и ныне получает второе высшее – экономическое – образование.

Общеизвестно, что возвышение и расцвет Яковлевского монастыря начались в 50-х годах XVIII столетия и были связаны с обретением мощей и канонизацией ростовского митрополита Димитрия. Это положение настолько очевидно, что, кажется, и не нуждается в доказательствах – достаточно сопоставить условия существования обители до и после этих событий. Между тем, некоторое фактическое подкрепление, на наш взгляд, не помешает.

Целью настоящего исследования стало изучение вкладов, поступивших в Яковлевский монастырь в середине 1750-х годов. Указанный временной отрезок выбран не случайно, а обусловлен источником – монастырской описью, составленной в марте 1757 г., в которой учтены все вклады, поступившие в монастырь с 1754 по февраль 1757 гг.1

Данный период представляет собой время настоятельства игумена Киприана. В Яковлевскую обитель его определили из казначеев архиерейского дома, а спустя три года – перевели в Ярославский Толг-ский монастырь2. Как известно, новый настоятель был обязан принять монастырь вместе со всем имуществом – церковным, ризничным и казенным, для чего каждый раз составлялась особая опись. Интересующая нас опись была сделана, когда Яковлевский монастырь в марте 1757 г. принимал сменивший игумена Киприана игумен Илларион, поэтому в ней в качестве «прибылого» имущества оказались отмечены все предметы, поступившие в обитель во время настоятельства его предшественника.

Игумен Илларион возглавил Яковлевский монастырь 12 марта 1757 г., накануне провозглашения канонизации святителя Димитрия: официальное признание его мощей «совершенно святыми» было совершено в первый день Пасхи, 1 апреля того же 1757 г. Новому яковлевскому настоятелю, который был хорошо образован, начитан и просвещен, ростовский митрополит Арсений Мацеевич поручил ответственное дело освидетельствования истинности исцелений, совершающихся при гробе святителя Димитрия, и ведение записей об этих событиях3. Показательно, что «ради новоявленнаго чудотворца» ростовский владыка повелел игумену Иллариону, равно как и всем его преемникам, «иметь место первое пред всеми игуменами Ростовской епархии»4. Однако вскоре, уже в следующем – 1758 году, 14 мая, он получил новое назначение и, будучи произведен в архимандриты, встал во главе Ярославского Спасо-Преображенского монастыря5.

Уникальность рассматриваемой нами описи 1757 г. заключается в том, что она представляет собой своеобразный симбиоз описи и вкладной книги. Дело в том, что при записи предметов, пожертвованных в обитель, в большинстве случаев в данном документе отмечались дата вклада и имя вкладчика. В целом, в описи выявлено около 220 упоминаний о вкладах. Не следует забывать, что именно в это время Яковлевский монастырь впервые становится объектом особого внимания и заботы, когда на него буквально обрушивается поток вкладов. Посредством пожертвований многочисленные почитатели нового ростовского чудотворца выражали свое преклонение перед святителем Димитрием и демонстрировали свою благожелательность к монастырю. В свою очередь, монастырские власти могли распорядиться о сохранении памяти о вкладчиках, фиксируя в описи их имена. Отметим, что ни в предыдущее, ни в последующее время известные нам описи Яковлевского монастыря не содержат столь обстоятельной и подробной информации о пожертвованиях, полученных обителью.

Напомним последовательность событий, происходивших в те годы. 21 сентября 1752 г., во время ремонта пола, в Зачатиевском соборе произошло обретение мощей святителя Димитрия. Митрополит Арсений Мацеевич в тот же день произвел их личное освидетельствование и незамедлительно донес об этом в Синод6. Благодаря чудесным исцелениям, которые вскоре начинают происходить у обретенных мощей, известие о явлении в Ростове нового чудотворца получило широкое распространение. Представители всех сословий – и столичная знать, и окрестные крестьяне, спешили к святителю Димитрию, неся посильное вспомоществование монастырю, ставшему хранителем новой святыни7. И хотя официальное признание мощей ростовского чудотворца «совершенно святыми» произошло лишь в апреле 1757 г., всенародное почитание святителя Димитрия уже принесло Яковлевской обители первые, но достаточно ощутимые плоды.

Как уже говорилось, опись содержит порядка 220 свидетельств о вкладах, в том числе 190 упоминаний о вещественных пожертвованиях и 30 сообщений о каких-либо покупках, произведенных на пожертвованные деньги.

Итак, что же представляли собой монастырские вклады середины 1750-х годов. В подавляющем большинстве это были предметы церковного обихода и вещи, служившие для украшения храма. Отметим, что в то время в монастыре имелась единственная церковь во имя Зачатия Богоматери с приделом святителя Иакова Ростовского.

В самом общем виде церковные вклады можно классифицировать следующим образом: священные облачения, священные сосуды, картины и оклады для икон, лампады и подсвечники, одежды священнослужителей. Рассмотрим каждую из категорий более подробно.

Священные облачения – прежде всего, это одежды на престол и жертвенник, покровы на гробницы ростовских святителей, а также воздухи, покровцы и пйлены. Одежда для престола и жертвенника Зачатиевского храма была вкладной. Облачение для престола пожертвовал ростовский посадский человек Василий Строганов. Показательно, что одним из самых распространенных видов вклада являлись покровы, покровцы и пелены на гроб святителя Димитрия. За три года, в общей сложности, к гробу чудотворца были приложены две пелены, два покровца и 25 покровов. Одну из таких пелен преподнес граф Петр Борисович Шереметев – отец Николая Петровича Шереметева, который впоследствии станет одним из самых щедрых ктиторов Яковлевского монастыря. Наряду с покровами, в монастырь поступило немало воздухов – пять комплектов по два воздуха и 22 набора из трех.

Священные сосуды, жертвуемые в монастырь, все без исключения были серебряными. Три комплекта священных сосудов были подарены графиней Прасковьей Юрьевной Салтыковой и графиней Софьей Никитичной Головиной, а также неким безымянным московским купцом. Дарились и полные наборы, и разрозненные предметы. Напрестольный благословляющий крест в серебряном окладе был вложен послушницей Московского Вознесенского монастыря Ириной Васильевой. Из числа вкладного серебра также можно назвать сосуды для вина и елея, ковчег, поднос и кадило.

Монастырю преподносились картины, написанные на холсте, и серебряные оклады для икон. Здесь хотелось бы отметить образ Главы Иоанна Предтечи, подаренный экономом архиерейского дома игуменом Иоакимом и три портрета святителя Димитрия, один из которых был преподнесен московским губернатором князем Иваном Михайловичем Голицыным. Отметим, что в рассматриваемый период монастырь не получал в дар икон, но самостоятельно закупал или заказывал их на вкладные деньги.

В обитель дарилось немало лампад и подсвечников. Наиболее показательные примеры – это серебряная позолоченная лампада к образу Ватопедской Богоматери, вложенная княгиней Натальей Ивановной Хованской и серебряный подсвечник, подаренный княгиней Настасьей Александровной Нарышкиной.

Облачения священнослужителей – ризы, подризники, стихари, епитрахили, орари, пояса и поручи, поступали в монастырь в изобилии. Одних только риз было подарено около двадцати. Хочется отметить разнообразие материалов, из которых шились одежды – к примеру, ризы были бархатные, камчатые, шелковые, штофные, гранитуровые, грезетовые, голевые, люстриновые; стихари – бархатные, штофные и голевые; подризники – атласные, пояса – шелковые.

Монастырь получил немало книг, большинство из которых имело церковное назначение. Так, барон Николай Григорьевич Строганов и сенатор князь Иван Васильевич Адоевский преподнесли каждый по набору из 12 книг месячных миней.

К особой разновидности вкладов следует отнести материалы: краски, ткани, листовые золото и серебро. Многочисленные и разнообразные ткани: штоф, атлас, тафта, кружево – предназначались для изготовления облачений, одежд, покровов и прочего, а краски и золото – использовались для написания икон.

Наряду с вышеназванными вкладами, каждый из которых в той или иной мере имел церковное назначение, имелись и пожертвования, носившие, скорее, хозяйственный характер, но их было немного. К этой категории относятся скатерти и салфетки, использовавшиеся при трапезе, а также два мерина – каурый и серый, один из которых был подарен ростовской помещицей Агрипиной Владыкиной, а второй – передан из архиерейских конюшен.

Из вкладных денег также, преимущественно, приобретались предметы церковного обихода. В качестве наиболее яркого примера приведу покупку в 1755 г. деисусного чина для Иаковлевского придела, и год спустя – заказ четырех больших местных икон для иконостаса главного храма.

Следует отметить одно немаловажное обстоятельство: будучи изобильно одарен церковными предметами, монастырь получил возможность собственные средства использовать для хозяйственных нужд и даже самостоятельно развернуть небольшое строительство. По данным описи, «из монастырских денег» была приобретена мебель: дубовый шкаф, 3 стола и 37 стульев; закупалось множество столовой и кухонной посуды: хрустальной, стеклянной, медной, оловянной и деревянной. Наконец, была построена каменная братская келья и куплено деревянное пятивесельное судно.

Обратимся к характеристике вкладчиков, столь щедро одарявших обитель. Список их имен приведен в приложении. Опись зафиксировала имена 70 человек, немалая часть которых являлась представителями столичной знати. В период с 1754 по начало 1757 гг. вклады в Яковлевский монастырь сделали представители 20 княжеских родов и 6 графских фамилий. К разряду привилегированных сословий также следует отнести семьи барона и статского советника.

Следующей большой группой выступает купечество, преимущественно, московское – представители 16 родов. Четверо вкладчиц были охарактеризованы как помещицы.

Из числа лиц, состоящих на военной службе в чинах от поручика до флигель-адьютанта, насчитывалось четыре человека, кроме того, упомянуты три вдовы или жены военных.

Остальные категории граждан исчислялись единицами: два канцелярских служителя, содержатель мануфактуры, дворцовый портной, дворовый человек и крестьянин.

Представителей духовенства среди вкладчиков было немного, всего трое: архиерейский эконом Иоаким, ярославский священник Александр Осипов и московская послушница Ирина Васильева.

Мужчин и женщин среди вкладчиков было примерно равное число – представителей сильного пола – 36, и слабого – 34.

Некоторые благотворители, не ограничившись разовыми пожертвованиями, делали многократные вклады. К примеру, помещица Софья Михайловна Плохово в разное время преподнесла обители черные бархатные ризы с атласным подризником, бархатный стихарь, три воздуха, пелену и покров на гроб святителя Димитрия; баронесса Мария Артемьевна Строганова пожертвовала 8 серебряных подсвечников, штофные и шелковые ризы, стихарь и три воздуха; госпожа Думашева вложила шелковые ризы с атласным подризником и штофный стихарь.

Наконец, особо хотелось бы назвать вкладчиков, носивших одно имя со святителем Димитрием, тезоименитых ему: это князья Дмитрий Михайлович и Дмитрий Иванович Долгорукие, князь Дмитрий Юрьевич Трубецкой, московский купец Дмитрий Семенов и дворовый человек Дмитрий Завьялов.

В заключение еще раз следует подчеркнуть, что все вклады, о которых было сказано выше, поступили в Яковлевский монастырь еще до официальной канонизации святителя Димитрия. Причисление ростовского владыки к лику святых в апреле 1757 г. многократно усилило поток вещественных и денежных пожертвований в обитель. С этого времени вкладчиками монастыря становятся представители царствующего дома. Так, императрица Елизавета Петровна жертвует святителю Димитрию серебряную раку. Император Петр III передает монастырю три тысячи пудов железа для покрытия собора. Императрица Екатерина Алексеевна преподносит драгоценные облачения – покровы на гробницы святителей и одежды на престолы и жертвенники соборного храма и придела.

В целом же, вклады, которые во второй половине XVIII столетия почитатели святителя Димитрия делали в Яковлевский монастырь, были столь щедры и многочисленны, что позволили в течение трех-четырех десятилетий возвести новый монастырский ансамбль, благоустроить и украсить обитель, преобразить и прославить ее.

  1. ГМЗРК. Ф. 289. Оп. 13. Д. 8.
  2. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1062. Л. 3 об.
  3. «А в монастыре де Яковлевском, где мощи Святейшаго Димитрия имеются, игумен от Его Преосвященства (митрополита Арсения Мацеевича – А.В.) поставлен, нарочно по нынешнему времени для записывания чудес бываемых, достойной и ученой, свидетельствованной от Преосвященнаго Киевскаго, и на нем де Его Преосвященство совершенно утверждается». (РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 234. Л. 43-43 об.)
  4. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 234. Л. 21.
  5. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1062. Л. 3 об.
  6. Голубинский Е.Е. История канонизации святых в Русской церкви. М., 1903. С. 475-480.
  7. [Селецкий Д.С.] Описание Ростовскаго ставропигиальнаго первокласснаго Спасо-Яковлевскаго Димитриева монастыря и приписнаго к нему Спасскаго, что на Песках. СПб., 1849. С. 57, 38.
Приложение

Список лиц, сделавших вклады в Яковлевский монастырь в период с 1754 г. по февраль 1757 г.

Адоевская Авдотья Ивановна, княгиня
Адоевский Иван Васильевич, князь, сенатор
Александр Осипов, священник Николо-Надеинской церкви г. Ярославля
Балашов Михаил, ярославский купец
Брюсова Наталья Федоровна, графиня
Бугринов Иван Иванов, поручик
Вандышников Петр, московский купец
Владыкина Агрипина Евстигнеевна, ростовская помещица
Волжский Матфей Дмитриевич, князь
Волконская Анна Семеновна, вдова действительного статского советника Ивана Михайловича Волконского
Гавриил Иванов, канцелярист
Голицын Сергей Алексеевич, князь, московский губернатор
Головина Александра Васильевна, майорша
Головина Параскева Федоровна, графиня
Головина Софья Никитична, графиня
Гурьева Мария Ивановна, капитанша
Гусятников Иван, московский купец
Дерябин Иван Федорович, дворцовый портной мастер
Дмитрий Семенов, московский купец
Долгоруков Дмитрий Иванович, князь
Долгоруков Дмитрий Михайлович, князь
Долгорукова Мария Аврамовна, княгиня
Думашева, госпожа
Ершова Анна Федоровна
Журавлев, московский купец
Журавлева Мария Ивановна, московская купеческая жена
Завьялов Дмитрий, дворовый человек Марии Строгановой
Замятина Праскева Матвеевна, московская купеческая вдова
Земский Даниил Яковлевич, содержатель московский мануфактуры
Иоаким, игумен, эконом Ростовского архиерейского дома
Ирина Васильева, послушница московского Вознесенского монастыря
Истомин Гавриила Иванович, крестьянин села Угодич Ростовского уезда
Калашников Андрей Петрович, московский купец
Козьма Иванов, ярославский купец
Колычева Екатерина Михайловна, княгиня
Корф Екатерина Карловна, штатс-дама
Крашенинников Андрей Петрович, московский купец
Крискова Екатерина Ивановна, жена капитана
Львова Прасковья Федоровна, княгиня
Марков, московский купец
Нарышкина Настасья Александровна, генеральша
Нечаев Петр Варфоломеевич, флигель-адъютант
Оболенская Анна Михайловна, княгиня
Одоевский Иван Михайлович, князь
Петр Егоров, московский купец
Плохово София Михайловна, помещица
Румянцев Петр Григорьевич, майор
Салтыкова Параскева Юрьевна, графиня
Сергей Михайлов, московский купец
Собакина, помещица
Сойманова Пелагея Андреевна, генеральша
Строганов Василий, ростовский посадский человек
Строганов Николай Григорьевич, барон
Строганова Марья Артемьевна, баронесса
Трубецкая Варвара Ивановна, княгиня
Трубецкой Дмитрий Юрьевич, князь
Федор Яковлев, серпуховской купец
Хвостов Михаил Алексеев, статский советник
Хвостова Елена Степановна, жена статского советника
Хованская Анна Васильевна, княгиня
Хованская Наталья Ивановна, княгиня
Чадаева Екатерина Юрьевна, княгиня
Чебушева Пелагея Афанасьевна, полковница
Чирьева Федосья Андреевна, купецкая жена
Шаховская, княгиня
Шереметев Петр Борисович, граф
Шереметев Сергей Васильевич, князь
Шипова Александра Яковлевна, помещица
Яков Ильин, секретарь Ростовской духовной консистории († 1756 г.)

Впервые вопрос об открытии земских библиотек в уезде был рассмотрен на Ростовском уездном земском собрании 30 октября 1880 г. (очередная сессия), которое заслушало доклад членов училищного совета В.Н. Хомутова и И.Н. Быкова о деятельности земства по развитию образования в уезде. В ходе обсуждения этого доклада гласный Н.Н. Лосев предложил: «Не найдет ли собрание возможным устроить при сельских школах ремесленные классы, а при волостях маленькие библиотеки?»1. На это заявление гласный Хомутов заметил, что библиотека в уезде уже существует при училищном совете, а смету на устройство ремесленных классов было предложено составить председателю управы к следующему очередному собранию. Собрание единогласно поддержало Хомутова.

22 июля 1894 г. Санкт-Петербургский комитет грамотности, состоящий при императорском вольном экономическом обществе, направил письмо в Ростовское земское собрание, в котором сообщал, что «вынесенная из школы грамота вполне использована и предоставила населению возможность приобрести то знание, которое послужит в его руках верным залогом умственного, нравственного и экономического прогресса»2. В связи с этим, по мнению комитета, учреждение бесплатных народных библиотек представлялось одним из лучших средств для достижения намеченной цели. На деле, поддерживая земства в этой области, комитет постановил бесплатно снабдить книгами 100 вновь открывающихся библиотек на сумму не менее 200 руб. при условии, если местные земства примут на себя расходы по содержанию библиотек и выдаче книг из специально отведенного помещения всем желающим без залога, а также будут предоставлять в комитет ежегодные отчеты. Предложение комитета было заслушано на земском собрании 10 октября 1894 г. (очередная сессия), где управа сообщила, что бескорыстное предложение комитета грамотности может принести чрезвычайную пользу делу образования народа3. В ходе обсуждения доклада об открытии библиотек в уезде гласные М.А. Ошанин и Н.И. Хомутов предложили собранию выделить 100 руб. в распоряжение управы на устройство библиотек при школах. Учитывая предложение гласных, собрание постановило: «…Отпустить еще в распоряжение управы из запасного капитала 100 р[уб.] для устройства библиотек при земских школах»4.

8 октября 1895 г. земская управа сделала доклад очередному собранию о том, что Санкт-Петербургский комитет грамотности 20 июня 1895 г. отношением за № 1850 вторично обратился к Ростовскому земству с предложением открытия народных библиотек в уезде. В своем письме комитет сообщал, что более двух третей уездных земств откликнулось на это предложение и к настоящему времени выяснилось, что лучшей формой организации земских бесплатных библиотек является устройство их при волостных правлениях, а не при школах, как это предполагалось ранее. Это объяснялось тем, что в первом случае разрешение на открытие библиотеки выдавал губернатор, а во втором случае Министерство народного просвещения, что было значительно сложнее. Наряду с этим, открытие читален в школах не разрешалось и тематика книг для таких библиотек весьма была ограничена. Одновременно комитет указал, что при организации библиотек необходимо выбирать совет, а для заведывания ими учредить особую комиссию. В заключении он предложил уездным земствам ходатайствовать перед губернскими земскими собраниями о помощи в снабжении бесплатными книгами вновь открываемые библиотеки на сумму в 250-300 руб.5 Управа напомнила, что на земском собрании «прошлого года было принято решение предложить волостным сходам открыть в каждой волости народные читальни при волостном правлении или при одном из ближайших к правлению училищ»6. Об этом управой были уведомлены все волостные правления уезда, но согласие на открытие библиотек поступили только от трех волостных сходов Ильинского, Зверинцевского и Щениковского, которые представили на утверждение губернатору уставы библиотек, согласно установленной формы. Разрешение на открытие получило только Щениковское правление, а от двух других волостей прошения находятся на рассмотрении у губернатора. Управа предложила собранию выдать на эти три волости выделенные уездным земством 100 руб. на пособия народным читальням (каждой по 33 руб. 33 коп.) и обратиться в комитет грамотности с просьбой выделения бесплатных книг. Заслушав доклад, собрание постановило: «Доклад управы принять и 100 руб. выдать в указанные в докладе 3 волости»7.

На проходившем земском собрании 9 октября 1896 г. (очередная сессия) уездный училищный совет выступил с докладом об имеющейся при нем небольшой библиотеке для учителей ростовских уездных школ, открытой в самом начале деятельности земства и состоящей из книг, приобретенных земством или от единовременных пожертвований «разных старых журналов»8. Как по количеству томов, так и по составу книг она небольшая, и в связи с тем, что ею пользуются постоянно около 200 человек (учителя и их помощники, законоучителя и служащие земства), книг на всех не хватает, поэтому необходимо увеличить количество книг и периодических изданий. Согласно заявлению, сделанному училищному совету заведующим библиотекой Хомутовым, известно, что в ней часто остаются не разобранными только старые журналы 1850-х гг. В связи с этим, совет посчитал необходимым увеличить «учительскую библиотеку приобретением новых произведений нашей литературы, недостающих в ней, на что, ввиду дешевизны в настоящее время книжных изданий, требуется не более 200 рублей единовременно»9. На этом же собрании был заслушан и доклад управы относительно оборудования народных читален в связи с отношением губернской управы за № 1158 от 17 августа 1896 г. Из него следовало, что на очередном губернском собрании было решено учредить при губернской управе специальную школьную комиссию, которая должна была подготовить «правила устройства народных читален в уездах с единовременной субсидией от губернского земства в размере 300 рублей на каждый уезд при условии обеспечения со стороны уездного земства или частных лиц, помещением, заведующим и средствами на покупку книг в размере не менее 100 рублей»10. Управа также отметила открытие в уезде Ильинско-Хованской и Щениковской библиотек и намеченной к открытию библиотеки в с. Зверинец. Учитывая это, она просила собрание уведомить губернское земство о выделении 300 руб. в Ростовский уезд на оборудование библиотек.

Очередное земское собрание 2 октября 1898 г. заслушало доклад управы о выдаче безвозвратных пособий Вощажниковской, Ильинской, Поречской, Угодичской и Щениковской библиотекам (потратившим на покупку книг более чем 100 руб. каждая) в размере 60 руб. от губернского земства и единогласно одобрило предложение управы. На следующем собрании, состоявшемся 5 октября 1899 г., управа доложила о снабжении земских училищ книгами для внеклассного чтения, отметив, что земство ежегодно выделяет на покупку книг в училища более 200 руб., поэтому почти все заявки училищ, связанные с покупкой книг, удовлетворяются. Тем не менее, управа просила прибавить к этой сумме еще 100 руб. на покупку самых необходимых книг11. Наряду с этим было отмечено наличие в некоторых училищах волшебных фонарей с небольшим количеством картин, приобретенных губернским и уездным земствами, а также попечителями.

На состоявшемся в январе 1899 г. губернском земском собрании выступили представители от школьной комиссии с предложением, чтобы «на устройство бесплатных народных библиотек-читален назначить на 1899 год 2000 руб., сохранив прежний порядок выдачи пособий»12. Письмом за № 131/7884 от 31 августа 1900 г. комиссия известила уездную управу о выделении губернским земством на 1901 г. денег в сумме 150 руб. на приобретение книг для учительской библиотеки. На основании этого письма управа сообщила уездному собранию 28 сентября 1900 г. (очередная сессия), что деньги выделяются в библиотеку, доступную для бесплатного пользования учителям и служащим при уездной управе13. Управа отметила при этом, что пособие от губернского земства будет выделено только тем уездным земствам, которые также примут участие в покупке книг. На основании этого она просила собрание выделить на 1901 г. денежное пособие для учительской библиотеки в сумме 75 руб., а не 50 руб. как в прошлом году, потому что от этой суммы мало чего останется «на переплет вновь приобретенных книг и журналов»14. Однако, собрание не согласилось с доводами управы и выделило на 1901 г. для учительской библиотеки деньги в сумме 50 руб. Собрание заслушало также еще один доклад управы о выделении губернским земством денег для всех вновь открытых библиотек Ростовского уезда. Также управа сообщила, что школьная комиссия письмом за № 138/8165 от 6 сентября 1900 г. предложила губернскому собранию изменить форму его участия в развитии народного библиотечного дела и начать субсидировать все открытые библиотеки Ярославской губернии в размере ежегодного отчисления 50 руб. для каждой библиотеки, но при условии, чтобы общие затраты учредителей были не менее 200 руб. из расчета на библиотеку15. На собрании было сообщено, что в уезде открыто 7 бесплатных библиотек, в которых на покупку книг волостными, сельским обществами и частными лицами израсходовано: в Вескинской библиотеке 202 руб., Воржской 632 руб., Вощажниковской 267 руб., Ильинско-Хованской 226 руб., Поречской 495 руб., Угодической 531 руб. и Щениковской 377 руб. От губернского земства ранее было получено для Вескинской библиотеки 150 руб., Воржской 265 руб., Вощажниковской 180 руб., Ильинско-Хованской 110 руб., Поречской 80 руб., Угодичской 80 руб. и Щениковской 85 руб. В связи с этим управа просила ходатайствовать перед губернским земством о выделении этим библиотекам ежегодного пособия в размере 50 руб. для каждой16. Наряду с этим (в связи с отношением губернской управы № 2099 от 2 марта 1900 г.) сообщалось о завещании умершего Ф.Ф. Павленкова, в котором он указал после реализации его книг открыть в наиболее бедных уголках России 2000 народных читален, стоимостью по 50 руб. каждая17. Управа сообщила о переписке с его душеприказчиками, из которой стало известно, что Павленков «желал положить начало и вызвать местные учреждения и силы к дальнейшей деятельности»18. Было отмечено, что душеприказчики намерены с 1901 г. приступить к первой серии открытия таких библиотек. На основании сказанного управа просила собрание выделить на каждые жертвуемые 50 руб. не менее 50 руб. из средств земства, что и было принято собранием единогласно. Земское собрание 27 сентября 1903 г. (очередная сессия) заслушало отношение губернской управы за № 402 от 6 сентября 1903 г. о порядке выделения субсидий бесплатным библиотекам. По мнению собрания, размер субсидии от уездного земства должен быть равен сумме, получаемой библиотеками из местных средств, но не свыше 25 руб., а губернского не более 50 руб. годовых19.

Очередное губернское земское собрание 1902 г., обсуждая вопрос о выделении денег для бесплатных библиотек-читален губернии, своим постановлением «признало желательным и необходимым, чтобы бесплатные библиотеки ежегодно представляли уездным управам отчеты о своей деятельности для доклада уездным земским собраниям»20. Выполняя это постановление, уездная управа представила 24 сентября 1904 г. очередному уездному земскому собранию отчеты Борисоглебской, Вексинской, Вощажниковской, Дубровской, Ростовской бесплатной и Угодичской библиотек.

Отношением за № 1110 от 18 июня 1904 г. губернатор выдал уездному исправнику разрешение для комитета попечительства о народной трезвости на открытие библиотеки-читальни в с. Фатьяново Ново-Пеньковской волости. На основании этого разрешения библиотека в этом селе была открыта 26 декабря 1904 г.21

13 сентября 1906 г. губернская управа направила письмо за № 253 уездной управе, в котором сообщала о своем намерении предложить предстоящему очередному губернскому земскому собранию (согласно постановлению очередного губернского земского собрания 1902 г.) выделить на 1907 г. 50 руб. каждой бесплатной народной библиотеке губернии, при условии, если книг в библиотеке не менее чем на 200 руб., а из местных источников (от волости, сельских обществ, уездного земства и частных лиц) она получает не менее 50 руб. в год22. Одновременно, она просила уведомить о тех библиотеках Ростовского уезда, которые не отвечают отмеченным в письме требованиям.

30 октября 1907 г. управа доложила уездному земскому собранию о «нормальной сети бесплатных народных библиотек по Ростовскому уезду», составленной школьной комиссией губернского земства. По мнению школьной комиссии, открытие библиотек в губернии необходимо для внешкольного образования народа, т.к. не имея возможности «продолжать образование по выходе из школы, народ становится таким же безграмотным, каким был и до школы»23. По сведениям губернского земства, за последние 11 лет (1896-1906 гг.) им было открыто 140 библиотек, на устройство которых выделено 38000 руб., из них 3500 остались не израсходованными и образовали библиотечный фонд24. По мнению школьной комиссии, начатую работу для открытия библиотек необходимо продолжить, особенно после отмены некоторых ограничений. По решению уездной управы, к существующим 13 библиотекам в Ростовском уезде было необходимо открыть еще 37 библиотек25. Список библиотечных районов был рассмотрен уездной управой и одобрен за исключением некоторых уточнений. В частности, управа сообщила, что д. Стрелы Приимковской волости отнесена к библиотечному району в с. Приимково. Однако, эти селения разделены рекой Которосль и в весенние месяцы без переправы добраться до Приимкова весьма затруднительно. В связи с этим управа предложила отнести Стрелы к району с. Сулость26. Кроме этого, с. Благовещенский погост оказалось разделенным на две части трудно проходимым болотом, поэтому управа предложила собранию ограничиться рассмотрением сети библиотек по уезду и уточнить их размеры и не вносить на обсуждение сметы затрат на 1908 г. из-за отсутствия сведений по другим статьям расходов. Одновременно, она предложила школьной комиссии «выработать правила периодического обмена книг между библиотеками, для чего каждая библиотека могла бы состоять из двух частей: постоянной (классическая литература) и переменной, различной в разных библиотеках»27.

В сентябре 1908 г. председатель Общества для распространения народного образования в г. Ростове и Ростовском уезде Ярославской губернии28 написал заявление в Ростовское уездное земское собрание с просьбой выделения денег на 1909 г. для Ростовской бесплатной народной библиотеки, которая перешла в его заведывание29. Очередное земское собрание 30 сентября 1908 г., рассмотрев просьбу, выделило обществу 120 руб. и избрало в его состав своего представителя в лице С.М. Леонтьева30.

29 сентября 1908 г. инспектор народных училищ 2-го участка Ярославской губернии В.С. Преображенский сделал доклад уездному земскому собранию «О положении дела народного образования», в котором сообщил об имеющихся 40 ученических библиотеках для внеклассного чтения при училищах в Ростовском уезде (среди них Ивановское на Лехти, Иванчищевское, Борисовское, Дарцовское, Мосейцевское, Николо-Горское, Новоселковское, Павловское, Барановское, Скнятиновское, Георгиевское на Лехти, Ильинско-Белынское, Воробыловское, Васильковское, Гусарниковское, Уткинское, Дуниловское, Захаровское, Денисовское, Петриловское и Рожновское), которые имели небольшие библиотечки по 20-30 книг31. В 1906 г. на их содержание было израсходовано 600 руб., выделенных Уездным комитетом попечительства о народной трезвости. Наряду с этим, по сведениям Преображенского, учительских библиотек не было ни в одном училище г. Ростова и его уезда.

26 июля 1910 г. земское собрание экстренной сессии заслушало доклад управы «По вопросу о школьных и народных библиотеках», в ходе которого было предложено увеличить количество народных и школьных библиотек в Ростовском уезде. Свою работу земство должно было организовывать в соответствии с постановлениями экстренного земского собрания от 6 марта 1910 г., согласно которым, в библиотечное дело в уезде должны входить школьные32, народные33 и библиотеки для учителей, большую помощь при этом должны были оказывать «6 передвижных библиотек»34. Важным шагом для этого должна быть организация школьных библиотек, которые бы имели специальный отдел для учителей в библиотеке земской управы35. Управа отметила, что открытие ученических библиотек не должно быть дорого для уездного земства, и было вполне бы достаточно 10 руб. для 1-комплктной школы, 15 руб. 2-комплектной и 20 руб. 3-комплектной. При имеющейся в уезде школьной сети затраты должны были составить 1160 руб. (780 руб. на 1-мплектные школы, 360 руб. 2-комплектные и 20 руб. 3-комплектные)36. Открытие народных библиотек потребует больших затрат, но их (по мнению управы) можно избежать, если проводить работу в этом направлении постепенно и «ограничиться открытием 5 библиотек в год»37. При первоначальной покупке книг для библиотеки их стоимость должна быть 100 руб., шкафа для их хранения 15 руб., другой мебели 15 руб. и за заведование учителю 20 руб. Таким образом, общие затраты на открытие одной библиотеки должны были составить 150 руб., а на 5 – 750 руб.38 Во время опроса учителей ими было предложено открыть библиотеки в следующих селениях уезда: Березниках, Онуфриеве, Ново-Павловском (Березниковская волость), Козохове, Вексицах (Воржская вол.), Семеновском, Ильинском-на-Белыни (Вощажниковская вол), Гарях, Алексеевском (Гарская вол.), Фрольцове, Дуброве (Дубровская вол.), Никольском-на- Горах, Зверинце, Поклонах (Зверинцевская вол.), Давыдове, Ивановском-на-Лехти, Введенском (Ивановской вол.), Чанникове, Ивашеве (Ивашевской вол.), Ширяеве (Ильинской вол.), Заозерье, Григорове, Еремейцеве, Караше, Павловском (Карашской вол.), Мосейцеве, Тимофеевке (Нажеровской вол.), Рославлеве, Краснораменье, Фатьянове (Новоселко-Пеньковской вол.), Осоеве (Перовской вол), Макарове (Приимковской вол.), Татищевом Погосте (Савинской вол.), Сулости, Николо-Перевозе (Сулостской вол.), Никонове (Угодической вол.), Краснове, Дунилове, Поддыбье (Шулецкой вол.), Иванчищеве (Щадневской вол.), Веригине, Щеникове, Никольском у Иисусова Креста, Рожнове (Щениковской вол.)39. Представляя доклад вниманию собрания, управа предложила открыть народные библиотеки в 6 населенных пунктах: Ивановском-на- Лехти, Березниках, Фрольцове, Гарях, Макарове и Никонове, отметив при этом, что в ее распоряжении имеются 500 руб. и 300 руб. получены для этой цели от губернского земства40.

29 сентября 1911 г. управа представила на рассмотрение очередного собрания доклад об ассигнованиях 300 руб. по смете 1911 г. на выписку периодических изданий для учителей земских школ41 Ростовского уезда, в котором просила собрание исключить сумму в 300 руб. как не удовлетворяющую «даже самым скоромным требованиям к приобретению периодических изданий, или же дополнить означенную сумму до 750 руб. т.е. по расчету 5 руб. на каждого учащего»42. Однако, собрание не согласилось с предложением управы и «уничтожило эту ассигновку и участие в выписке периодических изданий опять, как и до 1900 г., всецело оказались предоставленными самим себе»43.

Первые денежные отчисления в сумме 1000 руб. были включены в смету 1911 г. на библиотеки при земских школах (ученические) на покупку книг, но использовались лишь в 1912 г.44 До этого времени книги для внеклассного чтения приобретались в небольшом количестве, отчего около 68 школ, вообще, не имели книг и только в отдельных ученических библиотеках было всего несколько изданий. По сведениям управы, в 1912 г. из всех 114 школ уезда только 15 имели небольшие библиотеки, из которых каждая имела не менее 30 книг45. При этом, частично потребность сельских школ в книгах удовлетворялась за счет передвижных ученических библиотек46, находящихся в ведении инспекции народных училищ. В 1912 г. положение по обеспечению школьных библиотек изменилось, для чего 17 октября 1912 г. школьной комиссией47 были составлены списки изданий для всех школьных библиотек уезда и к началу 1913 г. каждая из 114 земских школ уже имела свою библиотеку с общим количеством книг от 120 до 140 в каждой (на сумму от 12 руб. 50 коп. до 20 руб. 80 коп.), а затраты на покупку составили 2000 руб., оставшихся от ассигнований с 1911 и 1912 гг.48

30 августа 1912 г. Н.И. Поспелов (инспектор 2-го участка народных училищ Ярославской губернии) в письме за № 950 предложил ростовскому уездному училищному совету «учредить учительские библиотеки в центральных пунктах уезда», отметив, что на средства казны в 1911-1912 гг. были открыты 4 библиотеки для учителей в с. Ильинское-Хованское, Ивановское-на-Лехти, Караше и д. Березники, имеющие по 50 книг каждая49. Учитывая материальные трудности библиотек и потребность в новых книгах, он предложил совету возбудить ходатайство перед уездным земством о ежегодном выделении 4 библиотекам по 100 руб. каждой.

На очередном земском собрании 10 ноября 1912 г. управа сообщила о подготовленных совместно со школьной комиссией списках книг, необходимых для учительских библиотек уезда с учетом принципа различия библиотек: школьная, районная и центральная. Для школьных библиотек в список были включены пособия по чтению, письму и арифметике, пособия для школ с 4-годичным сроком обучении, районных – книги не только методического, справочного и иллюстративного характера, но и научного, общеобразовательного содержания. В центральную учительскую библиотеку при управе – классические научные книги (Варминг, Клейн, Ферворн, Мечников, Гетчисон, Кизеветтер), методического характера, а также все интересные по резенциям и объявлениям в печати50. Общая стоимость книг, по мнению управы, должна быть около 2100 руб., из которых 114 руб. выделялось центральной библиотеке51. Собрание согласилась с докладом Поспелова и обязало управу ходатайствовать перед губернским собранием о выделении денежных средств училищному совету.

За 1911-1912 гг. земством было открыто 6 народных библиотек: Березниковская, Гарская, Ивановская-на-Лехти, Макаровская, Никоновская и Фрольцовская52, а в 1914 г. Осоевская библиотека при земской школе (разрешение губернатора № 3466 от 8 мая 1914 г.)53.

Очередному уездному земскому собранию 27 октября 1913 г. управа доложила об учреждении и организации в этом году районных музеев наглядных пособий. Она сообщила, что порядок снабжения школ наглядными пособиями был разработан в управе и рассмотрен школьной комиссией 17 октября 1912 г., а потом одобрен земским собранием 7 ноября 1912 г.54 На школьной комиссии была также одобрена сеть школьных районов и определено общее для нее количество музеев с пособиями и книгами для ученических библиотек. Однако, по мнению управы, такое количество музеев было не достаточно, поэтому, чтобы предоставить возможность всем школам пользоваться пособиями, управа составила новую районную сеть (добавив 4 музея), которая и была одобрена на школьной комиссии 27 февраля 1913 г.55 На этой комиссии были выработаны также правила пользования пособиями и книгами в районных музеях и библиотеках. Наряду с этим, управа доложила и о народных чтениях, проводившихся учителями, агрономами и духовенством. В 1912-1913 учебном году их было проведено 133 в 27 школах уезда. В большинстве случаев они проводились с демонстрацией картин при помощи волшебного фонаря, а число слушателей на них было от 25 до 300 человек. Темы чтений были литературного, духовно-нравственного, исторического, географического, естественно-исторического содержания. Докладывая собранию об ученических библиотеках в земских школах, управа отметила, что на 1913-1914 учебный год уездным земством выделено 1000 руб., при этом школьная сеть увеличилась и к 27 октября 1913 г. составляла 177 комплектов, тогда как на 1 сентября 1910 г. было всего 126 школьных комплектов и каждый комплект имел 8 руб.56 Учитывая, что в 1913 г. в уезде было 1-комплектных 58, 2-комплектных 49 и 3-комплектных 7 школ, управа предложила собранию увеличить денежные отчисления на школьные библиотеки из расчета 10 руб. на 1-комплектную, 15 руб. 2-комплектную и 20 руб. на 3-комплектную школы (в среднем 8 руб. 22 коп. на комплект), а всего 1455 руб., вместо 1000 руб.57 Собрание согласилось с предложением управы и постановило: «Ассигновать на 1914 год на пополнение ученических библиотек 1455 рублей, внеся означенную ассигновку в смету»58. Наряду с этим, управа снова подняла вопрос о выдаче денег на выписку периодических изданий для учителей, которые ранее были отменены земским собранием. Признавая выписку периодических изданий (педагогического и общелитературного содержания) необходимой для развития школьного и внешкольного образования, управа предложила выделить деньги не самим учителям, а районным музеям по 40 руб. на каждый, а всего 600 руб.59 Собрание одобрило это предложение и выделило районным музеям-библиотекам предложенную управой сумму. Одновременно управа просила выделить ежегодное «жалование» заведующим 15 районных музеев-библиотек (Архангельский, Березниковский, Борисоглебский, Вексицкий, Ивановский-на-Лехти, Ильинско-Хованский, Кресто-Иисусовский, Макаровский, Мосейцевский, Петровский, Ростовский60, Угодический, Фатьяновский, Фрольцовский и Хлебницкий) в сумме 25 руб. на музей61, а всего 375 руб.62, и нашла одобрение со стороны земского собрания. Помимо этого, управа доложила собранию о новых правилах субсидирования губернским земством народных библиотек.

Согласно журнальному заседанию уездной управы от 26 февраля 1915 г., она заслушала доклад заведующего отделом народного образования Ф.О. Жарова о выписке книг для пополнения 6 библиотек, открытых в 1911-1912 гг., а также 5, открытых в 1914-1915 гг. (Васильковской, Осоевской, Карашской, Шугорской и Ляховской). Жаров приложил к докладу списки необходимой литературы, согласно которым общая стоимость книг составляла около 1070 руб.63 Управа одобрила списки книг для этих библиотек, а 12 ноября 1915 г. доложила об этом очередному земскому собранию. Собрание поддержало предложение управы и назначило 12 земским библиотекам (Васильковская, Карашская, Ляховская, Осоевская, Шугорская, Березниковская, Гарская, Ивановская-на-Лехти, Макаровская, Никоновская, Фрольцовская и Скнятиновская64) ежегодное пособие в сумме 50 руб. в год и решило помогать другим библиотекам, выделяя по 100 руб. единовременного пособия на их открытие65. В этот день управа доложила собранию и о выписке детских журналов для школ (по опыту детского отдела Васильковской народной библиотеки) и просила выделить для этого 100 руб., чтобы купить по одному журналу на каждый из 15 школьных районов66. Собрание согласилось с предложением управы и постановило: «Ассигновать на выписку детских журналов 100 руб.»67. В августе 1915 г. на губернском библиотечном совещании было заявлено о неудовлетворительном положении библиотек, находящихся в ведении Комитета попечительства о народной трезвости68, в связи с чем было предложено уездным земствам Ярославской губ. обратиться к этим библиотекам с просьбой перехода их в ведение земства. Земское собрание 12 ноября 1915 г. уполномочило управу обратиться к Комитету попечительства о народной трезвости с предложением о передаче его библиотек в ведение уездного земства69.

Очередное земское собрание 12 ноября 1916 г. слушало доклад управы о народных чтениях70, где было отмечено, что существенным препятствием для развития чтений в уезде является небольшое количество волшебных фонарей и ламп. В связи с этим (по мнению управы), необходимо было приобрести еще 75 волшебных фонарей со спиртокалильными лампами, из которых в текущем учебном году 25, для тех школьных районов71, где имеется потребность населения в народных чтениях72. Поскольку один фонарь со спиртокалильной лампой стоил 100 руб., то было необходимо выделить деньги в сумме 2500 руб. Кроме ламп нужны были и световые картины, которые должны были находиться в центральном складе картин при земской управе, а также в каждом школьном районе уезда. По сведениям управы, в начале 1916 г. закуплено 9 серий, содержащих 171 картину, что (с имеющимися в наличии) составило 766 картин, а для нормального обеспечения ими всех школьных районов необходимо было еще 2000 картин на сумму 3000 руб. (по ценам начала 1916 г.)73. Наряду с этим, имелась потребность в пособиях для лекторов, стоимость которых составляла около 700 руб. Всего же для правильной организации народных чтений был «необходим на 1917-й год кредит в 6700 рублей»74. Учитывая возможности уездного земства, управа предложила собранию ассигновать на народные чтения в 1917 г. 1700 руб., а остальные 5000 руб. попросить у Министерства народного просвещения, на основании его циркуляра от 19 января 1916 г. за № 349, в котором Министерство обещало «самую широкую помощь … на нужды внешкольного образования»75. В ходе обсуждения доклада гласный А.А. Титов заявил, что он придает большое значение делу внешкольного образования, в котором видит средство поднятия культурного уровня населения. Собрание согласилось с предложением управы и своим постановлением выделило на 1917 г. из средств уездного земства 1700 руб., а также уполномочило управу ходатайствовать перед Министерством народного просвещения о выделении Ростовскому земству 5000 руб. на народные чтения76. Вниманию собрания был также представлен доклад управы о библиотечном совещании (отношение № 4047 губернской земской управы от 26 мая 1916 г.), в котором управа, ссылаясь на предложения губернского земства, предложила ежегодно проводить совещания по библиотечному делу и ассигновать на созыв библиотечного совещания в 1917 г. при земской управе 200 руб.77 Собрание согласилось с этим предложением.

На очередном земском собрании 13 ноября 1916 г. был заслушан доклад управы об увеличении ассигнований народному образованию в связи с возникшей в стране «дороговизной». Управа сообщала об обсуждении этого вопроса на проходивших в управе совещаниях 14 и 30 августа, 27 сентября и 21-22 октября 1916 г. Так, по имеющимся сведениям, классная мебель к ноябрю 1916 г. подорожала почти на 300% (с 4 руб. 50 коп. до 15 руб. за парту), книги для учительских и ученических библиотек на 10%, их переплеты на 100-200%, периодические издания для центральной библиотеки на 25%, наглядные пособия для центрального и районных музеев на 100 %, депозитивы для народных чтений на 50-60%78. В связи с этим, управа предложила собранию увеличить денежные средства на 1917 г. на учительские библиотеки в уезде с 1000 до 1200 руб., на центральный музей при управе с 300 до 400 руб., на центральную библиотеку при управе с 400 до 500 руб., на выписку журналов для учителей с 600 до 700 руб., на наглядные пособия от 1500 до 2000 руб. Собрание согласилось с докладом управы и постановило: « … В связи с вздорожанием, увеличения одобрить, признав их вызываемыми действительными потребностями …»79.

19 февраля 1917 г. на чрезвычайном уездном земском собрании управа вновь обратилась с предложением увеличить денежные начисления школьным и учительским библиотекам, т.к. «ассигновка … увеличена на 1917-й год всего лишь на 200 рублей, что совершенно не покрывает разницы в ценах на книги и переплеты нынешнего и довоенного времени»80. В связи с этим, управа просила увеличения суммы расходов на ученические и учительские библиотеки, из которых ученическим библиотекам должно было выделяться из расчета по 10 руб. на каждый школьный комплект, а учительским по 100 руб. на каждую районную учительскую библиотеку. Из-за отсутствия денег она предложила обратиться в Министерство с просьбой о выделении для этой цели единовременного «пособия» Ростовскому земству. Уездное собрание одобрило предложения управы и постановило: «Уполномочить управу возбудить ходатайство перед Министерством народного просвещения о назначении Ростовскому земству пособия: а) на ученические библиотеки в размере 1950 руб., б) учительские (педагогические) 1500 руб.»81. Обсуждению собрания был также представлен доклад управы об увеличении денежных средств, выделяемых для школьных, районных и центрального музеев Ростовского земства. По сведениям управы, уездным земством выделялись деньги на наглядные пособия в сумме от 10 до 15 руб. на каждый школьный комплект, 4-7 руб. на районный и 50-80 руб. на центральный музеи. Однако, Ярославское, Московское, Васильковское, Евпаторское, Ахтырское и Одесское земства тратят от 20 до 40 руб. на каждый школьный комплект и большие, чем Ростовское земство, суммы на районные и центральный музеи82. В связи с этим, управа не смогла надлежащим образом оборудовать пришкольные и районные музеи наглядных пособий, где общая стоимость пришкольного музея составляла 60-75 руб. и районного около 250 руб. В то же время, в ряде других земств (Харьковское, Московское, Бердянское, Елизаветградское) стоимость каждого из школьных музеев составляла от 100 до 300 руб., а районных от 500 до 1000 руб. (Харьковское, Оханское, Новоузенское, Епифанское, Макарьевское, Осинское, Красноуфимское, Екатеринославское)83. Учитывая эти обстоятельства, управа предлагала собранию выделить на пришкольные музеи уезда 1950 руб. (по 10 руб. на комплект), 1500 руб. на районные музеи (100 руб. на музей) и 600 руб. на центральный музей при уездной управе84. Одновременно управа предлагала собранию обратиться с просьбой в Министерство о выделении уездному земству 1000 руб. на открытие 2 районных музеев (образовав два новых школьных района) в с. Сулость для Сулостской, Борисовской, Стрельской, Сельцевской, Васильковской, Николоперевозской школ и в с. Караш для Карашской, Аксеновской, Еремейцевской, Григоровской и Сильницкой школ85. Управа предложила ходатайствовать перед Министерством народного просвещения о выделении уездному земству единовременной суммы в размере 5000 руб. для приобретения наглядных пособий для школьных, районных и центрального музеев, что и было одобрено собранием86.

На очередном собрании 19 декабря 1917 г. управа сделала доклад, в котором сообщила о 2-летнем положительном опыте выписывания детских журналов для ученических библиотек. Из его следовало, что с 1915 г. по 1917 г. уездное земство увеличило на эти нужды денежные средства от 100 руб. (выписывался 1 журнал) до 305 руб. (на 6 журналов)87. В связи с увеличением на 1918 г. выписки периодических изданий, управа предложила собранию выделить деньги в сумме 600 руб. в год и нашла одобрение собрания88. Наряду с этим, было предложено увеличить количество районных музеев в связи с присоединением к существующей школьной сети уезда (114 земских школ) 84-х (1-комплектных) церковно-приходских школ, от чего произошло увеличение нагрузки на районные музеи и вместо 7,6 школы и 13 комплектов на 1 музей (ранее) получилось 13 школ и 19 комплектов89. Поэтому управа предложила увеличить количество районных музеев на 7 единиц и выделить на их открытие 5390 руб., из них 3000 руб. выделены Министерством народного просвещения в 1917 г., а 2390 руб. из средств уездного земства на пополнение существующих музеев90. Собрание согласилось с управой и разрешило ей израсходовать 5390 руб. на указанные в докладе нужды. Помимо этого, управа сделала доклад о народных чтениях, в котором отметила интерес жителей Ростовской земли (в условиях военного времени) к жизни других народов, в т.ч. союзн

Вопросы истории Борисоглебских слобод и крестьянских промыслов в современной историографии оставались практически вне сферы изучения. Данная работа является перовой попыткой восполнить этот пробел.

Но прежде чем приступить к описанию и оценке промышленности и промыслов в Борисоглебской волости, необходимо дать её краткую характеристику. Эта информация содержится в трудах ростовского краеведа А.А. Титова; его работы являются прекрасным базовым материалом для написания данной темы.

Борисоглебская волость (с центром в с. Борисоглебских слободах) располагалась в западной части Ростовского уезда. С севера она граничила с Вощажниковской, с востока – Саввинской и Шулецкой, с юга – Березниковской, с запада – Ивановской волостями. Площадь её равнялась 12 291 десятине, что в переводе в метрическую систему мер составляет около 17 тысяч 822 га. Борисоглебская волость объединяла 40 сел и деревень с населением 6,5 тысяч человек1.

Борисоглебская волость, будучи расположенной на возвышенности по сравнению с волостями, занимавшими территорию котловины озера Неро (напр., Поречская и Сулостская волости, богатые почвами, насыщенными сапропелем), имела почвы менее плодородные – песок и суглинок. Оттого главную роль в посеве зерновых культур играли рожь и ячмень. Пшеницу сеяли в очень незначительных размерах. По воспоминаниям старожила Борисоглебских слобод Б.П. Широкова, среди борисоглебских крестьян было распространено выражение: «посеяли платочек пшеницы», т.е. очень небольшую часть от своего надела2.

В виду сравнительно высокой плотности населения у крестьян Борисоглебской волости были небольшие наделы земли. Самые низкие наблюдались в Протасьеве, Спас – Подгорье (2,5 десятины), самые высокие (до 6 десятин) – в сёлах Павлове и Андреевском на Лиге3.

Эти два фактора (а именно, отсутствие плодородных почв и малые наделы) не позволяли Борисоглебским крестьянам жить исключительно сельскохозяйственными заработками. Редкий год крестьянин получал со своего надела достаточное количество хлеба. Обычно зерно приходилось покупать в низовых губерниях (главным образом в Нижегородской)4.

Всё это послужило причиной существования различных промыслов. В Борисоглебской волости крестьяне занимались изготовлением кожаной обуви (д. Старово-Подборное), выделкой и дублением овчин (д. Дятьково), изготовлением валяной обуви (с. Павлово и Борисоглебские слободы), изготовлением колёс, телег, саней (Хаурово, Спас-Подгорье, Борисоглебские слободы), изготовлением ткацких станков – «кросён» – с. Андреевское на Лиге и различных сельскохозяйственных орудий – граблей, косуль, плугов, борон и т п. (д. Коскино, Борисоглебские слободы, Старово-Подборное)5. В селе Сабурове, например, был распространён довольно необычный «морный промысел». Сабуровские крестьяне топили в реке Устье вековые дубы, а затем морёный дуб продавали с огромной выгодой для себя. Известно, что один из таких дубов в кон. XIX в. был продан настоятелю Борисо-Глебского монастыря архимандриту Евангелу, который передал его в Ростовский музей церковных древностей для реставрационных работ6. Известно также о существовании в Борисоглебских слободах войлочной мастерской, принадлежащей крестьянину Николаю Ивановичу Чеснову, где войлок производился ручным способом. Разрешение на постройку этой мастерской от Ярославского Губернского правления было получено в августе 1899 г.: «к устройству войлочной мастерской препятствий со стороны полиции не встречается, но при условии, что шерсть не мочилась бы и не промывалась в реке». Деревянное строение для мастерской было устроено в слободе Плотине (?) в 4 метрах от реки Устье7.

У А.А. Титова есть сведения о существовании в Борисоглебских слободах иконописной мастерской8, это, казалось бы, должно определяться близостью Борисо-Глебского монастыря. Однако Борисо-Глебский монастырь имел давнюю традицию привлечения вязниковских9 и ростовских мастеров. Приходорасходные книги монастыря кон. XIX – нач. ХХ вв. показывают, что все работы в обители, не только крупные, но и незначительные, например, реставрация икон и починка окладов, выполнялись приезжими из разных городов посадскими иконописцами10. Поэтому иконописная мастерская в Борисоглебских слободах была, скорее всего, ориентирована на написание дешёвых икон, восполняющих потребности бедного крестьянского населения.

Нельзя сказать, что промыслы в Борисоглебской волости были развиты. Продукция производилась по мере надобности и сбывалась в небольших количествах на местах, реже на базарах в Ростове и в крупных сёлах Ростовского уезда: Вощажникове, Давыдове, Борисоглебских слободах.

Если говорить о художественном уровне производимой кустарями продукции, то он также был невысок. Продукция имела чисто утилитарное значение, (хотя утилитарность, т.е. её практическое применение в быту, являлось одним из главных принципов народного искусства). Состоянием народных промыслов были обеспокоены ценители и собиратели народного декоративно-прикладного искусства. Ими в кон. XIX – нач. XX вв. в Санкт – Петербурге было создано «Общество для развития прикладного художества в России»», которое ставило своей целью выводить его из «рутинного производства, лишённого всякой художественной формы» и содействовать именно тем видам кустарной деятельности, «кои подчиняются художественному улучшению: резьба по дереву, работа из капа, древесного корня, из бересты, рога, из кости, из обожжённой глины, вышивание по холсту».

На местах, по волостям и уездам общество обратилось к тем лицам (с целью посредничества), которые были знакомы с местным кустарным производством. Эти доверенные лица должны были разыскивать кустарей, отбирать среди них лучших мастеров, заказывать им изделия, давая готовые художественные образцы, платить за них, «сообразуясь с местными ценами».28 Несмотря на то, что деятельность этого общества особых плодов не принесла (во всяком случае в нашем крае), однако, идеи этого общества могли бы быть востребованы в наши дни, когда всерьёз задумываются о возрождении народных промыслов и ремёсел.

Избыток рабочей силы привёл к такому значительному явлению как отходничество, которое в Борисоглебской волости составляло неизбежную необходимость. В некоторых селениях волости на заработки в города уходило почти всё мужское население. Как показывает статистика, в отходе ежегодно значилось до 1,5 тыс. борисоглебских крестьян11. Нанимались, главным образом, на сельскохозяйственные работы подсобными работниками, садоводами и огородниками, реже – в личное услужение (прислуга, кухарки, няньки). Очень большой процент крестьян уходил для самостоятельной торговой деятельности, а также для работы в трактирах и питейных заведениях. Отхожий промысел давал доход вдвое больший, чем земля12.

Благоприятные для выращивания льна климат и почвы позволяли борисоглебским крестьянам заниматься льноводством. В большинстве случаев лён выращивался крестьянами для нужд собственного хозяйства, но некоторые селения занимались выращиванием и возделыванием льна в более широких размерах с целью продажи.

В Борисоглебской волости лён сеяли повсеместно, он, наряду с картофелем и рожью, был главной сельскохозяйственной культурой. Его высевали в начале лета, 3 июня, в праздник святого равноапостольного царя Константина и христолюбивой матери его Елены.

Из семян льна производили необыкновенно вкусное и полезное льняное масло, ценнейший продукт, считающийся эликсиром молодости, содержащий большой процент линоленовой кислоты, необходимой для нормальной жизнедеятельности организма. Почти в каждой деревне были свои ветряные маслобойные заводы, или водяные мельницы с толчейными и маслобойными заводами. Например, только в деревне Акулово было три завода, каждый производил масла до 100 пудов в год. Заводы работали не круглый год, а от 2 до 5 месяцев в году. Принадлежали они крестьянам Масленниковым Фёдору Николаевичу, Ивану Семёновичу и Александру Павловичу. Наёмный труд на этих заводах практически не использовался.

Сами заводы были весьма примитивными: «амбар бревенчатый без пола, крытый тёсом 11,4 кв. саженей, шатёр (навес) 4-х гранный из тёса». Оборудование также было немудрёным: махи длиной 16 аршин 2 шт., вал горизонтальный, колесо кулачное, колесо цевочное, вал вертикальный, толчея с 11 пестами, пресс в два колота, затвор с одним бегуном, жаровня с чугунной сковородою, печь кирпичная»13. Сбывалось масло в окрестных селениях. В старину в огромном количестве скупал льняное масло у крестьян для строительных работ Борисо-Глебский монастырь. К примеру, в приходорасходной книге монастыря за 1811 г., записано: «Куплено у крестьянина деревни Шипино Николая Горбунова для крашения крыш на Сретенской церкви с папертями, на 5 башнях и на оградной стене масла постного 30 пудов за 210 рублей»14.

В особенности много свозилось масла на ярмарку в Борисоглебские слободы в престольный праздник святых Бориса и Глеба, с 30 апреля по 3 мая по ст. стилю. Борисоглебская ярмарка была одной из самых богатых сельских ярмарок в Ярославской губернии, товарооборот её составлял 100 000 руб.15 На ярмарку съезжались купцы из Ростова, Переславля, Ярославля торговать «сукнами, парчой, тафтами, ситцами, выбойками лентами и часами, разной затрапезной красной и белой бумагой (бумага, изготовленная на заводе Затрапезновых в Ярославле. – С.Л.), кольцами, серьгами, мехами и разным щепетильным товаром (щепетильный – нарядный, щёгольский)»16.

Крестьяне же свозили на ярмарку в немалом количестве «масла коровьего и льняного, холста и пряжи, пригоняли коров и лошадей»17. За холстом приезжали даже из столиц. В особенности, это стало возможным после указов 1715 и 1718 гг. Петра I, узаконивших изготовление крестьянами полотна, которое в большом количестве скупалось и шло на продажу в Петербург и за границу. Однако в нач. XX в. на рынке появились дешевые бумажные фабричные ткани, которые вытеснили домотканые льняные полотна, и крестьянам стало выгоднее продавать необработанный лён.

Большую роль в развитии промышленности играла река Устье, которая была в некоторых местах достаточно глубока и служила двигательной силой находящимся на ней мельницам. Известно, что в самих Борисоглебских слободах на Устье стояла водяная мельница, принадлежащая обществу крестьян Борисоглебских слобод18. С незапамятных времён существовала мельница, принадлежащая Борисоглебскому монастырю в д. Акулово (или, как более правильно, Акылово). Из имеющихся документов известно, что в кон. XVIII – нач. XIX в. монастырь вынужден был сдавать акуловскую мельницу в аренду с публичных торгов. В сер. XIX в. долгое время арендатором мельницы был крестьянин, вольный хлебопашец Осип Васильевич Шишкин из д. Былягино Ярославского уезда, последним же её арендодержателем в нач. XX в. был крестьянин д. Опальнево Иван Ефимович Чалов; арендная плата к тому времени составляла 685 рублей в год19.

Мукомольная мельница представляла собой плотину по обеим сторонам реки Устье «о шести поставах» с маслобойным и толчейным заводом; имела три вала водяных и два вала сухих. Рядом с мельницей на площади 1560 кв. саженей располагались амбары, жилой дом арендатора и изба для приезжающих помольщиков. Плотина имела шлюзы, возвышение воды достигало 9 четвертей20.

Наличие залежей песчаной глины в районе д. Опальнево позволило наладить здесь производство кирпича. К нач. ХХ века в Опальневе действовали три небольших кирпичных завода, использовавших наёмный труд: завод Петра Васильевича Столярова (построен в 1905 г.) мощностью до 10000 кирпичей в год, завод Константина Борисовича Чалова, основанный в 1900 г. и «существующий издавна» кирпичный завод Чалова Алексея Федоровича производством до 15 000 шт. кирпича в год. Заводы эти были небольшими (работали по 3-4 месяца в году) и имели самое примитивное оборудование. Вот описание одного из таких заводов: «оборудование: печь для обжига кирпича, станок столовый – подняточный, тачка, два ведра, лопата»21. Известно, что занимался производством кирпича и изразцовый завод Красавиных в д. Сытино. (Находящаяся в непосредственной близости от Борисоглебских слобод, в 3-х верстах, д. Сытино входила в состав Вощажниковской волости).

Сбывался кирпич крестьянам близлежащих селений, известно также, что большое количество кирпича в кон. XIX – нач. ХХ века закупал Борисоглебский монастырь, ведший строительство торговых лавок на базарной площади у северной стены, а также ремонтные работы внутри монастыря.

О больших закупках кирпича известно из монастырских приходорасходных книг: «плачено в мае 1895 года д. Опальнево крестьянину Ивану Ефимовичу Чалову за 10 000 штук стенного кирпича 85 рублей 41 копейку с уступкою монастырю 29 копеек», или « плачено д. Сотина крестьянину Фёдору Васильевичу Красавину за 7 300 кирпичей по цене 13 рублей за 1000 штук»22.

Особо следует сказать о выращивании картофеля. Благодаря благоприятным почвенным условиям крестьяне получали высокие урожаи (сам – 3, а иногда и сам – 7). В Борисоглебской волости картофель считался главным источником дохода, почти каждое крестьянское хозяйство картофель перерабатывало в крахмал, им питались, поскольку хлеба не хватало, а излишки продавали. В то время извлечение крахмала из картофеля было очень низким – 48-50%, значительное количество крахмала оставалось в мезге из-за слишком крупного помола клубней, картофель расходовался очень неэкономно.

На основе богатой сырьевой базы, и, имея хороший сбыт крахмала, в кон. XIX – нач. ХХ вв. в Борисоглебской волости возникает ряд заводиков по переработке сырого картофеля. Вся их продукция уходила на цикорную фабрику и паточный завод купца Селиванова в Ростове, где было налажено производство патоки и саго – (искусственного, натуральная крупа «саго» получается из зёрен крахмала ствола саговой пальмы) – крахмалистое вещество, чрезвычайно питательное и легко усваиваемое. В то время патока и саго играли очень важную роль как сахаристые вещества, поскольку в России тогда очень мало вырабатывалось сахара из сахарной свёклы, главным образом из привозного сахарного тростника; недостатки сахара и покрывала патока.

В Борисоглебской волости на нач. ХХ в. картофеле-тёрочных заводов насчитывалось не менее 10, наиболее крупные и известные на сегодняшний день: два завода купца Селиванова в Борисоглебских слободах, один в Борке около Селища (сгорел перед революцией), второй был построен на площади, где в настоящее время находится баня; картофеле-тёрочный завод крестьянина Борисоглебских слобод Михаила Ивановича Бесчастнова; у крестьянина д. Опальнево М.Е. Чалова было 4 завода – Шулецкий, Вёртловский, Акуловский, Хауровский (сгорел после 1917 г., на нём была установлена даже паровая машина мощностью 35 л. сил). В Борисоглебских слободах работал завод, принадлежащий графине С.В. Паниной и её матери А.С. Петрункевич (арендатор – ростовский мещанин Шашкин)23.

Чтобы представить какими были эти заводы, их мощность и количество вырабатываемой продукции, уместно привести описание завода «Товарищества Р.Ф. Шредер и А.И. Чалова», построенного в 1900 г. Этот завод считался одним из передовых в отношении оборудования. Он располагался при с. Шульце и при речке Шуле. «Двигательная сила завода – локомобиль – паровая движущая машина, остающаяся на месте. Завод работает 4 месяца в году с конца августа до декабря по 11 часов в день. Количество рабочих 6-8 мужчин из местных крестьян. Количество перерабатываемого сырья – 2939 четвертей на 6168 рублей серебром. Помещение завода без фундамента, стены деревянные с каменными столбами, кровля железная. Перечень машин: локомобиль стоимостью 4085 р., 1 тёрка, 2 насоса, 1 сотрясательное сито, 6 мешалок, 1 насос для воды и принадлежащие к ним приводы»24. Как правило, ставились такие заводы у реки, что приводило к её загрязнению сточными заводскими водами, отчего Ярославскому Губернскому Правлению в 1899 – 1901 гг. пришлось обязать владельцев и арендаторов заводов сделать хотя бы примитивные очистные сооружения. С этой целью работала губернская комиссия, которая на местах производила осмотры заводов, высказывала замечания и давала рекомендации.

Вот одно из прошений о разрешении производства работ на картофеле-тёрочном заводе от М.И. Бесчастнова: «Много лет в Борисоглебских слободах на реке Устье существует мой тёрочный завод, причём всё время не требовалось особых приспособлений для спуска грязных заводских вод. Ныне же господином приставом 3 стана обязан я подпискою все грязные воды удалять, чтобы они не попадали в реку, и сделать орошение поля и луга. Такой луг, удобный для спуска токовых вод имеется взади моей усадьбы и завода. С целью спуска вод для орошения, я намерен прорыть, далеко минуя берег р. Устья, через свою надворную усадьбу канаву с несколькими ямами… Прошу разрешить мне устройство орошения луга грязными и соковыми водами упомянутым способом»25.

Вся промышленность волости в нач. ХХ в. перерабатывала до 6 тысяч тонн картофеля за год, однако товарного картофеля были излишки. В 1914 г. в Борисоглебских слободах был построен ещё один крахмальный завод (существует и ныне). На этот раз организатором его стало общество крестьян середняков, во главе общества стоял крестьянин А.А. Нарядчиков. Общество хотело построить завод конечной переработки картофеля, т.е. вырабатывать сухой крахмал. Об истории возникновения этого предприятия подробно рассказал в своих воспоминаниях главный инженер Николай Александрович Чудинов, работавший на заводе с 1925 года.

Общество получило от земства в 1913 г. ссуду в 60 тысяч рублей, которую уже сумели погасить в 1916 г. «Строили завод инженер Поярков и техник Андруцкий. Поярков сделал заказ на крахмальное оборудование в Германии, что и было доставлено (две обезвоживающих центрифуги, экстрактор, сушильный аппарат Эмиль – Пассбург). Поярков деньги не перевёл, так как началась империалистическая война с Германией, деньги, как говорят, положил себе в карман»26.

Завод был пущен в 1914 г., сразу же началась конкуренция за сырьё с купцом Селивановым, (он принимал картофель по 80 копеек за четверть (т.е. 2,5 мешка), а общество решило принимать по 90 копеек), которую завод успешно выдержал. К 1917 г. крахмальный завод в Борисоглебских слободах был самым крупным промышленным предприятием в Борисоглебской волости.

Необходимо отметить, что в нач. ХХ в. различных форм кооперация была естественной потребностью крестьянского населения. Так, в с. Андреевском на Лиге в нач. ХХ в. существовали две кооперативные организации: общество потребителей и кредитное товарищество, которые удовлетворяли, главным образом, нужды крестьян по сбыту сельскохозяйственной продукции27.

Итак, давая обзор имеющихся у нас документов, можно сделать следующие выводы: Борисоглебская волость, по сравнению с другими волостями Ростовского уезда, была менее развита в экономическом отношении, всё-таки торговля была преобладающей сферой деятельности для Борисоглебских крестьян. Кустарные промыслы были неразвиты, а промышленность волости была представлена несколькими примитивными картофеле-тёрочными заводами.

Этот материал может быть заявлен только лишь как обоснование к серьёзному многолетнему исследованию. Можно в дальнейшем расширить рамки темы до границ современного Борисоглебского района. Изучение документов в Ростовском филиале ГАЯО позволит представить тему более широко и обобщенно.

  1. Титов А.А. Историко-статистическое и этнографическое описание Ростовского уезда, М., 1885.
  2. Воспоминания Б.П. Широкова (1918 г.р.). Борисоглебский музей, тетрадь 310 – 30, л. 7об.
  3. Анкетные листы об отхожих промыслах в Борисоглебской волости, 1894 год. РФ ГАЯО. Ф. 485. Оп. 4. Д. 2374.
  4. РФ ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 178.
  5. Титов А.А. Сведения о кустарных промыслах по Ростовскому уезду Ярославской губернии, собранные и составленные в 1878 г.
  6. РФ ГАЯО. Ф. 582. Оп. 1. Д. 260. Исторический очерк и описание храма Успения Божией Матери в с. Сабурово.
  7. РФ ГАЯО. Ф. 80. Оп. 1. Д. 1453.
  8. Титов А.А. Сведения о кустарных промыслах по Ростовскому уезду Ярославской губернии, собранные и составленные в 1878 г.
  9. Синодик Борисоглебского монастыря 1642-1645 г. Борисоглебский филиал ГМЗ «Ростовский кремль», фонд РК – 2 КП – 34295.
  10. РФ ГАЯО. Ф. 245. Оп. 1. Д. 257. Приходорасходная книга Борисоглебского монастыря за 1895 г.
  11. Анкетные листы об отхожих промыслах в Борисоглебской волости, 1894 год. РФ ГАЯО. Ф. 485. Оп. 4. Д. 2374.
  12. Критский П. Наш край. Цит. по: литературно-исторический журнал «Русь», №3, 1998г., с. 62.
  13. РФ ГАЯО. Ф. 642. Оп. 1. Д. 1 описание и оценка фабрик и заводов в Борисоглебской волости в 1912 году.
  14. РФ ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 4536. Приходорасходные книги Борисоглебского монастыря за 1811 год.
  15. РФ ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 178. Ведомость, учинённая в Ростовском земском суде 1801 г.
  16. Там же.
  17. Там же.
  18. РФ ГАЯО. Ф. 485. Оп. 1. Д. 2323. План мукомольной мельницы в Борисоглебских слободах.
  19. РФ ГАЯО. Ф. 230. Оп. 5. Д. 4889. Ведомость об имуществах монастырей, приносящих доход.1917 г.
  20. РФ ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 13434. О сдаче в аренду Акуловской мельницы, 1837 г.
  21. РФ ГАЯО. Ф. 642. Оп.1. Д. 1. Описание и оценка фабрик и заводов в Борисоглебской волости в 1912 году.
  22. РФ ГАЯО. Ф. 245. Оп. 1. Д. 257. Приходорасходная книга Борисоглебского монастыря за 1895 г.
  23. РФ ГАЯО. Ф. 80. Оп. 1. Д. 1642.
  24. РФ ГАЯО. Ф. 642. Оп. 2. Д. 40. Описание картофеле-тёрочных заводов в Ростовском уезде, 1901 г.
  25. РФ ГАЯО. Ф. 80. Оп. 1. Д. 1403.
  26. Воспоминания Н.А. Чудинова, 1960-е гг. машинопись, ксерокопия хранится в архиве Борисоглебского музея.
  27. Газета «Ростовская деревня», 24 июня 1922 г.
  28. РФ ГАЯО. Ф. 485. Оп. 1. Д. 316.

Согласно докладу врача В.И. Ивановского, сделанному 12 октября 1910 г. земскому собранию (очередная сессия), за 8 месяцев 1910 г. в Карашский фельдшерский пункт обратились 6231 больных1. Такое большое количество больных указывало на необходимость оказания жителям этого населенного пункта и близлежащих селений более квалифицированной медицинской помощи. Учитывая предложение В.И. Ивановского, земство согласилось «учредить с 1911 года врачебный пункт в с. Караше и ассигновать на него 2200 руб.», из которых 1500 руб. на жалование врачу, 500 руб. на разъезды медицинского персонала и 200 руб. на дополнительные медицинские инструменты2.

Ростовское уездное земское собрание 10 ноября 1912 г. (очередная сессия) заслушало доклад управы о постройке амбулатории и больницы в с. Караш. Из него следовало, что 6 сентября 1912 г. в земскую управу поступили два приговора от сельского общества с ходатайством об открытии Карашской больницы и отводе для этого участка земли в 2 десятины3. По обмеру земельного участка 12 сентября 1912 г. был составлен акт и начерчен план. Спустя месяц, торговцы из Москвы (уроженцы Караша) Михаил Иванович Громов, Николай Николаевич и Дмитрий Николаевич Чистяковы написали в управу заявления. Так, Громов писал: «1912 года октября 13 дня я, нижеподписавшийся М.И. Громов, выдал настоящее свидетельство Ростовскому уездному земству в том, что обязуюсь в течение одного месяца по получении мной от земства письменного согласия на указанные ниже условия, внести сумму 5000 руб. на постройку и оборудование земством в селе Караш каменного здания для амбулаторного лечения с двумя кроватями имени умершего моего сына Сергея Михайловича Громова, при условии, если земство одновременно выстроит за свой счет в селе Караш больницу с полным оборудованием на 10 кроватей и квартирой для доктора. Причем присовокупляю, что означенная сумма будет внесена мною с условием возврата мне этой суммы, если земство не начнет всех вышепоименованных строительных работ в 1913 году»4. Аналогичное этому, написали заявление и братья Чистяковы, предложив при этом сумму в 2000 руб., и попросили выделить две кровати имени Николая Степановича и Евлампии Андреевны Чистяковых. Кроме этого, они согласились выдать еще 500 руб., если земство построит при больнице «родильный приют на 3 кровати»5. В связи с этим управа предложила собранию ускорить работы по строительству амбулатории, а потом и больницы при Карашском врачебном пункте, к чему также побуждало плохое состояние наемного помещения, в котором размещались амбулатория и аптека. Управа предложила также собранию передать рассмотрение вопроса о размере, плане и смете Карашской больницы врачебному совещанию, чтобы подготовить доклад на ближайшее экстренное собрание, а меценатам принести благодарность и выразить надежду на то, что они и в будущем не оставят больницу своим попечением. Собрание согласилось принять пожертвование Громова для постройки амбулатории и именовать ее именем С.М. Громова при условии, если он сам построит здание, т.к. земство не в состоянии было сделать это из-за финансовых трудностей. Пожертвование братьев Чистяковых было так же принято на условии употребления названной суммы на постройку амбулатории и квартиры для врача. В случае благоприятного ответа жертвователей собрание уполномочило управу внести на рассмотрение врачебного совещания смету и план для доклада экстренному земскому собранию. Выдачу подписных листов на постройку Карашской больницы собрание оставляло открытым также до экстренного собрания6.

О своих условиях управа уведомила Громова и братьев Чистяковых отношением за № 109 от 8 января 1913 г. и получила ответы жертвователей, которые были заслушаны на земском собрании 9 марта 1913 г. (экстренная сессия). В своем письме Громов сообщал управе: «Принимая во внимание, что селения Карашской волости расположены в большинстве случаев в противоположной стороне от ближайшей больницы г. Петровска … то можно предположить какая бывает нужда для тяжко-больного в бездорожное весеннее и осеннее время в ближайшей больничной койке. Поэтому имею честь заявить еще раз, что на постройку амбулатории в селе Караш с приемным покоем на две койки я согласен внести сумму 5000 руб. с тем, что если земство согласится за свой счет и за счет могущих быть других жертвователей – выстроить в селе Караш госпитальный корпус на 10 кроватей в течение 5-ти лет от сего января 1913 г. К постройке амбулатории … должно быть приступлено в сем 1913 году и она должна закончиться и открыть свои действия не позже 1914 года»7. Наряду с этим он предложил, чтобы амбулатории было присвоено имя его сына С.М. Громова. Братья Чистяковы также согласились передать деньги на постройку амбулатории, но, как и Громов, поставили условие, чтобы в течение 5 лет для больницы было построено новое здание. Они дали свое согласие и на использование денег для строительства дома для врача, но «чтобы израсходованные на этот предмет деньги были затем обращены в строительный фонд при сооружении госпитального корпуса»8. Предложения о пожертвованиях были заслушаны на Карашском волостном сходе и сельском обществе этого селения, которые также согласились на выделение денег для постройки больницы в сумме 1000 руб., а также ходатайствовали перед земским собранием об ее открытии. Необходимость открытия больницы сход мотивировал тем, что помещение, в котором находилась амбулатория, было слишком тесное, грязное и располагалось в наемном ветхом доме и за это помещение земство платило 180 руб. в год. Кроме этого, амбулатория могла быть выселена из него в любое время по воле владельца. Наряду с этим, в Караше не имелось хорошего дома и для врачей, поэтому они не задерживались надолго здесь, несмотря на то, что ежегодно получали по 200 руб. «квартирных»9. Учитывая это, управа предложила собранию использовать деньги жертвователей на постройку здания амбулатории с квартирой для врача и приступить к работам в 1913 г., а также начать сбор денег по подписным листам и делать отчисления в течение 5 лет (с 1914 по 1919 гг.) на постройку больницы ежегодно по 500 руб., а потом приступить «к постройке здания для больницы по образованию капитала, собравшегося в достаточной для сего сумме»10. Стоимость всех работ по строительству больничного комплекса в Караше, по мнению управы, должна была составить 21500 руб., а в ее распоряжении имелась сумма (с учетом земских ассигнований за 1914-1919 гг.) в 11 486 руб. По заключению управы, недостающие деньги могли быть получены в будущем от других пожертвований. Собрание согласилось «принять жертвуемые средства для постройки в Караше амбулатории имени С.М. Громова с квартирами для врача и младшего медицинского персонала, но не связывая земство … в отношении срока устройства лечебницы»11. Учитывая пожелания земского собрания, Громов и братья Чистяковы пожертвовали деньги в сумме 7500 руб. на постройку больницы в 1913 г.12

Врачебное совещание, состоявшееся 11 мая 1913 г. при земской управе своим постановлением выразило желание построить дом для врача такой же, какой строился врачу в Вощажникове. Что касается приемного покоя, то он, по мнению совещания должен быть пристроен к амбулатории (принят план, по которому была построена амбулатория в г. Петровске) и иметь совершенно изолированное помещение13. Помимо этого, собрание направило в Караш комиссию для осмотра места под предполагаемые постройки в составе В.И. Ивановского, И.Г. Нифонтова, А.А. Шустова, Н.И. Богоявленского, члена управы и уездного техника.

На земском собрании 1913 г. (очередная сессия) сообщалось о ведении работ по строительству дома для врача, которые были сданы с торгов подрядчику Яловкину. Подряд на перевозку материалов взял А.М. Дельнов, согласившийся выполнить работы за 600 руб., а не за 850 руб., которые запросили крестьяне Карашского сельского общества14. Поставку цемента в марте 1913 г. от железнодорожной станции «Петровск» производил В.А. Коротков за сумму в 200 руб.15

Вопросы, связанные с постройкой больницы, обсуждались на совещании врачей, состоявшемся 21 августа 1913 г. при земской управе, на котором ее председатель С.М. Леонтьев сообщил присутствующим, что новые здания для амбулатории и приемного покоя будут построены ко второму полугодию 1914 г., а пока амбулатория размещается в наемном помещении. В связи с этим он предложил внести 100 руб. в смету 1914 г. на наем здания16. На заявление врача Ивановского о том, что он, по примеру Курбского врачебного участка Ярославского уезда, видит в покое больницы 4-5 ежедневно занятые кровати, врач Богданов заметил собравшимся, что в селе Караш будет не больница, а приемный покой на 2 кровати, где будут лежать только «острые больные», поэтому ждать 4-5 больных не следует17. Леонтьев также отметил, что ему не вполне ясно назначение приемного покоя, поэтому предложил определить его статус, чтобы правильно подготовить смету. В ответ на предложение председателя управы Ивановский сказал, что «от расширения покоя не удержишься … поэтому уже и теперь не следует утаивать от себя, что этот покой замаскированная лечебница»18. Леонтьев согласился с его мнением, но предложил не включать в смету расходов содержание 5-6 кроватей, т.к. меценаты могут подумать, что земство и без их помощи может построить больницу и пожертвования прекратятся, на что Дельнов заметил, что жертвования не прекратятся и «через год можно будет говорить об открытии в Караше больницы»19. Примечательно, что 30 октября 1913 г. в ответ на доклад управы по поводу открытия больницы, земское собрание (очередная сессия) выразило глубокую благодарность члену управы А.М. Дельнову, как инициатору сбора пожертвований на Карашскую больницу20.

Разница при постройке этой больницы, по сравнению с Петровской, заключалась в том, что весной 1914 г. к амбулатории в Караше (по петровскому плану) пристроен приемный покой на 2 кровати21, который предполагалось открыть в течение года22. Он размещался на земле, бесплатно отведенной Карашским сельским обществом, в деревянном 1-этажном доме с железной крышей. Здание больницы было разделено деревянной стеной на две половины: в одной – помещалась аптека23, комната для ожидания приема, кабинет врача, перевязочная, комната для сторожа и больничной прислуги, а в другой – находились три палаты для больных, ванная и ватер-клозет24. Вход в помещение для ожидания приема проходил через теплый коридор. По счету кредиторов на 1 июня 1914 г. подрядчик Яловкин за постройку дома для врача, амбулатории с приемным покоем, а также жилого пристроя к амбулатории запросил сумму в 13285 руб., из которых к указанному времени было выдано 9775 руб. и 3510 руб. подлежало к выдаче25.

В 1915 г. врачом Карашской больницы была Анна Викторовна Второва (образование получила в Юрьевском университете), а заведующим врачебным пунктом – Сергей Петрович Садиков26.

В связи с постановлением врачебного совещания от 3 августа 1915 г. на дальнейшие работы, связанные с приспособлением «приемного покоя в Карашском врачебном пункте» управа выделила 150 руб., а в 1916 г. 200 руб.27 Всего же на содержание врачебно-амбулаторного пункта с приемным покоем в 1915 г., по смете, составленной 18 ноября 1914 г., была выделена сумма в 2200 руб.28 Примечательно, что общая стоимость Карашской больницы в 1917 г. составляла 24400 руб.29

  1. Журналы Ростовского уездного земского собрания очередной сессии 1910 года. Ярославль., 1911. С. 240.
  2. Журналы Ростовского уездного земского собрания очередной сессии 1910 года. Ярославль., 1911. С. 58.
  3. Журналы Ростовского уездного земского собрания и доклады управы очередной сессии 1912 года. Ярославль, 1913. С. 229.
  4. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 842. Л. 56.
  5. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 842. Л. 57.
  6. Журналы Ростовского уездного земского собрания и доклады управы очередной сессии 1912 года. Ярославль., 1913. С. 57.
  7. Журнал экстренного Ростовского уездного земского собрания заседания 9 марта 1913 года. Ярославль., 1913. С. 16.
  8. Журнал экстренного Ростовского уездного земского собрания заседания 9 марта 1913 года. Ярославль., 1913. С. 16, 17.
  9. Журнал экстренного Ростовского уездного земского собрания заседания 9 марта 1913 года. Ярославль., 1913. С. 17.
  10. Журнал экстренного Ростовского уездного земского собрания заседания 9 марта 1913 года. Ярославль., 1913. С. 17.
  11. Журнал экстренного Ростовского уездного земского собрания заседания 9 марта 1913 года. Ярославль., 1913. С. 4.
  12. Журналы Ростовского уездного земского собрания и доклады управы очередной сессии 1913 года. Ярославль., 1914. С. 899.
  13. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 869. Л. 62, 68.
  14. Журналы Ростовского уездного земского собрания очередной сессии 1914 года. Ярославль., 1915. С. 281.
  15. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 10140. Л. 190.
  16. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 868. Л. 37.
  17. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 868. Л. 37, 37 об.
  18. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 868. Л. 37 об.
  19. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 868. Л. 38.
  20. Журналы Ростовского уездного земского собрания и доклады управы. Очередная сессия 1913 года. Ч.I. Ярославль., 1914. С. 105.
  21. Труды VI-го съезда врачей и представителей земств Ярославской губернии. Делегатский доклад по Ростовскому уезду. Т. 1. Ярославль., 1914. С. 2, 4, 15.
  22. Труды VI-го съезда врачей и представителей земств Ярославской губернии. Делегатский доклад по Ростовскому уезду. Т. 1. Ярославль., 1914. С. 10.
  23. В 1916 г. из уездной земской аптеки для нужд карашской больницы было отпущено медикаментов на сумму 1729 руб.
  24. Труды VI-го съезда врачей и представителей земств Ярославской губернии. Делегатский доклад по Ростовскому уезду. Т. 1. Ярославль., 1914. С. 15.
  25. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 948. Л. 58.
  26. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1044. Л. 6.; Д. 1045. Л. 7 об.
  27. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1004. Л. 37.; Д. 1016. Л. 12, 12 об.
  28. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 1041. Л. 19 об.
  29. Финансовый отчет Ростовского, Ярославской губ, уездного земского отдела народного хозяйства за 1917 год. Ростов – Ярославский., 1918. С. 140.

По близкому многолетнему знакомству со своим родным краем и по своей местной практической (земской и коммерческой) и также ученой (преимущественно археологической) деятельности он должен быть признан одним из лучших во всех отношениях знатоков Ростовского уезда.
В.П. Безобразов

По справедливому замечанию сотрудника «Исторического Вестника» В.Е. Рудакова, А.А. Титов, «соединяя в себе коммерсанта, общественного деятеля и исследователя старины всюду являлся довольно крупной величиной»1. Различные аспекты жизни и деятельности нашего выдающегося земляка уже стали объектом изучения. Но, к сожалению, научное наследие А.А. Титова, которое создало ему репутацию «колосса губернской историографии», мало привлекает исследователей-историографов. Единственным исключением является обзорная статья В.В. Зякина2 и очерк в библиографическо-биографической работе Я.Е. Смирнова3. Важной заслугой автора последней из названных работ является создание довольно полного аннотированного указателя публикаций А.А. Титова, в котором были учтены также и рецензии на них. Некоторые интересные замечания о связи работ А.А. Титова и А.Я. Артынова были сделаны И.В. Сагнаком4. Но, несмотря на отсутствие источниковедческих исследований по работам Андрея Александровича, многие современные историки и искусствоведы часто обращаются к ним, зачастую без проверки фактов. Иногда, ссылаясь на А.А. Титова, получается, что на самом деле исследователь ссылается на один из его источников: книгу А.С. Уварова, Н.Ф. Никольского и т.п.

Настоящая статья, надеемся, частично восполнит историографический пробел.

Основным источником нашей работы является книга А.А. Титова «Ростовский уезд…» – одна из самых значительных монографий краеведа5. Существуют различные точки зрения о значении этой книги:

1 Апологетическая: «эта объемная книга – уникальное средоточие собранных с энциклопедической скрупулезностью и размахом разнообразнейших сведений… только об одном уезде» (Т.К. Горячев, Я.Е. Смирнов)6.

2 Гиперкритическая (видимо, следствие поверхностного знакомства с изданием): «эта объемная книга» – следствие соединения главным образом данных статистики, которые к тому же были уже опубликованы и, «легенд», позаимствованных из произведений А.Я. Артынова. Но как обычно бывает – истина посередине.

Нам же представляется, что основная заслуга А.А. Титова состоит в публикации уникальной устной информации, собранной им во время поездок по Ростовскому уезду, письменной (?), полученной от сельских священников и учителей, а также личных наблюдений. Благодаря стараниям краеведа, мы узнаем о четырех колоколах XVI – XVII вв. с надписями (не сохранились!), преданиях о «панах», о топонимических легендах (не Артыновских!) и т.д. Кроме того, в книге А.А. Титова довольно много упоминаний о курганах Ростовского уезда, которые и стали источником нашего исследования. На основе этой информации можно раскрыть следующие аспекты:

1. А.А. Титов как исследователь курганных древностей. Эта тема в историографии отдельно еще не ставилась, хотя некоторые моменты раскрыты в кандидатской диссертации Е.В. Спиридоновой7

2. Курганы в контексте культуры населения Ростовского уезда – России. Некоторые данные А.А. Титова уже использовались в этом направлении8. Необходимо отметить, что в «Ростовском уезде…» отражено восприятие археологических памятников основными слоями русского общества: крестьянами (наиболее яркие свидетельства на с. 167, 176, 201, 216, 218, 271, 275, 336, 353 -359,473), помещиками (с.111, 201), священником (с.114-115), интеллигенцией (с.43, 270, 336, 370)

3. Сведения о курганах Ростовского уезда и современная археологическая карта. Некоторые данные уже использовались9. При составлении «Археологической карты Ярославской области» К.И. Комаров попытался отождествить информацию А.А. Титова с известными сейчас курганными могильниками10. Нам представляется, что все эти аспекты заслуживают самостоятельного рассмотрения, в настоящей статье мы дадим лишь общую характеристику сведений о курганах.

Информация о курганах Ростовского уезда в книге А.А. Титова занимает от нескольких слов до нескольких предложений, поэтому сначала перед нами встал вопрос о ее систематизации. Разумнее всего занести ее в таблицу (см.). Данная таблица очень хорошо показывает плюсы и минусы сбора сведений, произведенного А.А. Титовым:

Среди серьезных недостатков с точки зрения современного исследователя необходимо отметить следующее:

1. Очень редко указывается точное местоположение относительно населенных пунктов, рек (в 10 случаях из 50!).В большинстве случаев расстояние обозначается предлогами «близ», «при», «около». Однако в XIX в. близость расстояния была своеобразной. В этом отношении наиболее показателен следующий отрывок: «между деревней Новоселкой и селом Кондаковым невдалеке от села Давыдова» (между населенными пунктами 2,2, 4,2 и 2,4 км. соответственно!). Вообще это характерно для большинства краеведов XIX в. и, видимо, для того времени указание точного расстояния было не актуально, так как крестьяне близлежащей деревни всегда могли показать нужное урочище или курганы.

2. К сожалению, не всегда (в 26 пунктах из 50) названы урочища, в которых располагались курганы, что лишает нас последней возможности найти это место на межевой карте.

3. А.А. Титов зафиксировал лишь единицы из тех преданий о курганах, которые реально существовали. (8 из 50).

4. Практически полностью отсутствуют сведения о количестве курганов в группе (указано лишь в 5 пунктах из 44).

Среди положительных моментов можно отметить следующие:

1. А.А. Титов практически полностью учитывает (правда, не всегда делает ссылки) предшествующую историографию – работы И.И. Хранилова, В.И. Лествицина, А.С. Уварова, А.И. Кельсиева. Кроме того, он отмечает факты «исследования» курганов крестьянами, священником с. Филимоново, что тоже важно.

2. Андрей Александрович не ограничился компиляцией информации из работ предшественников. Он собрал сведения о 26 неизвестных ранее курганах и курганных группах (по крайней мере, 5 из них к тому времени были распаханы).

3. Несмотря на то, что в нескольких случаях А.А. Титов явно ошибся, относя некоторые объекты к курганам (см. в табл. № 38), информация, собранная им, заслуживает доверия. Отчасти на достоверность сведений указывают названия урочищ такие как «паны», «могильцы» и предания о кладбищах (зафиксированы в 17 случаях). Кроме того, в большинстве случаев информация поступала от знающих людей – крестьян.

А.А. Титовым была собрана и опубликована огромная по объему информация примерно о пятидесяти курганах и курганных группах. Таким образом, поставленная им в начале исследования цель «собрать как можно более сведений…дабы описание это могло быть, по возможности, справочной книгой…»11, была достигнута. Работа Андрея Александровича действительно напоминает справочную книгу: в ее конце есть указатель, один из разделов которого назван «курганы». Несмотря на многие недостатки собранной информации, мы все же имеем ориентиры для поиска курганных могильников и связанных с ними древнерусских селищ.

  1. Цит. по: Смирнов Я.Е. Андрей Александрович Титов (1844 – 1911).М., 2001. С. 13.
  2. Зякин В.В. О значении научных и литературных трудов А.А. Титова // А.А. Титов: Памятка краеведу. Ярославль,1990. С. 11-13.
  3. Смирнов Я.Е. Указ. соч. С. 57-71.
  4. Сагнак И.В. Два предания о происхождении митрополита Ростовского Ионы (Сысоевича) // ИКРЗ 2001. Ростов, 2002. С. 107, 115.
  5. Титов А.А. Ростовский уезд Ярославской губернии, Историко-археологическое и статистическое описание с рисунками и картой уезда. М., 1885. 631 с.
  6. Цит. по: Смирнов Я.Е. Указ. соч. С. 59.
  7. Спиридонова Е.В. Древняя история Ярославского края в трудах краеведов XIX – нач. XX вв. дисс. канд. ист. наук. Ярославль, 2003.
  8. Спиридонова Е.В. Восприятие археологических памятников русской провинции XIX в. (на примере Ярославской губернии) // Историческая память и социальная стратификация. Социокультурный аспект. Материалы XVII Международной конференции. Ч. 1. Спб., 2005 С. 242-246.
  9. Леонтьев А.Е. Археология мери: к предыстории Северо-Восточной Руси. М.,1996. С. 69, 274. Рис.129.
  10. Археологическая карта России. Ярославская область / Сост. К.И. Комаров (в печати).
  11. Титов А.А. Ростовский уезд…С. III.
ПРИЛОЖЕНИЕ

Систематизация информации о курганах из работ А.А. Титова

номер курганной группы (кургана)название близлежащего населенного пунктаназвание водного объекта (данные наши – А.К.)на современной археологической карте (есть +, нет -)страница в книге А.А. Титова «Ростовский уезд…»*географическая привязкараспаханные курганы (да +, нет-)кладбище или курганы?количество кургановисследовали / упомянулиназвание урочища, курганов / легенда
1 Воржская волость
1с. Климатино 1ручей, приток р. Сара-111в помещичьем саду- ---
2с. Климатино 2ручей-111около с.-  -Пановы могилы в Копориной горе
3д. Короваево 1--112при д.- --Рябинные полосы
4д. Короваево 2--112в лесу- --Лес Неведрево
5с. Филимоновор. Крапивница-114, 115близ самой церкви+- Нераспаханных и нераскопанных осталось 2 -3священник церкви с.-
2 Щадневская волость
6д. Иванчищева д. Чуриловор. Кичма 167, 176близ дд.- 1крестьяне искали кладПанская гора
7д. Чуриловор. Батьяга-176--?-А.И.Кельсиев упоминаетПаны-поляки сожгли церковь
8с. Щаднево--177недалеко от с.- 1-Кузьминский лес
3 Ильинская волость
9с. Ильинское-Хованское3 родника-184, 185, 201недалеко от с., влево от большой дороги+ было не малоН.Ф.Никольский упоминаетурочище Горбищево
10с. Назорное--205 + ---
11д. Ширяева- 201-- Перепортил пропасть кургановКрестьянин Иван Коновалов искал клады-
4 Перовская волость
12д. Воиновы горки--207близ д.- ---
13д. Гусарниковор. Печегда-212Неподалеку от д.- --Панския могилы
14с. Демьянское--212, 213около- --Панския могилы
15д. Коленово 1плато р. Сара?214у самого леса- Несколько-урочище Ахмылово
16д. Коленово 2 -214, 215, *12, **81в 0,25 в. от старой дороги на пашне- 1 (высота 53 см.)раскопал А.А.Титов в мае 1887Могильцы
17д. Коленово 3-+214, 215, *12, **81среди леса- -3 кургана раскопал А.А.Титов в мае 1887Городец (Городцы)
18д. Коленово 4-+-214, 215, *12, **8среди леса- Масса нетронутых курганов1 из курганов раскопал А.А.Титов в 1881Воровской перелесок, Парыгино, Горелова, Борушка, Курганы, Панки, Жарки ближния, Жарки дальния
19с. Любилки--216, *111 стоит почти против с. Любилок, на правой стор. дороги- 4-Любилковския городища: три из них Осоевские, одно Любилковское
20с. Осоевооз. Осоевское-2180.5 в. на запад от с.-?--Будиловская горка (уроч. с. Костерино)
5 Щенниковская волость
21д. Завалиха-- около д.+ было не мало--
22д. Стонятинор. Шира-229около д.+ было много--
23д. Куменевор. Нерль-232-+ было много--
6 Карашская волость
24д. Итларь 1--269около д.+?следы могил, выпахиваются кости-Предание о большом селе
25д. Итларь 2--271близ д.- Могильныя насыпикрестьянин разрыл одну, нашел кости-
26д. Любильцевор. Нерль+270при д.- было несколько кургановкакое то лицо в 50-е гг.-
27д. Кильгино-
28д. Старова+
29д. Покровоз. Покровское+270при д.- -какое то лицо в 50-е гг.-
30д. Баскач--271близ д.-?- «было татарское кладбище»
31с. Карашр. Пошма+40, 273близ с.- -гр. Уваровтатарское кладбище, рядом урочище Виселицина гора
32с. Вепрьр. Рюмжа+40-44близ с.- -гр. Уваров-
7 Нажеровская волость
33с. Капцевор. Капцева-3006близ с.- 1-Подгорное место
8 Зверинцевская волость
34с. Левр. Мазиха-3360,5 в. на запад+ -раскопки в 50-е гг.Паны, татарское кладбище
35с. Шурсколр. Мазиха-42, 341близ с.- -гр. Уваров разрыл 101 курган в 1853г.Пановы могилки на Красной горке
36д. Кустерь 1р. Кучебыш-43, 345посреди улицы д.- -гр. Уваров раскапывал, г. Кельсиев раскопал 1 сохранившийся в 1880 (? – А.К.)-
37д. Кустерь 2р. Кучебыш+345при д.- довольно многочисленная группагр. Уваров раскапывал-
38ошибка А.А. Титовар. Сара-356 - 7 холмиковА.А. ТитовГородец
9 Дубровская волость
39д. Дертники-+370около д.- большая группа насыпей и кургановг. Кельсиев в 1878 г.-
40с.Талицыр. Талица+3780,5 в. от с.- 5 (высота 1.4 м.)г. Кельсиев в 1878 г., но были исследованы до негоМогильцы в местности Крестец
10 Новоселко-пеньковская волость
41с.Филимоновор. Сара?403верстах в 3 от с. Красрнораменья- --Гора Св. Марии
11 Шулецкая волость
42с. Пужбол--450-- -большей частью разрыты и исследованы (более 300) г. Савельевым нет ссылки на В.И.Лествицина-
43с. Деболыр. Сара-450под с.- --
44д. Подыбье--43, 455-+ 15 немало распаханосмотрели гр. Уваров и г. Савельев-
45с. Шугорь (Малая) 1р. Шугорка-31, 457поблизости- Несколькосмотрены гр. УваровымПаны
46д. Шугорь 2 457- Могилки
47с. Шулец 1р. Шула-4610,25 в. на восток- 1 значителный курган-Каменная гора
48с. Шулец 2р. Шула-4611,5 в. на восток- 1 значительный курган-Хатиневка, старообрядческое кладбище
49с. Богословр. Ишня и Гороховка-43, 461близ с.- 6осмотрены гр. УваровымПаны
50с. Сабуровор. Устье- близ с.- 1-Панова гора
* Знак «*» перед числом обозначает страницу в книге: А.А. Титов от Ростова Ярославского до Переяславля-Залесского М.,1884. 116 с.; а знак «**» – в статье: А.А. Титов Раскопки курганов в Ростовском уезде в мае 1887 года // Труды седьмого Археологического съезда в Ярославле / под ред. гр. Уваровой. М., 1892. т. 3. Приложение I. Протоколы съезда. С. 80-81.

Как всем известно, основатель Троице-Сергиева монастыря был родом из Ростова, из местного боярского рода. Еще одна историческая нить, связывающая эти два исторических места – кладбище XVI в. ростовских князей в Троице-Сергиевом монастыре. Несколько родов ростовских князей поддерживали с Троице-Сергиевым монастырем связи, делали заметные вклады (им отведены листы 171-181 Вкладной книги ТСМ 1674 г.)1. Место погребения ростовцев указано в списке погребенных 1880 г., содержание которого восходит к рукописным спискам погребенных XVII в. Это место между Троицким собором и Духовской церковью (третий ряд от Никоновской церкви). Всего из 15-ти известных нам ростовских династий ростовских князей отмечено2: Бахтеяровы-Ростовские (Иван 1580 (№ 247), Петр, 1618 (№ 248), Феодосий инок 1550 (№ 246), Катырева-Ростовская (Анисия) – 1614 (№ 254), Приимковы-Ростовские: Александр – 1631 (№ 251), Алексей – 1631 (№ 252), Ксения – 1597 (№ 250), Параскева – 1582 (№ 154), Феогния – 1573 (№ 249), Хохолкова-Ростовская Варсонофия – 1594 (№ 253). В приложении монаха Леонида к работе Горского сообщается, что у царицыных хором похоронены Бахтеяровы-Ростовские и Приимковы-Ростовские, но «надписей на цках мало»3. За алтарем Духовской церкви – княгиня Ростовская, Мария (1566) (№ 117). С западной стороны Духовской церкви упомянуты погребения: супруги князя Петра Ивановича Буйносова-Ростовского Марии Семеновны – 1619 (№ 205)4.

В 1957 г. Т.В. Николаевой к востоку от южной апсиды Духовской церкви найдено надгробие Ираиды Приимковой-Ростовской (урожденной Сукиной)5. Она была похоронена рядом с отцом – Борисом Сукиным – представителем дворянского рода, выслужившегося при Иване Грозном. В 1963 г. Николаевой в 3,5 м от центральной апсиды Троицкого собора было зафиксировано надгробие княгини Анны Глинской 1596 г., дочери князя Ивана Федоровича Ростовского Гвоздева6 (её отец был в опричнине, заподозрен в отравлении царской невесты Евдокии Сабуровой и казнен в 1571 г.).

В 2002 г. в процессе земляных работ в ТСЛ был вскрыт ряд средневековых белокаменных надгробий между западным крыльцом Трапезной палаты и южной папертью Никоновской церкви. У самой северной лестницы западного крыльца Трапезной были обнаружены плиты, среди которых оказались и четыре, принадлежащие представителям ростовских княжеских родов (может быть, их было больше, но на некоторых соседних плитах надписи не сохранились) (рис. 1).

1. Надгробие княгини Ростовской, жены Федора Дмитриевича. Середина XVI в. (рис. 2).

Найдено на глубине 0,3 м от дневной поверхности, в 1,5 м к западу от лестницы западного крыльца Трапезной палаты. Надгробие расколото на 7 фрагментов.

Лицевая поверхность плиты украшена резным жгутовым орнаментом, на трех боковых гранях, с боков и с изголовья) – резной орнамент: полоса плотно сомкнутых «двойных», арочек, над ней – полоса рельефного жгута (спаренные косые линии). Боковая грань изножья гладкая.

Надпись вязью в 5 строк резана вглубь7:
1. в лhто з... июня в з (7) д(е)нь пре
2. ста[вися] раба б(о)жия fеwдорова княгин(я)
3. [д]митрhевича ростовскаг
4. ...
5. ....

В тексте имеется 5 лигатур: ию, иг, ан, ми, тр. Выносных букв 6: е, н, ж, и, г.

Не исключено, что это надгробие княгини Марии Ростовской 1566 г., упомянутой в Списке погребенных под № 1178.

2. Надгробие князя (Ивана) Андреевича Ростовского. Первая половина XVI в. (рис. 3).

Найдено на глубине 0,25-0,3 м от современной дневной поверхности, примыкало вплотную к западному крыльцу Трапезной палаты. Сохранилась верхняя половина плиты.

Лицевая поверхность украшена резным геометрическим орнаментом: рамка вдоль края из двух рядов мелких треугольников, обращенных вершинами внутрь, полукруглого клейма вверху, заполненного в центре 17-тью веерообразно расположенными треугольниками-«лучами», полукруглых тяг. Верхняя часть плиты (до полукруглых тяг) имеет дополнительную внутреннюю рамку из двух рядов треугольников покрупнее, расположенных вершинами внутрь, так что пространство между рядами образует зигзаг. Боковые грани гладкие.

В верхней части надпись отсутствует. Нижней части сохранилась одна строка надписи, начинавшейся над нижним клеймом, под боковыми тягами, резаная вглубь:
зането место....

на правой боковой поверхности – остатки надписи-граффито (высота букв – 5-6 см): ...[ив]ана андрhеви[ча] ростовского.

Есть основания идентифицировать его с Иваном-Яном Андреевичем, родоначальником Яновых-Ростовских и Темкиных-Ростовских9.

3. Надгробие княгини Ростовской (жены Никиты Ростовского, инокини Евникеи). 1547 (рис. 4).

Найдено на глубине 0,4-0,45см от современной дневной поверхности, примыкало вплотную к западному крыльцу Трапезной палаты. Примыкало вплотную с севера к надгробию князя Василия Голубого начала xvi века. Сохранилась верхняя половина плиты. Плита расколото на 2 части.

Лицевая поверхность украшена резным геометрическим орнаментом: рамка вдоль края из двух рядов мелких треугольников, обращенных вершинами внутрь, полукруглые тяги из двух рядов мелких треугольников. Верхняя часть плиты (до полукруглых тяг) имеет дополнительную внутреннюю рамку из ряда крупных прямоугольных треугольников, расположенных «косынкой». Боковые грани гладкие.

Надпись вязью в 5 строк, резана вглубь:
1. лет(а) зне (7045) млре м(е)с(я)ца июль
2. г(3) преставис> кн>
3. жь никитнна
4. кн#гин> ростов[с]
5. каго iнока евнике>

В тексте встречено 10 лигатур: лет, лр, мц, пр, ст, ав, ня, ит, няр, кя. Выносных букв 2: с,л,

Во Вкладной книге 1674 г., в росписи рода Ростовских-Лобановых, есть запись: «57 (1549) го ж году князь Никита же Александрович, во иноцех Нил, дал вкладу по сестре своей княгине иноке Евникее вотчину свою в Дмитровском уезде сельцо Алексеевское со всеми угодьи, а цена той вотчине по ево князь Никитине купчей 150 рублев, а данная и купчая писаны в вотчинной книге в Дмитрове»10 В родословии Ростовских князей упоминается также Никита Семенович Лобанов-Ростовский, живший в середине XVI в.11

4. Надгробие князя Василия Голубого. Начало XVI в. (рис. 5).

Найдено на глубине 0,4-0,6 м от современной дневной поверхности, примыкало вплотную к западному крыльцу Трапезной палаты. Примыкало вплотную с юга к надгробию княгини Ростовской (инокини Евникеи) 1547 г. (№ 22). Сохранилась верхняя половина плиты.

Лицевая поверхность украшена резным геометрическим орнаментом: рамка вдоль края из двух рядов мелких треугольников, обращенных вершинами внутрь, полукруглое клеймо, обведенное дугой из двух рядов мелких треугольников, полукруглые тяги из двух рядов мелких треугольников. Верхняя часть плиты (до полукруглых тяг) имеет дополнительную внутреннюю рамку из ряда мелких треугольников. Боковые грани гладкие.

Надпись резана вглубь в одну неровную строку под верхним клеймом:
кн(#)зь василеi голuбоi

Лигатур и выносных букв нет.

Малоизвестные князья Голубые происходят от князя Федора Алексеевича Касаткина-Ростовского (1500 г.) (род Касаткиных-Ростовских от Василия Александровича Касатки-Ростовского (1520)12. Василий Голубой во Вкладной книге 1673 года и в Списке погребенных 1880 г. не упомянут.

В 2005 г. Подмосковной экспедицией института археологии РАН при участии экспедиции Сергиево-Посадского музея-заповедника в процессе земляных работ внутри Трапезной конца XVII века под полом подклета северного гульбища были обнаружены остатки кладбища XVI-XVII вв., в том числе и белокаменные надгробия13 (рис. 1). Среди них:

5. Надгробие князя Андрея Ивановича Ростовского. Середина XVI в. (рис. 6).

Надгробие найдено в 1 м к югу от северной стены гульбища Трапезной палаты, на глубине 0,66 м от современного бетонного пола. Плита расколота на 3 части.

Лицевая поверхность плиты украшена резным треугольчатым орнаментом: обрамление вдоль края из двух рядов мелких треугольников, полукруглое верхнее клеймо, полукруглые тяги из двух рядов мелких треугольников, соединяют боковые края обрамления с круглым нижним клеймом, заполненным в центре 20-тью веерообразно расположенными треугольниками-«лучами», обведенными двойным кольцом мелких треугольников. Верхняя часть плиты (до полукруглых тяг) имеет дополнительную внутреннюю рамку из двух рядов крупных треугольников, расположенных вершинами внутрь, так что пространство между рядами образует зигзаг. Нижняя сторона имеет также дополнительное внутреннее обрамление – два ряда мелких треугольников, обращенных вершинами внутрь. Боковые грани гладкие.

В нижней части плиты, под полукруглыми тягами, разделенная нижним клеймом и нижней вертикальной тягой вырезана вглубь вязью надпись в три строки:
1. зането (тяги) мhстона
2. кн»з»# (тяги) андрh»
3. ивановича (тяги) ростовскаго

В тексте три лигатуры: мh, ан, ви и три выносых буквы: в и го.

Среди вкладчиков, во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря 1673 г. упомянуты князя Ростовских, оба Андрея Ивановича:

Лобанов-Ростовский (инок Ондреан), давший вклады в 1558 г. и стольник Ростовский-Бахтеяров, давший вклад в 1598 г. и проходящий по боярским спискам 1598 и списку русского войска посланного против самозванца в 1604 г.14

Поскольку тип треугольчатого орнамента (двойная рамка из рядов мелких и крупных треугольников) типичен для орнаментов надгробий середины XVI в., то, вероятнее всего, место было зарезервировано князем Андреем Ивановичем Ростовским (инок Ондреан), сыну Ивана Александровича Ростовского, по прозвищу Лобан (основателю Лобановых-Ростовских)15. О нем во Вкладной книге есть запись: «65 (1557)-го году майя в 17 день дал вкладу князь Ондрей Иванович Ростовской по матери своей княгине иноке Анисье денег 50 рублев.

66 (1558)-го году февраля в 7 день князь Ондрей же Иванович, во иноцех Ондреан, дал вкладу денег 50 рублей»16.

6. Надгробие Федоровны (жены князя Ивана). Первая половина – середина XVI в. (рис. 7).

Найдено на глубине 0,45 м под бетонным полом, у северной стены гульбища Трапезной палаты. Лицевая поверхность плиты украшена резным треугольчатым орнаментом: обрамление вдоль края из двух рядов треугольников, полукруглые тяги из двух рядов мелких треугольников, соединяют боковые края обрамления с круглым нижним клеймом – центр клейма (стерт), окаймленный кольцом из двух рядов мелких треугольников. Нижний край плиты имеет дополнительное внутреннее обрамление – два ряда крупных треугольников, обращенных вершинами внутрь, так что пространство между рядами образует зигзаг. Боковые грани гладкие. По обе стороны нижнего клейма и вертикальной тяги сохранилось окончание надписи, резаной вязью вглубь, причем по обе стороны тяги размещено по одной строке, написанной вертикально (сверху вниз):
1. ....кн»з иванова жены
2. ...еноки...»…. fедоровн[а]

Можно предположить, что плита принадлежит сестре одного из вкладчиков в монастырь, о котором есть запись во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря 1673 г., в главе князей Бахтеяровых-Ростовских:

«7059 (1550)-го году декабря в 13 день дал вкладу князь Иван княж Федоров сын Бахтеяров Ростовской по отце своем иноке Федоте денег 17 рублев».

59 (1551)-го же году февраля в 1 день князь Иван же Федорович Бахтеяров дал вкладу по отце же своем иноке Феодосье денег 23 рубли.

95 (1587)-го году июня в 11 день дал вкладу князь Иван Федорович Бахтеяров Ростовской денег 50 рублев, и за тот вклад князь Иван положен в дому живоначальныя Троицы»17.

8. Надгробие княгини Еуфимьи (жены Василия Ивановича). Первая половина XVI в. (рис. 8).

Найдено в 0,7м от северной стены Трапезной палаты, в 0,6м к югу от надгробия № 7 на глубине 0,55-0,6 м от уровня современного бетонного пола. Левый верхний угол, и край изножья утрачены. Плита расколота на 3 части.

Лицевая поверхность плиты украшена резным треугольчатым орнаментом: обрамление вдоль края из двух рядов треугольников, полукруглое клеймо вверху, полукруглые тяги из двух рядов мелких треугольников, соединяющие боковые края обрамления с круглым нижним клеймом, заполненным в центре 12-тью веерообразно расположенными треугольниками-«лучами», обведенными двойным кольцом мелких треугольников. Верхняя часть плиты (до полукруглых тяг) имеет дополнительную внутреннюю рамку из ряда мелких треугольников, расположенных вершинами наружу. Боковые грани надгробия гладкие.

В верхней части плиты, над полукруглыми тягами часть двух строки надписи вязью резаной вглубь:
1. .......[з] мnз (7047)(1539)
2. .......(апре)л л(30) д(е)нь.......
3. [преставис] (тяги) бло (го)вh ...

По обе стороны вертикальной тяги сохранилось продолжение надписи, резаной вязью вглубь, причем по обе стороны тяги размещено по одной строке, написанной вертикально (сверху вниз):
1. рна» кнгин еuf[имi»]
2. кн#з» василi» bив[ановича]

В тексте 7 лигатур: нь, а», нг, ин, ил, i», ив. Выносых букв нет.

Вероятно, плита принадлежит жене Василия Ивановича Лобанова-Ростовского (сына Ивана Александровича Ростовского, по прозвищу Лобан, давшего начало ветви Лобановых-Ростовских)18.

Таким образом, исследования последних лет дали новые материалы и определили, место некрополя рода Ростовских князей: Лобановых, Голубых, Приимковых, Гвоздевых, – территория к востоку от Никоновской церкви, которое в конце XVII в. было частично застроено зданием Трапезной.

  1. Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря 1673 года. М., 1987. С. 55-57.
  2. Известны Ростовские князья: Щепины, Приимковы, Лобановы, Бахтеяровы, Хохолковы, Катыревы, Буйносовы, Гвоздевы, Касаткины, Голубые, Яновы, Темкины, Бритые, Бычковы.
  3. Горский А.В. Историческое описание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. М., 1890. Часть. 2. С. 84-85.
  4. Список погребенных в Троице Сергиевой Лавре от основания оной до 1880 года. М., 1880, С. 16, 22, 26-27.
  5. Николаева Т.В. К изучению некрополя Троице-Сергиевой Лавры // Сообщения Загорского музея-заповедника. Вып. 3. Загорск, 1960. С. 181-190.
  6. Николаева Т.В. Новые надписи на каменных плитах XV-XVII вв. из Троице-Сергиевой Лавры // Нумизматика и эпиграфика. М., 1966. Т. VI. С. 242.
  7. Сохраняется орфография надписей. Титла не воспроизводятся, буквы, пропущенные в сокращенных словах, или опущенные при выносе букв восстанавливаются и даются в круглых скобках. Утраченные слова, восстановленные автором, даются в квадратных скобках.
  8. Список погребенных …. С. 16.
  9. П.Долгорукий. Российская родословная книга. СПб., 1854. Часть 1, С. 207.
  10. Вкладная книга…, С. 55.
  11. П.Долгорукий. Указ.соч., С. 213.
  12. Веселовский С.Б. Ономастикон. М., 1974. С. 83; П. Долгорукий. Указ. соч. С. 208; А.Л. Станиславский. Труды по истории государева двора в России XVI-XVII веков. М., 2004. С. 248, 354.
  13. Выражаю искреннюю благодарность руководителю экспедиции А.В. Энговатовой за предоставленную возможность опубликовать материалы раскопок.
  14. Вкладная книга…, С. 55-57; А.Л. Станиславский. Указ. соч., С. 4, 129, 206, 213, 419.
  15. П. Долгоруков. Указ. соч., С. 212.
  16. Вкладная книга…, С. 55.
  17. Вкладная книга…, С. 56.
  18. П. Долгоруков. Указ.соч., С. 208.

Летом 2005 г. счастливый случай привел меня в г. Ростов к дому моего деда Коперина Владимира Александровича. В настоящее время этот дом, расположенный на Окружной улице, 56, относится к музею «Ростовский кремль» и в нем проводится капитальный ремонт, с целью дальнейшего использования в качестве музейных помещений. В этом доме, принадлежавшем в XIX в. семье Копериных, в начале ХХ в. родились мой прапрадед Иван Коперин, прадед Александр Иванович, дед – Владимир Александрович, отец – Владислав Владимирович и его сестры.

Судя по размерам дома (усадьбы) Копериных на Окружной улице, построенного в стиле позднего классицизма (2 этажа, низ каменный, а верх деревянный, по фасаду 7 окон, сбоку 5 окон, при доме каменный флигель-склад, обширный двор с хозяйственными строениями и конюшней), в середине XIX в. дело семьи Копериных – изготовление и торговля обувью – процветало. Известно, что семья имела лавку в торговых рядах, и занималась разъездной, базарной торговлей.

О ростовских купцах Копериных известно, что у Ивана Коперина (был убит грабителями), родители которого, по слухам, бежали из западных областей России от Наполеона, было три сына: Николай (умер бездетным), Александр (мой прадед – московская ветвь рода Копериных-Щаповых) и младший – Федор, имевший 7 человек детей (Иван, Василий, Николай, Михаил, Дмитрий, Вера и Любовь). В «Ростовском вестнике» от 30.03.2004 г. «Ростовская старина», Выпуск Ростовского отделения ВООПИиК и музея заповедника «Ростовский кремль» №114, опубликованы очень интересные воспоминания внука Федора Ивановича Коперина – Дмитрия Дмитриевича Коперина (сына Дмитрия Федоровича), и ныне живущего в Ростове. В Москве живет многочисленное потомство Ивана Федоровича (ум. в 1916г.), женатого на Шадриной Екатерине Григорьевне (из Поречье-Рыбное), и имевшего двух сыновей: Георгия и Федора (сын и внуки Георгия, бывшего первым секретарем Вологодского обкома партии – Юрий Георгиевич, Георгий Юрьевич, Иван Вадимович Коперины а также сын и дочь Федора, бывшего ректором Архангельского лесотехнического института – Иван и Екатерина).

Александр Иванович Коперин (ум. в 1911 г.) был женат на Анне Ивановне Щаповой. В книге Щапова Н.М. «Я верил в тебя Россия…» семья Копериных упоминается в качестве ближайшей родни Щаповых. Отец автора книги – Щапов Михаил Иванович был родным братом Анны Ивановны Щаповой (в книге приведены фотопортреты Александра и Анны Копериных). Это родство сыграло важную роль в судьбе всех детей Александра и Анны Копериных , так как Михаил Иванович Щапов долгие годы (до смерти в 1892 г.) был управляющим Щаповской мануфактурой в Москве, основанной его двоюродным дядей – Василием Ивановичем Щаповым в 1826 г., и помогал семье сестры, дети которой постепенно перебрались в Москву.

У Александра и Анны Копериных было три сына: Иван, Владимир, Петр и дочь Мария.

Мария вышла замуж за Дмитрия Андреевича Иванова, открывшего первую книжную лавку в Ростове, а их сын – Дмитрий Дмитриевич Иванов стал известным историком (заведовал отделом редких книг и рукописей Государственной библиотеки им. Ленина в Москве).

Старший сын – Иван служил кассиром у Щаповых, а в дальнейшем – у Прохоровых управляющим мануфактурой в г. Ногинске, был женат на богатой женщине, имевшей в Москве доходные дома. У Ивана (ум. В 1920 г от тифа) была дочь Александра и сын Михаил (работал в ЦАГИ им. Жуковского, Моск. обл.).

Младший сын – Петр не был женат и не имел детей. Он также служил в Москве у братьев Прохоровых, имевших самую крупную ситценабивную фабрику в России, был специалистом по хлопку. Петр жил богато, в Прохоровском доме с прислугой, для приема деловых партнеров хозяев. По семейным преданиям, он ездил по делам в Турцию и Египет. Петр Александрович после революции работал в той же должности на Прохоровской мануфактуре (ныне Трехгорной), жил после уплотнения в своем бывшем кабинете и умер в Москве в 1942 г. от голода.

Средний сын – Владимир, мой дедушка – «тишайший Володичка» (родился в 1870 – ум. в 1946 г., похоронен на Даниловском кладбище). Владимир был любимцем в семье и должен был продолжить семейное дело. Он был очень добрым, лишенным купеческой хватки человеком. По-видимому, как и братья, он получил только начальное образование, т.е. в гимназии не учился. В 1899 г. Владимир женился на Варваре Дмитриевне Устиновой, родители, которой: отец – Дмитрий Петрович Устинов и мать – Любовь Яковлевна (урожденная Пелевина) вышли из крестьян.

Для представления пути восхождения представителей семьи Копериных от крестьян до научных сотрудников Российской академии наук, мой рассказ должен начаться со сведений о моих прадедах по линии бабушки – Варвары Дмитриевны.

Мать бабушки – Любовь Яковлевна Пелевина происходила из многодетной крестьянской семьи, крепостных графа Панина с. Поречье-Рыбное. Ее отец, разбогатевший на поставках фуража для русских войск во время Крымской войны, сумел выкупиться из крепостных еще до отмены крепостного права. Благодаря этому, его старшая дочь – Евфалия Яковлевна была выдана замуж за сына ростовского купца Иванова Андрея (имел кондитерский магазин), а младшая – Любовь Яковлевна за купца Устинова Дмитрия Петровича из г. Петровска. И уже их дочь, моя бабушка – Варвара Дмитриевна Устинова, находившаяся в родстве с ростовскими купцами Ивановыми, была выдана за сына ростовского купца Коперина – Владимира Александровича.

Хотя основной темой моего сообщения является история московской ветви семьи Копериных, для представления о тесных связях ростовских купеческих семей, интересна и история рода Устиновых, также выходцев из крестьян, разбогатевших, благодаря трудолюбию и инициативности, на производстве цикория. В XIX в. в г. Петровске, расположенном на пути от Москвы к Ростову, было лишь одно предприятие – маленькая фабрика Устинова, деревянные строения (сараи) которой располагались вблизи 2-х этажного каменного дома Устиновых, окруженного большим парком. В настоящее время в этом красивом доме, в центре города, расположены разные городские службы, в том числе ГАИ. После смерти в 1898 г. прадеда Устинова Д.П., имевшего от брака с Любовью Яковлевной (ум. в 1919 г.) 3-х дочерей и одного сына, управлять делами фабрики, ввиду малолетства сына Дмитрия, был призван из Ростова племянник его жены Любови Яковлевны (сын ее сестры – Евфалии Яковлевны Ивановой) – Сергей Андреевич Иванов. Как я уже сообщала, брат Сергея Андреевича Иванова – Дмитрий Андреевич (книготорговец) был женат на Марии Александровне Копериной. Все дочери Устинова Д.П. учились в гимназии в г. Ярославле (в Дворянском сиротском институте), получили солидное приданое и вышли замуж. Старшая дочь – Анастасия имела двух дочерей, не оставивших потомства. Варвара вышла замуж за Коперина В.А., а младшая дочь Любовь (была хорошей пианисткой) вышла за известного в Ярославской области, доктора – Строкина Валерьяна Александровича, дом которого, на окраине города Петровска, сохранился во владении его внуков до настоящего времени (Ансеровых, Ивановых-Смоленских, Строкиных, Вырубовых). В 1917 г. дом Устиновых был национализирован, семья Дмитрия переселена в комнаты мезонина. В 1920 г. во время гражданской войны Дмитрий Дмитриевич, мобилизованный в Красную армию, погиб, и 7 его несовершеннолетних детей (Мария, Ольга, Анатолий, Зоя, Вера, Любовь и Сергей) были разобраны родственниками. Жизнь разбросала их по разным городам России. В Ростове живет внук Дмитрия Дмитриевича – Устинов Геннадий Сергеевич.

Бабушка – Варвара Дмитриевна (1879 – 1962), выйдя замуж за Коперина Владимира Александровича, переехала к мужу в г. Ростов. Их свадебное путешествие на знаменитую Нижегородскую ярмарку включало также посещение родственников в Москве. В книге Щапова Н.М. есть фотография молодых Копериных в саду дачи Щаповых в Перловке, 26 июля 1899 г.

В семье Копериных в ростовском доме родились три дочери: Нина (1900 г.), Анна (1901 г.), Люба (1903 г.). Бабушка, получившая гимназическое образование и обладавшая сильным, целеустремленным характером, попав в патриархальную, купеческую семью, не хотела жить в Ростове и уговорила мужа вступить в «банковское Товарищество кассиров», внеся в него свое приданное. В 1905 г. Владимир Александрович , получив место кассира в банке, переехал вместе с семьей в г. Харьков, где в этот же год родилась дочь Варвара. Денежный взнос в «Товарищество кассиров», помимо гарантии честной работы кассира, приносил доход семье по дивидендам в процентах от размера вклада. По-видимому, размер вклада был не очень большой и семья, в которой было 4 детей, жившая на съемной квартире с взятой на прокат мебелью, жила весьма стесненно, хотя, как было принято в то время, держала няньку и кухарку. В 1908 г. семья переехала в Москву, где дедушка Володя получил место кассира в банке. Бабушка, искавшая способы иметь собственный заработок, сняла большую квартиру в переулке около Крымского моста и сдавала в ней комнаты «внаем». Кроме того, она закончила курсы массажа, и имела пациентов. Две старшие дочери Копериных начали учиться в гимназии. К этому времени братья дедушки – Иван и Петр – богачи, имели в Москве большие дома. Иван, имевший выездных лошадей и абонировавший собственную ложу в Большом театре, иногда брал в театр старшую дочь Владимира – Нину, вместе со своей дочерью Александрой, которая была чуть старше Нины. Помимо этого, всех детей водили в Большой театр на оперу «Снегурочка» и балет «Спящая красавица», в Третьяковскую галерею. Воспитывали детей строго, с ранних лет приучая к самостоятельности и ответственности старших за младших. На лето семья всегда выезжала на дачу, снимали дом в деревне под Ростовом или в Петровске.

Мой отец – Владислав Владимирович – родился в июле 1912 г., когда семья жила на даче под Ростовом и местом его рождения значится г. Ростов. Сохранились записки сестры отца – Анны о том, как его «няньчили» старшие сестры, которым было: Нине 12 лет, а Анне 11 лет. Нанятая нянька часами пила на кухне чай, пока мальчишка не засыпал, убаюканный сестрами.

В 1914 г. началась война, жить в Москве стало дорого, и семья переехала в г. Рыбинск. Снимали маленький дом на Ивановской улице. Отец – Владимир Александрович работал на бирже, а мать – Варвара Дмитриевна обслуживала богатых клиенток в имениях и дачах под Рыбинском (делала массаж). В Рыбинске девочки продолжили учебу в гимназии. Обучение было платным – 100 рублей в год, а зарплата отца была 80 рублей в месяц, поэтому в гимназии учились только две сестры. Две других занимались дома и, в дальнейшем, закончили образование экстерном и на учительских курсах. На Ивановской улице города был настоящий театр, построенный на счет купцов-любителей. Девочки ходили на все утренние спектакли. Ставили обычно пьесы Островского и другие популярные спектакли для юношества.

В 1918 г. в Рыбинске установилась Советская власть, одним из первых декретов которой был декрет о бесплатном среднем и высшем образовании, который позволил всем детям Копериных получить высшее образование. В условиях разрухи Гражданской войны уровень образования сильно снизился и дети, желавшие продолжить серьезную учебу, объединились в «кружки самообразования». В них занимались три сестры Копериных, кроме Нины, закончившей гимназию в 1917 г. Нина в 1920 г. поступила в МГУ, одновременно работая воспитателем в детском доме для беспризорников, до этого она 2 года проработала учительницей в деревне за 70 км от Рыбинска (по общей мобилизации ликбеза, Анна и Люба также отработали несколько лет учительницами в деревне). Анна в 1921 г. поступила учиться на биофак в Ленинграде (из 5 человек, принятых на биофак, трое были из Рыбинска), откуда, после ареста Алексея Алексеевича Ухтомского, ее учителя, вынуждена была уехать в Москву (перевелась на 3 курс МГУ). Также, как и Нина, она работала (домашним учителем – 4 часа в день и в школе для «деффективных» детей) и училась. Нина, работая в детском доме при Трехгорной мануфактуре, получила комнату вместе с подругой. В этой комнате, вместе с Ниной, стала жить ее младшая сестра Любовь, также поступившая в 1923 г. в МГУ. А Анна три года снимала «угол», за который отдавала практически все заработанные деньги (из 30 рублей, что ей платили за обучение мальчика, 10 она отдавала Нине и Любе, так, чтобы на каждую приходилось по 20 рублей). Анна Владимировна, умершая в возрасте 94-х лет, оставила воспоминания о годах учебы в МГУ; о том, как учеба и работа Нины в МГУ лаборантом, привела их в компанию преподавателей МГУ; о том, как Нина стала «невестой», а затем в 1926 г. женой молодого и талантливого преподавателя химии – Несмеянова А.Н., ставшего впоследствии академиком и Президентом АН СССР, а сама Анна в 1927 г. стала женой другого члена этой компании – Казанского Бориса Александровича, также ставшего академиком и директором Института органической химии АН СССР. Дед Бориса Александровича был протоиреем храма Христа Спасителя в Москве, а отец профессором.

В 1925 г. Владимир и Варвара Коперины переехали из Рыбинска в подмосковное Конобеево, где дедушка Володя получил место кассира и квартиру на прядильной фабрике. Вплоть до начала войны в 1941 г. он работал в Подмосковье кассиром. Дочери с мужьями по воскресеньям собирались в доме родителей, это была дружная семья. По возвращении из эвакуации, родители (Владимир Алексанрович и Варвара Дмитриевна), до самой смерти жили в семье старшей дочери Нины Владимировны Несмеяновой.

Все дети Владимира Александровича и Варвары Дмитриевны Копериных получили высшее образование. Дочери стали кандидатами наук. Нина и Анна – химики, работали в МГУ, Любовь – биолог, работала в Тимирязевской академии, Варвара, прошедшая трудный путь учебы, т.к. попала под декрет о запрете обучения в высшей школе для детей служащих, стала геологом, первооткрывателем запасов угля и нефти в Печорском бассейне. Младший сын – Владислав (мой отец) в 13 лет поступил в техникум, закончив его, работал мастером на подмосковной текстильной фабрике а в 1936 г. закончил вечерний институт дорожного транспорта. В дальнейшем он стал главным технологом Минмонтажспецстроя, строил Орско-Халиловский комбинат, руководил монтажными работами на строительстве многих химических и пищевых заводов. Под конец жизни он стал директором НИИ, написал несколько книг и учебников, стал заслуженным строителем СССР.

У Нины Владимировны Несмеяновой (1900- 1986) в 1930 г. родилась дочь Ольга, ставшая также как родители химиком, кандидатом наук. Ольга вышла замуж за Трубецкого Владимира Владимировича, востоковеда, кандидата наук, внука первого выборного ректора МГУ, философа, князя Сергея Николаевича Трубецкого. У Ольги есть дочь Нина (филолог), внучка Катя и правнук. В 1932 г. в семье Несмеяновых родился сын Николай, тоже ставший химиком, доктором наук, профессором, автором фундаментального учебника по органической химии, написанном совместно с отцом. Николай рано умер, в возрасте 50 лет, оставив сына Александра (экономист, работает в банке, детей нет).

У Анны Владимировны Казанской (1901-1995) два сына – Владимир, физико-химик, академик РАН, его дочь Анна и внук психологи; сын – Александр – геофизик, член-корр. РАЕН, детей у него нет.

У Любови Владимировны Копериной (1903-1996) один сын – Александр Коперин, инженер, имеет дочь Елену (специалист по рекламе, имеет сына Георгия) и сын Павел Коперин (автоинженер, имеет сына Дмитрия Коперина).

У Варвары Владимировны Матвеевой (1905-1990) дочь Елена и сын Сергей – математики, Сергей, доктор наук, преподает в Петербургском университете, имеет дочь Машу (математик) и внучку Светлану (аспирантка ЛГУ).

У Владислава Владимировича Коперина (1912-1977) две дочери – Елена – химик, кандидат наук, имеет дочь Елену (дизайнер) и двух внуков – Леонида и Антона, Наталья –инженер, детей нет.

В последнее время история финно-угорского племени мери привлекает все больше внимания специалистов различных областей: археологов, лингвистов, и, к сожалению, пока в меньшей степени, этнологов1. К сегодняшнему дню накоплена огромная источниковая база, сделаны важные теоретические обобщения. Но в конечном итоге представители каждой из отраслей знания столкнулись с общими трудностями2 – имеющимися в распоряжении лишь одной из наук методами и источниками невозможно выйти на новый уровень осмысления поставленной проблемы. Стало очевидным, что решение многих вопросов дославянского периода Верхнего Поволжья, как и выход на новые аспекты изучения мерянского этноса, будет возможен лишь при синтезном подходе, рожденном во взаимодействии усилий нескольких наук.

Цель данного доклада – показать перспективность междисциплинарного исследования (археология – топонимика) истории ростовской мери. Говоря о «ростовской мере», мы подразумевает ближайшую к Ростову Великому округу, в первую очередь, одну из летописных территорий расселения этого народа – бассейн озера Неро. Данное понятие не является произвольно географическим – исследованиями доказана не только значительная концентрация рассматриваемого этноса вокруг Ростова, но и существенная специфика данной области в сравнении с иными местами массового проживания мери – как в материальной культуре, так и по лингвистическим данным.

Необходимо отметить, что попытки привлечения данных смежных наук при решении рассматриваемой проблемы имели место. Так, А.Е. Леонтьев использовал топонимы с формантом -бал / -бол для подтверждения летописного известия «Повести Временных лет» о расселении мери3. В свою очередь, финская исследовательница-лингвист А. Альквист отметила перспективность археологического датирования ойконимов4.

Но, как отмечает С.З. Чернов, «секрет комплексного источниковедения заключен… в сопоставлении первичных источников (письменных, археологических, топонимических и др.), взаимной корректировке их достоверности, полноты репрезентативности, установления даты и происхождения и в составлении на этой основе, скажем, совмещенной карты расселения, землевладения», которая «превращается в новый (выделено нами – А.Д., А.К.) вид источника, более полный, чем составляющие ее письменные, археологические, топонимические данные… Эффект комплексного исследования достигается лишь тогда, когда комплексность начинает применяться уже на уровне источниковедения»5.

В нашем случае таким реальным выходом из сопоставления источников может быть совмещенная карта археологических памятников VII-X вв. и топонимов финно- угорского происхождения.

При этом стоит отметить, что данные археологии и лингвистики на данный момент в ряде позиций существенно расходятся, что существенно сужает возможности комплексного исследования и снижает достоверность выводов. Археологические материалы показывают в качестве верхней хронологической границы существования мерянской этнической структуры ХI-XII вв., в то время как исследователи мерянского языка утверждают, что он звучал на просторах, в частности, Ярославского края значительно дольше (возможно, до XV в. – на это указывает неплохо сохранившаяся микротопонимика, что говорит о длительном взаимодействии двух языковых культур)6. Кардинальные расхождения имеются в вопросе контактов мери с предшествующим населением. Археолог А.Е. Леонтьев считает, что меря появилась на берегах озера Неро лишь в VII в. На основе его рассуждений и материалов, опубликованных в монографии, можно предположить значительное (если не полное) прерывание топонимической традиции с приходом мери, так как дьяковское население в сравнении с мерей было крайне немногочисленным, да и расселялось оно небольшими разрозненными группами на значительном пространстве7. В то же время лингвисты при этимологизации топонимического материала продолжают аппелировать к таким языкам, как прибалто-финские и саамский, констатируя многослойность финно-угорской топонимики, возникновение которой можно объяснить либо длительным существованием здесь мери, язык которой за это время подвергся серьезной эволюции, либо (что вероятнее всего) восприятием мерянским населением топонимов, созданных предшествующими народами. Не выработано общей точки зрения и в вопросе о границах расселения мери, в первую очередь в северном направлении. Археологами практически не исследовано ярославское Заволжье, установить этническую принадлежность его населения на рубеже 1-2 тыс. н.э. пока не представляется возможным, в то время как топонимика говорит о длительных и интенсивных финно-угорско-славянских контактах на этой территории и о распространенности топонимов «мерянского» типа вплоть до современной Архангельской области8. Данные расхождения в трактовках археологических и топонимических источников могут быть хотя бы частично устранены выработкой компромиссного подхода в результате совместного обсуждения спорных вопросов представителями различных научных областей, занимающихся ранней этнической историей Верхневолжья.

В своей работе мы не ставили задачи разрешить эти дискуссионные проблемы. Проанализировав данные смежных отраслей знания, имеющихся по определенной территории, мы постарались показать возможные пути сближения выводов двух научных направлений.

Теперь охарактеризуем те компоненты, которые и предстоит подвергнуть синтезному исследованию.

1) Археологические источники:

А.Е. Леонтьев в своей фундаментальной монографии к числу мерянских отнес 20 памятников в округе Ростова: одно городище (уничтожено в 1930 г.) и 19 селищ. К сожалению, пока не найдены погребальные памятники мери. За более чем 20-летний срок изысканий структура расселения мери была выявлена достаточно полно и, как считает сам исследователь, «возможное открытие новых памятников едва ли изменит общую картину»9. Но, вместе с тем, этническая характеристика ряда памятников второй половины I тыс. н.э – начала II тыс. н.э осталась невыясненной. Практически полностью неидентифицированы памятники IV-VI вв. н.э., то есть те, которые предшествовали мерянской эпохе. Не все ясно и с этническими контактами мери и пришлого славянского населения.

2) Ойконимы:

Финно-угорская топонимика Верхнего Поволжья заинтересовала исследователей еще во второй половине XIX в., когда на нее обратил внимание Д. Европеус. Позднее эти вопросы поднимались в работах финских исследователей П. Равила и Я. Калима10. Отечественные топонимисты обращались к данным мерянской топонимики значительно реже, учитывая, в первую очередь, трудности в интерпретации названий, требующей глубоких знаний в области финно-угорской лингвистики. Из советских ученых, профессионально разбиравших следы мери на географической карте, можно назвать ленинградского ученого А.И. Попова11.

Лишь в последнее десятилетие ситуация изменилась. С середины 1990-х гг. кафедрой финно-угорского языкознания Хельсинского университета осуществляется проект исследования финно-угорского языкового субстрата именно на территории летописной мери. Возглавляет проект сотрудник этой кафедры А. Альквист, подготовившая и опубликовавшая по данному вопросу ряд статей и докладов и существенно продвинувшая изучение данной проблематики12. Вместе с тем А. Альквист справедливо замечает, что на данный момент финно-угорский топонимический материал Мерянской земли собран очень фрагментарно, и необходимо планомерное пополнение его как архивными, так и полевыми исследованиями.

Еще одна проблема, которая до сих пор не решена в лингвистике и которая существенно затрудняет взаимоувязывание данных топонимики и археологии – выделение собственно мерянских топонимов из тех названий, которые были созданы предшествовавшими мере родственными финно-угорскими народами (то есть, относительно мерянского и славянского языков являющиеся субсубстратом). Развернувшаяся в 1996-1997 гг. на страницах журнала «Вопросы языкознания» дискуссия не принесла пока позитивных результатов в данном вопросе, и остается констатировать, что безусловных аргументов, позволяющих назвать топоним собственно мерянским, пока не выработано13.

Первое, что бросается в глаза при изучении Ростовской округи в топонимическом отношении – необычайная концентрация ойконимического субстрата. Причем, это явление четко укладывается в рамки карты расселения мери по археологическим данным. А.Е. Леонтьев отмечает, что «других районов с такой плотностью [мерянского] населения в Северо-Восточной Руси неизвестно»14. По концентрации ойконимов на –бал / –бол с ростовской округой может сравниться лишь территория вокруг Плещеева озера (тоже летописная территория мери) и группы озер в Ярославском Заволжье (район Красного Профинтерна).

Таким образом, можно предположить, что, сопоставляя данные археологии и топонимики, нужно принимать во внимание именно ойконимический материал, как наиболее чутко реагирующий на смену этнической картины региона. В сравнении с ним гидронимы, безусловно, проигрывают в данном случае по информативности, субстрат в которых ровным слоем покрывает всю территорию как Ярославского края, так и в целом Верхнего Поволжья. Будучи менее связанными непосредственно с населением, реки значительно реже подвергались переименованиям, вследствие чего возможно предположить для многих из них намного более древнее, домерянское происхождение.

Поэтому в первую очередь нами было предпринято выявление и исследование названий с формантом на –бол/-бал, который большинством исследователей признается как безусловно ойконимическим, при этом его значение, скорее всего, определяется как «определенный тип населенного пункта». При этом нами особенно учитывалось расположение выявленных ойконимов этого типа относительно известных археологических памятников второй половины I тыс. н.э. – начала II тыс. н.э.

1. Деболовское: Топоним впервые выявлен в форме Дебала (1497 г.). В документах XVI–XIХ вв. фиксируется в формах Дебола, Деболы15. Современная форма топонима появляется лишь с XIX в. Мерянское селище Деболовское 2 расположено всего в 300 м. к югу от села, правда на другом берегу (возможное объяснение этого см. ниже). Убедительной этимологии названия не находится. Можно отметить лишь то, что село расположено на реке Сара, нижняя часть течения которой до XIX в. фиксировалась как Гда. В связи с последним обстоятельством возможна реконструкция ойконима как *Гдабол(а), т.е. селение на реке Где (в устной речи для удобства произношения возможно выпадение одного из сдвоенных согласных в начале слова, особенно если смысл этого слова непонятен). В то же, возможно, необходимо рассматривать данный ойконим в комплексе с выявленными в окрестностях Ростова топонимами Деболы (район р. Кобылка) и Тобола около д. Чучеры.

2. Дебола: Пустошь, зафиксированная писцовой книгой 1629-1631 гг: «…к селу Ставотину пустоши… Дебола… те пустоши за рекою Кобыльею…»16 Вряд ли можно говорить о происхождении этого топонима от подростовского Деболы, так как расстояние между этими объектами примерно 48 км. Эта местность Гаврилов–Ямского района плохо исследована археологически. Вероятное местоположение памятника – правый берег среднего течения реки Кобылки (по аналогии с предыдущим примером возможно предположить ее первоначальное наименование *Гда). Необходимо отметить, что в 2,5 км. от реки находится село Унимерь, имеющее явно финно-угорское название. Кроме того левым притоком Кобылки является река Вербилка, на правом берегу которой до недавнего времени существовала деревня Вербилово (*Воробола?) (Ср. с № 6)

3. Тобола: Обозначено на межевой карте 1860 г. как урочище около деревни Чучеры17. А.А. Титов в описании Ростовского уезда 1885 г. упоминает «поля с тоболами… урочище это близ р. Вексы, в 1 версте от озера Неро»18. В 1909 г. топоним отмечен в форме Таболы19. Поздняя фиксация топонима в документах не позволяет однозначно связывать его с финно-угорским языками. К тому же, А.А. Титов упоминает ростовское диалектное слово «тоболка» – какой-то вид пищи20. В тоже время А.С. Уваров, ссылаясь на сотрудника своей экспедиции К.Н. Тихонравова, пишет, что «тоболки» – одно из народных названий курганов21. Если же допустить колебание звука о в ы в основе названия (в Угличском районе имеется ручей Тыболка, приток р. Сабля), возможно объяснение названия из пермских языков, где ты – «озеро» (нужно учитывать, что оз. Неро в древности было больше в размерах и, вполне вероятно, подходило к селищу). Местонахождение ойконима на карте совпадает с местоположением селища Вексицы 2, которое А.Е. Леонтьев определяет как охотничье стойбище.

4. Пужбол: Первое упоминание относится к 1224 г. («в Пужбале»)22, но, скорее всего, это вставка летописца XVI в. Перепись 1629-1631 гг. дает современную форму Пужбол23. В то же время в XIX в. употреблялся и вариант Пужбола. Селище Пужбол 1 находится в 0,75 км к северо-западу от села на ручье Подрощенке. Ойконим однозначно признается исследователями финно-угорским и с большей долей вероятности мерянским. Основа ойконима этимологизируется как производное от общефинно-угорского слова пу – «дерево» (ср. puzu (вепс.) – «корзина»; в то же время нужно учитывать пужан (морд.) – «увядать»; пуж (коми) – «иней»).

5. Шурскол: Впервые упомянуто в переписных книгах 1629-1631 гг. как Шурскала24. Позднее зафиксированы формы Шурскал, Шурскало25. Селище Шурскол 3 расположено в 1 км к юго-западу от села за рекой Мазихой. Некоторые исследователи ставят данное название в один ряд с ойконимами на –бол, хотя, учитывая выявленные формы, возможен вариант с вычленением форманта –ла и даже наличие в конце названия финно-угорского слова кол/кал («рыба»). Основу ойконима можно объяснить из марийского языка (от шураш – «мазать»), что дает интересную топонимическую пару с названием реки Мазиха.

6. Вороболово: Во всех документах упоминается одинаково как д. Воробо(а,ы)лово на реке Вороболовке26, эта деревня существует и сейчас Очевидно, что субстратное название деревни *Воробола возникло от гидронима *Воря, достаточно распространенного на финно-угорских территориях. Позднее название реки изменилось под влиянием ойконима. Мерянского селища на территории деревни пока не известно. Однако такое селище открыто в селе Угодичи, расположенном недалеко от этой же реки. Угодичи – топоним славянского происхождения (исследователи считают его патронимом). В связи с этим можно предположить его первоначальное название *Воробол, которое после вытеснения его славянским ойконимом было перенесено на соседний населенный пункт на этой же реке.

7. Соболка: Упоминается как пожня в писцовых книгах 1629-1631 гг. вместе с пожней Вонога как владение Ростовского митрополичьего двора. Речка Вонога впадает в Неро с юга, проходя через современную деревню Липовку. Топоним Соболка, дополненный славянским формантом –ка, объясняется через общее для прибалто-финских и волжско-финских языков слово со (шо, соо, суо) со значением «болото»). Т.е., *Собола – «поселение на болоте», что вполне соответствует географическим характеристикам местности. Соответствующее ойкониму селище, видимо, надо искать на озерной террасе, где-то в низовьях Воноги (ср. Соболы – село, существовавшее в бассейне реки Жабни в Угличском уезде).

8. Собалка: однодворная деревня около села Поникарово (сейчас в Борисоглебском районе), упоминаемая в переписи и межевании села в 1529 г.28 Топоним точно локализовать не удалось. Мерянское селище, соответствующее ойкониму, вероятно, находится близ раннего славянского селища Согило 2. Обращает на себя внимание соседство таких топонимов, как Собалка, Солоть, Согила, находящихся в районе р. Шула.

9. Искобела: Пустошь, упоминаемая в документах начиная с 1629-1631 гг. в разных формах: Скабелы, Скобелы, Искобелы29. Вероятно, последний вариант топонима является наиболее близким к первичному, содержа в основе гидронимический термин икса («заводь, залив» из марийского языка, «ответвление, приток» из саамского). Правда, возможно и объяснение ойконима из прибалто-финских языков: от вепсского isktas – «пробиваться наружу» или финского iskea – «бить, ударять»). Все версии можно подтвердить географической характеристикой местности: с юго-запада, востока и севера пустошь ограничена ручьем Рюмелским и Рюмелским потоком. Точное местоположение пустоши не определено. На межевом плане кон. XVIII в. показаны смежные владения деревень, среди них – сохранившихся до настоящего времени Таковая, Новоселка, Тарандаева. То есть, пустошь находилась где-то в среднем течении реки Рюмина (Рюмела).

10. Иноболка: Река, дважды упоминаемая в описи владений архиерейского дома 1763 г.30 Зафиксированная на ней ныне существующая деревня Ратышино, расположенная в 32 в. к северо-западу от Ростова, позволяет точно соотнести объект с современной речкой Малой Имбушкой (приток Имбушки, впадающей в Могзу). Гидроним Иноболка явно вторичен по отношению к существовавшему здесь населенному пункту *Инобола, в нем выделяется основа ин- и формант -бол. Этимология основы возможна из мордовского языка, где ине – «великий, большой» (ср.: иневядь – «море», дословно «большая вода»).

В ростовской округе встречается еще несколько топонимов с этой основой. В районе с. Козохово (к югу от озера Неро) до середины XX в. существовала деревня Инеры. Но самый любопытный топоним – пустошь Ингородок на реке Ингородке31, к сожалению пока не зафиксированный археологически. По данным начала XX в. эта пустошь находилась где-то в Сулостской волости, то есть на правобережье р. Устье в районе Новоселки, Козлова, Никола-Перевоза или на правобережье Которосли между реками Векса и Черная.

Таким образом, мы рассмотрели 10 географических названий Ростовской округи с ойконимическим формантом –бол/-бал, причем 6 из них было выявлено впервые. Возможно, таковыми являются еще 2 топонима: пятикилометровый левый приток р. Кобылки – Вербилка (См. № 2) и такой же длины левый приток р. Ухтома – Избелка (17 км. на юго-восток от Ростова, 5 км. от мерянских селищ Благовещенская Гора и Новоселка. Четко этимологизируется из финно-угорского изе («маленький»)). Наиболее надежным способом проверки данного предположения является проведение археологической разведки по этим рекам. В то же время, мы сомневаемся в финно-угорском происхождении основы названия Шабольцево, отмеченного на карте А.Е. Леонтьевым. Широкое распространение подобных названий (кроме указанного выше названия, нами в пределах ростовских земель выявлены названия Шебалинская на р. Саре, Шиболево около с. Павловское, Шибалова около д. Осипово), устойчиво сопровождаемых славянским антротопонимическим формантом, отсутствие точной этимологии из финно-угорских языков позволяет предположить славянское происхождение топонимов (скорее всего, от прозвища шабальный – «шальной, вздорный, тунеядный»; зафиксировано архангельское диалектное слово шебалшить – болтать, молоть, пустословить и др.)32.

Кроме того, необходимо отметить еще несколько названий населенных пунктов в окрестностях озера Неро, которые также с большой долей уверенности можно считать финно-угорскими по происхождению и не заимствованными из гидронимов. Правда, поселений мери в населенных пунктах с такими названиями пока не выявлено.

Во, первых, это топонимы, оканчивающиеся на –ла. Лингвисты единодушно считают эти форманты прибалто-финскими и именно ойконимическими.

Согило: Деревня находится в 12 км. к западу от Ростова. Топоним в основе своей производный от одного из болотных терминов финно-угров (ср., например, вепсские sokaz – «болотистый», sohein – «осока»; менее вероятна связь с марийским шоган – «лук».

Рохмала: Расположена в 16 км. на восток от озера Неро на берегу р. Лахость. Однозначного аппелятива не найти, но основа сближается с марийским рок – «почва, земля», эстонским rohi – «трава».

Львы: Первоначальная форма Лев. Не беря в расчет народные этимологии, отметим, что происхождение названия села от христианского имени Лев маловероятно (отсутствует антротопонимический формант). Здесь реконструируется топонимическая с соседней калька д. Песочная (ср. эст. liiv – «песок»).

Из других любопытных топонимов, происхождение которых, скорее всего, финно-угорское и, вероятно, не вторичное в отношении гидронима, следует отметить названия деревень Чучеры (Ср. чучу (мар.) – «дядя»), Шугорь (Ср. шугар (мар.) – могила), Кустерь (видимо, название связано с гидронимом Кучебеж, внятной этимологии не находится, но очевидно, что формант в ойкониме неславянский), Сулость (такая же ситуация, так как по данным XVIII в. село зафиксировано на реке Сулога33, что позволяет выделить в ойкониме основу Сул- и формант –ость (скорее всего, также неславянский); основа из марийского шулаш – «таять», ср. с распространенными славянскими названиями рек Талица). Следует отметить, что считать данные ойконимы если и производными от названия реки, то, скорее всего, в дославянское время позволяет тот факт, что славянские ойконимы, образованные от гидронимов, имели узнаваемый формант (ср. Вексицы, Шулец, др.)

Особенно обращает на себя внимание ряд топонимов, заканчивающихся на –мерь (-мер, -мар) (река Локсимерь (варианты Локсомерь, Локшмер), ее приток Шумарка, село Унимерь (ср. р. Уница). А.К. Матвеев посчитал их этнотопонимами, проводя аналогии с марийскими названиями на –мар34. Правда, А. Альквист выразила свои сомнения по этому поводу, считая, что формант таких названий происходит от –ер,-ерь («озеро»)35, хотя это зачастую противоречит географическим данным. Поэтому, склоняясь в данном случае к гипотезе А.К. Матвеева, мы нанесли эти топонимы на карту, при этом учитывая, что возникновение этнотопонимов, как правило, происходит на переферийных территориях проживания народа. Так как в данном случае мы имеем дело с историческим центром мери, то, вероятно, такие названия возникли в позднейший период существования мери, когда она островками сохраняла свою этническую идентичность среди славянского населения.

При обращении к совмещенной карте мы видим, что топонимические данные не противоречат археологическим. Ойконимы так же, как и мерянские селища, концентрируются в основном на ближайшей к озеру территории. Но нельзя не отметить то, что ойконимы Пужбол, Шурскол, Дебола находятся на некотором расстоянии от известных селищ, к тому же за реками. Скорее всего, необходимо изучение культурного слоя самих сел, где возможно обнаружение соответствующих топонимам мерянских селищ.

В целом, нужно признать, что топонимика Ростовской округи, как и всего Ярославского края, требует дальнейшего исследования, которое может принести в будущем интересные результаты.

Но уже на данном этапе исследования можно сделать некоторые выводы. Первый вывод – сугубо лингвистический, но имеющий важное историческое значение: рассмотренный топонимический материал ясно показывает, что язык Ростовской мери был не только лексически, но и фонетически наиболее близок марийскому языку с некоторым приближением к прибалто-финским языкам. Во-вторых, уже на рассмотренных примерах видно, что интегрирование данных археологии и топонимики имеет большие перспективы. Мерянские ойконимы / археологические памятники могут стать ориентирами для археологов и топонимистов соответственно (особенно это актуально для изучения заселенности окраин Ростовской округи). Обнаружение на месте локализации топонима селища может продатировать время возникновения ойконима и, наоборот обнаружение ойконима в источниках и соотнесение его с селищем позволит определить этническую принадлежность памятника. Выявление новых финно-угорских названий (равно как и их отсутствие на определенной территории) дает новые факты по этническим контактам мери и славян. Например, открытое А.Е. Леонтьевым мерянское селище Вексицы 2 во время славянского заселения пустеет, но его название Тобола сохраняется, что свидетельствует о тесных контактах жителей этого поселка (или соседних) со славянами. В перспективе важно установить, сохранились ли финно-угорские названия других запустевших мерянских селищ, например, у с. Новотроицкого, с. Татищева погоста.

Реконструкция столь отдаленной от нас эпохи, каковой является мерянский период истории Ростовского края, безусловно – очень трудная задача. И, как и всюду при изучении древнейшей истории, исследователи сталкиваются с узостью источниковой базы, не позволяющей со всей полнотой раскрыть многие аспекты рассматриваемой проблемы, установить логику исторического процесса. В этих условиях особенно значимыми становятся междисциплинарные контакты, позволяющие ввести в оборот новые методы работы с новыми источниками или же новые источники. Проведение комплексных археолого-топонимических исследований может значительно расширить перспективы изучения до- и раннеславянской истории Ростовской земли.

  1. Археологи: Вишневский В.И. Дьяковская культура в Верхнем Поволжье (VIII-VII вв. до н.э. – VII-VIII вв. н.э.). Автореф… канд.ист.наук. М., 1991.; Леонтьев А.Е. Археология мери (к предыстории Северо-Восточной Руси). М., 1996; Рябинин Е.А. Финно-угорские племена в составе Древней Руси. Спб., 1997; Седов В.В. Славяне. Древне-Русская народность. М., 2005, др. Лингвисты: Ткаченко О.Б. Мерянский язык. Киев, 1985; Альквист А. Мерянская проблема на фоне многослойности топонимии // Вопросы языкознания. 1997. № 6. С.22-36; Матвеев А.К. Субстратная топонимия Русского Севера и мерянская проблема // Вопросы языкознания. 1996. № 1. С.3-23, др. Этнологи: Киселев А.В. «Паны» в устной традиции русского населения Ярославского Поволжья XIX-XXв.: историко-этнографические основы и параллели // ИКРЗ. 2003. Ростов, 2004. С.326-340.
  2. Альквист А. Указ. соч. С. 22; Исланова И.В. Проблема изучения древностей I тыс. н.э. (Валдай – Верхнее Поволжье – Волго-Окское междуречье) // Тверской археологический сборник. Вып.4. Тверь., 2001. С.5-10.
  3. Леонтьев А.Е. Указ. соч. С.25.
  4. Альквист А. Указ. соч. С. 26.
  5. Чернов С.З. Комплексное исследование русского средневекового ландшафта (экология культурной среды) // История и культура древнерусского города. М., 1989. С.170.
  6. См.: Ткаченко О.Б. Указ. соч. См. напр., в Ростовской округе пожни Пухра и Мулом в районе с. Вексицы. ГАЯО. Ф.455. Оп.2р. Д.459.
  7. Леонтьев А.Е. Археология мери. С.34, 42.
  8. См., напр.: Матвеев А.К. Субстратная топонимия…
  9. Леонтьев А.Е. Археология мери. С.41.
  10. Европеус Д. Об угорском народе, обитавшем в средней и северной России, в Финляндии и в северной части Скандинавии до прибытия туда нынешних их жителей. СПб., 1874; Ravila P. Das MerjaProblem im Lichte der Ortsnamenforschung // FUF. Bd. XXIV. № 1-3. Anzeiger. Helsinki, 1937; Kalima J. Karjalaiset ja merjalaiset // Uusi Suomi. 1942. T. 19 (VII).
  11. Попов А.И. Топонимика древних мерянских и муромских областей // Географическая среда и географические названия. Л., 1974.
  12. См. напр.: Ahlqvist A. Наблюдения над финно-угорским субстратом в топонимии Ярославского края на материале гидронимических формантов –(V)га и -(V)нга, -(V)ньга, -(V)нда // Studia Slavica Finlandensa. Tomus IX. Helsinki, 1992.
  13. Альквист А. Мерянская проблема на фоне многослойности топонимии // Вопросы языкознания. 1997. № 6. С.22-36; Матвеев А.К. Субстратная топонимия Русского Севера и мерянская проблема // Вопросы языкознания. 1996. № 1. С.3-23; Шилов А.Л. Ареальные связи топонимии Заволочья и географические термины Заволочской Чуди // Вопросы языкознания, 1997. № 6. С.3-21.
  14. Леонтьев А.Е.. Поселения мери и славян на оз. Неро. С.29.
  15. Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси. Конец XIV – начало XVI вв. М., 1957. Т.1. С.523; Писцовые книги Московского государства XVI в. СПб., 1877. С.14, 15, 16; Черкасова М.С. Монастырские крестьяне Ростовского уезда в начале XVII в. (по оброчной книге Троицкого монастыря 1617 г.) // Сообщения Ростовского музея. 1994. Вып.6. С.42, 43, 45, 46; Титов А.А. Ростовский уезд Ярославской губернии. Историко-археологическое и статистическое описание. М., 1885. С.349.
  16. Ярославские епархиальные ведомости (далее – ЯЕВ). 1896. № 21. С.319.
  17. ГАЯО. Ф.455. Оп.2Р. Д.3364. Л.2.
  18. Титов А.А. Ростовский уезд… С.110.
  19. Указатель к межевой карте Ростовского уезда. Ярославль, 1909.
  20. Титов А.А. Ростовский уезд…
  21. Уваров А.С. Меряне и их быт по курганным раскопкам. М., 1872. С.44.
  22. Полное собрание русских летописей. Т.15. М., 2000. С.337.
  23. ЯЕВ. 1896. С.197.
  24. Там же. С.106.
  25. Уваров А.С. Указ. соч. С.31, 175, 183.
  26. Напр.: ГАЯО. Ф. 100. Оп.19, Д.1920. Л.1.
  27. ЯЕВ. 1896. С.87.
  28. Черкасова М.С. Крестьянское хозяйство на монастырских землях Ростовского и Ярославского уездов в первой половине XVI в. // История и культура Ростовской земли. 1995. Ростов, 1996. С.18.
  29. ЯЕВ. 1880. С.19; Виденеева А.Е. Ростовский архиерейский дом и система епархиального управления в России XVIII. М., 2004. С.245; ГАЯО. Ф.455. Оп.2Р. Д. 14
  30. Виденеева А.Е. Указ. соч. С. 232.
  31. Указатель к межевой карте Ростовского уезда. Ярославль, 1909. С. 16.
  32. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.IV. СПб., 1996. С.617.
  33. ГАЯО. Ф.455. Оп.2Р. Д.5157.
  34. Матвеев А.К. Субстратная топонимия Русского Севера и мерянская проблема. С.17
  35. Альквист А. Мерянская проблема на фоне многослойности топонимии. С.30.

Целью данной работы является освещение новейшей истории п. Поречье-Рыбное, одного из крупных населенных пунктов Ростовского края. Хронологические рамки исследования охватывают период с конца 1990-х гг. по начало 2005 г. Отдельные аспекты темы, в частности современное огородничество, были частично рассмотрены нами ранее1.

Освещение определенных событий в населенных пунктах Поречской территориальной администрации производилось средствами массовой информации2. Источниками для исследования послужили материалы действующей в ГM3 «Ростовский кремль» научно-исследовательской, собирательской экспедиции. В ходе ее работы в 1999 – 2005 гг. были собраны вошедшие в сводные экспедиционные отчеты сведения о состоянии практически всех территориальных администраций PMO. В частности данные от информантов п. Поречье: специалистов ПТА, руководителей учреждений, огородников и т.д.3 Вся информация по ходу исследования записывалась на аудиокассеты.

Территория и население

Поречский сельский округ расположен в юго-восточной части Ростовского муниципального округа. Наименование территории администрации: Поречская территориальная администрация (далее ПТА). Общая площадь территории 5276,5 га. Центром сельского округа является п. Поречье-Рыбное, находящийся на расстоянии 17 км от Ростова. С севера на протяжении 17 км граница проходит по береговой линии озера Неро. С востока и северо-востока граничит на протяжении 12 км с Угодичской территориальной администрацией, с юга и юго-запада на протяжении 13 км граничит с Перовской территориальной администрацией. С запада на протяжении 6,5 км с Никольской территориальной администрацией, с северо-запада на протяжении 2 км с Шурскольской территориальной администрацией. Протяженность ПТА с севера на юг – 18 км, с востока на запад -11 км Рельеф равнинно-возвышенный. С юга на север на территории протекает река Сара, впадающая в озеро Неро4.

Поречский сельский округ включает в себя рабочий поселок Поречье-Рыбное, 4 села – Вексицы, Козохово, Климатино, Филимоново, а также 6 жилых деревень – Липовка, Караваево, Ново, Новая Деревня, Огарево, Твердино. 4 населенных пункта, деревни Звягино, Паздерино, Инеры, Григорово более 20 лет являются нежилыми, в них нет даже домов.

Количество домовладений в п. Поречье на 18 улицах: в 2001 г. – 758, в 2004 г. – 762. В сельских населенных пунктах постоянных хозяйств соответственно за те же годы: 271 и 227. Площадь земель, находящихся в распоряжении администрации: 710 га., в том числе сельхозугодий – 439 га., пахотных – 144 га. В 2000 – 2005 гг. Главой ПТА являлась Любовь Михайловна Шоломицкая. 1 октября 2005 г. ее заменил избранный населением на этот пост Александр Васильевич Подгорнов. Весной 2006 г. начал свою работу поречский муниципальный Совет, состоящий из 10 депутатов.

Данные о численности населения ПТА за последние 25 лет приведены в таблице:
1990 г.2002 г.2004 г. 
Всего населения ПТА:287824902527
в том числе: в Поречье:225719391949
в сельских населенных пунктах:621551578
детей дошкольного возраста:268181130
школьного возраста:385330310
трудоспособного населения:210811461267
в том числе работающего:1261810815
пенсионеров:847830820

Объекты муниципальной собственности, находящиеся на территории ПТА: очистные сооружения, водозабор и плотина, канализационно-насосная станция, тепловые сети, уличное освещение, водопроводные и канализационные сети. Бюджетные учреждения: общеобразовательная средняя школа, детский дом, детский сад №16, Дом культуры, врачебная амбулатория, дом сестринского ухода, аптека, библиотека, почта, АТС. На территории работают 12 торговых точек, филиал сбербанка, участок РоЭС, пожарная часть.

Имеется программа социально-экономического развития территории. Срок ее действия: 2004-2007 гг. Общий объем средств, предусмотренных на ее реализацию: 45,91 млн. руб.

Исполнение местного бюджета в части закрепленных местных налогов на территории:
 Расходы: План (тыс. руб.)Расходы: Факт (тыс. руб.)
2001 г.22852451
2002 г.39084161
2003 г.58165074
Сбор собственных средств:
Собрано всего (руб.)
2001 г.16500
2002 г.23600
2003 г.30350

Закупки сельхозпродукции у населения: Огурцы, капусту, лук, чеснок закупает у населения ЗАО консервный завод «Поречский» для производства овощных консервов. Упомянутые овощи, в особенности огурцы, закупаются частными лицами – скупщиками в центре поселка, для последующей продажи их на рынке. Скупщики – местные огородники и азербайджанцы. Последние 5 лет средняя цена за 1 кг огурцов в начале августа, держится на уровне 10 руб.

Оказание бытовых услуг населению: В 2003 г. населению было оказано бытовых услуг на сумму 75200 руб.

Общественное самоуправление, состояние правопорядка

За прошедший период на улицах п. Поречье, в сельских населенных пунктах были проведены сходы, избраны уличкомы и старосты. На сходах решались вопросы по долевому участию в строительстве разводящих газовых сетей, благоустройству, уборке мусора, а также о необходимости введения на территории целевого сбора.

На сходах в селах основной темой также была пожарная безопасность, уборка мусора, окашивание территории, обеспечение населения продуктами первой необходимости, ремонт колодцев, чистка прудов, устройство подъездов к деревням, чистка снега.

Наиболее важные проблемы:
1. Загрязнение территории из-за отсутствия организованных мест свалки мусора, сброса фекальных стоков в реку Сару;
2. Высокий уровень безработицы;
3. Высокая естественная убыль населения;
4. Криминальная обстановка на территории;
5. Низкий уровень благосостояния населения.

Цели и первоочередные задачи:
1. Газификация поселка;
2. Благоустройство поселка Поречье и населенных пунктов;
3. Реконструкция водозаборов, водопроводных и канализационных сетей;
4. Организация и создание отделения милиции при администрации;
5. Повышение благосостояния населения и укрепление его здоровья;
6. Снижение преступности;
7. Стабилизация работы ЗАО консервного завода «Поречский»;
8. Ремонт колодцев;
9. Чистка прудов;
10. Работа с молодежью;
11. Привлечение населения к благоустройству, озеленению территории;
12. Сохранение, ремонт и восстановление имеющихся на территории исторических памятников5.

Состояние правопорядка: Раскрываемость преступлений в 2001 г. – 59%, в 2002 – 85%, в 2003 – 89%. С целью обеспечения правопорядка на территории организован стационарный пост милиции.

Промышленность

Градообразующим предприятием на территории является ЗАО консервный завод «Поречский». В 2005 г. заводу исполнилось 125 лет. Поречский консервный завод является одним из старейших предприятий пищевой отрасли. Завод был основан в 1880 г. П.А. Коркуновым6. В 1970-е гг. он стал одним из крупнейших производителей консервной продукции в СССР. Ассортимент продукции составлял более 60 наименований: сгущенное молоко, мясные и мясорастительные консервы, соки, зеленый горошек, детское питание, различные виды консервированных овощей, соусы и т.д. Завод специализировался как на производстве консервов, так и на изготовлении жестяной банки. Он являлся поставщиком продукции для нужд армии и флота.

В XX в. завод несколько раз расширялся и реконструировался, превратившись из маленького цеха в крупное многопрофильное предприятие. В связи с переходом на рыночные отношения завод пережил ряд преобразований. Одной из основных задач в данное время является перевод работы котельной предприятия с мазута на природный газ, что значительно снизит себестоимость выпускаемой продукции. Не смотря на все трудности, завод продолжает развиваться, модернизируя оборудование, внедряя новые технологии в жестяно-баночном и консервном цехах, расширяя ассортимент и улучшая общее качество продукции.

В настоящее время завод выпускает около 40 наименований пищевых консервов: молочных, мясных, мясорастительных, растительных, обеденных. В 2002 г. произведено консервов 3278 тыс. условных банок (далее – туб.), реализовано – 2972 туб. В 2003 г. произведено консервов 10713 туб., реализовано – 9757 туб.

Повысилась производительность труда, увеличилась численность работающих. В 2002 г. среднесписочная численность – 75 человек, в 2003 г. – 219 человек, 1 квартал 2004 г. -255 человек. На начало 2005 г. на заводе работало 320 человек и только в 2004 г. принято на работу 50 человек. Рабочих возят на автобусе из г. Ростова, п. Шурскол, п. Петровское. Средняя заработная плата в 2002 г. – 1687 рублей, в 2003 г. – 2845 рублей, в 1 квартале 2004 г, – 3199 рублей.

На заводе освоен выпуск новых видов консервов – сгущенные кремы с витаминами, молоко сгущенное, вареное, картофель с низолактом. Функционирует жестяно-баночный цех, который выпускает 1 – 1,2 млн. банок в месяц. Планируется выпуск продукции по госзаказу7.

Огородничество

Еще 100 лет назад было отмечено, как сильно отличается ростовское огородничество «у себя на Родине» от того, как ростовские огородники ведут его в столицах8. На рубеже XX-XXI вв., несмотря на исчезновение отхожего промысла, в огородничестве достаточно четко просматривается те же два уклада, сосуществующие и взаимодополняющие друг друга. Традиционные формы огородничества были освещены нами ранее9. Передовые, современные технологии активно развиваются у огородников, торгующих в Москве и Подмосковье. Рамки сообщения не позволяют подробно рассмотреть данное «столичное» огородничество. Отметим лишь его особенности:
1. Переход к тепличному хозяйству.
2. Отапливаемые пленочные теплицы размера от 100 до 300 кв. м.
3. Оборудование теплиц водяным отоплением, стеллажами, водопроводом, даже подсветкой.
4. Более раннее начало огородного сезона, в январе, что позволяет многолетним цветам зацвести в первый год, увеличивая период вегетации в 2 раза (1 – 2 хозяйства).
5. Двойное покрытие пленкой в теплице.
6. Приоритет голландских семян.
7. Сев в ящиках с земляной смесью, пикировка в бумажные стаканчики, голландские «гармошки». Выращивание рассады многих растений также в деревянных ящиках 60X30, или пластиковых кассетах.
8. Продажа рассады с закрытой корневой системой, что дает 100% приживаемости.
9. Огромный ассортимент товара (50 – 60 сортов только цветов).
10. Оборудование автомобиля (фургона), автоприцепа стеллажами для перевозки ящиков с цветочной рассадой на рынок.
11. Постоянное место торговли на крупном московском, или подмосковном рынке.
12. Режим торговли на рынке – ежедневно.
13. Товар постоянно находится в торговой палатке, его не убирают, так как рынок охраняется.
14. Торгующий в палатке огородник на полгода снимает квартиру поблизости от рынка. (Современный отхожий промысел).
15. Товар подвозится из Поречья 2 -5 раз в неделю10.

Предпринимательская деятельность

В 2002 г. на территории округа были зарегистрированы и работали 71, а в 2004 г. – 64 индивидуальных предпринимателя, которые занимались торговлей продовольственными и промышленными товарами. На территории ПТА действует 12 торговых предприятий, в том числе в Поречье – 9. Объем товарооборота торговых точек, расположенных на территории составлял 10465 тыс. руб. в 2001 г., 15765 тыс. руб. в 2003 г. Наиболее крупные из них: Торговый центр «Диана» В.В. Гутенкова, магазины «Тройка» (продукты и промтовары) И.В. Шулеповой, «Мираж» Ю.В. Сартаковой, «Абакан» Н.Х. Халимова, «Аленка» А.А. Шкояна.

Социальная защита населения

На территории ПТА избран Совет ветеранов, организована первичная организация общества инвалидов. При администрации создана и работает комиссия по социальной защите населения, которая занимается рассмотрением заявлений и обращений граждан по вопросам оказания материальной помощи.

Комиссия обследует жилищно-бытовые условия жителей, выявляет малообеспеченные слои населения, многодетные семьи, нуждающиеся в помощи. Все ветераны, инвалиды, многодетные семьи взяты на учет. Им оказывается материальная помощь, выдается компенсация на топливо. Многим пенсионерам оказана помощь в оформлении пенсий и их перерасчету, в оформлении удостоверений «Ветеран труда», «Ветеран войны». Оказывалась помощь в обмене паспортов. На территории работают 7 социальных работников (Заведующая М.В. Шевченко), обслуживающих 47 пенсионеров. Проведена акция «Забота» – на дом выезжали парикмахер, сантехник, медик. При администрации работает комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав. Все неблагополучные семьи взяты на учет. Все работники бюджетной сферы обеспечиваются льготами на коммунальные услуги. Санитарное состояние территории: удовлетворительное – 65%, хорошее – 30%, образцовое – 5%.

Занятость населения:
 Количество созданных рабочих мест:Число безработных:
2001 г.4186
2002 г.5574
2003 г.6881

С Ростовским центром занятости населения налажено сотрудничество. Безработные принимались на общественные работы, оказывалась поддержка несовершеннолетним. Действует программа «Поддержка инвалидов». Важнейшей проблемой является убыточное содержание бани, переданной на баланс МП Петровское. Баня работает эпизодически.

При администрации созданы и работают комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав, комиссия по учету граждан, нуждающихся в улучшении жилищных условий, комиссия по социальной защите населения, санитарная комиссия, Совет ветеранов, первичная организация общества инвалидов11.

Информация о регистрации актов гражданского состояния по Поречской территориальной администрации:
 2001 г.2002 г.2003 г.2004 г.
Умерло47726512
Родилось1116113
Зарегистрировано браков8772
Расторгнуто браков111099

Образование и воспитание

В Поречской общеобразовательной средней школе в 14 классах обучаются 232 учащихся. Педагогический персонал 28 учителей. Директором школы на протяжении последних 10 лет является Ангелина Леонидовна Усова. Руководство школы проделало большую работу по её лицензированию, в настоящее время при помощи и поддержке администрации РМО, управления образования получена лицензия до 2008 г. В школе оборудован компьютерный класс, где 10 компьютеров, интернет. Проведены работы по ремонту спортзала, классных комнат, их переоснащения современным оборудованием: мебелью, наглядными пособиями, различной техникой. Если говорить об успеваемости, в 2004-2005 учебном году она составила 99,2%. На «4» и «5» учатся 27% детей. В 2000-2001 гг. – 19% выпускников получили серебряные медали, в 2004-2005 гг. – 17%. Дети участвуют в различных конкурсах, проектах, спортивных соревнованиях на уровне округа, области, республики12. На хорошем уровне поставлена внешкольная воспитательная работа: в течение учебного года проводятся различные мероприятия с детьми и родителями, школа тесно сотрудничает с музеем «Поречского огородника»13.

Детским садом №16 руководит Николай Александрович Салтыков. В штате 7 педагогов, среди них музыкальный работник. Контингент детей по списку 67 человек в 4 группах. Наполняемость групп от 14 до 18 детей, есть возможность индивидуального подхода к каждому ребенку. Важнейшие направления деятельности: хорошая подготовка 100% детей к школе, освоение здоровье сберегающих технологий: закаливание, элементы массажа. Руководство детсада занимается его лицензированием.

Директором Климатинского детского дома практически с момента его основания в начале 1990 гг. была Татьяна Николаевна Ермолычева. Вся ее жизнь связана с дошкольным воспитанием. С сентября 2005 г. директор – Е.Н. Галчонкова. В штате 52 сотрудника. В детском доме в 3 группах находятся 30 воспитанников. Состав детей очень сложный: социальные сироты, сироты. С детьми проводятся различные мероприятия, общие и по группам – нравственное воспитание, воспитание здорового образа жизни, проведение досуга, краеведение. Детский дом лицензирован14.

Культура

Сельский дом культуры ведет свое начало с января 1918 г., когда в Поречье было создано культурно-просветительное общество15. В ДК работают 11 кружков и клубы по интересам, в которых занимаются более 160 человек. Создан хор ветеранов. Директором ДК более 10 лет работает Л.А. Дубнева. Коллектив работников дома культуры подготавливает и проводит культурные мероприятия ко всем праздничным датам, участвует во всех конкурсах, смотрах, фестивалях, проводимых РМО. Была проведена активная работа по подготовке к 60-летию со дня Победы в Великой Отечественной войне. На протяжении 3-х лет проводился «День зеленого огурца».

В августе 2001 г. при администрации был создан музей «Поречского огородника». Главным хранителем музея является Надежда Александровна Оленичева. В музее действуют выставки: «Быт поречского огородника», «История консервного завода», «Крестьянские и купеческие династии», «Архитектурные памятники села», «Народное образование», «Поречье в годы Великой Отечественной войны» и т.д. Для школьников, детей детского сада в музее регулярно проводятся занятия из цикла «История родного края». Некоторые экскурсии предусматривают ознакомление с теплично-парниковым хозяйством в гостях у местных жителей, чаепитие. Поречский музей сотрудничает с ГМЗ «Ростовский кремль» и является самым крупным из сельских музеев РМО16.

Более 100 лет в Поречье функционирует сельская библиотека (ныне филиал №5 Ростовской библиотечной системы ЦБС), которой руководит Александра Михайловна Шаронова. Поречане любят библиотеку, ее посещают около 40% населения. Здесь регулярно проходят различные мероприятия с детьми и взрослыми.

С целью занятости молодежи и сокращения детской преступности в штат администрации введена единица инструктора по физкультуре, население стало активнее заниматься физкультурой и спортом. Созданы секции волейбола, тяжелой атлетики, гиревого спорта, настольного тенниса, в них занимаются взрослые и дети. Занятия проходят в школьном спортзале. Спортивная команда участвует в спартакиаде РМО.

В 2005 г. было проведено несколько субботников, а в 2006 – начались реставрационные работы на храме Петра и Павла (настоятель о. Николай). Основной благотворитель – Ярославский холдинг «Губернский город и К» во главе с генеральным директором В.В.  Соловьевым. Проект предусматривает в течение 10 лет реставрацию и реконструкцию не только всего культового ансамбля, но и центра Поречья. Отметим здесь инициатора восстановления храма – московского художника Владимира Куприянова и активного общетсвенного старосту по делам церкви Валентину Николаевну Парыгину.

В рамках изучения голландского компонента в ростовском огородничестве и культурно-образовательного обмена налаживаются связи с посольством Нидерландов (авторы проекта – А.Г. Морозов, Д.А. Бражников).

Здравоохранение

Поречской врачебной амбулаторией более 10 лет руководит Л.П.  Никонова. Штат укомплектован медицинскими кадрами. Функционирует физиокабинет, лаборатория, стоматологический кабинет, имеется необходимый медицинский инвентарь и оборудование. Денежные средства на приобретение медикаментов и бензина выделяются своевременно. Но амбулатория расположена в приспособленном здании – каменном двухэтажном крестьянском доме. Для дальнейшей работы крайне необходимо провести ее лицензирование. На территории также функционируют Дом сестринского ухода (заведующая H.Н. Зеймуль), в котором пребывает 20 пациентов; аптека № 66 (заведующая Н.Н. Бояркина).

К сожалению, рамки сообщения не позволяют поместить сюда все материалы исследования, что необходимо сделать в отдельной работе, охватывающей Ростовский муниципальный округ в целом.

  1. Морозов А.Г. К вопросу о состоянии современного Ростовского огородничества на рубеже XX- XXI вв. на примере п. Поречье Ростовского муниципального округа. (По материалам полевого исследования). / СРМ. Вып. XII. Ростов, 2001. С. 331-339.
  2. Лариса Фабричникова. Бриллиантовая рука Ильича. / Газета «Золотое кольцо» 31 октября 2000 г.; Олег Гонозов. По кастрюле в праздник зеленого огурца. / Газета «Золотое кольцо» 8 августа 2001 г.; Поречская средняя школа. Радость от обучения. / Газета «Ростовский вестник» 4 октября 2001 г.; Оксана Якубович, Ольга Ангелова. Прошлое и настоящее огородной столицы России. Поречские контрасты. / Газета «Аргументы и факты Ярославль». № 42(151) октябрь 2001 г.; Поречская территориальная администрация. Вести из Поречья. / Газета «Ростовский вестник» 27 августа 2002 г.; Медалисты не подкачали. / Газета «Ростовский вестник» 29 августа 2002 г.; С. Седов. Прошлое и настоящее Поречья. / Газета «Ростовский вестник» 10 декабря 2002 г.; А Карцев. Праздник огурца в Поречье. / Газета «Ростовский вестник» 26 августа 2003 г; Наш корреспондент. Празднику в Поречье быть, если деньги раздобыть. / Газета «Ростовский вестник»25 сентября 2003 г.; Н. Макарова. Будни и праздники поречских пенсионеров. / Газета «Ростовский вестник» 30 сентября 2003 г.; Группа пожилых читателей. Праздник в библиотеке. / Газета «Ростовский вестник» 11 ноября 2003 г.; Е. Козлова «Радио Ростова». Поречские долгожительницы. / Газета «Ростовский вестник» 30 сентября 2004 г.; Н. Макарова. Юбилей в поречской стране. 125 лет Поречского консервного завода. 20 января 2005 г.; Н. Кашихина. «Сильнее смерти память поколений…». / Газета «Ростовский вестник» 15 марта 2005 г.; Н. Кашихина. «Судьба…». / Газета «Ростовский вестник»31 марта 2005 г.
  3. Информация: специалиста администрации Г.Н. Семенушковой, директора школы А.Л. Усовой, заместителя директора школы по воспитательной работе О.В. Кутинской, директора детского сада №l6 Н.А. Салтыкова, заместителя директора детского дома И.Н. Мельниковой, главного хранителя музея «Поречский огородник» Н. А Оленичевой, учителя рисования и черчения Д.А. Бражникова, учителя математики и информатики М.Р. Бражниковой. Аудиозапись, октябрь 2005 г.
  4. Информация специалиста администрации Г.Н. Семенушковой. Аудиозапись, октябрь 2005 г.
  5. Там же.
  6. Морозов А.Г. К истории консервной фабрики П.А. Коркунова в селе Поречье Ростовского уезда в 1875 – 1918 гг. / ИКРЗ 2001. Ростов, 2002 г. С, 182-188.
  7. Официальный сайт администрации Ростовского муниципального округа.
  8. О главнейших недостатках и мерах к улучшению Ростовского огородничества. Доклад Ярославскому отделу императорского Российского общества садоводства, читанный И.В. Шумковым 29 августа 1888 г. С. 1 – 2.
  9. Морозов А.Г. К вопросу о состоянии современного Ростовского огородничества… на примере п. Поречье Ростовского муниципального округа, (По материалам полевого исследования). / С. 331 – 339.
  10. Информация учителя рисования и черчения Д.А. Бражникова, учителя математики и информатики М.Р. Бражниковой. Аудиозапись, октябрь 2005 г.
  11. Информация специалиста администрации Г.Н. Семенушковой. Аудиозапись, октябрь 2005 г.
  12. Информация директора школы А.Л. Усовой. Аудиозапись, октябрь 2005 г.
  13. Информация заместителя директора школы по воспитательной работе О.В. Кутинской. Аудиозапись, октябрь 2005 г.
  14. Информация директора детского сада Н.А. Салтыкова; заместителя директора детского дома И.Н. Мельниковой. Аудиозапись, октябрь 2005 г.
  15. РФ ГАЯО. Ф. Р–183. Оп. 1. Д. 23. Л. 29.
  16. Информация главного хранителя музея «Поречского огородника» Н.А. Оленичевой. Аудиозапись, октябрь 2005 г.

Традиционные верования являются неотъемлемым компонентом русского этноса. В последние годы активно дебатируются вопросы, связанные с различными аспектами данного раздела русской народной культуры. В рамках современных исследований устойчивой тенденцией можно считать использование «регионального подхода» к проблеме. Однако в контексте традиционной культуры русских Ярославского Поволжья и, в частности, Ростовской земли, этот вопрос требует дальнейшего изучения. Последнее требует привлечения широкого круга источников и введения их в научный оборот.

Настоящее сообщение посвящено истории формирования и характеристике источников по традиционным верованиям крестьян Ростовского региона в XIX-XX вв.

Следует сказать, что русские народные верования, во многом связанные своим происхождением с дохристианской, языческой эпохой, и часто имевшие в основе неканонический культ сверхъестественных сил, резко осуждались православной церковью. В то же время, распространение этого явления в среде различных слоев русского общества вынуждало ее документально фиксировать данную категорию проступков. Последнее способствовало формированию определенного круга источников в архивных фондах духовных ведомств – консисторий и духовных правлений. Так, во второй половине XVIII – первой половине XIX вв. монастырские братии и благочинные были обязаны представлять епархиальному начальству «репорты о суевериях» – периодические донесения с мест о наличии раскола и суеверий. В качестве примера приведем выдержку из «репорта» Ростовского Петровского монастыря от 1807 г. Братия, отмечая, что в монастыре «имелось благополучно», сообщала, что «никакаких суевериев, ложных чудес и кликуш не усмотрено»1.

Интересные сведения содержат материалы следственных дел по обвинению в приверженности суевериям. В этом отношении по Ростовскому уезду выявлены дела «о запрещении лечить людей» крестьянину д. Григорково Степану Григорьеву (1750-1752 гг.)2, «о суеверных поступках» священника с. Демьяны Василия Семенова (1816-1817 гг.)3 «о кощунстве и шарлатанстве» дьячка с. Лев Ивана Алексеева Левского (1854-1857 гг.)4.

Вызывает интерес «дело» дьячка с. Льва Ростовского уезда Ивана Алексеева Левского. Как следует из материалов следствия, 28 октября 1854 г. ярославский помещик Петр Якимов Протопопов сообщал в Ярославскую духовную консисторию (далее – ЯДК), что обнаружил в кармане одежды своей умершей матери «три записки, писанные на четвертинках простой серой бумаге», в которых, по его мнению, присутствовало «какое-то кощунство и чародейство». Приведем выдержку из текста одной из «записок»: «исполнить на имя… Евдокеи, Софьи, Аграфены и Ксении… поставить свечу низом в верх», «порох положить в ихих комнатах и на ходу и кухне левою рукою разсыпать»5. Выяснив, что автором данных «записок» являлся «отставной» дьячок с. Лев Ростовского уезда Иван Алексеев Левский, помещик просил выяснить, «для чего он [Левский] написал таковые записки», и «поступить с ним, как законы повелевают»6.

3 декабря 1855 г. Левский сообщил, что составил «записки» «по короткому… знакомству» с матерью Протопопова, «как она говорила, к отдаче ей надлежащего поминовения по сыновней обязанности»7. 26 января 1856 г., по предписанию консистории, дьячок был «бессрочно» выслан в Белогостицкий монастырь «для понесения епитимии»8, однако 15 мая 1857 г. епархиальное правление разрешило вернуться ему в родное село с тем условием, «чтоб уклонялся от всех тех суетных и недостойных дел, за которые послан был в монастырь»9.

Обратим внимание, что в качестве подследственных фигурировали не только крестьяне, но и представители приходского духовенства. Отметим, что духовные лица часто упоминались в роли носителей суеверий в документах следственных процессов10. Прежде всего, данное явление можно объяснить низким уровнем образования представителей приходского причта в рассматриваемый период и, в частности, знания ими православной догматики. С другой стороны, сельское духовенство на протяжении долгого времени по уровню и образу жизни приближалось к своим прихожанам-крестьянам и нередко воспринимало их воззрения на окружающий мир, в которых присутствовал значительный пласт архаических «неканонических» представлений.

Следует сказать, что накопление сведений о поверьях и суеверных представлениях не являлось прямой задачей для церковных органов власти. Первая попытка целенаправленного собирания материалов по этнографии (включавшей и народные верования) в Ярославской губернии была предпринята в начале XIX в. 5 августа 1805 г. директор училищ Ярославской губернии получил постановление от училищного комитета при императорском Московском университете. Согласно предписанию, директор должен был переслать ярославским учителям выработанные Виленским университетом «Статьи для собирания наблюдений и сведений в физических предметах по округу императорского Виленского университета» для того, чтобы «они [учителя], соображаясь в своей губернии к образу мыслей и к обычаям жителей, делали свои наблюдения и замечания…». Директор училищ Ярославской губернии разослал копии «Статей» учителям гимназии Ярославля и уездных училищ, однако ответы на вопросы программы не поступили11.

Значительная роль в деле активного собирания материалов по русской народной культуре принадлежит образованному в 1845 г. отделению этнографии Русского географического общества (далее – РГО). 29 ноября 1846 г. член РГО Н.И. Надеждин выступил с докладом на тему «Об этнографическом изучении народности русской», в котором обратил внимание на необходимость исследования традиционной культуры русского народа, включавшей «разумные убеждения и глупые жесты, установившиеся привычки, труд и забавы, дело и безделье…»12.

В 1847 г. РГО опубликовало и разослало программу, в которой предлагалось всем желающим собирать материалы по народной культуре13. 27 июня 1847 г. ЯДК переслала Ростовскому духовному правлению «отношение» РГО, приглашавшего записывать «народныя сказки… песни, предания… народные обычаи, поверья, суеверия, приметы»14. Со своей стороны, консистория предписывала принять участие в данной акции «не только священникам и диаконам, но и причетникам», обещав «за хорошее собрание» внесение соответствующих отметок «в послужной список»15. Контроль над исполнением данного распоряжения на местах были обязаны осуществлять благочинные. Известно, что бульшая часть приходского духовенства не прислала требуемых сведений «по незамечанию своему»16. Наиболее полные и интересные сообщения были представлены настоятелем Покровской церкви г. Ростова Стефаном. Священник сообщал о бытовании среди прихожан примет и веры в силу знахарей и «заговоренную» ими воду: «[знахарь] наливает в чашку обыкновенной воды, делает над оною крест своей рукой, читает молитвы, потом погружает в воду какие-то камешки…»17.

Важное место в деле сбора материалов по традиционным верованиям ростовских крестьян XIX – начала XX вв. занимал Ярославский губернский статистический комитет (далее – ЯГСК), образованный 20 декабря 1835 г. на основе «Правил для статистического отделения при совете министерства внутренних дел и статистических комитетов в губерниях». Согласно «Правилам», комитет, во главе которого находился ярославский губернатор, должен был получать, проверять и обрабатывать статистические сведения, касающиеся губернии. Известно, что кроме постоянных членов, в состав ЯГСК входили лица «из постоянных жителей губернии», авторству которых принадлежала большая часть данных корреспонденций18.

В «Предисловии» к «Статистическому описанию Ярославской губернии», опубликованному в «Ярославских губернских ведомостях» (далее – ЯГВ) в 1850 г., авторы приглашали к собиранию и присылке «фактических сведений» по истории, этнографии и статистике региона19. Первым из приславших данные материалы был крестьянин А.Я. Артынов, который в серии очерков «Село Угодичи» представил сведения по истории родного села и подробную характеристику материальной и духовной культуры его жителей20.

Следует отметить, что важную роль в собирании материалов по различным аспектам народной культуры русских Ярославской губернии играли и программы, периодически помещавшиеся на страницах ЯГВ: «Записка для обозрения русских древностей Императорского археологического общества» (1855 г.)21, «Циркуляр о городищах» (программа ЯГСК) (1873 г.)22 «Запросы, на которые желательно получить разъяснения на [VII Археологическом] Съезде [6 августа 1887 г.]» (1887 г.)23, «Краткая программа вопросов, по которым желательно получение корреспонденций и статей с целью ознакомлять читателей Ярославских губернских ведомостей с бытом Ярославской губернии» (1888 г.)24.

Публикация данных программ стимулировала рост интереса к русской народной культуре со стороны широких социальных слоев Ярославской губернии. Авторство очерков о традиционных верованиях ростовских крестьян, публиковавшихся в ЯГВ во второй половине XIX в., принадлежало жителям Ростовского уезда: священников Н. Раевского25 и В. Апеллесова26, уездного исправника Крылова (инициалы неизвестны)27, земского врача В.И. Ивановского28, земского деятеля и краеведа А.А. Титова29, городского головы г. Петровска Н.К. Шахова30, упоминавшегося выше крестьянина с. Угодичи А.Я. Артынова31 и др.

Не меньший интерес представляют публикации в ЯГВ материалов по истории народных верований в регионе. Так в 1874 г. было помещено «Письмо архиепископа Павла к ярославскому губернатору Н.И. Аксакову» от 8 июля 1800 г. В «Письме» сообщалось о почитаемом источнике около с. Воскресенского Ростовского уезда: «окрестный народ из дальних мест ежедневно почти на то место стекается толпами и почерпая оную воду для излечения больных и для здравия своего, относят в домы свои, а через то слух о чудотворной сей воде далее и далее распространяется, а суеверие умножается»32.

Кроме того, любопытные описания народных верований помещали ЯЕВ, являвшиеся официальным печатным органом Ярославского епархиального правления. Последнее не могло не отразиться на характере изложения материала, часто подававшегося с критических позиций. Священники были призваны следить за «нравственным состоянием» прихожан и нередко сталкивались с проявлениями в их среде различных сторон «народной религиозности». Данные факты нашли место на страницах ЯЕВ, что делает это издание ценнейшим источником по традиционным верованиям ростовских крестьян XIX – начала XX вв.33

Известно, что с 1884 г. на основе «Положения об учреждении губернских исторических архивов и ученых комиссий» в России были созданы губернские ученые архивные комиссии, цель которых – приведение в порядок, изучение и публикация архивных дел и документов. В феврале 1887 г. по инициативе ярославского губернатора В.Д. Левшина была создана Ярославская губернская архивная комиссия (далее – ЯГУАК)34. Кроме работы с документами, сотрудники ЯГУАК активно занимались по губернии сбором археологического и этнографического материала, фольклора. Большая часть полученных сведений не была опубликована и отложилась в фонде ЯГУАК Государственного архива Ярославской области (Ф. 582). Часть данных материалов была доставлена из Ростовского уезда.

Ряд сведений по традиционным верованиям населения Ярославской губернии был напечатан на страницах изданий земств и статистических комитетов35. Подробность и репрезентативность информации, помещавшейся в данных сборниках, обеспечивалась, прежде всего, тем, что ее авторы (сельские врачи, учителя, земские деятели, крестьяне) непосредственно общались с носителями традиционной культуры. В данном отношении вызывает интерес работа А.А. Титова «Статистико-экономическое описание Ростовского уезда» (1885 г.). Говоря о ростовской деревне второй половины XIX в. автор отмечал, что благодаря распространению образования в деревне, среди молодых крестьян стирались традиционные верования и получало ироничное распространение к ним: «молодое поколение крестьян… не только не верит теперь в существование «леших», «водяных», «русалок», «двенадцать сестер злых трясавиц» (лихорадок), излюбленного стариками «домового» (дворового), «оборотней»… но даже некоторые из этого поколения, успевшие познакомиться с другими образованными классами, подвергают сильной критике существование «самого начальника мирового зла – Диавола», скептически относясь к его авторитету, считая вообще «чертей рогатых» за выдумку»36.

Конец XIX в. был отмечен появлением еще одного центра, сыгравшего важную роль в собирании и публикации материалов по русской традиционной культуре. В 1897 г. по инициативе князя В.Н. Тенишева в Санкт-Петербурге была опубликована программа, пункты которой охватывали различные стороны духовной и материальной культуры русского крестьянства. Сведения, присланные в ответ на программу, были сосредоточены в «Этнографическом бюро»37. Известно, что материалы по Ростовскому уезду были представлены А.А. Фоминым (с. Поречье) и С. Краснораменской (Ильинско-Хованская волость)38. Материалы «Этнографического бюро» по традиционным верованиям ростовских крестьян были частично опубликованы в 1903 г. в работах С.В. Максимова и Г. Попова39.

В первой трети XX в. деятельность, связанная с изучением народной культуры Верхневолжья, сосредоточилась преимущественно в местных научных обществах. В этой связи следует сказать, что 18 ноября 1923 г. было организовано Ростовское научное общество по изучению местного края, одним из направлений работы которого было собирание источников по традиционной культуре ростовской деревни40. Ряд материалов был собран Е.Ф. Стрижниковой, Д.А. Ивановым, П.С. Ивановым, Е.К. Смирновой41. Однако большинство материалов, собранных сотрудниками РНОИМК, по причине отсутствия средств не было опубликовано42.

Отметим, что в 20-е годы XX в. было организовано большое количество экспедиций, ставивших цель этнографического изучения региона. В этой отношении нельзя не упомянуть о работе Верхневолжской этнологической экспедиции (1921-1925 гг.), в которой активное участие принимали сотрудники не только центральных (Русский музей, Российская академия истории материальной культуры, Русское географическое общество), но и местных научных учреждений, в частности, Ростовского музея. 16 июля 1924 г. сотрудники музея начали работу по сбору этнографических материалов в Угодичской, Воржской и Поречской волостях Ростовского уезда, однако, как было отмечено, «район… был выбран неудачно»43. С 26 июля по 1 августа 1924 г. во время полевых исследований в Карашской волости были зафиксированы гадания и обряд «перевода» домового в новый дом44.

Как известно, начиная со второй половины 1920-х гг., в период «вульгарного» атеизма была резко сужена сфера исследования как в целом традиционной духовной культуры русских, так и верований. Последнее объясняется политикой Советского государства в области идеологии, не предусматривавшей места для религиозных представлений в духовной жизни формировавшегося «советского общества», и отношением к «социально пассивному», «темному» и «невежественному» крестьянскому классу – основному носителю народной культуры45. Смена во второй половине 1980-х гг. политического государственного курса и снятие идеологических установок в отношении религии создали предпосылки для возобновления интереса к традиционной духовной культуре.

Одним из направлений изучения народных верований на современном этапе выступают полевые исследования, проводящиеся в рамках комплексных экспедиций. С 1995 г. на кафедре финно-угорского языкознания Хельсинкского университета под руководством лиценциата филологических наук Арьи Альквист осуществляется «Проект по исследованию финно-угорского субстрата Ростовского и Переславского районов Ярославской области». Цель проекта – научное исследование «языкового и частично другого духовного наследства дославянских жителей» названных регионов46. В ходе данных работ был собран интересный материал по различным аспектам традиционной культуры Ростовского региона: зафиксированы факты почитания ландшафтных объектов и поверья о демонологических персонажах, записаны фольклорные произведения (заговоры, былички, предания)47.

Немалая роль в деле полевого сбора материалов по традиционным верованиям населения Ростовского региона принадлежит Ростовскому музею. С 2004 г. автор настоящего сообщения, как участник экспедиции, поставил перед собой цель сплошного обследования населенных пунктов, начав данную работу с Фатьяновского и Мосейцевского сельских округов Ростовского района. Часть сборов осуществлялась вне рамок музейной экспедиции. В ходе записи интересующей информации главное внимание уделялось сельскому населению. Последнее объясняется тем, что русское крестьянство на протяжении долгого времени играло роль хранителя и основного носителя народной культуры, сохраняя широкий пласт представлений, уходящих корнями в дохристианскую эпоху. Объектом исследований выступали поверья, суеверные представления, традиционный фольклор, обряды. Материалы полевых сборов позволяют говорить о бытовании, в большинстве случаев еще в недавнем прошлом, исследуемых представлений48.

Подводя итоги, можно констатировать, что круг источников по традиционным верованиям русских Ростовской земли XIX-XX вв. широк и включает, в себя публикации, архивные сведения и материалы полевых исследований. Данные источники репрезентативны и достаточно полно отражают названное явление народной культуры; их использование позволяет наиболее глубже изучить проблемы, связанные с данной темой.

  1. ГАЯО. Ф. 230. Оп. 1. Д. 2696. Л. 8.
  2. РФ ГАЯО. Ф. 197. Оп. 1. Д. 1323. Л. 1-159.
  3. РФ ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 3791. Л. 1-23. Об этом деле подробнее см.: Киселев А.В. Борьба с суевериями в России в XVIII – начале XX вв. (на примере Ярославского края) // ИКРЗ. 2001. Ростов, 2002. С. 167.
  4. ГАЯО. Ф. 230. Оп. 6. Д. 184. Л. 1.
  5. Там же. Л. 2.
  6. Там же. Л. 1.
  7. Там же. Л. 16 об.
  8. Там же. Л. 22, 23.
  9. Там же. Л. 44.
  10. См.: Смилянская Е.Б. «Суеверное письмо» в судебно-следственных документах XVIII в. // Отреченное чтение в России XVII-XVIII веков. М.: Индрик, 2002. С. 78.
  11. Мизинов П. Очерки из прошлого Ярославской мужской гимназии. Программа для собирания народных поверий, разосланная по Ярославским школам в начале текущего столетия // ЯГВ (н.ч.). 1891. 3 мая. С.4; 1891. 14 мая. С. 5-6.
  12. Надеждин Н.И. Об этнографическом изучении народности русской // ЭО. 1994. № 1. С. 115.
  13. Б.а. Предисловие // ЭС. Вып. 1. С. VII.
  14. РФ ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 16100. Л. 1-1 об.
  15. Там же. Л. 1 об.
  16. Там же. Л. 4.
  17. Там же. Л. 6 об.
  18. ГАЯО. Ф. 642. Оп. 1. Предисловие. С. 1.
  19. Б.а. Статистическое описание Ярославской губернии. Предисловие // ЯГВ (н.ч.). 6 января. С. 6-7.
  20. Артынов А. Село Угодичи // ЯГВ (н.ч.). 1850. 20 мая. С. 199-202; 27 мая. С. 208-212; 1851. 20 января. С. 26-29; 27 января. С. 42-43 и др.
  21. Б.а. Записка для обозрения русских древностей // ЯГВ (н.ч.). 1855. 21 мая. С. 160; 28 мая. С. 168; 4 июня. С. 177, 178.
  22. Б.а. Циркуляр о городищах // ЯГВ (н.ч.). 1873. 14 июня. С. 263, 264.
  23. Б.а. Седьмой Археологический Съезд в Ярославле 6-го августа 1887 года // ЯГВ (н.ч.). 1887. 28 октября. С. 6.
  24. Бычков Ф.А. Краткая программа вопросов, по которым желательно получение корреспонденций и статей с целью ознакомлять читателей Ярославских губернских ведомостей с бытом Ярославской губернии // ЯГВ (н.ч.). 1888. 1 января. С. 5.
  25. Раевский Н. Народные суеверия в Ростовском уезде (из записок сельского священника) // ЯГВ (н.ч.). 1870. 23 июля. С. 112-113; 1870. 30 июля. С. 118. См. также: Раевский Н. Народные суеверия в Ростовском уезде (из записок сельского священника). Ярославль, 1870. 13 с.
  26. Апеллесов В. Свадебные обычаи села Закедья // ЯГВ (н.ч.). 1873. 10 мая. С. 214.
  27. Крылов. Сведения о более выдающихся поверьях по Ростовскому уезду // ЯГВ (н.ч.). 1884. 20 июля. С. 4.
  28. Ивановский В.И. Святочные обычаи «ряженье» и «гаданье» в Вощажниковской волости Ростовского уезда // ЯГВ (н.ч.). 1889. 5 мая. С. 3-4; 16 мая. С. 3. В другой пагинации: Ивановский В.И. Святочные обычаи «ряженье» и «гаданье» в Вощажниковской волости Ростовского уезда Ярославской губернии. М., 1902. 25 с.
  29. Каово А. [Титов А.А.] От Ростова-Ярославского до Переяславля-Залесского // ЯГВ (н.ч.). 1884. 27 июля. С. 6. Титов А.А. Нагая слобода (Ростовского уезда) и ее окрестности // ЯГВ (н.ч.). 1887. 21 апреля. С. 3-4. Титов А.А. Патриаршее село Святославль и упраздненный Воскресенский Карашский монастырь в Ростовском уезде // ЯГВ (н.ч.). 1887. 22 мая. С. 3-4; 26 мая. № 40. С. 1-3; 29 мая. С. 2-4; 24 июня. С. 2-4; 5 июля. С. 3-4. В другой пагинации: Титов А.А. Нагая слобода (Ростовского уезда) и ее окрестности. Ярославль, 1887. 10 с.; Титов А.А. Патриаршее село Святославль и упраздненный Воскресенский Карашский монастырь в Ростовском уезде. Ярославль, 1887. 25 с. и др.
  30. Шахов Н.К. Город Петровск и его святыни // ЯГВ (н.ч.). 1887. 7 июля. С. 4.
  31. [Артынов А.Я.] Село Угодичи Ростовского уезда Ярославской губернии. Историко-этнографический очерк А.Я. Артынова (посвящается памяти Ф.Я. Никольского) // ЯГВ (н.ч.). 1888. 22 ноября. С. 5.
  32. Письмо архиепископа Павла к ярославскому губернатору Н.И. Аксакову // ЯГВ (н.ч). 1874. 14 марта. С. 10.
  33. Ивановский В.И. Село Веска Ростовского уезда Ярославской губернии // ЯЕВ (н.ч.). 1902. 21 июля. С. 454-455. Апеллесов В. Странный способ отыскивать украденные вещи // ЯЕВ (н.ч.). 1871. 1 сентября; Апеллесов В. Суеверное средство предохранять скот от болезней и падежа // ЯЕВ (н.ч.). 1871. 17 ноября. С. 376; Местные известия // ЯЕВ (н.ч.). 1902. 1 декабря. С. 757-758.
  34. ГАЯО. Ф. 582. Оп. 1. Предисловие. С. I.
  35. См., например: Пащенко С. Из поверий Ярославской губернии // ВЯЗ. 1904. 15 января. С. 41-42; 1904. 15 апреля. С. 199-201; 1904. 1 июля. С. 7-11; 1904.15 июля. С. 36-41; 1904. 15 октября. Отд. IV. С. 167; [Чернышев Л.Н.] Доклад ветеринарского врача Л.Н. Чернышева очередному Ростовскому уездному земскому собранию // ЖРУЗС. Оч. с. 1908 г. Ярославль, 1909. 98-99.
  36. Титов А.А. Статистико-экономическое описание Ростовского уезда. Спб., 1885. С. 249-250.
  37. Подробнее см.: Начинкин Н. Материалы «Этнографического бюро» В.Н. Тенишева в научном архиве ГЭМ СССР // СЭ. 1955. № 1. С. 159-163; Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов этнографического бюро князя В.Н. Тенишева. (На примере Владимирской губернии). СПб., 1993. С. 7-30. В настоящее время фонд № 7 («Этнографическое бюро кн. В.Н. Тенишева») хранится в Российском этнографическом музее (г. Санкт-Петербург). На данный момент фонд закрыт и готовится для публикации.
  38. См.: Шустрова И.Ю. Очерки по истории русской семьи Верхневолжского региона в XIX – начале XX века. Ярославль, 1998. С. 22.
  39. Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб.: Полисет, 1994; Попов Г. Русская народная бытовая медицина. СПб., 1903.
  40. См.: Отчет РНОИМК за 1924 год. Ростов, 1924. С. 3.
  41. ГМЗРК. А-1676. Л. 2 об.; А-147. Л. 4, 7, 13.
  42. Там же. А-1676. Л. 4; Отчет РНОИМК... С. 4.
  43. ГМЗРК. А-1692. Л. 20 б.
  44. Там же. Л. 4.
  45. См.: Примочкина Н.Н. Писатель и власть. М. Горький в литературном движении 20-х годов. М., 1998. С. 17, 26.
  46. Альквист А. Инструкция и вопросник по сбору материалов для исследования финно-угорского субстрата средней России (Ростовский и Переславский районы Ярославской области). Хельсинки, 1996. С. 3.
  47. На данном этапе осуществления «Проекта» продолжается сбор материалов по народной культуре Ярославской области, который систематизируется и заносится в компьютерную «Картотеку полевых материалов проекта Академии Финляндии».
  48. Материалы полевых исследований хранятся в архиве ГМЗ «Ростовский кремль» и личном архиве автора.

Приходская Благовещенская церковь Ростова стояла у южного края площади, которую почти с юга на север пересекала улица Благовещенская (ныне Луначарского). Храм располагался по оси этой улицы (ил. 1, 2). Ясно, что он обладал исключительно важным градостроительным значением. Решение о сносе церкви было принято в 1928 г.1 Разобрали ее около 1930 г., во всяком случае, на плане Ростова, составленном в этом году, она уже не обозначена2. В середине XX в. была застроена и сама указанная площадь. Теперь по тому месту, где находилась Благовещенская церковь, пролегает проезжая часть ул. Луначарского.

В наиболее раннем справочном издании о церквах и монастырях Ярославской епархии (1861 г.) значится, что рассматриваемая церковь «сооружена в 1683 году, Преосвященным Гавриилом Вологодским и Белозерским»3. В более поздней литературе конца XIX – начала XX вв. она датируется 1682 г., с указанием на того же заказчика4. Почти накануне сноса храм в нескольких словах описал В.А. Собянин, который, в частности, упомянул, что под орнаментальными полукружиями завершения памятника «идет фриз с заштукатуренными кафелями», а в иконостасе «иконы XVII века»5. В 1945 г. С.В. Безсонов дал краткую характеристику этому уже к тому времени утраченному храму. По мнению автора, он был построен в 1682 г. в стиле ионинского зодчества, под которым подразумевалась архитектура времени ростовского митрополита Ионы (1652-1690), мастерами последнего6. Поразительно, что все те, кто писал о Благовещенской церкви, не обратили внимания на имеющуюся в Ярославских епархиальных ведомостях за 1863 г. работу вологодского краеведа Н. Суворова7, в которой он опубликовал подлинные документы о строительстве данного храма и на основании их датировал его 1695-1697 гг.8

Как видим, в литературе существуют различные мнения о времени строительства рассматриваемой церкви, крайне слабо она изучена и в архитектурно-художественном отношении.

Изучение архивных документов показало, откуда взялись упомянутые датировки Благовещенской церкви 1682 и 1683 годами. В ведомостях об этой церкви с 1820-х годов до 1863 г. значится, что она построена в 1683 г.9, а в соответствующих ведомостях, начиная с 1864 г., церковь датируется 1682 г.10 Потому-то в издании 1861 г. церковь отнесена к 1683 г.11, а в последующих публикациях, начиная с 1882 г., – к 1682 г.12

Анализ подобных ведомостей о других церквах Ростова свидетельствует, что данные документы крайне ненадежны как источник по истории строительства храмов. Надо полагать, совершенно ошибочные даты 1682 и 1683 гг. возникли в результате забвения к концу XVIII – началу XIX в. клиром Благовещенской церкви реальных фактов истории ее создания. Чего стоит, например, следующая запись в описи названного храма 1834 г.: «Означенная Благовещенская церковь... древней архитектуры начало возымела от 1682 года, в царствование Государыни Императрицы Елисаветы Петровны построена усердием и старанием Преосвященнаго Гавриила Вологодскаго»13. Вот какая путаница существовала в головах причта данной церкви! Напомню, что Елизавета Петровна правила в 1741-1761 гг., а Гавриил Кичигин был вологодским архиепископом в 1685-1707 гг.

Обратимся к более надежным источникам по истории рассматриваемой церкви. Первое известие о ее одноименной предшественнице встречается в Ростовской дозорной книге 1619 г.14 С 1620-х годов при Благовещенской церкви числилась «трапеза теплая Дмитрия Селунского»15, то есть теплая трапезная церковь.

Важнейшие вехи и обстоятельства создания сменившего эти две деревянные церкви каменного храма с редкой для XVII в. полнотой зафиксировали упомянутые выше документы, опубликованные Н. Суворовым. Они представляют собой письма уроженца Ростова вологодского архиепископа Гавриила Кичигина (1685-1707)16 к ростовскому митрополиту Иоасафу (1691-1701), священнику Благовещенской церкви Зиновию, иконописцу Дмитрию Григорьеву сыну Плеханову и письмо последнего к названному вологодскому владыке. Согласно этим источникам история сооружения интересующей нас церкви предстает в следующем виде.

В январе 1696 г. архиепископ Гавриил, обращаясь к митрополиту Иоасафу, писал: «В прошлом, государь, в 203 году, по обещанию нашему ради вечного поминовения, за вашим архиерейским благословением, во отечествии нашем в городе Ростове, начата строитца каменная церковь во имя Благовещения Пресвятыя Богородицы, с приделы»17.

Данное свидетельство позволяет сделать следующие выводы. Во-первых, вологодский архиепископ Гавриил действительно являлся заказчиком строительства каменной Благовещенской церкви. Во-вторых, поскольку в приведенной цитате фигурирует слово «приделы», значит, данный храм изначально был задуман с двумя позже существовавшими приделами Димитрия Солунского и Григория Акрагантийского. Наконец, 203 г., точнее 7203 г. продолжался с 1 сентября 1694 г. по 31 августа 1695 г., следовательно, церковь могли заложить еще осенью 1694 г., однако более вероятно, что это произошло весной или летом 1695 г.

Ростовский митрополит Иоасаф оказывал всяческое содействие возведению Благовещенской церкви, в частности, он предоставлял для нее кирпич, очевидно изготовлявшийся в его вотчинах18, и покровительствовал непосредственному представителю заказчика священнику данной церкви Зиновию19.

Характерно, что этот последний стремился активно влиять на формирование архитектурно-художественного облика церкви, которая строилась под его непосредственным надзором. Так, 25 августа 1695 г. он отправил архиепископу Гавриилу в Вологду письмо с предложением завершить храм не одной, а пятью главами20. Если бы оно сохранилось до наших дней, тогда мы могли бы узнать, какими мотивами руководствовался ростовский священник21. Однако о его письме мы узнаем лишь из ответного послания архиепископа Гавриила, который в нем указал иерею Зиновию следующее: «Да ты ж писал, чтоб церковь построить о пяти главах, а не о одной. И как к тебе ся наша преосвященнаго архиепископа грамота придет, и тебе б, по нашему архиерейскому благословению, строить церковь об одной главе, а не о пяти, и обещаннаго намерения нашего не нарушивать, потому что от многих глав бывает на церковных сводах отягощение не малое, и сего б, не повеленнаго от нас, во уме не держать. Если да сотвориши чрез наше благословение, и в том тебе не будет наше благословение никогда и на строение ничтоже будет дано. Да и о сем ты поразумей: если о пяти главах состроишь, и внегда они учнут огнивать от водяной мокроты, и тогда кому их будет починивать и покрывать? видимо – нам; то в сие строение от прихожан хотя кто что и сулил, ничего дачи не бывало. А кто тебе что о главах и говорил, и на те бы слова тебе не глядеть: не ево казной строитца, но мы своим обетом исполняем»22.

Как видим, ростовскому священнику и тем, кто, по мнению архиепископа Гавриила, с ним общался, весьма актуальным представлялось, чтобы храм завершался именно пятью главами. Похоже, это представление зиждилось отнюдь не на рационалистических соображениях. Возможно, Зиновий полагал, что пятиглавие должно исполнять определенную символическую функцию, напоминая об Иисусе Христе и четырех евангелистах23. Так или иначе, но архиепископ Гавриил по вопросу о количестве глав храма стоял на иных, сугубо утилитарных позициях, и Благовещенскую церковь построили, как он и хотел, с одной главой.

15 марта 1697 г. известный ярославский иконописец Дмитрий Григорьев сын Плеханов обратился с письмом к архиепископу Гавриилу, в котором со ссылкой на инициативу упомянутого священника Зиновия предлагал расписать церковь Благовещения24. Из данного послания и из ответного письма владыки явствует, что к весне 1697 г. она уже была построена. Зимой в то время кирпичную кладку не производили, следовательно, по крайней мере, вчерне храм был закончен еще в 1696 г.

Что же касается настенной росписи церкви, то владыка сообщил Дмитрию Плеханову о своем намерении «то и сотворити, но не ныне; аще Он же Творец небу и земли повелит, то и будет, и тебе о том известно от нашего смирения учинится»25. К сожалению, документы не донесли до нас сведений о том, была ли расписана фресками Благовещенская церковь в конце XVII или начале XVIII в.

В архивных документах не удалось обнаружить указаний на то, когда возникла колокольня, которая возвышалась над западной папертью церкви (ил. 3, 4). По стилю, характерному для эпохи классицизма, колокольню можно датировать концом XVIII – началом XIX в.26 Согласно описи 1834 г., она уже существовала27. В целом же, если не считать этого позднего дополнения, храм, очевидно, сохранял довольно хорошо первоначальный наружный облик вплоть до своего уничтожения.

О художественных работах в интерьере церкви известно следующее. В 1831 г. некий московский мастер, имя которого в документе не названо, получил деньги «за поставление в теплой исподней церкви в двух пределах иконостасов и за крашения оных и починку»28. В том же году ростовский художник Алексей Григорьев Юров поновил иконы в тех же приделах29. В описи 1834 г. сказано: «Вся оная церковь росписана стенным иконописанием из масла, в клеймах»30. Судя по указанной технике, эта живопись появилась не ранее второй половины XVIII – начала XIX вв. В 1901 г. было произведено ее поновление31. Неизвестно, когда был создан иконостас собственно Благовещенской церкви (ил. 7). По стилю же его можно датировать концом XVII – началом XVIII в.32

Дошедшие до нас фотографии (ил. 3-6) и макет памятника (ил. 8, 9) позволяют охарактеризовать его архитектуру. Церковь представляла собой поставленный на высокий подклет четверик с трехапсидным алтарем и западной папертью. Данный бесстолпный двухсветный четверик, перекрытый сомкнутым сводом, имел световой барабан, увенчанный луковичной главой. Крыша храма в конце XIX – начале XX вв. обладала четырехскатной формой. Двухапсидный алтарь приделов, располагавшихся в упомянутом подклете, сильно выступал на восток относительно алтаря главного храма. К названной паперти примыкало массивное крыльцо, завершенное с западной, южной и северной сторон килевидными закомарами. Над папертью возвышалась поздняя, четырехгранная в плане колокольня, увенчанная шпилем.

Наружный декор здания, по меркам конца XVII в., обладал значительной сдержанностью. Углы четверика, паперти и крыльца были оформлены простыми плоскими лопатками. На границе первого и второго этажей располагалась скромная тяга. В завершении четверика имелся декоративный изразцовый фриз между двумя узкими рельефными тягами, на который опирались кокошники (по четыре на каждом фасаде). Судя по закомарам упомянутого крыльца, эти кокошники первоначально могли служить опорой для более сложной по конфигурации кровли церкви, хотя, возможно, четырехскатная кровля последней существовала и изначально. Большинство окон здания имело наличники с килевидным завершением. Над расположенными диагонально узкими окнами барабана находились полукруглые декоративные валики. Важным элементом наружного оформления южного фасада здания являлся большой живописный киот, помещенный между окнами верхнего света (ил. 4, 5). Сдержанности описанного наружного декора вторил своими строгими формами западный перспективный портал церкви (ил. 6).

Как видим, в архитектурном облике храма не было никаких признаков «нарышкинского» стиля, который усиленно насаждал в городе и его окрестностях ростовский митрополит Иоасаф (1691-1701)33.

Отсутствовали и наиболее характерные элементы декора, присущие местному зодчеству времени митрополита Ионы (1652-1690)34. Вместе с тем Благовещенская церковь унаследовала некоторые свои черты от ионинского зодчества. К ним можно отнести западную паперть, восходящую к папертям церквей, созданных по замыслам митрополита Ионы в Ростовском архиерейском дворе (кремле) и паперти церкви Спаса на Торгу (около 1690). Довольно своеобразное крыльцо рассматриваемого храма вторило в общих чертах крыльцам Митрополичьих хором(1650-70-е гг.) Ростовского архиерейского двора, комплекса Георгиевской церкви (1683 – после 1685) Белогостицкого монастыря35, звонницы (1690) Ростовского Борисоглебского монастыря36 и крыльцу, пристроенному в 1695 г. к трапезной той же обители37.

Итак, в образе Благовещенской церкви сочетались некоторые, причем не самые характерные, черты местного зодчества времени митрополита Ионы с элементами, присущими общероссийской традиции в архитектуре второй половины XVII в. Очевидно, неизвестные нам мастера сформировали данный облик храма под влиянием его заказчика вологодского архиепископа Гавриила Кичигина и упомянутого ростовского священника Зиновия38.

  1. РФ ГАЯО. Ф. Р-158. Оп. 1. Д. 40. Л. 101.
  2. ГМЗРК. ВП-5574.
  3. Крылов А. Историко-статистический обзор Ростово-Ярославской епархии. Ярославль, 1861. С. 197.
  4. Морев Фл. Обозрение епархии преосвященным Ионафаном, епископом Ярославским и Ростовским, в 1882 году // ЯЕВ. Ч. неофиц. 1882. С. 335; Титов А.А. Ростов Великий. Путеводитель по г. Ростову Ярославской губернии, М., 1883. С. 65; Краткие сведения о монастырях и церквах Ярославской епархии. Ярославль, 1908. С. 119; Титов А.А. Ростов Великий в его церковно-археологических памятниках. М., 1911. С. 52.
  5. Собянин В.А. Ростов в прошлом и настоящем. Ростов-Ярославский, 1928. С. 34-35.
  6. Безсонов С.В. Ростов Великий. М., 1945. С. 23.
  7. Исключение составляет моя статья (Мельник А. Уничтоженные храмы Ростова Великого // Московский журнал. М., 1991. № 11. С. 18).
  8. Суворов Н. Несколько сведений о церквах Воздвиженской и Благовещенской в г. Ростове Яросл. епархии // ЯЕВ. Ч. неофиц. 1863. С. 43-51.
  9. ГМЗРК. Ф. 289. Оп. 4. Д. 77. Л. 7; ГМЗРК. Ф. 289. Оп. 4. Д. 79. Л. 4, 8, 12, 16.
  10. ГМЗРК. Ф. 289. Оп. 4. Д. 79. Л. 20, 21, 170.
  11. Крылов А. Указ. соч. С. 197.
  12. См. сноску № 4.
  13. РФ ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 10734. Л. 2-2 об.
  14. Дозорные и переписные книги древнего города Ростова / Изд. А.А. Титова. М., 1880. С. 1, 3; Ростов. Материалы для истории города XVII и XVIII столетий. М., 1884. С. 1, 2.
  15. «Жилые и пустые церкви» гор. Ростова, а также огородные, пахотные и сенокосные земли их в 1624-м г. // ЯЕВ. Ч. неофиц. 1895. С. 676; Переписные книги Ростова-Великого второй половины XVII века // Изд. А.А. Титова. СПб., 1887. С. 26-27.
  16. О ростовских родственниках архиепископа Гавриила и другой его постройке в этом городе см.: Мельник А.Г. Крестовоздвиженская церковь Ростова Великого // Макариевские чтения. Иерархия в древней Руси. М., 2005. С. 101-117.
  17. Суворов Н. Указ. соч. С. 50.
  18. Об изготовлении кирпича в вотчинах митрополита Иоасафа см.: Добровольская Э.Д. Новые материалы по истории Ростовского кремля // Материалы по изучению и реставрации памятников архитектуры Ярославской области. Древний Ростов. Ярославль, 1958. Вып. 1. С. 42.
  19. Суворов Н. Указ. соч. С. 46.
  20. Там же. С. 45.
  21. Хочется высказать надежду, что в обширном архиве Вологодского архиерейского дома, хранящемся ныне в Вологде, сохранилось это бесценное для истории русской архитектуры послание.
  22. Суворов Н. Указ. соч. С. 45.
  23. См.: Мельник А.Г. «Освященное пятиглавие» // Московский журнал. М., 1992. № 4. С. 21-22.
  24. Суворов Н. Указ. соч. С. 50-51.
  25. Там же. С. 51.
  26. Мельник А.Г. О ростовских колокольнях середины XVIII – начала XX вв. // Колокола и колокольни Ростова Великого. СРМ. Ярославль, 1995. Вып. 7. С. 194.
  27. РФ ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 10734. Л. 3.
  28. РФ ГАЯО. Ф. 127. Оп. 1. Д. 25. Л. 3 об.
  29. Там же. Л. 3 об.
  30. РФ ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 10734. Л. 2 об.
  31. Титов А.А. Ростов Великий в его церковно-археологических... С. 52.
  32. Мельник А.Г. Иконостас Благовещенской церкви Ростова Великого // Резные иконостасы и деревнная скульптура Русского Севера. Материалы конференции. Архангельск, 1995. С. 188-192.
  33. См.: Мельник А.Г. Ростовский архиерейский дом при митрополите Иоасафе (1691-1701) // Кремли России. Материалы и исследования. М., 2003. Вып. 15. С. 359-372.
  34. См.: Мельник А.Г. О влиянии ростовского Успенского собора на местную архитектуру второй половины XVII века // ИКРЗ. 2000. Ростов, 2001. С. 70-74.
  35. Мельник А.Г. Исследования памятников архитектуры Ростова. Великого. Ростов, 1992. С. 67-71.
  36. Мельник А.Г. О звоннице Борисоглебского монастыря // Колокола и колокольни Ростова Великого. СРМ. Ярославль, 1995. Вып. 7. С. 215-226.
  37. Мельник А.Г. Исследования памятников архитектуры... С. 79.
  38. Настоящая работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 03-04-00182а).

Данная работа является завершающей в серии публикаций, посвященных исторической топографии Ростова середины – второй половины XVIII в., отражавшей усадебную планировку города, существовавшую до его перестройки по регулярному плану 1778 г.1 Основой для этих работ послужили документы межевания, проводившегося в Ростове в 1755-1759 гг. в соответствии с Указом о Генеральном межевании 1754 г. капитаном Тимофеем Долбиловым и его командой. Документы хранятся в РГАДА (Москва) и РНБ (Санкт-Петербург). Опубликованные материалы позволяют полностью восстановить планировку Ростова указанного времени с названиями всех улиц и переулков и фамилиями владельцев земельных участков. Но, к сожалению, не обнаружено подобных документов, касающихся планировки собственно «города», т.е. территории, находящейся внутри земляной крепости. Всеволод Александрович Собянин, занимавшийся в 20-е годы ХХ в. исторической топографией Ростова и неоднократно выступавший с докладами по этой теме на заседаниях культурно-исторической секции Ростовского научного общества по изучению местного края (РНОИМК), также отмечал, что «за неимением точных данных пока не смог составить план Кремля»2. И это несмотря на то, что в начале ХХ в., судя по замечаниям В.А. Собянина, источниковая база по этой теме была более обширной. Напрашивается вывод, что Тимофеем Долбиловым межевание внутри «города» не проводилось, что весьма вероятно, потому что здесь находилась только «белая» земля и «оброчные статьи», принадлежавшие Архиерейскому дому, церквам, монастырям, государственным чиновникам, помещикам, а также земля под лавками и дворами купцов. А так как дорогостоящие мероприятия по межеванию земель совершались в целях поземельного налогообложения, видимо, межевщики экономили время и средства, исключая территории, где не имелось «черных» посадских земель.

Вообще планов «города» Ростова с дорегулярной застройкой существует немало. Например, «План города Ростова, составленный по чертежам начала XVIII в. А.А. Титовым» опубликован в изданных им «Дозорных и переписных книгах древняго города Ростова»3; несколько экземпляров плана, основанного на результатах межевания, проведенного в 1771 г. «первоклассным землемером секунд-майором Одинцовым» хранится в ГМЗРК4; есть такой план в РГИА5. Все они достаточно условны и не имеют экспликаций. Более подробным является план, фрагмент которого опубликован в книге Л.М. Тверского6. Там он помещен в главе «Зеленые насаждения» в качестве примера обозначения садов в Архиерейском доме. По нашему запросу была получена фотокопия указанного плана7 (рис. 1). Он представляет собой небольшого размера подцвеченный рисунок, имеющий барочное оформление, с надписями и подписями на причудливо разрезанных завивающихся лентах. Причем надписям отведено гораздо большее по площади место, чем собственно чертежу, на котором изображена земляная крепость в форме девятилучевой звезды с окружающим ее рвом, соединяющимся с озером, подписанным «Ростовское озеро Нера». Пространство вокруг крепости обозначено как «предместие города». Указан масштаб: «в аглинском дюйме 100 сажен».

Самое большое место в верхней части отведено ленте с названием: «Планъ города Ростова съ показаниемъ под литерами именитыхъ местъ числа поселившихся разного званiя дворовъ и всей внутренней сiтуацiи». Ниже слева на некоем подобии свитка расположена экспликация, а правее – собственно план. На нем деревянные постройки показаны коричневым цветом, каменные – красным. Территория Архиерейского дома вместе с соборной площадью и митрополичьим садом обведена пунктирной линией, внутри которой сооружения показаны довольно-таки приблизительно, так как на таком малом по размерам чертеже все имеющиеся постройки изобразить трудно. Через ров внутрь крепости ведут два моста, расположенные не в разрывах куртин (как в настоящее время), а подходящие к боковым частям (фланкам) бастионов. По этим мостам заходила в «город» и выходила из него «большая столбовая мостовая дорога». Она проходила от Петропавловских ворот севернее соборной ограды, сквозь ряд «разного звания людей лавок», мимо острога и воеводского двора к Фроловским воротам (названия ворот и мостов в экспликации не приводятся). Показана только одна улица, имеющая название - Сенная, идущая от церкви Спаса на торгу вдоль восточной стены Архиерейского дома к Борисоглебской и Димитриевской церквам. Пространство между южным валом и берегом озера подписано «подозерная слобода». Борисоглебские ворота на плане отсутствуют – вероятно, они были устроены в виде туннеля под валом8, или могли к тому времени обрушиться, т.к. по описанию 1690 г. земляная крепость уже тогда имела далеко не идеальное состояние9.

Основные постройки внутри «города» обозначены на плане латинскими буквами (рис. 2), расшифровка которых приводится в экспликации, названной «Описание плана по литерам» (воспроизводится в орфографии подлинника):
А: Ростовской Успенской собор
В: Дом Ростовского архиерея
С: оного дому конюшня
D: богаделни под оной литерой в 2х местах
Е: Ростовской Рожественской девичей монастырь
F: церковь и погост Николая чудотворца что на Подозерье
G: церковь и погост Бориса и Глеба что на Подозерье
Н: ц. и погост Всемилостиваго Спаса
I: церковь и погост Вознесения Господня
К: Ростовская воеводская канцелярия
L: Воеводской дом
М: Ростовской магистрат
N: Казенныя питейныя дома под оною литерою в дву местах
О: Болшей питейной дом
Р: Торговая площадь
Q: Конная площадь
R: Разного звания людей лавки
S: Острог

Далее идет перечисление дворов без указания их владельцев (кроме двоих) и конкретного местонахождения (причем участки на чертеже разделены на дворовую и огородную землю):
Ростовской духовной консистории секретарских два двора;
Приказных служителей оной консистории 20 дворов;
Находящихся при соборе и при приходских церквах священно и церковно служителских 20 дворов;
Ростовского архиерея штатных служителей 9 дворов;
Ростовского архиерея певчих 2 двора;
Соборных псаломщиков и звонарей 5 дворов;
Воевоцкой канцелярии штатных салдат 4 двора;
Отставных салдат 7 дворов;
Девичья монастыря служителей 2 двора;
Воевоцкой канцелярии подъяческой 1 двор;
Подворьев разных помещиков 7;
Казенная каменщичья Щеткина одна;
Подворьев разных монастырей 5;
Архиерейского дворянина один двор;
Сокольего помытчика один двор;
Генералного писаря Пчелина 1 двор;
Лавок разночинческих 21;
Купецких пять дворов.

К сожалению, никаких учетных данных о публикуемом документе (происхождение, датировка и др.) из РГИА не получено, но то, что на плане каменные постройки выделены красным цветом, может служить косвенным датирующим признаком, который поможет уточнить общую датировку плана – третья четверть XVIII в.10 На чертеже указаны следующие каменные постройки: комплекс Архиерейского дома с конюшенным двором, Успенский собор с оградой и Святыми воротами, церкви Вознесения, Спаса на торгу, Бориса и Глеба в паре с Димитриевской, Никольская на Подозерье, соборная церковь Рождественского монастыря, богадельня у соборной ограды. Сопоставим даты постройки сооружений, появившихся во второй половине XVIII в. и указанных на чертеже как каменные: церковь Николы на Подозерье – 1751 г., Святые ворота Успенского собора – 1754 г., церковь Бориса и Глеба -1761 г. и церковь Димитрия Ростовского -1762 г. Следует также учесть, что Рождественский девичий монастырь показан на плане деревянным (кроме соборной церкви) и соответствует описи 1763 г., приведенной в публикации А.Г. Мельника11; его перестройка в камне была осуществлена в 1782-1785 гг. В то же время церковь Вознесения показана с каменным приделом, который был освящен в 1786 г., возведение которого могло происходить в течение нескольких лет. Учитывая приведенные данные, можно сделать вывод, что, скорее всего, план был составлен в середине 80-х годов XVIII в.

Через всю территорию «города» с севера на юг от церкви Вознесения и до впадения в озеро протекала речка, подписанная «р. Пига», которая по документам XVII в. имела финно-угорское название Пижерма. Пижермой она названа и на плане в книге Титова12. Он же в другом своем издании13 пишет так: «Речка Пижерма показана еще на плане города XVIII века, который был напечатан нами ранее. Она протекала близ церкви Николы на Подозерьи; во время же планировки города по высочайше утвержденному плану была засыпана, вследствие чего стоки из канав или «пиги», находящиеся вне городских валов, прекратились, и в городе сделалась грязь, а из «пиги» стали распространяться зловредные миазмы». И далее в этом же издании, в том месте, где говорится о приезде в Ростов императрицы Екатерины II в 1763 году, указано: «...где дом общий братьев Серебрениковых было болото, известное тогда под именем Пиги...»14. Если принять это утверждение за истину, то напрашивается вывод, что со временем финно-угорское название речки забылось, и она стала называться как то болото, из которого брала свое начало. Нельзя исключать и возможность того, что название речки могло трансформироваться со временем вследствие народной этимологизации, в процессе которой произошла замена согласной «ж» на «г» и название укоротилось. Но о том, что оно прочно укоренилось в Ростове, говорит тот факт, что еще в 60-70-е годы ХХ века (а иногда и сейчас) местные жители называли «пигой» любые канавы в исторической части города, будь то прудки на Заровье или остатки рва вокруг крепости.

В целом происхождение представленного плана остается неясным. Если принять время его создания – 80-е гг. XVIII в., то получается, что он был исполнен уже после того, как был утвержден в 1778 г. регулярный план, и, вероятно, начал исполняться, и в первую очередь именно внутри «города». Тогда к плану нужно относиться не как к созданному для каких-то целей документу, а как к декоративно оформленному рисунку, призванному запечатлеть для истории «внутреннюю ситуацию» города Ростова накануне его перестройки. С учетом того, что ситуация отражена с большой степенью достоверности, план дает представление о расположении важных городских учреждений, торговых площадей, питейных заведений и т.д., следовательно, он имеет несомненную историческую ценность.

  1. См. статьи того же автора в ИКРЗ 2002 С. 143-153; СРМ XIV С. 285-327; ИКРЗ 2004 С. 176-182; СРМ XVI. В печати.
  2. ГМЗРК, А-108 Л. 36.
  3. Титов А.А. Дозорныя и переписныя книги древняго грода Ростова. М., 1880, приложение.
  4. ГМЗРК Ар-333, Ар-408; Ар-331.
  5. РГИА Ф.1350, Атлас Ярославской губернии, 1837 г., Л. 8.
  6. Тверской Л.М. Русское градостроительство до конца XVII в. Л.-М., 1953 С.187.
  7. РГИА Ф. 1399, О. 1, Д. 850, Л. 3.
  8. Седов Вл.В. Земляная крепость в Ростове // ИКРЗ 2000, С. 116.
  9. Найденов Н.А. Ростов. Материалы для истории города XVII-XVIII столетий. М., 1884 С. 38.
  10. Мельник А.Г. Митрополичий сад Ростовского кремля // ИКРЗ 1997 С. 156.
  11. Мельник А.Г. Ансамбль Ростовского Рождественского монастыря в XVIII –нач. ХХ вв. // СРМ XIV С. 347, 348.
  12. Титов А.А. Дозорныя и переписныя книги древняго города Ростова. М., 1880 приложение.
  13. Титов А.А. Переписныя книги Ростова-Великаго вт. пол. XVII в. СПб., 1887 С. VII.
  14. Там же, С. XXII.

Надгробным комплексом предлагается называть всю совокупность элементов оформления места упокоения святого, выражающих его почитание или культ. У исследователей пока еще не сложилось достаточно ясного представления о составе и структуре подобных комплексов. Так, например, Т.Л. Никитина, вознамерившись, по ее же собственным словам, «с наибольшей возможной полнотой реконструировать» историю надгробного комплекса преп. Авраамия Ростовского, не увидела, что надгробные настенные росписи и, в том числе, образ Христа Вседержителя (ил. 10), располагающийся буквально над местом, где стояла рака святого, являлся важной составной частью этого комплекса. Не указала она и на существовавшую при той же раке «кружку» для подаяний (ил. 21)1. А ведь подобная кружка представляла собой пусть невзрачный, но необыкновенно значимый элемент надгробных комплексов святых, зримо свидетельствовавший, что их почитание имело вполне конкретное денежное выражение.

В науке пока еще не было сделано попытки целостного рассмотрения истории надгробных комплексов русских святых. Есть лишь соответствующая работа, охватывающая период XVI – начала XVII столетия2. Более поздние эпохи также нуждаются в подобном исследовании. Но на настоящем крайне невысоком уровне знаний по истории надгробных комплексов большинства русских святых такое исследование представляется трудновыполнимым. Тем не менее, оно может быть осуществлено поэтапно, путем составления работ по истории соответствующих комплексов отдельных групп региональных святых, с последующим обобщением полученных данных. Именно таким исследованием является предлагаемая работа.

Оформление мест упокоения ростовских святых с большей или меньшей полнотой в литературе описывалось многократно, начиная с XIX в.3 Однако еще никто не решился в данной теме перейти от описательного подхода к более углубленному анализу, и, в частности, к выяснению основных тенденций формирования надгробных комплексов указанных святых.

Рассматриваемые комплексы существенно менялись на протяжении XVII – начала XX вв., а после революции 1917 г. большинство из них подверглось частичному или полному расформированию, а некоторые – уничтожению. Поэтому об их составе и эволюции теперь мы можем судить, в основном, по письменным источникам, а также по сохранившимся отдельным элементам (гробницам, иконам, покровам и т.п.), чертежам и фотографиям XIX – XX вв.

Нельзя не видеть, что избранные хронологические рамки предлагаемой работы объединяют два разных исторических периода: XVII столетие еще принадлежит Древней Руси, а XVIII – начало XX вв. – преимущественно новому времени. Такой выбор не случаен. Он позволит ясней обозначить как сходство, так и различие основных тенденций формирования надгробных комплексов в указанные периоды истории.

Важнейшей чертой любого надгробного комплекса является его местоположение в пространстве храма. В Ростове и его окрестностях в XVII в. существовало два основных типа такого местоположения: соответственно в южной (правой) и северной (левой) частях главной или придельной церкви. Первый тип был преобладающим, он восходил к домонгольской эпохе и наиболее наглядно выражал сущность культа святых4. К этому типу принадлежали надгробные комплексы святителей Леонтия, Исаии, Феодора, преподобных Петра царевича, Иринарха и юродивого Исидора. Ко второму типу – надгробные комплексы святителей Игнатия и Иакова и комплекс преподобных Феодора и Павла5. Мы не знаем, в какой части церкви располагался надгробный комплекс юродивого Иоанна Власатого, сложившийся примерно в последней трети XVII в.6 Однако в храме, построенном в 1762-1767 гг., его гробницу установили в соответствии со вторым типом – у северной стены помещения для молящихся.

В первом типе различаются два подтипа. Первый из них, преобладающий, объединяет те комплексы, которые размещались в юго-восточной части главной или придельной церкви непосредственно перед ее иконостасом. Так стояли гробницы свв. Леонтия, Исаии, Авраамия, Петра царевича и, очевидно, Иринарха. Ко второму подтипу принадлежит лишь надгробный комплекс архиепископа Феодора, в юго-западном углу ростовского Успенского собора. Второй тип делится также на два подтипа. В рамках первого из них надгробный комплекс устраивался в северо-восточной части храма. Так размещались гробницы свв. Игнатия и Иакова. Ко второму подтипу принадлежат надгробные комплексы свв. Иоанна Власатого и Феодора и Павла – соответственно в северо-западной части Толгской церкви и собора Ростовского Борисоглебского монастыря. По-видимому, в представлении того времени из всех перечисленных вариантов размещения гробниц наибольшей сакральной значимостью обладала юго-восточная часть, затем, по мере убывания этой значимости, следовали юго-западная, северо-восточная и, наконец, северо-западная части пространства храма7.

Конечно, местоположение большинства гробниц ростовских святых определилось не в XVII в., а гораздо ранее. В частности, еще в XVI в. распространился обычай устанавливать раку святого в особой арочной нише стены храма – аркосолии. В таких нишах в XVII в. стояли гробницы свв. Леонтия, Игнатия, Авраамия, Исидора, Феодора и Павла. Данная тенденция оформилась на ростовской почве еще в домонгольское время установкой в аркосолии дьяконника Успенского собора гробницы упомянутого св. Леонтия8.

Гробницы свв. Исаии, Феодора и Петра царевича стояли просто у соответствующих стен храмов, без каких-либо аркосолиев. В том и другом случае свободный доступ к гробнице был возможен только с одной, двух или трех ее сторон.

Во второй половине XVII в. или ближе к его концу возникла традиция устанавливать раку святого таким образом, чтобы к ней свободно можно было подойти со всех четырех сторон и, возможно, произвести круговой ее обход. Очевидно, именно так располагались гробницы свв. Иакова9 и Иринарха10.

В 1690-е годы раку св. Игнатия переместили из аркосолия северной стены Леонтьевского придела к восточной части северной стены собственно Успенского собора11. Но, что характерно, при этом тип ее размещения остался тем же.

Центром любого надгробного комплекса является гробница или рака святого. Казалось, что до нас не дошло в более или менее полном виде ни одной древнерусской раки ростовских святых12. К счастью, недавно выяснилось, что одна из них все-таки сохранилась. Это рака св. Иринарха Затворника, хранящаяся ныне в Ростовском Борисоглебском монастыре (ил. 1, 2).

Она представляет собой довольно внушительное сооружение размерами 205х80,5х91 см, выполненное из дерева и обитое с боков медными листами. С одной стороны они украшены ложчатыми чеканными кругами и имеют сплошную позолоту. С других сторон медные листы украшены выпуклыми чеканными кругами с орнаментальными узорами и другими декоративными элементами, некоторые из которых также позолочены. На одном из упомянутых выпуклых кругов имеется следующая надпись: «Пр(епо)д(о)бнаго о(т)ца Иринарха затворника при архимандрите Иосифе». Рассматриваемая рака впервые описана в старейшей из дошедших до нас описи Борисоглебского монастыря 1748 г.13 В истории Борисоглебского монастыря до 1748 г. было четыре архимандрита с таким именем. Первый из них правил с 1688 по 1691 г., второй – с 1714 по 1722 гг., третий – с 1732 по 1734 гг., четвертый – с 1744 по 1745 гг.14 Казалось бы, рассматриваемая рака могла быть создана при любом из них. Однако по стилю описанное оформление раки ближе всего к медной золоченой облицовке царских врат церкви Спаса на сенях (1675) Ростовского кремля. Это свидетельствует в пользу предположения, что названная рака относится ко времени первого архимандрита Иосифа, то есть ее изготовили между 1688 и 1691 гг.

Замечательно, что, судя по описи Ростовского архиерейского дома 1691 г. (Опись 1691 г.), сходное оформление имели раки ростовских святых Леонтия и Исаии. И та, и другая были медными, золочеными, с чеканными «лощатыми» кругами. Кроме того, один из таких кругов на раке Исаии был серебряным золоченым15. Очевидно, рака преп. Иринарха возникла в подражание этим ракам двух наиболее значимых тогда местных святых. Согласно же описи 1748 г., сходное убранство имела рака св. Петра царевича16 и зафиксированная в 1804 г. рака Феодора и Павла17. Вероятно, обе возникли еще в XVII в. Такова ведущая тенденция в оформлении наиболее богатых рак ростовских святых в XVII в. Характерно, что ни одна из них не было целиком изготовлена из драгоценных металлов. Вспомним о соответственно золотой и серебряной раках свв. Леонтия и Исаии, утраченных в 1608 г.18

Менее же богатые раки ростовских святых в XVII в. изготовлялись из дерева, как, например, рака св. Игнатия, которая, кроме того, была оклеена черным бархатом19. Гробницу же архиепископа Феодора в Успенском соборе, одного из наименее почитавшихся тогда местных святых, соорудили из кирпича и расписали в XVII в. фресковой живописью (ил. 3).

На верхней доске или крышке раки св. Исаии в XVII в. существовало его фронтальное полнофигурное изображение20 (ил. 4). К сожалению, Опись 1691 г. обходит молчанием вопрос о том, что было изображено на крышках гробниц свв. Леонтия, Игнатия и Феодора. Других документов XVII в., описывающих раки как этих, так и иных ростовских святых, до нас не дошло. Поэтому мы можем только догадываться, как оформлялись тогда крышки рак большинства указанных подвижников благочестия. Вместе с тем, уже в XVI – начале XVII в. на крышках рак ряда русских святых имелись их фронтальные полнофигурные изображения, либо рельефные, либо иконописные21. Возможно, сходная ситуация в данном отношении имела место и в Ростове.

Согласно Описи 1691 г., на всех четырех гробницах покоившихся в Успенском соборе святых лежало по одному или по несколько покровов. Одни из них были лицевыми, то есть имели шитое изображение святого, другие оформлены крестом, об украшении прочих ничего не сказано22. До нас дошли лицевые покровы свв. Леонтия (XVI – XVII вв.), Авраамия (XVI – XVII вв.), Исидора (1571-1585)23, Петра царевича (конец XVII в.)24 (ил. 5) и Исаии (конец XVII в.)25. Таким образом, покров являлся составной частью большинства, если не всех надгробных комплексов ростовских святых XVII в. Однако, как и в XVI в.26, именно лицевой покров был желательным, но не обязательным элементом таких комплексов.

Над раками свв. Леонтия27 (ил. 6), Игнатия (ил. 7), Иакова28, Феодора и Павла29 имелись надгробные фрески с образами этих святых, а над раками свв. Исаии30 (ил. 9), Игнатия (с 1697 г.)31, Иоанна Власатого (ил. 19)32, Иринарха33 и Петра царевича34 (ил. 8) – надгробные иконы, причем у трех последних они были житийными. Как видим, надгробный, то есть непосредственно расположенный над ракой образ святого являлся важной составной частью надгробного комплекса того времени.

Согласно Описи 1691 г., перед гробницами свв. Леонтия, Исаии, Игнатия и Феодора имелись лампады или подсвечник35. Очевидно, надгробные комплексы большинства других ростовских святых включали в себя те же элементы. Ведь возжигание свечей или лампад являлось важнейшей чертой почитания святых, восходящей к домонгольскому времени36.

В конце XVII в. раки св. Исаии и Игнатия, по данным Описи 1691 г., были ограждены металлическими решетками37, а у рак свв. Леонтия и Феодора подобной решетки не было. Мы не знаем, существовали ли в то время решетки у рак остальных ростовских святых. Но важно, что такая традиция оформилась еще в XVII в.

В этом же столетии существовал обычай размещать у гробниц или непосредственно на гробницах святых связанные с ними реликвии. Так, у раки преп. Иринарха находились его вериги38, над ракой Петра царевича – три иконы, которые, согласно Повести о нем, он приобрел на деньги, данные ему апостолами Петром и Павлом39, на раке Иоанна Власатого – его латинская Псалтирь40.

Кружка для подаяний, по Описи 1691 г., имелась только у раки св. Игнатия41. Однако, по моим наблюдениям, русские церковные описи XVI – XIX вв. часто не упоминали о подобных кружках, хотя, согласно другим источникам того же времени, они все-таки существовали42. Поэтому уверенно можно предполагать, что указанные кружки в XVII в. находились при большинстве гробниц ростовских святых.

В состав многих надгробных комплексов XVII в. тех же подвижников благочестия входил образ Иисуса Христа. Он в качестве особого элемента включался либо в надгробную фреску (ил. 6, 7) либо подобную икону святого (ил. 9), либо в его икону на крышке раки, либо в лицевой покров. Данная традиция восходила, по крайней мере, к XV – XVI вв.43 и определялась самой сущностью почитания святых, которые должны были выступать в роли заступников за людей перед Богом.

Очень трудно уверенно решить вопрос о наличии над раками ростовских святых в XVII в. сеней или кивориев. Опись 1691 г. совершенно о них не упоминает. Очевидно, над гробницами покоившихся тогда в Успенском соборе четырех святых таких сеней тогда еще не было. Но в России традиция устройства подобных сеней существовала, по крайней мере, с начала XVII в.44 Вполне возможно, что первые кивории над раками свв. Исаии и Игнатия появились одновременно с созданием нового резного иконостаса храма в 1694-1698 гг.45 Согласно Описи 1748 г., над гробницей преподобных Феодора и Павла в соборе Борисоглебского монастыря имелась сень с шатровым завершением46, явно архаичным для XVIII в. Вероятно, эта сень возникла еще в XVII в. Однако полной уверенности ни в том, ни в другом предположении, к сожалению, нет.

Итак, мы выяснили основные тенденции формирования надгробных комплексов ростовских святых в XVII в., и теперь перейдем к рассмотрению соответствующих тенденций, характерных для XVIII – начала XX вв.

В данную эпоху большинство гробниц ростовских святых сохранило свое прежнее местоположение. После захоронения в 1709 г. в юго-западном углу Троицкого собора Яковлевского монастыря ростовского митрополита Димитрия оформился еще один новый надгробный комплекс. Согласно описи 1738 г., в указанном месте храма над могилой святителя стоял гроб, точнее надгробие, покрытое покровом с крестом. На гробе также находилась икона Богоматери с Младенцем47. Как видим, в зачаточном состоянии почитание Димитрия Ростовского существовало еще до открытия его мощей и официальной канонизации. Характерно, что место для могилы и, соответственно, для надгробного комплекса было выбрано в русле давней традиции, восходящей к Древней Руси.

Известно, что рака преп. Авраамия, первоначально находившаяся в аркосолии южной стены посвященного ему придела, была позднее перемещена к северу и установлена в арочном проеме, специально пробитом в стене, разделявшей прежде упомянутый придел и южную часть алтарного объема Богоявленского собора. Но когда это произошло, мы не знаем. Ясно только, что до росписи храма и арки в 1736 г.

Нельзя исключать, что указанное перемещение относится еще к концу XVII в., однако с большей вероятностью его следует датировать первой третью XVIII в. Вообще данный прием размещения раки святого на границе двух смежных, но разных пространств храма – явление для того времени относительно новое. В XVI в. оно еще не известно. Очевидно, впервые этот прием был применен в 1652 г., когда раку св. Петра, митрополита Московского, установили в специально тогда пробитом проеме стены между жертвенником и приделом Петра и Павла кремлевского Успенского собора48. Впоследствии, очевидно, данное решение стало образцом для выбора местоположения рак ряда других русских святых и, в том числе, св. Авраамия Ростовского. В сходной ситуации оказалась гробница блаженного Исидора после пристройки около 1786 г. к Вознесенской церкви посвященного ему южного придела49.

В XIX – начале XX в. возникло еще два надгробных комплекса. Один из них был устроен в 1909 г. в соответствии с древней традицией (см. выше) у южной стены вблизи иконостаса Димитриевского храма Спасо-Яковлевского монастыря. Сюда на лето тогда переносили мощи св. Димитрия50 (ил. 22). Второй, будучи, так сказать, надгробным комплексом без гроба, представлял собой древний аркосолий северной стены придела Леонтия Ростовского Успенского собора, освобожденный от засыпки грунтом в 1884-1885 г. В этом аркосолии до 1690-х гг. стояла рака св. Игнатия51. Следует отметить также перемещение в XIX в. раки св. Иакова ближе к северной стене собора Яковлевского монастыря.

Событием, существенно повлиявшим на историю рассматриваемых комплексов, стала канонизация в 1757 г. митрополита Димитрия Ростовского. В последующие десятилетия XVIII в. он стал одним из самых почитаемых святых Российской империи. Приверженцами этого нового культа были многочисленные представители буквально всех социальных слоев тогдашнего общества, от простых смертных до вельмож и царствующих особ. Таким образом, культ св. Димитрия приобрел государственное значение. А это, в свою очередь, привело к созданию у места его упокоения весьма незаурядного надгробного комплекса, значение которого выходило за узко региональные рамки. Начиная с 1750-х гг., он неоднократно видоизменялся52. Один из наиболее значительных этапов его истории пришелся на 1760-е гг. Тогда к участию в формировании надгробного комплекса св. Димитрия оказались причастными императрицы Елизавета Петровна и Екатерина II. Так, по заказу первой из них, очевидно, столичными мастерами была выполнена серебряная барочная рака для мощей Димитрия, а также необыкновенно монументальный (6х3,25 аршина) серебряный, барочный же киот, в который был вставлен образ святителя «на полотне» кисти итальянского художника Ротари (ил. 15). На массивном основании киота имелся пространный текст, прославляющий святителя, который сочинил сам М. Ломоносов. В 1763 г. упомянутую раку перевезли в Яковлевский монастырь и в присутствии императрицы Екатерины II переложили в нее мощи святого53. Раку установили на особом ступенчатом пьедестале, покрытом красным сукном, в юго-западном углу монастырского собора, на том самом месте, где когда-то св. Димитрий был захоронен. Красная же дорогая ткань оформляла внутреннюю часть раки. А снаружи раку покрывал шелковый алый чехол с серебряной ажурной отделкой и небольшим вышитым образом св. Димитрия. Рядом находились две очень богато украшенные иконы Богоматери Ватопедской и Богоматери Боголюбской54, которые, согласно монастырской традиции, считались принадлежавшими самому святому, то есть воспринимались как реликвии. Перед ними горели лампады. Здесь же располагался шитый по красному атласу образ святителя. Этот же надгробный комплекс включал в себя упомянутый серебряный киот с портретом св. Димитрия, перед которым горела лампада55.

Описанный надгробный комплекс обладал как традиционными, так и подчеркнуто инновационными чертами. Его местоположение, две богородичные иконы-реликвии и лампады отражали древнюю традицию в оформлении мест упокоения русских святых. Барочные же формы раки и киота, пространный текст на последнем, надгробная икона, написанная на ткани, образ, вышитый по атласу, постамент, а также сплошь красное убранство из тканей представляли собой явное новшество (в оформлении отдельных элементов некоторых русских надгробных комплексов красные ткани использовались и в XVII в.). Необычным было и отсутствие на верхней крышке раки образа святого.

В силу указанного исключительно высокого статуса культа Димитрия его надгробный комплекс стал прямо или опосредованно влиять на большинство соответствующих комплексов других ростовских святых. Так, явно в подражание серебряной раке святителя, происходит постепенная замена древнерусских медных и деревянных рак серебряными или частично серебряными с характерными изогнутыми боковыми стенками. Такими стали раки свв. Авраамия (1772)56, Игнатия (1795)57, Исаии (1799)58, Леонтия (1800)59, Петра царевича (1803)60, Иакова (1844)61, вторая серебряная рака Авраамия (1857-1860)62, вторая рака Димитрия (1910)63. В 1837 г. была выполнена из латуни новая рака св. Иринарха64 подобной же формы (ил. 16).

Новые гробницы свв. Исидора (1817)65, Иоанна Власатого (около 1767 г. или последняя треть XVIII в.), Феодора и Павла (середина или вторая половина XIX в.) унаследовали от Древней Руси более традиционную форму с вертикальными стенками и плоской крышкой (ил. 17, 19, 20).

Вероятно, в подражание сохранившемуся надгробному комплексу св. Димитрия серебряные раки свв. Игнатия, Исаии и Леонтия были снабжены пространными стихотворными надписями66.

Но, в отличие от той же раки св. Димитрия, на верхней доске большинства перечисленных рак имелось либо живописное67, либо комбинированное – частично живописное, частично – шитое68, либо чеканное69 изображение святого. На боковых стенках этих рак существовали рельефные композиции с житийными сценами70. Исключение из этого правила составляли лишь раки святителя Феодора71 и преподобных Феодора и Павла (ил. 17).

В XIX в. прослеживается новый обычай оформлять внутреннюю поверхность крышки раки изображением святого, как правило, шитым. Такое изображение имели раки св. Авраамия (образ явления Иоанна Богослова преп. Авраамию72 с 1860 г. – Авраамия73), Исаии, Игнатия74 и Димитрия (вторая рака) (ил. 22). Та же тенденция имела место и в других регионах России, в Москве, например, сходным образом была оформлена крышка раки св. Филиппа митрополита в кремлевском Успенском соборе.

Во второй половине XVIII – XIX вв. под большинством рак ростовских святых были устроены ступенчатые пьедесталы. Их имели надгробные комплексы свв. Леонтия75, Исаии (ил. 13), Игнатия (ил. 12), Авраамия76, Исидора (ил. 20), Иакова77, Иоанна Власатого (ил. 19), Феодора и Павла (ил. 17), Иринарха (ил. 16), Петра царевича (ил. 18) и Димитрия в Димитриевском храме (ил. 22). Сначала, как и под ракой св. Димитрия, они делались из дерева78, потом некоторые из них стали обивать медью или латунью79, затем часть из них выполнили из камня или чугуна80.

В оформлении надгробных комплексов святых в России XIX – начала XX вв. подобные выполненные из различных материалов пьедесталы были довольно широко распространены. В зачаточном виде пьедестал имеется уже в надгробном комплексе XVII в. св. царевича Димитрия в Архангельском соборе Московского Кремля. Поставленная на такой пьедестал рака святого оказывалась как бы вознесенной над уровнем пола храма, чем явно повышалась ее сакральная значимость. Недаром эти пьедесталы иногда в то время называли амвонами81.

Вслед за димитриевским надгробным комплексом в XIX в. утвердился обычай устанавливать вблизи раки святого наподобие надгробной иконы его шитый образ. Совершенно новые такие образы были лишь у рак св. Димитрия82, Иакова (1824 г.)83, а вблизи рак свв. Леонтия84, Исидора85, Авраамия86 и Петра царевича87 в качестве такого образа использовались помещенные в рамы лицевые покровы XVI – XVII вв. Не нужно думать, что этот обычай был сугубо местным. В XIX в. точно так же над ракой Ионы митрополита, в Успенском соборе Московского Кремля располагался лицевой покров святого XVI в.88

В XVIII – начале XX вв. сохранялся древний обычай покрывать раки, а также мощи в раках покровами. Но шитых лицевых покровов в это время для ростовских святых изготовили немного. Подавляющее большинство покровов той эпохи имело изображение креста89 – традиция, восходящая к Древней Руси90. Вместе с тем значение наружного покрова XIX – начала XX вв., очевидно, постепенно снижалось. Поэтому на публикуемых фотографиях мы не видим покровов, лежащих на раках святых.

В подражание оформлению мощей св. Димитрия91 на головы ростовских святителей Исаии и Игнатия надели богато украшенные митры92.

Чаще, чем в XVII в., в последующую эпоху в оформлении мест упокоения ростовских святых использовалась сень или киворий, или, как выражались в XIX в. – балдахин. На протяжении XVIII – начала XX вв. многие из них не оставались неизменными; их переделывали, заменяли новыми или устраняли совсем. Но важно, что к концу XIX – началу XX вв. балдахин существовал над подавляющим большинством гробниц указанных святых (ил. 9, 11, 12, 13, 16, 17, 18, 19, 22).

Подобно пьедесталу, сень призвана была усилить сакральную значимость надгробного комплекса. Важно отметить, что, по предварительным данным, сень была широко распространена в оформлении надгробных комплексов святых в России XIX – начала XX вв.

В XVIII – начале XX вв. вблизи большинства гробниц ростовских святых имелся надгробный живописный, шитый или фресковый образ93. Его не было тогда лишь у раки Феодора и Павла94.

Как и в древности важными и почти обязательными элементами всех надгробных комплексов ростовских святых в XVIII – начале XX вв. являлись лампады или подсвечники. Последние в это время, как правило, ставили в головах рак (ил. 12, 13, 14, 16, 18, 20, 22).

На публикуемых в настоящей работе фотографиях мы видим, что у большинства рак имелся довольно вместительный металлический ящик, называвшийся «кружкой» для подаяний.

Документы XVIII – начала XX вв. и фотографии зафиксировали наличие металлических решеток у рак свв. Леонтия Исаии, Игнатия, Феодора95, Авраамия96, Иакова97, Иринарха98, Петра царевича99, Феодора и Павла100. Таких решеток не было у рак свв. Исидора, Иоанна Власатого и св. Димитрия в Димитриевском храме (ил. 19, 20, 22). К началу XX в. решетка исчезла у раки св. Петра царевича (ил. 18) и, очевидно, св. Леонтия. В Зачатьевском же соборе решетка находилась не как обычно, у самой раки св. Димитрия, а на значительном от нее удалении, выделяя весь юго-западный компартимент храма (ил. 11). Она наглядно свидетельствовала о расширении пространства надгробного комплекса до размеров этого компартимента.

В рассматриваемую эпоху, как и в предшествовавшее время, важным элементом большинства надгробных комплексов ростовских святых было изображение Иисуса Христа. Это могла быть самостоятельная икона или фреска (ил. 10), образ Христа на иконе святого или изображение на кивории (ил. 24). Таковы надгробные комплексы свв. Исаии, Игнатия101, Авраамия102, Исидора103, Иакова104, Иоанна Власатого105, Иринарха106, Петра царевича107 и Димитрия в Зачатьевском соборе108.

В целом ряде надгробных комплексов важное место занимал образ Богоматери. Такие иконы имелись у рак свв. Авраамия109, Исидора (ил. 20), Иоанна Власатого110, Иринарха111, Петра царевича (ил. 18), и у обеих рак св. Димитрия112 (ил. 22). Причем у гробниц Авраамия, Димитрия и Иринарха имелись своего рода собрания богородичных икон113. Очевидно, это было порождено преставлением о Богородице как важнейшей посреднице между людьми, святыми и Богом.

Если почитание святого каким-либо образом было связано с культом другого, как правило, более значимого святого, то икону последнего помещали у соответствующей гробницы. Так, у раки св. Авраамия фигурировало изображение Иоанна Богослова114, вблизи гробницы Петра царевича – икона апостолов Петра и Павла115, у раки преп. Феодора и Павла – свв. Бориса и Глеба116.

Иногда у раки ростовского святого помещали изображения других ростовских святых, как правило, в молении перед Богоматерью или Богом (надгробные комплексы свв. Авраамия117, Петра царевича118, Иоанна Власатого119 и Димитрия120). В некоторых случаях у рак ростовских святых ставили иконы иных, не ростовских святых121.

Актуальной в формировании надгробных комплексов XVIII – начале XX вв. была тема реликвий, связанных реально или предположительно со святым. Упомянутые выше реликвии, существовавшие в XVII в., продолжали вплоть до начала XX в. служить объектом поклонения при раках Иоанна Власатого122, Иринарха123 (ил. 16) и Петра царевича124.

В надгробный комплекс св. Димитрия входили до начала XX в. две иконы-реликвии Богоматери, которые в XIX в. называли Ватопедской и Боголюбской125. Между 1838 и 1847 гг. на раке св. Авраамия поместили шапку, которую считали принадлежащей ему126. Наконец, между 1793 и 1847 гг. у раки св. Леонтия выставили в особой раме фелонь, которую также стали считать ему принадлежавшей127. Очевидно, в новое время существовала потребность в почитании реликвий, принадлежавших конкретным святым. И если таких реликвий не существовало, то в качестве реликвий использовали предметы, не имевшие прямого отношения к святому. Так, очевидно, поступили с «фелонью Леонтия» и «шапкой Авраамия».

Заметную роль в образе ряда надгробных комплексов в XIX – начале XX вв. стали играть ткани, подвешивавшиеся к верней части кивория (ил. 16, 20, 22).

Итак, мы охарактеризовали основные тенденции в формировании надгробных комплексов ростовских святых в XVIII – начале XX вв. Часть из этих тенденций восходила к XVII в. и даже более раннему времени. К таким тенденциям следует отнести принципы выбора места расположения для надгробного комплекса, размещение на внешней поверхности крышки раки образа святого, помещение рядом с гробницей надгробного образа или фрески святого, использование покровов, лампад или подсвечников, решеток, образа Иисуса Христа, реликвий.

К тенденциям, порожденным XVIII – началом XX вв., относятся по-барочному изогнутые формы рак, ступенчатые пьедесталы под раками, образ святого на внутренней поверхности крышки раки, шитые надгробные иконы святого, использование покровов XVI – XVII вв. в качестве вертикально расположенного образа святого.

Наконец, в XVIII – начале XX в. были и такие тенденции, которые мы не находим на ростовской почве XVII в., но хорошо известные в общерусской традиции с XVI или XVII в. У нас нет надежных свидетельств, что кивории были над раками ростовских святых до XVIII в., но в России они применялись подобным образом с начала XVII в.128

Образ Богоматери, не отмеченный в надгробных комплексах ростовских святых XVII в., часто использовался в подобном контексте в России, по крайней мере, с XV в.129 Уже в XVI в. существовал обычай помещать у раки святого иконы других святых130.

В заключение важно подчеркнуть, что, по моим предварительным наблюдениям, большинство из описанных выше тенденций было характерно не только для Ростова, но и для всей России. Надеюсь, в последующих работах, как моих, так и других авторов, эти наблюдения будут уточнены и конкретизированы.

  1. Никитина Т.Л. Надгробный комплекс преподобного Авраамия Ростовского // Уваровские чтения – III. Муром, 17-19 апреля, 1996. Муром, 2001. С. 192-196; Она же. Надгробный комплекс преподобного Авраамия Ростовского // ИКРЗ. 2000. Ростов, 2001. С. 127-134.
  2. Мельник А.Г. Гробница святого в пространстве русского храма XVI – начала XVII века // Восточнохристианские реликвии / Ред.-сост. А.М. Лидов. М., 2003. С. 533-552.
  3. См., напр.: Толстой М. Древние святыни Ростова Великого. М., 1847. С. 25-28, 39-41, 45-46, 48, 54-55, 59; Иустин, архим. Описание Ростовского Богоявленского Аврамиева мужеского второклассного монастыря Ярославской епархии. Ярославль, 1862. С. 38-41; Описание Ростовского Петровского монастыря, что на поле. Ярославль, 1874. С. 3; Титов А.А. Ростовский Богоявленский Аврамиев мужской монастырь, Ярославской епархии. Сергиев Посад, 1891. С. 49-52; Он же. Ростов Великий в его церковно-археологических памятниках. М., 1911. С. 18-20, 41-42, 52, 74-78, 112-113, 123-126; Ляхоцкий В. Преподобный Петр царевич и основанный им Ростовский Петровский монастырь. Ростов Великий, 1912. С. 16-19; Никитина Т.Л. Надгробные комплексы ростовских святых XVIII – начала XX вв.: опыт предварительного описания // «Минувших дней связующая нить... »: V Тихомировские чтения. Ярославль, 1995. С. 20-22.
  4. Мельник А.Г. Гробница святого... С. 537-538.
  5. Преподобные Феодор и Павел имеют одно общее надгробие или гробницу в соборе Бориса и Глеба Ростовского Борисоглебского монастыря.
  6. Мельник А.Г. Надгробная икона ростовского святого Иоанна Власатого // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. М., 2002. № 2(8). С. 71-80.
  7. См.: Мельник А.Г. Ансамбль Соловецкого монастыря в XV – XVII веках: История, архитектура, оформление храмовых интерьеров. Ярославль, 2000. С. 142.
  8. См.: Воронин Н.Н. Археологические исследования архитектурных памятников Ростова // Материалы по изучению и реставрации памятников архитектуры Ярославской области. Древний Ростов. Ярославль, 1958. Вып. 1. С. 8-10; Леонтьев А.Е. Археологические наблюдения в Ростовском Успенском соборе // СРМ. Ростов, 1993. Вып. 5. С. 162-163.
  9. Об этом косвенно свидетельствует опись 1738 г. (РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 627. Л. 3 об.-4).
  10. Об этом косвенно свидетельствует оформление гробницы святого (ил. 1, 2), рассчитанное на обозрение со всех четырех сторон.
  11. Мельник А.Г. Интерьер ростовского Успенского собора в XVI – XVIII вв. // СРМ. Ростов, 1993. Вып. 5. С. 73.
  12. Сохранились обломки белокаменного саркофага св. Леонтия XII в.
  13. РФ ГАЯО. Ф. 197. Оп. 1. Д. 1078. Л. 80 об.
  14. Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей российской церкви. СПб., 1877. Стб. 342.
  15. ГМЗРК. Р-1083. Л. 3, 20 об.
  16. РФ ГАЯО. Ф. 197. Оп. 1. Д. 1079. Л. 30-31.
  17. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 155. Л. 9 об.
  18. Мельник А.Г. Гробница святого... С. 541.
  19. Мельник А.Г. Интерьер ростовского Успенского... С. 71.
  20. ГМЗРК. Р-1083. Л. 3.
  21. Мельник А.Г. Гробница святого... С. 539.
  22. ГМЗРК. Р-1083. Л. 3, 9-9 об., 29 об.-31 об.
  23. Пуцко В. Памятники русского прикладного искусства XV – XVII веков в Ростове // Музеj приметьене уметности. Зборник. Броj 24/254. Београд, 1980/1981. С. 56-66; IX выставка произведений искусства, реставрированных всероссийским художественным научно-реставрационным центром имени академика И.Э. Грабаря. Каталог. М., 1988. С. 160-161.
  24. ГМЗРК. Т-3800. Датировка этого покрова концом XVII в. имеется в музейной учетной документации.
  25. Обоснование данной датировки см.: Мельник А.Г. Ростовский архиерейский дом при митрополите Иоасафе (1691-1701) // Кремли России. Материалы и исследования. М., 2003. Вып. 15. С. 365-367.
  26. Мельник А.Г. Гробница святого... С. 543.
  27. Иконография ростовских святых. Каталог выставки // Сост. А.Г. Мельник. Ростов, 1998. С. 16.
  28. Имеется в виду фресковый образ Исаии в местном ряду каменного иконостаса Троицкого собора Яковлевского монастыря (Мельник А.Г. Первоначальный... Ил. 10). Вблизи этого образа, по новейшим данным, располагалась гробница святого (РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 627. Л. 3 об.).
  29. Иванов В.Н. Ростов. Углич. М., 1964. С. 156-157.
  30. Мельник А.Г. Обзор коллекции икон ростовских святых в собрании Ростовского музея // ИКРЗ. 1995. Ростов; Ярославль, 1996. С. 42, 44.
  31. Добровольская Э.Д. Новые материалы по истории Ростовского кремля // Материалы по изучению и реставрации памятников архитектуры Ярославской области. Древний Ростов. Ярославль, 1958. Вып. 1. С. 45.
  32. Мельник А.Г. Надгробная икона ростовского святого Иоанна... С. 71-80.
  33. Мельник А.Г. Вновь открытая икона преподобного Иринарха в житии // СРМ. Ростов, 2000. Вып. 10. С. 132-145.
  34. Мельник А.Г. Об иконографической программе житийной иконы конца XVII в. «Святой преподобный Петр царевич» // СРМ. Ярославль, 1995. Вып.

Облик современного исторического центра г. Ростова трудно представить без здания общественного Гостиного двора, построенного для ярмарки в 1841 г. На сегодняшний день не существует общей картины, раскрывающей все перипетии его строительства, некоторые факты его истории – не точны. Так, до сих пор распространено мнение, что Гостиный двор в Ростове был построен в 1830 г. Например, в «Ярославском календаре памятных дат на 2005 год» указано, что в нынешнем, 2005 году, исполнилось «175 лет со времени постройки Гостиного двора в Ростове (около 1830)»1. Хотя доподлинно известно, что этот торговый комплекс для Ростовской ярмарки был сооружён в 1841 г. Впервые точную датировку данного события дал А.Г. Мельник в работе «Гостиный двор в Ростове Великом», опубликованной в 1999 г. в сборнике «Архивы: история и современность»2. Кроме того, этот факт подтверждают и многочисленные документы. Например, опись недвижимых имуществ г. Ростова Ярославской губернии 1873 г., в которой буквально говорится следующее: «В кремле города, близ собора, квартал 55 занимает каменный Гостиный двор. Пространство – 1120 квадратных саженей, в том числе под мощеною площадью внутри двора 287 квадратных саженей. Заключает в себе 105 лавок. Построен в 1841 году. Постройка обошлась в 40 тысяч рублей серебром»3.

Проблема строительства Гостиного двора занимала ростовцев более пятидесяти лет, впервые предметно о необходимости его сооружения в городе стали говорить с 1794 г. 28 декабря 1794 г. ростовское общество обращается к губернатору с просьбой разрешить строительство каменного Гостиного двора в Ростове, ссылаясь при этом на статью 20 Городового положения, согласно которой по Высочайшей воле разрешалось иметь в городе для хранения или продажи товаров Гостиный двор, и на Высочайше конфирмованный план городу, где место для Гостиного двора «не назначено, но изъяснено, если востребуется надобность сверх расположения в том плане назначенного что поправить», это право предоставлено губернатору4. Для строительства этого торгового комплекса даже было выбрано «пристойное» место: площадь возле рва к Ярославской стороне5. В пользу его сооружения в письме горожан был назван ряд аргументов. Во-первых, «немалая торговля» на ярмарке. Действительно, к этому времени торговля на Ростовской ярмарке значительно возросла, ярмарка приобрела всероссийское значение и стала градообразующим предприятием. Если в 1784 г. привоз товаров на ярмарку составил 1 млн. 69 тысяч рублей, то к середине 90-х гг. XVIII в. товарооборот ярмарки удвоился и составил 2 млн. 326 тысяч рублей6. Рост ярмарочной торговли, безусловно, вызвал нехватку «удобных» торговых мест, что заставляло приезжающих купцов торговать на площадях прямо с саней. «Неудобство в торговле» заключалось и в том, что общественные балаганы и шалаши, ежегодно строящиеся и разбираемые, стоили городской казне немалых денег. Только в мае 1796 г. городскому голове Андрею Межевскому удалось добиться от губернатора разрешения не разбирать деревянный общественный Гостиный двор7. Третий аргумент – «неумеренная плата», которую частники, пользуясь своим монопольным положением, назначали за свои лавки, отчего «чувствуется в торговле немалое помешательство»8. Кроме того, ростовское общество волновали лавки частников, построенные на внутренних дворах вместо амбаров, сараев незаконно, в «противность Высочайше конфирмованному плану», потому должны быть «выломаны»9. Таким образом, при первых же попытках построить добротный каменный общественный Гостиный двор в Ростове, возник конфликт между ростовским обществом (большинство купцов и мещан) и небольшой группой ростовских купцов (частники, вотчинники), которые владели каменными лавками в кремле города, а точнее частным Гостиным двором. Последние, благодаря усилению Ростовской ярмарки, получали «под рассчёт торговли знатную сумму»10, что, естественно, не могло не волновать городское общество. Для сравнения: по данным полиции в 1821 г. городской доход от общественных балаганов составлял 32 тысячи рублей, ярмарочный доход частников, сдающих каменные лавки, превышал 85 тысяч рублей11. Наконец, близость каменных и деревянных строений грозила «немалой пожарной опасностью»12. Постройка планировалась за счёт ссудного капитала, распоряжаться которым должен был выборный комитет из наиболее достойных граждан13. Но строительство Гостиных дворов в России до 1799 г. было запрещено из-за пожара Гостиного двора в Казани 1797 г., в результате которого он был разрушен14. Наконец, императорским указом от 10 августа 1799 г. их сооружение разрешалось «по соображению удобности мест, нужды и желания торгующих», особое внимание обратив на то, чтобы ГД были построены в соответствии с конфирмованными планами городов и были удалены от «удобновозгараемых» заводов, магазинов и других подобных строений15. С 1799 по 1839 гг. было предложено, по нашим подсчётам, ещё девять проектов строительства Гостиного двора в Ростове, двум из них посвящена данная работа.

Речь пойдет о проектах 20-х годов XIX в. В частности, о проекте ярославского губернатора Александра Михайловича Безобразова. В феврале 1822 г. он обратился в Министерство Внутренних дел с представлением, где «изложил необходимость существования для оборотов торговли на Ростовской ярмарке Гостиного двора, который не обращаясь в тягость казне, доставил бы вместе с тем все нужные удобства для торговли и купечества, и принёс бы значительные выгоды г. Ростову, а также и губернскому городу Ярославлю отделением для него некоторой части ярмарочных доходов по тому преимуществу, каковыми должны пользоваться губернские города противу уездных»16. По его предложению предполагалось построить ярмарочный Гостиный двор из 800 лавок, из них 300 – 400 лавок за счёт доходов г. Ростова, 50 – 100 лавок за счёт доходов г. Ярославля, остальные лавки, около 300, за счёт торгующего на ярмарке купечества. В то время Ростов мог ежегодно выделять из своих ярмарочных доходов на это строительство 50 – 60 тысяч рублей ( в 1820 и 1821 гг. городские ярмарочные доходы составляли 80 – 90 тысяч рублей, на нужды города тратилось приблизительно 30 тысяч рублей в год)17. Планировалось, что Ярославль будет ежегодно выделять на сооружение своей квоты лавок от 20 до 30 тысяч рублей – в 1822 г. доход губернского города простирался до 140 тысяч рублей18. Проектом губернатора А.М. Безобразова было предоставлено право строить лавки в Ростовском Гостином дворе всем торгующим на Ростовской ярмарке купцам, и местным, и иногородним, но на определенных условиях. Так, каждый купец мог отстроить не более пяти лавок «во избежание стеснения прочим желающим»19. Единовременный взнос за лавку должен был составить от 500 до 1000 рублей в зависимости от выгоды ее местоположения; размер этого взноса должен был определять специальный комитет для строительства Гостиного двора20. Однако, пользоваться этими лавками купцы могли только в течении 5 – 10 лет, опять же по усмотрению строительного комитета, а по истечении данного срока передать в собственность города безвозмездно21. Таким образом, Гостиный двор для Ростовской ярмарки, по мнению губернатора Безобразова, можно было построить «несомненно без всякого отягощения казны» в 3 – 4 года за счет следующих источников: 1) из доходов самой ярмарки; 2) из доходов г. Ярославля; 3) из капиталов купцов, которые пожелают выстроить лавки в новом Гостином дворе; 4) из акцизов, которые они будут выплачивать за эти лавки; 5) из доходов от лавок, которые немедленно, «по мере устроения», будут отдаваться в содержание. Располагаться Гостиный двор должен был за пределами кремля, на площади у городского вала, напротив 5, 6, 7 кварталов города, то есть на площади у городской крепости между современными улицами Коммунаров (в прошлом Угличской) и Пушкинской (в прошлом Малой Никольской), «так как место сие столько по обширности своей весьма способно для ярмарочного помещения, столько по сухости почвы земли не может вредить складкою товаров и весьма удобно для произведения построек»22. О значении сооружения ярмарочного общественного Гостиного двора в представлении губернатора Безобразова сказано следующее: «торгующие будут иметь удобство к торгоборству, города Ростов и Ярославль будут получать значительные доходы, а вместе с тем и всякая монополия в отдаче лавок уничтожится, открывая всю возможность каждому торговцу иметь лавочное место»23.

Для «приличного наблюдения» за постройкою Гостиного двора губернатор предлагал учредить в Ростове при городской думе особый строительный комитет под председательством здешнего полицмейстера, избрав членами комитета городского голову, губернского архитектора, двух депутатов из «наилучших граждан города» и одного от Ярославля (избирался только на летнее время). Обязанности комитета предполагались следующие: «неуступительная и выгодная» заготовка материалов для постройки торгового комплекса, в том числе открытие специальных кирпичных «заводов»; найм рабочей силы; наблюдение за качеством работ; планирование торговых линий, рядов и лавочного пространства в зависимости от характера торговли и качества товаров; распределение по договорам мест для строительства лавок городам Ростову, Ярославлю и купцам, торгующим на ярмарке; комитет должен был определять суммы взносов с частных лиц и отвечать за своевременный их сбор, равно, как и за сбор всех доходов на Ростовской ярмарке, иными словами, комитет должен был формировать строительный капитал и следить за его расходованием. Все действия этого органа непременно должны были утверждаться губернатором. Все члены комитета должны были осуществлять свою деятельность на общественных началах, жалование – 2000 рублей в год – положено было только «производителю по архитектурной части». По окончании строительства комитет прекращал свою работу, лавки Гостиного двора передавались в собственность и управление городским думам Ростова и Ярославля24. По смете 1822 г. сооружение Ростовского Гостиного двора должно было обойтись в 1 млн. 537 тысяч 110 рублей25.

Рассмотрев данное представление ярославского губернатора, а также план и фасад предполагаемого Гостиного двора, 24 марта 1823 г. император подписал Указ о строительстве в Ростове ярмарочного Гостиного двора на условиях, предложенных А.М. Безобразовым, но с рядом изменений и уточнений. Так, для привлечения купцов и мещан, желающих построить лавки за свой счет, император приказал отдавать их не во временное, а в вечное пользование с уплатой акциза, от которого купцы освобождались в первые шесть лет со дня окончания строительства. Строительный комитет по Указу должен возглавлять губернатор, в члены комитета, кроме городского головы, должны были входить два представителя, избираемые от купечества, и два, назначаемые губернатором. Комитет в своих действиях должен руководствоваться правилами, составленными губернатором и утвержденными Министром Внутренних дел. На губернатора была возложена вся ответственность за строительство Гостиного двора, за расходование строительного капитала, о чем он должен был регулярно отчитываться перед вышестоящими органами. По окончании постройки все тот же губернатор обязан был составить подробные правила для устройства ярмарки, то есть о размещении товаров, о размерах и способах сбора платы за лавки и другие помещения, об условиях ярмарочной торговли26.

22 сентября 1823 г. в Ростове начал работу комитет по строительству Гостиного двора в составе городского головы Николая Кекина, купцов Андрея Морокуева, Федора Мясникова, Дмитрия Симонова, Афанасия Гогина, губернского архитектора Панькова, секретаря Петра Павлова27, и только через год предпринял реальные шаги к началу строительных работ – приступил к закупке бутового камня. К 28 марта 1825 г. было приобретено 82,5 куб. саженей камня на 5224 рубля 13 копеек28, после чего заготовки материалов прекратились – в начале из-за весенней распутицы, а затем по причине конфликта между членом комитета Андреем Морокуевым и губернатором. Первый отказался в мае 1825 г. продолжать покупку бутового камня, пока комитет не получит положенные по Указу императора правила и четкое распределение обязанностей между членами комитета: по протоколам комитета видно, что реальным делом в комитете занимался только А. Морокуев. Купец возобновил заготовку бута в марте 1826 г. после выговора, сделанного ему губернатором «за уклонение его от исполнения возложенной на него обязанности с подтверждением, чтобы он как в настоящем случае, так и на будущее поручения начальства исполнял со всею точностью и беспрекословно»29. В феврале 1827 г. губернатор А.М. Безобразов, лично обозрев местоположение будущего Гостиного двора, посчитал необходимым прекратить покупку бутового камня, «найдя его в достаточном количестве»30. В дальнейшем комитет больше не предпринимал никаких усилий к продолжению строительных работ. В ряде документов содержится информация о том, что император приостановил в 1825 г. строительство Гостиного двора в Ростове «по встретившимся недоумениям»31. О чем идет речь, мы можем только догадываться. Уместно предположить, что это было вызвано жалобами купцов, владельцами частного Гостиного двора, которых не устраивало появление общественного Гостиного двора вообще, или, по крайней мере, его сооружение за пределами кремля. Любопытно, что в 1824 г. по приказу министра Внутренних дел уездному судье было поручено тайно собрать данные о Ростовской ярмарке, так как «оные необходимы для соображений по некоторому делу вследствие Высочайшего повеления производящемуся»32. Кроме того, налицо бюрократические проволочки и, по сути, бездействие особого строительного комитета.

Вступивший на должность губернатора М.Н. Бравин, изучив вопрос о Ростовском Гостином дворе, направил 20 сентября 1828 г. представление императору, который приказал создать особый комитет по этому поводу. В его состав входили Ярославский губернатор, чиновник Министерства внутренних дел Поликарпов и профессор архитектуры Мельников. Комитет должен был решить одну проблему: «удобно ли и нужно ли, судя по торговле на сей ярмарке, строить Гостиный двор»33. 5 марта 1829 г. комитет начал свою работу с обозрения Ростовской ярмарки: какие товары продаются, где, по какой цене, какие дополнительные помещения нужны для ярмарки. По этому поводу комитет совещался с местными и иногородними купцами. Было осмотрено место для Гостиного двора с точки зрения близости к центру ярмарки и качества грунта, собрана информация о доходах ярмарки, города, о городских расходах. Изучено местоположение ярмарки: сколько каменных лавок в городе, кому принадлежат, какими товарами в них торгуют, какова их арендная плата; где устроены общественные балаганы, по какой цене, какой товар в них продается; какие площади и места отдаются съемщикам, по какой цене, под какие товары, удобно ли расположены эти торговые площади. Особое внимание комитет должен был уделить Мытному двору, выяснить, «какой доход приносит, какого рода товары в оном имеются и, в особенности, имеет ли он достаточное устройство»34. 6 марта 1829 г., пользуясь присутствием на ярмарке губернатора, вотчинники, ростовские купцы Алексей Хлебников, Андрей Мальгин, Петр Хлебников, Алексей Говядинов, Александр Щеников, Александр Мальгин, Иван Мокеев, Федор и Иван Техановские, Иван Щапов, Михаил Мальгин, Иван Малышев, Никита Иванов, Петр Кононов, мещане Евграф Серебреников и Яков Емельянов, обратились к нему с прошением, «не лишать их выгод удаленною постройкою Гостиного двора», и предложили построить Гостиный двор на месте, одобренным генералом-инженером Бетанкуром, в кремле города, между церквями Спаса-на-Торгу и Бориса и Глеба, «а к тому если потребность будет, то и еще в оном же месте имеется большое пространство из-под бывшего Архиерейского сада»35. В этом случае вотчинники утверждали, «не отнимутся у нас по крайней мере совершенно все пользы наши и мы в возможности будем не только поддерживать здания свои, но утвердясь в неотъемлемости и прочности польз наших деятельно стараться будем улучшить их, и не будучи приведены в разорительное положение доставим собою исправных и полезных городу граждан»36. 7 марта 1829 г. состоялось собрание иногородних купцов. Выслушав объявление комитета о строительстве Гостиного двора, оно постановило: по тесноте, неудобствам и опасности нанимаемых ими лавок во время ярмарки, «нужным находим устроение Гостиного двора, но сами на свой капитал по разным невозможностям строить лавки не желаем»37. 8 марта 1829 г. городской голова Титов и избранные депутаты от купечества Михаил Морокуев, Федор Мясников, Федор Кекин, Петр Хлебников, Дмитрий Хлебников, Семен Шмагин представили комитету от имени ростовского общества следующее решение. «Построение Гостиного двора находим полезным, но предложение бывшего начальника губернии Безобразова выстроить 800 лавок по смете в 1,5 млн. рублей считаем для общей пользы неудобным и для общества отяготительным, а полагаем выстроить Гостиный двор из 400 лавок на счет городских доходов Ростова»38. Собрав мнения части мещан и купцов, ростовское общество предложило 4 удобных места для постройки Гостиного двора. Большинство голосов было отдано месту, предложенному Безобразовым, на площади, окружающей кремль города, напротив 5,6,7 кварталов. Другая часть купцов и мещан предложила построить Гостиный двор из 400 лавок стоимостью в 500 тысяч рублей, по Ярославской стороне, напротив 11 и 12 кварталов. 10 купцов поддержали это предложение, но голосовали за расположение на городской площади напротив 1 и 2 кварталов. Наконец, 12 купцов поддержали проект о строительстве Гостиного двора в кремле города между Спасской и Борисоглебской церквями39.

Приняв во внимание все вышеуказанные обстоятельства, комитет «счел необходимым» построить в Ростове ярмарочный Гостиный двор из двух корпусов в 400 лавок за счет городских доходов в 500 тысяч рублей. «Приступить к постройке первого корпуса незамедлительно и постараться соорудить весь корпус к будущей зиме, чтобы в ярмарку 1830 г. уже поместить сколько возможно торговли в новых лавках»40. Закончить строительство Гостиного двора планировалось в 1831 г. Что касается места сооружения, комитет предложил место близкое к главной улице города, Московскому тракту, – площадь у городской крепости напротив 2 и 3 кварталов. Но поскольку большая часть ростовских купцов пожелала построить Гостиный двор на той же площади, но напротив 5, 6, 7 кварталов, последнее слово оставалось за императором. Поскольку состояние Мытного двора комитет нашел плачевным («мытный двор находится без всякого устройства»), а также, учитывая, что сюда ввозится значительное количество товара и нередко во время ярмарки бывает «дурная и дождливая погода», комитет признал необходимым устроить в Ростове на будущие доходы Гостиного двора каменный Мытный двор, кроме того, магазин мод и галантерейных вещей, под которыми поместить винные погреба41.

Увы, проекты остались проектами. Особым Указом от 15 октября 1829 г. император остановил строительство в Ростове Гостиного двора, признав необходимость сооружения только Мытного двора и повелев учредить для этого строительный комитет. Решение было аргументировано. Во-первых, было указано на падение оборотов на Ростовской ярмарке, с 35 млн. рублей в 1821 г. до 7 – 6 млн. руб. в 1825 г. Во-вторых, дороговизна строительства Гостиного двора, который по смете 1829 г. обошелся бы городу в 1 млн. рублей, тогда как капитал города (формировался из доходов города и «обращался в Ярославском Приказе общественного призрения для приращения процента»42) составлял всего 384 тыс. рублей. Были учтены интересы частников. Наконец, ветхость Мытного двора, где многие товары лежали на открытом воздухе, подвергаясь порче43. Комитет по сооружению Гостиного двора был распущен, документы, заготовленные материалы (106,25 куб. саженей бутового камня44), имеющийся строительный капитал (2006 рублей 37 копеек45) переданы новому строительному комитету.

Таким образом, анализ представленных проектов строительства ярмарочного общественного Гостиного двора в г. Ростове, позволяет ещё раз уточнить дату его сооружения, а также утверждать, что генерал А. Бетанкур предлагал место для его строительства рядом с архиерейским домом, между Спасской и Борисоглебской церквями. Судя по документам, проект постройки Гостиного двора на месте бывшего архиерейского дома принадлежит ростовским купцам. Так, в обращении ростовского общества к губернатору М.Н. Голицыну в августе 1810 г. говорится: «Общество представило и второй способ строительства Гостиного двора: в самом Кремле города состоит обширный каменный бывший архиерейский дом с принадлежностями к нему, поступивший в казенное ведомство, часть которого по древности, а другая по неусовершенствованию его постройкою пришли в совершенное разрушение, отчего он не только не приносит казне каких-либо доходов, но делая всему городу безобразие угрожает ещё и от разрушения его опасностию, потому следует превратить архиерейский дом по обширности его и знатной удобности местоположения в Гостиный двор»46. Описанные события позволяют также определить причины затяжного строительства в Ростове этого сооружения. Во-первых, не лучшая перспектива развития Ростовской ярмарки: её стремительный взлет на рубеже XVIII – XIX вв. и начавшееся с 1821 г. стремительное сокращение её торговых оборотов. Во-вторых, позиция частников, которые всячески препятствовали появлению в городе каменного общественного Гостиного двора. Безусловно, отсутствие реальных и достаточных источников финансирования строительства данных лавок. Нельзя не сказать о российском бюрократизме, и, наконец, о плачевном состоянии ростовского Мытного двора. Все это привело к тому, что очередной грандиозный проект по сооружению общественного ярмарочного Гостиного двора завершился в 1836 г. появлением в Ростове каменного Мытного двора47.

  1. Ярославский календарь памятных дат на 2005 год. Ярославль, 2004.
  2. Мельник А.Г. Гостиный двор в Ростове Великом // Архивы: история и современность. Ярославль, 1999. Л. 15.
  3. РФ ГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 86. Л. 8 об.
  4. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 285. Л. 3.
  5. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 285. Л. 10.
  6. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2354. Л. 16 об.
  7. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 312. Л. 27.
  8. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 416. Л. 10.
  9. Там же. Л. 10.
  10. Там же. Л. 10.
  11. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 134. Ч. 3. Л. 214, 217 об.
  12. Там же. Л. 10.
  13. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 285. Л. 285.
  14. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 416. Л. 5.
  15. Там же. Л. 5.
  16. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1101. Л. 27.
  17. Там же. Л. 27.
  18. Там же. Л. 27.
  19. Там же. Л. 27.
  20. Там же. Л. 27.
  21. Там же. Л. 27.
  22. Там же. Л. 27.
  23. Там же. Л. 27.
  24. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1101. Л. 27 об.
  25. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2470. Л. 15.
  26. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1101. Л. 28 об.
  27. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1094. Л. 3.
  28. Там же. Л. 8 – 8 об.
  29. Там же. Л. 23.
  30. Там же. Л. 30.
  31. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2354. Л. 29 об.
  32. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 1789. Л. 1 – 3.
  33. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2470. Л. 19.
  34. Там же. Л. 16 – 17 об.
  35. Там же. Л. 63 – 64.
  36. Там же. Л. 64.
  37. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2470. Л. 72 об.
  38. Там же. Л. 78.
  39. Там же. Л. 78 об.
  40. Там же. Л. 144 – 144 об.
  41. Там же. Л. 145 – 150.
  42. РФ ГАЯО. Ф.1. Оп. 1. Д. 1520. Л. 4 об. – 5.
  43. Там же. Л. 7 – 7 об.
  44. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1102. Л. 57 об.
  45. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1094. Л. 33.
  46. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 779. Л. 7 об.
  47. РФ ГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 86. Л. 9.

Место локальных художественных традиций в истории иконописания средневековой Руси, надо признаться, определяется все еще условно, предварительно, в ожидании более обоснованных выводов. Приближение к ним в конечном счете зависит от количественного и качественного показателей: от раскрытых и введенных в научный оборот ранее неизвестных икон и их научной интерпретации. Каждое из произведений уникально, хотя никак не изолировано от никогда не пресекавшейся линии развития, о которой могут дать представление максимально учтенные образцы. Топографическая схема находок позволяет судить об ареале распространения продукции определенных мастерских: ведь далеко не всегда обнаруженные иконы есть основания приписать местным мастерам. Вообще тенденциозность, независимо от ее направленности, оказывается тяжелым камнем, о который порой запинаются даже весьма опытные исследователи, и ее преодоление далеко не каждому по плечу. Отсюда столь необъяснимая эволюция взглядов и противоречивые суждения, сильно затрудняющие определение исторического места каждого памятника и, соответственно, той стилистической группы, и далее – целого художественного направления, которые он представляет. Все это неизбежно приходится учитывать историку искусства, обратившемуся к изучению ростовской иконописи в хронологических пределах XIII – XV вв.

Истоки ростовской иконописи явно византийские, но о том, как именно происходило ее становление на региональном уровне, – можно лишь догадываться, давая себе отчет в том, что наши представления неизбежно субъективны. Ведь нет у нас перед глазами ни сохранившихся здесь греческих образцов XI – XII вв., ни примеров их усвоения, позволяющих дать качественную характеристику. Во всяком случае, невозможно заглянуть глубже начала XIII в. в историю развития иконописания как в Ростове, так и других городах его обширнейшей епархии, из которой в 1215 г. выделилась Владимирская. Именно с Владимиром предположительно связывается происхождение двух византинизирующих икон: «Спас Эммануил с архангелами» и «Деисус: Спас, Богоматерь, Иоанн Предтеча», выполненных около 1200 г. или несколько позже1. Могли ли эти композиции украшать алтарную преграду или находились над церковными входами, – нельзя сказать определенно. Не менее трудно установить с указанными произведениями генетическую связь иных, более поздних икон, не исключая также изысканную по исполнению ярославскую икону Спаса2. Если принять версию о местных мастерах, то путь ростовской иконописи явно был бы совершенно иным, отличающимся от прослеживаемого.

Изучая только недавно подвергнутые реставрационному раскрытию иконы, происходящие из Ярославля и его окрестностей, А.И. Анисимов отчетливо охарактеризовал основные художественные признаки данных произведений, указав при этом также иконографические параллели3. Сегодня отмеченные тогда особенности говорят значительно больше, поскольку теперь известен широкий сравнительный материал, надо сказать, подтверждающий прозрения ученого. Последний, в частности, писал: «Толгская 1-я представляет собой или свободную русскую комбинацию отдельных элементов нескольких византийских богородичных икон, или повторение недошедшего до нас византийского оригинала, бывшего одним из многочисленных вариантов аналогичной богородичной темы. Несомненно, однако, что и во втором случае русский художник воспользовался лишь основными элементами композиции и некоторыми мотивами деталей, трактуя их при этом по своему»4. И далее он, уделив внимание различным деталям, продолжает: «Все вышеперечисленные черты материально-археологического, иконографического и формально-стилистического порядка с достаточной очевидностью свидетельствуют о принадлежности Толгской 1-й переходной эпохе XIII в. Художник, писавший ее, не мог не видеть в Ярославле, в Спасском монастыре, служившем тогда средоточием культуры и просвещения северного края, замечательной «Богоматери-Оранты», сиявшей в своем монументальном величии глубокими красками и золотом на горнем месте, или на линии алтарной преграды главного храма. Создавая икону такого же значения, но с несколько иной темой, он имел возможность заимствовать у более древнего памятника только отдельные детали и сделал это. Он был более скромного дарования, чем его неизвестный великий предшественник, и художественные материалы, находящиеся в его распоряжении, видимо, были более ограничены. Он получил от первых русских преемников византийского художественного наследия готовую тему, быть может даже готовую композицию и отдельные составные ее мотивы. Он опростил их, видоизменил, кое-что перекомбинировал и вложил в понимание темы и формы произведения свой национальный уклон»5. В приводимой пространной цитате в сущности на конкретном примере обозначен творческий метод русского иконописца, для которого большую роль играл греческий образец. В свою очередь сравнивая с изображением тронной Богоматери иную, более прославленную икону Толгской Богоматери, А.И. Анисимов не преминул заметить: «Мы видим, что русский иконописец домонгольского периода, заимствуя у Византии темы и формы, постепенно и понемногу преображал их, комбинируя по своему отдельные элементы, в зависимости от своего чувства темы и от своего понимания формы. Творя новое, национальное искусство, он шел, однако, очень медленным путем и тщательно оберегал традицию в смысле сохранения как общего художественного впечатления, так и отдельных деталей формы и даже внешних приемов исполнения»6.

В.Н. Лазарев – один из первых исследователей, установивший связь между расцветом Ярославля в княжение Константина Всеволодовича (1207-1218) и Федора Ростиславича (1259-1299) и выполнением нескольких икон высокого художественного уровня. Речь шла о «Богоматери Великой Панагии», ярославском «Спасе», «Спасе Златые Власы», лоратном «Архангеле Михаиле», тронной и малой иконах Богоматери из Толгского монастыря7. По мнению исследователя, автор ярославской «Богоматери Великой Панагии», несомненно, знал росписи Дмитриевского собора во Владимире, откуда почерпнул типы великолепных ангелов. Толгская икона тронной Богоматери отмечена ученым как отличающаяся особой интимностью и непосредственностью выражения, а «широкое использование орнаментальных украшений на одеянии Богоматери, на троне и на верхней подушке – чисто ярославская черта иконы». В.Н. Лазарев полагал, что ярославская школа и в XIV – XV вв. создавала весьма примечательные миниатюры и иконы, но ростовские произведения этого времени в своем большинстве отличаются ярко выраженным архаизмом: Ростов не создал ни крупной художественной школы, ни прочных традиций8. Эта же характеристика, в более пространной форме, была повторена много лет спустя, со следующим заключением: «Все ростовские иконы отличаются разностильностью и довольно посредственным качеством, так что у нас нет достаточных оснований рассматривать Ростов как «особую» иконописную школу, со своим ярко выраженным лицом. И хотя ростовские иконы, по сравнению с новгородскими и московскими, имеют свой неуловимо-индивидуальный оттенок, их все же нельзя подвести под понятие школы. Вот почему выглядит столь малоубедительной попытка рассматривать Ростов как «академию для живописцев Северо-Восточной Руси». Таковой ростовская иконопись никогда не была, поскольку она не создала ни одного подлинного шедевра»9. Вывод явно не бесспорный, особенно с учетом того, что шедевры, подобные ярославским иконам XIII в., создавали явно не местные мастера, и, возможно, даже за пределами Поволжья.

Совершенно с иных позиций воспринимала эту иконопись В.И. Антонова, относившая к Ростово-суздальской школе продукцию различных мастерских Северо-Восточной Руси XII – первой половины XVI в. и утверждавшая, что творчество ростовских и суздальских мастеров «послужило той почвой, на которой в XIV – XVI столетиях выросла и развилась ранняя и зрелая московская живопись»10. Такое положение никак не подтверждается крайне разнохарактерным материалом11. Была отмечена в литературе и условность локализации ряда икон Ярославлем, равно как и связь с Ростовом некоторых обнаруженных на Севере памятников, соотносимых с собственно ростовскими, обладающими явным своеобразием12.

Сохранившиеся произведения дают лишь частичное представление о ростовской иконописи, начиная со второй половины XIII в.13 Однако благодаря миниатюрам, украшающим ростовские по происхождению рукописи первой четверти XIII в., становится очевидным, что в указанное время в Ростове работали некоторые опытные византийские мастера14. Их деятельность вполне понятна с учетом характера русского сакрального искусства ближайших десятилетий перед монголо-татарским вторжением15. Довольно отчетливо можно проследить и начало, а также заметное усиление московского воздействия со второй половины XV в.16 В итоге оказывается, что развитие ростовского иконописания в его традиционном виде представлено лишь немногими образцами, выполненными примерно на протяжении двух столетий. Не исключено, что в будущем станут известными еще иные произведения, но общее их количество едва ли существенно изменит существующие ныне представления о характере живописи.

Совершенно очевидно, что представить ростовскую иконопись можно лишь с учетом ее историко-художественного контекста и широкого исторического фона, позволяющих понять причины своеобразия, общности, отличий17. Нельзя, конечно, при этом игнорировать волю заказчиков, указывавших мастерам на определенные образцы, как это было обычным для христианского искусства средневекового периода. Происхождение же образцов определяет широту культурных связей, порой выходивших далеко за пределы Руси, иногда минуя Киев. Посредническая роль последнего, надо заметить, чаще предполагается, чем доказывается, особенно по отношению к Северо-Восточной Руси начала XIII в. Впрочем, здесь могут оказаться и неразрешимые диллемы, подобные оригиналу знаменитой ярославской иконы Богоматери Великой Панагии, выполненной около 1224 г., к окончанию строительства каменного собора Спасского монастыря18. Икона воспроизводит изображение, выполненное в технике мозаики (со всеми ее характерными признаками), но без стремления к имитации фактуры, особенно при выполнении ликов и рук. Липовая доска, на которой выполнено произведение, свидетельствует о русском его происхождении, хотя при этом никак не исключает причастность греческого мастера, представлявшего элитарное направление в живописи начала XIII в. Уже Н.П. Кондаков связывал этот образ с Влахернским храмом в Константинополе и видел ему соответствие в мраморном рельефе комниновской эпохи, находящемся в венецианской церкви Санта Мария Матер Домини19. Данное сближение не исключает расхождения в деталях, почти неизбежные в подобных случаях. Размеры иконы (193,2 х 120,5 см) говорят в пользу предположения А.И. Анисимова относительно ее первоначального нахождения на горнем месте; там же она оставалась, судя по описям, еще в начале XIX в.20

Датируемая началом XIII в. икона с погрудным изображением Христа Пантократора (разм. 44,7 х 37,5 см), из Успенского собора в Ярославле, по преданию, была моленной ярославских князей, и ей соответствовала парная с изображением Богоматери. Первоначально имела ювелирные украшения, а также хрустали либо самоцветы, гнезда от которых заметны и сейчас. Это византинизирующее произведение обнаруживает все признаки русского происхождения21. Те же тенденции определяют характер выполнения происходящей из Белозерска иконы Богоматери с младенцем, в обрамлении медальона с пророками (разм. 155,0 х 106,3 см), довольно близкой произведениям византийского круга 1230-1240 гг.22 Живопись стилистически близка классицирующему направлению, но в то же время обнаруживает и следы местной адаптации. Наиболее удовлетворительно сохранившиеся медальоны на обрамлении иконы, с погрудными образами пророков, типологически сближаются с миниатюрами греческих рукописей. Место выполнения этого произведения можно предполагать в одном из значительных художественных центров второй четверти XIII в. Мог им быть прежде всего Ростов, об иконописной продукции которого достоверно почти ничего не известно.

По мере изучения древнерусского художественного наследия становится очевидным, что и с наступлением периода монголо-татарского порабощения Руси ее духовная культура не приостановилась в своем развитии, по крайней мере на Северо-Востоке. Об этом свидетельствуют и иконы, часть которых исторически связана непосредственно с Ростовом. Это прежде всего известная икона Спаса Нерукотворного, из церкви Введения (разм. 89,0 х 70,0 см), которую можно отнести к последней четверти XIII в.23 Строгий лик с классически правильными чертами, с широкими мазками высветлений, производит сильное впечатление, отчасти увеличиваемое архаизирующим стилем. Однако последний не служит следствием упрощенности: произведение выполнено очень профессионально. К византийскому прототипу восходит и датируемая концом XIII в. икона Богоматери Умиление на престоле (разм. 140,0 х 92,0 см), еще известная как «Толгская Первая»24. Ее живопись вызвала разноречивые суждения, но ни одно из них не дает убедительного объяснения оригинальных черт иконографии и стиля: не исключено, что непосредственный образец обязан греческой мастерской, обслуживавшей крестоносцев. Чудотворная икона Богоматери Умиления Толгской (разм. 61,5 х 48,0 см), называемая также «Толгской Второй», ныне датируется концом XIII – началом XIV в.25 Рисунок широкой массивной фигуры нельзя назвать безукоризненным, но живопись довольно искусная, правда, не везде сохранившаяся удовлетворительно. По-видимому, это направление было показательным для продукции ростовской и ярославской мастерских рубежа XIII – XIV вв., на что указывает и датируемая около 1300 г. храмовая икона ярославской церкви Архангела Михаила на реке Которосли, с фронтальной фигурой в лоратном одеянии, с мерилом и зерцалом в руках26. В данном произведении, тем не менее, явно сказываются черты провинциализма.

В это же самое время развивается иное стилистическое направление с более упрощенной манерой, характеризуемой преобладанием локального цветового пятна и выразительной графической линии, при довольно сдержанной красочной гамме. Его образцом можно считать выполненную в последней трети XIII в. храмовую икону собора Михаило-Архангельского монастыря в Великом Устюге, с изображением Собора архангелов Михаила и Гавриила (разм. 165,0 х 118,0 см)27. О том, что оно было представлено непосредственно в самом Ростове, свидетельствует изображение свв. Евстафия Плакиды и мученицы Феклы на оборотной стороне двухсторонней выносной иконы второй половины XIII в., из церкви Иоанна Богослова на Ишне28. Фигуры здесь несколько приземистые, массивные, но при этом весьма выразительны и явно выдаются строгим отбором выразительных средств, казалось бы необычным для примитива.

Очень рискованно по отдельным сохранившимся иконам XIV в. судить о ростовской художественной продукции этого времени в целом. И все же позволительно предположить, что вряд ли элитарное направление здесь продолжало существовать вплоть до конца XIV в. Стоит, скажем, обратить внимание на икону Спаса Вседержителя с апостолами (разм. 92,0 х 64,0 см), из Иловни близ Ростова29. Хотя и заметно стремление воспроизвести палеологовский образец, о чем свидетельствуют удлиненные пропорции и живые повороты, все же рисунок неуверенный, а живописная моделировка объемов заменена цветовыми пятнами со схематически обозначенными складками. Еще более радикальный вариант переработки палеологовского образца, притом с фольклорным осмыслением композиционной схемы, дает икона Троицы Ветхозаветной (разм. 116,0 х 87,0 см), 1360-1380 гг., из церкви свв. Косьмы и Дамиана в Ростове, возможно являвшаяся храмовой в стоявшей на ее месте более ранней, известной с 1207 г.30 В этом плане показательна и сопроводительная надпись, именующая закалывающего тельца отрока Исааком. Фигурки маленькие, несоизмеримые с иконной плоскостью: вероятно, перенесены с имевшихся прорисей. Датируемая второй половиной XIV в. житийная икона св. Николы Зарайского, из с. Павлово (разм. 128,0 х 75,0 см), выдается таким же фольклорным переосмыслением как центрального изображения, так и упрощенных композиций клейм, с силуэтно выделяющимися фигурами на светлом фоне31. Такая продукция мало чем отличается от выходившей из провинциальных северных мастерских. Казалось бы, все это крайне мало соответствует представлениям о большом епархиальном центре. Но иконы исторически связаны с Ростовом и его окрестностями.

В Ростове в XIV – XV вв. принято предполагать существование крупной художественной школы, произведения которой в некоторых случаях «смело могут быть поставлены в один ряд с наиболее выдающимися памятниками живописи Древней Руси»32. Правда, далее замечено, что «ростовская школа была далека от новых художественных проблем, которые волновали в это время лучших мастеров Москвы и Новгорода»33. Если судить по известным сегодня иконам ростовского происхождения, то вряд ли можно отважиться давать какие-либо характеристики местной школы: скорее речь может идти о работе нескольких мастерских, явно связанных друг с другом. Иконы XV в. все чаще становятся подвержены московским влияниям, а примерно с середины этого столетия ростовская иконопись почти совершенно утрачивает свои вековые традиции. Наиболее почетные и ответственные работы теперь выполняют столичные мастера, произведения которых до сравнительно недавнего времени порой принимали за местное творчество. О том, как сочетались эти два течения, еще предстоит проследить по мере раскрытия существующих произведений. До этого делать какие-либо выводы преждевременно.

Тем не менее, все здесь сказанное, думается, дает основания утверждать, что ростовская иконопись занимает свое место в истории русского искусства, прежде всего XIII – XIV вв. Художественная продукция ростовских мастеров представляется неравноценной, но среди нее есть ведь и подлинные шедевры. Они могли принадлежать лишь кисти выдающихся художников. О том, кто они были, – вряд ли уже когда-либо удастся узнать. Можно лишь сказать, что они владели высоким мастерством и являлись представителями наиболее элитарного направления в искусстве своей эпохи.

  1. Государственная Третьяковская галерея. Каталог собрания. Т. 1: Древнерусское искусство X – начала XV века. М., 1995. С. 63-66. Кат. 12, 13.
  2. Пуцко В.Г. Ярославская икона Спаса // ИКРЗ. 2001. Ростов, 2002. С. 216-223.
  3. Анисимов А. Домонгольский период древнерусской живописи // Вопросы реставрации: Сборник Центральных Государственных реставрационных мастерских. Вып. II. М., 1928. С. 161-164, 171-173.
  4. Там же. С. 162.
  5. Там же. С. 171.
  6. Там же. С. 174.
  7. Лазарев В.Н. Живопись Владимиро-Суздальской Руси // История русского искусства. Т. 1. М., 1953. С. 486-494; Он же. Русская иконопись от истоков до начала XVI века. М., 1983. С. 42-45.
  8. Воронин Н.Н., Лазарев В.Н. Искусство среднерусских княжеств XIII – XV веков // История русского искусства. Т. III. М., 1955. С. 12-14, 19-20.
  9. Лазарев В.Н. Русская иконопись от истоков до начала XVI века. С. 128.
  10. Антонова В.И. Заметки о Ростово-суздальской школе живописи // Ростово-суздальская школа живописи. Каталог выставки. М., 1967. С. 5-13.
  11. См.: Ростово-суздальская живопись XII – XVI веков. Альбом. Сост. Н.В. Розанова. М., 1970; Живопись Ростова Великого. Каталог. Сост. С. Ямщиков. М., 1973; Вахрина В.И. Иконы из собрания Ростовского музея-заповедника. Каталог. М., 1991; Она же. Иконы Ростова Великого. М., 2003.
  12. Вздорнов Г. О живописи Северо-Восточной Руси XII – XV веков // Искусство. 1969. №10 С. 55-59; Он же. Живопись // Очерки русской культуры XIII – XV веков. Ч. 2. М., 1970. С. 354, 356.
  13. Пуцко В.Г. О ростовской иконописи XIII – XVI вв. // СРМ, 1998-9. С. 77-83. См. также: Смирнова Э.С. Ростовская иконопись второй половины XIII в. // Византия. Русь, Западная Европа: Искусство и культура. Тезисы докладов конференции, посвященной 100-летию со дня рождения проф. В.Н. Лазарева (1897-1976). СПб., 1997. С. 21-23; Она же. Иконы Северо-Восточной Руси: Ростов, Владимир, Кострома, Муром, Рязань, Москва, Вологодский край, Двина. Середина XIII – середина XIV века. М., 2004 (далее – Смирнова, 2004).
  14. Пуцко В.Г. Византийские художники – иллюминаторы славяно-русских рукописей начала XIII в. // СРМ, 2000-10. С. 77-85; Он же. Миниатюра Университетского евангелия и новые черты живописного стиля 1200-х гг. // СРМ, 2002-12. С. 215-230.
  15. Пуцко В.Г. Сакральное искусство Руси перед монголо-татарским нашествием: результаты и перспективы развития // Проблемы славяноведения. Вып. 7. Брянск, 2005. С. 3-10.
  16. Пуцко В.Г. Заметки о ростовской иконописи второй половины XV в. // Byzantinoslavica. T. XXXIV. Prague, 1973. C. 200-209.
  17. Подробнее см.: Пуцко В.Г. Иконы XIII – XV вв. из Ростовской земли: проблема историко-художественного контекста // ИКРЗ, 2004. Ростов, 2005.
  18. Пуцко В. Богоматерь Великая Панагия // Зборник радова Византолошког института. Кнь. XVIII. Београд, 1978. С. 247-256; Смирнова Э.С. Литургические образы в произведениях живописи (на примере иконы начала XIII в.) // Византийский временник. Т. 55(80)-1. М., 1994. С. 197-202.
  19. Кондаков Н.П. Иконография Богоматери. Т. II. Пг., 1915. С. 108-111; Lange R. Die byzantinische Reliefikone. Recklinghausen, 1964. S. 52. Taf. 6.
  20. Брюсова В.Г. К атрибуции произведений живописи домонгольского времени. «Ярославская Оранта» («Богоматерь Знамение») // Русское искусство XI – XIII веков: Сборник статей. М., 1986. С. 92-93.
  21. Подробнее см.: Пуцко В.Г. Ярославская икона Спаса. С. 216-223.
  22. Пуцко В.Г. Икона Богоматери Белозерской: русская иконопись XIII века в европейском художественном контексте // Белозерье. Вып. 2. Вологда, 1998. С. 330-343.
  23. Пуцко В.Г. Ростовская икона Спаса Нерукотворного // ИКРЗ. 2003. Ростов, 2004. С. 341-353. См. также: Смирнова, 2004. С. 218-225. Кат. 7; Спас Нерукотворный в русской иконе. Каталог выставки. М., 2005. С. 56, 222-223. Кат. 3.
  24. Смирнова, 2004. С. 191-198. Кат. 3.
  25. Там же. С. 225-229. Кат. 8.
  26. Там же. С. 212-217. Кат. 6.
  27. Вздорнов Г.И. Икона «Собор архангелов Михаила и Гавриила» из Великого Устюга // Сообщения ВЦНИЛКР. Вып. 27. М., 1971. С. 141-162; Смирнова, 2004. С. 206-212. Кат. 5.
  28. Мельник А.Г. Старейшая икона Ростовского музея // Средневековая Русь. Вып. 3. М., 2001. С. 184-190; Смирнова, 2004. С. 199-206. Кат. 4.
  29. Государственная Третьяковская галерея. Каталог собрания. Т. 1. С. 118-119. Кат. 46.
  30. Там же. С. 112-114. Кат. 43; Пуцко В.Г. Ростовская икона Троицы Ветхозаветной: иконография и стиль // Троицкие чтения. 2001-2002 гг. Большие Вяземы, 2003. С. 142-154.
  31. Государственная Третьяковская галерея. Каталог собрания. Т. 1. С. 114-117. Кат. 44.
  32. Вздорнов Г.И. Живопись. С. 354.
  33. Там же. С. 356.

История появления на большой лаврской колокольне часов с курантами детально не исследована, в литературе о них приведены самые общие сведения. В изданиях, посвященных архитектурным сооружениям Троице-Сергиевой лавры, при изложении истории строительства колокольни, относительно часов отмечено следующее. Первоначально, в 1763 г., по распоряжению императрицы Екатерины II была предпринята попытка заказать часы в Англии, но из-за слишком высокой цены, запрошенной мастерами, она не увенчалась успехом. В конечном итоге, немного позднее, в 1784 г., часы с курантами были изготовлены в России тульским мастером Иваном Кобылиным Большим и исправно служили вплоть до начала XX столетия1.

Благодаря выявлению новых архивных материалов появилась возможность более подробно рассмотреть обстоятельства, сопровождавшие устроение в Троицкой лавре колокольных часов с боем.

В середине XVIII в., в период с 1741 по 1770 гг., в лавре строилась новая колокольня, в основании четвертого яруса которой, согласно проекту, предусматривалась установка часов с курантами.

20 мая 1763 г. в лавру прибыла Екатерина II. Когда архимандрит Лаврентий показывал государыне колокольню, зашла речь о часах. Императрица повелела выписать часы из Англии, заказав их у лучших мастеров, но с тем условием, чтобы их стоимость не превысила четырех с половиной тысяч рублей. Посредником между лаврой и Англией был выбран переводчик Иностранной коллегии Лука Татищев, которому поручалось найти за рубежом «знающих часовых искусных мастеров» и заключить с ними договор (см. Приложение)2.

Итак, история устроения лаврских часов началась с решения императрицы, высказанного ею при посещении Троицы в мае 1763 г. К этому следует добавить, что тот знаменательный приезд государыни в лавру был произведен попутно, главной целью ее тогдашнего путешествия был Ростов, куда Екатерина II направлялась для участия в торжествах переложения мощей святителя Димитрия в новую серебряную раку. В числе духовных лиц, составлявших свиту императрицы в ростовской паломнической поездке, находился и лаврский архимандрит Лаврентий3.

С начала лета 1763 г. между архимандритом Лаврентием и Лукой Татищевым завязалась длительная переписка. В июне того же года был детально обследован ярус колокольни, куда предполагалось установить часы. Состоящий при строении колокольни помощник архитектора Ухтомского Александр Азиатский вместе с лаврским часовщиком произвели осмотр места, сняли размеры, составили план и предоставили настоятелю детальный отчет, который незамедлительно был отправлен Татищеву. Однако, несмотря на все старания, заказать часы в Англии не удалось. Слишком высокую цену запросили иностранные мастера, оценивая свою работу от 5 до 15 тысяч руб. в зависимости от сложности модели, да и сама перевозка часового механизма в Россию потребовала бы немалых расходов4.

В следующий раз вопрос о необходимости устроения лаврских курантов встал на рубеже 70-х – 80-х годов XVIII столетия, когда Троице-Сергиеву лавру возглавлял московский архиепископ Платон Левшин5. Колокольня к этому времени была давно готова, место для часов на ней оставлено и, по словам архиепископа Платона, «как для нужды монастыря, так и для большей красоты колокольни те часы необходимо потребны»6.

Архиепископ Платон считался тонким ценителем колокольных звонов. Владыка особенно выделял колокола Ростовской соборной звонницы, поражаясь не только их весу и благозвучию, но также слаженности и гармоничности старинных ростовских звонов. Путешествуя в 1792 г. по древним городам центральной России и прибыв в Ростов, он слушал эти колокола и в своих путевых заметках оставил следующие впечатления: «звон удивительный и нигде примеру не имеющий, ибо устроен по инструментальной музыке, и пресладостно вызваниваются три порядочные концерты ..., и все колокола к тону прибраны способные, и звонари, звоня, со вниманием друг на друга и на ударение колоколов смотрят»7. Пристрастие митрополита Платона к ростовской звонарской традиции доказывает и тот факт, что в созданном им Спасо-Вифанском монастыре он намеревался устроить колокольный звон по образцу ростовского8.

В устроении колокольных часов для Троице-Сергиевой лавры роль архиепископа Платона была во многом определяющей, если не решающей. Наиболее дорогостоящие контракты, имеющие отношение к изготовлению часов заключались с мастерами от имени владыки. Пристальное внимание московского архиерея к устройству курантов демонстрируют также его обширные резолюции на документах о часах. Архиепископ Платон был прекрасно осведомлен и о сроках, и о качестве исполнения работ, лично отдавал распоряжения о расчетах с подрядчиками.

Мастер, согласный изготовить для лавры колокольные часы «наилучшим образом» и за значительно меньшую сумму, нежели англичане, нашелся в Туле. В феврале 1780 г. архиепископ Платон обратился в Государственную коллегию экономии с просьбой о выделении лавре денег, изначально определенных для этой цели императрицей Екатериной II, с тем, чтобы иметь возможность заключить с мастером контракт9.

Изготовление часов было поручено Ивану Ивановичу Кобылину Большому, замочному мастеру Оружейной слободы г. Тулы. С ним в декабре 1781 г. лаврские власти заключили контракт. Кобылин обязался сделать колокольные часы с боем на английский манер, которые имели бы недельный завод. Четыре циферблата были обращены на четыре стороны света. Каждый из них имел по одной стрелке, вместо цифр использовались буквенные обозначения – литеры. Чугунный стан для часового механизма и барабанов, отлитый по особой модели, имел следующие размеры: длина 3 аршина, высота 2 аршина, ширина 1 аршин. На этом стане в три яруса размещались барабаны или так называемые «колеса», отвечающие за звон, который исполнялся на восьми колоколах. Часы рассчитывались на «четвертной ход», то есть куранты должны были звучать каждые 15 минут. Поскольку циферблаты часов не имели минутной стрелки, своеобразным звуковым ориентиром служила колокольная мелодия, специально подобранная для каждой четверти часа. Особо в контракте оговаривалось высокое качество материала, механизм часов должен быть изготовлен из лучшего сибирского железа. Кроме того, мастер обязывался часы «работою производить самою лучшею»10.

Свой труд тульский мастер оценил в две с половиной тысячи рублей. Выплату предусматривалось осуществлять по частям. Первую половину суммы – авансом, при заключении контракта, вторую половину – после установки часов на колокольне лавры и их окончательной отладки. Стоимость восьми колоколов в контракт не входила, они покупались «казенным коштом», зато перевоз часов из Тулы в лавру производился за счет мастера. В том случае, если часы «против договора непорядочно будут зделаны», заказчики оставляли за собой право отказаться от них, взыскав с мастера все выплаченные ему деньги. Изготовить часы Иван Кобылин брался за полтора года, обязуясь в мае 1783 г. привезти их в лавру11, однако первоначально установленный срок не был выдержан, и в действительности новые часы были установлены на лаврской колокольне только в 1784 г.

Наряду с часами, Иван Кобылин принимал на себя изготовление железных кругов для четырех циферблатов, однако их окончательное оформление – изготовление резных букв, звезд и стрелок поручалось другому мастеру, Ивану Прохорову, дворовому человеку князя Михаила Ивановича Долгорукова. Договор с ним был заключен в октябре 1783 г., по контракту он за полтора месяца обязывался изготовить из латунной меди литеры и стрелки по предоставленным ему деревянным моделям. Отведенного времени, как это обычно бывает, не хватило, буквы оказались слишком громоздкими, но архиепископ Платон приказал расплатиться с мастером сполна. Владыка отдал следующее распоряжение: «Хотя слова оказались и тяжеловесны, и потому против обязательства не сходны, да при том на срок не сделаны, однако, по снисхождению к нему, и чтоб за нас Бога молил, выдать все по перевесу деньги, а именно 244 руб. 75 коп., ежели сей перевес по разсмотрению эконома оказался верен, из коих денег ныне выдать ему 200 руб., а остальные по приезде ево из Лавры, куда надлежит ему отправиться для прикрепления тех слов к кругам»12.

В феврале 1784 г. священноначалие лавры поручило московскому купцу Семену Алексееву вызолотить латунные накладки для циферблатов: 44 литеры, 47 звезд, а также 4 стрелки, за что, по исполнении им данного заказа, ему было заплачено около 500 руб. И в этом случае архиепископ Платон проявил снисхождение: «Хотя б и следовало, по крайней мере, за присмотр 25 руб. удержать, потому что все те штуки не совершенно исправно вызолочены, да и время сверх контракта – двумя целыми месяцами, однако, надеясь на ево исправление впредь в других работах, выдать ему сии деньги все сполна»13.

Колокола для курантов, числом восемь, были отобраны по весу: самый тяжелый весил 5 пудов 3 фунта, самый маленький – 27 фунтов. Их совокупный вес составил 17 пудов 13 фунтов, а общая стоимость, из расчета цены по 11 руб. за пуд, равнялась 190  руб. 30 коп.14

Итак, в 1784 г. большую колокольню Троице-Сергиевой лавры украсили новые колокольные часы. По свидетельству В.И. Балдина, они безупречно служили на протяжении 120 лет и только в 1905 г. были заменены новыми. Причем эта замена была вызвана не тем, что старые тульские часы стали плохо ходить, а просто желанием устроить новые15.

В завершении рассказа о лаврских колокольных часах нам хотелось бы еще раз подчеркнуть два обстоятельства. Начальный этап истории их появления связан с решением императрицы Екатерины II, высказавшей его в мае 1763 г., когда государыня через лавру направлялась на богомолье в Ростов. Окончательное устройство курантов пришлось на время управления лаврой московского архиепископа Платона, проявлявшего большой интерес к колокольному делу и высоко ценившего старинные звоны больших ростовских колоколов.

  1. Троице-Сергиева лавра. Художественные памятники / Ред. Н.Н. Воронин и В.В. Косточкин. М., 1967. С. 65; Балдин В.И., Манушина Т.Н. Троице-Сергиева лавра. Архитектурный ансамбль и художественные коллекции древнерусского искусства XVI-XVII вв. М., 1996. С. 220.
  2. РГАДА. Ф. 1204. Оп. 1. Д. 23930. Л. 2-2 об.
  3. [Селецкий Д.С.] Описание Ростовскаго ставропигиальнаго первокласснаго Спасо-Яковлевскаго Димитриева монастыря и приписнаго к нему Спасскаго, что на Песках. СПб., 1849. С. 58-59.
  4. РГАДА. Ф. 1204. Оп. 1. Д. 23930. Л. 10, 15, 57.
  5. Митрополит Платон (Левшин) (1837-1811), без малого сорок лет возглавлял Московскую кафедру (1775-1811), одновременно являясь священно-архимандритом Троице-Сергиевой лавры. В сан митрополита был возведен в 1787 г.
  6. РГАДА. Ф. 1204. Оп. 1. Д. 23930. Л. 84 об.
  7. ГАЯО. Рукоп. 567. Л. 110.
  8. Пыляев М.И. Старое житье. СПб., 1897. С. 294.
  9. РГАДА. Ф. 1204. Оп. 1. Д. 23930. Л. 84-84 об.
  10. Там же. Л. 34-34 об.
  11. Там же. Л. 31 об., 34 об.
  12. Там же. Л. 42-43 об.
  13. Там же. Л. 48.
  14. Там же. Л. 44.
  15. Балдин В.И., Манушина Т.Н. Троице-Сергиева лавра. С. 220.
Приложение

1763 г., 10 июня. Указ архимандрита Лаврентия, настоятеля Троице-Сергиевой лавры, Учрежденному собору лавры о повелении императрицы Екатерины II заказать часы с курантами для строющейся лаврской колокольни в Англии (копия).

Указ Ея Императорскаго Величества Самодержицы Всероссийския из Конторы Святейшаго Правительствующаго Синода члена Свято-Троицкия Сергиевы лавры архимандрита Лаврентия оныя лавры Учрежденному собору.

Мая 20-го дня сего 1763-го году Всепресветлейшая и державнейшая Великая государыня императрица Екатерина самодержица Всероссийская во время высочайшаго своею особою в Свято-Троицкой Сергиевой лавре присудствия всемилостивейше повелеть соизволила на строющуюся во оной лавре каменную колокольню выписать из Англии боевые с курантами часы в четыре тысячи двести или в четыре тысячи пятьсот рублев, с платежом оных денег из лаврской казны. А понеже Иностранной коллегии переводчик Лука Татищев объявлял, что он с курантами часы из Англии чрез знающих часовых искусных мастеров в лавру выписать может, того ради, во исполнение вышепомянутого Ея Императорскаго Величества всевысочайшаго повеления, определено Учрежденному собору со оным переводчиком Лукою Татищевым пристойным образом возыметь письменное сношение, и буде он в выписании оных часов обяжется, то с пристойными кондициями и учинить с ним договор, || а буде от того зачем-либо отзовется, то чрез других, кого отыскать возможно, о выписании оных часов приложить Учрежденному собору. И в которых апартаментах тем часам быть должно, учинить осмотр и меру и представить с принадлежащим до того разсмотрением в контору немедленно.

И о том исполнении из конторы во Учрежденный собор послать Ея Императорскаго Величества указ, о чем сей и послан, и Учрежденному собору учинить о том по сему Ея Императорскаго Величества указу.

Июня 10 дня 1763 году.

[Подлинный указ] за рукою отца архимандрита Лаврентия.

РГАДА. Ф. 12-4. Оп. 1. Д. 23930. Л. 2-2 об.

Среди крупнейших династий ростовских эмальеров XIX века можно назвать Вереиных, Дворянцевых, Исаевых, Кисляковых, Малоземовых, Усачевых, Яйцовых, Шапошниковых. Причем, из них преимущественно росписью занимались Кисляковы, Исаевы и Шапошниковы. Самой крупной династией финифтяных дел мастеров являлись Шапошниковы, которые были представлены 11-ю членами своей фамилии в трех поколениях (илл. 1). Все они владели мастерскими, были сначала купцами, затем мещанами, многие имели подмастерьев и учеников.

В начале XIX в. у ростовского купца Ивана Ивановича Шапошникова было семь сыновей: Яков, Григорий, Михаил, Иван, Николай, Алексей, Автоном. В первом поколении изготовлением икон на эмали занимались: Яков, Иван и Автоном. Не исключено, что первых мастеров Шапошниковых было четверо и Василий Григорьевич Шапошников (из второго поколения), выучился мастерству не от дядей, а от отца – Григория Ивановича. Мы не знаем, была ли у братьев Шапошниковых первого поколения общая семейная мастерская. Но они уже учили своих сыновей каждый в своей мастерской. В 1848 г. на ул. Успенской (ныне Бебеля) Яков Шапошников работал со своими сыновьям Алексеем и Евгением1, тогда же Иван Шапошников приобщал к делу своего старшего сына Никанора2. В собственном доме на ул. Малой Никольской (ныне Гоголя) со своим сыном Димитрием работал Автоном Шапошников3. Кроме того, на Благовещенской улице (ныне Луначарского) в доме мещанина Гогина с учеником работал Василий Григорьевич Шапошников4. Таким образом, в середине XIX в. в Ростове существовало четыре мастерских, принадлежавших Шапошниковым.

Первой, по времени основания, была мастерская Якова Шапошникова. Творчеству Якова Шапошникова была посвящена отдельная статья5, поэтому здесь мы не будем повторять уже известные факты. Купеческий сын Яков Иванович Шапошников, отделившись от семьи отца, значился в посадских и в мещанах до 1829 г.6 В 1842 г. он, как промышленник, принимал участие в проведении выборов мастеров золотых и серебряных дел и торговцев их изделиями7. В 1848 г. назван купцом, имеющим мастерскую в собственном доме на ул. Успенской с двумя учениками8. Хотя возможно, учеников или подручных в своем деле он имел и ранее, так в 1829 г. «… мещанин Яков Иванович Шапошников при получении уверений на взятие ростовскому мещанину Василию Иванову Кислякову годичного паспорта дал сию подписку в том, что ручается он Шапошников за него лично общественною службою»9. В 1848 г. в мастерской Якова Шапошникова, как уже было сказано, кроме трех учеников, работали его сыновья Алексей и Евгений10. Возможно, 60-ти летний Яков Шапошников только управлял мастерской и уже не занимался с учениками, как считалось ранее11, так как в документах Ростовской Ремесленной Управы (РРУ) этого времени не встречается ни одного прошения на выдачу свидетельства на право заниматься мастерством от Якова Шапошникова. В книге выдачи мещанских паспортов на выезд из города за 1850 г., сохранилось описание внешности основоположника династии – Якова Ивановича12. В 1850 г. ему было 62 года. Это был невысокий человек, ростом около 1м 60 см, русоволосый, глаза серые, нос и рот средние, лицо белое. И удивительная подробность, проходящая, видимо, как особая примета, правая рука у него была сухая. При этом в документе 1850 г. стоит такая же подпись, как и на пластине «Воскресение Христово» 1809 г. из собрания ГМЗРК13. Что позволяет нам предположить, что он, возможно, не являясь от рождения левшой, писал свои миниатюры левой рукой. Расцвет его творчества пришелся на первую треть XIX столетия. Известно, что он работал по заказам Воронежского Архиерейского Дома14, для Ново-Иерусалимского Воскресенского монастыря15, его работы находятся в Нижнем Новгороде16, Москве и Рыбинске17. В отличие от брата Ивана, он не был связан заказами с конкретной обителью и, возможно, вел свое дело сам, предлагая товар на месте, как это было в Воронеже.

Следующим после Якова по старшинству был брат Григорий. Он умер в 1831-32 гг.18, о его занятиях финифтью ничего неизвестно, но его сын Василий стал мастером, о чем мы еще будем говорить ниже. Следующий брат Михаил женился в 1814 г. на дочери ростовского посадского Гаврилы Гаврилова девице Евдокии19, судя по тому, что в 1820 г. он платил подати за две души, у него был сын20. Но больше о его семье ничего неизвестно.

Четвертым сыном был Иван Шапошников, семья которого оставила самый яркий след в ростовской финифти XIX в. Иван Шапошников родился в 1798 г.21, был женат на Настасье Семеновне, имел восьмерых детей и только двух мальчиков Никанора и Ивана. Между последними было около 12 лет разницы22. И когда в 1848 г. Иван Шапошников работал в своей мастерской с 22-х летним Никанором, Ивану не было еще и 10 лет. Иван Иванович был состоятельным человеком, еще при жизни он внес деньги в сохранную казну Московского Опекунского совета, которые затем достались старшему сыну Никанору23. Этот документ о «выдаче свидетельства на право получения денег из сохранной казны после отца купцу Никанору Ивановичу Шапошникову» позволяет нам проследить судьбу детей Ивана Ивановича. Его сыновья Никанор и Иван, как уже говорилось, стали мастерами в разной мере талантливыми и успешными. Дочери, так же на первый взгляд удачно вышли замуж: Ираида – за ростовского купецкого сына Кононова, Павла – за ростовского художника Юрова, Любовь – за ростовского купца Орешникова, Александра – за Вологодского купца Коноплева, Мария – за купца Гавриловского посада Владимирской губернии Киселева, Екатерина – за архитектора Лазарева. Что так же свидетельствует о круге общения семьи Ивана Шапошникова.

Мастерская Ивана Шапошникова находилась в его собственном доме на улице Малой Никольской (ныне ул. Гоголя), а сам он и его семья продолжали исповедоваться в Преображенской церкви, а не в ближайшем храме Николы на Всполье. Можно добавить, что все семейство Шапошниковых, кроме отделившего старшего сына Якова в 1830-х годах были прихожанами церкви Преображения, что на кладбище. Несмотря на то, что и младшие братья женились и обзаводились своими домами на разных улицах, но и они сохранили привязанность к церкви, куда ходили, еще живя в родительском доме. Верность одному храму, свидетельствует о том, что вера в этой семье не была формальной. Что помогает объяснить зависимость мастера Ивана Шапошникова от Ростовского Спасо-Яковлевского монастыря. Он работал на монастырь, будто как нес послушание. Подробно мы говорили об этом в одной из предыдущих статей24. Отметим лишь, что, судя по письмам, Иван Шапошников производил не только образа на эмали, но и портреты. По поручению архимандрита Иннокентия, в 1838-1839 гг. Иван Шапошников возил в Киево-Печерскую Лавру финифтяные образа, где их так же высоко ценили25. Жена Ивана Шапошникова Настасья Семеновна начала участвовать в делах мужа еще при его жизни, в 1850 г. он выправлял паспорта на выезд из города и себе и ей26. Ростовский купец Иван Иванович Шапошников умер в 1850 г., в возрасте 52 лет от паралича и был похоронен на Преображенском кладбище27. После его смерти мастерскую наследовала вдова Анастасия Семеновна28.

О занятиях финифтью пятого брата – Николая мы не имеем сведений, следующий брат – Алексей был отдан в рекруты, видимо еще в 1820 г.29 Самым младшим из братьев Шапошниковых первого поколения был Автоном. Он родился около 1811 гг.30, т.е. разница со старшим братом Яковом составляла почти 24 года. В 1834 г. Автоном женился на дочери посадского Григория Андреева Рахманова девице Дарье31, имел двоих сыновей32. Жил Автоном Иванович в собственном доме на ул. Малой Никольской, где вместе со своим сыном Димитрием занимался финифтяным и живописным ремеслом33. Самое позднее упоминание о занятии им финифтью относится к 1849 г.34 Умер Автоном Иванович в 1859 г. скоропостижно, от неизвестной причины35.

Второе поколение мастеров Шапошниковых представляли: сыновья Якова Ивановича – Евгений и Алексей; сыновья Ивана Ивановича  – Никанор и Иван; сыновья Автонома Ивановича – Дмитрий и Григорий; сын Григория Ивановича – Василий.

У Якова Шапошникова взрослых сыновей было трое, но сын Николай в 23 года умер от горячки36. Таким образом, все его наследники мужчины стали мастерами. Алексей 1813 года рождения37 был старше Евгения на 7 лет38. Он был женат на дочери ростовского мещанина Никифора Ивановича Зыкова Агрипине39. Евгений женился дважды, и оба раза не прожив и девяти лет в браке, оставался вдовцом. Второй раз его женой стала дочь Василия Григорьевича Юрова Елизавета, которая в 28 лет скончалась от чахотки. В документах 1849 года Евгений Шапошников назван купцом, имеющим ученика40. С 1850 г. Евгений Шапошников значится Петровским мещанином. В 1860 г. у него есть работник Александр Николаев Мельников41. Последние сведения о нем относятся к 1876 г.42

В год смерти Григория Шапошникова его сыну Василию исполнилось 13 лет, его старших сестер уже не было в доме и Василий вместе с младшим братом Николаем остались на попечении матери43. Женился Василий в 1846 в возрасте 22-х лет на дочери вольноотпущенного дворового человека Гавриила Григорьева Числова девице Гликерии 16 лет44. Мы не знаем как рано, и как успешно начал заниматься Василий Шапошников финифтяным ремеслом, но свидетелями на его свадьбе, кроме дяди Николая Шапошникова и двоюродного брата Никанора, был Алесей Гаврилович Тарасов, живущий на другом конце Ростова в приходе церкви Рождества на Горицах, чьи миниатюры находятся в собрании ГМЗРК, а со стороны невесты – Николай Алексеев Лазарев, чьи эмалевые портреты четы Полторацких находятся в ГИМе45. Вскоре после свадьбы Василий переехал на квартиру мещанина Гогина на Благовещенской улице, где в середине века имел мастерскую и работал с учеником Николаем Васильевичем Паутовым46.

Старший сын Ивана Шапошникова Никанор родился около 1824 г.47 В 1848 г. он женился на дочери ростовского купца Василия Андреева Кокоркина девице Екатерине. И со стороны жениха, и со стороны невесты на свадьбе были представлены известные «финифтяные» фамилии: Мартьянов, Лазарев, Коскинский, Дьячков, а за невесту расписался купецкий сын Алексей Иванович Малоземов48. У Никанора Шапошникова была большая семья, но из пяти сыновей49, только старший сын Капитон продолжил его дело. Первоначально Никанор работал в мастерской своего отца Ивана Ивановича Шапошникова50, которая находилась на Малой Никольской улице. Затем у него появилась мастерская по другому адресу, в 1870 г. он с пятью рабочими производил финифтяные образки в мастерской, находящейся в собственном доме по Царевой(?) улице51. С 1853 г. он уже, видимо, вел свое дело, так как брал свидетельство на производство образов с последующей распродажею52. С того же 1853 г. Никанор Иванович начал развозить финифть заказчикам по разным городам, для чего брал увольнительную в Ремесленной Управе53. В 1854 г. он баллотировался на должность Ремесленного Головы54. Миниатюры Никанора Шапошникова в 1855 г. заказывал и Ростовский Успенский собор. Это были относительно крупные миниатюры овальной формы по 9 и 13,5 см большего диаметра с изображением «Явления Богоматери преподобному Сергию» и «Соборные Святители» (надо полагать «Ростовские святители Леонтий, Исайя и Игнатий»), в серебряной и серебряной с позолотой оправе. Оценивались они достаточно высоко от 1 до 6 рублей за образ, в зависимости от размера55. Первоначально, Никанор Шапошников производил образки, что не исключает занятия росписью по эмали, затем он стал брать свидетельства на производство образов в серебряной оправе56. А в 1869 г. Никанор Шапошников уже просил свидетельство только на производство торговли золотыми и серебряными изделиями57. То, что со временем Никанор Шапошников отошел от производства образков и стал заниматься только их перепродажей, подтверждает и известное дело 1877 г., заведенное Ростовской Ремесленной управой на Никанора Шапошникова и Михаила Додонова, в котором они обвинялись в том, что «взяв Свидетельство, на производство финифтяного мастерства, его не производят»58. Старшина первого цеха РУ Юров установил, что Никанор Иванович производством миниатюр не занимается, а потому не может состоять в Управе. Юров писал: « … Ростовского мещанина Никанора Иванова Шапошникова, у которого во всем доме не только не видно никакого заведения для производства финифтяного мастерства, но даже и признаков к этому нет. Сам же Шапошников лично мне объяснил, что он по слабости зрения мастерства финифтяного не производит, а по заказам мещан отдает другим мастерам»59. За это Ростовская Ремесленная Управа постановила исключить Шапошникова и Додонова из числа ремесленников. Тем не менее, нам не приходится сомневаться в том, что Никанор Иванович в свое время был не рядовым финифтяником, а большим мастером. Об этом позволяют говорить миниатюры в его записной книжке, ранее опубликованные В.Ф. Пак60, косвенным свидетельством серьезности отношения к иконописи на эмали служит иконописный подлинник из собрания ГМЗ РК, ранее принадлежавший Никанору Шапошникову61.

О младшем сыне Ивана Ивановича Шапошникова Иване, которого нам придется называть Иваном Шапошниковым-сыном, сохранилось немного сведений. Несмотря на несовпадающие данные метрических и исповедных книг, Иван Шапошников-сын родился около 1838 г.62, женился в 1859 г. на дочери ростовского мещанина Николая Ивановича Бовина Марии63. Со стороны жениха свидетелем на свадьбе был художник императорской Академии художеств Григорий Юров64. Многие мастера, и Шапошниковы в том числе, начав с росписи, впоследствии переходили к производству оправ. Иван Шапошников-сын, как и его отец, ни разу не брали в Ремесленной Управе разрешения на производство оправ в золоте, серебре или меди. И, видимо, занимались только росписью. В 1878 г. он баллотировался на должность старшины цеха в Ремесленной Управе65. Умер он молодым, в возрасте 38 лет, от чахотки и, как все Шапошниковы, был похоронен на Преображенском кладбище66.

Так случилось, что к последней четверти XIX в. некогда могучий род мастеров Шапошниковых почти иссяк. Сейчас нельзя сказать какой дом принадлежал Шапошниковым и сохранился ли он, но в 1874 г. в нем жили 22 человека одних только родственников67. Прежде исповедные росписи церкви Преображения, в разделе купцов, открывались фамилией Шапошниковых, со временем там остались одни вдовы. Как и Иван Шапошников-сын, молодыми умерли его двоюродные братья – сыновья Автонома Ивановича Шапошникова: Дмитрий – в 30 лет от горячки68, а Григорий – в 24 года от чахотки69. В свое время Дмитрий учился мастерству у отца, а затем обучал финифтяному делу Григория70. Василий Григорьевич Шапошников даже был вынужден отдать своих внуков в богадельню, из которой их уже вызволял Гласный Ростовской Городской Думы, Попечитель Плешановской богадельни А.А. Титов, он писал о Николае Шапошникове: «… мальчик весьма даровитый и уже приходит в такой возраст, что нужно озаботиться о будущности. В ноябре месяце ему будет 9 лет и он может быть принят в Екатерининский дом»71.

Продолжала функционировать в промысле только ветвь Никанора Ивановича Шапошникова в лице его сына Капитона. Он родился в 1848 г.72, женился в 20 лет на дочери ростовского купца Арсения Ивановича Мальгина Марии73, имел пять дочерей74. С 1878 г. брал свидетельство на производство мастерства и торговли золотыми и серебряными изделиями75. В 1880 г. Капитон Никонорович участвовал в Ростовской выставке и получил за это похвальный лист от ростовского распорядительного комитета, о чем в своей известной работе рассказал А.А. Титов76. Из нее мы знаем, что Капитон Шапошников занимался письмом и оправою финифтяных образов и имел в мастерской четверых финифтяников и троих оправляльщиков77. Мастерская в течение года изготавливала 5 тысяч различных образков в серебряных оправах и 12 тысяч образков в аплековых оправах, всего на сумму в 9 тысяч рублей. Свою продукцию он сбывал, в основном, в Троице-Сергиеву Лавру и Соловецкий монастырь. На выставку Капитоном Шапошниковым были представлены восемь миниатюр иконописной тематики. Как пишет Титов: «Все эти предметы прекрасной работы и заслужили одобрение посетителей выставки»78.

Сегодня известны подписные миниатюры только троих мастеров династии Шапошниковых – Якова Ивановича, его брата Ивана Ивановича, и его племянника, сына Ивана Ивановича, то же Ивана Шапошникова-сына, деятельности, которых и уделим свое внимание, не умаляя при этом значения других представителей фамилии. Мы будем говорить только о тех работах, которые можно идентифицировать с подписными произведениями. Кроме названного произведения Якова Шапошникова, нам известны: одна подписная миниатюра его брата Ивана (из частного собрания), шесть подписных миниатюр его племянника Ивана или Ивана-сына в собрании ГМЗРК и одна (из того же частного собрания).

Творчеству Якова Ивановича, как мы уже говорили, была посвящена отдельная статья и сегодня на нем мы остановимся, только лишь для сравнения с миниатюрой его брата Ивана «Воскресение Христово». Здесь можно напомнить, что, в то время как Яков Иванович опирался на традиции ростовских мастеров XVIII в., Иван Иванович был ближе к технике, в которой работали выпускники миниатюрного класса Академии художеств. Нельзя сказать, что в миниатюре у Якова Шапошникова, как в традиционной иконе, одной из основ художественной выразительности являлись линия и контур. Но они у него есть, в то время как Иван Шапошников «лепил» изображение одним пунктиром. При этом, он сохранял удивительное изящество, даже ошибаясь в рисунке. На первый взгляд живописная поверхность миниатюр Ивана Шапошникова кажется рыхлой, так как она вся состоит из точек. Но эти точки не только выявляют объем, они – цветные и участвуют в колористическом решении произведения. В собрании Ростовского музея по технике исполнения миниатюры Ивана Шапошникова близки к произведениям К. Бурова, или может быть, предшествуют им. Добавим, что данных о работе мастера Бурова когда- либо в Ростове, у нас нет. Не имея возможности положить рядом с подписным «Воскресением Христовым» из ярославского собрания миниатюры из ростовской музейной коллекции, мы все же можем сделать вывод о том, что ближе всего к ней у нас оказались пластинка «Ростовские святители Леонтий, Исайя и Игнатий»79 (илл. 2) из Спасо-Яковлевского монастыря и двухсторонняя иконка «Святитель Николай» и «Великомученица Надежда»80 (илл. 3), поступившая в 1987 г. от Маринина Е.В.

Иван Шапошников-сын представлен в нашем собрании наибольшим числом подписных миниатюр – 6-ю единицами, среди них четыре гризайли и один портрет в цвете. Это два парных портрета поступившие в 1923 г. от Иванова Д.А., три портрета из коллекции Титова А.А. и один неизвестного происхождения. Кроме того, в ярославском частном собрании находится единственный в ростовской финифти XVIII-XIX в. интерьер его работы, с изображением части солеи, иконостаса и раки преподобного Сергия игумена Радонежского в Троицком соборе Троице-Сергиевой Лавры (илл. 4). Долгое время портретам Ивана Шапошникова-сына, выполненным в технике гризайли мы не уделяли должного внимания, как копиям с дагерротипов и гравюр. Между тем только два из них являются явно копийными, но и те написаны на прекрасном техническом уровне. С точки зрения мастерства исполнения портреты Ивана Шапошникова-сына безупречны. Он обладал совершенным даром миниатюриста и верной рукой. Даже подписи на его портретах выполнены волосяными линиями. Невооруженным глазом и при использовании двухкратного увеличения невозможно рассмотреть последовательность наложения красочных слоев в его гризайлях, о чем мы можем составить относительное представление, рассматривая его цветной портрет. О виртуозности владения кистью свидетельствует портрет неизвестного военного81 (илл. 5). При минимальных размерах (1,2х0,7 см), он сделан мастерски – легко, свободно, где нужно выписаны детали, например в прическе, здесь и локоны, и пушистые бакенбарды. Костюм же, напротив, выполнен более обобщенно. Обилие белой эмали основы при тонкости письма делает изображение почти призрачным, его, казалось бы, можно легко стереть с пластинки. Лучшей работой Ивана Шапошникова-сына в нашем собрании является разбитый портрет Александра III из собрания Титова82, который нельзя снимать и экспонировать. Зато обширный скол эмали на этом портрете позволяет говорить о том, что Иван Шапошников-сын работал на трех эмалевых слоях, а не на поливе, стекле и толченом бисере, как сказано у Фуртова и Титова83. Все известные нам работы Шапошниковых выделяются хорошим качеством эмалей, как основы, так и эмалевых красок. В росписи они так же старались выделить декоративные качества эмали – блеск, стекловидность, глубину.

Портрет Александра III выполнен в цвете и здесь уже можно рассмотреть лессировки, которые мастер затем усиливал пунктиром, до такой степени мелким, что он воспринимается как поры кожи изображенного. Цвет в этом портрете введен столь тактично, что с первого взгляда он тоже воспринимается гризайлью. Заметно, что мастер любил работать в полутонах, подчеркнуть нюансы, например и в портрете молодого человека и Александра III зрачки написаны прозрачными с длинным бликом.

На портрете неизвестного купца работы Ивана Шапошникова-сына подпись выполнена на лицевой стороне пластины, в нижней части изображения справа, кистью – «Копиров. Ив. Шапош.»84 (илл. 6), на портрете купчихи85 (илл. 7) – острым предметом (возможно, деревянным концом кисти) аналогичная надпись на темном фоне рамки, в нижней части; на портрете Петра I86 – под изображением справа: «Копировал: Иванъ Шапошниковъ в г. Ростове Яр. г.» (илл. 8); на портрете Александра III – в нижней части под рамкой: «… съ фотогр: Ив. Шапошников в г. Ростове Яросл. Губ». И даже на оборотной стороне интерьера из частного собрания надпись: «Копир: Иванъ Шапошников 1868 Года мая 17». Аналогично подписывал свои работы Николай Сальников, например: «Копир. Н.Сальников». Иногда слово «копировал» заменяла буква «к» и «:», поэтому надпись на портрете неизвестного военного «К.И.Ш.» мы читаем как «Копировал Иван Шапошников». Единственным исключением является портрет молодого человека с надписью золотом английскими буквами «I. Chapochnikoff»87 (илл. 9). Место, где расположена надпись, выделение ее золотом, в отличие от других, читаемых с лупой, отсутствие слова «копировал» – все это позволяет предположить, что перед нами автопортрет мастера. Портрет выполнен в технике гризайли, одноцветные красочные слои снижают возможность проанализировать техническую сторону создания подобных произведений. Но рисунок носа молодого человека, с белым контуром вокруг ноздри, и широкая полоса блика вдоль спинки носа выполнены аналогично портрету Александра III (уже цветному). На портрете представлен светловолосый и светлоглазый молодой человек лет 20-25-ти. Столько лет было Ивану Шапошникову-сыну в 1860-х годах, что вполне согласуется с предполагаемым временем создания портрета и его оформлением. Молодой человек одет в пиджак с бархатным воротником и лацканами, отороченными светлым кантом, что в то время еще нельзя было назвать костюмом провинциала, а скорее столичного молодого человека. Под воротником его рубашки завязан большой шелковый бант, деталь, надо полагать, присущая более человеку творческой профессии. Надо сказать, что черты лица молодого человека в чем-то напоминают, уже названных здесь, неизвестных купца и купчиху. У купчихи того же рисунка губы, такой же скошенный подбородок, у купца такой же высокий лоб, как у молодого человека. Что, однако, не дает нам еще основания утверждать, что неизвестный купец это сам Иван Иванович Шапошников, а купчиха – его жена Настасья Семеновна, владелица финифтяной мастерской.

  1. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 298. Л. 1.
  2. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 298. Л. 2.
  3. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 298. Л. 2.
  4. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 298. Л. 2.
  5. Федорова М.М. Ростовский иконописец на эмали Я.И. Шапошников // Искусство христианского мира. Вып. VII, М., 2003. С. 430-442.
  6. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 635. Л. 138 об., Ф. 371. Оп. 1. Д. 635. Л. 211-211 об.
  7. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 38. Л. 77.
  8. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 298. Л. 1.
  9. РФ ГАЯО. Д. 1. Оп. 1. Д. 1506. Л. 18 об.
  10. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 298. Л. 1.
  11. Федорова М.М. Ростовский иконописец на эмали... // С. 430-442.
  12. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2717. Л. 31 об.-32.
  13. ГМЗРК. Ф-2062.
  14. ГМЗРК. Ф. 289. Оп. 13. Д. 117. Л. 12.
  15. Историко-архитектурный и художественный музей-заповедник «Новый Иерусалим», Э-83-90.
  16. Русская эмаль XVII-XX века. Из собрания музея имени Андрея Рублева.
  17. Федорова М.М. Ростовский иконописец на эмали...// С. 430-442.
  18. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1284. Л. 5 об.
  19. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1255. Л. 14.
  20. РФ ГАЯО. Ф. 1оп.1д.1008. Л. 46 об.
  21. РФ ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 17475. Л. 9 об.
  22. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1286. Л. 7.
  23. РФ ГАЯО. Ф. 204. Оп. 1. Д. 5702. Л. 4.
  24. Федорова М. М. «Мастера и образа» (по переписке настоятеля Ростовского Спасо-Яковлевского монастыря о. Флавиана). // ИКРЗ. 2004. Ростов, 2005. С. 290-303.
  25. Федорова М.М. Торговля (в печати).
  26. ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2715. Л. 22 об.
  27. РФ ГАЯО. Ф. 196. Оп. 1. Д. 17475. Л. 9 об.
  28. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2354. Л. 10 об.
  29. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1008. Л. 46.
  30. РФ ГАЯО. Ф. 204. Оп. 1. Д. 3742. Л. 21.
  31. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1255. Л. 26 об.
  32. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1263. Л. 17 об.
  33. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 298. Л. 2.
  34. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 310. Л. 1 об.
  35. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 94. Л. 58 об.
  36. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 38. Л. 59 об.
  37. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 38. Л. 36.
  38. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 37. Л. 77.
  39. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 38. Л. 36.
  40. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 310. Л. 2 об.
  41. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 423. Л. 3.
  42. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 99. Л. 128 об.
  43. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1263. Л. 17 об.
  44. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1310. Л. 4.
  45. Там же.
  46. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 298. Л. 2 об.
  47. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1395. Л. 1 об.
  48. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1310. Л. 7.
  49. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1395. Л. 1 об.
  50. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 298. Л. 2.
  51. РФ ГАЯО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 3804. Л. 64-64 об.
  52. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 297. Л. 10,249; Ф. 4. Оп. 1. Д. 340. Л. 22.
  53. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 340. Л. 22.
  54. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 297. Л. 44.
  55. РФ ГАЯО. Ф. 1230. Оп.1. Д. 93. Л. 227.
  56. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 287. Л. 77.
  57. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 505. Л. 37.
  58. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 530. Л. 142.
  59. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 545. Л. 55, 56.
  60. Пак В.Ф. «Книжица для записи расхода сего 1899 года … финифтяных дел мастера Никанора Ивановича Шапошникова». // ИКРЗ, 1998. С. 175-181.
  61. Архив ГМЗРК Р-415. Об этом свидетельствуют надписи на первом и втором листах. В Предуведомлении к этой рукописи сказано, что в основе ее лежит иконописный подлинник 1658 года, но среди святых встречаются канонизированные, в том числе, и во второй половине XIX века. Причем, святые Нового времени описаны поле подробно и индивидуально. На листах встречаются орнаментальные рамочки по рисунку напоминающие фестончатую оправу финифтяных образков.
  62. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1306. Л. 2 об.
  63. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1310. Л. 36.
  64. Там же.
  65. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 544. Л. 24.
  66. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 95. Л. 305 об.-306.
  67. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1366. Л. 86 об.
  68. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 95. Л. 85 об.
  69. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 2. Д. 95. Л. 150 об.
  70. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 423. Л. 2.
  71. РФ ГАЯО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 371. Л. 81.
  72. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1404. Л. 1.
  73. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 95. Л. 108 об.
  74. РФ ГАЯО. Ф. 371. Оп. 1. Д. 1404 . Л. 1.
  75. РФ ГАЯО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 546. Л. 5.
  76. Подробный отчет о Ростовской выставке 1880 года. Очерк живописи по финифти в Ростове. Ярославль. 1880 г. Л. 13.
  77. Там же. С. 86.
  78. Там же.
  79. ГМЗРК. Ф-1605.
  80. ГМЗРК. Ф-1939.
  81. ГМЗРК. Ф-1299.
  82. РМЗРК. Ф-1301.
  83. Титов ук. соч., Фуртов ук. соч.
  84. ГМЗРК. Ф-2367.
  85. ГМЗРК. Ф-2366.
  86. ГМЗРК. Ф-2370.
  87. ГМЗРК. Ф-2371.

О том, что в Ростове когда-то существовало кружевоплетение сейчас известно только очень узкому кругу специалистов. В то же время, в основополагающих трудах по истории русского кружева, принадлежащих перу С.А. Давыдовой1, Ростов выделен, как один из самых старых центров его производства. В последней четверти XIX в. исследовательница побывала в городе. Увиденные образцы вызвали самые восхищённые оценки. Давыдова не только называла узоры ростовского кружева «в высшей степени грациозными», но и считала, что «ничего прелестнее и более изящного по рисунку и исполнению ей не приходилось видеть ни в одной из обследованных губерний»2.

К сожалению, уже тогда искусство это находилось почти в полном упадке. Исследовательнице удалось разыскать всего 7 кружевниц, и те были преклонного возраста. Вероятно, с их смертью кружевоплетение в Ростове перестало существовать.

Обращение к историографии этого вопроса выявило со всей яркостью степень его неизученности. Публикаций крайне мало, сведения, содержащиеся в них неполны, иногда противоречивы, иногда голословны. Выводы, сделанные авторами, в основном, базируются на ограниченном числе примеров из своих собраний, а потому не вполне основательны. Никогда ещё не проводилось сравнения с материалами других собраний, с аналогичными образцами других кружевных центров, с зарубежными аналогами. Практически неизвестна коллекция Ростовского музея. Всё сказанное указывает на открытость этой темы, как в вопросах истории появления, становления, бытования, так и в выявлении орнаментальных особенностей местного кружевоплетения3.

К сожалению, почти все известные подлинно ростовские кружева изготовлены в течение XIX столетия. Однако одно, датируемое концом XVIII в., и несколько других начала XIX в. позволят заглянуть в XVIII век. Ростовским кружевам конца XVIII – нач. XIX вв., истокам их орнаментики и характерным особенностям посвящено настоящее исследование. При этом следует сразу оговориться, что рассматриваться будут только кружева-прошвы. Вопрос о национальных и местных традициях украшения зубчатой формы требует, на наш взгляд, отдельного изучения.

Сохранившихся образцов этого периода крайне мало. В основном – это фотографии. В книге Давыдовой «Русское кружево и русские кружевницы» были опубликованы изображения ростовских образцов конца XVIII – первой четверти XIX вв. Все они на тот момент находились в частных руках. Кроме указания на материал, из которого они изготовлены и имени владельца о них ничего неизвестно.

Образцы из Ростовского собрания не атрибутированы. Но среди них есть несколько, которые мы можем отнести к началу XIX в. Это 4 конца полотенец, привезённых в 1924 г. этнографической экспедицией из села Угодичи Ростовского уезда. Со слов сдатчицы, они были выплетены ещё её прабабушкой.

Наиболее ранний из всех перечисленных образцов, датируемый концом XVIII в., – конец простыни. Он известен лишь по изображению в книге Давыдовой (рис. 1). На момент публикации он находился в собственности заведующей практической школой кружевниц в Петербурге Е.Е. Новосильцевой. Судьба его неизвестна. Как указано в издании, кружева здесь льняные, сцепные.

Конец скомпонован из узкой шёлковой ленты-тесьмы, широкой кружевной прошивки, проставки из ткани и зубчатого кружевного края. Наиболее эффектна кружевная прошивка. Основным мотивом её орнамента является ритмично развивающийся по горизонтали побег, состоящий из парных спиралевидных завитков, расположенных встречно. От основного стебля по обе стороны ответвляются небольшие круглые цветы и характерные петлевидные листья. Побег выведен полотнянкой на фоне тюлевой решётки.

С целью проанализировать данное кружево мы пошли по пути поиска аналогов среди опубликованных образцов в зарубежных и отечественных изданиях. Нужно отметить, что работа с иностранными изданиями очень затруднительна. Все имеющиеся в нашей стране монографии по истории западноевропейского кружевоплетения относятся к дореволюционному фонду. Они объёмны и написаны на иностранных языках. Ни одна из них до сих пор не переведена. Более того, все они рассредоточены по разным городам и библиотекам. Доступны только в читальных залах, что не способствует основательному освоению их содержания. Тем не менее, они были выявлены и просмотрены, с целью обнаружить аналоги. И такие аналоги нашлись. Наиболее близким из зарубежных образцов рассматриваемому, на наш взгляд, оказалось кружево из Венского издания 1901 г. Автор его Мориц Дрегер4. Это кружево датировано XVII-XVIII столетиями (рис. 2). Местом его изготовления, по мнению автора, является либо Северная Италия, либо Нидерланды. В связи с этим вспоминается распространённое в отечественных публикациях предание о том, что Пётр I в 1725 г. вывез из монастырей провинции Брабант Нидерландов кружевниц, которых разместил в Новодевичьем монастыре Москвы, где они обучили кружевоплетению 250 девочек-сирот. Мастерская эта существовала до 1812 г., а затем уже не восстанавливалась5. Очевидно, иностранные кружевницы привезли с собой сколки. Вероятно, какое-то время кружева просто копировались. Но со временем на их основе стали создаваться свои образцы, адаптированные к национальным и местным эстетическим традициям. Выявление этих традиций, сравнение с ними даст, на наш взгляд, представление о принципах, на основе которых проходил этот процесс.

Обратимся к ним. Характерным для орнаментальной организации русского средневекового декора нам представляется принцип отсутствия глубины фона в узоре. В иностранных образцах этого времени глубина пространства, так или иначе, присутствует. Это объясняется давним освоением в западноевропейском изобразительном искусстве прямой перспективы. При сравнении заметно, что при внешней схожести отдельных мотивов, в западном образце ритмический рисунок композиции сложнее и подчинён законам прямой перспективы. Хотя пространство в нём в значительной степени всё же уплощено, тем не менее, ветви побега пересекаются, накладываются одна на другую. Фигурки животных и птиц отдельными частями тела оказываются или перед ветками, или, напротив, за ними. Формы листьев подчинены перспективным сокращениям. Таким образом, создаётся некая глубина. Да и сама основная ветвь свободно развивается по горизонтали.

Развитие русского прикладного искусства допетровского времени шло другим путём. Среди декоративных приёмов наиболее близкого вида искусства – вышивки, шире всего использовались силуэт, контур, рельеф, контраст узора по отношению к фону, чёткий рапорт, идущие от копирования на протяжении веков мотивов восточных и западноевропейских тканей. При вышивании орнамент оказывался на поверхности ткани, вторгался в реальное пространство. Он обладал собственной массой. Однако аналогичные приёмы использовались и в других видах прикладного искусства. При создании декора, состоявшего из нескольких орнаментов, в компановке составляющих элементов также уже были веками наработанные приёмы. Очень важен был контраст фактур. Так, например, рядом со сквозным узором, или рельефом, должна была соседствовать гладь, а переход от одной поверхности к другой должен был осуществляться постепенно.

Для наглядности сравним принципы организации декора потира середины XV в. работы Ивана Фомина (Москва) из Сергиево-Посадского музея (рис. 3) и ростовского конца простыни. Между ними много общего. Ритмический рисунок орнамента скани на потире близок кружевной прошве. Ажур мелких листьев-завитков также перекликается как с тюлевой решёткой фона кружева, так и с ритмикой мелких листочков, облепивших побег в кружеве. Ажур полосы на потире расположен между двух проставок. Постепенный переход к мраморной глади осуществляется с помощью плотных утяжелённых зубцов-кринов. Аналогичный приём мы видим и в рассматриваемом конце простыни. Мотив рапорта из пары встречных завитков пришёл на Русь из Византии и получил широкое распространение. В средневековом искусстве его можно встретить и в скани, и в резьбе, и среди басменных узоров, и в вышивке. Этот мотив оказался очень живучим, пройдя через века, позднее, в конце XVIII – начале XIX вв. этот же лишь слегка изменённый побег использовался волжскими мастерами в корабельной и домовой резьбе.

Отметим, что из отечественного наследия ростовские мастерицы выбрали именно эти образцы, именно эти приёмы, хотя возможны были и другие. Это, на наш взгляд, заставляет задуматься об особенностях местных традиций.

Например, среди опубликованных образцов русского кружева этого же периода мы обнаружили близкую по характеру узора прошву подзора из города Торжок Тверской губернии. Она хранится в Русском музее6. Тверское кружево из цветного шёлка с введением металлической нити. Здесь адаптация шла, на наш взгляд, другим путём. Из отечественного наследия тверской прошве ближе всего полихромные стенные росписи теремов и храмов XVII в. (рис. 4)

Ещё один близкий рассматриваемому кружеву отечественный пример мы имеем в альбоме образцов Давыдовой. Это кружево было выплетено во времена Екатерины II купчихой Золотовой – бывшей крестьянкой нижегородского имения графа Шереметева.

При внешнем сходстве главное отличие его узора в практической нечитаемости основного мотива на фоне плотной решётки и не сомасштабности его ширине прошвы сравнительно с ростовским. Кроме того, в ростовском варианте решётка тюлевая, а в аналоге косая. Нужно отметить, что имение Шереметевых было и близ Ростова. Есть сведения, что простыни с кружевом там бытовали уже в 20-е годы XVIII в. Сходство орнаментов заставляет обратить на этот факт особо пристальное внимание. Возможно, ответ кроется в неопубликованной части архивов Шереметевых. При сравнении становится очевидным, что, вероятнее всего, Золотова пользовалась сколком, изготовленным уже по какому-то отечественному образцу, может быть даже, ростовскому7 (рис. 5). Ему он близок, но от зарубежного – весьма далёк. Ростовский образец, на наш взгляд, отразился позднее и в вышивке по сетке на прошве простыни середины XIX в., место изготовления которой неизвестно (рис. 6). Нужно отметить, что вышивки подобного типа в конце XVIII в. бытовали в Ярославской губернии, их образцы хранятся в ГИМе.

Итак, ростовский образец с иностранным аналогом роднит – изящество контуров узора, решётка, выбор мотивов, близкое соотношение орнамента с фоном. Отличает рапорт орнамента, плоскостность, принципы обрамления. В то же время, на наш взгляд, без ростовского кружева связь нижегородской прошвы с иностранным образцом была бы не очевидна. Можно предположить, что ростовские мастерицы или видели иностранные образцы или учились непосредственно у иностранных плетейщиц. Сколки же для данного кружева делал уже профессиональный русский мастер.

Другой, не менее интересный образец, как и предшествующий, известный только по изображению – это конец полотенца, принадлежавший в XIX в., Великой Княжне Александре Иосифовне – жене Великого Князя Константина Николаевича. Он датирован 1820-1830 гг. О кружеве известно только то, что оно сцепное и выплетено изо льна. Судьба его, как и предыдущего образца, неизвестна. Обращает на себя внимание решётка фона, состоящая из крестов. В истории русского кружевоплетения такая решётка получила название «Ростовской» или решётки «Ростовский крест»8. Название дано за основной элемент, из которого она состоит – ажурный крест. До создания по инициативе Давыдовой в конце XIX в. школ кружевниц, где обучали плетению такой решётки, она имела узко местное распространение и являлась отличительным признаком ростовского сцепного кружева. Насколько оригинальным был этот элемент? Форма креста, использованная в этой решётке, известна очень давно. На Русь, вероятно, она пришла из Византии вместе с разнообразными культовыми предметами. Такой крест можно видеть на заставке из Евангелия X-XI вв. византийского происхождения9. В средневековой Руси он встречается в graffitti10. Многократно, как отдельный элемент, позднее использован в украшении русских рукописных книг11. Из крестов такой или подобной формы складывались целые решётки. Они также многократно были использованы в книжных заставках русских рукописных книг XII-XV вв.12 Трудно проследить историю бытования креста такой формы на Западе, но в гипюрах Фландрии XVII – XVIII вв. он был уже в употреблении13. Решётка из крестов в Европе также была известна. Примером может служить образец кружева из Испании того же периода (рис. 7)14. Здесь узор расположен на фоне решётки из крестов, только сравнительно более плотных.

Аналогичные кресты были использованы в решётке кружевной прошивки простыни первой половины XIX в. из Ярославской губернии, хранящейся в ГИМе (рис. 8)15.

Очевидно, что и композиция испанского кружева, и мотивы его также значительно перекликаются с ростовским образцом. Но, на наш взгляд, ростовский вариант не копия, а скорее русская версия западного аналога. В своё время, драгоценные восточные ткани, из которых пришли подобные мотивы, широко использовались как в Европе, так и на Руси. На русской почве они много копировались в вышивке16. В ней они часто выводились высоким швом золотными и серебряными нитями по настилу или белью с сажением жемчугом (рис. 9)17. Вышивка рельефно выступала и чётко читалась на ярком однотонном фоне. Контрастный узор сам по себе уже воспринимался ажуром. В таком виде он легко мог быть воспроизведён в кружеве. Рельефность ростовского образца заметна даже на фотографии, в отличие от испанского аналога. На испанском кружеве полотнянка, которой выведен узор, плоская, разной ширины и рисунка. В ростовском варианте она более всего напоминает саженье мелким жемчугом по бели. Здесь по центру проходит скань, делающая орнамент подчёркнуто контурным и рельефным. Вероятно, встретившись с подобными западными образцами, мастерицы вновь обратились к отечественному наследию и выполнили свой вариант в национальных традициях (рис. 10). К этому образцу тяготеет целая группа памятников более поздних по времени. Один из них – это подзор, хранящийся в Ростовском музее. Он относится к последней трети XIX в., а два других середины и второй половины XIX в. находятся в ГРМ (рис. 11). Эта группа нуждается в отдельном рассмотрении. Отдельного анализа требует и вопрос об укоренении фона из крестов только в данной местности. Необходимо выявить причины, объясняющие этот факт.

Интересную группу из четырёх концов полотенец, два из которых парные, представляют кружева, привезённые в музей экспедицией 1924 г. Согласно записям, они были выплетены прабабушкой сдатчицы и, следовательно, по времени изготовления также могут относиться к началу XIX в. Однако точных сведений мы не имеем. Сами же образцы очень разные: среди них есть как сцепные, так и парного плетения. Узоры как растительные, так и геометрические, из материалов используется не только лён, но и разноцветная шерсть. Мастерство исполнения также разное. Сцепные кружева выполнены более умело. Перемежевание же в концах полотенец кружевных элементов с тканью, аналогичной материалу собственно полотенца более характерно для 30-х – 50-х годов XIX в. Это можно объяснить тем, что образцы могли быть выплетены в разные периоды жизни мастерицы. Эти – в более поздний. Тем не менее, указанные узоры – единственный пример крестьянского кружевоплетения, так или иначе, примыкающего к рассматриваемому периоду.

Этот комплекс кружев производит странное впечатление: образцы, входящие в него, одновременно демонстрируют и наивность, и искушённость композиций, умение плести кружева в различных техниках, и неумение свободно работать со сколком. Символика мотивов как христианская, так и языческая.

К наиболее ранним из них мы относим кружева конца полотенца Т-707 (рис. 12). При этом прошва – образец парного плетения, а край – сцепной. В целом исполнение плетения грубовато. Наблюдается искажение мотивов орнамента, неровность линий узора. Сетка фона прошвы имеет разную разреженность ячеек. На наш взгляд, это свидетельствует о том, что мастерица ещё только овладевала приёмами плетения.

Рассмотрим прошву отдельно. Она плотная и выплетена из довольно толстых для кружева нитей. Мотивы орнамента здесь растительно-геометрические. Бросается в глаза, что перед нами явно лишь часть орнамента, центр которого смещён вправо. Продолжив узор зеркально, используя возможности компьютера, мы получаем изящную, оригинальную композицию, близкую по характеру подзору из города Галич (Костромской губернии)18, но с преобладанием геометрических мотивовСписок сокращений. В XVIII в. с косой решёткой, как в фоне рассматриваемой прошвы, выплетались знаменитые своей особой прочностью, льняные кружева «Валансьен». Их плели во французской провинции с тем же названием. Однако прежде эта территория относилась к Нидерландам19. Кружева этого типа были очень распространены и очень напоминают рассматриваемые, но они совсем не имели рельефа. В нашем же случае орнамент выведен сканью, которая заметно выделяется на поверхности. Такую выпуклую обводку имели в те времена кружева блонды, выплетавшиеся, напротив, из шёлка (рис. 13)20. Однако те имели исключительно растительный орнамент и тюлевую решётку фона (т.е. с шестиугольными ячейками). Насколько этот приём оригинален? Обводку сканью имели и отдельные аналогичные галицко-костромские кружева, и некоторые тверские образцы этого периода21. Следовательно, фактурность кружева подобного типа – это, скорее, всё-таки проявление национальных традиций, нежели особенность ростовских узоров.

Орнамент прошвы включает растительные элементы. Аналоги им мы также находим в галицко-костромских кружевах, а мотивы ломано-волнистой линии можно встретить и в рязанских, и в галицких22. Нужно отметить, что этот декоративный элемент мы встречаем уже в русской вышивке XVI-XVII вв.23 (рис. 14). В рязанских кружевах мы также встречаем мотив птичьего хвоста с глазком-дырочкой на каждом пёрышке. Однако мотив пёрышка-капельки в сочетании с сетчатым фоном мы видим ещё раз на двух более поздних по времени создания кружевах местной работы (рис. 15). Оба они находятся в Русском музее. Всем этим орнаментам свойственна изысканная простота рисунка и вариация одной темы, указывающие, возможно, на один источник разработки. Вместе с тем, явные параллели с галицкими и рязанскими образцами – это не только демонстрация вкусов эпохи, но и указание на возможные связи. Известно, что Галич, как и Ростов, был богатым купеческим городом. Интересы торговли, наверняка, приводили ростовских купцов в Галич, а тех в Ростов, или они знакомились на ярмарке в Нижнем Новгороде. Возможно, что местные купцы из поездок в качестве подарков привозили для своих жён сколки. Документально известно, что в купеческих домах Ростова кружева плели. Материалы же для плетения могли брать излюбленные в данной местности, поскольку для костромских кружев этого времени более характерны шелка различных цветов.

Парным концам из этого комплекса автором была посвящена отдельная работа. Доклад прозвучал на Болотцевских чтениях в Ярославле 5 марта 2005 г. Автор рассматривает символику этих мотивов как христианскую. На прошве крин в сердцевидном мотиве, как символ креста-древа жизни. Мотив в зубце – как крест-якорь (рис. 16). То, что фон из крестов относится к христианской символике – вне всякого сомнения. Возможно, это концы к полотенцам для убранства икон. Украшение полотенцами образов в России имеет широкое повсеместное распространение.

В то же время архивы Успенского собора Ростова свидетельствуют, что в начале XIX в. к почитаемой чудотворной иконе Владимирской Божьей Матери, находящейся в храме, делались подношения холстом и полотенцами, как украшенными, так и неукрашенными, что видно из цены на них. Эти подношения поступали в продажу, так как их было очень много, и это была существенная статья доходов собора. Особенно в лихолетье войны 1812 г. Так, в одном только ноябре месяце 1813 г. было продано холста и полотенец более чем на 740 руб. (Для сравнения – один аршин холста стоил от 24 до 60 коп. – Е.Б.). При этом, за полотенца было выручено более 300 руб. Покупателями, чаще всего, значатся местные ростовские купцы. Возможно, что ряд полотенец этого времени, поступивших в музей из купеческих домов, относится к ним. Возможно, этими подношениями в ноябре 1813 г. благодарили Божью Матерь за победу в Лейпцигской битве октября 1813 г. Сражение это получило в истории название «Битвы народов». Наполеон потерял тогда 65 тыс. воинов.

Если эти концы с христианской символикой, то мотивы орнамента прошвы четвертого конца полотенца (Т-219) явно языческие. Не все из них поддаются прочтению, но элемент справа от центра может рассматриваться как символ священного огня, покровителя домашнего очага. Для сравнения можно привести резьбу печного коника из книги Рыбакова «Язычество древних славян» (рис. 17).

Символ слева менее распознаваемый. Возможно, этот мотив фаллический, обозначающий плодородие. Вероятно, перед нами конец свадебного полотенца.

Несмотря на то, что фон прошивки достаточно плотный, основной узор хорошо читается благодаря скани, проходящей по середине полотнянки. Тот факт, что крестьянка создаёт композицию и, очевидно, сколок к кружеву, свидетельствует не только о свободном владении техникой, но и о широком распространении кружева в крестьянском быту. Настолько широком, что появилось желание заменить им традиционную вышивку. Введение же скани в полотнянку свидетельствует об укоренившихся традициях в местном кружевоплетении.

Вместе с тем, само бытование кружевоплетения в крестьянской среде Угодич заставляет обратить на это село более пристальное внимание.

Нами уже выделялся из собрания музея комплект серебряных кружев, располагающихся на фелони XVII в. Она происходит из указанного села. Ряд особенностей кружев даёт возможность предположить их изготовление в местной мастерской княгини Марии Луговской. Существование этой мастерской исследователи относят к 1660-м гг.

Естественно, что временной разрыв более чем в столетие и отсутствие памятников за прошедший период не позволяют нам что-либо утверждать, но и о плетении кружев в других ближайших от Ростова сёлах пока ничего неизвестно. Возможно, что Угодичи – это один из древних центров русского кружевоплетения. Хотя, конечно, имеющегося материала недостаточно, чтобы подтвердить это предположение.

Подведём некоторые итоги. Рассмотренные нами два первых образца с одной стороны, имеют явные признаки сходства с западноевропейскими аналогами, а с другой не являются буквальным их повторением. Скорее это переработанные и адаптированные варианты. Изящество узоров говорит о разработке их профессиональным художником, знакомым с отечественными традициями. Как могли попасть в Ростов эти сколки? Здесь можно выдвинуть несколько предположений. В городе могли жить плетеи, обученные в Новодевичьем монастыре Москвы. В Ростов могли переселиться монахини из указанного монастыря после разорения его войском Наполеона. В городе этого периода было много беженцев из Москвы. Однако необходимо учесть, что в Рождественском монастыре Ростова кружева плели уже в 1804-1805 гг.

Что касается крестьянских образцов, то они, на наш взгляд, свидетельствуют не только о широком распространении кружев в крестьянском быту, но и подтверждают давность бытования плетения в здешних местах, поскольку в крестьянскую среду оно могло попасть только из помещичьих светлиц.

Анализ образцов подтвердил также наличие характерной рельефности ростовских кружев и в этом близость их национальным традициям.

  1. Давыдова С.А. Кружевной промысел в Тверской и Ярославской губерниях // Труды по исследованию кустарной промышленности в России. Вып. 10. СПб., 1883. С. 2721-2745; Давыдова С.А. Русское кружево и русские кружевницы. Исследование историческое, техническое и статистическое. СПб., 1892. С. 125-126.
  2. Давыдова С.А. Ук. соч.
  3. Брюханова Е.В. К истории кружевоплетения в Ростове // ИКРЗ 2004. Ростов, 2005. С. 317-333.
  4. Dreger Moriz. Entwick Lungs – Geschichte der Sitze mit bsnderer – Kucksicht fuf die Spitzen – Sammlung der K.K. Osterieihischen Museums fur Kunst U Industrie in Wien V. Miniseriumg fur Cultus und Unterricht Tafelband – 84 Tafeln. Wien, A. Schroll u. Co 1901. VII. С. 60.
  5. Левинсон-Нечаева М.Н. «Золото-серебряное кружево XVII в. // Труды Государственного Исторического музея, вып. XIII. М., 1941. С. 187; Фалеева В.А. Русское плетёное кружево. Л. 1983. С. 38.
  6. Фалеева В.А. Русское плетёное кружево. Л. 1983. С. 94-95; Илл. 70; Russian Bobbin Lace. 117 illustrations, 103 in colour. Leningrad. 1986. (Илл. 22-23)
  7. С.А.Давыдова считала это кружево созданным под влиянием венецианских кружев XVII – XVIII вв., где мотив спирали был распространён. Однако для венецианских кружев не характерен был фон-сетка. Это, на наш взгляд, говорит о более позднем создании образца. Давыдова С.А. Русское кружево... С. 11.
  8. «Курс женских рукоделий» с 1107 рисунками в тексте. Издание редакции журнала «Вестник Моды» издание третье, исправленное и дополненное. СПб. 1902 (Репринтное издание. Курс женских рукоделий. Макраме, филе, шитьё по бархату, шитьё золотом, вышитое кружево, вязанье в тамбур, фриволите, шитьё гладью, вязанье на спицах, штопка и починка белья. М., 1992.) С. Ефимова Л.В., Белогорская Р.М. Русская вышивка и кружево. М., 1982. С. 158.
  9. История русского орнамента X-XVI веков по древним рукописям. М.,1997. Табл. 3.
  10. Шляпкин И.А. Древнерусские кресты. Изыскание проф. И.А. Шляпкина. I. Кресты Новгородские до XV века, неподвижные и нецерковной службы с 24 таблицами рисунков. СПб., 1906. Табл. II, № 27.
  11. История русского орнамента X-XVI веков по древним рукописям. М.,1997. Табл. 3.
  12. Образцы письма и украшений из псалтыри с возследованием по рукописи XV века, хранящейся в библиотеке Троицкой Сергиевой Лавры под № 308 (481). СПб., б.г.и. С. 196, илл. 200.
  13. Verhaegen P. La dentelle Belge. Bruxelles, of –fice de Publieite. 1912.
  14. Lewis May. Florence. Hispanic Lace and Lace making. New – York. 1939.
  15. С. Ефимова Л.В., Белогорская Р.М. Русская вышивка и кружево. М., 1982. Илл. 154.
  16. Там же. Илл. 17.
  17. Многочисленные примеры приведены в кн. Мамушина Т. (авт.-сост.) Шитьё древней Руси в собрании Загорского музея. Научный редактор и автор введения доктор исторических наук Т. Николаева. М. 1983.
  18. С. Ефимова Л.В., Белогорская Р.М. Ук. соч. Илл. 146
  19. Бирюкова Н.Ю. Западноевропейское кружево XVI-XIX веков. Л. 1959. С. 8, 12.
  20. Фалеева В.А. Ук. соч. С. 190. Илл. 175.
  21. Там же. Л. 1983. С. 94-95; Илл. 41;76.
  22. Там же. Илл. 41,102, 103, 104; Ефимова Л.В., Белогорская Р.М. Ук. Соч. Илл. 139.
  23. Манушина Т. (авт.-сост.) Шитьё древней ... Илл. 89, 71, 73.

Спасо-Преображенский Валаамский монастырь – известнейшая монашеская обитель Русской Православной Церкви. Северным Афоном именовали ее. Обитель основана на острове Валаам – самом большом в соименном архипелаге в северо-западной части Ладожского озера1.

Согласно ранним житийным повестям, иноческая жизнь зародилась здесь в IX–X вв. Долгие столетия на Валаамских скалах существовало монашеское братство. За свою многовековую историю монастырь неоднократно переживал и разорения, и возрождения. Новая история монастыря началась в XVIII столетии, когда эти земли были окончательно утверждены за Российской Империей в результате побед Петра I в Северной войне2.

Наиболее интенсивное строительство в Валаамской обители развернулось в XIX в., тогда, в основном, и сложился нынешний архитектурный облик монастыря. Во второй половине столетия был возведен большой монастырский собор с многоярусной колокольней над его западным входом3. На двух ярусах колокольни располагались колокола, составляющие праздничный многоголосый хор-звон. В нижнем ярусе звон возглавлял тысячепудовый колокол, отлитый в 1873 г. в честь Святого Апостола Андрея Первозванного, пребывание которого на Валаамском архипелаге, согласно монастрыскому преданию, положило начало духовному просвещению этих мест. Предположительно, колокол был отлит на Петербургском заводе мастером Стуколкиным, что подтверждается подобным же изготовлением на заводе на Малой Охте валдайским мастером Иваном Макаровичем Стуколкиным колоколов для четырех колоколен кафедрального Исаакиевского собора северной столицы.

После отливки Валаамский благовестник был очищен от пригара и тщательно расчеканен. Изящество и чистоту внешнего вида колокола отличали все, кто поднимался на колокольню и осматривал его. На главе и полях колокола были отлиты рельефные изображения Святой Троицы, Преображения Господня, Успения Пресвятой Богородицы, святителя Николая, Святого Апостола Андрея Первозванного и преподобных Сергия и Германа Валаамских чудотворцев. Выше изображений размещались рельефные изображения Сил Небесных. По валу колокола шла надпись: «Велий Господь и хвален зело во граде Бога нашего на горе Святей Его»4.

По завершении в 1892 г. строительства новой монастырской колокольни, колокол был успешно поднят и утвержден на нижнем ярусе звона. В литературе, посвященной обители, мы находим множество восторженных откликов о звучании большого благовестника, среди прочего отмечалось, что звон Валаамских колоколов слышали окрест за сорок верст.

После октябрьского переворота монастырь оказался на территории Финляндии, монастырская жизнь теплилась в кельях, а большой колокол обители стал самым тяжелым колоколом Финляндии, что в этом вопросе уравняло маленькую страну с огромной тогда Британской империей.

Во время финской кампании, как говорят, в ночь с 4 на 5 февраля 1940 г., Красная армия производила бомбардировку монастыря с воздуха. Тогда, по предположению, был поврежден колокол. Но, судя по характеру разрушения колокола, нам представляется, что колокол разбили артиллеристы, предполагая наличие на ярусах колокольни наблюдательных пунктов и пулеметных гнезд5.

Празднование тысячелетия крещения Руси стало, во многом, временем перемен в обычном течении дел в Советском Союзе. В 1988 г. в нашей стране впервые после длительного перерыва начинается серийная отливка церковных колоколов. Годом позже сохранившиеся и руинированные здания Валаама постепенно обретают свое изначальное наполнение – в них возрождается монашеская жизнь. Знаменательно, что в год 2005, то есть по прошествии пятнадцати лет после возрождения обители был поставлен вопрос о восстановлении большого благовестника величественной монастырской колокольни.

Вся тяжесть по организации работ, от поиска средств и выбора завода-изготовителя до утверждения художественного оформления и прочих тонкостей, легла на плечи сотрудников Фонда Святого Апостола Андрея Первозванного. Решение, казалось бы, простого вопроса, который упирается в два основные критерия – это стоимость проекта и сроки изготовления, выявило непреодолимые разногласия среди нескольких экспертов, привлеченных, как от самой обители, так и от Фонда Андрея Первозванного. Различные современные колокололитейные производства предлагали свои пути для решения основного вопроса о голосе главного колокола обители. С одной стороны, предлагался метод копирования большого колокола подмосковного Николо-Угрешского монастыря, отлитого в Петербурге по чертежам зиловских акустиков. С другой стороны, представители воронежского предприятия «Вера» предложили свои наработки по звучанию колокола. Итог спорам был подведен на московском подворье Валаама, где на рассмотрение экспертов были представлены записи звучания колоколов-соискателей, и ни один из них не сравнился в звуковом плане с большим колоколом Собора Святого Александра Невского в Таллине, который подобен весу большого Валаамского благовестника. Тогда представители Общества Церковных звонарей ознакомили присутствующих со своими достижениями в области методологии организации звучания современных колоколов, которые, в сущности, сводились к точному инструментальному измерению профиля стенок колокола-аналога и повторении его с необходимыми изменениями на современном предприятии. Наш подход был одобрен всеми присутствующими экспертами и представителями обители, включая игумена монастыря, епископа Троицкого Панкратия.

По заданию обители и Фонда, нами был разработан и проект внешнего художественного оформления колокола, точно выдержанный в стиле оформления больших колоколов, относящемся к 80-90-м годам XIX в. Колокол был декорирован в стиле колоколов завода Оловянишниковых в Ярославле. На нем, так же, как и на утраченном Валаамском благовестнике, по главе расположены изображения Сил небесных, выполненных, в отличие от колоколов XIX в., в плоском рельефе, как впрочем, и все остальное убранство колокола. Как известно, большая высота рельефа отрицательно влияет на звучание колоколов, что прекрасно подтверждает великолепное звучание колоколов Ростовской соборной звонницы, почти лишенных рельефных украшений на звучащей поверхности полей и вала колоколов.

В конце июля 2005 г. в Воронеже на колокололитейном предприятии «Вера» завершились работы по отливке Валаамского Благовестника. Его вес, согласно расчетам литейщиков, составил 14 тонн или 854 пуда. Мастера точно рассчитали его профиль. Колокол звучит в заданную ноту «до», имеет широкий диапазон звучания: основной тон – «до», первый обертон отстоит от него на большую терцию, второй – на квинту, унтертон – на октаву вниз.

По монастырской традиции, большому монастырскому колоколу было присвоено имя Андрей Первозванный. 19 августа 2005 г., в день Преображения Господня, в престольный праздник Валаамской обители, его торжественно освятил Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. На главной монастырской колокольне новый благовестник был утвержден 2 ноября 2005 г.6

  1. Православныя русския обители. СПб., 1910. С. 102-112.
  2. Подробнее об истории Спасо-Преображенского Валаамского монастыря см.: Слово о Валаамском монастыре. СПб., 1864; Валаамский монастырь и его подвижники. СПб., 1901; Спиридонов А.М., Яровой О.А. Валаам: От апостола Андрея до игумена Иннокентия. М., 1991; Паялин Н.П. Материалы для составления истории Валаамского монастыря. Вып. 1. О розысках древностей честной обители. Выборг, 1916.
  3. Об архитектурных памятниках и святынях монастыря см.: Кондратьев И.Н. Святыни Валаамского монастыря. М., 1896; Валаамский монастырь и его святыни, СПб, 1990.
  4. Лавров О. Андреевский колокол 1873 года // Колокольный мир. Информационный бюллетень Музея колоколов.
  5. Материалы об истории большого колокола Валаамского монастыря сам. на сайте www.bellstream.ru
  6. О новом большом валаамском благовестнике см. следующие материалы: В Воронеже воссоздан главный колокол Валаамского монастыря – www.pravoslavie.ru; На звоннице Спасо-Преображенского собора на Валааме установлен один из самых больших колоколов – www.valaam.ru; Патриарх Алексий II освятил колокол для собора Валаамского монастыря – www.rian.ru; Большой колокол звонницы Валаамского монастыря – www.portal-credo.ru; Колокола Валаамского Спасо-Преображенского монастыря - www.bellstream.ru.

АБМО    Архив Борисоглебского муниципального округа
ВЯЗ    Вестник Ярославского земства
ГАИО    Государственный архив Ивановской области
ГАЯО    Государственный архив Ярославской области
ГИМ    Государственный Исторический музей
ГМЗРК    Государственный музей-заповедник «Ростовский кремль»
ГРМ    Государственный Русский музей
ГТГ    Государственная Третьяковская галерея, Москва
ЖРУЗС    Журнал Ростовского уездного земского собрания
ЖПГД    Журнальныя постановления Ростовской городской думы Ярославской губернии
ЗГИХМ    Загорский Государственный историко-художественный музей
ИКРЗ    История и культура Ростовской земли
КМРИ    Киевский музей русского искусства
КНОИМК    Костромское научное общество по изучению местного края
Комиссия    Комиссия по административно-хозяйственному управлению Ростовским кремлем
КХМ    Красноярский художественный музей
МПД    Московский печатный Двор
НПБ    Национальная публичная библиотека
НПК    Новгородские писцовые книги
ОР ГИМ    Отдел рукописей ГИМ
ОР ГРМ    Отдел рукописей ГРМ
ОР ГТГ    Отдел рукописей ГТГ
ОРКРИ    Отдел редкой книги и рукописных источников
ОРРНБ    Отдел рукописей Российской национальной библиотеки
ПЗИХМ    Переславль-Залесский историко-художественный музей-заповедник
ПСЗРИ    Полное собрание законов Российской империи
ПСРЛ    Полное Собрание Русских Летописей
РбФ ГАЯО    Рыбинский филиал ГАЯО
РФ ГАЯО    Ростовский филиал Государственного архива Ярославской области
РГАДА    Российский государственный архив древних актов
РГИА    Российский государственный исторический архив
РГБ    Российская государственная библиотека
РИБ    Русская историческая библиотека
РМЦД    Ростовский Музей церковных древностей
РНБ    Российская национальная библиотека
РНОИМК    Ростовское научное общество по изучению местного края
РФ ГАЯО    Ростовский филиал Государственного архива Ярославской области
СРМ    Сообщения Ростовского музея
СЭ    Советская этнография
ТСЛ    Троице-Сергиева Лавра
УПФШ    Учебно-показательная школа финифти
УФ ГАЯО    Угличский филиал ГАЯО
ФРФ    Фабрика «Ростовская финифть»
ЦАК МДА    Церковно-археологический кабинет Московской Духовной Академии
ЭО    Этнографическое обозрение
ЭС    Этнографический сборник
ЯАД    Ярославский архиерейский дом
ЯГВ    Ярославские губернские ведомости
ЯЕВ    Ярославские Епархиальные Ведомости
ЯИАМЗ    Ярославский историко-архитектурный музей-заповедник
ЯМЗ    Ярославский музей-заповедник





Сложности с получением «Пушкинской карты» или приобретением билетов? Знаете, как улучшить работу учреждений культуры? Напишите — решим!