Скажи мне, кто твой друг…

Александр Андреевич Титов (1878-1961) обязательно вошел бы в историю Ростова – благодаря происхождению. Но, сын его выдающегося гражданина Андрея Александровича Титова, он занимает в ней свое собственное место – неординарностью личности, судьбы и поля деятельности¹. До 1918 г. в Титов-младший был известен и уважаем в Ростове. Он являлся гласным Городской думы, старостой кремлевских церквей (с 1911), Товарищем председателя Комитета Ростовского музея церковных древностей (с 1916), попечителем Димитриевского духовного училища. За свой труд попечителя Алевайцинской церковно-приходской школы Александр Титов был удостоен права ношения на груди серебряной медали на двойной Владимирской и Александровской ленте (1909)². Но политическая деятельность Ал.А. Титова – его участие в создании Трудовой Народно-социалистической партии (ТНСП), Временном правительстве, организации Ярославского белогвардейского мятежа, а также эмиграция, в послереволюционный период привели к замалчиванию и забвению его имени в родном городе на протяжении почти 75-ти лет.

Первая из известных нам постсоветских публикаций об Ал.А. Титове появилась на страницах музейной газеты «Ростовский гражданин» в 1992 г. Это было краткое сообщение Л.Ю. Мельник «Сын Титова»³. В 1994 г. имя Александра Андреевича упоминалось в посвященном Титову-отцу исследовании Н. Нечаева «О родословной»⁴. В том же году журнал «Родина» поместил большую статью, в которой деятельности Титова-сына отводилось заслуженное место⁵. И в этих публикациях прозвучало почти все, что нам к тому времени было о нем известно.

С тех пор круг сведений, касающихся семьи Титовых, значительно расширился. В 1996-2004 гг. в Ростовский музей поступил целый комплекс новых уникальных материалов, напрямую касающихся Ал. А. Титова. Часть из них была передана его родными⁶ и потомками друзей. Ряд документов был выявлен и атрибутирован в рукописном собрании музея⁷. Ценность этих документов неравнозначна. Но, взятые вместе, они представляют большой интерес, позволяя говорить о Титове-младшем не только как о крупном общественном деятеле российской эмиграции, ученом-микробиологе, но и высококультурном, образованном человеке, с ранней молодости обращавшемся в театрально-художественных кругах дореволюционной России. На основании этих поступлений можно судить о качествах и чертах характера Александра Андреевича, обозначить круг его знакомых, друзей и определить их роль в становлении его личности.

Александр обладал блестящими способностями и получил прекрасное образование. Он обучался в университетах Московском, откуда был исключен за участие в студенческих беспорядках в 1899 г., Берлинском, Лейпцигском, который окончил в 1904 г., получив ученую степень доктора философии. Но прежде была московская Петропавловская немецкая гимназия, куда он был определен отцом и поступил благодаря хорошей домашней подготовке.

Ранний Московский период (1889-1899) в становлении мировоззрения, интересов, жизненных приоритетов Александра очень важен. Именно тогда было заложено и получило развитие все то, что сформировало его незаурядную личность: не только само время, с его общественными переменами, могучим потенциалом науки, литературы, составившими определенную эпоху, но и среда, в которую Александр входил, люди, которые его тогда окружали.

И в первую очередь это семья Поповых, о которой А.Титов хранил благодарные воспоминания всю свою жизнь. Об этом свидетельствуют страницы его воспоминаний, написанных во Франции в 1952 г.⁸ и хранящихся ныне в Ростовском музее.

«Мне было приблизительно 12 1/2 лет, когда отец в первый раз взял меня к Поповым. Я порядочно робел, когда мы вошли в их квартиру и меня окружили все мальчики.

Старшие подсмеивались, какой я светлый блондин, задавали разные вопросы, чтоб поднять меня на смех, но я твердо выдержал испытания, а потом Володя увел меня наверх в комнату мальчиков, и мы вступили с ним в серьезный разговор. <…> В этот период я очень увлекался дружбой с Володей Поповым, часто проводил у них свободное время»⁹.

<…>«Семейство Поповых было типичным для той части купеческой Москвы, которая, выйдя из периода первоначального накопления капитала, стремилась приобщиться к западной культуре. Из этого слоя вышли крупные московские благотворители, как Солодовников, Бахрушины, Алексеев, Морозовы и многие другие.

Обычно происходило так: родоначальник выходил совсем снизу, из мастеров, приказчиков, разночинцев, обычно научившийся грамоте благодаря счастливому случаю или непреодолимой жажды к ученью.

Одним из них был Максим Ефимович Попов, который приобрел маленькую суконную фабричку в Коломенском уезде Моск.[овской] Губ.[ернии], которую постепенно расширил и стал вырабатывать прекрасное сукно. Жил он бесконечно долго и под старость, наживя капитал на фабрике и торговле сукном, сделался членом учетного комитета Моск.[овского] Купеческого Банка, самого крупного Московского банка, и тогда стал заниматься «учетом».

Когда являлся клиент в Банк и обращался к его содействию, то Попов предлагал ему принести векселя к нему в контору и отбирал наиболее надежные, которые учитывал лично, а остальные клиент представлял в банк и при его содействии получал кредит. Таким образом приумножались капиталы без особого риска, и не было никакого незаконного действия.

У Максима Ефимовича было два сына – старший Александр Максимович, который был приятелем моего отца»¹⁰.

Отметим, что А.А. Титова-старшего с А.М. Поповым связывали не только дружеские, но и деловые отношения. Торгуя мануфактурой (в т.ч. и сукном), он закупал у Поповых товар оптом и реализовывал его через сеть своих магазинов в розницу. Как и многие из друзей Андрея Александровича, Александр Максимович жертвовал средства на реставрацию Ростовского кремля и оснащение музея, в том числе на «снабжение храма Григория Богослова разными украшениями» и золотую парчу, которой была обита мебель, помещенная в Княжьих теремах¹¹. А.М. Попов был членом-сотрудником Ростовского музея¹², который посетил 28 октября 1884 г., когда состоялось торжество по поводу открытия отреставрированных Княжьих теремов и освящения церкви Григория Богослова¹³.

<...>«А.М. заведовал суконным магазином в Москве, в самом начале Тверской. Там М.Е. Попову принадлежал большой дом, в котором помещалась «Лоскутная» Гостиница, известная всей Москве, которой тоже заведовал Александр Максимович.

У Александра Максимовича, который был женат на Ольге Тимофеевне Жегиной, было 8 детей, из коих ни один не был похож на другого. Жили они в Варсанофьевском переулке на Рождественке – в самом центре Москвы близ Кузнецкого Моста, где снимали два этажа, соединенных внутренней лестницей. Наверху помещались 6 младших детей с гувернанткой и нянькой, внизу были прекрасно отделанные и меблированные приемные комнаты, и помещались родители и два старших сына.

Ольга Тимофеевна, шатенка, небольшого роста, была интересной дамой, прекрасно одевалась, лето часто проводила заграницей и вращалась в лучшем купеческом обществе Москвы. Сыновья все получили хорошее образование.

Старший Николай увлекся искусством, участвовал в создании Художественного театра Алексеева-Станиславского, когда он еще был любительским и помещался в Охотничьем Клубе. – Это было в […] году. Женился рано, на дочери помещика Лавровой, потом был женат на артистке Ведринской. Сделался режиссером в П[етербур]ге, а потом при Советах – режиссером Малого театра и оставался им еще в 1950 году.

Второй – Сергей, кончил юридич.[еский] факультет и еще студентом женился на Л.Ф. Бостанжогло, очень эффектной гречанке из купеческого рода. Он был полный, бонвиван, и после смерти отца занял его место в Суконной Торговле и в Лоскутной Гостинице.

Третий сын Александр – по окончании гимназии поступил в Петровскую академию и сделался ученым агрономом..

Четвертый – Владимир, мой ровесник, был брюнет с очень красивыми глазами, и учился тогда в 1-м реальном училище. Я должен сказать, что ему я обязан более, чем кому-либо во всем направлении своего развития, и в свои отроческие годы находился под его влиянием и был его верным другом до самого отъезда заграницу. Он женился на моей младшей сестре Але, будучи студентом рижского политехникума и переехал в Берлин для продолжения образования, где я у него жил полгода первый семестр 1900 г., когда я учился в Берлине.

Благодаря тому, что он все время находился в обществе старших (у его братьев и сестры все время бывали друзья их возраста) – он, как очень способный и восприимчивый мальчик, многое понял, а некоторые вещи просто передавал со слов старших. Особенное влияние на него имел старший брат – Николай, интересовавшийся и общей культурой, и искусством, который, не кончив гимназии, был вольнослушателем университета.

Он (в противоположность Сергею) был высокой морали, увлекался художественной литературой и либеральными идеями того времени, осуждал социальную несправедливость, а также тот легкомысленный и развратный образ жизни, который вело большинство молодежи их круга. Володя, который его обожал, жадно впитывал в себя его слова и суждения»¹⁴.

Отметим, что имена Николая, Александра, Владимира, Сергея и Павла Поповых встречаются и почти на каждой странице записной книжки Александра¹⁵, так же хранящейся в Ростовском музее. Он вел ее с 17 августа по 21 декабря 1895 г. Тогда ему было 17 лет, он учился в Петропавловской немецкой гимназии; жил на квартире у Жегиных, которые приходились Поповым близкими родственниками. Ежедневные записи Александра, несмотря на свою краткость, очерчивают круг его интересов и занятий, рисуя привлекательный образ целеустремленного, разностороннего, образованного, энергичного юноши-интеллектуала. И это – человек с характером. Чувствуется – трудолюбив, усидчив, добр, дисциплинирован, дружески настроен к сверстникам, однако – тверд и самостоятелен, с развитым чувством собственного достоинства. Обижать себя и, тем более, третировать – не позволено никому.

Текст Записной книжки Александра и комментарии к ней, сведения для которых были нами почерпнуты из его «Воспоминаний», был опубликован в сборнике Ростовского музея¹⁶ и в дальнейшем размещен на сайте музея в Интернете.

Прошло совсем немного времени, и вот 7 июня 2004 г. мне позвонили из Москвы. Это была Мария Александровна Коваленко, урожденная Попова, правнучка одного из друзей Титова – Александра Александровича Попова. Она составляла свою родословную, и, желая получить недостающие сведения, сделала запрос в Интернет на «Жегину», девичью фамилию своей пра-прабабушки Ольги Тимофеевны. Компьютер предложил ей познакомиться с моей публикацией. Кстати, это был единственный источник, где встречалась искомая фамилия. М.А. была потрясена: в прочитанной ею записной книжке Александра Титова она нашла не только имена своих родных, но и узнала, когда именно и что конкретно они делали в 1895 году. Особенно ее поразила запись от 6 ноября, где речь шла о ее прадеде: «Вчера Саша Попов пошел к Гартунгам на Кузнецкий мост в Пашином гимназическом пальто и фуражке. Билет его записали. Может кончиться плохо, он повесил нос на квинту»¹⁷.

Чтобы узнать более подробно о владельце записной книжки, М.А. Коваленко выразила желание познакомиться с автором заинтересовавшей ее публикации. Наша встреча состоялась 11 июня. Документы и материалы, которые Мария Александровна привезла и подарила музею, дают совершенно потрясающие сведения о друзьях Александра Титова и их дальнейших судьбах¹⁸.

Николай Александрович Попов (1871-1949) стал известным режиссером и драматургом. Он работал в театре им. В.Ф. Комиссаржевской, Малом театре, в 1919-1921 гг. – Большом театре.

Сергей Александрович Попов (1872-1942) служил в Московском художественном театре, и затем, со дня основания, в театре им. К.С. Станиславского.

Владимир Александрович Попов (1878-1920), лучший друг Александра Титова и муж его сестры, человек высокообразованный, обаятельный, знавший в совершенстве европейские языки, в 1902 г. записался добровольцем в русский отряд, который принимал участие в подавлении «восстания боксеров» в Китае. Был назначен адъютантом генерала, руководившего этим отрядом. Погиб при невыясненных обстоятельствах в 1920 г.¹⁹

Александр Александрович Попов (1876-1937) работал агрономом.

Их сестра Вера Александровна Попова (1882-1974) училась в Строгановском училище, стала скульптором; совершенствовалась в Париже. После октябрьского переворота она работала над проектом памятника архитектору М.Ф. Казакову. Одно время сотрудничала с А.С. Голубкиной, В.А. Мухиной, А.А. Экстер. В 1922 г. В.А. Попова эмигрировала во Францию, где и закончила свои дни²⁰.

Александр и Владимир Поповы посещали Ростов и музей в 1894 г.²¹, Вера – в 1899 г.²²

В 1911, 1916, 1918 гг.²³ здесь побывала их двоюродная сестра – «амазонка русского авангарда» – Любовь Сергеевна Попова (1899-1924)²⁴. Она была супругой исследователя древнерусского искусства Бориса Николаевича фон Эдинга (1889 – 1919), родившегося в Ростове. Их свадьба состояла здесь в 1918 г.²⁵ Есть мнение, что в нач. 1920-х гг. Л.С. содействовала передаче в Ростовский музей большой коллекции произведений авангардной живописи, в которую вошли и два ее произведения²⁶.

Ее брат философ и литературовед Павел Сергеевич Попов (1892-1964), женатый на внучке Л.Н. Толстого Анне Ильиничне, был близким другом М. А. Булгакова²⁷.

Правда, в своей записной книжке Александр их не упоминает – разница в возрасте чересчур велика. Но предположение о том, что они могли общаться в более поздний период (1905-1918), не кажется лишенным основания.

На страницах записной книжки А.А. Титова встречается имя сестры О.Т. Поповой – Натальи Тимофеевны Шехтель. Она была замужем за известным архитектором Федором Осиповичем Шехтелем (1859-1926). По его проектам в Москве были построены Ярославский вокзал, особняки Морозовых, Рябушинских, дом Купеческого общества, отделано здание Московского Художественного академического театра²⁸.

Их сын, художник Лев Федорович Жегин – исследователь древнерусской живописи²⁹.

Таков был круг общения Александра Титова в ранней юности. Можно предположить, что эти дружеские связи сохранялись вплоть до его эмиграции в 1919 г. Таким образом, мы можем с полным основанием говорить о достаточно широких знакомствах Ал. А. Титова в художественно-артистических кругах дореволюционной Москвы. Возможно, это способствовало посещению Ростова и его музея известными художниками, артистами, писателями в 1906-1917 гг.³⁰

…А началось все в 1889 г., когда отец первый раз привел Александра к Поповым.

Андрей Александрович Титов всегда знал, что делает.

1. РФ ГАЯО. Ф. 51. Д. 712., 713.; Крестьянинова Е.И. Воспоминания Александра Андреевича Титова // Титовы: Ростов-Париж-Москва. Живые голоса. Ростов, 2002. С. 58-60.
2. ГМЗРК. Ф. 291. Оп. 3. Д. 6. Л. 1.
3. Мельник Л.Ю. Сын Титова // газета «Ростовский гражданин». 1992 г. № 31.
4. Нечаев Н. О родословной // газ. «Ростовский гражданин». 1994. № 46.
5. Протасов М, Протасова О. Народные социалисты // журнал «Родина», 1994. № 10. С. 52-56.
6. В 1996 г. племянницей Ал. Ан. Титова – В.Н. Соловьевой через автора этой статьи были переданы семейные фотографии и сообщены биографические сведения членов семьи Титовых. Крестьянинова Е.И. Письма В.Н. Соловьевой // Титовы: Ростов-Париж-Москва. Живые голоса. Ростов, 2002. С. 98-135.; в 2001 г. в музей дочерью Ал. Андр. Титова – В.А. Пеллиссье-Танон были переданы на хранение его мемуары.
7. ГМЗРК. Ф. 291.
8. ГМЗРК. КП-38900/1-63.
9. Указ. соч. Л. 49.
10. Там же. Л. 50.
11. Материалы по РМЦД. Ярославль, 1885. С. 8., 12.
12. Бычков Ф.А. Путеводитель по Ростовскому музею церковных древностей. Яр., 1886. С. 7.
13. ГМЗРК. Р-866. Л. 12 об.
14. ГМЗРК. КП-38900/1-63. Л. 50, 51.
15. ГМЗРК. Ф. 291. Оп. 3. Д. 1.
16. Крестьянинова Е.И. Записная книжка Александра Титова (1895 год) // СРМ. Вып. XIV. Ростов, 1993. С. 24-46.
17. Крестьянинова Е.И. Записная книжка… С. 35. (запись от 6 ноября).
18. В.А. Попова. Поповская хроника (страницы воспоминаний В.А. Поповой) // журнал «Человек». Москва, 1998. № 1. С. 137-153. Здесь и далее автор выражает глубокую благодарность М.А. Коваленко за предоставленные сведения и материалы.
19. Данные сведения взяты из мемуаров А.В. Поповой-Муромцевой, прабабушки М.А. Коваленко. Хранятся в ее семейном архиве.
20. Попова В.А. Поповская хроника…
21. ГМЗРК. Р-866. Л. 108.
22. ГМЗРК. Р-866. Л. 135 об.
23. ГМЗРК. Р-868. Л. 154 об.; Р-869. Л. 312., 316.
24. Младший брат их отца; по словам Ал. Титова, «Сергей Максимович управлял суконной фабрикой, он получил уже хорошее образование, которое пополнял чтением и интересовался музыкой». ГМЗРК. КП-38900/1-63. Л. 50.
25. Сарабьянов Д.В. Любовь Попова. Москва, 1994. С. 5-7, 64.
26. Алитова Р.Ф. Произведения художников «левых» направлений в собрании Ростовского музея // ИКРЗ. 1997. Ростов, 1998. С. 205.
27. Указ. соч. Поповой В.А.
28. БСЭ. М., 1957. Т. 48. С. 29.
29. Жегин Л.Ф. Язык живописного произведения. М., 1970.
30. ГМЗРК. Р-868., Р-869.

Открытие мной истории моего русского происхождения произошло недавно. До пятнадцати лет о существовании у меня таких интересных прародителей мне было совершено неизвестно. Естественно, в моей семье речь шла о «русских корнях», об эмиграции, бабушке из России во время революции, а я гордилась, что у меня четверть русской крови. Но только шесть лет назад, когда моя бабушка Валентина Александровна Пеллиссье-Танон, урожденная Титова, рассказала о своей удивительной встрече с бывшей секретаршей своего отца, и сама начала узнавать о русском прошлом своей семьи, только тогда я поняла, что интерес к этим русским корням может иметь влияние на мое будущее.

Я была просто в восторге, когда бабушка вернулась из Ростова, в 1999 г., и нам сказала с большим энтузиазмом, что она сделала захватывающие открытия относительно ее отца и дедушки. Она долго описывала, как тепло была принята в Ростове. Позднее она беседовала со мной об этом, говоря, что люди, с которыми она встретилась там, были бы рады принять и меня. И она меня уговорила ехать в Россию, где я никогда не была, и встретиться с ними.

Скажу откровенно: в то время я уже давно интересовалась русской историей и культурой. Я начала изучать русский язык в школе, когда мне было двенадцать лет. В сентябре 2000 г. я первый раз посетила Россию. Мое первое пребывание здесь было действительно великолепно. Мне показали место, где родилась моя бабушка, достопримечательности Ростова, Ярославля и Москвы, и я узнала много интересных сведений про жизнь моего пра-пра-деда Андрея Александровича Титова. Мне рассказывали, например, о его вкладе в процветание Ростова. После того, как я вернулась из России, моя бабушка рассказала о своих детских воспоминаниях, я удивлялась, слушая о том, что она все еще помнит о баранах, с которыми она путешествовала на судне, которое ее привезло далеко от родной страны. Ей было тогда три года. Она дальше вспоминала о своем сложном приспособлении к Франции, особенно к школе, где другие девочки одевались по-другому…

После того, для получения степени бакалавра, я жила у нее в Париже в течение года. Тот год нам позволил хорошо понимать друг друга. А я осознала, как значительно для нее русское прошлое ее семьи. Она, например, всегда оставалась православной и много читала на русском языке, чтобы поддерживать свой уровень знания родного языка. В настоящее время пишет свои воспоминания, отражающие важность русского воспитания в ее жизни.

В нашей семье существует традиция: каждый год, около восьмого августа, мы все собираемся к бабушке на ее дачу. Ее дача расположена близ городка Борм-ле-Мимоза, на берегу Средиземного моря. У нее там красивый большой дом, купленный очень давно. В этом году бабушке исполнилось девяносто лет.

К ней на день рождения приехали тридцать ее потомков. Это ее дети, внуки, правнуки, пра-правнуки.

А вообще у бабушки было трое детей: две дочери и один сын. Сына зовут Кристиан (1947). Это мой отец. По специальности он инженер и долгое время он работал в одной из французских авиационных фирм, в Париже и Тулузе. Участвовал в разработке проекта французской космической ракеты. Но его интересы лежали в иной плоскости. Его всегда привлекала духовность. Четыре года назад он резко поменял свою жизнь. Ушел из конструкторского бюро, и начал изучать теологию. Год назад он принял сан пастора. Он увлекается древнерусским искусством, хорошо знает иконопись, и в марте собирается приехать в Москву на Пасху. В нашей семье четверо детей; старший, Самуэл (1980). Ученый агроном, и работает в международной гуманитарной организации. Сейчас он в Нигерии. Второй сын, Жером (1986), изучает математику и физику в Лозаннском университете. Младший сын, Маттио (1993), еще школьник. Несколько слов о себе (1983): в настоящее время я – студентка института политических наук в городе Бордо, и сейчас продолжаю свое образование в Московском университете Дружбы народов, по обмену.

Среднюю дочь моей бабушки звали Флоранс. К сожалению, она уже умерла. У нее пятеро детей, три дочери и два сына. Жизнь их сложилась благополучно. Имя старшей дочери моей бабушки Марианна. Она живет на юге Франции, работает в библиотеке. У нее трое детей. Сын работает в киностудии. Дочери замужем.

Кроме бабушки и меня, Марианна единственная из всей семьи владеет русским языком. Хорошо знает русскую классическую литературу, знакома с русским киноискусством.

Моя бабушка сумела привить всем своим детям стремление к образованию. Все они нашли себя в жизни. Я надеюсь, что тоже смогу правильно определить свой жизненный путь. И русский язык мне в этом поможет.

Повсеместно в музеях России, особенно провинциальных, сведения об основателях, как правило, ограничивались именами местных краеведов и некоторыми меценатами.

Между тем, заслуживают исследования материалы, письменные источники, свидетельствующие о сотрудничестве членов комитета музеев, в данном случае Ростовского музея церковных древностей, с руководством МАО, в частности с П.С. Уваровой. Было бы справедливо с должным вниманием изучить их совместную работу как в деле организации музея, так и его развития.

Всплеск интереса Российской общественности к своей истории в XIX в. было явлением не случайным. Этот период характерен поворотом внимания верхних слоев общества к истории своего Отечества – после трагедии Крымской войны. Империи потребовалось самоутверждение. Воспитанники этих времен, служившие на ниве науки и просвещения в различных областях и уровнях, смогли возбудить интерес к изучению русских древностей, донести его до всех провинциальных уголков Российской империи.

Московское Археологическое общество, основанное в 1864 г. Алексеем Сергеевичем Уваровым, его научная и колоссальная просветительская деятельность по изучению русских древностей, охране и реставрации памятников, до настоящего времени не оценены по заслугам.

Для организаторов музеев МАО было обществом ученых, где всегда можно было получить квалифицированный совет, практическую помощь. На первом заседании общества 17 февраля 1864 г. А.С. Уваров провозгласил тезис о принципиально новом качестве созданного научного общества – открытости, благодаря которому, на заседаниях общества мог присутствовать каждый желающий.

Как отмечают исследователи, высокое общественное положение А.С. и П.С. Уваровых, блестящее образование, близость к членам императорской семьи, давало им возможность апеллировать по тем или иным нуждам МАО к чиновникам самого высокого ранга и решать сложнейшие организационные вопросы.

Не следует забывать, что П.С. Уварова являлась с 1895 г. почетным членом Императорской Академии наук, профессором Дерптского (1888), Харьковского (1906), Казанского (1910), Московского (1910) университетов, Петербургского археологического института (1891), Лазаревского института восточных языков (1902). В круг ее общения входили В.И. Вернадский, В.В. Докучаев, Н.К. Рерих, члены императорской фамилии. Тем не менее, организаторы музеев всегда могли напрямую обратиться к высокопоставленной графине, в полной уверенности, что найдут понимание в вопросах дела, которое было для них общим. К ней обращались и с профессиональными вопросами, и с проблемой, если это касалось непростых взаимоотношений между людьми, причастными к общему делу, но стоящими на разных философских позициях.

Что было общим, что объединяло этих людей, так это – преданность делу охраны исторических памятников, признание ценности своего исторического прошлого, традиций, отличавшее подвижников развивающегося музейного дела.

Один из наиболее деятельных сотрудников музея церковных древностей И.Н. Богословский¹ буквально с первых шагов своей деятельности обращается к П.С. Уваровой. Составитель Путеводителя Ростовского музея церковных древностей, преподаватель духовного училища в Ростове, активный подвижник Ростовского музея, Богословский приступил к описанию икон, хранящихся в музее. Эта работа требовала специальных знаний и И.Н. Богословский обращался за помощью, естественно, в МАО, к П.С. Уваровой: «Ваше сиятельство! Зная Ваше постоянное расположение Ростовскому музею церковных древностей и живое участие в его интересах, осмеливаюсь предполагать, что для Вас небезинтересно будет иметь описание некоторых из образов этого музея. Это предположение дало мне возможность решиться послать Вам такое описание, составленное мною, просить Вас снисходительно принять его, как первый еще опыт вступающего в область археологии»². (Из письма И. Богословского от 14 декабря 1887 г.). И, несмотря на безусловную занятость, графиня ответила молодому сотруднику провинциального музея в достаточно краткий срок, рассмотрев первый опыт начинающего исследователя и определив дальнейшее направление его деятельности, о чем свидетельствует выдержка из следующего письма И.Н. Богословского от 23 января 1888 года: «Ваше Сиятельство, милостивая графиня! Позвольте принести Вам глубочайшую благодарность за Ваше внимание, которое Вы благоволили оказать к моему слабому труду и за Вашу готовность помочь мне отчасти в начатом мною деле. Действительно, я давным-давно желал поближе познакомиться с иконографией, чтобы приступить к более подробному и точному описанию икон, находящихся в Ростовском музее, но отсутствие пособий мешало возможности заняться тем и другим. <…> Их отсутствие повлекло между прочим и те недостатки в моей статье, на которые Вы благоволили указать мне. Хотелось бы прежде всего познакомиться с терминами, касающимися собственно иконографии и с практическим описанием икон; тут, как кажется, могло бы доставить мне услугу нечто вроде археологического словаря и затем описание отдельных или целых коллекций икон какого-нибудь музея. Это желание не исключает впрочем необходимости иметь и другие труды по иконографии: чем больше будет пособий под руками, тем надежнее будет представляться возможность на всестороннее ознакомление с предметом. Во всяком случае для Вас, Ваше Сиятельство, лучше известно, что именно может служить более верным руководством в иконографической области для начинающего только что заниматься ею, и потому покорнейше прошу Вас соблаговолить мне все необходимое по Вашему усмотрению. Хотя не важно, но владею немецким языком»³.

П.С. Уварова высылает Богословскому необходимые пособия для работы, о чем свидетельствует пространное, большей частью благодарственное письмо: «…Позвольте принести Вам глубочайшую искреннюю благодарность за высланные Вами сочинения покойного графа А.С. Уварова и профессора Н.В. Покровского⁴…»⁵. Другое письмо, свидетельствующее уже о профессиональной связи начинающего провинциального исследователя с ученым Н.В. Покровским, которая возникла именно благодаря П.С. Уваровой, – Богословский обстоятельно сообщает в своих действиях П.С. Уваровой: «Позвольте принести Вам глубочайшую благодарность за присланные Вами сочинения по иконографии и высказать те мотивы, которые побудили меня снять образы. Мотивы эти – желание Николая Васильевича Покровского иметь у себя снимок хоть одного из описанных мною образов. Вот что он однажды писал мне: «Хорошо было бы присоединить к статье снимок по крайней мере с одной из описываемых Вами икон. Переговорите-ка об этом с кем следует…»⁶ (письмо И. Богословского от 5 апреля 1888 г).

Дальнейшая работа по составлению описания икон, хранящихся в Ростовском музее, также проводилась при непосредственной помощи председателя МАО: «Прошу Вас покорнейше, Ваше сиятельство, выслать что-нибудь мне по этому предмету и тем облегчить мне предпринимаемый труд. Ростовский музей всего больше изобилует иконами. Хотелось бы описание начать именно с них, чтобы покончить прежде всего с большим, а затем приняться за меньшее. В настоящее время у меня под руками имеются: описание Тверского музея и Новгородского музея древностей. Но они для описания икон представляют очень скудное пособие. Если у Вашего Сиятельства не имеется других каких-либо пособий для того, то прошу Вас не отказать мне в присылке книжки описание икон музея Киевской Духовной Академии…» ( 1896 г.).

Как уже отмечалось, Богословский – прежде всего исследователь, для которого научная работа в музее стала смыслом жизни. Можно предполагать разные причины, побудившие его в 1911 г. обратиться к П.С. Уваровой: «С Ростовским Музеем я теперь дело покончил, особенно в связи с составленным мною же описанием икон этого музея. Между тем с музейской работой так свыкся, что без нее пожалуй и делать нечего будет в Ростове. Не найдется ли в каком-либо музее какого-либо местечка, где нужно поразобраться и поописать. Я бы с любовью принял на себя этот труд.»⁷ (11 сентября 1911 г.).

Письма членов комитета Ростовского музея к председателю МАО разноплановы: это и поздравления, и благодарственные, и по-житейски бытовые – все это доказательства уже указанной демократичности в отношениях между людьми, занятыми общим делом.

Письма И.А. Шлякова к П.С. Уваровой затрагивают широкий спектр вопросов. Вот, например, о коллекции в музее: «…имею честь ответить. В Ростовском музее сохраняется небольшая коллекция рукомойников медных, железных и глиняных, хотя и не особенно глубокой старины, но все-таки по деталям их и по рельефным на них украшениям представляющим некоторый интерес в археологическом отношении, а потому я распорядился с этой коллекции рукомойников снять фотографии, которые по изготовлении – дня через 4 сочту своим приятным долгом представить Вашему Сиятельству»⁸ (Из письма И.А. Шлякова от 12 февраля 1889 г.). С председателем МАО И.А. Шляков обсуждает вопрос о ценном экспонате: «…Упоминаемый в Вашем письме крест, на котором помещена надпись о Ростовском Авраамиевском монастыре не есть ли копия с креста Авраамия Ростовского, так как мне хорошо известно, что копий с креста Авраамиевского, как памятника старины было выпущено в обращение не малое количество. Этого однородного типа, как копию с Авраамиевского креста я лично видел в собрании древних икон князя В.А. Шаховского; такая же точно копия с креста имеется и в нашем музее»⁹ (Из письма И.А. Шлякова от 9 июля 1907 г.). В том же письме И.А. Шляков сообщает о «симпатичном отношении к древностям нового Ярославского Преосвященного Тихона» и отчитывается, что митрополитом музею пожертвована коллекция старинных картин библейского содержания и собрание портретов иерархов.

В письме от 14 января 1901 г. И.А. Шляков сообщает о передаче ходатайства членов комитета об избрании одного из главных благотворителей музея Всеволода Ивановича Королева в члены-корреспонденты МАО через секретаря общества В.К. Трутовского; получив положительный ответ, благодарит П.С. Уварову: «считаю своим прямым долгом почтительнейше принесть Вашему Сиятельству глубокую благодарность за Вашу попечительную отзывчивость и милостивое внимание нуждам и интересам комитета Ростовского музея»¹⁰ (из письма И.А. Шлякова от 14 декабря 1901 г.)

Провинциальный деятель И.А. Шляков, достаточно немногословный (по воспоминаниям современников), пишет графине П.С. Уваровой пространные письма на 6-ти страницах, как пишут человеку, которому доверяют, в твердой уверенности, что обсуждаемая тема близка, понятна и разделяема. О таком же доверительном отношении П.С. Уваровой к И.А. Шлякову можно судить по ее домашнему поручению подобрать из здешних крестьян лиц, надежных, отличающихся «хорошим, трезвым поведением» для разведения огурцов и других овощей, о чем свидетельствует ответное письмо И.А. Шлякова от 9 марта 1897 г.: «…Изложив все собранные мною сведения по этому предмету, я буду иметь честь ожидать от Вашего сиятельства распоряжений. Из 3-х вышесказанных людей я мог бы в особенности рекомендовать крестьянина Сулимова, как лично мне известного. Кроме этого, я хорошо был знаком с его отцом и его старшими родственниками: Сулимовы были в Петербурге одними из первых огородников»¹¹.

Архиерей Амфилохий (знакомый с А.С. Уваровым с 1851 г.)¹², которого отличает особо внимательное отношение и забота П.С. Уваровой, пишет: «Прощайте, добрая графиня, подвизайтесь на поприще нашей археологии, достойно дорогого Вашего супруга и для меня приснопамятного графа Алексея Сергеевича. Я немного перед Вами виноват, не подарил Вам всего фотографического снимка с Нового Завета, писаного рукою св. Алексия Митрополита, ангела покойного Графа. Было 10 экз. все раздари Л. Негативы у меня все целы. Сделать по ним еще 10 или 20 экз. <для> подарков, в нынешнем году не ...[не разборчиво]...а в 1893 году одолею и непременно 1 Вам, а 2 в библиотеку Московского Императорского Археологического общества»¹³.

Письма И.А. Шлякова, И.Н. Богословского, архиерея Амфилохия к П.С. Уваровой, содержащие благодарность о получении изданных обществом трудов, также свидетельствуют о важной просветительской деятельности МАО.

Судя по источникам, заботливые, доверительные отношения с членами комитета и меценатами Ростова Великого были не исключением, а отличительной чертой работы МАО. В одном из писем из тверской Архивной комиссии приводится объяснение мотивов избрания П.С. Уваровой в почетные члены этой комиссии. «Этим избранием комиссия желала выразить Вам чувства как глубокого уважения к Вашей плодотворной деятельности на поприще отечественной истории и археологии, так и благодарности за Ваше внимание к деятельности комиссии <…> Вы всегда принимали самое живое участие в устройстве Тверского музея подобно тому, как, при возникновении его, покойный учредитель Музея и первый председатель Архивной комиссии, А.К. Жизневский руководствовался советами и указаниями Вашего супруга графа Алекс. Серг. Уварова. Председатель комиссии Ив. Иванов»¹⁴.

Авторитет МАО среди других обществ, высокий его статус и возможности, а также открытость, подтверждает письмо вице-президента Одесского императорского общества истории и древностей В. Юргевича от 26 февраля 1888 г., обратившегося к П.С. Уваровой в связи с намерением Императорской Археологической комиссии подчинить себе, среди других, Одесское общество истории и древностей: «Притязания и планы Имп. Археологической Комиссии, как их передают слухи, до такой степени лишены всякого законного основания и к тому столь непрактичны, что едва ли Министр согласится представить их на Высочайшее утверждение. <…> и мы весьма охотно, согласно мысли Вашего сиятельства, будем ходатайствовать о перенесении поднятого комиссиею вопроса на решение будущего Археологического съезда <…> имею честь почтительнейше препроводить Вашему сиятельству экземпляр отчета за прошлый 1887-1888 год»¹⁵. Здесь и указание на значение Археологических съездов, организуемых и проводимых МАО

Хочется подчеркнуть важнейшее обстоятельство: отсутствие субординации в отношениях между учеными, музейными деятелями и председателем МАО, что свидетельствует о демократичном стиле работы П.С. Уваровой, позволяющем обращаться к ней с неординарными вопросами.

Профессор Московской духовной Академии Александр Дмитриевич Беляев, не являвшийся членом МАО, обращается к П.С. Уваровой: «Милостивая Государыня Прасковья Сергеевна! Недавно я случайно узнал, что Труды Ярославского съезда еще не изданы. Не соблаговолите ли известить меня, могу ли я рассчитывать на помещение моего доклада VII- му съезду в «Трудах» последнего. Если да, то своевременно доставлю его. <…> оба приготовленных мною к Съезду¹⁶ доклада не были прочитаны не столько по недостатку времени, сколько в силу неблагоговения к ним, или ко мне комитета по отделу Первобытных Древностей, произвол которого достоин порицания. Иным дозволяли читать 2,3 даже 4 доклада: мне не дали прочитать ни одного. Быть может, не ожидали от меня как новичка в археологии, ничего путного? Не мало было рефератов прекрасных, но были также случаи бездарного, бесполезного и снотворного разглагольствия таких ученых, которые не написали ни одного ученого сочинения ни по какой науке. Справедливость и благоразумие требовали оказать предпочтение профессору перед дилетантами. <…> Нелегко самого себя угощать любезностями, но на это вызывает меня оказанная мне несправедливость. Конечно, дело не настолько важно, чтобы стоило о нем распространяться, но неприятно видеть произвол одних, бесправие других. Не зная настоящей причины, почему я был отстранен, я не могу не напомнить себе слов известного Вам г. Спицына, сказанных им мне в Ярославле на другой день по прочтении моего доклада:¹⁷ «Нужно иметь мужество, чтобы явно высказаться за веру. На Вас написаны были стихи (конечно юмористические), и стихоплет бесцеремонно передавал их на заседании из рук в руки своим знакомым». Во время прений я и сам заметил, что некоторые отнеслись к моему докладу враждебно и это только за то, что сказал несколько слов в пользу Моисея. Дарвинизм проповедуют с университетских кафедр и даже в публичных лекциях и популярных статьях, а в пользу религии в известной, именно светско-интеллигентной среде нельзя сказать слова. Ядринцев в заключение своей лекции в Политехническом музее приглашал нас нести в Азию гуманность, просвещение, цивилизацию, но забыв, или побоялся упомянуть христианство, как будто оно не заслуживает быть причисленным к другим просветительным факторам. Вас быть может удивляет, что я говорю не по адресу. Но что же делать? <…> Затем прошу принять заверение в моем всегдашнем почтении и уважении к Вам»¹⁸.

Наступил исторический период кризисных условий, когда в обществе обозначилось резкое противостояние по философской и политической направленности, в обстановке зреющего в обществе перехода на другие философские позиции.

Председатель Московского Археологического общества графиня Прасковья Сергеевна Уварова, автор почти двухсот работ, после революции навсегда покинула Россию. Последние годы прожила в Югославии, умерла 30 июня 1924 г. В некрологе академик А.И. Соболевский писал: «Едва ли скоро мы увидим опять такого деятеля – бескорыстного, энергичного, преданного науке до самопожертвования, талантливого, широко образованного, как П.С. Уварова»¹⁹.

Председатель Московского Археологического общества граф А.С. Уваров и продолжившая его дело П.С. Уварова, преданные отечественным древностям и занимающие высокое положение, своей эрудицией и талантом сумели практически на государственном уровне обратить общественное мнение на идею сохранения памятников старины.

Московское Археологическое общество благодаря его открытости, демократичности, сумело консолидировать для выполнения этих задач – именно на основе признания ценности русских древностей самые широкие слои общества: деятелей науки, иерархов и служителей церкви, губернское руководство, активную часть дворянства, купечества, мещан, крестьян.

Научная работа на музееведческую тему, охватывающая период втор. пол. XIX – нач. XX в. в России, рассматривающая причины возникновения музеев и развитие музейного дела, связи организаторов и претендующая на объективность, невозможна без ссылки на труды МАО, лично А.С. и П.С. Уваровых, материалы съездов Археологического общества.

Именно это обстоятельство является самым убедительным доказательством значительной роли МАО, Алексея Сергеевича и Прасковьи Сергеевны Уваровых в организации музеев России и, в частности, сохранении исторического памятника древности – Ростовского Кремля и организации в нем музея.

1. Мельник А.Г. Иван Николаевич Богословский // СРМ. Ростов, 1991. В. 2. С. 78-81.
2. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д.543. Л. 418.
3. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Л. 419.
4. Николай Васильевич Покровский, профессор СПб. Духовной Академии и директор Археологического института. Труды по церковной археологии; искусствоведческие очерки, в том числе по христианской иконографии.
5. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Л. 421.
6. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Л. 425.
7. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Л. 444.
8. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Л. 158.
9. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Л. 165.
10. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1 Л. 159.
11. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Л. 156.
12. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Л. 243.
13. Там же.
14. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Л. 506.
15. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Л. 430-431.
16. VIII Археологический съезд в Москве 1890 г.
17. VII Археологический съезд в Ярославле в 1887 г.
18. ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1.Д.543. Л. 950-952.
19. Фролов А. Не княжеское дело // Памятники Отечества. 1992. № 28.

Одним из необходимых условий существования общества является сохранение его исторической памяти, как источника коллективного опыта, нравственных критериев и культурной традиции. Сегодня, в результате процесса глобализации, происходит универсализация культуры, и проблема сбережения национальной и местной традиций стоит достаточно остро, тем более что потребность в национальной и культурной самоидентификации обществом осознается.

И здесь (в первую очередь в небольших городах) совершенно особую роль призваны выполнять – и выполняют – музеи, которые зачастую являются не только единственным источником, питающим, поддерживающим и формирующим историческую память, не только средоточием духовной жизни, но и прибежищем тех, кто осознает важность сохранения и передачи ее от поколения к поколению.

Именно таким центром на протяжении всей своей истории является Ростовский музей. Возникший на совершенно определенном этапе развития ростовского общества, его гражданского самосознания, он стал, кроме того, и преемником таких институтов сохранения культурной традиции, как семья и церковь, – их не подменяя, но развивая и дополняя.

История создания в Ростове музея, который в ноябре 2003 г. отпраздновал свое 120-летие, столь же поучительна, сколь и чудесна. Воплощение идеи его создания, витавшей «между умнейшими града»¹ с конца 1860-х гг.², в конкретные предложения и поступки стало возможным благодаря удивительному стечению обстоятельств: в «нужное время и в нужном месте» соединилось все: богатейшее духовное и материальное наследие великого прошлого, инициатива энергичных, талантливых, просвещенных граждан, понимание и поддержка общества и власти, наличие свободных капиталов.

Ростов, один из древнейших городов России, «когда-то равный славой и богатством Новгороду и Киеву, цветущий центр мысли и культуры в те века, когда еще не существовала Москва»³, один из форпостов крещения Северо-Восточной Руси, с кон. XVI в. – центр митрополии, к сер. XIX стал небольшим уездным городом с великой историей. «Тон и пример всему городу»⁴ задавало купечество, разбогатевшее благодаря меновой торговле со Средней Азией и знаменитой Ростовской ярмарке, одной из трех, крупнейших в России. Именно на эти средства город был перестроен в камне и благоустроен в кон. XVIII – перв. пол. IX вв.

И на фоне благополучных, основательных купеческих особняков полуразрушенные башни и здания бывшей резиденции ростовских архиереев были немым укором небрежению и равнодушию к былой славе Ростова его жителям. Лучшие граждане («интеллигенция», именно так называло себя ростовское купечество⁵), не могли этого не ощущать. В XIX в. на средства города и отдельных благотворителей аварийно-спасательные работы на памятниках бывшего архиерейского дома проводились неоднократно, и постепенно отношение общества к памятникам родной старины стало меняться. Великолепные руины архиерейского дома стали восприниматься как святыни и свидетели великого прошлого Ростова. Изменилось даже само название этого сооружения: ростовцы стали называть его «Кремлем», тем самым, признавая сердцем города, неотъемлемой, отличающей его от всех других городов доминантой.

К нач. 80-х гг. XIX в. в Ростове уже сложился круг людей, которые, при содействии Императорского Московского Археологического общества (ИМАО) смогли организовать работы по реставрации Кремля на научной основе. В 1880 г. была образована особая комиссия по восстановлению его Белой палаты. В состав этой комиссии вошли представители от городского общества, духовенства, ИМАО; председателем ее был избран начальник Ярославской губернии В.Д. Левшин.

И это была реставрация не ради реставрации. Она проводилась для того, чтобы наполнить древние стены новым, как нельзя более соответствующим их историческому прошлому, содержанием, а именно – ради открытия в них «древлехранилища», Музея. Одним из главных инициаторов его создания был председатель Ростовской Земской управы, историк, этнограф, коллекционер, купец Андрей Александрович Титов (1844-1911). Он, заручившись поддержкой высоких должностных лиц, сумел убедить многих и многих ростовцев, в том числе и давно покинувших родной город, пожертвовать средства на благородное дело реставрации во имя сохранения исторической славы родного города и обеспечить их беспрерывное поступление. Люди разных сословий и разного достатка: богатые и средней руки купцы, дворяне, зажиточные крестьяне и мещане – все они, будучи патриотами, по мере сил своих и возможностей, жертвовали на восстановление Кремля и делали это не «славы ради, а пользы для». В рекордно короткие сроки, с 1880 по 1896 гг. он был возрожден из руин, и процесс этот шел параллельно с созданием и развитием музея.

28 октября 1883 г. в Белой палате состоялся торжественный акт в честь открытия Ростовского Музея. «Новому учреждению, возникающему по общественному почину и на частные средства следует посему прежде всего иметь в виду интересы общества и привлекать высотою и широтою объявленных задач к соучастию в своей деятельности как можно большое число способных лиц края», – писал А И. Кельсиев, автор «Записки об основаниях деятельности и проекта устава историко-этнографического музея в г. Ростове Ярославской губернии»⁶. Она определяла гуманитарный профиль музея (историко-этнографический и художественно-исторический) и основные направления его деятельности: быть «вольным учителем для взрослых»⁷, научным и просветительным центром не только города, но и губернии, доминирующей константой их культурной жизни. При музее предполагалось проведение ежегодных конкурсов работ по местной истории, их публикация и рассылка изданий по ученым учреждениям, «народных чтений», торжественных общественно-значимых актов в помещениях музея, открытие художественных ремесленных классов, общества любителей хорового пения и т.п.

И, хотя 9 января 1885 г. были утверждены совсем другие Устав и название музея («Ростовский Музей Церковных Древностей» – РМЦД), Комитет, руководивший им, последовательно воплощал на деле идеи первоначального проекта Устава, поскольку именно в нем были выражены умонастроения тогдашнего общества и отцов-основателей РМЦД. Это выразилось в одновременном бытовании двух его названий – Ростовский Музей Церковных Древностей и Ростовский Музей Древностей, что подтверждалось официальными бланками, и существование, кроме церковно-археологического отдела в Белой палате, историко-этнографического в Княжьих теремах (с 1884).

Музей начался с двух медных пушек на деревянных лафетах, хрустальных чаши и стакана, нескольких икон, двух деревянных чаш с ростовской финифтью, но очень скоро, благодаря многочисленным пожертвованиям и поступлениям, стал обладателем богатых и разнообразных коллекций древнерусского, прикладного искусства, рукописей, нумизматики. Жертвователями выступали представители духовенства (кстати, архиепископ Ростовский и Ярославский Ионафан издал особое распоряжение о безвозмездной передаче всех вышедших из употребления икон и предметов церковной утвари)⁸, дворянства, купечества, мещанства, то есть, всех слоев городского общества (и не только ростовского). Сам процесс рождения собраний музея служит еще одним подтверждением осознания обществом необходимости подобных учреждений и его готовности взять на себя ответственность за их существование и функционирование. Об этом свидетельствует и форма управления музея: вплоть до 1918 г. им на общественных началах руководил Комитет под председательством ярославского губернатора, состоявший из местных членов ИМАО, многие из которых отдали работе в нем немалую часть своей жизни.

Из них первым среди равных, бесспорно, является И.А. Шляков, 33-летний труд которого в Комитете представляет собой уникальный пример гражданского служения. В 1883-1916 гг. он последовательно исполнял должности казначея, секретаря, хранителя, товарища председателя (научного сотрудника, экскурсовода), а фактически был руководителем музея, которому посвящал все свое свободное время и который в немалой степени обязан ему и своими собраниями, и известностью в ученых кругах того времени, и высоким покровительством Императорской фамилии⁹.

До 1910 г. музей существовал на добровольные пожертвования, проценты с капиталов, арендную плату с помещений, а также ежегодную субсидию (600-900 рублей), выделяемую городской Думой¹⁰. С 4 апреля 1910 г. он стал получать на содержание 2300 рублей в год из средств Государственного казначейства¹¹.

После октябрьского переворота название, структура, система подчинения, управление и задачи музея неоднократно менялись. Он назывался то Ростовским музеем древностей (1918), то краеведческим (1934), то филиалом (на правах отдела) в составе Ярославо-Ростовского государственного историко-архитектурного и художественного музея (1959)…Только в 1969 г. он вновь стал самостоятельным, получив статус архитектурно-художественного музея-заповедника. Изменения в статусе и названии музея показывают, какое место в тот или иной период отводилось ему в советской идеологической системе. Как известно, в то время музеи не столько выполняли задачи научные и собирательские, сколько были частью коммунистической пропагандистской машины, находясь под жестким контролем горкомов, обкомов КПСС. Об этом свидетельствуют названия отделов Ростовского музея: «История общественных формаций», «Антирелигиозный», «Производительные силы района», «Отдел обороны» (1931); секторов – «Естественно-исторический», «История дореволюционного прошлого», «История советского периода» (1959)¹², и регулярно открывавшиеся к юбилейным советским датам выставки.

В 1980 г. был ликвидирован исторический отдел, и музей лишился экспозиции по истории Ростова и Ростовского края. Тем самым, ростовцы утратили источник, питавший их знаниями о великом прошлом родного города, и в конечном итоге – их патриотизм, туристы же, посещавшие музей, – целостность восприятия города и кремля, а, соответственно и музея, в нем располагавшегося. Но самое страшное было в том, что кремль и музей оказались исключенными из жизни горожан, чему немало способствовало и искусственно созданное обособление, когда на территории кремля был открыт Международный молодежный туристический центр (ММЦ, МТЦ) «Ростов Великий» со всеми вытекающими отсюда благами сытой, веселой и праздничной жизни. Музей тогда был сориентирован в основном на прием и обслуживание транзитных туристических потоков (даже привычный сквозной проход через кремль был закрыт), и горожане очень быстро почувствовали себя лишними в кремле.

Итак, музей на долгие годы ушел из жизни горожан, забывших не только дорогу к нему, но и даже само его название: в повседневной речи ростовцев он стал именоваться просто «Мэмэце».

Политические перемены кон. XX в. в России не могли не затронуть и музеев. Та идеологическая система, в которую они были «встроены», рухнула, но, как это ни парадоксально, для общества их роль возросла: оно, оказавшись на распутье, в мучительных поисках выхода из тупика, обратилось, в том числе, и к родникам исторической памяти – в музеи. Опыт предшествующих поколений, их успехи и трагические ошибки, оказались востребованными обществом, которое нуждается не только в экономическом процветании, но и определенных нравственных ориентирах. Сформулировать их можно, только опираясь на опыт исторический, необходимый не только обществу, но и его политической системе – государству, нуждающемуся в формулировании и существовании национальной идеи. Именно поэтому и общество, и государство обратили свои взоры на музеи, что подтверждает включение ряда из них в «Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации» (включение в этот Свод обеспечивает финансовую поддержку на федеральном уровне).

24 января 1995 г. Указом Президента Российской Федерации за № 64 был включен в него и Ростово-Ярославский архитектурно-художественный музей-заповедник, ныне – Государственный музей-заповедник «Ростовский кремль» (ГМЗРК).

Это кардинально укрепило его материальную базу и послужило импульсом к развитию всех сфер деятельности, от научно-исследовательской до хозяйственной.

Сегодня музей – одно из крупнейших и единственное научное учреждение Ростова, выполняющее функции образовательные, просветительные, культурно-досуговые; центр туризма.

Изменение общественно-политического климата в стране также нашло отражение на всех направлениях функционирования музея, и прежде всего, научно-исследовательской и просветительной, которые сориентировались, в первую очередь, на углубленное изучение местной истории. И если в советское время оно служило иллюстрацией идеологических постулатов, клише, то сегодня исследователи пытаются найти и определить особенности местной культурной традиции, менталитета ростовцев, тем самым расширяя и персонифицируя знания общества своей истории, как части истории страны в ее многообразии. Подобные исследования идут навстречу общественным потребностям, они нужны не только специалистам, но и самым широким слоям общества.

Одним из направлений такой работы являются исследования церковной истории Ростова, некогда бывшего центром огромной митрополии. Изучение этого пласта истории, лежавшего ранее вне пределов интересов специалистов и общества, дает конкретные представления о роли, которую сыграла церковь в возникновении такого явления, как Ростов Великий – в его просветительской (летописание, миссионерская деятельность, Димитрий Ростовский), художественной (иконопись, архитектура, колокольные звоны, финифть) традициях и уклада жизни города (ярмарка, торговля, огородничество). По этой тематике опубликованы не только многочисленные статьи в музейных изданиях (сборники «История и культура Ростовской земли»¹³, «Сообщения Ростовского музея»¹⁴). В 2004 г. в издательстве «Наука» вышла монография «Ростовский архиерейский дом и система епархиального управления в России XVIII века» сотрудника музея к.и. н. А.Е. Виденеевой и готовится к печати «История почитания ростовских святых в XII-XVII вв.» к.и. н. зав. архитектурным отделом музея А.Г. Мельника.

Другим важнейшим направлением исследовательской работы музея стало «открытие» и «реабилитация» ростовского купечества. Имена и деяния ростовских купцов, которым Ростов в определяющей степени обязан своим сегодняшним статусом всемирно известного туристического центра, более, чем на полвека исчезли из его официальной истории. Последний раз имя его главного благотворителя Алексея Леонтьевича Кекина было упомянуто при создании исторической экспозиции в 1937 г., за что директор музея и зав. историческим отделом были обвинены в троцкизме и репрессированы, а музей в течение полугода закрыт из-за отсутствия квалифицированных сотрудников¹⁵.

В настоящее время имя А.Л. Кекина вновь заняло достойное место в истории Ростова и памяти его жителей. Это произошло во многом, благодаря исследованиям И. В. Сагнака, который не только обнаружил в архиве музея рукопись воспоминаний А.Л. Кекина¹⁶, но и сумел ее прочитать. В архивах и библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Ярославля им же были найдены и изучены многочисленные документы, Ростова, на основе которых готовится книга о А.Л. Кекине. Восторжествовала и историческая справедливость: гимназия, построенная на его средства, вновь носит имя А.Л. Кекина.

Подобные исследования касаются не только этого имени. Вновь зазвучали, став известными, имена Кайдаловых, Щаповых, Емельяновых, Хлебниковых, Мальгиных, Селивановых, Титовых и многих других представителей славного ростовского купечества, что способствует разрушению сложившегося с кон. XIX в. стереотипа о купечестве, как о «темном царстве» и формированию доброжелательного отношения к современному предпринимательству. И сами ростовские предприниматели стали обращаться к именам своих «предшественников» – Кекиных, Селивановых, Емельяновых. Одним из последних примеров этого является предвыборное обращение «Союза предпринимателей г. Ростова», в котором они провозглашают себя продолжателями дела А.Л. Кекина и цитируют одно из его высказываний¹⁷.

У этой исследовательской работы есть еще один, социально значимый, иногда совсем неожиданный для сотрудников, ею занимающихся, результат: «находятся» родственники, порой даже не подозревавшие о существовании друг друга. Так, в 1999 г. встретились внучки Андрея Александровича Титова, отца-основателя нашего музея. Двоюродные сестры – москвичка В.Н. Соловьева и парижанка В.А. Пеллиссье-Танон, гипотетически предполагая о существовании друг друга, не имевшие ни малейшей надежды на знакомство и встречу, в разное время обратились в музей, чтобы узнать – хранит ли он память об их деде. И обе, побывав здесь, обрели не только чувство гордости за своего предка, но – и друг друга. А музей получил в дар подлинные ценнейшие документы – фотографии, воспоминания Алекс. Андр. Титова и В.Н. Соловьевой. В 2002 г. музей выпустил книгу «Титовы. Ростов-Париж-Москва: живые голоса», которая языком документов рассказывает всю историю этой замечательной семьи.

И подобная встреча-обретение – не единственная, произошедшая благодаря музею. Так познакомились и Е.С. и Я.Н. Щаповы (Москва), а также представители разветвленного рода ростовского купца А.П. Селиванова… И каждая такая встреча дарила родственникам не только радость узнавания, но и обогащала исследования новыми фактами из истории этих семей, Ростова, расширяла наши познания и представления об общественной жизни города, семейном укладе ростовцев и их менталитете. Таким образом, происходит гуманизация и персонификация истории Ростова и края, идет осмысление прошлого, что играет определяющую роль в формировании патриотических чувств.

На основе научно-исследовательской работы строится и вся просветительная работа музея. Экскурсия, лекция, беседа использовались в этой работе всегда, но в современных условиях они обретают новые формы с применением приемов театрализации, интерактивности, современных технических средств. Но, несмотря на инновации в этой работе, мы стараемся неукоснительно соблюдать принцип подлинности, т.е., в основе ее лежит музейный предмет, конкретный исторический факт, событие, реальные исторические персонажи, связанные с Ростовом, являющиеся частью его истории.

Начало этой работе положило празднование 200-летия А.С. Пушкина. С Ростовом поэт не был связан никак, в Ростове никогда не бывал, но город-то в это время жил! И тогда мы захотели сами узнать и рассказать ростовцам о Ростове пушкинской поры.

В тени шумных и многолюдных, чиновно-важных Ярославля и Москвы – он почти незаметен, но и здесь кипит жизнь: город заново отстраивается, местное общество в большинстве своем состоящее из купечества и чиновничества, занято обустройством не только собственной, но и общественной жизни города. Идеи эпохи просвещения, идеи необходимости общественного служения исповедуются его лучшими представителями. Именно об этом и узнавали ростовцы на экскурсии «И возникают вдруг виденья первоначальных, чистых дней» в картинной галерее музея. Их встречала экскурсовод, одетая по моде того времени; звучали стихи и старинный рояль, а со стен взирали ростовские дворяне и купцы, современники А.С. Пушкина. Реально ощутив аромат и дыхание той эпохи, затихали самые шумные посетители. А в день рождения поэта в картинной галерее был дан бал. Он был открыт торжественными звуками полонеза; его сменили вальс, мазурка, забавный котильон, – все, как в «старые добрые времена». Приглашенные на бал ростовцы не были просто зрителями, а впервые в жизни, совершенно неожиданно для себя, сами гордо кланялись в полонезе, весело танцуя, играли в котильоне. А были еще фанты и роковой «фараон», музицирование и – шампанское! Готовя бал, мы сомневались и в себе, и в гостях – ведь мы люди совсем другой эпохи – поймут ли нас? как примут? понравится ли? Но оказалось, что в каждом из нас подспудно живет то время, надо только настроиться на его восприятие.

Бал пролетел, как один прекрасный миг…но не бесследно: удивительные чувства упоения, радостного возбуждения захватили и хозяев, и гостей. Не хотелось расставаться. А потом были «Званый вечер в старинном Ростове», бал-спектакль «Сговор в доме Кекиных», «Рождество в старинном Ростове», балы для французов, американцев, финнов, приезжавших сюда из городов – побратимов Ростова. И каждый раз – удивление, восторг и благодарность. Именно после этих балов, имевших большой резонанс в ростовском обществе, возрос интерес к музею, ибо, как оказалось, только здесь можно, соприкасаясь с миром прошлого, получать и удовольствие, и знания одновременно.

Необходимо отметить, что каждый бал, каждый спектакль уникальны своей неповторимостью: для каждого пишется свой сценарий, проводятся многочисленные репетиции, разучиваются старинные танцы, подбираются (а точнее, собираются и даже шьются) костюмы, реквизит, декорируется зал. А приглашения, оформленные в стиле XIX в., рассылаются заранее. И все это делается исключительно силами сотрудников музея, которые и танцуют, и поют, и музицируют, и играют в постановках, шарадах, живых картинах. В данном случае, мы принципиально, а не только из материальных соображений, отказываемся от приглашения профессиональных артистов – ведь на балах и в любительских спектаклях прошлого танцевали и играли отнюдь не профессионалы, а самые обычные люди. Поэтому на наших вечерах есть определенный налет «самодеятельности» в самом лучшем смысле этого слова, что ломает стену отчуждения между хозяевами и гостями, создавая атмосферу всеобщей увлеченности, непринужденности и искреннего веселья.

Наряду с программами развлекательно-досугового характера в своей просветительной работе мы проводим мероприятия и совершенно иного плана.

Примером может служить работа по гранту Президента РФ 2001 г., посвященному 250-летию святителя Димитрия Ростовского «Популяризация творческого наследия святителя Димитрия Ростовского». Целью гранта было ознакомить современных горожан и гостей Ростова с личностью и трудами этого выдающегося деятеля русской культуры нач. XVIII в., активизировать творческую и интеллектуальную жизнь города. Открытие программы состоялось в октябре 2002 г. концертом ансамбля «Барокко», исполнившем русскую и зарубежную духовную музыку XVII – нач. XVIII вв. Затем последовали концерты камерных коллективов Ярославского губернаторского симфонического оркестра из произведений композиторов эпохи барокко. А в январе 2003 г. ростовцы увидели музыкальный спектакль «Драма на Рождество» по Димитрию Ростовскому, исполненный Лауреатом IV-го международного хорового конкурса им. Р. Шумана народным академическим хором «Ковчег» (г. Зеленоград).

Для этого спектакля была разработана программа (буклет), в которой подробно рассказывалось и о самом Димитрии, и о его «Драме на Рождество»; им завершилась музыкальная часть программы гранта, рассчитанная, прежде всего, на взрослую публику. Четырехмесячный концертный цикл подарил ростовцам редкую возможность услышать «живую» классическую музыку в высоко профессиональном исполнении; все концерты были бесплатными. Параллельно с подготовкой и проведением концертов шла работа со школьниками. Сотрудниками научно-просветительного отдела музея был подготовлен и проведен цикл из пяти занятий «Митрополит Димитрий Ростовский – выдающийся деятель петровской эпохи». На эти занятия за счет средств гранта доставлялись ученики из сельских школ. Занятия с городскими школьниками проходили в русле создания спектакля о Димитрии Ростовском: был написано «школьное действо» – «Да не смущается сердце ваше о моем пришествии к вам…» (в него были включены отрывки из произведений святителя: комедии «Юдифь», рассуждения «Об образе Божии и его подобии в человеце», проповедей). Был собран творческий коллектив из учащихся старших классов городских школ, и 15 февраля 2003 г. этот спектакль завершил программу гранта. Реализация ее стала событием в культурной жизни Ростова и получила большой отклик среди интеллигенции города.

Активное участие школьников в мероприятиях гранта было отнюдь не случайным: мы уже давно и серьезно работаем с ними. В состав научно-просветительного отдела входит «Детский центр», сотрудники которого хорошо известны и в детских садах, и в школах, и в педагогическом колледже города. Ими разработано большое количество цикловых и отдельных занятий по разнообразной тематике, соотносящейся с учебными программами по истории, краеведению, изобразительному искусству, мировой художественной культуре на основе музейных экспозиций и материалов. Но особый интерес и популярность вызвал и получил цикл традиционных русских праздников – «Рождество в старинном Ростове», «Широкая масленица – честная боярыня», «Зеленые святки». Эти праздники проводятся на территории Ростовского кремля, с привлечением большого количества участников. В их сценариях используются элементы традиционного уклада жизни ростовцев. Так, например, Рождество празднуется без деда Мороза и Снегурочки, а завершается чаепитием со сливочными «барашками» (особое пирожное); одним из главных персонажей на масленице является былинный ростовский богатырь Алеша Попович. Праздники эти проходят очень весело и оживленно, потому что ребята являются непосредственными участниками действа, а не зрителями.

Своеобразным тестом на знание истории Ростова и края, и в то же время средством их распространения стала ежегодно проводимая нами среди школьников краеведческая викторина. Разнообразие форм вопросов и заданий, игровые моменты, театрализация делают ее зрелищной и привлекательной. А лучшей наградой для участников викторины являются именные билеты, дающие право на бесплатное посещение музея в течение года. Для нас очень важно, чтобы музей был неотъемлемой частью жизни ростовцев.

Этой же цели служат проводимые нами традиционные конкурсы детского творчества, посвящаемые определенным событиям и датам в истории города и музея. Названия их говорят сами за себя: «На пороге нового тысячелетия», «Мой город», «Хранители времени» (к 120-летию музея), «Гражданин Ростова (к 160-летию отца-основателя музея А.А. Титова). Для детей каждый конкурс предваряется занятиями в музее и посещением экспозиций, а завершается – выставкой в его стенах.

Такова лепта музея в воспитание юных граждан Ростова, наследников его великой славы.

В важнейшем деле сохранения исторической памяти и распространения знаний большую роль играет и издательская деятельность музея. В течение последнего десятилетия им ежегодно выпускается не менее десяти наименований различных изданий, в том числе – сборники материалов научной конференции «История и культура Ростовской земли» (вышло 13), «Сообщения Ростовского музея» (их уже 14), каталогов, буклетов.

И если серьезные научные издания представляют интерес, в основном, для специалистов, то буклеты, как научно-популярные издания, по нашим наблюдениям, пользуются спросом у всех категорий посетителей без исключения, поскольку дают сведения по самым разнообразным, иногда очень узким и специфическим темам, непосредственно связанным или с музейными экспозициями и выставками, или с городом. В настоящее время в музее выходит серия «По старинным улицам Ростова». Пока это 4 буклета, являющиеся, по сути дела, подробными путеводителями по исторической части города; в дальнейшем предполагается выпуск еще стольких же. Таким образом, готовится материал для путеводителя по Ростову, и, если наши планы осуществятся, то ростовцы и гости города впервые за всю его историю получат настоящую популярную энциклопедию его старинных улиц. Нехватка подобных изданий сейчас остро ощущается: последний путеводитель по Ростову вышел в начале 1980-х гг.; мало того, что он устарел – найти его, особенно приезжим, практически невозможно.

Заполнить этот вакуум (пусть и не в значительной мере) призван и находящийся сейчас на стадии согласования с администрацией Ростовского муниципального округа «Дневник Ростовского школьника», где вся история Ростова представлена в виде иллюстрированных кратких тезисов, расположенных в хронологическом порядке. Предполагается включение этого материала в обычный школьный дневник; таким образом, юные ростовцы могут получить настольную книгу по краеведению.

Кроме печатных изданий, при непосредственном участии музея было выпущено два видеофильма о Ростове – их небольшие тиражи разошлись очень быстро, что говорит о большом спросе на подобную продукцию, и, значит, нам необходимо серьезно работать в этом направлении.

Открытость музея навстречу обществу должна находить и действительно находит отклик в обществе. Это выражается не только в росте его посещаемости, но и росте авторитета как научной организации, культурного и духовного центра Ростова. К нам приходят и обращаются люди, которых волнует и тревожит судьба памятников родного города, интересует история собственного рода, люди творческие, ищущие – не случайно музей стал приютом для Товарищества ростовских художников, литературного объединения; на его базе разворачивается работа ростовского музыкального общества. У музея появился круг преданных друзей – не только ростовцев, но и тех, кто живет в других городах, а корнями, душой или памятью связан с Ростовом. Они приезжают, пишут письма, звонят, дарят семейные архивы и коллекции и просто болеют душой за музей.

Одним из таких друзей является летописец рода Селивановых, физик по образованию Валентина Андреевна Селиванова, живущая в Таганроге. Вот маленькая цитата из ее письма: «…Наверное…вам было бы что сделать: встретить в залах матушку-купчиху или священнослужителя высокого ранга, пришедшего из прошлого. Ну, простите меня великодушно, Елена Ильинична, но мне хотелось бы оживить ваши залы для людей сегодняшних…А купечество в нашей стране зашевелилось, создали какое-то общество. Ой, не знаю, как и что сделать, чтобы не быть музею просто архивом, а подать прошлое всех залов в настоящее, чтобы у людей все это стояло перед глазами, как живое…».

Это ли не подтверждение того, что музей становится неотъемлемой частью духовной жизни общества, объектом приложения его интеллектуальных и душевных сил!

Но, тем не менее, мы не можем сказать, что уже полностью реализовали все возможности музея: до сих пор нет исторической экспозиции, так востребованной и ростовцами, и туристами, целостного издания по истории Ростова, необходим современный менеджмент…Значит, нам есть над чем работать.

Сегодня мы можем справедливо заметить: если когда-то Ростов дал жизнь кремлю, а затем музею, то ныне музей и кремль возвращают свой долг городу, а значит, его жителям, – являясь хранителем и носителем исторической памяти, неиссякаемым источником, питающим самые высокие гражданские чувства ростовцев.

1. Из письма И.С. Аксакова брату Константину (1850) // Барсуков Н. Жизнь и труды М. Погодина. СПб., 1898., 1. 11. С. 125.
2. ЯГВ. 1868. № 46.
3. Шамурин Ю. Ростов Великий. Троице-Сергиева лавра. Москва, 1913. С. 5.
4. ГМЗРК. А-468. Л. 1.
5. Там же.
6. Кельсиев А.И. Записка об основаниях деятельности и проект устава историко-этнографического музея в г. Ростове Ярославской губернии. Москва, 1884. С. 3.
7. Там же.
8. Протокол торжественного собрания при освящении Белой палаты в Ростове-Великом. Ярославль, 1883. С. 5.
9. Крестьянинова Е.И. Иван Александрович Шляков: род, личность, судьба // ИКРЗ. 2003. Ростов, 2004. С. 5-25.
10. ГМЗРК. А.-83.
11. ГМЗРК. А-56. Л. 10-15.
12. ГМЗРК. А-215. Л. 11., А-242., А-253.; Брюханова Е.В. История комплектования и экспонирования предметов декоративно-прикладного искусства ГМЗ «Ростовский кремль» // ИКРЗ. 2001. Ростов, 2002. С. 310-319.; Ким Е.В. К истории картинной галереи Ростовского музея. 1930-40-е гг. По материалам музейного архива // ИКРЗ. 1999. Ростов. 2000. С. 26—267.
13. Сокращенно «ИКРЗ». Выходит с 1991 г. Ким Е.В. Материалы к «Летописи Ростовского музея» 1987-1998 гг. // СРМ. Вып. XIV. Ростов, 2003. С. 137.
14. Сокращенно «СРМ». Там же. С. 138.
15. ГМЗРК. А-242.; А-270.
16. ГМЗРК. Р-468.
17. Самойлова Е. Продолжая традиции гражданства // газ. Провинция. Ростов, Ярославская область. 2004 г. № 9.

Одной из замечательных страниц истории Ростовского музея является отдел природы. Наряду с отделами дореволюционного прошлого и советского периода это был обязательный компонент любого краеведческого музея. Целью нашей работы является описание деятельности некогда существовавшего отдела, будет рассмотрен период 1950-60-х гг. Надеюсь, что это в свою очередь послужит небольшой главой общей музейной истории.

В ноябре 1929 г. в Ростовском музее была открыта «Естественно-историческая выставка», которая затем была реорганизована в отдел¹. По всей видимости, этот год и можно считать временем основания отдела природы, у истоков которого стоял Н.Н. Ржевский. Пожалуй, наиболее полная источниковая база сохранилась за период 1950-60-х гг. Нами были использованы тематико-экспозиционные планы, рецензии на них, планы и отчеты о работе музея и отделов, научная переписка музея, а также информация, полученная из бесед с Лидией Петровной Толпыгиной, заведующей отделом природы с 1947 по 1959 гг.

После войны сотрудники восстанавливали ту же экспозицию, что была до нее². В первые послевоенные годы экспозиция отдела природы располагалась в Самуиловом корпусе на втором этаже, где сейчас гардероб³. Ее открыли в спешном порядке – ради детей⁴. На ней были представлены такие темы, как географическое положение края, физическое и геологическое положение края, четвертичный период, полезные ископаемые и почвы края, дарвинизм, мичуринское учение, растительный мир края, воды края, животный мир края⁵. Количество экспонатов вещевых – 253, подсобных – 126⁶. Однако, в течение первых трех лет отделом природы занимались мало, приходилось больше внимания уделять музейным фондам⁷. Ясно, что необходимо было разобрать и привести в порядок упакованные в военное время коллекции, а если учесть, что штат музея состоял всего лишь из директора и четырех заведующих отделами, то объем работ и трудностей становятся очевидными.

В конце 1940-х гг. вышли новые документы, определявшие структуру и деятельность краеведческих музеев: «Основные положения о построении экспозиции областных, краевых, республиканских (АССР) и крупных районных краеведческих музеев» (М., 1949.) и «Основные положения о научно-исследовательской, собирательской, экспозиционной и массовой культурно-просветительской работе краеведческих музеев» (М., 1950.). Критике подверглись экспозиции прошлых лет, ошибочно ориентировавшиеся I музейным съездом на «вульгарный социологизм и схематизм, что привело к изгнанию из экспозиции подлинных объектов музейного значения»⁸. Конкретно про экспозиции отделов природы говорилось, что они «не дают представлений о естественных богатствах края, … не показывают роли человека в преобразовании природы, а также успехов творческого советского дарвинизма, учения Мичурина-Лысенко, вследствие чего экспозиции этих отделов не способствуют формированию диалектико-материалистического мировоззрения»⁹. Экспозиции должны вооружать посетителя знаниями закономерностей развития природы и путей ее преобразования на основе мичуринского учения¹⁰. Приведенные цитаты четко показывают, какие функции отводились отделам природы.

Наилучшим методом построения экспозиции отдела природы указывался ландшафтный метод, то есть показ типичных природных районов края¹¹. Устанавливалась следующая структура отдела природы: А. Общая характеристика природы и природных богатств края (общая географическая характеристика, геология, полезные ископаемые, рельеф, климат и фенология, воды, почвы, растительный мир, животный мир); Б. Естественно-исторические районы края и их типичные ландшафты¹².

В течение 1950 г. экспозиция отдела природы не перестраивалась: темплан «на основе новых положений» начали разрабатывать, но полностью работу не закончили, так как Л.П. Толпыгина была задействована на полном переоборудовании отдела Советского периода и обслуживании посетителей¹³. Примерно в это же время отдел переехал на третий этаж Самуилова корпуса, где для него было выделено два зала¹⁴.

На 1951 г. в работе отдела природы была запланирована разработка темплана до 1 апреля, перестройка экспозиции до 1 октября¹⁵. Для новой экспозиции Ростовский музей посылал заявку во Всесоюзную государственную фабрику «Агропособие» на изготовление муляжей для отделов природы и Советского периода: различных животных, деревьев, кустарников, плодов¹⁶. Толпыгиной Л.П. был составлен план построения экспозиции отдела природы¹⁷. В нем были представлены разделы, рекомендованные уже известными «Основными положениями» (см. выше). Рецензию на план дал Н.В. Кузнецов, зав. отделом природы Ярославского областного музея¹⁸. Было сделано порядка двадцати замечаний, дополнений, конкретных советов. Неоднократно подчеркивалась необходимость избегать большого количества рисунков и фотографий и привлекать вещевой материал, а также были даны настоятельные рекомендации пользоваться методическим пособием «Как показать природу в краеведческом музее» для устранения ошибок и недоработок¹⁹. После исправлений план был утвержден областным отделом культпросвет работы²⁰. Для новой экспозиции сделали ряд картин, диорам, макетов – однако полностью переоборудовать отдел природы опять не смогли «в виду недостатка средств»²¹. Приоритет отдавали отделу Советского периода, а финансирование работ отдела природы производилось по остаточному принципу. Предполагалось экспозицию разместить в двух залах, но открыли только один по темам: географическая характеристика края, геология края, полезные ископаемые края, рельеф края, климат и фенология края, воды края, почвы края²². Экспозиция научно-популярным языком повествовала о природных условиях Ростовского района, их формировании и особенностях. Каждый раздел сопровождался пояснительными текстами. Экспонатами служили окаменелости, образцы каменных и древесных пород, полезных ископаемых, растений, всевозможные гербарии, коллекции насекомых, принадлежности рыболовства и охоты, приборы метеонаблюдений. Научно-вспомогательный материал все же занимал очень значительную долю экспозиции. Это были разнообразные карты, схемы, «акварели», таблицы, макеты, фотографии, муляжи.

Вторая часть экспозиции «Животный и растительный мир края» была разработана и утверждена в 1952 г.²³ Но «из-за отсутствия средств» раздел полностью не оформили и второй зал не открыли – открытие перенесли на 1953 г.²⁴ Но на следующий год с рецензией и утверждением темплана произошла непонятная заминка: в документах указывалось, что он был составлен, но не прорецензирован и не утвержден²⁵. После же смерча, прошедшего 24 августа 1953 г., существовавшая экспозиция отдела природы частично пострадала и была свернута²⁶. (Кстати, Л.П. Толпыгина в это время исполняла обязанности директора музея – А.К.). Смерч сорвал крышу на Самуиловом корпусе, и вода из-за последовавших сильных дождей протекала до первого этажа, а в самом отделе природы ее было в буквальном смысле по колено, но к счастью экспонаты не пострадали²⁷.

В 1954 г. экспозиции музея не функционировали, в основном проводилась собирательская и лекторская работа, а также разработка темпланов²⁸. Площадь отдела природы расширили (были выделены два других зала на третьем этаже Самуилова корпуса по восточной стене – северо-восточный и юго-восточный²⁹), поэтому темпланы тоже пришлось расширять и углублять³⁰. В это время были составлены, прорецензированы и утверждены планы разделов «Географическая характеристика края»³¹, «Воды края»³². Но, все имеющиеся средства опять перенесли на оборудование отдела Советского периода, поэтому ремонт отдела природы не закончили, его не открыли и в 1955 г.³³

В 1956 г. был разработан темплан раздела «Животный мир края». Рецензию на него дал Н.Н. Плавильщиков, профессор, зав. сектором природы НИИ Музееведения³⁴. В рецензии отмечалось, что в плане хорошо были представлены птицы, млекопитающие (даже такие крупные как лоси), а также достаточно было уделено внимания акклиматизации животных. Однако слабо рассказывалось об охране животного мира, о полезных насекомых (шмели и муравьи), недостаточно были затронуты вопросы, связанные с пропагандой дарвинизма и воспитания посетителей в духе марксистской идеологии³⁵. Все же основные замечания были вызваны текстами: недочетами были не только собственно формулировки, но и некоторые фактические несоответствия³⁶. Указанные недостатки были исправлены, и переработанный план утвердили 3 мая 1957 г.³⁷

После этого приступили к монтажу экспозиции, который полностью был завершен в сентябре 1958 г.³⁸ Отдел был просмотрен представителями РК КПСС, райисполкома, заведующим районным отделом культуры, заместителем директора областного музея, и.о. зав. отделом природы областного музея, представителями общества «Охотник»³⁹. Общее впечатление было хорошим, хотя последовало несколько замечаний по поводу освещения и оформления задников некоторых биогрупп, а также по поводу «старости» чучел⁴⁰. Площадь занятого зала составляла 159,1 м2 и до конца существования отдела природы это была единственная его экспозиция⁴¹. Всего было выставлено 244 экспоната – чучела животных (56 единиц), 4 энтомологические коллекции (157 единиц насекомых), 8 акварелей, 10 фотографий, 3 карты, 34 текста, 38 аннотаций⁴². Были представлены такие темы, как охрана и акклиматизация животных, животный мир края, примеры приспособления у животных леса, птицы, животный мир водоемов, насекомые (вредители и полезные), пресмыкающиеся. Экспонаты были преимущественно натуральные – отдельные чучела животных, биогруппы и биокомплексы, диорамы. Практически все материалы (за исключением биогруппы «выдры») отличались квалифицированным исполнением и по своим достоинствам были равноценны или даже превосходили аналогичные экспонаты в экспозициях многих областных краеведческих музеев⁴³. А такие биогруппы как «Медведи», «Лось», «Волк» и некоторые другие (чучела работы Н.В. Кузнецова) относились к числу лучших комплексных экспонатов подобного рода⁴⁴.

Работа по созданию экспозиции была проведена основательная, с привлечением материалов из разных источников. Музейщики делали запросы в Госохотинспекцию (о количестве убитых волков по Ярославской обл. за 5 лет)⁴⁵, в этой же инстанции было получено разрешение на отлов животных (2 выхухоли, лиса, выдра, куница) для замены старых чучел⁴⁶. Из ЯГПИ им. К.Д. Ушинского в музей присылали сборники «Ученые записки», которые по многим научным вопросам помогали строить экспозиции музея⁴⁷. В Переславское общество «Охотник» делался запрос о времени выпуска и акклиматизации косуль и бобров⁴⁸. В журнал «Охота и охотничье хозяйство» была направлена просьба выслать интересные фотоснимки животных, так как сам музей и ростовское общество охотников не имели возможности их производить⁴⁹. С населением тоже были контакты: охотник В.Д. Копасов добыл указанных выше животных⁵⁰. Тов. Пивоваров изготовил чучела⁵¹. У тов. Малова попросили найденные им рога лося для показа определения возраста этих животных⁵². При музее существовал целый актив, состоявший из охотников-промысловиков, краеведов-натуралистов, преподавателей сельхозтехникума, егерей, юных натуралистов – данный актив и оказал большую помощь при построении экспозиции «Животный мир края»⁵³.

Надо сказать, что после смерча экспозиция отдела природы, как и экспозиции других отделов музея, приобрели более профессиональный вид, так как для их оформления приглашали мастеров Ярославского Художественного фонда (своего художника в музее не было – А.К.); их труд оплачивался из специального счета, который пополнялся платой различных организаций за аренду музейных помещений⁵⁴. Таким образом, качественная научная база, хорошее художественное оформление позволили создать по-настоящему интересную природоведческую экспозицию.

Деятельность отдела природы не ограничивалась только стенами экспозиционных залов. В музее еще весной 1950 г. был заложен небольшой опытный участок «с целью пропаганды среди населения города и района лучших сортов ягодных и плодовых культур, достижений Мичурина и его последователей»⁵⁵. Первое время участок располагался между Самуиловом корпусом и Белой палатой, то есть на месте современного киноконцертного зала «Былинник», почти вплотную примыкая к зданию Красной палаты⁵⁶. Затем было решено возродить Митрополичий сад. Очень активное участие в этом деле принимали преподаватели Ростовского сельхозтехникума Н.В. Чижиков и С.М. Абисов. В саду были посажены яблони, вишни, груши, земляника, смородина и даже виноград⁵⁷. Своевременно производились работы по омоложению ягодных кустов, окопка приствольных кругов, посадка молодых растений, формирование крон плодовых деревьев, заделка ран⁵⁸. Были налажены связи с питомником Переславского музея, из которого в 1955 г. привозили саженцы⁵⁹. Однако, в связи с реставрационными работами после смерча, в связи с археологическими раскопками в Григорьевском затворе сад не получал должного внимания. Как отмечала директор музея А.А. Соловьева: «сад не приносит желаемого результата, так как нуждается в повседневном уходе и контроле со стороны специалиста-плодовода и охране его от расхищений»⁶⁰. В этом замечании хорошо видны проблемы ведения такого хозяйства и чувствуется некая обузность его для музея. Все же за садом ухаживали еще продолжительное время. Например, в 1965 г. была проведена полная весенняя обработка сада с обрезкой и химической обработкой, произведен выкос травы и сорняков на всей территории⁶¹. Однако во второй половине 1960-х гг. состояние сада уже было неудовлетворительным – требовалось ликвидировать засолку (квасильно-засолочные цехи – А.К.) и благоустроить его⁶². Видимо, соседство с засолкой и плодово-овощной базой отрицательно сказывалось на состоянии сада.

Сложный вопрос – фонды отдела природы. Общее количество фондов отдела природы в конце 1940-х гг. составляло 1249 единиц⁶³. После 1940 г. поступления естественно-научных материалов в инвентарные книги не записывались, хотя они и имели место⁶⁴. Так например, в 1950 г. фонды отдела пополнились 2 чучелами енотов⁶⁵, в 1952 и 1955 гг. чучелами различных птиц и зверей (по 6 экспонатов оба года)⁶⁶. Чучела животных хранились в комнате № 10 Самуилова корпуса на третьем этаже⁶⁷. В акте проверки учета и хранения фондов Ростовского краеведческого музея от 22 мая 1958 г. зафиксировано: «Экспонаты расположены в шкафах и на стеллажах. Помещение вполне соответствует – сухое и протравленное»⁶⁸. Некоторые чучела были выполнены на таком высоком уровне (еще в 1920-1930-х гг. – А.К.), что их физические качества и экспозиционная ценность сохранялись в течение 30-40 лет⁶⁹. В процессе показа и хранения экспонаты получали повреждения, после чего их списывали, некоторые утрачивались. Общее количество списанных и утраченных образцов за период 1949 – 1965 гг. составляет 1267 единиц: чучела, палеонтологический материал, гербарии⁷⁰. Основания для списания (надрыв головы, поломка ноги и т.п.) не всегда были убедительны, и если экспонаты теряли свою выставочную ценность, то полностью сохраняли научную⁷¹. На апрель 1968 г. при сплошном пересчете в экспозиции и фондах отдела насчитывалось порядка 450 зоологических экспонатов⁷². Хранение в это время уже было охарактеризовано как «небрежное, безответственное, не соответствующее элементарным правилам»⁷³. Например, во время ремонта помещения отдела природы экспонаты даже не были прикрыты для защиты от строительной пыли, которая на них и падала⁷⁴. Дело в том, что после превращения Ростовского краеведческого музея в филиал Ярославского областного музея (1959 г.) должность заведующего отделом природы была упразднена, периодический осмотр и обработку коллекций выполняли научные сотрудники отдела природы Ярославского музея-заповедника⁷⁵. Толпыгина Л.П. перешла работать в отдел фондов музея, хотя экскурсии по отделу природы водила. В 1963 г. она ушла работать в городскую, а затем в районную библиотеку, и отдел природы, оставшись фактически без присмотра, начал приходить в упадок. Все же он был востребован и конечно же в первую очередь детьми: только в летнее время Ростовский Дворец пионеров направлял в музей и соответственно в отдел природы до 2000 школьников⁷⁶.

Со втор. пол. 1960-х гг. стала меняться обстановка в музейно-туристической сфере. Музей и город начинают ориентироваться на приезжих посетителей и на иностранных в том числе. В городе была построена большая гостиница, на территории музея разместился ММЦ «Ростов Великий». Городские власти, например, в 1966 г. приняли целый план мероприятий по улучшению обслуживания иностранных туристов, в котором в общей сложности было составлено более 35 положений (транспорт, благоустройство, гостиница и т.п.)⁷⁷. Очевидно, что музей в новых условиях должен был пересмотреть свою экспозиционно-выставочную деятельность. Наибольший интерес у туристов вызывали архитектурные достопримечательности, древнерусское искусство и художественные промыслы Ростова. На этот профиль музей и стал ориентироваться, что официально было закреплено в 1969 г. новым статусом – архитектурно-художественный музей-заповедник. Соответственно, отделы, не подходящие под основной профиль деятельности музея, вроде как бы стали и не нужны.

Однако, в 1968 г. был поставлен вопрос о целесообразности сохранения отдела природы в Ростовском филиале и о дальнейшей судьбе фондовых коллекций⁷⁸. В Ростове с 8 по 13 апреля 1968 г. работала комиссия в составе: Н.Р. Павловой (заместитель директора по научной части Государственного Биологического музея им. К.А. Тимирязева), З.Я. Шефтель (главный хранитель фондов Государственного биологического музея), А.В. Кондратова (старший научный сотрудник сектора природы НИИ Музееведения и охраны памятников)⁷⁹. Комиссия ознакомилась с экспозицией отдела природы, составом фондов и документацией на них, а также некоторыми годовыми отчетами музея, с некоторыми темпланами отдела природы и рецензиями на них⁸⁰. Существовавшая на тот момент экспозиция, несмотря на высокое качество большинства экспонатов, по выражению комиссии представляла собой «безнадзорную выставку зоологических фондов»⁸¹. Причем, экспозиция частично была уже демонтирована, так как некоторые материалы готовили к перевозке в Ярославль⁸².

Итогом работы комиссии стал целый ряд рекомендаций. Мы приведем наиболее важные из них: сохранить отдел природы в структуре Ростовского филиала (что также соответствовало желаниям общественности города, преподавателей школ, гороно, горкома), обязательно перестроить экспозицию и ввести должность сотрудника-природоведа, прекратить списание любых зоологических экспонатов, провести их профилактику и реставрацию, взять на учет списанные, но не уничтоженные экспонаты, выделить помещение, пригодное для хранения естественно-научных коллекций, сохранить всю коллекцию целиком, ввиду ее научной ценности, не допуская передачу отдельных объектов каким-либо организациям, имеющиеся инвентарные книги на зоологические, ботанические и палеонтологические коллекции представляют самостоятельную научную ценность, так как содержат подробные полевые описания всех собранных объектов, поэтому их желательно опубликовать в виде научных статей; в случае невозможности создания нормальных условий для хранения естественно-научных фондов Ростовским филиалом или Ярославским областным музеем-заповедником сохранившиеся коллекции и инвентарные книги на них должны быть переданы на постоянное хранение в один из центральных естественно-научных музеев⁸³.

В том же 1968 г. были произведены разборка экспозиции отдела природы и перенос экспонатов (120 единиц) в Садовую башню для чистки от пыли⁸⁴. Однако, после этого экспозицию уже не собирали. Несмотря на рекомендации комиссии отдел природы был расформирован. Зоологические коллекции «разошлись» по разным учреждениям: в музеи и школы⁸⁵. На этом, фактически, отдел природы прекратил свое существование. Непонятно, но зоологические экспонаты можно было бы использовать при построении самых разных экспозиций. Остается сожалеть, что такой интересный отдел, такие ценные коллекции – труд многих людей и не одного десятка лет стали перевернутой страницей истории нашего музея.

1. ГМЗРК. А-175. Л. 58. (Список выставок, открываемых Ростовским музеем в период с 1917 по 1930 г.)
2. ГМЗРК. А-1745. Л. 2. (Воспоминания Л.П. Толпыгиной о Ростовском музее 1940-50 гг., записанные Е.В. Брюхановой).
3. Сведения из беседы с Л.П. Толпыгиной.
4. Там же.
5. ГМЗРК. А-1552. Л. 4. (Отчет о работе Ростовского музея за 1949 г.)
6. Там же.
7. Сведения из беседы с Л.П. Толпыгиной.
8. Основные положения о научно-исследовательской, собирательской, экспозиционной и массовой культурно-просветительской работе краеведческих музеев. М., 1950. С. 9.
9. Там же.
10. Основные положения о научно-исследовательской, собирательской, экспозиционной и массовой культурно-просветительской работе краеведческих музеев. М., 1950. С. 12.
11. Там же.
12. Там же. С. 13-15.
13. ГМЗРК. А-1800. Л. 1. (Отчет о работе Ростовского музея за 1950 г.)
14. Сведения из беседы с Л.П. Толпыгиной.
15. ГМЗРК. А-799. Л. 11. (План работы отдела природы на 1951 г.)
16. ГМЗРК. А-799. Л. 80. (Научная переписка музея за 1951 г.)
17. ГМЗРК. А-309. (План построения экспозиции отдела природы. 1951 г.)
18. ГМЗРК. А-799. Лл. 49-51 (Научная переписка музея за 1951 г.) и также ГМЗРК. А-309. Лл. 19-21. (План построения экспозиции отдела природы. 1951 г.)
19. Очевидно, имеется в виду работа Плавильщикова Н.Н. и Яковлева А.А. Как показать природу в краеведческом музее. М., 1950.
20. ГМЗРК. А-1801. Л. 18. (Отчет о работе Ростовского музея за 1951 г.)
21. Там же. Лл. 19 и 20.
22. Там же. Л. 20.
23. ГМЗРК. А-1802. Л. 24. (Отчет о работе Ростовского музея за 1952 г.)
24. Там же. Л. 25.
25. ГМЗРК. 1804. Л. 26-26 об. (Отчет о работе Ростовского музея за 1953 г.)
26. Там же. Л. 27.
27. Сведения из беседы с Л.П. Толпыгиной.
28. ГМЗРК. 1806. Л. 1. (Отчет о работе Ростовского музея за 1954 г.)
29. Сведения из беседы с Л.П. Толпыгиной.
30. Там же. Л. 2.
31. Там же. Л. 3.
32. Там же.
33. ГМЗРК. 1808. Л. 5. (Отчет о работе Ростовского музея за 1955 г.)
34. ГМЗРК. А-1411. (Рецензия на ТЭП «Животный мир края»).
35. Там же. Лл. 1-3.
36. Там же. Лл. 4-9.
37. ГМЗРК. А-1376. Л. 1. (ТЭП «Животный мир края». 1957 г.), ГМЗРК. А-1810. Л. 8. (Отчеты о работе отделов Ростовского музея за 1957 г. – отдел природы.)
38. ГМЗРК. А-1813. Л. 5. (Отчет о работе Ростовского музея за 1958 г.).
39. Там же. Лл. 24-25.
40. Там же.
41. ГМЗРК. Д. 228. Л. 3. (Докладная записка о состоянии отдела природы Ростовского филиала Ярославо-Ростовского музя-заповедника и его естественно-научных фондах).
42. ГМЗРК. А-1813. Л. 5. (Отчет о работе Ростовского музея за 1958 г.).
43. ГМЗРК. Д. 228. Л. 4. (Докладная записка о состоянии отдела природы Ростовского филиала Ярославо-Ростовского музя-заповедника и его естественно-научных фондах).
44. Там же.
45. ГМЗРК. А-780. Л. 103. (Научная переписка Ростовского музея за 1958 г.).
46. Там же. Лл. 203 и 205.
47. Там же. Л. 109.
48. Там же. Л. 112.
49. Там же. Л. 124.
50. Там же. Лл. 203 и 205.
51. Там же. Л. 206.
52. Там же. Л. 109, ГМЗРК. А-1813. Л. 7.
53. ГМЗРК. А-1813. Л. 10. (Отчет о работе Ростовского музея за 1958 г.)
54. ГМЗРК. А-1745. Л. 5. (Воспоминания Л.П. Толпыгиной о Ростовском музее 1940-50 гг., записанные Е.В. Брюхановой).
55. ГМЗРК. А-1800. Л. 2 об. (Отчет о работе Ростовского краеведческого музея за 1950 г.).
56. Сведения из беседы с Л.П. Толпыгиной.
57. Сведения из беседы с Л.П. Толпыгиной.
58. ГМЗРК. А-1810. Л. 10. (Отчет Ростовского музея за 1957 г.).
59. ГМЗРК. А-1808. Л. 6. (Отчет Ростовского музея за 1955 г.).
60. Там же.
61. ГМЗРК. Д. 219. Л. 9. (Отчет о работе музея за первое полугодие 1965 г.).
62. ГМЗРК. Оп. 1. Д. 23. Л. 2. (Справки о работе Ростовского филиала ЯРМЗ).
63. ГМЗРК. А-1552. Л. 7 об. (Отчет о работе Ростовского музея за 1949 г.)
64. ГМЗРК. Д. 228. Л. 5. (Докладная записка о состоянии отдела природы Ростовского филиала Ярославо-Ростовского музея-заповедника и его естественно-научных фондах).
65. ГМЗРК. А-1800. Лл. 3 и 6 об. (Отчет о работе Ростовского музея за 1950 г.)
66. ГМЗРК. А-1802. Л. 27. (Отчет Ростовского музея за 1952 г.); ГМЗРК. А-1808. Л. 13. (Отчет Ростовского музея за 1955 г.).
67. ГМЗРК. А-780. Л. 120. (Научная переписка Ростовского музея за 1958 г.).
68. Там же. Л. 122.
69. ГМЗРК. Д. 228. Л. 4. (Докладная записка о состоянии отдела природы Ростовского филиала Ярославо-Ростовского музея-заповедника и его естественно-научных фондах).
70. Там же. Л. 6.
71. Там же.
72. Там же. Л. 7.
73. Там же. Лл. 6-7.
74. Там же. Л. 7.
75. Там же. Л. 3.
76. Там же. Л. 4.
77. ГМЗРК. А-327. Лл. 31-33. (Решения и постановления Ростовского исполкома и горкома КПСС 1961-1967 гг.).
78. ГМЗРК. Д. 228. Л. 2. (Докладная записка о состоянии отдела природы Ростовского филиала Ярославо-Ростовского музея-заповедника и его естественно-научных фондах).
79. Там же.
80. Там же. Лл. 2-3.
81. Там же. Л. 8.
82. Там же. Лл. 3-4.
83. Там же. Лл. 3, 8, 9.
84. ГМЗРК. Д. 227. Л. 2. (Отчеты о работе Ростовского музея за 1968 год).
85. Сведения из беседы с Л.П. Толпыгиной.

Реставрация Ростовского кремля в 1950-е – 1960-е гг. стала крупным явлением отечественной культуры. Автор проекта и участники работ в своих публикациях охарактеризовали разрушения, обосновали важнейшие концепции реконструкции, описали технологию восстановления¹. Вместе с тем остались неизвестными многие подробности этой реставрации.

В архиве Ростовского музея сохранился комплекс документов, касающихся реставрации кремля середины ХХ в. С одной стороны, это делопроизводственные документы музея – акты обследований памятников, официальная и хозяйственная переписка, с другой – рукописи В.С. Баниге (автографы научных отчетов, рабочие дневники, черновики статей). Помимо того, ряд ценных документов из личного архива В.С. Баниге обнаружен в частных собраниях его бывших сотрудников и учеников. Авторам статьи удалось встретиться с некоторыми из участников и очевидцев реставрации, записать их воспоминания. Перечисленные источники позволяют составить представление о состоянии памятников Ростовского кремля накануне реставрации, уточнить обстоятельства и хронологию реставрационных работ.

В 1950-е гг. здания Ростовского кремля, почти так же, как и в конце XIX в., были наполовину заняты складами и квартирами². Помимо музея, в кремле размещалось множество различных организаций. Подклеты церквей и нижние этажи Белой палаты, Судного приказа, Дома на погребах, соборной звонницы занимали под склады и конторы Райпотребсоюз и Горторг, артель «Ударник» и артель инвалидов, консервный завод и Главсырпром, Главликерводка и Главкинопрокат, Заготзерно и автобаза³.

Верхние этажи гражданских зданий кремля занимали жильцы, доставлявшие много хлопот музею. На территории кремля паслись их козы, в пруду плескались утки⁴. Жильцы жаловались друг на друга в музей и в более высокие инстанции, требуя «принять меры» к нарушителям порядка, например, «немедленно вывести козу которая находится в чулане, чем разрушает памятник архитектуры»⁵, или прося «запретить работающим на территории музея Косоурову и Гусарову круглосуточное содержание уток, которые день и ночь оглашают воздух своими дикими криками и не дают покоя проживающим на территории музея гражданам. Кроме того, – добавляют жалобщики, – считаем и неуместным пастьбу уток на дорожках и клумбах территории музея. Тем более, что имеется прекрасное место для их содержания – озеро Неро. Кроме того, указанные утки уничтожают посевы овощей в огороде при музее»⁶.

Экспозиции и служебные помещения музея располагались в Самуиловом корпусе, Отдаточной и Белой палатах, Княжьих теремах, Садовой квадратной башне с Ионинской палатой, Иерарших палатах, верхних этажах всех церквей⁷.

Смерч, обрушившийся на Ростов 24 августа 1953 г.⁸, нанес серьезные повреждения всем кремлевским памятникам. Катастрофические последствия урагана вызвали необходимость восстановления архитектурного ансамбля Ростовского кремля.

«В августе 1953 года над Ростовом Ярославским пронесся смерч небывалой силы. Были сброшены в озеро Неро церковные главы, сорваны крыши вместе со стропилами. Бесценные фрески оказались беззащитными перед лицом непогоды. Комитет по делам архитектуры объявил своего рода «междугородное реставрационное ополчение», – вспоминал о начале работ Б.В. Гнедовский, – В распоряжение Ярославской Специализированной Научно-реставрационной производственной мастерской (ЯСНРПМ) было направлено около ста кровельщиков и плотников. И я был назначен руководителем работ. Но уже в ближайшие дни выяснилось, что ЯСНРПМ, плохо руководимая и оснащенная, не в силах решать возникшие перед ней «ростовские задачи»⁹.

Аварийно-восстановительные работы 1953 г. переросли в планомерную научно обоснованную реставрацию, которую возглавил В.С. Баниге, приехавший в Ростов почти сразу после смерча. Его приняли на работу 17 сентября 1953 г. по рекомендации «старой большевички» Е.Д. Стасовой¹⁰. В.С. Баниге был назначен руководителем (старшим архитектором) Ростовского реставрационного участка.

При решении «ростовских задач» можно было ограничиться лишь необходимым ремонтом покрытий. Однако произведенные стихией разрушения открывали небывалые возможности для натурного исследования памятников, и, следовательно, для научной реставрации всего ансамбля. Как известно, было решено воссоздать первоначальный облик Ростовского кремля, и в начале 1954 г. архитекторы ЯСНРПМ создали несколько вариантов проекта реставрации.

Архитекторы Е.А. Ефремов и Л.К. Россов в своих эскизных проектах, по всей видимости, руководствовались авторитетной тогда концепцией, согласно которой образцом Ростовского кремля считался ансамбль Борисоглебского монастыря¹¹. Предполагалось устройство на всех башнях шатровых покрытий со сторожнями, крыши всех церквей оставались четырехскатными.

Однако В.С. Баниге, уловив несоответствие формы башен и конструкции шатра, стал искать другие образцы¹². Приступая к разработке своего варианта проекта, архитектор сформулировал метод изучения памятника в одной из дневниковых записей: «Следует еще раз обратиться к натурной части памятника и постараться уяснить себе, в чем же специфика ростовской архитектуры. Следует как бы сжиться с памятником, вчувствоваться в него. Выяснить не только палитру архитектурных форм, но и внутренний дух, которым проникнут этот замечательный ансамбль»¹³. В своей работе реставратора В.С. Баниге придавал большое значение анализу пропорций древнерусских памятников. Позже он отмечал, что «для восстановления крупных масс, например, верхних этажей, пришлось изучить пропорции аналогичных зданий. Немалую роль сыграла пропорциональная привязка аналогичных форм при реконструкции Красной палаты, а также при реставрации покрытий ростовских башен – шатров и кубов»¹⁴. В.С. Баниге предположил, что башни кремля имели кубоватые покрытия, в чем сказалось влияние на московскую архитектуру 1670-х гг. украинских форм.

Проект реставрации Ростовского кремля В.С. Баниге поэтапно рассматривался и был одобрен на Методическом совете по охране памятников Академии Наук СССР под председательством И.Э. Грабаря¹⁵.

В течение 1954-1955 гг. проводились первоочередные восстановительные работы и одновременно обмеры и исследование кремлевских памятников. Было сделано множество зондажей. Открытия первоначальных форм, выявленных в результате этих исследований, свидетельствовались актами¹⁶. Характер разрушений и весь процесс реставрации детально фиксировался фотографом ЯСНРПМ А.Н. Кувыркиным¹⁷.

В это же время велось тщательное изучение архивных источников – документов и старых чертежей. Этим занимался В.С. Баниге, а позднее – Э.Д. Добровольская, составившая историческую справку к проекту реставрации¹⁸.

В ходе аварийно-восстановительных работ осенью 1953 г. были сделаны металлические кровли на Самуиловом корпусе, Белой и Отдаточной палатах, Княжьих теремах, на основном кубе церкви Воскресения и алтаре церкви Одигитрии. Временными фанерными кровлями покрыли церкви Иоанна Богослова и Григория Богослова, корпуса юго-восточной части кремля, все башни, кроме Садовой круглой, и Красную палату¹⁹.

В дальнейшем В.С. Баниге фиксировал ход реставрационных работ в рабочих дневниках²⁰. Его хроника несколько отрывочна, однако комментарии и меткие характеристики отдельных действующих лиц дают яркое представление об обстановке на строительных площадках.

В 1954 г. усилия реставраторов были сосредоточены на западном фасаде кремля и на кровлях кремлевских церквей. В течение этого года были сделаны кубоватые покрытия на башнях западной стены кремля и тесовые кровли на пряслах западной и отчасти северной стен. Тогда же соорудили тесовую кровлю и на Круглой Садовой башне, в которой жил В.С. Баниге.

На кровлях кремлевских церквей Воскресения и Григория Богослова шла вычинка каменной кладки малых барабанов и воссоздание металлических и деревянных конструкций маковиц. Вместе с тем В.С. Баниге вел детальное натурное обследование сводов всех церквей с целью установить первоначальную форму покрытий, для чего делалось множество зондажей. В конце года обнаружилось, что временные кровли на надвратных церквях пришли в «ветхость и негодность», пришлось проводить срочный их ремонт, а на церкви Воскресения – полную реконструкцию крыши²¹.

На страницах рабочего дневника В.С. Баниге встречаются упоминания о разногласиях, возникавших в ходе реставрации, например, о спорах относительно формы покрытия церкви Спаса на Сенях, о столкновении В.В. Насонова и Б.В. Гнедовского с А.П. Ополовниковым, который предлагал сделать на северо-восточной башне рубленое завершение.

В декабре 1954 г. по причине морозов и финансовых затруднений зондажи пришлось прекратить. Остановились строительные работы – бригады из-за отсутствия денег практически распались. Вернувшись из отпуска в начале февраля 1955 г., В.С. Баниге записал в дневнике: «Ознакомился с положением на стройке. Утешительного ничего нет – почти ничего не делается: закончены лишь деревянные маковицы церкви Григория Богослова, да кровельные работы на маковицах церкви Иоанна Богослова»²².

В феврале 1955 г. работы возобновились. К концу марта было завершено покрытие маковиц церкви Григория Богослова. В этом же году производились обмеры и реставрация посводного покрытия соборной звонницы. В сентябре 1955 г. В.С. Баниге отметил, что сооружены леса у стен церкви Спаса на Сенях, реставрацией которой занимался Л.К. Россов. В октябре 1955 г. установили кресты на церквах Иоанна Богослова и Григория Богослова. 5 ноября В.С. Баниге писал в дневнике: «Предпраздничные дни – работы начали «затухать», что можно объяснить только лишь «расхлябанностью» дисциплины на участке – прорабы на постройке бывают редко. Косоуров часто пьян»²³.

Зимой 1955-1956 гг. морозы в Ростове иногда достигали 42 градусов, но тем не менее работы продолжались. В феврале 1956 г. строили леса внутри Успенского собора. В начале марта 1956 г. состоялась приемка работ по покрытиям всех кремлевских башен и переходов²⁴. Кровельные работы на алтарях церквей Григория Богослова и Спаса на Сенях, центральной главе церкви Воскресения, звонницах церквей Иоанна Богослова и Воскресения продолжались до мая 1956 г. В этом же году шла реставрация щипцов, а в ноябре было начато сооружение стропильных конструкций многоскатных покрытий на церквах Григория Богослова и Иоанна Богослова.

В течение 1955-1957 гг. велись натурные исследования Красной палаты – шурфы и зондажи фундаментов, вычинка и восстановление деталей. В 1957 г. был завершен проект воссоздания палаты и В.С. Баниге сдал в печать статью о памятнике²⁵. Осуществить проект архитектор смог только в начале 1960-х гг.

В 1957 г. работы на большей части реставрировавшихся объектов Ростовского кремля были в основном закончены. В начале этого года реставраторы занимались покрытием ограды Митрополичьего сада, установкой дымников на зданиях юго-восточной части кремля. Зондажи и исследование фундаментов проводились в Иераршей палате, Часобитной башне. 10 мая 1957 г. датирован документ, требовавший завершения отделки памятников Ростовского кремля к юбилею Октябрьской революции – установки подзоров и крестов, разборки лесов²⁶.

Развернувшиеся реставрационные работы усложнили охрану музея. Участились попытки краж, и многие из них были непосредственно связаны с реставрацией.

Объектом особого внимания воров стала церковь Григория Богослова. В январе 1955 г. воры четыре раза пытались пробраться в расположенное здесь фондохранилище. И, наконец, «… в ночь на 22.01.55 г. воры проникли в фондохранилище через окно второго света, спустившись по веревке с верхнего чердака церкви от глав, выломали забитую раму окна. На чердак воры проникли по лестнице и лесам, так как наверху проводились ремонтно-реставрационные работы (работала бригада плотников). <…> До 1954 года, до начала ремонтно-реставрационных работ хищений из фондохранилищ не было. В данный момент, несмотря на все принятые со стороны музея меры предосторожности, оградить от хищений фондохранилища трудно, так как все здания памятников архитектуры, где расположены фонды, обнесены строительными лесами (стоящими по шесть и более месяцев), что дает возможность проникновения к окнам всех этажей»²⁷.

Ситуация оставалась неизменной и в течение 1956 г., о чем свидетельствуют акты от 11 июня и 26 ноября²⁸. 10 декабря зав. фондами О.М. Белкина, потеряв всякое терпение, с возмущением пишет докладную записку: «В связи с тем, что почти каждую неделю происходят нападения на Григорьевскую церковь, где находится фондохранилище музея, прошу усилить охрану последней. В последние два воскресенья 2 и 9 декабря попытки попадания в церковь были в дневные часы, а поэтому на воскресенье прошу назначить дневную сторожевую охрану специально для охраны Григорьевской церкви. Кроме того, поставить перед Н[аучно]-Реставрационной мастерской вопрос о разборе лесов Григорьевской церкви, так как воры пробираются к церкви по лесам. А леса стоят вот уже полтора года, долго ли это можно терпеть?! Без всякой надобности приделали леса к паперти церкви, откуда легко пробраться на переходы. Вечерне-ночной охране также следует почаще наведываться в сад и прислушиваться, не производятся ли взломы»²⁹.

Реставрация сопровождалась постоянными финансовыми затруднениями. Прекращение работ по этой причине отмечено уже в конце 1954 – начале 1955 гг. Особенно острым стал этот вопрос в 1957 г., когда происходила ведомственная перестановка – был ликвидирован Госстрой, а реставрационные мастерские передавались в Министерство культуры³⁰ 20 августа 1957 г. руководство музея и реставрационной мастерской обратилось с письмом в редакцию газеты «Известия» о недопустимости сокращения средств на реставрацию Ростовского кремля, что создавало угрозу прекращения работ и роспуска коллектива. В письме подчеркнуто, что еще не установлены капитальные покрытия на памятниках кремля, а временные кровли разобраны. Спустя месяц, 24 сентября 1957 г. директор музея А.А. Соловьева и В.С. Баниге просили Е.Д. Стасову поддержать ходатайство о выделении средств на работы в кремле³¹ Однако в 1958 г., по воспоминаниям Э.Д. Добровольской, финансирование было прекращено, и почти все ведущие участники реставрации уехали из Ростова.

29 сентября 1964 г. В.С. Баниге уволился из ЯСНРПМ и переехал в Вологду, где стал главным архитектором реставрационных мастерских. Ему предстояло возглавить реставрацию Софийского собора и Архиерейского дома.

В. С. Баниге не только занимался реставрацией, но и обдумывал будущее использование зданий, наиболее благоприятное для их сохранности³². Архитектор обосновал необходимость вывода из кремля овощехранилищ в помещения Мытного и Гостиного дворов, предложил устроить гостиницу в Судном приказе и Доме на погребах³³. Воссозданную Красную палату В.С. Баниге предназначал Горисполкому, считая, что «размещение в кремле резиденции Советской власти возвратит кремлю роль административного и культурного центра города и района»³⁴.

Сохранился отклик В.С. Баниге на проектные предложения по устройству в палатах Ростовского кремля Международного молодежного центра. Это письмо от 10 марта 1966 г., адресованное управляющему делами ЦК ВЛКСМ тов. Светликову³⁵. Проект вызвал у архитектора несколько принципиальных возражений. Он считал нецелесообразным размещать спальни в палатах со стенами двухметровой толщины, предлагая с большим удобством разместить гостиничный комплекс в Яковлевском монастыре. Критическую оценку В.С. Баниге дал и идее устройства двухъярусных коек в древнерусском дворце. Недопустимым как с санитарной точки зрения, так и со стороны режима охраны памятника В.С. Баниге полагал устройство столовой и кухни в нижнем этаже Красной палаты. Котельная, в соответствии с инструкцией по охране памятников архитектуры, должна была располагаться не только за пределами кремля, но даже за линией валов. Нельзя было допускать, по его мнению, стоянку автомашин на территории кремля.

Реставрация Ростовского кремля под руководством В.С. Баниге уже в ближайшее время стала хрестоматийным примером строго научной реконструкции³⁶. Обстоятельное натурное изучение памятников Ростовского кремля во время реставрационных работ 1954-1962 гг. и анализ литературных и архивных источников легли в основу кандидатской диссертации В.С. Баниге, в которой он сформулировал собственную концепцию ростовской архитектурной школы³⁷.

1. Материалы по изучению и реставрации памятников архитектуры Ярославской области. Вып. 1. Древний Ростов. Ярославль, 1958; Баниге В. С. Восстановление Ростовского кремля. Ярославль, 1963.
2. Яркая характеристика ростовского быта 1950-х гг. дана в письме директора музея А.А. Соловьевой археологу Н.Н. Воронину: «в отношении продуктов можно сказать, что все есть и в то же время нет ничего, так как за всем надо стоять в очереди часа по четыре и больше. Хорошо было бы, если бы Вы привезли с собой сахар, песок, масло топленое и подсолнечное, так как его у нас тоже нет, круп макаронных изделий, мясных консерв и муки, ввиду того, что муку видят два раза в год в Май и октябрьские праздники». ГМЗРК. А-785. Научная переписка. 1956 г. Л. 105.
3. ГМЗРК. А 813. Документы по аренде. 1953 г. Л.1.
4. ГМЗРК. А-802. Хозяйственная переписка. 1957 г. Л. 43.
5. ГМЗРК. А 314. Переписка музея. 1955 г. Л. 60.
6. ГМЗРК. А-802. Л. 72.
7. ГМЗРК. А 805. Л. 2-5. В статье приняты исторически сложившиеся названия памятников Ростовского кремля.
8. Обстоятельства этого стихийного бедствия подробно описаны в статье Н. В. Чижикова. Подробнее см.: Чижиков Н. В. Смерчи в Ярославской области летом 1953 года // Краеведческие записки. Вып. 1.Ярославль, 1956. С. 67-85.
9. Добровольская Э.Д. Владимир Сергеевич Баниге в Ростове Великом. Машинопись. 2004 г. Л. 3.
10. Добровольская Э.Д. Владимир Сергеевич Баниге в Ростове Великом… Л. 4.
11. Павлинов А.А. Древности Ярославские и Ростовские. М., 1892. С. 30; Эдинг Б.Н. Ростов Великий. Углич. М., 1913. С. 95-96.; Безсонов С.В. Ростов Великий. М., 1945. С. 22.
12. ГМЗРК. А – 1095. Л. 4.
13. ГМЗРК. А – 1095. Л. 5.
14. ГМЗРК. А – 1175. Л.10.
15. «Первые реставрационные соображения» были поданы в Методический совет к 20 января 1954 г., результаты исследования покрытий надвратных церквей изложены В.С. Баниге 22 декабря 1954 г., проект покрытия Успенского собора утвержден в феврале 1956 г. ГМЗРК. А-1095. ЛЛ. 2 об., 54, 103.
16. ГМЗРК. А-409. Л. 29, 30, 31.
17. Эти сведения любезно сообщила Э.Д. Добровольская.
18. Добровольская Э.Д. Ростовский кремль. Историческая справка. ГМЗРК. НТА. Д. 233.
19. ГМЗРК. А – 1095. Л. 3.
20. ГМЗРК. А – 1095, А – 1436, А – 1190.
21. Об этом эпизоде пишет в своих воспоминаниях В.Г. Брюсова. См.: Брюсова В.Г. Прекрасное – это Родина. Записки искусствоведа-реставратора. – М., 1989. С. 116.
22. ГМЗРК. А-1095. Л. 55.
23. ГМЗРК. А-1095. Л. 101.
24. ГМЗРК. А – 404. Л. 2-7.
25. Баниге В.С. Красная палата в Ростовском кремле // Памятники культуры. М., 1960. Сб. 2. С. 96-109.
26. ГМЗРК. А- 811. Л. 1.
27. ГМЗРК. А-785. Л. 4.
28. ГМЗРК. А-785. Л. 121, 183.
29. ГМЗРК. А-785. Л. 185.
30. ГМЗРК. А – 811. Л. 7-9.
31. ГМЗРК. А – 811. Л. 12-14.
32. Е.В. Ким без ссылки на документы приписывает В.С. Баниге разработку Положения о Ростовском музее. Ким Е.В. К истории картинной галереи Ростовского музея. 1950-60-е годы // ИКРЗ. 2001. Ростов, 2002. С. 345, 349.
33. ГМЗРК. А – 1101. Л. 6.
34. ГМЗРК. А – 1101. Л. 4.
35. Письмо от В.С. Баниге управляющему делами ЦК ВЛКСМ т. Светликову. 10 марта 1966 г. Машинопись.
36. Серегин А.В. Опыт лучших – всем реставрационным мастерским // Бюллетень технической информации Госстроя РСФСР. 1956. № 3-4. С. 30; Щенков А.С. Тенденции развития и основные достижения российской архитектурной реставрации в ХХ веке // Судьба культурного наследия России. ХХ век. Т. 2. Белая книга. М., 2003. С. 30.
37. Баниге В. С. Искусство ростовских строительных мастеров. Дисс. Л., 1963.

В экспозиции Ростовского музея выставлена икона «Первый Вселенский Собор» (рис. 1), датируемая XVII в.¹ Надо отметить, что икона всегда вызывала интерес специалистов, этим объясняется, что после консервации музея во время Отечественной войны 1941-1945 г, икона была одной из первых отправлена на реставрацию в 1958 г. в Государственные центральные художественно-научные реставрационные мастерские им. И.Э. Грабаря²¹. Первые сведения об иконе опубликованы в 1973 г. в каталоге выставки «Живопись Ростова Великого»³. В.Н. Иванов в своей книге «Ростов. Углич» несколько страниц посвящает Ростовскому музею. Во втором издании книги (1975 г.) исправленном и дополненном, в рассказе об иконах, где названы всего восемь произведений, он останавливает внимание на иконе «Первый Вселенский Собор» и публикует ее⁴. В путеводителе по Ростовскому музею 1985 г. и во втором издании его в 2001 г. автор, В.Т. Кривоносов, пишет об этой иконе⁵. В.Н. Иванов и В.Т. Кривоносов, как искусствоведы, буквально, в нескольких словах подметили особенности художественного образа иконы. Сведения об иконе опубликованы в каталоге «Иконы Ростова Великого»⁶.

По документам, известно, что икона поступила в Ростовский музей в 1929 г. из ростовской Введенской церкви при ее закрытии (в документах написано: при ликвидации церкви). Согласно ордера за № 1903 от 17 сентября 1962 г., икона «Первый Вселенский Собор» подлежала списанию с последующим уничтожением⁷. По каким-то причинам она осталась в музее, что отмечено в инвентарной книге главным хранителем Ангелиной Отавиной, работавшей в музее до 1970 г.

Икона вошла в первую экспозицию «Древнерусское искусство», открытую в 1969 г. Таким образом, она экспонируется в музее 35 лет.

Цель статьи – обратить внимание на некоторые иконографические, художественные особенности ростовской иконы, и определить ее место в общей истории развития русской иконописи, рассмотреть ее происхождение.

Тема Вселенских Соборов в древнерусской культуре наиболее полно раскрыта в статье Ю. Г. Малкова⁸. Согласно его исследованиям, Вселенские Соборы достаточно рано, с конца XIII в., стали изображать в странах, которые находились под воздействием византийской художественной культуры, в храмовых росписях Македонии, Сербии, Болгарии, Румынии. На Руси изображение Вселенских Соборов встречается лишь с конца XV в.

Все Вселенские Соборы были направлены против различных ересей. Этим объясняется, что именно с появлением ересей, как на Балканах, так и на Руси, возникает и интерес к Вселенским Соборам. На Руси тема Вселенских Соборов особенно зазвучала во время борьбы против разнообразных еретических движений XIV-XVI в. Архиепископ Новгородский Геннадий, архиепископ Ростовский Иоасаф, преподобный Иосиф Волоцкий в борьбе с ересью обращались к авторитету отцов Вселенских Соборов.

Позднее, во второй четверти XVI в. к духовному наследию Вселенских Соборов, помимо антиеретической борьбы, стали обращаться в целях «догматического и канонического обоснования идеи русской православной государственности – в первую очередь идеи о богоустановленности и незыблемости самодержавия, высказанной еще в первом послании преподобного Иосифа Волоцкого великому князю Василию III («Царь… естестовом подобен всем человекам, а властию же подобен есть Вышнему Богу»⁹) и ставшей основой известной концепции псковского старца Филофея – о Москве как Третьем Риме, где «все царства православные христианской веры сошлись в едино царство»¹⁰. Причем и эта идея покоилась опять же на требовании неукоснительного следования православных государей заветам Православия и отцов Вселенских Соборов»¹¹.

Богословский интерес к Вселенским Соборам естественно выражался в создании живописных произведений, посвященных деяниям Соборов. В начале XVI в. Вселенские Соборы были изображены в настенных росписях собора Рождества Пресвятой Богородицы Ферапонтова монастыря (1502-1503). После осуждения ереси жидовствующих на Московском соборе в 1504 г. изображения Вселенских Соборов в настенных росписях появляются в Воскресенском соборе Волоколамска (ок. 1507 г.)¹², в Успенском соборе Московского Кремля (1513-1515), в соборе Чудова монастыря Московского Кремля (1518-1519). К середине XVI в. традиция изображения Вселенских Соборов в настенных росписях стала, можно сказать, обязательной. В 1563 г. Вселенские Соборы были изображены в соборе Спасо-Преображенского монастыря Ярославля. Таким образом, к середине XVI в. «на Руси уже существовала богатейшая традиция почитания, глубокого осмысления и разностороннего истолкования в практических (как религиозных, так и политических) целях непреходящего смысла Вселенских Соборов»¹³.

В иконах изображение Вселенских Соборов встречается гораздо реже, известные на сегодняшний день памятники иконописи датируются XVI-XVII вв. К таким редким памятникам относится и икона из собрания Ростовского музея, посвященная Первому Вселенскому собору. Ю.Г. Малков пишет, что изображение Первого Вселенского Собора «символически выражает не только догматически-охранительное и каноническое начала в Церкви, но и как бы все Семь Соборов сразу (параллели такому расширительному толкованию Первого Вселенского Собора встречается и в церковной учительной литературе)¹⁴.

Никейский собор был созван в 325 г. в городе Никее. Никея¹⁵ (ныне город Изник в Турции) – город на берегу Асканиева озера в провинции Вифинии в Римской империи, а затем город относился к Византии. Словарь Эфрона и Брокгауза сообщает, что в 316 г. Антигон восстановил разрушенный город и дал ему свое имя. Вскоре Лизимах овладел большей частью Малой Азии и назвал город Никеей в честь своей жены. В древние и средние века Никея ? крупный культурный центр Римской, позднее Византийской империй. Цари провинции Вифинии часто избирали Никею своей резиденцией. В римскую эпоху Никея пользовалась особым вниманием императоров и имела право автономии. В 1204-1261 г. она была столицей Никейской империи. Около 1330 г. Никея была захвачена турками, при которых утратила свое значение. Сегодня от былого величия сохранились развалины театра, остатки городских стен римского времени, неоднократно перестроенных в византийский и турецкий периоды, остатки колонн и других древних сооружений. И хотя Никея известна как крупный и важный культурный и духовный центр Византии для всех христиан, это город, где в 325 г. проходил Первый Вселенский Собор, где был утвержден Символ веры. Надо отметить, что еще раз великие архиереи собирались в этом городе при решении судьбоносного для христианства вопроса в борьбе с иконоборцами в VII в. Важность решений Первого и Седьмого Соборов закрепили за ними название «Никейские соборы».

Место заседания Первого Никейского Собора сегодня точно неизвестно. На соборе было около 300 епископов. Собор длился с конца мая до конца августа. Открытие состоялось в Большом зале императорского дворца. Император Константин сидел на своем престоле. Начался Собор с приветствия императору, на которое он отвечал на латинском языке, сразу же переводимом на греческий. По окончании Собора император издал духовную грамоту, в которой сообщал об исповедовании веры, утвержденной на Соборе через согласие многих великих архиереев.

На ростовской иконе Первый Вселенский Собор представлен в соответствии с описаниями в Иконописных подлинниках. В собрании рукописей из коллекции А.А. Титова в Иконописном подлиннике XVIII в. подробно описана иконография Первого Вселенского Собора: «Первый Вселенский Собор Отцов Святых, собравшихся назло честивого Ария, хулившего Сына Божия в лето (5724). В нише Спас явися Петру Александрийскому Младенцем в ризе разодранной стояше на престоле плечо голо, нога гола, престол киноварь, над ним покровец четырехуголен завеса киноварь, на стороне Петр сед плешив, брада Николина. Поклонился на колени, зрит на Спаса, руки держит молебны Оному. Церковь об одной главе. Царь Константин сед сидит на престоле в баграной ризе, в руке держит жезл. С правою рукою сидят два святителя на престолех. Един брадою аки Никола в шапке, а за ним аки Афанасий сед. С левую руку три святителя. Един рус, брада короче Василия Кесарийского, мало видет его, а два («другие» – слово написано на полях. В.В.) аки Афанасий. Третий аки Петр Александрийский. Глаголют со Арием. Держат руки к царю. А за царем стоят два мужи аки Григорий седы. Арий зрит на Спаса, утроба его из мяса, риза дичь, сед, брада покороче Власиева. А за ним полата проста празелен, а инии еретицы стоят стары и русы и млади, ризы на них шубы бояршие подперлись руками. На голове колпаки. С правую руку царя ниже седящих святителей, стоит царь, аки Константин, ризы такие же наклонив главу. Против его стоят святители, первый аки Николае, второй аки Власий, третий аки Афанасий, четвертый аки Кирилл брадою и в шапке, пятый аки Мина, брада Власиева. Вси зрят на царя, а за ними полата вохряна. Град и башни около них, а на святителях на всех венцы»¹⁶.

В ростовской иконе изображение очень близко к этому описанию. В центре на фоне храма на троне с овальной спинкой восседает царь Константин. На нем парадные одежды: темно-красная долматика с лором, на голове – корона. В левой руке он держит свернутый свиток. Справа от него сидят три святителя, в руках у них Евангелия. Слева от царя Константина – три святителя: один, вероятно, Александр Константинопольский, стоит, повернувшись к сидящему святителю, третий, Петр Александрийский, изображен в обращении к Арию (?), стоящему внизу.

В нижней части композиции изображена встреча царя Константина участников Собора: в центре стоит царь Константин, перед ним группа святителей, первый из них – святитель Николай, за ним, вероятно, Афанасий Александрийский. Жесты рук царя Константина и святителей, стоящих перед ним, говорят о том, что царь Константин обращается с речью к святителям, которые внимают его словам. Позади стоящего царя Константина – два арианина в белых колпаках на головах. Возможно, в черном платье со свитком ? Евсевий Никомидийский, Арий считал его своим единомышленником¹⁷. В красном платье – возможно, Арий. В правом нижнем углу композиции – помещение, отделенное колонной, изображен сидящий Арий. В левом углу композиции, в архитектурном обрамлении, изображено «Видение Петра Александрийского», сюжет из Жития святителя Петра Александрийского, повествующий о событиях начала IV в. Когда Петр Александрийский сидел в темнице, ожидая казни, ему явился Христос в образе двенадцатилетнего отрока в разорванных одеждах и предсказал грядущие злодейства Ария. В иконе представлен коленопреклоненный святитель Петр Александрийский, руки и лик его обращены к Христу, стоящему на престоле, покрытом красной тканью. По святоотеческим толкованиям IV в., разорванные на две части ризы Христа символизировали отрицание Арием нераздельности Божественной и человеческой природ Спасителя, приводившие к разрушению единства святой Троицы, а так же раскол Церкви из-за арианской ереси¹⁸. Петр Александрийский не был участником Первого Вселенского Собора, он казнен был в 311 г., но, начиная со второй четверти XIV в. изображения его в обращении к арианам (вверху в правой части композиции) и «Видение» стали обязательными в иконографии Первого Вселенского Собора¹⁹. В верхней части композиции ростовской иконы изображен город, в центре которого – храм.

В иконографии Первого Вселенского Собора важно было изображение города Никеи. В древнерусской живописи, настенной и станковой, есть свои традиции в изображении архитектуры. Здание в иконе представляло «своего рода символическую форму, как бы «знак», несущий в себе более широкое представление о здании, городе»²⁰. Примером традиционного изображения архитектуры может служить изображение Первого Вселенского Собора на южной стене храма в настенной росписи 1502-1503 гг. в Рождественской церкви Ферапонтова монастыря²¹.

Устоявшиеся иконографические схемы изображения города закреплены в Иконописных подлинниках. В Иконописных подлинниках конца XVI в., как известных, так и рукописном XVIII в., в кратких словах всегда есть сообщение об изображении города Никеи в иконе Первого Вселенского собора: «полата вохряна, град и башни»²².

В ростовской иконе изображение Никеи имеет свои особенности. В.Н. Иванов еще в 1975 г. отметил: «Архитектурный фон многообразен и говорит о том, что художник был знаком с изображениями архитектуры западного Возрождения»²³. Несомненно, изображая архитектурные кулисы нетрадиционно, иконописец создавал образ далекого святого града, так важного для каждого православного человека.

Действительно, в архитектурных сооружениях, изображенных в иконые, много деталей и особенностей зданий времени западно-европейского Возрождения. Центральный храм напоминает нам итальянские палаццо с плоской крышей, со скупым членением фасада. Подчеркнута этажность фасада. Как в храме, так и в других постройках – знаменитые итальянские окна, здесь же и круглые итальянские окна, обрамленные картушами. Особенности архитектуры здания, изображенного в правой части иконы, можно найти так же в сооружениях средневековой Италии.

Но надо сказать, что между архитектурой и ее изображениям в иконе стояла западно-европейская гравюра. Появление во второй половине XVI в. в древнерусской живописи заимствований из западно-европейского искусства в кругу специалистов называется «первая фрязь». В это время иконописцы в своих работах, сначала в книжной миниатюре, а затем и в иконах, стали использовать западно-европейские гравюры. Причем использовали гравюры лучших мастеров Возрождения: Альбрехта Дюрера, Ганса Гольбейна младшего, Луки Кранаха и др.²⁴

Исследователи отмечают, что древнерусские мастера очень свободно обращались с материалом гравюр, именно сочиняя свои архитектурные композиции, выбирая из гравюры наиболее понравившиеся детали и фрагменты. Едва ли в ростовской иконе использована гравюра, изображающая конкретный город. Вернее всего здесь использован один из наиболее распространенных западно-европейских мотивов в искусстве XV-XVI в.: изображение города за крепостной стеной с крепостной башней, что здесь мы и видим. Крепостная стена зубчатая имеет ряд машикулей. Сам принцип изображения многочисленных зданий города отличается от традиционного иконописного, здесь мы видим именно западно-европейский город, где разнообразные архитектурные сооружения расположены плотно, частично перекрывая друг друга. Используя материалы европейского реалистического искусства, иконописец видоизменяет элементы архитектуры, приноравливая их к законам иконописи. Так, наклонность стен к центру в ростовской иконе ? это принцип обратной перспективы, два зеленых здания по сторонам центрального храма, казалось бы, традиционной иконной архитектуры, но каждое из них венчается шатром и имеет итальянские окна. Главная особенность архитектуры ростовской иконы – это многочисленные островерхие завершения зданий в виде шпилей.

То, что иконописец писал архитектуру с графической работы, демонстрируют здания в левой и нижней частях композиции.

В левой части иконы изображена колонна классических пропорций. Моделировка объема приближается к приемам, принятым в реалистическом станковом искусстве. В изображении полуциркульных арок местами соблюдены законы прямой перспективы. В написании колонны подразумевается источник света справа, тень – слева. Здесь изображена именно тень, с постепенным ослаблением цвета, такого приема в иконе никогда не встретишь.

Влияние западно-европейской гравюры отразилось в ростовской иконе не только в трактовке архитектуры. Сидящий Арий, изображенный в правом нижнем углу иконы, явно написан с западной гравюры. Можно сравнить изображения Ария с традиционным иконным образом Петра Александрийского, представленного в левом нижнем углу иконы.

К числу первых иконописцев, которые использовали западно-европейскую гравюру, специалисты относят новгородских и псковских мастеров. В XVI в. Новгород и Псков торговали с европейскими странами. Но так как мы рассматриваем ростовскую икону, вспоминается, что и Ростов торговал с Западной Европой, и здесь могли тоже появляться западные гравюры. На сегодняшний день икона «Первый Вселенский Собор» пока единственное ростовское произведение, где есть знания западной гравюры, поэтому говорить, что «первая фрязь» распространена была и в Ростове – преждевременно, для такого вывода у нас недостаточно оснований.

Использование западно-европейской гравюры в иконописи исследователи связывают с деятельностью во второй половине XVI в. московских макарьевских мастерских Чудова монастыря, где были не только московские иконописцы, но и мастера из Новгорода и Пскова. Возможно, что икона «Первый Вселенский Собор» могла быть создана в макарьевских мастерских и привезена в Ростов. К особенностям макарьевских икон, кроме использования знания западно-европейской гравюры, относится и написание личного в ростовской иконе: плотное охрение по темно-оливковому санкирю.

В ростовской иконе есть чувство парадности, так характерное для икон грозненского времени. Немалую роль играет обилие золота в строении художественного образа. Золотой фон, поля, золотые крупные нимбы. Золото на деталях одежд всех изображенных в иконе, кроме Ария.

Золотой ассист с геометрической четкостью линии положен косой штриховкой на спинке престола царя Константина, или веером в нижней части его престола, сидениях святых отцов. Аналогичный ассист имеется на мафории Богоматери в иконе «Богоматерь Смоленская» из придела Архангела Гавриила Благовещенского собора Московского кремля (1563 г.), широко известной иконы грозненского времени «Обновления храма Христа Бога Нашего Воскресения» (по последнему исследования ее название «Воскресение в деянии»)²⁵.

Краски в ростовской иконе наложены как тонкими прозрачными неровными слоями, так и плотными (платья ариан, подризники святых отцов). Особенно легко, однослойно написана архитектура. Подобная манера близка к технике миниатюр грозненского времени.

Во всех изданиях ростовская икона «Первый Вселенский Собор» датируется XVII в., как и в первичном научном описании, в инвентарной карточке, составленной в 1978 г.²⁶ Лишь в последнем каталоге «Иконы Ростова Великого» поставлена дата: конец XVI – начало XVII в. Дата создания иконы – XVI в. прежде уже возникала: в книге поступлений рядом с описанием иконы карандашом поставлено римская цифра XVI. По моим многолетним наблюдениям старой документации со всевозможными многочисленными пометками, сделанными хранителями со слов исследователей разных лет, именно такие пометки карандашом, с указанием века создания иконы, появились после приезда в Ростов Наталии Алексеевны Деминой, что дает возможность предположить, что так датирована была икона сотрудницей Третьяковской галереи в 1937 г. Очевидно, последующие исследователи именно из-за необычной архитектуры стали относить икону к XVII в – времени широкого распространения западно-европейского искусства в древнерусский культуре.

Думается, создание ростовской иконы следует отнести ко второй половине XVI в., ко времени появления «первой фрязи», что отразилось в использовании западно-европейской гравюры при изображении города Никеи. При изображении самих участников Первого Вселенского собора мы видим лаконизм и ясность иконографического извода, характерные для XVI в.

Конечно, писать икону с гравюры – это было для XVI в. редким и достаточно смелым явлением. Далеко не каждый мастер мог переводить гравюру в иконный рисунок. В связи с этим, я хотела бы остановить внимание еще на одной особенности ростовской иконы.

При внимательном, детальном рассмотрении иконы можно увидеть сквозь слой краски мелкие буквы, выполненные черной прозрачной краской по левкасу. В иконе обнаружено всего 27 таких пометок, указывающих каким цветом нужно раскрыть, т.е. раскрасить данную плоскость. Названы пять цветов: белый, красный, желтый, зеленый и красновато-коричневый. Названия их написаны сокращенно, но вполне ясны были для иконописца, раскрывающего цвет.

Буква «Б» – обозначающая белила, написана в трех местах: 1) на белом подкладе фелони святителя Петра (изображен справа в повороте вправо); 2-3) на шапочках двух ариан, стоящих за спиной царя Константина.

«ПРА» (сверху перевернутая буква З) – сокращенное слово «празелень» обозначает зеленый цвет и написаны на зеленых плоскостях архитектуры в шести местах.

«ВО» (сверху «Х») – сокращенное название охры, обозначающей желтую краску, от светло-желтой до светло-коричневой. В иконе пометы написаны в пяти местах на архитектуре, на светло-желтых цветовых плоскостях.

«К» (сверху буква «Н») – «киноварь» встречается в девяти местах на розовом цвете архитектуры – обозначает красный цвет, написанный киноварью.

«БА» (сверху буква «К») – бакан, сокращенное название краски красно-коричневого цвета. Встречается в иконе четыре раза.

После названия цветов: охра, киноварь, празелень написана буква «С». В соответствии с насыщенностью цвета, на которых после слова, обозначающего цвет, стоит буква «С», эта буква прочитана как «светлый»: киноварь светлая на розовых цветовых плоскостях; охра светлая на светло-желтых плоскостях; празелень светлая на светло-зеленых плоскостях. В единственном случае нет буквы «С» после названия цвета «киноварь», это на красном платье арианина.

Пометы с обозначением предполагаемого цвета в произведениях станковой и монументальной древнерусской живописи встречаются редко. Вера Григорьевна Брюсова в 1958 г. при реставрации монументальной росписи 1692-1693 гг. Богоявленской церкви г. Ярославля обнаружила подобные знаки с обозначением колера²⁷. Пометы с обозначение цвета были обнаружены на иконе второй половины XVI в. из собрания Третьяковской галереи «Кирилл Белозерский и Кирилл Александрийский с житием Кирилла Белозерского» И. А. Кочетковым²⁸. Несомненно, со временем количество произведений с обозначением цвета может расширится. Но все равно это явление уникальное и редкое.

Ясно, что такие пометы являются указаниями по расцветке цветовых плоскостей иконы для малоопытного иконописца, возможно, ученика. Такие указания цвета писал более опытный мастер. Вернее всего, этот иконописец знаменил икону, он же определял цветовое решение, ставя буквенные обозначения цвета. Иконописец все цвета написал в соответствии с надписями, лишь в одном случае надпись не соответствует цвету ? в левой нижней части композиции, у среднего из трех святых на подризнике обозначен цвет «бакан», а цвет розовый, то есть это цвет в иконе обозначен как киноварь светлая. Очевидно, иконописец первоначально написал цвет фелони святого, расположенного слева. Пометы, каким цветом надо писать фелонь нет, и он написал ее красно-коричневым цветом, к которому подходит указание «бакан». Понятно, что цветовое пятно рядом уже не могло быть красно-коричневым, и иконописец пишет его другим цветом, не соответствующим надписи. Руководствуясь строго указаниям опытного иконописца, мастер мог допустить и изменения цвета.

При сравнении помет с обозначением цвета в иконе Третьяковской галереи и Ростовского музея есть отличия. Так, слово, обозначающее цвет в ростовской иконе написаны сокращенно, тогда, как в иконе Третьяковской галереи, да и в монументальных росписях, обнаруженных Брюсовой, цвета в основном обозначены одной буквой: празелень буквой «П», буквой «В» – охра (вохра), буквой «Л» – лазорь и т.п. В ростовской иконе только белила названы одной буквой.

Здесь мы явно видим разделение труда. Это могло быть связано с ускорением работы. А в нашем случае именно написание архитектуры с западно-европейской гравюры, которое мог сделать не каждый иконописец, могло быть вызвано такое разделение работы.

Еще раз о происхождении иконы. В правлении царя Иоанна Грозного в 1561 г. главный храм Московского Свято-Даниловского монастыря был освящен в честь Святых Отцов Семи Вселенских Соборов. Ю.Г. Малков пишет об этом событии, что оно «представляет беспрецедентный случай за всю историю храмоздательства не только на Руси, но, по-видимому, и во всем регионе провизантийской церковной культуры»²⁹. К этой цитате можно добавить, что храм в честь Святых Отцов Вселенских соборов был и в Ростове, что несомненно является большой редкостью.

Документально известно, что храм Святых Отцов в Ростове существовал уже в начале XVII в. Дозорные и переписные книги 1619 г. сообщают, что при переписи населения Иваном Васильевичем Мотовиловым присутствовал священник церкви Святых Отцов, подписавшийся «Ксему дозорным книгам Отеческий поп Павел руку приложил»³⁰. В начале XVII в. новые храмы в Ростове не строили. Это был тяжелый период – Смутное время, разорение Ростова войсками Лжедмитрия II в 1608-1611 г.³¹ Таким образом, создание храма Святых Отцов в Ростове передвигается во вторую половину XVI в. Едва ли Святоотеческая церковь могла быть построена ранее. Создание ее могло быть связано с теми идеями, которыми жила Русская Православная Церковь во второй половине XVI в. К тому же, именно создание в 1561 г. в Москве храма Святых Отцов Семи Вселенских Соборов подвигло освящение престола в честь Святых Отцов в Ростове. Сохранились сведения о храме Святых Отцов в Ростове второй половины XVII в. в Переписных книгах: «Храм древян, клецкий Святых Отцев: а в храме Божие милосердие образ Спасов на празелени. На монастыре ж на церковной земле двор попа Павла, в длину 15 с., поперек 8 с.; а ныне на том месте живет поп Андрей. На монастыре ж на церковной земле 5 келей, а в них живут нищие, кормятся по миру; а ныне то место пашет поп Андрей к улице»³².

В XVII в. священники храма Святых Отцов имели торговые места в городе, что говорит об их материальном достатке, вернее о материальном достатке храма. Священник церкви Иаков Андреев владел лавкой, поступившей его отцу попу Андрею в 1637 г. от ростовца посадского человека Федора Винокурова «на поминовение родителей своих»³³. В 1650 г. Яков Рогозин сделал вклад попу Иакову – три полка, шалаш да три чуланца. Кроме того, «Лавка Святых Отец попа Иакова; владеет по поступной ростовских посадских людей Андрея Исаева сына, да Ивана Федорова сына Черемхиных, с 195 (1687) году»³⁴.

Деревянная церковь Святых Отцов с кладбищем находилась к юго-востоку от Введенской церкви, близ земляного вала, по дороге от Благовещенской улице в Кремль, то есть ближе к городской крепости³⁵. Ведомость 1777 г. церковь называет ветхою. По указу архиепископа Самуила, храм Святых Отцов в 1780 г. за ветхостью упразднен, приход был приписан к Введенской церкви. По указу от 17 октября 1790 г., в Введенскую церковь поступили иконы и утварь упраздненной церкви Святых Отцов³⁶.

Церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы была ближайшей храму Святых Отцов, она стояла на Введенской улице (ныне улица Февральская). Каменное здание Введенского храма построено на месте прежнего деревянного в 1769 г. Престол летнего Введенского храма, был расположен на втором этаже, а престол зимней теплой церкви во имя преподобных Зосимы и Савватия Соловецких – на первом этаже. Устроение внутреннего убранства храма затянулось на многие годы из-за «скудости средств» и «малоприходства»³⁷. После того как Святоотеческий приход был приписан к Введенской церкви в приходе стало числиться только 38 дворов, из них 20 дворов были купеческие.

По Описи Введенской церкви начала XX в. трудно восстановить, какие иконы поступили из церкви Святых Отцов. Но не вызывает сомнения, что иконы с изображением Отцов Вселенских соборов происходят именно из Святоотеческой церкви. Так, в иконостасе летнего Введенского храма над северной дверью была расположена икона «Святителей Вселенских»³⁸. В открытой арке, разделяющий храм от трапезы справа «Образ Святых Отцов Семи Вселенских соборов»³⁹.

Очевидно, музейная икона по описи начала XX в. – это образ размещенный над северной дверью, названный «Святители Вселенские». Судьба иконы «Святых Отцов Семи Вселенских соборов» сегодня неизвестна. Думается, у нас есть все основания считать, что вышеназванные иконы поступили в Введенский храм из церкви Святых Отцов Семи Вселенских Соборов.

На сегодня известны два случая появление в Ростове в грозненское время образов редких иконографий: список с чудотворной иконы Николы Гостунского⁴⁰, находящегося в храме Московского кремля и иконы «Первый Вселенский собор». Особенности почитания чудотворного образа распространяются и на почитание списка с него. Так как для чудотворной иконы Николы Гостунского в Московском кремле был построен храм, освященный в честь этого образа, так и для ростовского списка был построен храм и, очевидно, освященный в честь иконы Николы Гостунского. Уникальным случаем является и освящение в Ростове храма в честь Святых Отцов Семи Вселенских Соборов, очевидно, построенного во второй половине XVI в. Московский храм великокняжеского Данилова монастыря и ростовский храм Святых Отцов Семи Вселенских Соборов демонстрируют чрезвычайное внимание к теме Соборов в грозненское время. Московский храм, освященный 18 мая 1561 г. в Неделю Святых Отцов Первого Собора был построен раньше ростовского. Несомненно, освящение престола в честь Святых Отцов в Ростове каким-то образом было связано с московским Отеческим храмом.

Для ростовской церкви Святых Отцов Семи Вселенских Соборов были созданы иконы редкой иконографии с изображением «Первого Вселенского Собора», хранящейся в Ростовском музее и «Святых Отцов Семи Вселенских собор». Эти иконы, очевидно, написаны были в Москве в мастерских митрополита Макария во второй половине XVI в.

1. Инвентарный номер: И-564; размеры 77х66х3 см.
2. Реставрирована в ГЦХРМ им. И.Э. Грабаря в 1958-1959 гг. Реставратор Н.В. Дунаева.
3. Каталог выставки «Живопись Ростова Великого». М., 1973. Без пагинации.
4. Иванов В.Н. Ростов. Углич. Издание второе, исправленное и дополненное. М., 1975. С. 123-134. Илл. № 11.
5. Кривоносов В.Т. Ростовский музей-заповедник. Путеводитель. Ярославль. 1985. С. 119; Кривоносов В.Т. Музей-заповедник «Ростовский кремль». Издание второе, дополненное. М., 2001. С. 122-123.
6. Вахрина В.И. Иконы Ростова Великого. М., 2003. С. 218. Илл. С. 219.
7. О списании икон в Ростовском музее см.: Вахрина В.И. История создания, реставрации и экспонирования икон Ростовского музея-заповедника // Сообщения Ростовского музея. Вып. III. Ростов, 1992. С. 118-129.
8. Малков Ю.Г. Тема Вселенских соборов в древнерусской живописи XV-XVII вв. // Даниловский благовестник. 1992, № 4. С. 62-72 (далее: Малков Ю.Г.).
9. Цит.: Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV – начала XVI века. М.-Л., 1955. Приложение. С. 519.
10. Цит.: Голубинский Е. История Русской Церкви. Т. II. «-я половина. М., 1911. С. 162.
11. Малков Ю.Г. С. 67.
12. Малков Ю.Г. С. 66.
13. Малков Ю.Г. С. 67.
14. Малков Ю.Г. С. 68.
15. Энциклопедический словарь. Издатели. Ф.А. Брокгауз и И.А. Ефрон. СПб., 1897. Т. 47. С. 71-73.
16. ОР РНБ. Собрание А.А. Титова. Ф. 775. Подлинник. Тит. 94. Л. 214 об.
17. Карташов А.В. Вселенские Соборы. М., 1994. С. 22.
18. Walter Cbr. Art and Ritual of the Byzantine Church. London, 1982. P. 213-214.
19. Walter Cbr. Icjns of the First Council of Nicaea // Walter Cbr. Pictures as Language. How the Byzantines Txploited Them. London, 2000. P. 178.
20. Подобедова О.И. Московская школа живописи при Иване IV. Работы в Московском кремле 40-х – 70-х годов XVI в. М., 1972. С. 112.
21. Данилова И.Е. Фрески Феропонтова монастыря. М., 1970. С. 50, илл.128, 129.
22. Подлинник иконописный. Издание С.Т. Большакова, под редакцией А.И. Успенского. М.,1903. Репринт. 1998. С. 117; ОР РНБ. Подлинник XVIII века. Собрание А.А. Титова. Тит. 94. Ф. 775. Л. 214 об.
23. Иванов В.Н. Ростов. Углич. Второе издание. М., 1975. С. 123-124.
24. Подобедова О.И. Миниатюры русских исторических рукописей. М., 1965; Неволин Ю.А. Влияние идеи «Москва – третий Рим» на традиции древнерусского изобразительного искусства // Искусство христианского мира. Сборник статей. Выпуск I. М., 1996. С. 71-84.
25. Маркина Н.Ю. О двух памятниках времени Ивана Грозного из Успенского собора Московского кремля //Русская художественная культура XV-XVI веков. Материалы и исследования. XI. М., 1998. С. 162.
26. Первичное научное описание (инвентарная карточка) составлено 7 октября 1978 года зав. художественным отделом В.И. Вахриной.
27. Брюсова В.Г. Фрески Ярославля XVII – начала XVIII века. М., 1969. С. 21; она же, второе издание. 1983. С. 21.
28. Кочетков И.А. Пометы с обозначением цвета на иконе // Реставрация и исследования памятников культуры. Выпуск II. М., 1982. С. 223-225.
29. Малков Ю.Г. С. 68.
30. Дозорные и переписные книги Древнего города Ростова. М., 1880. С. 8.
31. Тюменцев И.О., Тюменцева Н.Е. Жители Ростовского уезда и воры в 1608-1611 годах. По материалам русского архива Яна Сапеги // Сообщения Ростовского музея. Выпуск XII. Ростов, 2002. С. 53-73.
32. Переписные книги Ростова Великого второй половины XVII века. СПб., 1887. С. 30.
33. Дозорные и переписные книги Древнего Ростова. М., 1880. С. 36.
34. Там же.
35. Талицкий В.А. Церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы в Ростове, Ярославской губ. М., 1906. С. 51 (далее: Талицкий В.А.)
36. Талицкий В.А. С.48.
37. Талицкий В.А. С. 16.
38. Талицкий В.А. С. 27.
39. Талицкий В.А. С. 28.
40. Вахрина В.И. Икона святителя Николая (Гостунского) из собрания Ростовского музея // ИКРЗ. 2000. Ростов, 2001. С. 105-114.

Среди изделий из фарфора и фаянса из коллекции ГМЗ «Ростовский кремль» в особую группу можно выделить предметы, на которых представлен видовой пейзаж.

Большинство европейских фарфоровых фабрик принадлежало королевским домам и обслуживало потребности двора. Россия третьей в Европе самостоятельно освоила производство твердого фарфора, и тем самым доказала конкурентоспособность на европейском рынке. И уже в XVIII в. коллекционирование было одним из видов бытования фарфора. К предметам из фарфора относились как к модным и изысканным редкостям. Репрезентативные функции на фарфоровых и фаянсовых изделиях выполняли изображения определенных архитектурных пейзажей. Многие предметы с такими сюжетами выступали в качестве дорогих сувениров, которые заказывались для подарков членам царской семьи, членам правительства и дворянам. Атрибуционно – исследовательская работа показала, что на многих фарфоровых и фаянсовых изделиях пейзажная роспись не является оригиналом, а репродуцирует сюжеты гравюр, литографий и печатной графики, которая была удобна для декорирования керамических изделий, особенно после введения техники печати на фарфоре с медных досок, которая была изобретена в Англии в 1756 г. Образцом для многих гравюр были живописные или графические произведения, но впоследствии гравюры становятся самостоятельным художественным произведением. В XVII-XVIII вв. особое распространение получает пейзаж с видами отдельных местностей и городов.

Изображения на предметах из фарфора и фаянса, представляют не только художественный интерес, но и являются ценным историческим источником, т.к. иллюстрируют облик различных городов и ландшафтов. Многие памятники архитектуры которых претерпели изменения или исчезли из-за различных политических перипетий. Мастера старались сохранять сюжет репродуцируемого оригинала, но иногда и интерпретировали его, выполняя в технике свободной кистевой росписи или усекая заготовку для печатного рисунка.

На тарелке из Кабинетского сервиза¹ (рис. 1), изготовленной на Императорском фарфоровом заводе в 1790-х гг. в круглом медальоне изображена церковь Св. Этьены, названной дю Како. На обороте поясняющая надпись на французском языке: «Eglise de Ste Etienne dit du Caco». Живопись на тарелках из этого сервиза выполнена по гравюрам Д. Пиранези, но изображения на многих изделиях упрощались и составляли основные декоративные элементы².

В XIX в. повышается интерес к топографическому изображению на изделиях из фарфора и фаянса, и можно сказать, он был сродни тому повышенному спросу, которым пользовались в XIX в. гравюры с известнейших произведений живописи. Усиленное внимание к культурным, географическим и историческим памятникам и местам подогревалось войнами, путешествиями, входившим в моду туризмом, страстью к коллекционированию, археологическими открытиями и системой обучения художников. В связи с совершенствованием музейного дела и открытием публичных музеев определилось новое, определяющее общее направление эпохи в изучении топографики благодаря путешествиям по различным городам, странам и континентам.

Новым видом путеводителя по достопримечательностям Москвы и Петербурга с окрестностями можно назвать фарфоровые и фаянсовые изделия 1-й половины XIX в. с видовыми пейзажами. Большая часть изображений представляет архитектуру ампира – которая изменила облик столичных городов. Некоторые виды снабжались надписью под изображением. Так, в собрании нашего музея представлены виды Санкт-Петербурга: Московские триумфальные ворота, памятник Петру I («Медный всадник»), Каменноостровский дворец; пригороды Санкт-Петербурга: Камеронова галерея и фонтан-скульптура «Молочница» в Царском селе; триумфальные ворота и Приоратский дворец в Гатчине, два вида Киева: Золотые ворота и памятник Магдебургскому праву или нижний памятник князю Владимиру; Федоровский женский монастырь г. Переславля – Залесского, Троице – Сергиева лавра, замок в г. Визенштайн в Германии, недалеко от Дрездена, колонна Траяна в Риме. Кроме того, на многочисленных предметах изображены так называемые идеальные, т.е. сочиненные пейзажи, что также являлось характерной чертой в декоративно-прикладном искусстве XIX в.

На фаянсовом заводе Джозайи Веджвуда в Англии в 3-й четв. XIX в. была выполнена тарелка с видом Московских триумфальных ворот в Санкт-Петербурге (рис. 2). Эти ворота были построены на Московской заставе, служившей местом въезда в город и пунктом контроля привозимых грузов и приезжающих со стороны Москвы. Они сооружены по проекту В.П. Стасова в 1834-1838 гг. «Победоносным российским войскам в память побед в Персии, Турции и при усмирении Польши». Эта величественная постройка классического стиля состоит из двенадцати колоссальных чугунных каннелированных колонн дорического ордера и со скульптурными деталями, выполненными скульптором Б.И. Орловским. В 1936 г. ворота были разобраны и восстановлены лишь в 1959-1961 гг. Печатное изображение триумфальных ворот выполнено коричневой краской и помещается на плоском круглом зеркале тарелки и как бы заключено в орнаментальную рамку по борту³.

На чашке подмосковного частного фарфорового завода Сафронова (рис. 3), изготовленной в сер. XIX в., условно изображен памятник Петру I, занимающий важное место в пространстве площади, заключенной между протяженными зданиями Адмиралтейства, Сената, Синода и Исаакиевским собором в С.-Петербурге. Облик «великого града Петра», овеянный лирическими интонациями, был запечатлен в произведениях многих художников. На чашке из собрания ГМЗ «Ростовский кремль» изображен знаменитый «Медный всадник» на Сенатской площади. Слева находятся здания, специально построенные для сената и синода архитектором К.И. Росси (1829-1834). В верхней части виден купол с крестом церкови Святого Александра Невского при Сенате, построеной по проекту А.Е. Шнауберта⁴.

На гжельском заводе Териховых и Киселева в 1830-1840-е гг. для печатного рисунка черного цвета на фаянсовой тарелке послужила картина С.Ф.Щедрина «Вид Каменноостровского дворца с дачи графа Строганова» 1803 г., а автором гравюры в зеркальном изображении для тарелки, вписанной в круг, является И.В.Ческий. Этот факт подтверждается Д.А. Ровинским в «Подробном словаре русских граверов XVI-XIX вв.» «… подпись влево от бочки на обороте: «И.Ческий» (И.Ческiй)». Каменный остров С.-Петербурга в 1765 г. был подарен Екатериной II великому князю Павлу Петровичу. Строительство дворца велось с 1776 по 1781 г. архитекторами А. Фельтеном и Дж. Кваренги. Красивое по пропорциям и силуэту двухэтажное здание украшено восьмиколонным портиком и завершено аттиком (рис. 4, 5, 6) На пасхальном яйце, выполненном на Императорском фарфоровом заводе (?) в 1840-е гг., в овальном медальоне выполнен еще один вид Каменноостровского дворца. Вдали виден семипролетный арочный мост, построенный по проекту А.Бетанкура в 1813 г.⁵ (рис. 7)

На сливочнике, выполненном в 1830-е гг. на заводе Сафронова в деревне Короткой Богородского уезда Московской губернии, на тулове, в квадратном медальоне, в технике надглазурной росписи представлен полихромный пейзаж «Камеронова галерея (1783-1787) в Царском селе». Изображение с незначительными неточностями выполнено по гравюре К. Майера «Царское село. Камеронова галерея». 1793 г.⁶ (рис. 8, 9)

В 1820-е гг. на Императорском фарфоровом заводе была изготовлена тарелка с голубым бортом с золотым орнаментом и печатным раскрашенным изображением Триумфальных ворот города Гатчины по оригиналу С.Ф. Щедрина⁷. Триумфальные ворота были построены по чертежам архитектора В. Бренны. (рис. 10) Печатный оттиск на зеркале тарелки выполнен с гравюры И.В. Ческого.

Пейзажные изображения на описываемых предметах дополнены и оживлены стаффажем – отдельными фигурками военных, всадников, модниц и светских щеголей, которые не играют существенной роли в композиции росписи, т.к. главным «героем» произведения является сам пейзаж. Несмотря на такое прикладное значение, фигурки очень выразительны в отношении костюмов и стиля.

Интересная серия тарелок с архитектурными пейзажами на зеркале и растительным орнаментом по борту, выполненных в технике печати, была выпущена на Киево – Межигорской фабрике в 30-е гг. XIX в. Это предприятие было открыто в 1796 г. после упразднения Межигорского монастыря, рядом с которым находились залежи каолиновой глины, пригодной для производства фаянсовых изделий. Продукция этой фабрики приобрела известность во всей России. В нашем музее находится несколько тарелок.

Печатные рисунки коричневой краской на них выполнены с гравюр Дмитрия Степанова⁸, что подтверждается подписью в нижней части изображения.

На одной из тарелок с надписью: «Приорат в Гатчине»⁹ (рис. 11) изображен Приоратский дворец, расположенный на территории Приоратского парка г. Гатчины под Петербургом. Двухэтажное в основном массиве здание построено в 1797-1799 гг. по проекту Н.А. Львова при правлении Павла I. Высокие кровли, граненая одноэтажная пристройка капеллы и каменная башня со шпилем придают дворцу облик средневекового замка. Оригинальное здание Приората было предназначено для французского принца Конде – приора (настоятеля) мальтийского рыцарского ордена, который после революции 1789 г. вместе с руководителями ордена эмигрировал в Россию. С 1783 г. Гатчина была резиденцией наследника престола – будущего императора Павла, который был избран великим магистром ордена.

На другой тарелке 1831 г. с надписью «Царскосельская молочница»¹⁰ (рис. 12) можно видеть Царское село (ныне г. Пушкин). На зеркале тарелки на фоне пейзажа изображен знаменитый фонтан – скульптура П. Соколова «Молочница», устроенный по проекту А.А. Бетанкура в 1810-1817 гг. Скульптура изображает Перетту из басни французского поэта XVIII в. Ж. Лафонтена «Молочница или кувшин с молоком». Фонтан у гранитной пристани Большого пруда над единственным, естественным родником Екатерининского парка. На большом валуне помещена небольшая бронзовая фигура сидящей девушки с печально опущенной головой и грустящей над разбитым кувшином, из которого вытекает струйка воды.

Необходимо обратить особое внимание на тарелки с видами Киева, которые могли выступать в качестве сувениров, т.к. первые открытки с видами этого города появились лишь в 1895 г.¹¹ В это же время Министерством внутренних дел России было разрешено изготовление открыток частными лицами.

На тарелке с надписью «Крещатик в Киеве»¹² на фоне противоположного берега Днепра представлен памятник Магдебургскому праву (рис. 13), установленный также у фонтана, вода в который поступает из близлежащих горных ключей. Местные жители считали воду Крещатинского источника полезной при глазных болезнях. Памятник этот сооружен в 1802-1808 гг. по проекту А.И. Меленского на средства киевлян у берега Днепра при спуске с Александровской горы (современное название «Владимирский спуск» получил с 50-х годов ХХ в.), где была устроена часовня у места крещения киевлян. Этот мемориальный монумент воздвигнут в честь возвращения Киеву в 1797 г. магдебургского права – феодального городского права, по которому города освобождались от управления и суда феодалов, закреплялись права городских сословий и регулировались различные виды деятельности в городе. Памятник Магдебургскому праву в виде 18-метровой изящной колонны тосканского ордера увенчан золотым крестом на серебряном шаре, в основании имеет три арочных проема. В арочном постаменте находится восьмигранный бассейн с фонтаном.

Руины одного из древнейших уникальных памятников архитектуры Киева изображены на тарелке 1837 г. с надписью под изображением: «Золотые ворота в Киеве»¹³ (рис. 14). Эти главные ворота древнего Киева были сооружены в 1037 г. великим князем Ярославом Мудрым. Сооружение сильно пострадало в течение веков и уже в XVII веке представляло собой развалины. В XVIII в. эти руины засыпали землей по распоряжению сената. В 1832 г. Золотые ворота были раскопаны археологом К.А. Лохвицким, а оставшиеся две стены из кирпича и дикого камня подперты контрфорсами и скреплены железными перекладинами архитектором Ф.И. Меховичем. Изображение оставшихся руин мы и видим на зеркале данной тарелки.

Большая часть гравированных и литографированных видов русских обителей выполнялась по заказам монастырей, в основном, для продажи паломникам. Архитектурные монастырские комплексы, как и многие ведуты, были представлены перспективно. Это позволяло представить весь ансамбль в окружающей ландшафтной среде. Троице-Сергиева лавра имела свою литографскую мастерскую, основанную в 1843-1844 гг., где печатались листы с видами монастырей. Традицию распространения литографированных изображений продолжил на своих предприятиях и крупный фарфоровый магнат М.С. Кузнецов, используя технику декалькомании на керамических изделиях.

На тулове чайника представлен вид Троице-Сергиевой лавры (рис. 15) с юго-восточной стороны. Печатное изображение черной краской заключено в овал. На тулове чайника представлен вид Троице-Сергиевой лавры после реконструкции 1829-1842 гг., когда шатровые завершения большинства башен были заменены сферической кровлей «колпаком»¹⁴ Для того, чтобы разместить на выпуклой поверхности плоское изображение, деколь в нескольких местах была усечена. Поэтому искажено изображение и сопровождающая его надпись в нижней части.

Вид с запада Федоровского женского монастыря г. Переславля Залесского можно видеть на фаянсовой чашке, изготовленной на фабрике М.С. Кузнецова в с. Кузнецово Тверской губернии (рис. 16) Литографированное черно-белое изображение Федоровского женского монастыря выполнено по фотографии начала ХХ в. и это позволяет представить, каким был монастырь в этот период, т.к. в настоящее время многие сооружения не сохранились. На представленном изображении за монастырскими стенами можно видеть колокольню (нач. XVIII в.), купол церкви в честь Введения во храм Пресвятой Богородицы(1684), часовню-колодец, святые врата, купола собора во имя великомученика Феодора Стратилата (1557-1564).

На тарелке Майссенской фарфоровой мануфактуры, изготовленной в конце XVIII – начале XIX вв., в круглом медальоне, можно видеть замок в г. Визенштайн на высокой скале в Саксонии, близ города Дрездена (рис. 17) Полихромный рисунок показывает всю красоту горной местности с лесистыми склонами и речкой Мюглиц. Очертания замка со стройной высокой башней среди пышной зелени деревьев четко вырисовываются на фоне голубого неба. Изображение заключено в золоченую орнаментальную рамку на кобальтовом фоне зеркала и прорезного борта с цветочной росписью в трех резервах. На оборотной стороне надпись черной надглазурной краской: «Weesenstein».

В коллекции музея также находится целый ряд предметов с изображением идеальных пейзажей, выполненных в технике кистевой росписи и в технике переводной печати. В основном представлены руины, замки и отдельные архитектурные памятники. Атрибутировать такие пейзажи сложно. На примере рассмотренных экспонатов можно сделать вывод, что топографические виды на изделиях из фарфора и фаянса русского и иностранного производства в большинстве своем являются точными копиями или вариациями живописных или графических произведений и представляют такой же интерес для исследований, как и их живописные или графические оригиналы.

1. РЯМЗ КП-20189, Инв. № К-1600. «Мир русской усадьбы.» Каталог выставки. Ст. «Парадная столовая» Т.А. Мозжухина. «Авангард». Москва. 1995. С.106.: «Под названием Кабинетского сервиза объединяется множество предметов со сходным декором. Их прототипом стал столовый и десертный сервиз, который в 1793 г. Екатерина II заказала для графа А.А.Безбородко (1747-1799). В 1790-е годы Екатерина пожаловала большой сервиз с видами Италии и бордюром из полевых цветов графу Безбородко А.А. Этот сервиз был эталонным для целого ряда подобных изделий Императорского фарфорового завода на рубеже XVIII – XIX веков. Новые сведения о Кабинетском сервизе приведены Т.В.Кудрявцевой в кн.: Екатерина Великая. Русская культура второй половины XVIII века. Каталог выставки. СПб., 1993. С.138.»
2. ДПИ, №12, 1987 г. М.А. Бубчикова.Фарфор в русской культуре XVIII – XIX веков. С.33.
3. РЯМЗ КП-24068 Инв. № К-1963.
4. РЯМЗ КП-7953/1 Инв. № К-358/1. Иогансен М.В., Лисовский В.Г. Ленинград. Л.,1982. С.199. Храмы Петербурга. Справочник-путеводитель. СПб, 1992. Авторы-составители: А.В. Берташ, Е.И. Жерихина, М.Г. Талалай. С.59.
5. РЯМЗ КП-16824, Инв. № К-1018 – тарелка, РЯМЗ КП-16805, Инв. № К-1035-яйцо пасхальное. Витязева В.А. « Невские острова « (Елагин, Крестовский, Каменный), Л., 1986. С.26-28,40, 43-44. Дулькина Т.И. « Гжель. Тонкий фаянс.», М., 2000. С.60, 273.
6. РЯМЗ КП-8017 , Инв. № К-384. По оригиналу К.Майера «Царское село. Камеронова галерея.» 1793 г. Гравюра, акварель. Д.А. Кючарианц, А.Г. Раскин. Пригороды Ленинграда. Архитектурно – художественные памятники XVIII-XX веков. Л., 1985. Рис. № 29.
7. КП-20499 Инв. № К-1604 На оборотной стороне надпись черным цветом «вйдъ трйумфальныхъ воротъ. Города Гатчины». На зеркале оттиск с гравюры И.В.Ческого по оригиналу Сем.Ф.Щедрина «Каменный мост в Гатчине у площади Коннетабля.» Панно. 1799-1801 гг. ГТГ. История русского искусства, т.7. М., 1961 г. С. 203.
8. Третьяковская Галерея. История и коллекции. М., 1986. С.102. В.Б.Ермолова Русский фарфор ХVIII – XX вв. М., 1989; В.Т.Кривоносов Музей-заповедник «Ростовский кремль». М., 2001.
9. Т.И. Дулькина. Гжель. Тонкий фаянс. М., 2000. С.36. «Д.Степанов появился на Киево-Межигорской фаянсовой фабрике в 1817 г. До этого она приобретала медные доски с печатными рисунками в Петербурге, заказывая их профессионалам-граверам.»
10. РЯМЗ КП-17491 Инв. № К-1162. Д.А. Кючарианц, А.Г. Раскин. Пригороды Ленинграда. Архитектурно – художественные памятники XVIII-XX веков. Л., 1985. С. 332-335.
11. КП-17492 Инв. № К-1163 . Д.А. Кючарианц, А.Г. Раскин. Пригороды Ленинграда. Архитектурно – художественные памятники XVIII-XX веков. Л., 1985. С. 207-208.
12. Киев. Энциклопедический справочник. Под редакцией А.В. Кудрицкого. Издание третье (дополненное). Киев, 1986. С.457.
13. РЯМЗ КП-17487 Инв. № К-1158. М.М. Захарченко. Киев теперь и прежде. Киев, 1888. С.168. Киев. Энциклопедический справочник. Под редакцией А.В. Кудрицкого. Издание третье (дополненное). Киев, 1986. С.371. Путеводитель по Киеву. Киев, 1894. С.131-132.
14. РЯМЗ КП-17493, Инв. № К-1164. М.М. Захарченко. Киев теперь и прежде. Киев, 1888. С.230-232. Киев. Энциклопедический справочник. Под редакцией А.В. Кудрицкого. Издание третье (дополненное). Киев, 1986. С.218-219. Путеводитель по Киеву. Киев, 1894. С.135.
15. РЯМЗ КП-10058/110, Д-53. В.И.Балдин. Загорск. М.,1984. С.13-36, 55-56,68. Русская керамика XVIII- начала XIX века в собрании Загорского государственного историко-художественного музея – заповедника. Каталог. Составители: О.А. Адамайтис, М.С. Сысоева. М., 1976. С.50-51, 87. №114. Фарфор, фаянс XVIII- начала XX века в собрании Загорского музея (новые поступления 1976-1985 гг.). Авторы-составители: О.И. Зарицкая, Л.А. Шитова. М., 1986. С.35. №179.

Собрание народного искусства в ГМЗ «Ростовский кремль» обладает небольшой, но интересной коллекцией дуг. Исследований, посвященных этому предмету, практически нет. Дуга являлась необходимой принадлежностью «русской» оглобельной упряжки¹. Ее обычно нарядно украшали, чтобы она «горела» над конем, была издали видна, не теряясь в полевом или лесном просторе дорог².

Наша коллекция, насчитывающая двенадцать единиц хранения, имеет художественную и этнографическую значимость. Особая ее ценность в том, что все дуги выполнены местными мастерами-умельцами. Об этом говорят и имеющиеся атрибутированные аналоги в музеях, и надписи на некоторых экспонатах, и источники их поступления: закупка в Ростове и ростовском уезде в перв. четв. XX в.

Среди всех дуг выделяется группа предметов, привезенных из этнографической экспедиции музея 1925 г. в бывшую Карашскую волость³. Уже сам этот район представлял в те годы значительный интерес. Как показали результаты предварительного обследования сотрудниками музея, «этот район был одним из наиболее глухих и сохранивших черты старого быта, быстро исчезающего под натиском новых форм жизни, и менее затронут влиянием города»⁴. Здесь были высоко развиты самые различные промыслы⁵. Среди них и производство разнообразных изделий из дерева, в связи с тем, что Карашская из всех волостей в Ростовском уезде – была самая богатая лесом⁶: Это, например такие изделия, как телеги, сани⁷, спрос на которые был связан с развитием извозничества – привоза и отвоза товаров на Итларскую станцию после проведения там железной дороги⁸. Сведений о том, что здесь, кроме изготовления колес, оглобель, телег гнули и дуги, пока найти не удалось. Тем не менее, подписи на некоторых предметах коллекции указывают на территорию бывшей Карашской волости. Это связано с тем, что дуги изготавливались мастерами различных специальностей: одни их гнули, другие – украшали резьбой⁹, третьи, золотчики и красильщики, выполняли окончательную отделку изделий. И именно они имели возможность оставлять свои подписи. На рынок дуги поступали в основном в виде заготовок – оболоней¹⁰, и уже потом, в зависимости от вкуса и средств покупателя, могли получать последующую декорировку. Готовые дуги могли сбываться, например, на ярмарках в Караше, проходивших каждый четверг¹¹, в Ростове или в других городах. О том, что оболони были привозными, свидетельствует большое разнообразие их форм и размеров, характерных для разных регионов, но бытовавших в одной местности.

Среди семи дуг, привезенных в музей из этнографической экспедиции, две имеют указание не только на место их производства (территорию бывшей Карашской волости), но и на имя мастера. Это дуги Д-1127 (рис. 1) с частично сохранившейся надписью на первой «Сiя дуга золочена 1853…Яковлева золот Василей Пет. деревни Пиригово» и Д-1130 (рис. 2) «Сiя дуга золочена 1857года Чашницкой волости¹² деревни Омачкина крестьянина Якова Кузмина красил Василей Петров». Обе дуги, дополняя друг друга, называют имя, отчество и место жительство мастера. В исповедных росписях за 1850-й год казенной Чашницкой волости деревни Пирогова¹³ действительно имеется домохозяин Василий Петров пятидесяти одного года. Интересен тот факт, что на одном изделии, где роспись практически отсутствует, Василий Петров указал, что он «золотил» дугу, на другом – он же «красил». Надписи на дугах аналогичны, схож почерк, детали написания букв, ширина кисти и даже цвет использованной краски – желтый на кирпично-красном фоне. Близкими оказываются формы самих дуг, подобные которым в определители названы Костромскими¹⁴, – пологие арки и размеры – средняя высота (соответственно 92 и 100 см) самих дуг, что нельзя сказать об их декоре. Первая (Д 1127) украшена золоченой рельефной резьбой (ее выполняли обычно другие мастера¹⁵) в виде извивающейся ветви с небольшими ромбической формы гроздьями ягод, похожими на винограда. На концах дуги золотистой краской написаны парные трафаретные изображения львов в геральдических позах. На второй – (Д 1130) – резьба отсутствует и все пространство заполнено изображением той же ветви, но уже написанной, а не вырезанной и растущей из затейливой вазы. Плоды здесь уже без сомнения можно назвать виноградом. В целом декор второй дуги более реалистичен.

Наличие лишь небольшой площади расписной поверхности на первом предмете не позволяет провести полный стилистический анализ для определения живописной манеры автора, но, тем не менее, дает возможность для некоторых сравнений. В росписях обеих дуг одинаково использована золотистая краска с черной контурной обводкой и штриховой отделкой. Линии плавные, тонкие, светотеневая моделировка отсутствует. Одному из этих предметов, дуге Д 1127 в коллекции ГИМ имеется близкая по схеме декора дуга¹⁶, имеющая надпись: «Ярославская Г. Романо-Борисоглебского уезда Г.О. Ерославова Алексея Михайловича Дер. Пешкова Крестьянина Якова Иванова». Аналогичная дуга имеется и в собрании нашего музея, и также была привезена из экспедиции в Карашскую волость в 1925 г. – Э 925/181 (рис. 3). Она, в отличие от дуги Д1127, не получила окраски и золочения, сделана в форме невысокой пологой арки, видимо, в 50-60-е гг. XIX в.

Привлекает внимание своей росписью дуга Д 1162 (рис. 4), надпись на которой повествует о дате изготовления, о владельце и месте бытования: «Сiя дуга Чашницкой волости деревни Заречье… Ивана Яковлева Гусарова 1846 года». Есть основания считать, что и расписана она была где-то в этом этнографическом регионе местным мастером. Она значительно меньше предыдущих, что могло быть связано с ее предназначением – по величине или весу различались городские, ямские, крестьянские, ломовые¹⁷ дуги. Декорирована дуга росписью, напоминающей травные орнаменты хохломы а также у концов и по краям желобчатой резьбой, подобную которой исследователь из ГИМа С.К. Жегалова охарактеризовала как присущую бытовым изделиям бывшей Ярославской губернии. На концах дуги помещены парные трафаретные фигуры львов. Их силуэты, помещенные на серо-зеленом фоне, похожие больше на лошадок или собачек, значительно отличаются от изображенных на дуге Василия Петрова, что говорит о выполнении росписи другим мастером. Еще одна дуга, на концах которой помещены изображения львов, также значительно отличающиеся от росписи Василия Петрова – Д-1126 (рис. 5). На ней имеется дата – «1857», но подписи нет. Форма дуги – зауженная вверху арка при средней высоте (103 см) отличает ее от рассмотренных выше изделий. По наблюдениям исследователя Н.В. Тарановской, такая форма была характерна для дуг сер. XIX в. центральных губерний¹⁸. В ее декоре отсутствует резьба, она украшена только росписью на ярко-зеленом фоне. Это пышные фигуры львов, помещенных в драпировки, синие и красные гроздья винограда. Они крупные, свисающие, цилиндрической формы, с сочными ягодами, чередуются с изображениями красных роз. Все росписи проработаны белильными оживками, которые придают росписям условную объемность, мягко моделируют форму. Такая орнаментация, видимо, была широко распространенной, традиционной. Подобный декор, как присущий дугам городецким, упоминается исследователем М.А. Некрасовой¹⁹. В то же время, в коллекциях Рыбинского музея и ГИМа имеются дуги, близкие по манере росписи нашей. В их декоре наблюдаются аналогичные композиции с гроздьями ягод и цветами. Незначительной отличительной чертой дуги Рыбинского музея, поступившей из бывшего Мологского уезда, является зелено-красный колорит ее росписи. Дуга из ГИМа с датой «1858 г.», при сохранении всех художественных особенностей нашей, дополнена желобчатой резьбой по краям и атрибутирована С.К. Жегаловой как ярославская²⁰. На дуге имеется надпись « Сия дуга крашена в д. Савино м. Иваном Ф.» Опираясь на эти аналоги, и дугу из нашей коллекции следует отнести к дугам Ярославского круга.

Самая ранняя из имеющих даты дуг – Э 925/185 (рис. 6) была расписана, судя по сохранившейся надписи, в 1837 г. в деревне Захарово Щадневской волости Ростовского уезда²¹. По форме она ближе дуге Д 1126 – зауженная вверху арка. На ее концах и ближе к центру по темно-голубому фону написаны букеты из трех красных роз с лепестками, имеющими светотеневую моделировку и черными листиками. Между букетами помещена крупная золоченая желобчатая резьба, в центре – трехгранновыемчатая в виде пересекающихся диагональных полос в ромбической фигуре, посредине которой контуром вырезана роза.

При украшении дуги Д 1128 (рис. 7). использованы те же приемы, но несколько иначе: – пересекающиеся диагональные линии расположены внутри треугольников, из которых «вырастает» прямоствольное «древо» с небольшими ягодками на нем, желобчатые вырезки значительно уже. Кирпичного цвета розы на концах дуг без листиков, но с белильными оживками и бутонами на стеблях. По форме и декору дуга близка опубликованной в определителе костромской дуге²². В частично сохранившейся надписи на ней «кого люблю т… 76 года А.И.С.» цифры указывают на год ее росписи, скорее всего, 1876–й. Это самая поздняя дуга в нашей коллекции из всех, имеющих даты. Сравнение ее с наиболее ранней – Э 925/185 выявляет небольшие изменения в декоре, которые, на наш взгляд, могут указывать не столько на временной промежуток, сколько на руку другого мастера. При украшении дуг часто использовались одни и те же традиционные, устойчивые мотивы: изображение древа, вырастающего из треугольников, виноградных гроздьев. Проследить их можно и на дуге, бытовавшей в нашей местности и привезенной из деревни Федоровской бывшей Приозерной волости Ростовского уезда в 1927 г. Д 1129 (рис. 8). По словам сдатчика, была подарена «деду за то, что был хорошим охотником», следовательно, изготовлена она не позднее последней четверти XIX в.

Место изготовления других дуг коллекции Э 930/23 (рис. 9) и Э 908\12 (рис. 10) – также Ярославская губерния – определяется на основе их сравнительного анализа с Ярославской теремковой прялкой²³. Все эти предметы имеют единую орнаментальную схему: лоза, оплетающая лучевую розетку.

Таким образом, в коллекции выделены дуги, относящиеся к кругу Ярославских дуг, о известности которых в торговле упоминается еще в словаре Ф. Брокгауза и И.А. Ефрона²⁴. Выявлен центр на территории бывшей Карашской волости Ростовского уезда, где наряду с зафиксированными в документах промыслами, занимались и украшением дуг, и имя одного из мастеров Василий Петров, 1799 г. рождения. Насколько широко здесь было развито данное ремесло, можно будет выяснить, когда станут доступными архивы нашего музея. В них мы надеемся найти упомянутые в отчете Ростовского научного общества по изучению местного края за 1925 г. материалы по материальной культуре и предметам домашнего обихода, характерные для этого региона²⁵.

1. Бежкович А.С., Жегалова С.К., Лебедева А.А., Просвиркина С.К. Хозяйство и быт русских крестьян. Памятники материальной культуры. Определитель. М., 1959. С. 229.
2. Некрасова М.А. Истоки городецкой росписи и ее художественный стиль // Русское народное искусство XVIII в. Материалы и исследования. М., 1973, С. 159.
3. См. Брюханова Е.В. История комплектования и экспонирования предметов декоративно-прикладного и народного искусства в Ростовском кремле // ИКРЗ. 2001. Ростов, 2002. С.315. ГМЗРК. А-103. Л. 29, А-131. Л. 297.
4. ГМЗРК. А-125. Л. 19.
5. В исследовании Титова А.А. Сведения о кустарных промыслах по Ростовскому уезду Ярославской губернии, собранные в 1878 году. М., 1879. С. 39 указывается, что в дер. Омачкина Щадневкой волости (соседней с Чашницкой) делали колеса для телег; поэтому есть основания предполагать, что те же мастера вполне могли гнуть и дуги.
6. Титов А.А.Ростовский уезд Ярославской губернии. М., 1885. С. 259.
7. Там же. С. 266.
8. Там же. С. 266.
9. Энциклопедический словарь. Брокгауз Ф.А. Ефрон И.А. Том XI. С. 221.
10. Тарановская Н.В. Северные расписные дуги // Музей народного искусства и художественные промыслы. Сборник трудов НИИХП. Вып. 5. С. 137.
11. Там же. С. 563, 276.
12. Название волостей в разное время было неодинаково.
13. ГАЯО, дело 574, фонд 230, опись 3. С. 2173.
14. Бежкович А.С., Жегалова С.К., Лебедева А.А., Просвиркина С.К. Хозяйство и быт русских крестьян. Памятники материальной культуры. Определитель. М., 1959. С. 230.
15. Тарановская Н.В. Северные расписные дуги // Музей народного искусства и художественные промыслы. Сборник трудов НИИХП. Вып. 5. С. 137
16. ГИМ. 38505. Д. III. 2351.
17. Собичевский В.Т. // Энциклопедический словарь. Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. СПб., 1893.
18. Тарановская Н.В. Северные расписные дуги // Музей народного искусства и художественные промыслы. Сборник трудов НИИХП. Вып. 5. С. 141
19. Некрасова М.А. Истоки городецкой росписи и ее художественный стиль // Русское народное искусство XVIII в. Материалы и исследования. М., 1973, С. 160.
20. ГИМ. 1943. щ 2357.
21. Деление территории Ростовского уезда на волости менялось несколько раз Подробнее об этом: Собянин В.А. Ростовский уезд, Ростов, 1926. С. 47.
22. Бежкович А.С., Жегалова С.К., Лебедева А.А., Просвиркина С.К. Хозяйство и быт русских крестьян. Памятники материальной культуры. Определитель. М., 1959. С. 230.
23. Там же. Илл. 58а
24. Энциклопедический словарь. Брокгауз Ф.А. Ефрон И.А. Том XI. С. 221.
25. Отчет Ростовского научного общества по изучению местного края за 1925 год. Ростов, 1926. С. 5, 6.

В соответствие с утвержденным Министерством культуры Российской Федерации планом работы ГМЗ «Ростовский кремль» на 2004 г., нами заканчивается подготовка выставки «П.И. Петровичев. Образы Ростова», запланированной к открытию 24 декабря текущего года. По техническим причинам (неоконченный ремонт здания Самуилова корпуса, где она должна быть размещена) проведение выставки, по предложению администрации, отложено на лето 2005 г. По своему замыслу будущая выставка призвана показать целый пласт наследия выдающегося мастера, глубоко для него характерный, отмеченный многолетней разработкой и высокими творческими достижениями.

Известно, что «среди художников своего поколения П.И. Петровичев выделяется прежде всего приверженностью к изображению древнерусского зодчества. Любимыми его городами были Ростов Ярославский, Владимир, Кострома, Новгород. Добиваясь глубокого и целостного образа, он обычно показывает обширные и импозантные ансамбли, панорамные виды городов. Особенно его привлекали те мотивы, где по воле древних строителей прекрасная архитектура срослась с окрестной природой, с широкой рекой или озером, с холмами, лесными далями. Эти полотна <...> – плод верной, искренней любви и многолетнего наблюдения»¹.

Это емкое и яркое определение существенной стороны городского пейзажа П.И. Петровичева, принадлежащее исследователю – его современнику, нуждается в дополнении. Наряду с «панорамными» композиционными решениями в городском пейзаже, во многих работах художника в этом жанре проявился интерес к изображению крупным планом архитектурных памятников, а также тихих и уютных уголков русского провинциального города. Дальнейшим шагом в постижении и углублении образа города в его творчества станут со временем мастерски написанные интерьеры церквей с их старинными многоцветными росписями и со всем своеобразием внутреннего убранства.

Петровичев как бы приближается к Ростову издалека, любуясь его обликом, слитым с природным окружением – с гладью вод, лесными далями, бегущими по небу облаками. Он останавливается перед стенами пригородного монастыря, на углах городских площадей и улиц, словно бы случайно заглядывает в маленький дворик, где старый деревянный дом, покосившийся сарай, поленница дров или развешанное на веревке белье способны рассказать о жизни его обитателей не меньше, чем самое красноречивое повествование. Он завороженно замирает перед устремленными к небу громадами древних храмов, входит под их своды и в благоговейной тишине сосредоточенно и восхищенно созерцает творения старых мастеров кисти. С этюдником на плече поднимается на крепостные стены и со смотровых площадок башен, с высоты птичьего полета пишет другие панорамы и виды, где за куполами церквей и пролетами колоколен, за крышами домов и купами деревьев, у самого горизонта, на границе окоема, синеет озеро, или темнеют вдали леса.

В перечне городов, отображенных в работах Петровичева, Ростов не случайно называли на первом месте. Город, в окрестностях которого художник родился, где сделал свои первые шаги в искусстве, где впоследствии создал множество произведений, составляющих количественно пятую часть его сохранившегося творческого наследия, по исключительному своему значению в его жизненной и творческой судьбе должен быть вообще выделен из этого и любого другого списка. Промыслительно и вряд ли случайно именно музей Ростова Великого обладает в настоящее время самым крупным собранием произведений Петровичева и, соответственно, самой большой и представительной постоянной их экспозицией. Ни в каком другом месте нельзя познакомиться с работами этого художника в такой полноте и разнообразии. В ГМЗ «Ростовский кремль» продолжается, хотя и со значительными перерывами, пополнение коллекции его произведений. В музейном архиве выделен и обработан небольшой его личный фонд, в котором хранится ряд ценных письменных и печатных документов, а также фотографий. В Ростовском музее ведется постоянная работа по выявлению, каталогизации, изучению и пропаганде творчества П.И. Петровичева, вылившаяся только в последние годы в продолжающееся составление иллюстрированного каталога всего его творческого наследия на электронных носителях и девять научных и популярных публикаций, ориентированных, в основном, на ростовскую тему².

Своеобразным отчетом об этой многолетней деятельности музея, являющегося своего рода «центром Петровичева», и должна стать подготавливаемая к открытию выставка. Уже на стадии замысла она вызвала интерес среди столичных и периферийных исследователей, у художественной и культурной общественности Ростова, а работа по ее подготовке – неизменную поддержку и участие администрации нашего музея.

Подготовительная работа к выставке и над каталогом к ней позволила предварительно отобрать для экспонирования целый ряд произведений живописи и графики Петровичева на ростовскую тему, недатированных, или датированных временем между 1907-1920 гг., хранящихся в 8 музейных и 5 частных собраниях Москвы, Санкт-Петербурга, Ярославля, Ростова Великого, Вологды, Кирова, Сыктывкара, Костромы и Плеса. Около четверти из отобранных к выставке произведений никогда не публиковалось, значительную их часть современный зритель не имел возможности видеть в подлинниках. Некоторые работы, происходящие из частных собраний, не выставлялись с 1910-х гг.

Собранные на выставке вместе с широко известными, «хрестоматийными» работами Петровичева, эти произведения ростовского цикла, выполненные в течение, по крайней мере, тринадцати лет, дадут единственную в своем роде возможность подробно осмыслить становление и развитие живописной манеры художника в характерных для него жанрах городского пейзажа и церковного интерьера. В этом – научное значение подготавливаемой выставки, тем более актуальное, что в настоящее время генезис стиля П.И. Петровичева, своеобразие его места в истории русской живописи первых десятилетий XX в. привлекает все большее внимание исследователей, предлагающих новые, нетрадиционные подходы и решения, которые справедливо ставят его творчество в контекст не только реализма, как это было принято в советском искусствоведении, но и «позднего русского импрессионизма», живописных поисков художников «Бубнового валета» и других левых течений³.

Некоторые из предлагающихся на выставку работ проливают, на наш взгляд, новый свет на близость П.И. Петровичева, на определенном этапе, к объединению «Мир искусства», в подтверждение и развитие тех высказываний о его творчестве, которые принадлежат самим теоретикам и создателям этого направления – А.Н. Бенуа и С.П. Дягилеву⁴.

И, наконец, собранное на выставке значительное число произведений, изобразительным лейтмотивом которых является русская архитектура, интерьеры и настенные росписи XVII в., способно стать базой для осмысления неизученного и весьма перспективного аспекта в исследовании творчества П.И. Петровичева – непосредственного влияния на него древнерусского искусства. Причем, влияния не только тематического, но и в области технологии живописи и в использовании ряда художественных приемов. Прошедший в юношеские годы при Ростовском музее практику иконописца и реставратора-«подстаринщика», а потом едва ли не всю жизнь писавший «землями» – минеральными красками, охотно работавший темперой и в смешанных техниках, близких к поздней иконе и древней стенописи, в дальнейшем своем творчестве он остался близок этому искусству, что сказалось и в некоторых художественных решениях (применение локального цвета, «неглубокое пространство», тяготеющее к плоскости, элементы деформации архитектурных форм и разноцентричности как средства художественной выразительности). В искусствоведческой литературе эта особенность творчества П.И. Петровичева была убедительно, хотя и очень кратко, сформулирована и поставлена как проблема еще в 1946 г. в блестящем очерке о Петровичеве, принадлежащем перу А.Г. Ромма, но с тех пор по ряду причин не получила дальнейшей разработки⁵. При этом следует отметить, что историки культуры, проявлявшие интерес к теме «древнерусская живопись и светское искусство начала ХХ века», рассматривают реминисценции из иконы чаще всего применительно к художественной практике «русского модерна» и авангарда (от Рериха, Петрова-Водкина и Стеллецкого до Лентулова, Гончаровой, Кандинского и даже Малевича) и в контексте идей ранних теоретиков «левых» течений»о духовном искусстве», вроде того же В. Кандинского или А. Грищенко⁶. В живописи П.И. Петровичева влияние иконы проявилось не как стилизация под древность, или основание для отказа от визуального изображения видимого мира, но в органическом строе его художественного мышления и видения, в основе своей реалистического.

На подготавливаемой выставке перед зрителем предстанет Ростов, каким он был почти столетие тому назад, с тех пор в известной степени изменившийся даже в облике своих прославленных памятников архитектуры, не говоря уже об окружавшей их рядовой застройке. Посетитель выставки увидит некоторые давно не существующие здания, или исчезнувшие теперь «точки» на виды городских площадей и улиц. Для историка культуры собранные здесь произведения в ряде случаев могут стать важным, иногда уникальным, источником по истории градостроительства в Ростове. Все это определяет и художественное и одновременно культурно-историческое значение выставки.

В настоящее время по ряду выявленных произведений Петровичева из ростовского цикла проведены успешные переговоры с 6 музеями⁷ и владельцами 4 московских частных собраний (семьи художника, Т.В. Андреевой, Ю.М. Носова, А.М. Хвалебнова) и получено предварительное согласие на участие в выставке. По независящим от нас причинам, не удалось связаться с московским коллекционером старшего поколения Б.М. Одинцовым, известным в свое время как владелец по крайней мере 4 или 5 работ Петровичева на ростовскую тему, одна из которых – акварель «Ростов Великий» в последний раз экспонировалась на выставке 1998 г.⁸ Установить, жив ли в настоящее время владелец коллекции, и если нет, какова ее дальнейшая судьба, также оказалось невозможным.

В связи с этим следует подчеркнуть, что судьба многих частных собраний, особенно небольших и малоизвестных, нередко остается загадочной для исследователей. Целые коллекции или отдельные в них произведения подчас исчезают из поля зрения науки. Приведем показательный пример: готовя выставку, мы получили сообщение о том, что сотрудником Рыбинского музея-заповедника С.Н. Овсянниковым в одном из частных московских собраний была обнаружена ранее неизвестная работа Петровичева из ростовского цикла, впоследствие бесследно исчезнувшая после смерти владельца⁹. Не могла быть включена в состав выставки и работа П.И. Петровичева 1913 г. «Ростовское озеро. Последний снег» из собрания семьи Невзоровых, чья коллекция, по имеющимся у нас данным, была к этому времени уже передана в одно из зарубежных собраний¹⁰.

Определенный, со ссылкой на плохую сохранность произведения, отказ получен только из Кировского областного художественного музея им В.М. и А.М. Васнецовых, где хранится чрезвычайно важный для выставки, никогда не публиковавшийся и самый ранний из достоверно датированных пейзажей Петровичева из этого цикла – «Ростовский кремль» 1907 г., подаренный Вятскому музею самим автором с дарственной надписью – автографом¹¹. Однако, мы получили очень качественное цветное его воспроизведение¹². В итоге, вместе с пятью произведениями из ГМЗ «Ростовский кремль» для выставки «Образы Ростова» были отобраны 24 работы, из них 18, написанных в 1908-1920 гг., и 6 недатированных¹³.

В экспозицию выставки предлагается также включить две уникальные дореволюционные открытки, выпущенные в «Художественной серии» издательства Акционерного общества Грандберга в Стокгольме – репродукции с работ Петровичева ростовского цикла, созданных около 1910 г., одна из которых в настоящее время не выявлена¹⁴. Кроме того, нами предложены для экспонирования 5 рисунков П.И. Петровичева из фондов Ростовского музея, ряд архивных документов, свидетельствующих о связи художника с ростовской землей и здешним музеем, фотографий, а также изданий, посвященных его творчеству¹⁵.

К сожалению, в число отобранных для выставки произведений, в виду целого ряда затруднений юридического и, прежде всего, финансового характера, не вошли 10 работ художника на ростовскую тему из 7 собраний ближнего Зарубежья и США, но уже предприняты шаги с целью получения репродукций с них для включения в каталог в его электронной версии. По одному из этих произведений подготовлено и опубликовано в «Сообщениях Ростовского музея» специальное исследование, где, в частности, на основании архивных материалов, хранящихся в Государственном Историческом музее, впервые было точно установлено время его создания¹⁶. В ходе работы над выставкой были также уточнены даты двух произведений Петровичева из ростовского цикла в собрании Киевского музея русского искусства. Оказалось, что значительная по размерам картина «Уголок Ростовского кремля», датировавшаяся в литературе 1889 (sic!) г., содержит на живописной поверхности авторскую надпись «1909» г. Другая работа «Собор» (вид ростовского Спасо-Яковлевского монастыря) из того же собрания, написанная якобы в 1900 г., ни даты, ни датирующей надписи, ни каких-либо конкретных сведений о времени ее создания не имеет, что неизбежно включает ее в список недатированных произведений¹⁷. Сейчас дальнейший успех, или неуспех усилий по каталогизации и изучению выявленных работ ростовского цикла в зарубежных собраниях и, возможно, организации в будущем их выставки в Ростове, зависит, прежде всего, от возможностей финансового обеспечения. То же самое надо сказать и о не особенно дорогом, но важном по культурному значению проекте по фиксации на современных носителях произведений П.И. Петровичева вообще, хранящихся за рубежом: в Азербайджане, Армении, Белоруссии, Казахстане, Латвии, Молдавии, США, Узбекистане, на Украине и в Чехии.

Выявление экспонатов для выставки осуществлялось двояким способом, с помощью переписки и непосредственно – в запасниках и экспозициях музеев и у владельцев частных собраний. Постараемся проанализировать некоторые из проблем, которые вставали при этой работе. Ее трудность заключается в том, что огромное художественное наследие Петровичева, разбросанное по десяткам российских и зарубежных собраний, остается в очень малой степени опубликованным и каталогизированным в современном значении этого слова. Для наших целей, помимо публикаций давно и хорошо известных работ, имелись «инвентаризационные» списки произведений Петровичева, последний из которых был опубликован еще в 1988 г.¹⁸ При всей важности содержащихся в них сведений, эти списки имеют целый ряд недостатков. Отчасти не совпадающие и противоречащие друг другу, не всегда точные и неполные и, к тому же, устаревшие, они составлялись в основном по архивным письменным материалам, без визуального знакомства составителей с самими произведениями, и представляют собой лишь перечень названий, с указанием размеров, техники исполнения и места пребывания, не отражая во многих случаях иконографию самих изображений. В этом смысле не является исключением и архивный документ, также использовавшийся нами при работе – списки произведений Петра Ивановича, составленные в свое время его дочерью Ниной Петровной, тоже неполные, но содержащие названия нескольких нигде не отмеченных работ¹⁹.

Таким образом, в поисках экспонатов для выставки приходилось проверять на принадлежность к ростовскому циклу произведений не только с названиями типа «У озера», «Церковь», «Внутренний вид церкви», «Монастырь», но и таких как «Пейзаж», «Городской пейзаж» и даже – «Тихий вечер», «Осеннее утро», «Серый день» и т. п. При этом на наши предварительные телефонные или письменные запросы владельцы произведений, и не только частные, но и сотрудники музеев, далеко не всегда могли сообщить, Ростов, или какой-то иной город на них изображен. В таких случаях требовалась пересылка фото, или непосредственное знакомство с подлинниками. Так, одно из произведений Петровичева в собрании московского коллекционера Ю.М. Носова, хранящееся здесь под маловыразительным названием «Городской пейзаж»²⁰, оказалось изображением юго-восточной части Ростовского кремля с полуразвалившимися деревянными хозяйственными постройками Подозерки на первом плане. Этот «непарадный», непрезентабельный вид художник писал неоднократно и позже, в 1909 г., слегка меняя точки, то с юго-востока от кремля, то «двигаясь» к западу по берегу озера²¹.

Второе произведение, обнаруженное в коллекции Ю.М. Носова, не датировано и носило ничего не говорящее название «Пейзаж»²². Эта великолепная работа – вечерний осенний вид Спасо-Яковлевского монастыря с запада также принадлежит к целому циклу изображений любимого художником архитектурного ансамбля, который он писал в разные времена года, с различных точек и в разных состояниях.

«Городской пейзаж» 1908 г. из собрания Ю.М. Носова чрезвычайно интересен тем, что в нем еще не наметился переход к новой живописной манере, которую тогдашние художественные критики справедливо датировали следующим – 1909 г.²³ Здесь еще очень видны те особенности живописи раннего Петровичева, которые сближали его с «мирискусниками» и заставили С.П. Дягилева включить его в число живописцев, которые, по его мнению, «должны быть нашими», т.е. включенными в круг деятельности этого художественного объединения. В этой выверенной и отточенной по композиции, сдержанно-изысканной по колориту, сложной по технике работе, с ее с безукоризненным мастерством прописанной живописной поверхностью, при всем своеобразии, чувствуются определенные «мирискуснические», почти «билибинские», реминисценции.

Тогдашняя критика отмечала, что «Петровичев вырос на целую голову с тех пор, как влюбился в город», «постиг язык камней»... «камни говорят, поют, молятся и пленяют своей очаровательной стройностью»²⁴. Связанное с обращением к жанру городского пейзажа изменение живописной техники Петровичева относилось специалистами к 1909-1910 гг.

Позволим себе еще один пример проделанной перед выставкой иконографической атрибуции, относящейся уже к музейным собраниям: пейзаж Петровичева с видом того же Спасо-Яковлевского монастыря в собрании Национальной галереи Республики Коми, имеет название «Монастырь». Требовалось бы немало усилий, чтобы «вычислить» это произведение по упомянутым спискам как относящееся к ростовскому циклу. Подоспевшая кстати недавняя публикация репродукции с этой работы в издании альбомного типа была осуществлена без какого-либо разъяснения, что на ней изображено²⁵.

С другой стороны, при отборе экспонатов приходилось делать отрицательные выводы относительно принадлежности отдельных работ Петровичева к ростовскому циклу. Так, хранящаяся в Вологодской картинной галерее значительная по размерам и выдающаяся по художественным качествам картина «На озере» считалась здесь «ростовской»²⁶. Однако мнение о ее принадлежности к ростовскому циклу, к нашему сожалению, оказалось ошибочным. Судя по архитектуре изображенной на этой картине церкви и характеру ландшафта – это изображение новгородской церкви Спаса-Нередицы с утраченной к нашему времени колокольней²⁷.

При иконографическом анализе открытого сравнительно недавно и совершенно неисследованного пейзажа «Успенский собор в Ростове Великом» из собрания Т.В. Андреевой (бывшее В.Я. Андреева) сначала представлялось невозможным конкретно определить точку, с которой он написан. Ни один из подходов при визуальном осмотре местности к северо-западу от Успенского собора не открывал подобного вида самого храма и верхних частей построек перед ним. Невозможным оказалось определить местонахождение изображенной здесь на первом плане расселины в земляном валу с перекинутым через нее мостиком²⁸. Даже старожилы и такие знатоки Ростова, как художник А.Е. Зайцев-Картавцев при знакомстве с цветным воспроизведением этой работы, выразил сомнение, ростовский ли собор вообще здесь изображен. Только благодаря сведениям, почерпнутым в одной из работ А.Г. Мельника, удалось установить, что вид на собор с этой точки был закрыт уже в 1913 г. постройкой на месте деревянных лавок двухэтажного кирпичного торгового здания (ныне дом № 5 на Соборной площади)²⁹. Таким образом, и вполне неожиданно, устанавливается верхняя дата создания пейзажа, на левой стороне которого зафиксирован облик давно исчезнувшего здания – деревянного ампирного дома с мансардой, располагавшегося к северу от собора.

Пока остается иконографической загадкой работа Петровичева, принадлежащая той же Вологодской галерее, поступившая туда в 1962 г. с названием «Вид из окна мастерской художника в Ростове Великом»³⁰. На ее обороте читается позднейшая надпись, сделанная рукой Н.П. Петровичевой «Ростов Великий. Белая палата». По мнению А.Г. Мельника, каменное двухэтажное здание на втором плане никак не может быть изображением Белой палаты. Правда, Белой палатой во время работы в Ростове Петровичева кратко назывался весь Ростовский музей церковных древностей. Возможно, перед нами часть какого-то другого каменного здания кремля, определить которое препятствуют изменения его облика при позднейшей реставрации, а также исчезнувшая деревянная постройка на первом плане. Сведения о мастерской П.И. Петровичева в Ростовском кремле относятся лишь ко времени его работы сотрудником музея в 1891-92 гг.³¹ По воспоминаниям самого художника, эта мастерская располагалась в одной из кремлевских башен³². Однако, созданные в излюбленном его композиционном приеме многочисленные изображения Ростова с высокой точки сделаны из разных мест – с Водяной и юго-восточной башен или с переходов кремлевских стен. Во всяком случае, перед нами – или еще одна ошибочная атрибуция, или иконографическая проблема, которую под силу разрешить лишь историкам архитектуры Ростова. Поэтому загадочный этюд отобран для экспонирования на выставке.

В заключение хотелось бы рассказать, быть может, о самом удивительном и неожиданном открытии работ ростовского цикла. Оно произошло несколько месяцев тому назад в Государственном Русском музее. Здесь, по данным каталогов, хранилась лишь одна картина Петровичева на ростовскую тему – его широко известный шедевр «Ростов Великий» 1912 г., принадлежащий к вершинным, «хрестоматийным» творениям художника³³. По замыслу предстоящей выставки эта картина должна стать смысловым и композиционным ее центром. Помимо согласия руководства Русского музея предоставить произведение для экспонирования в Ростове, в официальном ответе сообщалось о готовности выставить одновременно еще две работы П.И. Петровичева ростовского цикла: «Ростов Великий» и «Интерьер церкви Спаса на Сенях в Ростовском кремле»³⁴. О наличии их в собрании Русского музея в литературе, посвященной художнику, никогда не упоминалось. При последующих непосредственных контактах с отделом «Фонд живописи ХХ века» Русского музея удалось установить, что оба эти до сих пор неопубликованные произведения, не успевшие попасть в поле зрения исследователей, еще в 1974 г. были переданы в дар Русскому музею в составе известного в свое время лишь узкому кругу лиц собрания – коллекции ныне покойного знатока и собирателя русской и иностранной живописи, профессионального художника, тогдашнего наместника Псково-Печерского монастыря архимандрита Алипия (Воронова)³⁵. Перед широким зрителем обе картины предстанут на выставке впервые.

Как известно, церковные интерьеры Петровичева, новгородские и ростовские, высоко ценились в дореволюционные годы и много позже, попав еще при жизни художника в Музей имени Александра III (ныне Государственный Русский музей), Третьяковскую галерею, в известные и престижные частные коллекции того времени. В 1910-1911 гг. на выставках Товарищества передвижников было представлено 8 созданных тогда же интерьеров Петровичева трех ростовских церквей (две – Воскресенской, три – Спаса на Сенях, три – церкви Иоанна Богослова)³⁶. Написанные в два сезона, близкие по размерам, они явно были задуманы и выполнены как единый цикл. Местонахождение 6 из них сих пор неизвестно. Лишь один «Интерьер церкви Иоанна Богослова» оставался доступным для широкой публики в экспозиции Ростовского музея и оказался изученным и опубликованным³⁷. Второй – храма Спаса на Сенях, из собрания семьи художника, был всего один раз репродуцирован на открытке³⁸. Не был достоянием науки и упомянутый интерьер из собрания архимандрита Алипия (Воронова). Из сказанного можно понять значение, которое мы придаем совместному экспонированию всех трех известных сейчас интерьеров П.И. Петровичева ростовского цикла.

Буквально в последние два-три года наметилось оживление интереса к творчеству художника. Это выразилось в расширении экспозиции его работ в Третьяковской галерее, в целом ряде тематических выставок (к 100-летию Союза русских художников в ГМИИ и галерее «Элизиум», «Пути импрессионизма в России» в Государственной Третьяковской галерее и там же – в нескольких экспозициях проекта «Золотая карта России»), а также в публикациях каталожного и альбомного характера³⁹. Подготовленная в ГМЗ «Ростовский кремль» выставка по объему и качеству материала обещает стать заметным событием художественной жизни.

Настоящая статья, прочитанная как доклад на ежегодной научной конференции в ГМЗ «Ростовский кремль» 11 ноября 2004 г., была уже в наборе, когда 8 июля 2005 г. была открыта выставка «П.И. Петровичев. Образы Ростова». Ее общее осмысление и исследовательская работа над отдельными экспонатами позволила расширить и уточнить приведенные здесь наблюдения и выводы. Они включены в подготавливаемый автором к изданию каталог выставки.

1. Ромм А.Г. П.И. Петровичев. Каталог выставки. М., 1946. С. 5.
2. Ким Е.В. К вопросу о работе П.И. Петровичева в Ростовском музее церковных древностей. СРМ. XI. Ростов, 2000. С. 225-232; того же автора. Произведения П.И. Петровичева в собрании Ростовского музея // ИКРЗ. 2000. Ростов, 2001. С. 222-230; того же автора. Новые поступления картинной галереи. «Ростовская старина» № 98, «РВ», 31 июля 2001 г.; того же автора. О формировании архивного фонда П.И. Петровичева в Ростовском музее и его использование в научной и экспозиционной работе. Доклад на конференции «Тихомировские чтения» в Ярославском историко-архитектурном музее-заповеднике. 2001. В печати; того же автора. «В Ростовском кремле» – забытая работа П.И. Петровичева. «Ростовская старина» № 106, «РВ», от 26 ноября 2002 г.; того же автора. Ростов в творчестве П.И. Петровичева (собрание ГМЗРК) // ИКРЗ. 2002. Ростов, 2003. С. 270-282; того же автора. Картина П.И. Петровичева «Ростов Великий» из собрания Севастопольского художественного музея // СРМ. XIV. Ростов, 2003. С. 218-224; того же автора. Раздел о П.И. Петровичеве // Ким Е., Колбасова Т. Государственный музей-заповедник «Ростовский кремль». М., 2003. С. 37-38; Ким Е.В. П.И. Петровичев. К 130-летию со дня рождения // Ярославский календарь. Яр., 2004. С. 73-76.
3. Манин В.С. Русский пейзаж. М., 2003. С. 297-300; Филиппов В.А. Импрессионизм в русской живописи. М., 2003. С. 206.
4. Бенуа А.Н. История русской живописи в XIX в. Спб., 1902. С. 248-249; Сергей Дягилев и русское искусство. М., 1982. С. 127. См. также: Художник П.И. Петровичев. Сборник материалов и каталог выставки. Автор вступительной статьи, составитель сборника и каталога В.П. Лапшин. М. 1988. С. 48-50.
5. Ромм А.Г. П.И. Петровичев… С. 5-6.
6. Наиболее подробно сравнения древнерусского искусства и авангардистской живописи см. в кн.: Грищенко А.В. «О связях русской живописи с Византией и Западом XIII-XX в. Мысли живописца. М., 1913. Эти аналогии вызывали серьезные возражения среди историков искусства, начиная с 1914 г. См.: Т.п. Небескорыстие. «София» № 2. 1914.
7. Государственный Русский музей, Вологодская областная картинная галерея, Костромской государственный объединенный художественный музей, Плесский государственный архитектурно-исторический и художественный музей-заповедник, Национальная галерея Республики Коми (Сыктывкар), Ярославский художественный музей.
8. См.: Русская реалистическая живопись конца XIX-начала ХХ в. Выставка № 2. Каталог. Галерея «Новый Эрмитаж». М., 1998. Ил. на с. 21. О произведениях Петровичева на ростовскую тему в этой коллекции см.: Художник П.И. Петровичев. Сборник материалов... С. 84, 87, 95.
9. За предоставленную информацию приношу благодарность зав. экспозиционным отделом Рыбинского музея-заповедника С.Н. Овсянникову.
10. Об этом произведении см.: Художник П.И. Петровичев. Сборник материалов... С. 88. Коллекция была передана владельцами в дар Семипалатинскому художественному музею (Казахстан). О проблеме привлечения на выставку произведений из зарубежных собраний см. ниже.
11. Ростовский кремль. Б. на к., темпера. 29х55. Слева внизу: Петровичевъ 1907. На обороте: Художественному музею в г. Вятке П.И. Петровичевъ. Кировский областной художественный музей. Инв. № 245.
12. За любезное его предоставление приносим искреннюю благодарность директору Кировского музея И.А. Любимовой.
13. Городской пейзаж. 1908. Картон, смешанная техника. 41х74. Собрание Ю.М. Носова (Москва); Уголок Ростовского кремля. 1909. Картон, масло. 17х24. ГМЗ «Ростовский кремль». Ж-518. Пост.: 1921, дар Совета Ростовских педагогических курсов; Кремлевская стена. Ростов Ярославский. 1909. Картон, масло. 40х67. Ярославский художественный музей. Ж-192. Пост.: 1925, из ГМФ, ранее в собрании Д.В. Высоцкого; Вид на Ростовский Яковлевский монастырь. 1909. Картон, масло. 19х40,5. ГМЗ «Ростовский кремль». Ж-517. Пост.: 1921, дар Совета Ростовских педагогических курсов; Спас на Сенях. Ростов Великий. Фреска. XVII в. 1909. Бумага на холсте, масло. 68х54. Собрание семьи художника (Москва); В Ростове. Воскресенская церковь. 1909. Картон, темпера. 59х47. Ярославский художественный музей. Ж-375. Пост.: 1924 г. из ГМФ, ранее в собрании И.С. Исаджанова; В Богословской церкви Ростова. 1910. Картон, масло. 68х47,5. ГМЗ «Ростовский кремль». Ж-519. Пост.: 1927, из ГМФ, ранее в собрании И.А. Морозова; Ростов Великий осенью. 1912. Картон на холсте, темпера, гуашь. 70х131. Собрание семьи художника (Москва); Ростов Великий. 1910. Картон, темпера. 20,5х49. Собрание А.М. Хвалебнова (Москва); Ростов Великий. 1912. Холст, темпера, гуашь. 97,1х137,4. Государственный Русский музей. Ж-2278. Пост.: 1945, из Управления по делам искусств при СНК РСФСР; Площадь в Ростове Великом. Сумерки. 1912. Холст, масло. 67,5х125. Собрание семьи художника (Москва); Вид на Ростовский кремль с озера. Этюд. 1913. Картон, темпера, гуашь. 29х71,5. ГМЗ «Ростовский кремль». Г-348. Пост.: 1921, из ГМФ, ранее в собрании Ф.М. и М.Е. Пермяковых; Ростов Ярославский. 1915. Картон на холсте, масло. 52,7х70,7. Собрание семьи художника (Москва); Ростов Великий. 1918. Картон, темпера. 72,5х99,3. Костромской государственный объединенный художественный музей. КП-2173; Ростов зимой. 1918. Холст, темпера, гуашь. 70х98. ГМЗ «Ростовский кремль». Г-347. Пост.: 1925 из ГМФ, ранее в собрании И.С. Исаджанова; Интерьер церкви Спаса на Сенях в Ростове Великом. 1920. Картон на холсте, масло. Государственный Русский музей. ЖС-1447. Пост.: 1974, ранее в собрании Алипия (Воронова); Ростов Великий. 1920. Холст, масло. 53х68,5. Государственный Русский музей. ЖС-1446. Пост.: 1974, ранее в собрании Алипия (Воронова); Спасо-Яковлевский монастырь. Ростов Великий. 1920. Бумага на картоне, масло. 30х55,7. Ярославский художественный музей. Ж-2201. Пост.: 1986, ранее в собрании В.В. Ашика; Вид из окна мастерской в Ростове Великом. Этюд. Картон, масло. 16,5х29. Вологодская областная картинная галерея. Ж-497; Успенский собор в Ростове Великом. Картон, масло. 31,5х26,5; Собрание Т.В. Андреевой (Москва); Спасо-Яковлевский монастырь. Бумага, гуашь, темпера. 29,5х48,7. Собрание Ю.М. Носова (Москва); Ростов Великий с озера. Холст на картоне, масло. 18х56. Плесский государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник. Ж-309. Пост.: 1982, дар Е.Ф. Вишневского, ранее в собрании Ф.Е. Вишневского (Москва); Окраина Ростова Великого зимой. Холст, масло. 36х70,5. Вологодская областная картинная галерея. Ж-540. Пост.: 1962, от МК РСФСР; Монастырь. Картон, масло. 20х27,5. Национальная галерея Республики Коми. Ж-85

14. Ростов Великий. Стокгольм. (серийный номер 2057). ГМЗРК. Г-2217. Представляет собой репродукцию с картины 1910 г., хранящейся в Севастопольском художественном музее. См. Ким Е.В. Картина П.И. Петровичева «Ростов Великий... С. 218, 222. Вторая открытка выпущена несколько раньше в той же серии (серийный номер 2037). Местопребывание ее оригинала установить не удалось. Подробнее см.: Ким Е.[В.] «В Ростовском кремле»- забытая картина П.И. Петровичева... С номерами 2369 и 2371 издательство Грандберга впоследствии выпустит два пейзажа художника («Весенний мотив» и «Весенние сумерки»), созданные в 1912 г.
15. Три эскиза орнамента для резьбы по дереву 1891-1892 гг. (Г-2212, 2213, 2214); «У пристани» и «Церковь Николы на Подозерье» 1897 г. (ГМЗРК. Ф. 295. Оп. 1. АД 206/20 ); Протокол Комитета Ростовского музея церковных древностей о принятии П.И. Петровичева на работу (ГМЗРК. А-37. Л. 77); «Увольнительный приговор» 1892 г. от общества крестьян деревни Высоково с удостоверением волостного правления, «что крестьянин Петровичев может поступить» в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (ГМЗРК. Ф. 295. Оп. 1. АД-206/2); Диплом об окончании Училища в 1903 г. (ГМЗРК. Ф. 295. Оп. 1. АД 206/1 ); записи-автографы Петровичева в Книге посетителей Ростовского музея церковных древностей 1891, 1897 и 1909 гг. (ГМЗРК. Р-1528, 866, 868); Свидетельство о принятии в Союз русских художников в 1910 г. (ГМЗРК. Ф. 295. Оп. 1. АД-206/5); фотографии П.И. Петровичева, В.В. Верещагина, И.А. Шлякова, открытки с дореволюционными видами Ростова, пригласительные билеты на выставки, каталоги, книги, журналы и т.д.
16. Ким Е.В. Картина П.И. Петровичева «Ростов Великий» ... С. 218-224.
17. Эти данные предоставлены в ответ на наш запрос главным хранителем Киевского музея русского искусства А.В. Илинг, за что приносим ей глубокую благодарность. Оба произведения с ошибочными датами были опубликованы в изд.: Круглый И.А. П.И. Петровичев. Л., 1975. С. 20, 133; того же автора. Основные произведения П.И. Петровичева Петровичева // Петр Петровичев. О жизни и творчестве художника. Автор-составитель В.В. Руднев М., 1979. С. 119.
18. Список основных произведений П.И. Петровичева // Круглый И.А. П.И. Петровичев... С. 133-144; Круглый И.А. Основные произведения П.И. Петровичева // Петр Петровичев... С. 119-141; Каталог произведений П.И. Петровичева. Живопись. Графика // Художник П.И. Петровичев. Сборник материалов и каталог выставки. Автор вступительной статьи, составитель сборника и каталога В.П. Лапшин. М. 1988. С. 81-112.
19. ГМЗРК. ОРКРИ. АД-206/23, 24, 25.
20. Городской пейзаж. 1908. К., см.т. 41х74 // Выставка графики, этюдов и скульптуры «Союза русских художников» (к 100-летию со дня основания объединения). Галерея «Элизиум». Авторы-составители Ю. Лоев, М. Боксер. М., 2003. С. 60. Илл. 57.
21. Известны еще две подобных работы: Пейзаж. Б/д. Акварель, тушь // Круглый И.А. П.И. Петровичев… Илл. на с. 125; Уголок Ростовского кремля. 1909. К., м. 17х24. ГМЗРК. Ж-518.
22. Письмо Ю.М. Носова автору настоящей работы от 01.09.2004 г. с электронным воспроизведением картины // Выставка «Ростов в Творчестве П.И. Петровичева». Архив картинной галереи.
23. Подробнее об этом см.: Ким Е.В. Ростов в творчестве П.И. Петровичева... С. 271, 280.
24. Москаль. У тихой пристани. Солнце России. 1911, март, №20, с. 15. // Художник П.И. Петровичев… С. 61
25. Поповцева Э., Плаксина Н. Национальная галерея Республики Коми. М., 2003. С. 32, 62.
26. Вологодская областная картинная галерея. Ж-231.
27. Изображение этой же церкви было сделано в 1899 г. Н.К. Рерихом. См.: Маточкин Е.П. Н.К. Рерих. Поэзия старины. К 100-летию экспедиции Н.К. Рериха по древним городам Руси. Самара, 2004. Илл. на с. 3.

После событий 1917 г. многие учреждения в нашем крае были закрыты. Имеющиеся в них документы (каждое учреждение имело свой ведомственный архив) оказались «не у дел» и в любое время могли быть навсегда потерянными для истории. Большая заслуга в спасении этих документов принадлежит Ростовскому музею, который начал спасение документальных памятников еще до принятия основополагающих документов от 1 июня 1918 г. и 30 января 1922 г.¹ о централизации архивного дела в стране. Так, в отчете о деятельности музея за 1883-1923 гг. читаем: «Начало существования архива музея положено передачей из Ростовского Успенского собора в 1917 г. архивов собора и Ростовского духовного правления»². На основании имеющихся в музее-заповеднике «Ростовский кремль» документов известно, что 22 февраля 1917 г. комитет Ростовского музея обратился к Агафангелу (архиепископу Ярославскому и Ростовскому) с просьбой о передаче архивов духовного правления и Успенского собора в музей, а определением за № 393 от 5-23 мая 1917 г. получил разрешение на это от епархиального начальства³. К 30 июня 1917 г. музейщикам стало известно, что настоятель собора согласен на передачу документов, а церковнослужители этого храма готовы выполнить работу по перемещению фондов в музей за 60 рублей⁴. В этом же году был передан из городской управы архив А.Л. Кекина, содержащий его личную переписку⁵. Из «исторических сведений» о Ростовском музее за 1883-1925 гг. известно, что музей приступил «к сбору и сохранению» документальных памятников «ввиду угрожающего состояния архивных фондов еще в 1917 г., значительно ранее организации в Ростове уездного архива»⁶.

В 1918 г. в музее открылся архив, в который и стали собираться документы со всей ростовской округи. Следует заметить, что свою работу по сбору документов и их переработке музейщики согласовывали с уполномоченным Главархива в г. Ярославле. Об этом можно судить на основании письма заместителя заведующего ростовского подотдела охраны памятников искусства и старины С. Моравского, который 29 августа 1919 г. уведомил уполномоченного Главархива Н.Г. Первухина о начале перевозки архива бывшего полицейского управления и уездного земского суда, для чего, по его мнению, потребуется 20 подвод. Кроме этого Моравский указывал на то, что «очень желательна перевозка архива гр. Шереметевых из с. Вощажникова в 30 верстах от Ростова и Леонтьевых из с. Воронино в 25 верстах от Ростова»⁷, на что потребуется еще 10 подвод. В 1920 г. музейный архив занимает «помещение бывшего Сушила ХVII в., смежное с Иераршими палатами»⁸. В этом помещении архив музея находился также и в нач. 1920-х гг. Так, в отчете музея за 1922-1923 гг., направленном 15 апреля 1924 г. в отдел музеев Главнауки Наркомпроса записано: «Помещался архив, как и в прошлом году, в здании б[ывшего] Сушила 17 в. В одном большом помещении площадью в 80 кв. саж. В истекшем году площадь увеличилась с присоединением к архиву соседней квартиры состоящей из 2-х комнат площадью 7 кв. саж. Несмотря на это помещение, занимаемое архивом, слишком тесно и требует настоятельного увеличения»⁹.

Учитывая большой объем работы и значительное количество документов, поступивших в музей, а также запланированных к перевозке, в музее открывается архивный отдел. 17 декабря 1922 г. на должность зав. архивным отделом и архивариусом музея назначается Борис Константинович Спасский¹⁰. Архивный отдел музея в 1922 г. размещался в доме № 4 Ростовского кремля в помещении, смежном с рукописным отделом¹¹. В это время в музее хранились следующие самостоятельные архивные фонды: Успенского кафедрального собора, Ростовского духовного правления¹², комиссии по реставрации Ростовского кремля, административно-хозяйственной комиссии по управлении музеем, музея церковных древностей, ремесленного класса, состоящего при музее, Вощажниковской вотчины графов Шереметевых, Ростовского Димитриевского духовного училища, земского суда, Ростовского полицейского управления, включающего фонды: уездного исправника, полицейских надзирателей 1 и 2 участков, а также личные фонды А.Л. Кекина¹³, А.А. Титова¹⁴, И.А. Шлякова¹⁵. С ноября 1922 г. начался «своз» архивов, помещавшихся в доме народных судей: Ростовской мещанской управы, землеустроительной комиссии, комиссии о народном здравии, попечительства о народной трезвости, оспенного комитета, народного ревтрибунала, дворянской опеки, предводителя дворянства, по крестьянским делам присутствия, ростовской квартирной комиссии, уездного члена суда по Ростовскому уезду, съезда судей Ростовского уезда, земского начальника 1-4 участков, судьи г. Ростова, мирового судьи 1-5 участков, судебного следователя 1 и 2 участков, пристава¹⁶. Одновременно музейщики вели поиск документов городового магистрата. Об этом можно судить на основании письма № 478 от 21 июля 1921 г. Костромского архивного управления в Ростовский музей древностей, из которого следует, что «ему совершенно неизвестно местонахождение архива Ростовского городового магистрата¹⁷ и архивов гор. Петровска …»¹⁸

По плану работы музея на 1923-1924 гг. предусматривалось перевезти в музей архивные фонды: земского суда, городской управы, полицейского управления и ростовских монастырей, а также продолжить дальнейшую обработку 76 архивных фондов, имеющихся на хранении¹⁹. В 1924 г. музейщики составили описи на 101 архивный фонд. Однако, архивы Шереметевых, Ростовского духовного правления, А.Л. Кекина, Ростовского земского суда, полицейских учреждений (управления, исправника, надзирателей 1 и 2 участков) все еще оставались не обработанными²⁰. Из отчета архивного отдела музея с 1 октября 1924 г. по 1 октября 1925 г. следует, что к 1 октября 1925 г. в архиве музея уже имелось «206 архивных фондов, из коих 202 фонда разобраны и описаны и 4 фонда – не разобраны»²¹.

Примечательно, что помимо обработки поступивших документов, музейщиками была налажена справочная и исследовательская работа. Справки выдавались «гражданам не позднее следующего рабочего дня на основании исчерпывающего просмотра материала архивариусом и со ссылкой на документы»²². В частности, с 1 октября 1924 г. по 1 июня 1925 г. музейным архивным отделом было выдано 110 справок при 2 отказах, а с документами в это время работали два постоянных исследователя и один временный²³.

Работу по спасению документов в одиночестве музейщики проводили до начала 1924 г., когда приказом от 3 марта 1924 г. по канцелярии президиума Ростовского уездного исполкома (УИКа) на должность архивариуса при образованном архивном бюро был назначен Леонид Николаевич Холин²⁴. 15 марта 1924 г. Главархив через губернский исполком передал указание «Об организации при уездном исполкоме института заведования уездным центральным архивом.» На основании этого документа в г. Ростове была заложена «основа организации центрального архива уездного исполкома ... с 15 апреля 1924 г.», а 19 апреля на должность зав. архивом по распоряжению председателя исполкома назначен Л.Н. Холин²⁵.

Несмотря на открытие в городе уездного архива, большую помощь в сборе документов Холину продолжали оказывать музейщики. Так, согласно «сведений» о работе архивариуса музея Спасского, на 23 июня 1925 г. в музей были перевезены церковные архивы Вознесенской, Одигитриевской, Преображенской, Покровской, Спас-Графской, Всехсвятской, Михаило-Архангельской, Благовещенской, Николоподозерской, Николоворжищевской, Борисоглебской церквей. Однако, архивы Предтечевской, Рождественской на Горицах, Толгской, Леонтьевской на Заровье, Спасской Ружной, Лазаревской, Воздвиженской, Николоспольской, Стефановской церквей все еще оставались на местах.

Музейщики проводили также поиск документов Полоцкого монастыря, эвакуированного в Ростов из-за военных действий Первой мировой войны. Отдел архивов Полоцкого окружного исполкома письмом за № 62 от 20 марта 1925 г. уведомил Ростовский УОНО: «По имеющимся сведениям в Белой палате в г. Ростове хранятся архивные материалы Полоцкого Спасского-Евфросиниевского монастыря. Просьба сообщить…о эвакуированных в г. Ростов полоцких архивах…»²⁶ В ответном письме директора музея Д.А. Ушакова от 9 апреля 1925 г. в отделение народного образования Эстонского уездного исполкома, говорится:«...В отделе архивов музея имеется всего 1 наряд Спас-Юрьевской церкви Полоцкой епархии, что же касается остальных полоцких архивов, в том числе и архива Полоцкого Ефросиниевского монастыря²⁷, то судьба их музею неизвестна»²⁸. К сожалению, обнаружить документы этого монастыря так и не удалось. В 1925 г. Ушаков уведомил Полоцкий архив, что «монахини, эвакуированные из Ростова в 1921 г., увезли с собой все предметы и книги, в том числе и часть утвари, принадлежавшей Авраамиевому монастырю»²⁹. Впрочем, по акту от 20 июня 1925 г., составленному представителем музея Спасским и представителем Полоцкого окружного архива А.Т. Дадон, музей передал «наряд» Спас-Юрьевской церкви за 1841-1854 гг. в Полоцкий окружной архив³⁰, о чем уведомил и Ростовский УОНО письмом от 18 июня 1925 г. (исх. № 870), что «наряд в Полоцкий окружной архив высылается»³¹.

Следует отметить, что архивохранилища Ростовского уездного архива находились в разных местах. Так, документы дореволюционных учреждений хранились в музее, а советских – в помещении Гостиного двора и бывшей Димитриевской богадельни. Только в 1927 г. архив получил церковное помещение, закрепленное в октябре 1927 г. договором, заключенным между зав. музеем Д.А. Ушаковым и председателем Ростовского УИКа А.К. Грачевым, по которому уездному архиву передавалось «в арендное пользование ... помещение ... в нижнем этаже Рождественской церкви бывш[его] женского монастыря под книгохранилище уездного архива сроком на 12 лет»³². После предоставления архиву этого помещения музей стал передавать ему на хранение спасенные музейщиками от уничтожения дореволюционные фонды. Вот тут и стали возникать «недоразумения» между музеем и Холиным. По-видимому, здесь сказывалось не только отсутствие специального образования у первого архивиста Ростовского архива, но и понятие значимости документов, как с исторической, так и с научной точки зрения, которые, по мнению музейщиков, содержали «богатый материал для изучения общественно-экономической жизни края в прошлом»³³. В докладной Ушакова за № 1198 от 24 июня 1927 г. в Главархив читаем: « … Ростовский государственный музей с 1917 года начал собирание архивов, которое и продолжил, ввиду отсутствия специального учреждения коему сие ведать надлежит, до последнего времени, сосредоточив до 220 архивных фондов, учтя их, разобрав, составив описи и оборудовав для них часть своих помещений … В настоящее время музей передает архиву собранные им фонды, которые и перевозятся в предоставленное музеем же архиву помещение в бывш[ем] женском монастыре. Часть архивных фондов представителем уархива тов. Холиным после приемки «на вес – на глаз» запаковал в рогожные кули – 32 места и направил 21.06. с.г. … на бумажную фабрику. В число архивных фондов попал и фонд съезда судей, начиная с 1869 г., из которого отобрались «для образца» по одной связке дел каждого года уголовных и административных. Стремясь к сохранности ранее собранного и обработанного музеем материала ... музей вынужден приостановить дальнейшую передачу фондов, и просит о расследовании и разъяснении правильности действий уархива»³⁴. На основании имеющихся в музее документов следует, что архив «Съезда мировых судей (1867-1917 гг.)» имел в своем составе 518 дел и нарядов, а так же 319 книг и журналов³⁵. Имеющийся в Ростовском филиале Государственного архива Ярославской области Ф. 244. Съезд мировых судей Ростовского мирового округа, г. Ростова, Ярославской губ. (1866-1891 гг.) содержит всего 7 дел³⁶. По-видимому, уцелели только те дела, которые Холиным были оставлены «для образца». Несколько ранее этого, письмом за № 1170 от 16 июня 1927 г. Ушаков уведомил отдел музеев Главнауки НКП: «…При музее имеется архивохранилище … а в настоящее время ввиду предстоящей их передачи не свыше 100 фондов, главным образом дореволюционных учреждений … Архивохранилище занимает здание XVII в., дом № 4 Ростовского кремля вместе с библиотекой. Оборудовано музеем полками на 60 % материала … »³⁷.

Необорудованное, полуподвальное помещение подклета церкви Рождества Богородицы не удовлетворило потребности архива в помещениях для уже имеющихся и поступающих документов. Учитывая эти трудности, в 1928 г. архиву выделяется молитвенное помещение верхнего этажа, занимаемое музеем. Музейщики не спешили с передачей храма под архив, в связи с этим на заседании президиума УИКа от 24-25 сентября 1928 г. (протокол № 39/81), при обсуждении акта комиссии от 20 августа 1928 г. по обследованию помещения архивохранилища выносится постановление: « … Поручить зав. Ростовским госмузеем ускорить освобождение церкви верхнего этажа, переданное в ведение архива»³⁸. Только в начале 1929 г. молитвенные помещения 2-го этажа Рождественской церкви были переданы под уездный архив³⁹. В этот храм и были свезены все документы из разрозненных вышеприведенных архивохранилищ.

1. Декрет Совета Народных Комиссаров «О реорганизации и централизации архивного дела в РСФСР» и Положение «О центральном архиве».
2. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1 Д. 198. Л. 15.
3. Крестьянинова Е.И. Немного истории // Ростовский вестник. 2003. 11 ноября.
4. Крестьянинова Е.И. Немного истории // Ростовский вестник. 2003. 11 ноября.
5. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп.1. Д.198. Л.15.
6. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 200. Л. 3.
7. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 5. Л. 51, 53 об.
8. ГМЗРК. А-114. Л. 9.
9. ГМЗРК. А-114. Л. 15 об.
10. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 11. Л. 91 об., 92; Д. 26. Л. 3.
11. Степанов К.А. Ростовский архив // Отечественные архивы. 2003. № 6. С. 49.
12. Фонд значится в списке Ростовского районного архива за 1929 г. (Государственный архив Ярославской области (ГАЯО). Ф. Р. 1410. Оп. 1. Д. 69. Л. 4.). В последствии как фонды Голициных, Шереметевых и др. был изъят в архив г. Ярославля. В те годы документы изымались не только из районного архива, но и музея. 20 января 1930 г. Ярославским окружным архивным бюро были изъяты из музея 19 дел, в числе которых были и «две папки бумаг Иосифа епископа Угличского за разные годы не подшиты.» (РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 79. Л. 70 об.).
13. Фонд А.Л. Кекина сохранился в РФ ГАЯО до наших дней. Без сомнения, этому помог кто-то из ростовских архивистов, работавший в архиве в ранние годы и по ошибке или сознательно, присвоил кекинскому фонду № 101 новое название: «Общество временной помощи бедным и их семьям, г. Ростов, Ярославская губерния» и тем самым спас его для архива в г. Ростове Великом.
14. Этого личного фонда А.А. Титова на хранении в РФ ГАЯО нет. Имеющийся сегодня в РФ ГАЯО фонд 338. «Титов Андрей Александрович (1868-1893 гг.)» в количестве 19 дел образован из состава непрофильных документов, выделенных из других архивных фондов при их обработке.
15. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 11. Л. 93 об.
16. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 11. Л. 94.
17. На основании распоряжения № 3/2052 ГАУ при СМ СССР от 18 марта 1960 г. Центральный Государственный архив древних актов передал в Ростовский филиал документы Ростовского городового магистрата в количестве 2621 ед. хранения, а 20 мая 1966 г. из ГАЯО поступили еще 3125 дел. (РФ ГАЯО. Ф. Р. 426. Оп. 1. Д. 116. Л. 35.).
18. ГМЗРК. А-97. Л. 6.
19. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 11. Л. 87.
20. ГМЗРК. А-114. Л. 27, 28.
21. ГМЗРК. А-131. Л. 47.
22. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 21. Л. 82.
23. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 21. Л. 119.
24. РФ ГАЯО. Ф. Р. 140. Оп. 1. Д. 115. Л. 7.
25. Степанов К.А. Первый архивист в Ростовском уезде // Отечественные архивы. 2001. № 4. С. 44-48.
26. ГМЗРК. А-130. Л. 80об.
27. 21 сентября 2000 г. настоятельница Полоцкого Спасо-Евфросиниевского женского монастыря и. Анфиса обратилась в РФ ГАЯО с просьбой подготовить справку о монастыре и мощах преп. Евфросинии Полоцкой. К сожалению, такие сведения автору обнаружить не удалось. В адрес монастыря был выслан поименный список насельниц за 1918 г., которые тогда временно размещались в Богоявленской Авраамиевой обители.
28. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 21. Л. 54.
29. ГМЗРК. А-130. Л. 129.
30. ГМЗРК. А-130. Л. 140.
31. ГМЗРК. А-130. Л. 128.
32. РФ ГАЯО. Ф. Р. 4. Оп. 4. Д. 14. Л. 39.
33. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 200. Л. 3.
34. ГМЗРК. А-149. Л. 35.
35. ГМЗРК. А-114. Л. 6 об., 30
36. РФ ГАЯО. Ф. 244. Оп. 1. Д. 1-7.
37. ГМЗРК. А-149. Л. 37.
38. РФ ГАЯО. Ф. Р. 74. Оп. 1. Д. 63. Л. 27.
39. РФ ГАЯО. Ф. Р. 140. Оп. 1. Д. 543. Л. 66 об.

До настоящего времени Пролог является одним из малоизученных и вызывающих споры агиографических памятников. В том числе открытым остается вопрос о месте и времени его перевода и возникновения проложных редакций. Данная статья посвящена процессу складывания второй редакции Пролога.

При рассмотрении древнейших сохранившихся списков второй редакции Пролога обращает на себя внимание наличие в них ряда устойчивых признаков, позволяющих разделить их на две группы. К первой группе относятся: ГИМ. Син. № 246 (2-я пол. XIV в.), ГИМ. Усп. № 3 перг. (1410–1425 гг.¹), РНБ. Погод. № 615 (1455–1462 гг.), а также многочисленные позднейшие, такие как РНБ. Погод. № 603 (кон. XV в.), ГИМ. Увар. № 614 (1491 г.), ГИМ. Музейск. № 398 (1540-е гг.). Признаки, характерные для Прологов первой группы:

1. Отсутствие жития свт. Кирилла Туровского (28 апреля).

2. Упоминание в «Слове от жития Феодосия Печерского» (3 мая) туровской династии, что представляет собой древнейший вариант текста: «во врем# же њго быс блгЊочстивы кнзЊь и хсолюбивыи Из#славъ wцЊь Ст‹ополчь дhдъ рославль . прадhдъ блгЊвhрнаго и нищолюбиваго и млстиваго кнзЊ# Геwргиљ» (ГИМ. Син. № 246. Л. 87 а; то же чтение в РНБ. Погод. № 615. Л. 180, РНБ. Погод. № 603. Л. 206 б, ГИМ. Музейск. № 398. Л. 186 б; в ГИМ. Усп. № 3 перг этот текст опущен). Завершает «Слово» Похвала прп. Феодосию, которая состоит из 5 хайретизмов.

3. Первоначальный вариант «легендарного» сказания о перенесении мощей свт. Николая, заимствованный из первой редакции Пролога. Он характеризуется эмоциональностью и «экуменическим пафосом», кульминацией повествования является божественное вмешательство в вопрос о перемещении мощей: «явлению же самого Бога бывшю и хотению святого Николы прити в Бар град» (ГИМ. Усп. № 3 перг. Л. 110 а). Сказание завершается эмоциональным призывом: «да не точию сущая в Бару веселяться о немь, но весь мир и вся страны крестияньскыа» (Там же. Л. 110 б).

4. Первая редакция Сказания о перенесении мощей свт. Леонтия Ростовского (23 мая), составленная, по мнению Г. Ю. Филипповского, в 60-х годах XII века².

5. Отсутствие Сказания о празднике Всемилостивого Спаса и Пресвятой Богородицы (1 августа).

	Кирилл Туровский	Слово от жития Феодосия Печерского	Перенесение мощей свт. Николая	Обретение мощей Леонтия Ростовского	Всемилостивый Спас
	28 апр.	3 мая	9 мая	23 мая	1 авг.
ГИМ Син.246	-	86-87	///	102-103	///
ГИМ Усп3п	-	101об-102	109об-110	129-130	-
РНБ Пог.615	-	179-180 об	196-197	-	-
РНБ Пог.603	-	205-206 об	222 об-224	263-264 об	-
ГИМ Ув.614	-	-	108 об-109 об	134-135 об	-
ГИМ Муз.398	-	185-186 об	200 об-201 об	232-233 об	-

Прологи второй группы, представленной Прилуцким РНБ. СПб.ДА. А.I.264. Т. 2 (нач. – 1-я четв. XV в.), Рогожским РГБ. Рогож. № 511 (1-я треть XV в.), РГБ. Больш. № 188 (1-я пол. XV в.³) прологами, а также более поздними списками, например, РНБ. Погод. № 602 (кон. XV – нач. XVI в.), БАН. Ф. 31. № 34.2.2 (XVI в.), характеризуются:

1. Наличием жития свт. Кирилла Туровского († 1183, память 28 апреля), составленного, по всей видимости, в Северо-Восточной Руси. Оно долгое время считалось произведением туровских книжников, однако Б. М. Клосс справедливо усомнился в этом. Он обратил внимание на то, что о Туровской земле в житии говорится как о «стране тои», жители названы «людии того града», а сам Туров локализован следующим образом: «граду Турову, тако нарецаемому, отстоящь близь Киева»⁴. Действительно, по сравнению с другими туровскими произведениями (например, со «Словом о Мартине мнихе, иже бе Турову») бросается в глаза практически полное отсутствие каких-либо конкретных данных. Кирилл принял постриг в не названном монастыре, избран епископом «умолением» анонимного князя и поставлен не известным по имени митрополитом. В житии Кирилла отсутствуют даты хиротонии, преставления и погребения. Из конкретных исторических лиц, автору жития Кирилла известны только владимирский князь Андрей Боголюбский и ростовский епископ Феодор (Феодорец), упомянутый в связи с событиями 1169 г. Завершается житие Кирилла похвалой святителю и молитвой об избавлении «от безбожных агарян, присно мучащих нас». Последнее обстоятельство заставляло исследователей отнести житие ко времени после монголо-татарского нашествия: ко втор. пол. XIII в.⁵, а по мнению Б.М. Клосса, даже к кон. XIV – нач. XV в.⁶, что кажется нам чрезмерным – этим временем датируется древнейший список жития, который уже содержит испорченные чтения (напр., святой удручал себя постом и пеньем, вместо поста и бденья, как указано в других списках). Житие Кирилла Туровского содержится в Прилуцком Прологе Л. 83 г – 84 б; РГБ. Больш. № 188. Л. 77 б – 78 в; РНБ. Погод. № 602. Л. 153 г – 154 в; БАН. 34.2.2. Л. 171 в – 172 в.

2. Заменой в «Слове от жития Феодосия Печерского» туровских князей, потомков Изяслава (Святополка, Ярослава и Георгия) указанием на его отца – Георгия-Ярослава Мудрого: блгЊочтвЊыи хсолюбивыи кн#зь Из#славъ . снЊъ блгЊовhрнаго нищьлюбца кн#з# Георги (РНБ. СПбДА. А.I.264. Т. 2. Л. 93 в; РГБ. Рогож. № 511. Л. 67 б; РНБ. Погод. № 602. Л. 170 а; БАН 34.2.2. Л. 190 г). Похвала прп. Феодосию состоит из 7 хайретизмов.

3. Появлением отредактированного варианта «легендарного» сказания о перенесении мощей свт. Николая, в котором в значительной степени сглажены острота и «экуменический пафос». Эпизод о явлении «самого Бога» снят и заменен явлением свт. Николая: «явление бысть святого Николы преити в Бар град» (Прилуцкий Пролог. Л. 102 а). А финальный призыв веселиться вместе с барянами заменен нейтральной фразой «вси же гради крестьяньстии верою его призывающи» (Там же. Л. 102 б).

4. Заменой I редакции Сказания об обретении мощей свт. Леонтия Ростовского на II редакцию, создание которой Г. Ю. Филипповский относит к кон. 60-х – нач. 70-х гг. XII в.⁷ Г.В. Семенченко не выделяет эту редакцию как самостоятельную⁸ и считает данный текст одним из вариантов I редакции, созданным намного позже – в кон. XIV в.⁹ Оставляя в стороне вопрос о датировке II редакции, нельзя не согласиться с мнением Г.Ю. Филипповского относительно самого факта ее существования. Помимо незначительных разночтений оба текста содержат и весьма принципиальные отличия. Во-первых, во II редакции после вводной фразы «Се бе блаженный Константина града рожаи и воспитание» следует вставка о хорошем знании святителем не только греческого языка, но и языков его многонациональной паствы и о его книжной образованности: «русскии же и мирскии (мерский) язык добре умеяше, книгам русским и греческим велми хитрословесен сказатель» (Прилуцкий Пролог. Л. 119 в). Во-вторых, в I редакции о пожаре в Ростове сказано следующее: «по Божию попущению загореся город Ростов и погоре мало не весь град»; во II город загорелся «по Божию повеленью» и уточнения о масштабах пожара отсутствуют. В-третьих, Андрей Боголюбский в I редакции назван «благоверным, сыном великого князя Георгия», а во II – «благоверным и богохранимым, сыном Юрьевым». В-четвертых, при описании просьбы ростовцев к князю Андрею расширить кафедральный собор во II редакции опущена фраза «едва же умолен быв». В-пятых, только II редакция добавляет, что в момент обретения мощей свт. Леонтия Андрей Боголюбский находился во Владимире. В-шестых, II редакция в благодарственной молитве князя Андрея опускает евангельскую цитату «яко утаил еси от премудрых разум и открыл еси младенцам». В-седьмых, во II редакции в конце Сказания добавлена похвала святителю.

5. Наличием Сказания о празднике Всемилостивого Спаса и Пресвятой Богородицы (1 августа). Общая композиционная особенность этого Сказания со II редакцией Сказания об обретении мощей свт. Леонтия Ростовского – послесловие автора или редактора, написанное от первого лица, которое отсутствует в других проложных житиях (23 мая. Нач.: «Азъ же твои рабъ по достоянью чимь похвалитися могу, но малое се приими словословье» (Прилуцкий Пролог. Л. 120 в); 1 августа. Нач.: «Азъ же написахъ ти се повеленьемь царя Мануила и всего причта церковнаго...» (Там же. Л. 213 г).

	Кирилл Туровский	Слово от жития Феодосия Печерского	Перенесение мощей свт. Николая	Обретение мощей Леонтия Ростовского	Всемилостивый Спас
	28 апр.	3 мая	9 мая	23 мая	1 авг.
Прилуцкий	83 об-84	92об-93 об	102-102 об	119 об-120 об	212 об-213 об
РГБ Рогож.511	-	66 об-67 об	73 об-74	-	151-151 об
РНБ Больш.188	77-78 об	86 об-87 об	97-98	115-116 об	201 об-202 об
РНБ Пог.602	153 об-154 об	169-170 об	184 об-185	214-215 об	365 об-367
БАН 34.2.2	171 об-172 об	189 об-191	207 об-208 об	246 об-248	405-406 об

При дальнейшем редактировании Пролога, с включением в его состав III редакции Сказания об обретении мощей Леонтия Ростовского и жития Игнатия, еп. Ростовского († 1288, память 28 мая) происходит смешение обоих типов. Оно начинается с Пролога ГИМ. Музейск. № 790 (1476 г.), и отражено в позднейших списках, например, ГИМ. Музейск. № 396 (1550-е гг.).

Сопоставительный анализ Прологов первой и второй групп заставляет говорить о двух вполне отчетливых стадиях формирования второй редакции Пролога: более ранней, не исключающей связь составителя с Туровом, и более поздней, определенно связанной с Ростовом. Вторая редакция возникла на стыке разных традиций, в результате деятельности крупных церковных или светских фигур, являвшихся связующим звеном между различными культурными центрами. Вспомним Владимирского и Суздальского епископа Симона (1214–1226), в прошлом постриженника Киево-Печерского монастыря, из послания которого мы знаем об особом почитании Варягов-мучеников и Леонтия Ростовского¹⁰, отразившемся во второй редакции.

Наиболее поздним произведением, вошедшим в состав мартовской части Пролога на второй стадии формирования второй его редакции, является житие Кирилла Туровского, созданное после монголо-татарского нашествия.

Сложность проблем, связанных с ранней историей Пролога, обусловлена во многом не достаточным для убедительных классификаций количеством сохранившихся рукописей (число полнокомплектных списков и вовсе измеряется единицами). К счастью, сохранились оба тома Прилуцкого Пролога – за сентябрьское и мартовское полугодие. При рассмотрении особенностей сентябрьской части Прилуцкого Пролога мы обнаруживаем ростовскую редакцию жития Михаила, князя Черниговского, и его боярина Феодора (Л. 26 б-г, память 20 или 23 сентября, † 1246) – ту самую, которую исследователи справедливо считают первоначальной, написанной при дочери и внуках князя Михаила в трет. четв. XIII в.¹¹ Данное житие явно было включено в Прологи второй редакции уже после завершения ее формирования. Этого жития нет в древнейших списках второй редакции: ГИМ. Син. № 247 (2-я пол. XIV в.), ГИМ. Син. № 244 (2-я пол. XIV в.), РНБ. Погод. № 59 (кон. XIV в.), РГБ. Рогож. № 510 (1-я треть XV в.)! В отдельные списки – ГИМ. Син. № 248 (1406 г.) и РНБ. F.п.I.48 (1431–1434 гг.) – включено не житие, а краткие известия об убиении князя Михаила и боярина Феодора. В Прологах РГАДА Тип. № 164 (1-я пол. XIV в.), № 165 (кон. XIV (?) – 1-я треть XV в.) и № 166 (1-я четв. XV в.) эта дата утрачена. В ростовской редакции жития Михаила Черниговского мы встречаем мотивы, перекликающиеся с житием Кирилла Туровского (заключительная молитва об избавлении от нашествия «поганых»¹²) и со II редакцией Сказания об обретении мощей Леонтия Ростовского (заключительные пожелания многолетнего мирного правления «благочестивым и правоверным нашим князьям» и «христолюбивым князьям нашим», которое в данном случае относится к Борису († 1277) и Глебу († 1278), сыновьям Василька Ростовского и внукам Михаила Черниговского). Замена «христолюбивого князя» на «христолюбивых князей»¹³, по мнению Г. В. Семенченко, обусловлена разделом Ростова на две половины – Сретенскую и Борисоглебскую. Он считал, что ««христолюбивые князи» в Ростове – политическая реалия XIV–XV (до 1473–1474 гг.) вв.»¹⁴. Однако это выражение с пожеланием «мирно державу царствия ихъ оуправити на многа лета»¹⁵, как мы видим на примере жития Михаила Черниговского, можно отнести и к Борису и Глебу Васильковичам, хотя формально Глеб был белозерским князем.

Исходя из вышеизложенного, наиболее вероятной датировкой второй стадии формирования Пролога второй редакции является трет. четв. – кон. XIII в., когда в его состав были включены написанные в Ростове жития Михаила Черниговского и Кирилла Туровского, а также более ранние ростовские агиографические сочинения. Не удивительно, что свой окончательный вид второй редакция получила в Северо-Восточной Руси, где в XIII в. наблюдался культурный подъем и где действовали такие выдающиеся фигуры, как князь-книгочей Константин-Всеволодович Ростовский († 1218), высокообразованные иерархи и церковные писатели епископ Симон Владимирский и Суздальский (1214-1226) и ростовские епископы Кирилл I (1216–1230) и Кирилл II (1230–1262).

Таким образом, вторая редакция Пролога стала наивысшим достижением древнерусской книжности, обобщившей плоды литературной деятельности различных культурных центров.

1. Успенский Пролог, прежде относимый к 1406 г., теперь датируется 1410–1425 гг. (согласно записи на Л. 261 о написании его во времена великого князя Василия Дмитриевича и архиепископа Фотия). Уточненные сведения о датировке рукописей любезно предоставлены нам А. А. Туриловым.
2. Филипповский Г. Ю. Жанры историко-легендарного повествования владимирской литературы второй половины XII в. // Дис. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук. М., 1979. С. 112, 118; Он же. Житие Леонтия Ростовского // СККДР. Л., 1987. Вып. 1. С. 159–161.
3. Об уточнении датировки этого списка см.: Дополнения к «Предварительному списку славяно-русских рукописных книг XV в., хранящихся в СССР». (М., 1986). М., 1993. С. 67.
4. К[лосс] Б. М. Житие Кирилла Туровского // Письменные памятники истории Древней Руси. СПб., 2003. С. 205.
5. Творогов О. В. Кирилл // СККДР. Л., 1987. Вып. 1. С. 217.
6. К[лосс] Б. М. Житие Кирилла Туровского. С. 205.
7. Филипповский Г. Ю. Жанры историко-легендарного повествования владимирской литературы второй половины XII в. С. 118; Он же. Житие Леонтия Ростовского. С. 159–161.
8. Семенченко Г. В. Житие Леонтия епископа Ростовского // Письменные памятники истории Древней Руси. С. 206.
9. Он же. Древнейшие редакции жития Леонтия Ростовского // ТОДРЛ. 1989. Т. 42. С. 246.
10. Древнерусские Патерики: Киево-Печерский Патерик. Волоколамский Патерик. М., 1999. С. 21.
11. Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития. М., 1915. С. 110–111 (1-я пагинация).
12. Ср. житие Кирилла Туровского: «от належащая беды нам избавитися, от безбожных агарян, присно мучащих нас» (Прилуцкий Пролог. Л. 84 б) с житием Михаила Черниговского: «и от нужа сея поганых избавита» (Серебрянский Н. И. Указ. соч. С. 51 (2-я пагинация)).
13. В подавляющем большинстве списков I редакции Сказания об обретении мощей Леонтия Ростовского указывается «христолюбивый князь». При этом «христолюбивые князья» упоминаются во всех списках II редакции.
14. Семенченко Г. В. Из истории русской литературы XIV в. // ВВ. 1992. Т. 53. С. 141.
15. Серебрянский Н. И. Указ. соч. С. 151 (2-я пагинация).

Вторая половина XVII – первая треть XVIII в. характеризуются некоторыми современными исследователями как два завершающих этапа переходного периода от Средневековья к Новому времени¹. Основные темы, проблемы и сюжеты средневековой культуры получают в это время новое истолкование, а также жанровое и стилистическое оформление под влиянием вестернизирующих тенденций². Особенно ярко это проявляется в богословии, литературных и художественных произведениях выходцев из западнорусских земель, Украины и Белоруссии, чье творчество существенно влияло на культурные процессы в Русском государстве при первых Романовых (от Михаила Федоровича до Петра I) и привело к формированию национального варианта восточнославянского барокко.

Одним из новых для русской литературы становится жанр стихотворной эпитафии. До сих пор, на наш взгляд, он еще не получил в истории культуры должной оценки, хотя лучшие его образцы, созданные видными писателями переходного времени: Евфимием Чудовским, Сильвестром Медведевым, Карионом Истоминым и др., хорошо известны специалистам. Одной из вершин жанра, подводящей определенный итог его развития в поздней древнерусской литературе, несомненно, можно считать эпитафию, написанную Стефаном Яворским на кончину своего близкого друга Димитрия Ростовского. Анализ литературных качеств этого произведения – задача филологов, мы же попытаемся в рамках данной статьи рассмотреть его в контексте трансформации ценностей русской религиозной культуры того времени³.

Жанр эпитафии затрагивает проблему смерти человека, которая, как писал еще Й. Хейзинга, относится к числу ключевых в культуре позднего Средневековья⁴. В русской культуре расцвет «малой эсхатологии» приходится на время формирования во втор. пол. XVI – XVII в. «предписанного христианства». Обострение в этот период интереса к проблеме смерти и посмертного существования души человека было вызвано развитием антропологической составляющей культуры. Человек на пороге Нового времени постепенно начинал осознавать себя как личность и свое место в земной истории, в связи с чем остро ощущал беспокойство о своей посмертной судьбе и участи близких. Поэтому впервые за несколько веков существования православной парадигмы древнерусской культуры «малая эсхатология» встала вровень с «большой». И людям той эпохи актуальной представлялась не только апокалиптическая перспектива и участь всего человечества после Страшного суда, но и будущность отдельного индивидуума.

В период позднего Средневековья нормы духовного спасения и подготовки к жизни вечной в Царстве Небесном были кодифицированы в виде сборника текстов – предисловия к Синодику – списку имен для церковного поминания, часто предваряемому литературным предисловием – сборником нравственно-учительных текстов. Особое внимание составители синодичных предисловий уделяли вопросам необходимости поминания умерших большим количеством живых людей, чему способствует соответствующая часть храмового богослужения (литургии и панихиды); вкладам деньгами и имуществом в церкви и монастыри и благотворительности, как формам заботы о бессмертии души. В синодичных текстах актуализируются уже известные ранее сюжеты из Евангелия, Прологов, «Повести о Варлааме и Иоасафе, о теле и душе, о посмертной судьбе человека, о воссоединении души в вечной жизни с Господом». Во втор. пол. XVII в. в их состав попадают и до тех пор незнакомые русскому человеку притчи из Великого Зерцала и Неба нового⁵.

Во втор. пол. XVII – перв. тр. XVIII в. темы смерти на земле и духовного бессмертия на небесах, спасения души живущих ради будущей вечной жизни вошли в число сюжетов русской религиозной виршевой поэзии, сочинений религиозных мыслителей. Крупнейший сочинитель духовных виршевых стихов Симеон Полоцкий использовал в своем творчестве, в частности в «Вертограде многоцветном» темы и сюжетные мотивы синодичных предисловий, например, размышления о смысле жизни, как подготовки к достойной смерти, и смерти, как переходе в лучший мир⁶. Влияние сочинений Симеона Полоцкого на русскую культуру раннего барокко было столь велико, что уже в нач. XVIII в. его стихотворные тексты часто заменяли аналогичные по смыслу традиционные прозаические фрагменты сначала в предисловиях гравированных синодиков, а затем и сделанных по их образцу рукописных.

То же произошло и с виршами на тему бренности тела и бессмертия души младшего современника Симеона Полоцкого Кариона Истомина⁷. В своем сочинении «Стихи воспоминати смерть приветством» Карион призывает жаждущих бессмертия заботиться о чистоте и твердости духа, стремиться к благочестивой праведности поступков, заботиться о ближних, как это было задумано и предначертано богом, ибо: «Несть ина чюда – человека зданна, благородна бо душа в нем избранна. Господь сотворил ко своей его славе, жити бы ему в святой всей исправе. Неба смотрети – то его и дело, чистота смыслов всех в рай введет смело»⁸.

Однако, в отличие от старой синодичной традиции в сочинениях авторов втор. пол. XVII – перв. тр. XVIII в. звучит проповедь скорее не коллективного, соборного, а индивидуального спасения и бессмертия. Особенно отчетливо эта новая богословская тенденция проявилась в текстах православных религиозных мыслителей, находившихся под определенным влиянием новых европеизирующих (преимущественно католических) идей. Значительная часть сохранившихся богословских размышлений и поучений на эту тему принадлежит как раз выходцу из полонизированной Украины Димитрию Ростовскому. Наставление «Помни о смерти» в его «Алфавите духовном» явно обращено к отдельному человеку, а не ко всему православному сообществу, и утверждает идею одиночества человеческой души перед божьим судом⁹. Согласно Димитрию, каждому человеку придется индивидуально ответить за свои грехи и поступки на предстоянии «Судилищу Христову», и надеяться на общее прощение всех грешников при этом не стоит.

В поучении о «памяти смертной» в «Слове в субботу 4-й недели великого поста» Димитрий Ростовский подчеркивает, что поминание родных и близких, а также собственной персоны «во здравие» и «за упокой» не должны сводиться, как это было в то время распространено в русской православной традиции, лишь к внешнему церковному ритуалу. Более того, кроме внутренних религиозных переживаний по этому поводу человеку верующему не возбраняется и философская рефлексия. Ввиду отсутствия опыта таковой в национальной культуре рекомендуется обратиться к историческим примерам античной мудрости и даже к практике других современных народов и христианских конфессий: «Хорош обычай нынешних времен, по которому многие люди странствуют ради науки по иным государствам, так как они из-за морей возвращаются умудренными. Некоторые из мудрецов, приходилось слыхать, память смертную особой философией называют. Если же память смертная есть философия, то этой мудрости недостаточно учиться, сидя дома, но следует побывать и в чужих странах»¹⁰.

В нескольких из своих поучений Димитрий Ростовский ставил и связанную с малой эсхатологией проблему покаяния в грехах. В них он опять же отвергает традиционную синодичную идею о достаточности для прощения только самого покаянного обряда, сопровождающегося дачей в церковь денег или имущества. Согласно евангелисту Матфею, человек должен сотворить «достойный плод покаяния» (Матф. 3, 8). Димитрий разъяснял своей пастве, что это «труды – равные по тяжести совершенным грехам»¹¹. Покаяние не может быть отложено до старости или начала тяжелой болезни, так как, по мнению Димитрия, богу не нужны запоздалые и бессильные жертвы. Такое представление о покаянии находится в противоречии со всей русской поминальной традицией предыдущего времени и, несомненно, более связано с католичеством или даже с набиравшем силу европейским протестантизмом, нежели с ортодоксальным российским православием.

В написанной за полтора года до смерти духовной грамоте Димитрий Ростовский призывает свое окружение не искать после его кончины никакого «келейного имения», так как он всю жизнь терпел «добровольную нищету». Погребсти и поминать себя он завещал «без денег ради Бога». В том случае, если церковные власти и монастырская братия не сочтут это возможным, то он согласен быть похороненным вместе с нищими в «убогом доме» и обойтись без официального поминовения и традиционной раздачей «имения» покойного в монастыри и нищенствующим, ибо со своей стороны сделал все возможное, чтобы предстать перед божьим судом в подлинной монашеской нищете¹².

В согласии с собственным богословием, Димитрий считал своим «достойным плодом покаяния» обетный двадцатилетний труд создания Четьих-Миней, который он завершил 9 февраля 1705 г.¹³ Не случайно именно черновики этой рукописи Димитрий велел положить себе в гроб для отчета на божьем суде. Тем не менее, до самой смерти он продолжал литературное служение, работая над составлением библейской «Летописи». В известной монографии И.А. Шляпкина приведены слова самого Димитрия, написанные по этому поводу: «Моему сану надлежит слово божие проповедати не точию языком, но и пишущею рукою. То мое дело; то мое звание; то моя должность»¹⁴.

Наверное, можно усмотреть определенную культурную закономерность в том, что эпитафия Димитрию Ростовскому была создана одним из крупнейших богословов того времени, автором «Камня веры» и антистароообрядческого сочинения «Знамения пришествия антихристова и кончины века», рязанским митрополитом и местоблюстителем патриаршего престола Стефаном Яворским. Стефан, получивший хорошее образование в Киево-Могилянской коллегии и в нескольких католических университетах, имел степень магистра свободных искусств и философии. С.И. Николаев и А.М. Панченко в комментариях к двенадцатому тому «Памятников литературы Древней Руси» связывают его литературные вкусы и пристрастия с барочной католической традицией XVI-XVII вв. и отмечают, что авторский стиль Стефана Яворского отличает «изысканность и некоторая тяжеловесность, свойственная «ученому» католическому барокко»¹⁵.

Возможно, именно католическая «ученость» позволила ему в эпитафии Димитрию Ростовскому избежать поверхностной биографической описательности, свойственной гораздо более пространному «Епитафиону» Сильвестра Медведева, посвященного Симеону Полоцкому. Эпитафия Стефана Яворского не сводится к перечислению достоинств и заслуг Димитрия. Она скорее напоминает учительное слово, в жанре которого преуспел и сам ростовский митрополит. В ней в стихотворной форме излагаются те же богословские идеи о смерти, поминании, покаянии, с которыми Димитрий неоднократно обращался к своей пастве. Стефан в самом начале обозначает свое сочинение еще и как «Стихи памяти смертной, всякому потребной»¹⁶.

Половина текста эпитафии – наставление читателю, в первых строках которого Стефан Яворский пишет: «Читатель благоразумный, ум имей не темный, сокрушенно и смиренно сердце в бозе полагай, покаянию время день от дни не отлагай. Приходит смерть внезапно, где тя обрящет, помыслы сердца и дела твои вси суть у всеведца»¹⁷. Избежать после смерти божьего наказания может только человек благонравный и сведущий в вопросах веры: «Приидите люди в вере просвещеннии, грядите во святый храм кротци и смиреннии, молитву прилежну к богу возсылайте, на сие писание умильно взирайте»¹⁸.

Призыв к просвещению в вере, характерный для латинизированного богомыслия Димитрия Ростовского и Стефана Яворского, противоречит взглядам на веру традиционного русского богословия¹⁹. Еще Стоглав 1551 г. поставил веру и благочестие населения Русского государства под контроль церковных иерархов и государства. Никаких собственных толкований веры рядовым православным человеком, пусть даже и со ссылками на Священное писание и святоотеческий авторитет, не допускалось. Когда на соборе 1552 г., где обсуждалось исполнение решений Стоглава о надзоре за иконописцами и их произведениями, дьяк И.М. Висковатый попытался открыто выступить со своим осуждением вновь написанных икон, образцами для которых новгородцам и псковичам, как полагают, послужили западные гравюры, тогдашний глава русской церкви митрополит Макарий ответил ему резко, но, на наш взгляд, вполне определенно: «Не велено вам о Божестве и о Божиих делах испытовати… Знал бы ты свои дела, которые на тебя положены, не разроняй списков»²⁰. Не поощрялось излишнее «богословствование» и в установлениях знаменитых церковных соборов 60-х гг. XVII в. Участие в дискуссиях о вере было причиной гибели и преследований со стороны официальных властей многих людей, представлявших обе стороны конфликта в период церковного раскола втор. пол. XVII столетия.

Сам автор рассматриваемой нами эпитафии Стефан Яворский едва не стал жертвой собственного «самомыслия» в вопросах веры. Его имя фигурировало во многих политических процессах двух первых десятилетий XVIII в. Написанный им антипротестантский и антипетровский «Камень веры» оказался под запретом. А всего за несколько месяцев до кончины престарелого митрополита допрашивали чиновники Сената и Синода по делу о провозглашении царя Петра антихристом и грозили ему, как минимум, лишением сана. Характерно, что, уходя из жизни, сторонник философской «учености» Стефан Яворский «последнее целование» отдает книгам (одно из его поэтических сочинений называется «Стяжателя сих книг последнее книгам целование»), обращаясь к ним, как обычно обращаются к близким людям: «Вы богатство, вы слава бесте мне велика, вы – рай, любви радость и сладость колика, вы мене прославили, вы мене просветили, вы мне у лиц высоких милость приобрели»²¹.

Примером для всех православных христиан, поверяющих веру разумом и богословским размышлением, основанным на книжной «учености», представляется Стефану и Димитрий Ростовский, определяемый в эпитафии в качестве «пастыря блажайша», «архиереа честна», «митрополита тиха и смиренна». Для населения митрополичьего Ростова он был еще и «вождем крепчайшим», от его авторитета, административных и хозяйственных способностей зависело повседневное благополучие горожан. Поэтому обращение Стефана Яворского к ростовцам: «Вси вы Ростова града людие, рыдайте, пастыря умершаго слезно поминайте»²², – вполне обоснованно, и, вероятно, не является только обычной этикетной формулой.

Эпитафия Димитрию Ростовскому, в соответствии с традицией жанра, содержит описание самого обряда погребения. Но, в отличие, например, от эпитафии патриарху Никону, написанной его учеником архимандритом Германом, где это описание представляет собой отвлеченное славословие в адрес царя Федора Алексеевича, исправившего «грех» своего отца государя Алексея Михайловича, и организовавшего похороны опального владыки в столице со всеми соответствующими его сану почестями²³, Стефан Яворский описывает конкретное действо, участниками которого были он сам и большая часть читателей его сочинения: «…его же (Димитрия – Л.С.) митрополит со псалмопением Стефан Рязанский со благоговением и со священным собором погребе всечестно, и со множеством народа, яко всем известно»²⁴.

В финале стихотворения Стефан Яворский разводит два понятия, которые в русской религиозной традиции существовали в смысловом единстве: поминание души ради ее вечного спасения и вечной жизни на небесах и земную память об умершем среди его близких: «Да подаст ему (Димитрию – Л.С.) господь в царствии жити, со святыми мученики и ангелы во веки пребыти. Ему же и от нас вечная буди память»²⁵. Историческая память о произошедших в прошлом событиях и ранее живших людях как форма саморефлексии общества формируется в русской культуре на протяжении втор. пол. XVI – XVII в., но в литературных сочинениях и изобразительном искусстве этого времени она еще не артикулируется достаточно четко и определенно. И лишь опыт общения с другой (в данном случае восточноевропейской католической) культурой позволяет Стефану Яворскому отделить небесное от земного, трансцендентное от имманентного на уровне памяти как одного из инструментов человеческого сознания. Это разделение вообще характерно для его творчества в целом. Уже упоминавшееся «последнее целование» книгам он завершает строками: «Прими мя в недра своя, земле, тя прощаю, дух мой богу предаю, тело ти вручаю»²⁶. Исследователи биографии Димитрия Ростовского также указывают на тот факт, что вечером накануне своей кончины митрополит после прощальных песнопений не забыл произнести и последнюю благодарность одному из своих певчих, особенно усердствовавшего на вполне земном поприще – в переписывании его литературных произведений²⁷.

Эпитафия митрополиту Димитрию подводит итог не только его жизни, но целому этапу в развитии русской богословской мысли. Философски-рефлексивное отношение к столь существенной стороне православной религиозной культуры переходного времени как завершение земного пути было свойственно в это период только представителям просвещенного духовенства, чья ученость оказалась связана с европейским католическим барокко. «Самомышление» в вере Димитрия Ростовского, Стефана Яворского и ряда их предшественников и современников входило в противоречие не только с позднесредневековой церковной традицией, но и с основным направлением внутренней политики государственной власти – на укрепление ее влияния во всех сферах общественной жизни. И хотя, как отмечает А.П. Богданов, Петр I даже в законодательных актах цитировал мысль «еретика» Сильвестра Медведева: «Выше всех добродетелей – разсуждение, ибо всякая добродетель без разума пуста»²⁸, – но в своей реальной политике царь стремился пресекать всякие «рассуждения» со стороны религиозных мыслителей и духовных иерархов. Новый документ, регламентирующий религиозную жизнь русского общества, составляли не изощренные богословы, стоявшие во главе русской церкви, а, не занимавший столь высоких должностей, зато приближенный к царской особе и сочувствовавшей импонировавшему государю протестантизму Феофан Прокопович²⁹. Написанный им в 1720 г. и правленный Петром I «Духовный регламент» недвусмысленно указывал латинствующим архипастырям их место в земной иерархии властей: «Ведал бы всякий епископ меру чести своей, и невысоко бы о ней мыслил, и дело убо великое – но честь никаковая»³⁰. Русский «религиозный ренессанс» XVII в., к виднейшим представителям которого мы можем без всякой натяжки отнести Димитрия Ростовского и Стефана Яворского, завершился.

1. Черная Л.А. Русская культура переходного периода от Средневековья к Новому времени. М.,1999.
2. Липатов А.В. Древнеславянские письменности и общеевропейский литературный процесс. К проблеме исследования литератур как системы // Барокко в славянских культурах. М.,1982. С.14-77.
3. В статье использован текст эпитафии, опубликованный в кн.: Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга третья. М.,1994. С.270-271. Цитаты приводятся нами в современной орфографии.
4. Хейзинга Й. Осень Средневековья. М.,1988.С.149-163; о специфике восприятия смерти в русском Средневековье см.: Сазонов С.В. К проблеме восприятия смерти в средневековой Руси. // Русская история: Проблемы менталитета. М.,1994. С.47-56.
5. Подробнее о литературном Синодике см.: Дергачева И.В. Становление повествовательных начал в древнерусской литературе XV-XVII веков (на материале Синодика). Мюнхен, 1990.
6. Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга третья. М.,1994. С.136.
7. Подробнее об этом см.: Хромов О.Р. Русская лубочная книга XVII-XIX веков. М.,1998; Сукина Л.Б. Рукописные помянники Сольбинской пустыни: Интерпретация Синодика Леонтия Бунина провинциальной книжной культурой XVIII века // История и культура Ростовской земли. 1995. Ростов, 1996. С.147-152.
8. Там же. С.249.
9. Святитель Димитрий Ростовский. Уроки благочестия. М.,1997. С. 61-65.
10. Там же. С.74-75.
11. Там же. С.125.
12. Там же. С.153-156.
13. Работу над составлением Четьих-Миней Димитрий начал еще 6 мая 1684 г. в Киево-Печерской лавре, а завершил уже в Ростове, будучи здесь на митрополии.
14. Шляпкин И.А. Св. Димитрий Ростовский и его время (1651-1709). СПб.,1891. С.421. Примеч.1.
15. Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга третья. С.558.
16. Там же. С.270.
17. Там же.
18. Там же. С.271.
19. О том, что русскому православию недостает «религиозного просвещения» неоднократно писали иноземцы католического и протестантского вероисповедания, посещавшие Русское государство в XVI-XVII вв. См., например: Иностранцы в древней Москве. М.,1991.
20. Розыск или список о богохульных строках и о сумнении святых честных икон дьяка Ивана Михайлова сына Висковатого в лето 1553 // Чтения в императорском обществе истории и древностей российских. 1858. Апрель-июнь. Кн.2. С.2.
21. Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга третья. С.269.
22. Там же. С.271.
23. Там же. С.51-52.
24. Там же. С.271.
25. Там же.
26. Там же. С.270.
27. Там же. С.556.
28. Богданов А.П. Перо и крест. М.,1990. С.382.
29. После переезда в Петербург Феофан Прокопович занимал должности епископа Псковского, потом архиепископа Новгородского, в качестве какового первенствовал в Синоде.
30. Цит. по: Богданов А.П. Перо и крест. С.388.

А.А.Титова был удивительным человеком. Деятельность его многогранна, интересы широки, труды многочисленны. Но всего привлекательней органичность его жизни, русло которой определяло развитие унаследованных обязательств, импульсов, тем. Все, за что он брался, исполнялось последовательно, серьезно, профессионально.

Пожалуй, особенно ярко проявились эти свойства его личности в отношениях с книгами. И в этой области А. А. Титов наследует традициям родной земли и своей семьи. Собрание, основа которого была положена дедом, заботами Андрея Александровича умножилось многократно; оно прирастало как отдельными рукописями, так и целыми библиотеками. Гражданин Ростова Великого, один из основателей Музея церковных древностей передает свое книжное сокровище его Рукописному отделу. Однако объем собрания и его значение слишком велики: оно соизмеримо с крупнейшей библиотекой, в которой будет доступно многим исследователям и послужит отечественной науке. Готовя Собрание к передаче в Императорскую Публичную Библиотеку, Андрей Александрович со свойственной всем его делам основательностью заказывает шкафы для помещения книг и издает Охранный каталог. Благодаря этим мерам Титовское Собрание составило в Депо манускриптов, святая святых Российской Национальной Библиотеки, своеобразную автономию – упорядоченную, всегда готовую к собеседованию с читателем страну.

Приведем полностью данные титульных листов всех шести выпусков каталога: Охранный каталог славяно-русских рукописей А.А. Титова, действительного члена Императорского Общества любителей Естествознания, антропологии и этнографии, состоящего при Московском Университете, члена-корреспондента Московского Археологического общества и Общества Любителей Древней Письменности.

Выпуск 1. Ростов, типография И. Краморева. 1881 г. 214 с. №№ 1-828.

Выпуск 2. Ростов, типография И. Краморева. 1883 г. №№ 828 – 1680.

Выпуск 3. М., типография Э. Лисснера и Ю. Романа. Арбат, д. Платонова, 1888. №№ 1680-2701.

Выпуск 4. М., типография Я. и А. Снегиревых, Остоженка, Савелов пер., собственный дом. 1889. №№ 2701 – 3500.

Выпуск 5. М., типография Я. и А. Снегиревых, Остоженка, Савелов пер., собственный дом. 1889. №№ 3501 – 4061.

Выпуск 6. М., печатня А. И. Снегиревой, 1895. №№ 4061–4506.

Функция «Охранного каталога» ясно выражена его названием. Он содержит самые необходимые сведения – объем рукописи, время создания, характерные приметы, именование рукописи (собственное или, за отсутствием такового, данное собирателем). Изредка эти «паспортные» данные дополнены краткими ремарками. Каждый выпуск содержит указатели, алфавитный и предметный. Последний включает в себя имена, географические названия, жанровые обозначения и пр.

Андрей Александрович не собирался ограничиваться «кратким описанием, в котором №№ рукописей следовали по порядку приобретения» (замечание из 3-го выпуска). Он работал над систематическим описанием, располагая рукописи по тематическим группам. Такова была уже выработанная, классическая практика библиографии. Первые тома посвящены описанию книг догматического содержания, литургическим, богослужебным и сборникам, содержащим исторические материалы. На том издание систематического каталога остановилось. Неразрешенными остались вопросы по поводу отдельных рукописей: к какому разряду они оказались бы причисленными?

В первую очередь это относится именно к тем книгам, которые составляют главный предмет нашего повествования. Собственно, история Титовского собрания, отдельных его частей, характеристика состава должны быть темами самостоятельных исследований. Наша задача несравненно более скромная и частная. Распределение рукописей по тематическим разрядам приближает к ее формулировке. Собрание А. А. Титова содержит значительный ряд книг, лишь изредка встречающихся в других фондах. Это так называемые «рукописные песенники» (название введено А. В. Позднеевым)¹. В Охранном каталоге они названы Канты духовные, Псалмы и канты на линейных нотах, Духовные канты при случае приятной беседы и т.п.; по этим ключевым словам их можно найти в предметных указателях каждого выпуска.

По замечанию А. А., «подобного рода сборники песен на линейных нотах попадались на книжных рынках довольно редко». Но это не единственная причина, по которой они не заметны в мире рукописей. Интерес профессионалов, изучавших историю, литургику, словесность, определял выбор книг; заветной добычей библиофилов были старейшие и редкие рукописи. «Рукописные песенники» не совпадают с выявленными благодаря постоянным профессиональным интересам группами источников, литературных и исторических открытий не сулят, художеством оформления не отличаются, и древность их не бог весть какая (граница XVII и XVIII вв., а больше XVIII и начало XIX). Собиратели-непрофессионалы, то есть держатели крупных собраний старинных книг, которые продолжали выполнять свое прямое назначение, были почти исключительно старообрядцы. Их выбор определяли обстоятельства богословские, политические и исторические, которые не оборачивались в пользу духовной (и тем более светской) поэзии, возникновение которой современно расколу, а состав решительно ориентирован на стилистику Нового времени.

Без свежего взгляда, без любовной заинтересованности собирателя «рукописные песенники» обречены были оставаться единичными пришельцами среди иначе задуманных, по-другому сформированных книг, и вследствие того, приходились как будто «с чужого плеча». Несколько десятков «рукописных песенников» из Титовского собрания дают превосходную возможность проследить историю этого специфического рода памятников, удержавших в письменном виде свидетельства музыкально-поэтической практики втор. пол. XVII – нач. XIX вв. При этом своеобразие каждой рукописи диктует необходимость не спешить с их систематикой и с обобщениями, но прежде стараться принять их в качестве уникальных, подобно личностям, феноменов.

Перелистаем беглые очерки-«портреты» некоторых рукописных песенников из Титовского собрания, чтобы таким образом стали видны вопросы, которые к ним могут возникнуть и проблемы, к разрешению которых они взывают.

Тит. 4172. Сборник кантов²

Канты и псалмы на линейных нотах, полуустав нач. XVIII в., в продол. 4-ку на 201 л.

В Охранном каталоге сопровождается редкой эмоциональной ремаркой: «Рукопись замечательная». Одна из самых полных и интересных рукописей Новоиерусалимской школы³, тщательно выполненная и хорошо сохранившаяся. Ее листы заполнены музыкально-поэтическими текстами. Сверху на трех нотных станах – партитуры, под ними стихи, расположение которых строго соотнесено с музыкальной формой. Каждая строфа уложена в строку, каждый стих располагается под соответствующей музыкальной фразой, так что глазу предстают стройные столбцы, число которых зависит от объема поэтической строфы (от трех до восьми). Таким образом, графика наглядно выражает родовой признак песенной формы (музыка многократно повторяется, слова последовательно соединяются с нею), а первые буквы вертикальных столбцов иногда несут акростихи⁴.

Объемистая книга (211 листов) в кожаном переплете с тиснением написана по единому плану. Корпус камерной духовной лирики (Новоиерусалимские песнотворцы называли свои произведения псалмами) запечатлен в ней продуманной группировкой произведений, что обусловлено, по-видимому, особенным бытованием или происхождением текстов. Первый раздел – Месяцеслов, (созданный, по-видимому, ранее известного сочинения Симеона Полоцкого), затем следует Алфавит (цикл из 37 псалмов).

Особо выведен корпус «иноязычных» (белорусских или польских) текстов, записанных кириллицей. Почти половину книги занимает раздел, объединяющий разнообразные тексты, расположенные в алфавитном порядке. Среди них почти все идентифицированные А.В. Позднеевым авторские произведения. Акростихи в этой рукописи не выделены (киноварью выполнены только инициальные литеры и нумерация цифирью), они присутствуют в текстах: в песенной версии 140 псалма Герман монах моляся писах, в рождественском псалме Христу пение и прославление Герман писах поя и скончах. В этой части песенные версии псалмов из Псалтири соседствуют с главами «Песни Песней», покаянными, «историческими» и пр. Для исследования Новоиерусалимской школы, ее корней, динамики развития, стилистического спектра эта рукописная представляет уникальный интерес⁵.

Тит. 3351. Сборник кантов и стихов

Канты и стихи, на линейных нотах. ХVIII в., в продол. 8 на 160 л.

Этот монастырский сборник, также оправленный в кожаный с тиснением переплет, был написан двумя поколениями позже. Выстроен по алфавиту; содержит, главным образом, духовную лирику, и вместе с тем открыт и для сюжетов, отражающих современные заботы и события. Практически ничего общего с описанным выше не имеет. Псалмы, составлявшие корпус Новоиерусалимской школы, изменились до неузнаваемости. Удержалось их не более десяти. Один из пасхальных гимнов архимандрита Германа потерял свою уникальную партитуру и соединен со вполне нейтральной песенной формой.

В круг духовной лирики органично входят оды Ломоносова. Имена авторов в рукописных песенниках не называются – песни присвоены традицией, наряду с Ломоносовым устойчиво бытуют тексты Сумарокова, Тредиаковского, Прокоповича, Кантемира. Исторические сюжеты представлены панегирическими кантами в честь «Петровой дщери». Сборник украшают несколько прекрасно поданных акростихов. В большом тексте (на трех разворотах) размещен акростих «Виват дражайшая императрица Елисавет Петровна», он к тому же повторен и умножен рефреном. Два других акростиха, вполне явственно читаемые по плотным прямым буквам, указывают на авторство Димитрия Ростовского⁶.

Тит. 4272. Сборник кантов на линейных нотах

Канты на лин. нотах; скороп. XVIII в., в прод 4-ку, на 76 л.

Песенник, в котором вообще нет духовной поэзии. Зато его сохранившийся объем включает в себя целый клад исторических песен. Уникальны не только сюжеты (среди которых осада Азова, Северная война, осада Берлина, морские походы и сухопутные баталии турецких войн), но и одноголосные записи напевов, приближающихся к форме протяжной. Напомним, что первые нотные публикации русских народных песен появляются в 70- 90-х гг. XVIII в., и, следовательно, образца для записи этих напевов не было. Не меньший интерес представляют пародии (например, Смерть комара и Похороны мухи, которые объединяет музыка, имеющая сходство с фолией – танцем-шествием, знаменитым в средневековой Европе и в профессиональной музыке эпохи Барокко), разнообразная любовная лирика, в которой отражается активно бытовавший жанровый спектр песенной культуры XVIII в.⁷

Тит. 2720. Сборник псалмов и кантов на линейных нотах

Псалмы и канты на линейных нотах; скорописью XVIII в., в продолговатую восьмушку, на 60 л.

Содержит большую сюиту Рождественских псалмов, помещенных, как и в некоторых других сборниках, один за другим. Она могла быть связана с традицией святочных обходов и славлением; возможно, также, и с рождественскими представлениями в форме школьного театра или вертепа⁸.

Тит. 2038. Сборник кантов и псалмов на линейных нотах

Канты и псалмы на линейных нотах, скорописью XVIII в., в продолговатую восьмушку, на 119 л.

На титуле дарственная надпись: Андрею Александровичу Титову дарствует эту книжку Аристарх Израилев 15 мая 1882 года. Патриот ростовских колокольных звонов, патриарх отечественной компанологии оставил в этой рукописи следы исследовательской и редакторской работы. На пустых листах в конце рукописи – список из 16 текстов, выбранных из рукописи, приготовленных как репрезентативный сборник⁹. Многократное обращение к музыке Коль славен наш Господь в Сионе, возможно, связано с тем, что именно эту мелодию вызванивали куранты Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге.

Тит. 2540. Псалом Димитрия на линейных нотах

Псальм Димитрия Ростовского: «Iисусе мой прелюбезный». Полуустав XVIII в. на линейных нотах, в породолговатую восьмушку, на 8 л.

В надписи по низу первого листа несколько иное определение: Сии псалмы сочинишася трудами святителя Дмитрия митрополита Ростовскаго чюдотворца. Десять псалмов, составляющих этот маленький сборник, исполненный идеальным полууставом и не менее совершенным нотным почерком, не имеют документальной атрибуции (за исключением первого, содержащего акростих с именем). Есть основания предполагать, что и в «подписанных», и в других псалмах самому святителю принадлежит только поэтический текст, а музыка «прирастала» к нему или побуждала к его появлению. Но предание справедливо связывает эти и другие псалмы с именем основателя школы в Ростове Великом, положившим начало новым формам образования и культурного обихода.

Тит. 3618. Сборник кантов на линейных нотах

Канты на линейных нотах, разн. почерк. Полуустав XVIII в., в продол. 4-ку, на 72 л.

Имеет владельческие пометы, в разных сочетаниях повторяющие фамилию – Грехневы – и название города – Лальск. (Расположен в Вятской губернии, на пути из Великого Устюга в сторону Урала и Сибири; когда-то важном и славном, направлявшем освоение земель, торговлю, распространение культурных влияний, но угаснувшем по мере развития железных дорог). Сия книга лальскаго мещанина Александра Грехнева (на первом листе); Сия книга города Лальска Михаила Грехнева Ивана Грехнева (по низу первых десяти листов, на каждом – по слову). Сборник нотный; по составу имеет переклички и пересечения с песенником Тит. 4272. Устная песенная стихия представлена в нем разнообразными текстами – лирическими, балладными, хороводными; некоторые из них известны по Собранию Львова-Прача. Приведем начало песни, содержащее классический эпический зачин и исторические реалии Северной войны, включенные в любовный сюжет:

Ты крапива, ты крапива ты жигучая,
Одолела ты, крапива, поле чистое.
Что ни конному ни пешему проезду нет,
Что не ясному соколу пролету нет,
Что не серому волку прорыву нет.
Тут един проходил доброй молодец
Он во лютыя морозы во крещенские,
Идучи так он ко городу ко шведскому.

Еще одна песня, встречающаяся в песенниках XVIII в., бытующая и поныне в качестве хороводной:

Ты молодчик, молодчик молодой,
Поживи, светик, во верности моей.
Ах! я верный слуга любезная твой,
Неразлучная любовь наша с тобой¹⁰.

Среди пародий, наряду с Похоронами комара, Смертью мухи, записана дожившая в различных преобразованиях до туристских песен XX в. пародия на клиросное пение:

Государь ты мой Сидор Карпович,
Много ли тебе на свете пожить будет?
Семьдесят, бабушка, семьдесят лет.

Тит. 2518. Сборник стихов и песен (безнотный)

Стихи и песни. Скороп. XVIII в., в продолг. Четвертку, на 54 л.

Эта рукопись содержит интереснейшие пометы. На внутренней стороне задней крышки перелета обстоятельно выписано: Сия книга принадлежит Ивану Старчикову купцу ростовскому. Переплетал Иван Старчиков купец ростовский в городе Троицке 1789 год. Коему сия книга принадлежит. И далее – в доказательство образованности владельца, буквами латинскими, потом греческими повторена формула – подлинно его.

Песенник содержит только поэтические тексты, однако по тому, как они записаны, видно, что писаны были в пении. Особое качество певческого произношения, над передачей которого до сих пор бьются и спорят фольклористы, передано естественно и простодушно, как и особенности структуры песенной строфы. Фрагмент одной из песен (поперек строк приписано подважды):

Не буйные ветры в поле зашумели,
Розыгрались волны на синем море
Привяли приблекли лазоревы цветы
Один расцветает виноград зеленой (№ 4)

Начало еще одной песни, со своеобразной попыткой фонетической записи и иной фиксацией структуры строфы:

Ты кокъшечка ночная
Веща птица ты лесная,
Полна (2) коковати (2).
Ты зачем в мой сад летаешь
Что за весть мне предвещаешь,
Время (2) отлетати (2) (№ 29)

Любопытная особенность этого песенника: скоропись, украшенная дополнительными штрихами и завитушками, включает латинские начертания некоторых букв (n, j), чаще всего в заметных позициях, в начале строки или слова. Но и внутри текстов порой возникает надобность использовать латинские вокабулы для передачи особенно вольных ситуаций, которые, по-видимому, смущали писавшего. Приведем такой случай (сохраняя авторский выбор букв):

Не красно солнце сияет, непрохладой ветер веет
На мой зелен сад (2)
Там девушка гуляла, чья была мне незнакома
Прогуливалась (2)
Сама собой невеличка румяна и круглоличка
Очень красовита (2)
Уж я тут к ней подходил, снею речи говорил
Во упрос просил (2)
Красна девка не сердись na travu liшь povalis
Со мной небранись (№ 16)

Тит. 1304. Канты на линейных нотах

Канты на линейных нотах. Полууставом XVIII в., в продолговатую восьмушку, на 18 л.

Драгоценная тетрадочка дает возможность заглянуть через плечо человеку, записавшему голос нескольких самых устойчивых в бытовании текстов (рождественский Божие ныне Рождество, успенский Апостолы с конца света и т.п.) в полном объеме. Строфа за строфой подтекстованы под единственной нотной строчкой. Они записаны так, как могли быть в процессе записи спеты, с изменениями от строфы к строфе. Фольклористам, нотирующим исполнение традиционных песен, объем и характер вариирования покажутся удивительно знакомыми¹¹.

Тит. 1522. Сборник духовных кантов и стихов (безнотный)

Духовные канты и стихи. Скорописью XVIII в, в продолговатую четвертку, на 25 л.

Рукопись принадлежала посошнику Архиеп. Арсения Мацеевича Александру Златоустовскому.

На листах сборника целая сюита помет, в которых запечатлена история книжки и вводится еще одно легендарное для ростовской земли (и российской истории) имя – Арсения Мацеевича. Рукопись принадлежала посошнику Арсения Мацеевича Александру Златоустовскому. (Тит. л). Эти канты принадлежали угодническому диакону, рукоположенному Арсением Мацеевичем(л. 23 об). Эта рукопись досталась А. Я. Артынову от дьякона Благовещенской церкви с. Угодичи А.Ф.Златоустовского. Златоустовский был послушником архиепископа Арсения Мацеевича. Умер в конце 40-х годов весьма преклонных лет. Рукопись получена Артыновым в конце 30-х годов (л. 25). Безнотный сборник содержит вполне устоявшийся корпус самых любимых и часто встречающихся псалмов, украшен пространным (изложенным в виршах) Стихом о плаче Иосифа Прекрасного (л. 23).

Тит. 2886. Сборник псалмов и кантов на линейных нотах

Псалмы и канты на линейных нотах, полууставом XVIII в., в продолговатую четвертку, на 58 л.

Предположительно Толгского монастыря (между двух разновременных частей сборника помещен 4-хголосный канон Толга славный монастырь, он на Волге на реке). Первая часть книги, принадлежащая ХVIII в., содержит классический репертуарный свод текстов, посвященных праздникам (особенно большая сюита Рождественских псалмов), святым, а также основным темам духовной поэзии: покаянию и соотнесению жизни/смерти. Правда, в качестве рассуждения о тщете мирских забот и богатств в нее вошли и весело приплясывающие куплеты Кто мне сыщет человека /В дни сего краткого века,/кто бы так на свете жил, /чтоб о деньгах не тужил с рефреном Деньги, деньги вопиют, честь и разум нам дают. Во второй части почерком XIX в. написаны стихи без нот¹²

Тит. 4222. Сборник кантов и песен (безнотный)

Канты и песни; скоропись XVIII в. в 4-ку на 116 л.

Упоминание кантов, по-видимому, вошло в название по инерции – в составе сборника их нет. Песенник безнотный, таким и задумывался: нотные строчки не были заготовлены, и из 160 №№ только к одному записан напев.

Бесценный альбом, создатель которого, по-видимому, вышел в отставку (вот она, дворянская воля не служить, данная Петром III), поселился в деревне; он заполнил толстую тетрадь различными песнями, более всего любовными. Между ними – аккуратно собранные в группы (и поименованные) песни святочные, застольные, маскарадные (они сохранились и в Описании Большого маскарада по поводу коронации в Москве Екатерины II; организатором его был Ф.Г. Волков, тексты хоров принадлежат А.П. Сумарокову). Представление фольклористов о формировании активного интереса к фольклору должно измениться по мере осознания даже единичного свидетельства о том, что некто в родовой своей (или выслуженной) деревне мог составить такую книгу. В ее составе есть и песни обрядовые: циклы подблюдных (10 текстов), свадебных (9). Поскольку материал этого песенника практически не опубликован¹³, приведем одну из самых прекрасных свадебных песен:

Пантелей государь ходит по двору,
Кузмич гуляет по широкому.
Кунья на нем шуба до земли,
Соболья на нем шапка до верху,
Божия над ним милость до веку.
Бояра смотрят из города,
Боярыни смотрят из терема,
А сужена смотрит из полога.
Бояра те молвят: чей ето такой?
Боярыни молвят: чей господин?
А сужена молвит: мой дорогой.

Нередки и вольные тексты, иногда даже смущавшие более поздних владельцев песенника (один из них оставил замечание на свободной части листа: Читал книгу Афанасий марков ивкоторой беспорятков больших издурачеством).

Приведем еще невинную (и редкую) пародию на героический эпос:

Как у нас на дому в избе на полу,
На крутых горах, на печи во углах
Под зеленою дубровою под вениками,
Под кудрявым деревом под ступою
Дрались Танюха с Матухою
Болшим оружием мутовками.
Стрелба была веретенами,
Заряжали плошки горшками.
Убили они татарина кривова
И снели у нево кафтан берестеной,
Снели с нево кушак мочалной.
Пошел Матфей на разбой с топором,
Разбил Матфей кисель с молоком,
А кашу горяшу в полон он взял,
Яишницу на пече застал.
Сковорода было долгоязычлива,
Сказала, в печи блины горячи.
Блины горюны догадалися,
За пазухи розбежалися.
Пшеничной пирог вогороде сидел,
Во славном вогороде на конике.
Как садился молодец на быструю лошадь,
Пшеничному то згибню он хребет переломил.
Подымался он поподнебесью,
Он хватал ли гусей лебедей
Не сходя с печи ни трех он пядень. (№ 23)

Этот текст опубликован М. Д. Чулковым в его «Собрании разных песен». Еще предстоит разобраться в природе совпадения: была ли пародия широко известна и потому зафиксирована в разных формах; или – совсем новое дело – текст оказался перенесенным из печатного издания в домашнюю тетрадь.

Интерес к песенному наследию распространяется в Титовском собрании и для более позднего времени. Меняется характер фиксации, другие названия мелькают в Охранном каталоге: Песни и причитания Углической свадьбы; Причитания, записанные в Ростовском уезде. Подобные корреспонденции присылали П. В. Киреевскому для его Песенного Собрания, а также в Императорское Географическое общество. Это уже иное время, фиксация песенных текстов ставит иные задачи. Упомянем лишь один из номеров Титовского собрания.

Тит. 2454. Сборник казачьих песен (безнотный)

Песни, записанные в Области Войска Донского в Пятиизбенской и Сиротянской станицах с соблюдением местного выговора П. Г. Никулиным.

Скорописью XIX в., в лист, на 150 л.

Имена, вынесенные на первый лист, позволяют задуматься о связях А. А. Титова с собирателями песенного фольклора (фольклористы Е.В.Барсов, П. Г.Никулин). Песни записаны в области Войска Донского; они показывают характерное непредсказуемое движение сюжетов «общего фонда», присвоение и обработку их локальной традицией. Пожалуй, нет в этой папке текста, который бы не отсылал воображение читателя к публикациям из других мест (Не шуми мати зеленая дубравушка, Полно вам снежочки, Гулял казак по Дону, казак молодой, Ох печальное мое сердце). Среди песен, записанных особо на последних 14 листах, есть эпические сюжеты (Добрыня и Маринка, Сватовство богатыря), поданные с тою характерной для южнорусских традиций мерою краткости и включением инноваций.

Приведем два текста, которые вполне могли бы оказаться и в рукописном песеннике кон. XVIII в. – только они были бы записаны не сторонним наблюдателем, собирающим драгоценные свидетельства народной жизни, а любителем, для памяти или на радость друзьям. И еще – в песенниках XVIII в. у нас была бы надежда встретить и нотную запись напева или хотя бы отсылку «на голос». Собиратели XIX в. ограничиваются словами песни.

Не ясен-то соколик
Сытеплова гнездушка сылетае,
Не пруцкой то король по армеюшке
Ездит король разъезжает,
Всех господ да бояр король утешает:
Вы не плачте мои вы думчии сенаторы
Как не нынче завтра
Будет у нас большой праздник
Самый жаркий Петров день
Все шинки-то у нас кабаки
Будут у нас растворены
Все казаченьки будут напоены (л. 150).
Как батюшка наш Православный Государь,
Ты наш император Павел Петрович,
Как ты много г.г. то бояр жаловал чинами,
Как чинами православный государь разными городами.
Ты пожалуй меня Православный Государь одним городочком,
И нехитрым не мудреным славным Ерославом.
Как и чем то табе Ерослав то город город показался?
Показался та мне Ерослав город свои построеньем,
Построеньем показался мне побелым полатам.
Как полаты то показалися мне покрасным окошкам,
Под окошечком вить там сидит красная девченка (л. 126 )

Итак, даже избирательный обзор рукописных песенников Титовского собрания позволяет увидеть их разнообразие. Вырисовывается историческое русло, в котором движется это своеобразное явление русской музыкально-поэтической культуры, рожденное в качестве монастырского келейного делания и ставшее первой формой камерной духовной музыки. Продолжение жизни рукописных песенников происходит в ином темпе, они меняют статус.

Расширяется круг создателей/читателей/певцов: это церковный народ, семинаристы, горожане. Меняется их состав: центральным ядром становятся панегирические канты, затем любовная лирика в самых разнообразных стилистических обличиях. Духовная лирика, присутствующая в большинстве песенников или составляющая их исключительное содержание, постепенно меняется: уходят из обихода произведения Новоиерусалимских песнотворцев, зато надежно укореняются эмоциональные, простые по формам псалмы круга Димитрия Ростовского. Рукописные песенники поддерживают календарные традиции в формах народного православия; они любовно сохраняют медлительно, незаметно вариируемые псалмы (теперь уже и их называют кантами, «кантиками»), посвященные праздникам и святым (Успению Богоматери, Николаю чудотворцу). Особенно заметно присутствие рождественских кантов, обеспечивавших святочные обходы-славления церковного народа. Продолжается, видоизменяясь и смыкаясь с духовными стихами устной традиции, линия покаянных.

,pВ континуум рукописных песенников входит (безымянно) высокая профессиональная поэзия: Ломоносов, Сумароков, Тредиаковский, изредка Державин. Входят и песни устной традиции – поначалу хороводные, стилистически не противоречившие простым кантовым строфам, откристаллизовавшимся в процессе изживания творческого импульса песенной формы псалмов. Изредка появляются записи иных песенных форм (попытки записи протяжной). К кон. XVIII в. песенники все более становятся свидетельствами частной жизни, приближаясь по функции к альбомам.

,pОбозначенная проблематика изучения рукописных песенников в контексте истории русской поэзии, музыки Нового времени, взаимоотношения книжной и устной традиции еще недостаточно осмыслена и мало проработана.

Однако есть и специфические аспекты, существенные для изучения культуры именно ростовских земель. В первую очередь, это имена. Имена владельцев, сохраненные пометами, очерчивают круг, в котором создавались и жили рукописные песенники. Круг любителей, сберегавших книги, включает в себя купцов, приказчиков, церковный народ (пометы келейника Мацеевича, купца Ивана Старчикова и пр.). Порою тексты включают в себя реалии места, времени, событий (названия городов Ярославля, Ростова, встречающих императрицу; посвящение Толгскому монастырю, Толгской иконе). Эти разнообразные и многочисленные реплики сплетаются и передают удивительное, уникальное качество просвещенной и оцерковленной среды, хранившей устное предание и книжные его воплощения в живом единстве.

Не случайно так много рукописных песенников собралось в руках ростовского гражданина. Вместе с рукописями Артынова, описаниями традиционной Углической свадьбы, записями песен и причитаний они соединяются в образ родной земли.

Зададим, наконец, вопрос: что же сформировало интерес А.А., к «рукописным песенникам»? Мы не знаем, когда именно они привлекли внимание Андрея Александровича, и был ли это интерес книжника-коллекционера или музицирующего читателя. Но уже в описании книжного собрания Вахромеева¹⁴ им уделено особое внимание. Как и в 1-м выпуске, рукописи расположены «по содержанию», и друг за другом следуют характерные названия:
№ 555. Сборник песен и виршей XVIII века («пастушки»).
№ 556. Сборник (включая описание Большого маскарада).
№ 557. Сборник малороссийских песен на линейных нотах.
№ 560. Канты на линейных нотах XVIII века. 153 л.
№ 561. Канты на линейных нотах XVIII века. 68 л.
№ 562. Псальмы и канты XVIII века. 27 л.
№ 563. Канты и псальмы на линейных нотах XVIII века. 148 л.
№ 564. Канты и псальмы на линейных нотах XVIII века. 62 л.
№ 565. Канты и псальмы на линейных нотах XVIII века. 118 л.
№ 566 Канты и псальмы на линейных нотах XVIII века. 90 л.

Сборники тщательно расписаны, приведены начальные строки всех песенных текстов, что было связано с особенным замыслом: «Все рукописи, содержащие в себе канты и псальмы XVIII в., нами описаны несколько подробно в виду предполагаемого отдельного их сводного издания»¹⁵. Андрей Александрович использует обобщенное родовое название, принятое в кон. XIX в. (с сер. XX в. его заменяет термин «рукописные песенники»), отмечает тематическое, стилистическое разнообразие произведений, их составляющих. Особенный интерес для него представляли именно песни.

«В числе рукописей, принадлежавших В.И. Лествицину, находится несколько Нумеров сборников в продолговатую осьмушку, на линейных нотах, полууставом, относящихся, судя по почерку и языку, ко второй половине XVIII в. Текст каждой песни в подлиннике снабжен нотами. Сборники эти были составлены, вероятно, любителями светских песен, наиболее известных и распространенных в то время, но теперь уже повсеместно забытых и почти совершенно исчезнувших. Потому-то эти песни и представляют собою особенно ценное явление в историческом и бытовом отношении»¹⁶.

А.А.Титов отмечает то обстоятельство, что духовная поэзия отчасти уже существует в опубликованном виде, ссылаясь на издания типа «Богогласников». К этому можно добавить, что изрядное количество псалмов XVII-XVIII вв. (только поэтических текстов, ноты опущены) включил в свое издание «Калики перехожие» П.А.Бессонов. Титов выбирает именно песни, «бывшие любимыми романсами во второй половине прошлого столетия», из которых «можно заимствовать немало штрихов для общей картины нравов и понятий тогдашнего общества»¹⁷. Сборник из 46 таких песен он помещает в третьем выпуске описания Вахромеевского собрания. По наблюдению Н.О. Атрощенко, корпус этой небольшой антологии удивительно точно совпадает с одним из рукописных песенников Титовского собрания (Тит. 4070). Природу сходства предстоит еще выяснить. Во всяком случае, этот песенник, судя по записи на титульном листе, был куплен в Ростове в 1891 г., и ко времени работы над вторым и третьим выпусками описания уже был в руках А.А. Титова.

Внимание к рукописным песенникам не ограничивается названными рукописями В.И. Лествицына, не только романсы прошлого столетия были интересны Титову. Ремарка по поводу одной из рукописей иного плана дает возможность предположить, что и по поводу духовной лирики у А.А. были какие-то соображения и планы. Возможно, они были предметом обсуждения в кругу ростовских ревнителей старины и оказались осуществленными в издании А. Израилева. Вот это замечание к № 929 (Псалмы на линейных нотах. XVIII в., в продолговатую 4-ку, на 66 л.): «Все подобные псальмы и канты со времени святителя Дмитрия были в большом употреблении в ростовской епархии и в школах, и у духовенства. Их очень много; к сожалению, переложенные на ноты почти не исследованы. Эта рукопись очень хорошая»¹⁸.

В заключение нельзя обойти еще один вопрос: неужели все рукописные песенники из библиотеки А. А. Титова оказались в Российской Национальной Библиотеке, и в Ростовском музее их не осталось? Один песенник хранится в рукописном отделе музея¹⁹, и выбор его не случаен. Рукопись классического формата: в горизонтальную четвертку, на 72 л., содержит 64 номера. Ее отличает образцовое выполнение, что заставляет предполагать хорошо налаженную работу скриптория и, в свою очередь, вспомнить школу Димитрия Ростовского, эпизод его прощания с певцами-переписчиками. Редчайший случай – упоминание имени автора (Ломоносова), вынесенные сверху текста заголовки его произведений, что обличает знание и особое уважение к книжности.

Несколько листов в начале рукописи и в окончании утрачены, но замысел книги ясен. Его определяют начало – оды Ломоносова и псалмы, восходящие к свт. Димитрию Ростовскому – и окончание, содержащее сюиту приветствий Екатерине и Павлу на пришествие их в Ярославль и Троице-Сергиеву лавру. Между этими панегирическими кантами помещена незавершенная попытка текста, посвященного ростовским святым. В партитуру, хорошо известную как похвала Толгскому образу Богоматери, вписаны только начальные слова:

(И) же в небе славно Авраамий сияет
И нас всех преславно, светло озаряет
Ростов ….
(л. 66 – , б/№ )

Загадка этого текста предложена нам А. А. Титовым, оставившим именно этот, самый ростовский песенник родному городу. Попытка ее разрешить, равно как и полное описание рукописи – особая тема для другой работы. Рукописные песенники – прекрасные собеседники. Они ждут нашего внимания, готовы к продолжению дела, начатого знаменитым гражданином Ростова.

1. А.В.Позднеев – неутомимый исследователь, автор ряда статей, впервые сформировавших проблематику изучения рукописей этого рода. Его докторская диссертация опубликована в виде книги многие годы спустя после защиты, уже не при жизни автора. Ему же принадлежит термин, вынесенные в название монографии: «Рукописные песенники XVII-XVII в.в. Из истории песенной силлабической поэзии». М., 1996.
2. Приводим два именования каждой рукописи: по библиотечному описанию и по «Охранному каталогу». Краткие характеристики, данные А.А.Титовым, воспроизводим полностью.
3. Открытие этого явления русской культуры и его первоначальное описание также совершено А. В. Позднеевым. Ему принадлежит и двойное именование Никоновская/Новоиерусалимская школа: по имени патриарха, основателя монастыря и духовного руководителя мощных творческих преобразований, связанных с Воскресенским, Новый Иерусалим именуемым монастырем. Исследователь вводит в научный обиход ряд имен песнотворцев, среди которых первое место занимает Герман, постриженик, духовное чадо и ученик патриарха Никона, впоследствии архимандрит Новоиерусалимского монастыря. Исследователь рассматривает Новоиерусалимскую школу прежде всего как значительный этап становления русской поэзии.
4. Именно акростихи раскрыли авторство Германа и других песнотворцев.
5. Предварительное описание этой рукописи дано в статье: Васильева Е.Е. «Рукопись замечательная…». (в производстве).
6. Ряд текстов из этой рукописи опубликован в «Русских кантах от Петра Великого до Елизаветы Петровны». Изд. подг. В.А. Лапин, Е.Е. Васильева, А.В. Стрельников. СПб, 2002.
7. Памятник опубликован полностью в энциклопедии «Музыкальный Петербург. XVIII век». Кн. 5. «Рукописный песенник XVIII века с голосами, положенными на ноты». Отв. ред. Е.Е. .Васильева, вст. ст., комментарии, расшифровка Е. Васил

Ярославская земля дала миру многих святых, среди них святитель Леонтий Ростовский, святой митрополит Димитрий Ростовский, святитель Игнатий Ростовский, царевич Димитрий Угличский, святой Даниил Переяславский, преподобный Паисий Угличский, и многих других подвижников благочестия. Однако их жития до сих пор изучены недостаточно. До сих пор не имеют научного издания многие житийные тексты Ростово-Ярославских святых, до сих пор описаны не все рукописные собрания в книгохранилищах. Неисследованным оказался и целый ряд линвистических и текстологических проблем, в частности и проблема именования житийных текстов.

Можно выделить разные типы названий текстов, исходя из их структуры, функции, жанра, а также использованных автором-составителем произведения или переписчиком рукописи средств художественной выразительности. Обращаясь к конкретной рукописи, исследователь, атрибутируя ее, анализирует название. При этом он пытается решить задачи: соответствует ли название рукописи ее составу; как соотносятся название и самоназвание.

Дальнейшая работа с текстом рукописного памятника ставит перед исследователем и вопрос о том, вариантным или инвариантным является название. Как показывает практика, в большинстве случаев вариантность названия обусловлена текстологическими особенностями конкретного списка, поэтому у текстов, относящихся к разным редакциям, будут варьироваться и названия. С этим мы сталкиваемся и при анализе рукописей, содержащих тексты Ростово-Ярославских святых. Так, например, житие Исаии, епископа Ростовского, относящееся к 1-й редакции, озаглавлено: «Месяца майя в 15 день память Исайя епископа Ростовскаго чюдотворца». Во 2-й редакции житие имеет другой вариант названия: «Месяца маиа в 15 день житие иже во святых отца нашего Исаиа епископа Ростовскаго чюдотворца»¹. Основная редакция жития Никиты Столпника Переяславского имеет название: «Житие преподобнаго отца нашего Никиты Переславьскаго чюдотворца» // «Месяца майя в 24 день преставление преподобнаго отца нашего Никиты Столпника, Переславьскаго чюдотворца» // «Месяца майя 24 день. Слово преподобнаго отца нашего Никиты Столпника» // «Месяца майя 23 преподобнаго отца нашего Никиты Столпника, бывшаго в Переславле» // «Житие и подвизи преподобнаго и богоноснаго отца нашего Никиты Столпника Переославскаого». В Краткой редакции оно имеет другие, тоже варьирующиеся названия: «В той же день слово блаженнаго Никиты Переаславскаго» // «Месяца майя 24 день. Слово святаго Никиты Столпника, Переаславскаго чюдотворца» // «Слово блаженнаго Никиты Переславскаго, иже бе разбойник»². Житие убиенного Угличского младенца Иоанна Никифоровича Чеполосова в краткой редакции имеет название: «Мученичество блаженнаго отрока Иоанна Никифоровича Чеполосова», а в редакции Угличского летописца: «Повесть об убиении Иоанна Чеполосова»³. Известны также списки рукописей или издания списков этого жития с варьирующимися названиями: «Сказание о убиении блаженнаго Иоанна Никифоровича Чеполосова» // «Месяца июня в 25 день убиение блаженнаго младенца Иоанна Никифоровича Чеполосова, Угличскаго новаго страстотерпца» // «Житие и страдание святаго праведнаго Иоанна убиеннаго Углецкаго». Однако из-за недостаточной изученности текстологии этого памятника пока трудно сказать, названиями житий какой редакции они являются. Примеров варьирующихся названий житий так много, что их можно продолжать до бесконечности. Но интересно в данном случае отметить и то, что вариативность названий отмечается и в названиях житий, относящихся к одной редакции (это можно заметить в выше приведенных примерах). При этом тексты названий различаются по объему: они могут быть распространенными или сокращенными. Может происходить и вариативная замена отдельных слов. Так, даже в устойчивом названии жития Макария Колязинского: «Месяца марта в 17 день. Житие и подвизи преподобнаго отца нашего игумена Макария нова чудотворца, составльша монастырь Живоначалныя Троица, еже есть Колязин именуем» – все-таки выявляется лексическая вариантность – слово Живоначалныя может по спискам заменяться на Святая⁴. Если житие являлось краткой или сокращенной редакцией более полного текста, известного ранее, то тогда редактор (или составитель) указывал: «вкратце» (например: «Житие и подвизи вкратце старца Касиана, рекомаго Босого, иже бысть во Иосифове монастыре, о нем же слышах преже мене бывших, иное же своима очима видех» – РГБ, Муз-1257,XVI в., л. 16 об.); «Сказание вкратце о преподобном старце Данииле Переяславском» (сокращенная переработка жития Афанасием, митрополитом Московским для Степенной книги⁵).

Название произведения во многом определяется его жанром. У названий житийных текстов также можно установить черты своеобразия. Так, составитель жития в названии нему, как правило, указывал имя святого, место, в котором подвизался этот подвижник; чин святости или характер чудотворения. Составитель (автор) жития мог указать в названии о том, на основании каких сведений им составлено житие. В частности, в названиях житий Ростово-Ярославских святых встречаем указания на следующие источники:

• дневниковые записи и письма самого святого, а также материалы и документы по перенесению мощей – «доношения» (например, в названии к житию святителя Димитрия Ростовского: «Житие Димитрия Ростовскаго, доношения по поводу открытия его мощей и чудеса» // «Жизнь святаго чудотворца Димитрия, митрополита Ростовскаго и Ярославскаго, составлено из собственных его дневных записок и писем с некоторыми дополнениями к изданному уже житию усердным почитателем великаго святителя Д[м] Приклоненым» – РГБ, Унд-1269, XVIII; РГБ, МДА доп. (ф. 173.II), № 195, XIX в.);
• воспоминания автора или очевидцев, монастырские предания («Житие и подвизи вкратце старца Касиана, рекомаго Босого, иже бысть во Иосифове монастыре, о нем же слышах преже мене бывших, иное же своима очима видех» – таково заглавие к житию, составленному Вассианом Кошкой – РГБ, Муз-1257, XVI в., л. 16 об.-24).

Слова «Житие», «Сказание», «Слово», «Повесть»; «чудеса» и «подвиги/подвизи» употребляемые в названиях житийных текстов, в большинстве случаев являются синонимами. Причем это могут быть и контекстуальные синонимы: «Убиение», «Мученичество», «Страдание».

При наименовании священнослужителей составитель указывал наименование, зависящие от степени священной и правительственной иерархии, т.е. «различия священнослужителей по объему полномочий и месту, занимаемому в диптихах или перед престолом», а также административную должность⁶.

Обращает на себя внимание употребление в ряде заглавий слова инок . Так, в названии жития благоверного князя Феодора Ярославского Антониевой редакции («Месяца сентября в 19 день преставление благовернаго и христолюбиваго великаго князя Феодора Смоленьскаго и Ярославьскаго, и сынов его князя Давида и Констянтина. Составлено же бысть сие житие и чюдеса еромонахом иноком Антонием того же манастыря святаго Спаса, благолепнаго его Преображения, по благословению господина преосвященнаго митрополита Филиппа, волею же боголюбиваго и вседержавнаго государя великого князя Иоанна Васильевича всеа Русии, и при благородном и благочестивом его сыну Иоанне Ивановиче»⁷) обращает на себя внимание тот факт, что составитель жития Антоний называет себя одновременно иеромонахом и иноком, тогда как это разные понятия. Также в названии сокращенной редакции жития благоверной княгини Анны Кашинской святая названа инокиней («Месяца октоврия во вторый день житие и подвизи преподобныя благоверныя великия книгини инокини Анны Кашинския чудотворицы»⁸). Как известно, после кончины своего супруга великая княгиня Анна принимает постриг с именем Евфросиния в тверском Софийском монастыре⁹, поэтому вызывает вопрос то, прочему она называется инокиней. По законам церковного права, «монахи разделяются на три чина: рясофорных монахов, то есть получивших черную монашескую рясу в залог будущих обетов монашества; действительных, или мантийных монахов, уже произнесших три установленных обета – послушания, целомудрия и нестяжательности – и получивших при постриге мантию; и схимников, или схимонахов, связанных обетом совершенного отречения от мира и человеческого общества и отличающихся особыми одеждами, которые называются все вместе великою схимою»¹⁰. Официальное именование мужчины в рясофоре – инок, женщины – инокиня. «При пострижении в рясофор монашеские обеты еще не произносятся и обычно имя не меняется. Эта ступень необязательна, чаще послушника постригают сразу в мантию. При вступлении в малую схиму [то есть в мантию] постригаемому дается новое имя… Как правило, новое имя – это имя святого, чья память празднуется в день пострижения, или имя, начинающееся с той же буквы, что и мирское имя будущего монаха»¹¹. Как видно из приведенных примеров, слова «инок/инокиня», «монах/монахиня» являются в контексте названий абсолютными синонимами и используются для номинации монашествующих вообще.

В названии жития автор текста жития мог указывать свое имя: «Житие и подвизи преподобных отец наших, игумена Андреяна и старца Леванида, началников честныя обители Успения Пресвятыя Богородицы и Пошехонии, зовомая Адреянова. Списано бысть житие святых тое же обители многогрешным игуменом Алексеем»¹². Как видим, соблюдая нормы «этикетности», автор называет себя «многогрешным».

В названиях житий наблюдается разноименность одних и тех же личностей. Мы имеем в виду соотношение имени мирского-монашеского-схимнического. Например, Афанасий, митрополит Московский, подписывал свои произведения как Андрей клирик еще до того, как стал митрополитом. Благоверный князь Иоанн Угличский при постриге получил имя Игнатий; благоверный великий князь Александр Невский – в схиме Алексий; преподобный Прохор, епископ Ростовский – в схиме Трифон. Заметим, что в названии житий могла также отражаться и смена имен языческих на христианские: благоверный князь Глеб (в крещении Давид); благоверный князь Борис (в крещении Роман).

Как правило, при имени святого есть определение, выраженное именем прилагательным с суффиксом -ск-, образованным от названия населенного пункта на Ярославщине: Ростовский, Пошехонский, Ярославский, Угличский, Переяславский, Улейминский, Учемский, Борисоглебский, Суздальский. Прилагательное может быть образовано и от названия монастыря, в котором подвизался святой, – Покровский, Преображенский, Грехозаруцкий. Часто при именовании святых, прославленных в Соборе Ростово-Ярославских святых, присутствуют определения: Смоленский, Вологодский, Костромской, Белозерский, Радонежский, Кожеезерский, Хозьюгский. Это объясняется тем, что святой подвизался не в одном только ярославском монастыре, а в силу разных обстоятельств оказывался в другой местности. Вследствие этого в названии жития к имени святого прибавляется либо одиночное определение, либо парное: благоверный князь Феодор Ярославский и Смоленский; благоверный князь Димитрий Угличский и Прилуцкий; царевич Димитрий Угличский и Московский или Угличский; преподобный Варлаам Улейминский и Угличский; преподобный чудотворец Кассиан Грек Угличский и Учемский; блаженный Илия Даниловский, Ярославский, Христа ради юродивый; священномученик Адриан Пошехонский, Ярославский; благоверный князь Андрей Смоленский, Переяславский. Возможно также наличие трех определений и более: благоверный князь Иоанн Угличский, Вологодский, Прилуцкий.

Варьируются фонемы в прилагательных: Переславский-Переяславский-Переаславский-Переославский-Преславский; Угличский – Углеческий –Углецкий; в именах: Сидор-Исидор; Адриан-Адреян; Данил-Даниил; Лукиан-Лукьян; Леонид-Леванид; Вассиан-Васиан; Димитрий-Дмитрий: Епифан-Епифаний; Илия-Илья и др.

В названии обычно содержится указание на форму подвижничества святого: мученик, праведный, равноапостольный и др. Особую группу составляют князья, среди них князья-равноапостольные (Кирилл и Мефодий, Владимир и Ольга), князья-иноки (преподобный и благоверный – Андрей Смоленский), князья-страстотерпцы (мученик – Василько Ростовский), князья-воины (благоверный – Александр Невский). Князья-иноки почитаются Церковью «как преподобные, а не как князья»¹³).

,pПри именовании Христа ради юродивых, в названии жития, как правило, указывается прозвище блаженного: Иоанн Московский, Большой Колпак; Иоанн Власатый, Милостивый, Исидор Твердислов. Но прозвища могут быть и у других святых: препоКассиан Грек, благоверный князь Феодор Ростиславич Черный. Прозвище святого, как правило, мотивировано, и в нем содержится указание на какую-либо черту своеобразия святого: во внешности, поведении, происхождении. Так, «блаженный Иоанн имел «на главе власы велики», поэтому был прозван Власатым, звали его также Милостивым, оттого что многие благочестивые люди, приходившие на его могилу и бравшие с нее землю, по вере своей получали исцеление. В этом втором прозвании его отождествляли со св. Иоанном Милостивым, патриархом Александрийским»¹⁴. Блаженный Иоанн Большой (Железный) Колпак принял на себя подвиг юродства: на голове он носил большой железный колпак. «Одеянием Ивану служил «колпак с прочим покрытием тела своего вкупе, свален, а не швен». В более поздних вариантах этого текста этот колпак с капюшоном превратился в тяжелую железную шапку, а откинутый назад капюшон в иконописных подлинниках принят за «власы назад свалилися»¹⁵. В данном случае при именовании блаженного произошел метонимический перенос с части предмета на целое, т.е. с головного убора на самого человека. Еще одно его прозвище блаженного Иоанна – Водоносец – возникло на основании метафорического переноса по функции – в молодости на родине в Вологде святой работал на солеварнях.

Прозвище Твердислов у блаженного Исидора Ростовского возникло на основании метафорического переноса по сходству эмоциональных впечатлений: «современники его много раз убеждались на деле в осуществлении его предсказаний, верности, т.е. твердости, его слов»¹⁶.

Как правило, структура названия одночастная, но возможна и двухчастная. Например, житие благоверного царевича Димитрия Угличского состоит из двух частей. «Первая из них, возникшая вскоре после канонизации царевича и включенная в Минеи-Четьи Германа Тулупова, состоит из двух частей. Собственно Ж[итие] (или начальная часть памятника) имеет название:«Месяца маия в 15 день. Убиение святаго и благовернаго и христолюбиваго царевича князя Димитриа Ивановича Углецкаго и всеа России чюдотворца» /…/ Вторая часть Ж[ития] («Месяца июня в 3 день. Повесть о обретении и перенесении честных и многочюдесных мощей благовернаго царевича»)…»¹⁷. Двухчастная структура и у Повести о основании Лукиановой пустыни и сказание о иконе Рождества Богоматери в Псковитиновой рамени. Она «состоит из двух более или менее автономных частей, которые, видимо, были составлены в разное время»: «Сказание о явленной иконе Рождества» (1-я часть) и «Сказание о рождении преподобнаго отца нашего Лукиана и о пострижении его в монашесткий образ и о трудолюбивом его житии и о зачатии монастыря, иже именуется Лукианова пустынь» (2-я часть)¹⁸.

Итак, названия житийных текстов Ростово-Ярославских святых содержат много ценной информации, поэтому изучение их типологии представляется весьма актуальным для книговедения, источниковедения, истории и филологии.

1. Каган, 1988. С. 277-278.
2. Федотова. С. 291-292.
3. Романова, Сагнак. C. 392-393.
4. Воронцова. С. 81; Гадалова. С. 24.
5. цит. по: Покровский. С. 74.
6. Цыпин. С. 205; Иванова. С. 49.
7. цит. по: Кочетова. С. 13.
8. цит. по: Камшилина. С. 47; Исаков. С. 81.
9. Камшилина. С. 77.
10. Цыпин. С. 247-248.
11. Иванова, 83.
12. цит. по: Дмитриев. С. 239.
13. монахиня Таисия. С. 13.
14. монахиня Таисия. С. 534.
15. Каган, 1992. С. 356.
16. монахиня Таисия. С. 311.
17. Солодкин. С. 338.
18. Романова. С. 525.

Приложение

Воронцова – Месяца марта в 17 день житие и подвиги преподобного отца нашего игумена Макария, новаго чудотворца, составлено в Колязинском монастыре Живоначальной Троицы (публ. текста, статья) // Жития святых в древнерусской письменности: Тексты. Исследования. Материалы / Отв. редактор, сост., вступит. ст. М.С. Крутовой. М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2002. С.81-102.

Гадалова – Пространная редакция жития преподобного Макария Колязинского (публикация текста по спискам рукописей XVI и XVII вв. // Литература Тверского края / Сборник статей и публикаций. Тверь. 2002. С. 16-42.

Дмитриев, 1988. – Дмитриев Л.А. Житие Адриана Пошехонского // Словарь книжников и книжности Древней Руси Ч. 1 (вторая половина XIV-XVI в.). Вып. 2. Л., 1988. С. 239-241.

Дмитриев-1987 – Дмитриев Л.А. Феодора Ярославского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1 (XI- первая половина XIV в.). Л., 1987. С. 239-241.

Иванова – Иванова Т.А. Лексические особенности жизнеописаний новопрославленных святых Русской Православной Церкви / Дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. М: Московский педагогический университет . 2004 (На правах рукописи).

Исаков – Памятники литературы Древней Твери / Вступит. ст., переводы и комментарии В. З. Исакова. Тверь, 2002.

Каган, 1988 – Каган М.Д. Житие Исайи // Словарь книжников и книжности Древней Руси. вторая половина XIV-XVI в. Ч. 1.Вып. 2. Л., 1988. С. 276-280.

Каган, 1992 – Каган М.Д. Житие Иоанна, Московского юродивого, по прозвищу Большой Колпак // Словарь книжников и книжности Древней Руси. XVII в. Вып. 3. Ч.1. С.355-359.

Камшилина – Месяца октября во второй день житие и подвиги благоверной великой княгини инокини Анны Кашинской чудотворицы (публ. текста, статья) // Жития святых в древнерусской письменности: Тексты. Исследования. Материалы / Отв. редактор, сост., вступит. ст. М.С. Крутовой. М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2002. С.47-80.

Кочетова – Месяца марта в 19-й день преставление преподобного и богоносного отца нашего благоверного великого князя Феодора Смоленского и Ярославского Чудотворца (публ. текста, статья) // Жития святых в древнерусской письменности: Тексты. Исследования. Материалы / Отв. редактор, сост., вступит. ст. М.С. Крутовой. М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2002. С. 13-46.

монахиня Таисия – Русские святые: Жития собрала монахиня Таисия. СПб, 2000.

Морозова – Морозова Е.Л. Житие Илариона Суздальского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. XVII в. Ч. 4. Дополнения. СПб, 2004. С.384-385.

Покровский – Покровский Н.Н. Афанасий (в миру Андрей) // Словарь книжников и книжности Древней Руси. вторая половина XIV-XVI в. Ч. 3 (XVII в.). С. 73-79.

Романова – Романова А.А. Повесть о основании Лукиановой пустыни и Сказание о иконе Рождества Богоматери в Псковитиновой рамени // Словарь книжников и книжности Древней Руси. XVII в. Ч. 4. Дополнения. СПб, 2004. С.524-527.

Романова, Сагнак – Романова А.А., Сагнак И.В. Житие Иоанна Никифоровича Чеполосова // Словарь книжников и книжности Древней Руси. XVII в. Ч. 4. Дополнения. СПб, 2004. С.390-393.

Солодкин – Солодкин Я.Г. Повесть о убиении царевича Димитрия Угличского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. XVII в. Вып. 3. Ч.1. С. 338-342.

Федотова – Федотова М.А. Краткая редакция Жития Никиты Столпника Переяславского. ТОДРЛ. Т.LV. СПб., 2004. С. 289.

Цыпин – Цыпин В., прот. Курс церковного права. Клин, 2002.

1. Политическая география Древней Руси периода раздробленности исследуется давно и плодотворно. Как правило, обращение к данной теме происходит в рамках изучения политической истории отдельных русских земель. Меньшее внимание уделяется историко-культурному аспекту проблемы, а именно тому, как меняющуюся внутриполитическую реальность воспринимали современники и как она влияла на их географический кругозор. Серьезным исключением тут является, пожалуй, только изучение понятий «Русь» / «Русская земля» (и родственных им). Между тем, диапазон подобных исследований может быть расширен. В частности, это относится к Северо-Восточной Руси – одному из крупнейших регионов страны, который со временем превратится в территориальное ядро Московского государства.

2. В настоящем докладе мы попытаемся выяснить, как этот регион воспринимали новгородские летописцы, труд которых отразился в старшем изводе Новгородской I летописи (далее – НIЛст). Памятник дошел до нашего времени в списке XIII – XIV вв., начиная со статьи 6640 г. заключающем в себе, как показывают новейшие исследования, достаточно сохранные – не подвергшиеся серьезной редактуре – тексты владычного летописания второй трети XII – первой трети XIV в. (А.А.Гиппиус); к работе был привлечен также младший извод летописи (далее – НIЛмл), в том числе и для восполнения лакуны старшего извода с 6781 по 6806 г. Отношениям Новгорода с князьями Северо-Восточной Руси, которая во второй четверти XII в. выделилась в самостоятельную княжескую область, владычные летописцы уделяли большое внимание, описывая порой и внутренние происшествия в землях ближайшего соседа. В этой связи встает вопрос: воспринимали ли они данный регион как единое целое в эпоху его действительного единства (до начала XIII в.) и раздробился ли он в их сознании потом, в эпоху его действительного дробления, другими словами – какой фактор, политический или географический, определял их восприятие этой древнерусской области прежде всего? Хотя исчерпывающих ответов летопись не дает, обращение к тем обобщающим региональным топонимическим понятиям (хоронимам), с помощью которых составители новгородской владычной хроники определяют Северо-Восточную Русь и ее представителей, позволяет сделать некоторые наблюдения.

3. Начиная со статьи 6642 г. и далее на протяжении почти полувека политическим центром Северо-Восточной Руси в новгородской летописи последовательно изображается Суздаль (действительно сменивший при князе Юрии Долгоруком в этом качестве древнюю столицу области – Ростов), а обитатели края именуются «суждальцами». Примечательно, что в большинстве случаев, когда на пространстве с середины 30-х по рубеж 70-80-х гг. XII в. встречается слово «Суждаль», оно соседствует с именем князя. В некоторых случаях (под 6684 и 6688 гг.) оно, возможно, обозначает не только город, но и всю область, подчиненную суздальскому князю, – название столицы как бы олицетворяет ее (на такое хоронимическое использование этого урбонима в Ипатьевской летописи в свое время обратил внимание А.Н.Насонов). Однако если подобное обобщающее употребление слова «Суждаль» в указанных выше хронологических рамках можно лишь предполагать, то понятие «суждальцы» систематически используется именно в обобщающем смысле, обозначая людей суздальского князя, представителей его земли. Единственным исключением тут является чтение под 6684 г., где, повествуя о смуте у соседей, новгородский летописец называет «суждальцами» одних только жителей г. Суздаля, отделяя их от «ростовьцев», «володимирьцев» и «переяславьцев».
Следует отметить, что «суздальская» терминология для обозначения Северо-Восточной Руси и выходцев из нее со второй трети XII в. распространяется не только в новгородском, но и в южнорусском летописании (где далее употребляется, по крайней мере, до середины XIII в.), что свидетельствует о той важной роли, какую сыграло появление самостоятельного княжеского стола в Суздале для осознания современниками региона в качестве новой политико-географической реальности. В XIII в. обобщающие понятия, образованные от названия этого города, проникают и в летописание Северо-Восточной Руси, превращаясь, таким образом, в своего рода самоназвания (эндохоронимы), характерные для жителей этого региона. Тем удивительнее, что новгородские летописцы после статьи 6688 г. на протяжении 70-ти (по НIЛмл) или даже 80-ти (по НIЛст) лет ни разу не воспользовались ни одним из обобщающих понятиий разбираемой группы. Перемена эта кажется тем более резкой, что приходится на время наибольшего расцвета Владимиро-Суздальской Руси при князе Всеволоде Большое Гнездо и на период, когда владычную летопись, согласно выводу А.А.Гиппиуса, вел один и тот же человек – священник Герман Воята (с конца 1160-х гг. по 1188 г.). При этом никакой адекватной замены «суздальской» терминологии вплоть до 30-х гг. XIII в., т.е. на протяжении полувека, в среде новгородских летописцев подобрано не было. В некоторых сообщениях этого времени, касающихся Северо-Восточной Руси, летописцы словно бы специально избегают любых обобщающих географических определений и предпочитают обозначать этот регион и людей из него через их принадлежность правящему князю.
Новое появление обобщающих «суждальских» понятий в летописании Новгорода относится уже ко второй половине XIII – началу XIV в. Употребляются они по сравнению с XII в. достаточно редко, уступая место новым терминам (речь о которых – ниже), но по-прежнему устойчиво соседствует с упоминанием великих князей. В договорах Новгорода с русскими князьями, сохранившихся со второй половины XIII в., «суждальские» понятия продолжают встречаться до второй половины XV в., причем опять-таки только в тех из них, договаривающейся стороной в которых помимо самих новгородцев выступают князья великие.

4. В южнорусском летописании XII в., а также во владимирском и ростовском летописании последней четверти XII и (реже) XIII в. помимо преобладающих «суздальских» встречаются еще и «ростовские» термины для обозначения интересующего нас региона («Ростовская земля», «ростовцы» и др.). В этом, надо полагать, проявлялось живое еще воспоминание о былой столичной роли Ростова в крае и находило свое выражение сохранявшееся до XIII в. значение города как церковной столицы «Суждальской земли». По сравнению со своими восточными и южными коллегами новгородские летописцы оказались не столь чувствительны и к первому, и ко второму. На всем протяжении НIЛст имеется только одно чтение, где слово «ростовцы» употреблено в обобщающем смысле (под 6681 г.). Во всех остальных случаях название города и производные от него используются для обозначения местных лиц и объектов. Не исключено, что перед нами свидетельство того, что новгородцы осознали политическое единство соседнего региона позднее, чем это случилось на Юге (от которого долгое время зависела Ростовская земля), – уже во времена политической гегемонии в крае Суздаля.

5. Отказавшись в конце XII в. от «суздальской» терминологии, летописцы Новгорода начали изображать новым политическим центром соседей город Владимир (столичные функции к которому перешли во второй половине XII в., при сыновьях Юрия Долгорукого), не используя при этом название города или однокоренные слова в обобщающем смысле. Быть может, именно осознание факта смены столицы и заставило новгородских летописцев надолго отказаться от «суждальской» терминологии, хотя, как мы видели, южных и северо-восточных летописцев данный факт не смутил, и они использовали ее и впоследствии. Однако если «терминологический кризис» у софийских книжников действительно был порожден перенесением княжеского стола из Суздаля во Владимир, то следует заключить, что в XII в. «суждальские» понятия имели для них прежде всего политический, а не географический смысл.
По мере дробления Северо-Восточной Руси, начавшегося после смерти Всеволода Большое Гнездо в 1212 г., в новгородской летописи у Владимира остается все меньше «столичных» черт, и в сообщениях второй половины XIII – начала XIV в. особый статус города отмечается лишь изредка и притом весьма невыразительно.

6. Начиная со второй трети XIII в. (точнее – со статьи 6742 г.) новгородские летописцы начинают использовать по отношению к Северо-Восточной Руси новые обобщающие понятия «низовьчи» / «Низовьская земля» / «Низ», которые далее встречаются в НIЛст регулярно вплоть до конца памятника, т.е. на протяжении столетия (а затем, как можно судить по НIЛмл, с середины XIV в. постепенно исчезают из употребления в среде владычных летописцев, хотя в договорах Новгорода с великими князьями термин «Низ» продолжает употребляться до XV в. включительно). В научной литературе нет общепринятой точки зрения на происхождение этих новгородских терминов, хотя понятно, что они были как-то связаны с речной сетью и для новгородцев XIII в. еще не обозначали Нижней Волги и ее обитателей, как это будет в русском языке впоследствии (самый ранний пример такого употребления, видимо, сохранила под 6737 г. Лаврентьевская летопись). Туманным остается и их конкретное географическое содержание. В исследовательской литературе довольно распространено отождествление «Низовьской земли» с Северо-Восточной Русью, авторы словарей и изданий справочного характера сверх того указывают на Поволжье как на своего рода географический стержень региона. При этом не ясно, означал ли «Низ» в понимании новгородцев всю стремительно дробящуюся «Суждальскую землю» (некогда единую и простиравшуюся от Москвы до Белоозера и Устюга), либо только некую ее часть, выделяемую по географическому или политическому признаку. Ответ на данный вопрос не удается получить, к сожалению, и при обращении к тексту летописи. Если у понятий изучаемой группы и был четкий географический смысл (что не обязательно), то показания памятника на сей счет оказываются слишком разрозненными, а порой и противоречивыми, чтобы выявить его. При этом бросается в глаза другое: очевидная соотнесенность этих понятий с фигурой великого князя. За исключением нескольких случаев в летописном повествовании хоронимические определения с корнем низ- встречаются рядом с упоминаниями либо действий самих великих князей и их порученцев, либо действий против них. Что-то подобное мы видели выше, касаясь «суждальских» понятий, и примечательно, что автор летописной статьи 6809 г. (ср. ее редакции в НIЛст и НIЛмл) называет воинов «полков низовьскых» «суздалцами», т.е. фактически ставит знак равенства между двумя терминами. На синонимичность понятий «Суждальская земля» и «Низ» указывают и договоры Новгорода с великими князьями этого времени. Не исключено, что для новгородца XIII – начала XIV в. «Низовьской землей» (равно как и «Суждальской») была уже не вся территория Северо-Восточной Руси (как ее понимает современный исследователь в качестве совокупной вотчины Всеволодичей), а прежде всего те ее области, которые в той или иной степени находились под прямым контролем конкретного великого князя владимирского.

7. Все сказанное позволяет предполагать, что при формировании пространственных представлений новгородских летописцев рассматриваемого времени о Северо-Восточной Руси (в современном понимании) системообразующими выступали в первую очередь не географические, а политические факторы. Единство региона олицетворялось для них фигурой великого князя, а также – первоначально (в XII в.) – и его стольным городом. Изменение политических реалий вело к изменению конкретного значения географических понятий. Это следует учитывать при интерпретации летописных хоронимов, имеющих отношение к данному региону Руси.

Архиепископ Иоасаф Оболенский был рукоположен во владыки Ростовские и Ярославские (1481 г. ) в непростое время для Русской Церкви. Конец 70-х – начало 80-х гг. XV века ознаменовались спором между великим князем Московским Иваном III и митрополитом Геронтием о направлении хождения крестного хода во время совершения чина освящения церквей. Поводом к конфликту послужило освящение Успенского собора Московского Кремля в августе 1479 г., проведенное митрополитом, с точки зрения Ивана III, неправильно («яко не по солнечному въсходу ходилъ митрополитъ съ кресты около церкви»)¹. Споры, то затихая, то возобновляясь с новой силой, продолжались более двух лет. Иоасаф был возведен на Ростовскую кафедру в июле 1481 г.: «Того же месяца 22 поставлен архиепископом Ростову Иоасаф Оболеньскых князей пресвященным митрополитом Геронтием»2.

По справедливому мнению М.С. Серебряковой, деятельность ростовского архиепископа нельзя рассматривать в отрыве от деятельности и поступков его родственников, поскольку род князей Оболенских уже со второй половины XIV в. состоял на московской службе, а ближайшие родственники Иоасафа занимали видные военно-административные посты, входили в непосредственное окружение сначала Ивана III, потом Василия III3. Более того, двоюродный племянник Иоасафа, Василий Иванович (сын известного воеводы Ивана Стриги Оболенского), стал под именем Вассиан пострижеником Отроча монастыря в Твери, затем его настоятелем, а с 1477 г. являлся епископом Тверским († 1508).

Немаловажно, что архиерей пока еще независимой Твери был настроен лояльно по отношению к Москве. Позиция Вассиана Тверского дала ему возможность остаться на епископской кафедре и после падения Тверского княжества в 1485 г. Характерно, что тверской летописец счел нужным подчеркнуть в записи под 1485 г.: «Князь же великий Иванъ Василиевичь всеа Руси великую княиню Настасию Борисовну и бояръ тверьскыхъ много, и князей на Москву свелъ, <... > а владыку Васиана съ Твери не свелъ»⁴. Вассиан останется на Тверской кафедре вплоть до смерти в 1508 г.

Несомненно, приближение Оболенских, тем более архиерейский сан одного из них, давали повод Ивану III обратить внимание на еще одного представителя рода – Иоасафа. Подсказать кандидатуру насельника Ферапонтова монастыря, мог преподобный Мартиниан, в свое время обласканный отцом Ивана III Василием Темным и даже бывший его духовником. Иоасаф – постриженик Мартиниана – являлся одним из ближайших учеников преподобного. Неслучайно бывший архиепископ Ростова удостоился чести быть погребенным подле Мартиниана. Более того, Иоасаф приходился родственником Ивану III. Согласно «Житию Мартиниана», после смерти Иоасафа игумен Сильвестр «положи советъ з братиею и въсхоте погребсти мужа того близъ преподобнаго Мартиниана, помянувъ доброродие его, понеже сродникъ он бяше великаго князя, но и постриженникъ преподобнаго Мартиниана и ученикъ». Анализ родословных списков XVI – XVII вв. показал, что Иоасаф, как и Иван III, – Рюрикович в 18-м колене⁶. Родство с великим князем, сыгравшее определенную роль в вопросе о месте захоронения бывшего епископа, могло быть и одной из причин его архиерейского возвышения.

Немаловажно и то, что десятью годами ранее, осенью 1471 г., еще один ферапонтовский представитель, игумен Филофей, стал епископом Пермским⁷. К началу 80-х гг. XV столетия у великого князя московского, по-видимому, не было причин для недовольства Филофеем. Удачный опыт поставления архиерея из Ферапонтова монастыря давал основания обратить взор на обитель как на место пребывания еще одного человека достойного принять епископский сан.

Через месяц после совершения таинства рукоположения Иоасафа, 24 августа 1481 г., митрополит Геронтий оставит кафедру и уйдет в Симонов монастырь, захватив с собой, однако, митрополичью ризницу. Это позволяет считать, что глава Церкви предполагал показательный ход, рассчитывая своим демаршем повлиять на Ивана III и вынудить великого князя смириться. Поставление Иоасафа, также как рукоположение Герасима на Коломенскую кафедру 29 июля и поставление на Рязанскую кафедру Симеона, имевшее место, видимо, около того же времени, были последними иерархическими действиями Геронтия перед уходом в Симонов⁸. И это представляется весьма значимым.

Б. М. Клосс и В. Д. Назаров отмечают, что новый виток противостояния между Иваном III и митрополитом Геронтием, вылившийся в уход митрополита, начался не ранее рубежа июля-августа 1481 г., поскольку рукоположение новых владык предполагало определенное согласование позиций митрополита и великого князя, почти наверняка исключая возможность открытой конфронтации⁹. Мы считаем, что поставление трех епископов один за другим, за несколько недель до ухода Геронтия, следует рассматривать как прелюдию перед очередным витком противоречий, попытку распределить силы. Вероятно, согласование позиций митрополита и великого князя по вопросу о епископских кандидатурах имело форму компромисса. Так, обращает на себя внимание, что один из новопоставленных иерархов, Симеон, был духовником Геронтия. То есть сомневаться в близких отношениях между митрополитом и Симеонм не приходится. Иными словами, митрополит провел на рязанскую кафедру своего человека. Иван III же, согласившись на кандидатуру Симеона, мог настаивать на рукоположении лица, в котором был заинтересован сам. Этим человеком, возможно, являлся Иоасаф. Представляется вполне логичным, что вопрос о крестных ходах был заново поднят именно после того, когда были заняты три свободных архиерейских кафедры.

В иерархии Русской Церкви XV века Ростовская владычная кафедра стояла первой после архиепископии Новгородской. Предстоятель Ростова также являлся архиепископом (в Русской Церкви XV века было два архиепископа). Ивану III было немаловажно чувствовать опору такого владыки. И Иоасаф не подвел великого князя Московского. В разгоревшемся с новой силой споре вокруг хождения «посолонь» ростовский архиерей поддержал Ивана III, в то время как русское духовенство в подавляющем большинстве приняло сторону митрополита, не приняв доводы великого князя: «... А по великом князе мало их, един владыка Ростовский князь Асаф да архимандрит Чюдовский Генадей... »¹⁰. Неизвестно, что побудило Иоасафа выступить в поддержку Ивана III – преданность, благодарность за рукоположение или собственная продуманная точка зрения. Но, так или иначе, в 1481 г. у Ивана III не было оснований считать, что он ошибся с выбором владыки Ростовского.

Между тем, отношения между Иоасафом и великим князем Московским, видимо, меняются. В конце 1488 – начале 1489 г. архиепископ оставил кафедру¹¹. Традиционная формула основания отречения архиерея – по болезни – повторяется и в случае Иоасафа. Однако не всегда болезнь являлась истинной причиной. С большой долей вероятности мы можем считать, что между архиепископом и Иваном III разгорелся конфликт или, по крайней мере, возникли серьезные разногласия, обусловившие отказ церковного иерарха от кафедры. Существует мнение, согласно которому гнев Ивана III был не причиной, а следствием самовольного ухода Иоасафа¹², при этом наиболее вероятным основанием отречения ростовского владыки считаются его «аскетические устремления», желание уединенной жизни¹³.

Между тем, вряд ли стоит сомневаться в том, что Иоасаф вынужденно оставил кафедру, при этом со стороны великого князя и митрополита не было предпринято ничего существенного для разбирательства в сложившемся положении. Наоборот, все было обставлено именно так, чтобы не привлекать чрезмерного внимания к обстоятельствам отречения. На это указывает послание архиепископа Новгородского Геннадия митрополиту Зосиме, написанное в октябре 1490 г., через два года после отречения. Геннадий сетует: «Коли архиепископ Ростовский Асаф владычество оставил, и где было по нас всех послати, да о том съборне накрепко обыск учинити, и они мне туто и в поминки не учинили... »¹⁴. Как видно из приведенного отрывка, надлежащего расследования причин отречения Иоасафа проведено не было. Более того, к свидетельству нежелательных лиц, таких как Геннадий, предпочли не обращаться вовсе. Каковы же основания ухода Иоасафа?

Согласно предположению Н.А. Казаковой и Я.С. Лурье, Иоасаф занял позицию вокруг вопроса о ереси «жидовствующих», не соответствовавшую точке зрения великого князя Московского¹⁵. Впрочем, ересь могла быть не единственной причиной разногласий. Не случайно архиепископ Новгородский Геннадий в послании Иоасафу, написанном в феврале 1489 г., уже после ухода ростовского владыки, пишет о каком-то «телесном (т. е. мирском) деле», побудившем Иоасафа отречься от кафедры¹⁶.

Предположительно, возникновение трений между Иоасафом и великим князем Московским следует отнести ко времени, начиная с 1485 г. В этом году незадолго до похода на Тверь к Ивану III перебежали двое бояр великого князя Тверского Иван Микулинский и Иосиф Дорогобужский. Иван III дал Иосифу в кормление Ярославль¹⁷, входивший в окормление владыки Ростовского и крупнейший, наряду с Ростовом, город епархии. Великокняжеские наместники времен Ивана III почувствовали нарождавшуюся силу единодержавия и позволяли себе вольно обходиться с подвластными территориями. Ярославская земля уже познала на себе тяжелую руку великокняжеских ставленников. Так, в 1463 г. Иван Агафонович Сущий, направленый Иваном III в только что присоединенные к Москве ярославские земли, действовал настолько рьяно в проведении московской политики, что ростовский летописец на тайном языке «простой литореи» окрестил его «сущим дьяволом». Отношения между архиепископом и Иосифом Дорогобужским вполне могли не сложиться.

Более того, 1485 г. стал временем начала грандиозного строительства в Москве. Итальянские архитекторы приступили к возведению нового кирпичного кремля: «Того же лета, июля в 19 день, заложена бысть на Москве на реке стрельница, а под стрельницею выведен тайник; а поставил ее Онтон Фрязин». Территория кремля увеличивалась, многие сооружения, препятствовавшие строительству, включая храмы и монастыри, сносились. Разрушение святынь вызывало недовольство современников, в частности уже упоминавшегося архиепископа Новгородского Геннадия, уделившего обширную часть своего послания к митрополиту Зосиме осуждению действий великого князя²⁰. Для нас наиболее существенным является то, что при ликвидации храмов устранялись и кладбища, при этом останки усопших перезахоранивались в Дорогомилове: «... кости мертвых выношены на Дорогомилово... », – сообщает архиепископ Геннадий в письме к митрополиту. А село Дорогомилово уже в начале XV в. было вотчиной ростовских архиереев. Под 6920 (1411) г. Львовская летопись свидетельствует о строительстве там церкви: «Того же лета создана бысть церкви на Дорогомилове Благовещение, октябяря 6, епискупомъ Григориемъ Ростовъскимъ»²¹. Здесь же 28 августа 1515 г. скончался ростовский архиепископ Вассиан Санин²². Вряд ли Иоасаф мог благословить перезахоронение – предприятие сомнительное, с точки зрения благочестия. Очевидно, Иван III действовал, не считаясь ни с духовным авторитетом владыки, ни с его правами вотчинника.

В этом отношении представляется значимым обратить внимание на построение и освящение архиепископом Иоасафом 1 октября 1485 г. деревянной церкви в честь Положения Риз Пресвятой Богоридицы в селе Бородавы²³. Сам праздник ведет свое начало из Византии V века. Во время правления императора Льва Великого двое его приближенных привезли в Константинополь из Палестины Ризу Богоматери, для которой на берегу Влахернского залива был выстроен храм. 2 июля 458 года состоялось перенесение святыни. С тех пор в этот день ежегодно празднуется «Положение Риз Пресвятой Богородицы во Влахерне».

Выбор посвящения для Бородавской церкви, как и для всякой другой, естественно, не мог быть случайным. Посвящение же празднику Ризоположения являлось очень редким для средневековой Руси. Очевидно, какие-то серьезные обстоятельства привели к тому, что архиепископ Иоасаф выбрал именно этот богородичный праздник. Обратим внимание, уже в Византии, благодаря ряду чудес, Ризоположение стало олицетворять заступничество Богородицы во время нашествия врагов и связывалось с надеждами на дарование Ею мира, что нашло отражение также в тропаре праздника: «... Темже молим Тя мир граду Твоему даровати и душам нашим велию милость».

Ни в 1485, ни в 1484 гг. нашествий на Ростовские земли не было. Если предположение о начале трений между Иоасафом и Иваном III из-за событий первой половины 1485 г. верно, то построение осенью того же года церкви в честь Ризоположения можно рассматривать в качестве материального выражения молений владыки Пресвятой Богородице о даровании мира в отношениях с великим князем Московским. Иными словами, Бородавская церковь – это обетный храм. Об особом значении Бородавской церкви для Иоасафа говорит и следующее обстоятельство. 1 апреля 1489 г., уже будучи на покое в Ферапонтовом монастыре, бывший архиепископ получил от нового владыки Трифона жалованную грамоту, освобождавшую церковь Ризоположения от всех податей Ростовской кафедре²⁴.

В рассмотрении вопроса об отказе Иоасафа от кафедры особого внимания заслуживает его отреченная грамота. Она сохранилась до нашего времени в сборнике, предположительно составленном при дворе епископа Пермского Филофея между 1492-1494 гг.²⁵ Грамота практически полностью соответствует отреченной новгородского архиепископа Сергия, датируемой 1484 г.²⁶, за исключением того, что в Сергиевой отписной отсутствует его собственное имя и имена архиереев, к которым обращается бывший владыка (везде заменено на «имярекъ»). Возникает вопрос, почему Иоасаф использовал текст именно этой грамоты в качестве формуляра своей отреченной? Ведь существовало несколько других вариантов, причем два из них, как и Сергиев, появились в 80-е гг. XV в., незадолго до ухода Иоасафа. Речь идет об отписных грамотах архиепископа Новгородского Феофила (датируется 1482-1483 гг. )²⁷ и епископа Суздальского Феодора, составленной в один год с Сергиевской. Более того, грамота Феодора в основной своей части (начиная со слов «своея ради немощи оставил есми свою епископию... ») становится на некоторое время образцом и используется с некоторыми изменениями позднейшими владыками. Филофей Пермский²⁹, Геннадий Новгородский³⁰, Никон Коломенский³¹ составляют свои отписные на основе отреченной Феодора. Интересно, что Филофей Пермский, посчитавший необходимым поместить в своем сборнике именно Иоасафову отреченную, перед собственным уходом обращается к другой грамоте.

Так почему же Иоасаф единственный использовал в качестве формуляра отреченной грамоту Сергия, и никто из других владык не последовал его примеру? Возможно, дело в символике того времени. Известно, что Сергий покинул новгородскую кафедру из-за психического расстройства. Не исключено, Иоасаф, прибегнув к тексту Сергиевой грамоты, стремился показать современникам, что причины его ухода также кроятся в области душевного недуга. Если данное предположение верно, то становится ясным смысл загадочного восклицания ростовского летописца словами из 11-го Псалма Давида, отразившегося в Типографской летописи после сообщения о хиротонии Иоасафа: «Увыи! Увыи! Погибе благоверный от земля, грехъ нашихъ ради, по Давиду: «Спаси мя, Господи, яко оскуде преподобный, яко оумалишася от сынов человеческых, суетна глагола кождо искреннему своему»»³³ (Пс. 11, 1 – 3). Естественно, болезни могло и не быть на самом деле (отметим, что Иоасаф прожил после ухода из Ростова более двадцати лет). При этом создавалось удобное прикрытие от излишнего внимания на будущее, а также снималась ответственность за прошлое – с сумасшедшего, как известно, взятки гладки.

Действительно, никаких преследований Иоасафа со стороны великокняжеской власти после отречения, по всей видимости, не было. Об этом косвенно свидетельствует «Житие Мартиниана Белозерского», из которого известно, что бывший архиепископ хранил в монастыре некое «съкровище»³⁴. Вероятно, Иван III не упустил бы возможности наказать иерарха, лишив его состояния. Конфискация имуществ неугодных была отличительной чертой его правления. Интересно, что Геннадий Новгородский в 1489 г. опасался гнева великого князя не только на Иоасафа, но и на Ферапонтов монастырь, ставший приютом бывшего владыки, о чем поведал в послании к Иоасафу: «Да однова нечто государь князь великый въспалу учинит и на монастырь тебе же для, ино тебе и за то ответь дати»³⁵. Однако в 1502 г. Рождественский собор обители был расписан ведущим иконописцем того времени Дионисием, причем, по мнению большинства исследователей, именно по заказу Иоасафа. Вряд ли в случае продолжавшегося конфликта и «въспалы» Ивана III на монастырь, Дионисий, создавший в 1481 иконостас Успенского собора Москвы (кафедрального храма митрополии и главного строительного детища Ивана III), имел возможность согласиться на заказ в Ферапонтове³⁶.

Итак, подведем некоторые итоги. Поставление архиепископа Иоасафа на архиерейскую кафедру Ростова в 1481 г. следует рассматривать в контексте спора между Иваном III и митрополитом Геронтием о крестных ходах. Вероятно, великий князь Московский рассчитывал, что Иоасаф станет его сторонником, таким же преданным, каким был предыдущий владыка Ростовский Вассиан Рыло. Однако постепенно отношения между Иваном III и Иоасафом меняются. С большой долей вероятности мы можем говорить о напряженности в отношениях архиепископа и великого князя, обусловившей отречение архиерея. Размолвка между ними могла начаться около 1485 г., а поводом к ней послужили строительные работы в московском кремле, ущемившие интересы Иоасафа. Обстоятельства отречения Иоасафа остаются до конца не ясными. Предположительно, невозможность дальнейшего служения архиепископа была объяснена его психическим расстройством. Так или иначе, уйти с кафедры ему дали спокойно, и дальнейшего преследования со стороны великого князя не было.

1. Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). СПб., 1910. Т. 20. 4. 1. С. 335; см. также: ПСРЛ. М., 2001. Т. 6. Вып. 2. Стб. 286.
2. ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. 25. С. 329; ср.: «Того же лета (1481) поставленъ бысть Ростову архиепископъ Иосаф, бывалъ князь Оболеньскии, а приведоша его с Белаозера из Ферапонтова манастыря» (ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. Стб. 312).
3. Серебрякова М.С. О родословной владыки Иоасафа Оболенского // Сообщения Ростовского музея. Ростов, 1994. Вып. 6. С. 3-16; Н.А. Казакаова и Я.С. Лурье считали Вассиана Тверского двоюродным братом Иоасафа (Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV – начала XVI века. М.;Л., 1955. С. 119-120).
4. ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. Стб. 500 (репринт, М., 2000).
5. Житие Мартиниана Белозерского // Преподобные Кирилл, Ферапонт и Мартиниан Белозерские / Изд. подготовлено Г.М. Прохоровым, Е.Г. Водолазкиным, Е.Э. Шевченко. СПб., 1993. С. 284.
6. Серебрякова М. С. О родословной владыки Иоасафа... С. 5.
7. ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 192 (репринт – М., 2000).
8. Там же; ПСРЛ. Т. 25. С. 329.
9. Клосс Б. М., Назаров В. Д. Полемическое сочинение 1481 г. о хождении «посолонь» // Московская Русь (1359-1584): Культура и историческое самосознание. М., 1997. С. 365; ср.: «Того же месяца (июля) 29 поставлен бысть Коломне митрополитомъ Геронтиемъ епископом Герасимъ. Того же лета поставленъ бысть Рязани епископъ Семионъ, бывъи у Геронтия митрополита духовник» (ПСРЛ. Т. 25. С. 329).
10. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. Стб. 314; Т. 20. Ч. 1. С. 348.
11. «Въ лето 6997... », см.: ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. Стб. 325; Т. 12. СПб., 1901. С. 220 (репринт, М, 2000); Т. 20. Ч. 1. С. 353; А. А. Титов приводил свидетельства несохранившихся до нашего времени ростовских источников, согласно которым это произошло 6 сентября 1488 г. (Титов А.А. Летописец о ростовских архиереях. СПб., 1890. Примечания к летописи архереом ростовским. С. 16. ); 15 января 1489 г. на ростовскую кафедру взошел Тихон Малышкин (Архиерей Русской Православной Церкви (Московской митрополии) (1448-1589) // Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви. М., 1996. Т. 4. Ч. 2. С. 355).
12. Бриллиантов И. Ферапонтов Белозерский, ныне упраздненный монастырь, место заточения патриарха Никона. К 500-летию со времени его основания: 1398-1898. СПб., 1899 (репринт М., 1994). С. 53-54.
13. Попов Г.В. Поездка Дионисия на Белоозеро // Древнерусское искусство. Художественные памятники русского Севера. М., 1989. С. 30-45.
14. Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения... С. 374; послание опубликовано также в: Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской Империи археографической экспедициею императорской Академии наук (далее – ААЭ). СПб., 1836. Т. 1. № 381; Русская историческая библиотека (далее – РИБ). Изд. 2-е. СПб., 1908. Т. 6. Ч. 1. № 115. 1.
15. Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения... С. 200; здесь же см. критику авторами предположений об обличении Иоасафом Софьи Витовтовны и его причастности к нестяжателям как причин конфликта с Иваном III.
16. Там же. С. 317; см. также: Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XV в. М., 1982. С. 544; Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2000. Т. 7. С. 450.
17. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 2. Стб. 321; Т. 20. 4. 1. С. 352.
18. ПСРЛ. СПб., 1910. Т. 23. С. 158 (репринт, М., 2004).
19. ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 216 (репринт, М., 2001); см. также: ПСРЛ. М.; Л., 1962. Т. 27. С. 287, 358; Т. 39. М., 1994. С. 163.
20. Казакова Н.А., Лурье Я.С. Антифеодальные еретические движения... С. 377-378; см. также: Забелин И. История города Москвы. М., 1905. 4. 1. С. 140-142 (репринт – М., 1995); выражаю признательность Н.С. Борисову, обратившему мое внимание на данное обстоятельство.
21. ПСРЛ. Т. 20. 4. 1. С. 229; Никоновская летопись относит это событие к 6921 году (ПСРЛ. Т. П. С. 219).
22. ПСРЛ. СПб., 1904. Т. 13. С. 24 (репринт, М., 2000).
23. Сохранился антиминс этой церкви, из надписи на котором мы и узнаем дату освящения храма: «Освятися олтарь великаго Господа Бога Спаса нашего Иисуса Христа въ церкви Пресвятые Владычицы нашея Богородицы честнаго Положения Ризы смиренным архиепископомъ Иоасафомъ при благоверномъ князе Иване Васильевиче и сыне его великом князе Иване Ивановиче въ лето 6994 на память Покрова Пресвятые Богородицы» (Бриллиантов И. Ферапонтов Белозерский, ныне упраздненный монастырь... С. 51. Прим. 4; см. также: Никольский К.Т., протоиерей. Об антиминсах православной Русской Церкви. СПб., 1872. С. 293- 294. Рис. Б).
24. Акты социально-экономической истории Северо-восточной Руси конца XIV – начала XVI в. М., 1958. Т. 2. №331.
25. ОР РГБ. Ф. 178. №3271. Л. 17 об. – 18. Исторический сборник конца XV века; его описание см.: Кудрявцев И.М. Сборник последней четверти XV – начала XVI в. из Музейного собрания // Записки отдела рукописей ГБЛ. М., 1962. Вып. 25; по мнению А.Д. Седельникова, сборник был составлен в одном из трех мест – Москве, Новгороде или Иосифо-Волоцком монастыре, причем вероятнее всего, в Новгороде (Седельников А.Д. Рассказ 1490 г. об инквизиции // Труды комиссии по древенруской литературе. Л., 1932. Т. 1. С. 48-49).
26. РИБ. Т. 6. 4. 1. №112. 1; Русский феодальный архив XIV – первой трети XVI века (далее – РФА). М., 1987. 4. 2. №70.
27. РИБ. Т. 6. 4. 1. №110; ААЭ. Т. 1. №378 (неправильно датирована издателями 1479 г. ); РФА. 4. 2. №77.
28. исторические, собранные и изданные Археографической комиссиею (далее – АИ). СПб., 1841. Т. 1. №94; РИБ. Т. 6. 4. 1. №112. 2; РФА. 4. 2. №79.
29. РФА. 4. 2. №85.
30. ААЭ. Т. 1. №384; РФА. 4. 2. №99.
31. АИ. Т. 1. №114. 1; РФА. 4. 2. №97. 1.
32. ПСРЛ. Т. 20. 4. 1. С. 351; Т. 6. Вып. 2. Стб. 319; В обеих летописях архиепископ Сергий ошибочно назван Симеоном.
33. ПСРЛ. Т. 24. С. 202; Е. Е. Голубинский, отмечая данное обстоятельство, распространял слова летописца на три архиерейских поставления, имевших место летом 1481 г. (кроме Иоасафа, были рукоположены Герасим Коломенский и Симеон Рязанский), и предположил, что «этот «загадочный плач Иеремиин» можно толковать так, что либо в епископы были поставлены люди недостойные, либо они достигли сана недостойными путями» (Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. М., 1997. Т. 2. Первая половина тома. С. 559).
34. Житие Мартиниана Белозерского. С. 274.
35. См. прим. 15.
    Впрочем, к услугам Дионисия равно прибегали великокняжеские и оппозиционные им круги, и рассматривать его действия в первую очередь необходимо как действия иконописца-ремесленника, а не общественного деятеля, связанного с какой-либо узкогрупповой организацией (Попов Г. В. Поездка Дионисия на Белоозеро. С. 44-45); отметим также, что, согласно мнению некоторых исследователей, росписи Рождественского собора были выполнены по инициативе самого Дионисия и являлись его вкладом на помин души, а не заказной работой, задуманной монастырскими властями {Шаромазов М.Н. Ферапонтов монастырь. Страницы истории. Путеводитель по экспозиции. М., 2002. С. 37-38); подробнее о работе Дионисия в Ферапонтовой монастыре см. публикации в кн.: Древнерусское искусство. Художественные памятники русского Севера. М., 1989; см. также: Нерсесян Л. Дионисий иконник и фрески Ферапонтова монастыря. М., 2002.

Приложение

Отреченная грамота Иоасафа Ростовского

Се яз, Іасаи, смиреныи архиеп(и)с(ко)пъ Ростовскiи и Ярославскыи, прошу, и молю, и челом бью г(о)с(поди)ноу и щ(т)цю своемоу Геронтiю, митрополиту все# Роуси, и щ С(вя)тhм Д(у)сh брати своеи б(о)голюбивым архиеп(и)с(ко)помъ и еп(и)с(ко)пом: архиеп(и)с(ко)поу Великого Новагорода и Пъскова Генадiю, Нифонтж, еп(и)с(ко)поу Соуждальскомоу и Тороусскомоу, Семiщноу, еп(и)с(ко)поу Рязанскомоу и Моуромскомоу, Васьаноу, еп(и)с(ко)поу Тфhрскому, Герасимоу, еп(и)с(ко)поу Коломенскомоу, Прохору, еп(и)с(ко)поу Сарьскомоу и Поддонскому, Филоиею, еп(и)с(ко)поу Пермьскомоу, и всhм с(вя)щенным събором все# Роусскiа митрополиа. Прошоу прощенiа щ том, еже дон(ы)нh пасщх щт Б(ог)а вроученоую ми паствоу, архиеп(и)с(ко)пiю Ростовъскоую и Ярославскоую, и наиде на м# велика немощ, и щ сем свhд(е) телествоующоу С(вя) томоу Д(у)хоу, ея ж(е) ради ничто ж(е) могоу с(вяти)т(е)льскаh дhиствовати. И тог(о) рад(и) щставих тои великыи степень с(вяти)т

(е)льства, архиеп(и)с(ко)пiю Ростовьскоую и Ярославьскоую, и изыдох въ смиреныи въ иноческiи образ. И щт н(ы)н(h) ничто ж(е) могоу с(вяти)т(е)льска# деиствовати, ни ж(е) архиеп(и)с(ко)п(о)мъ нарицатис(я). И г(о)с(поди)нъ мои Геронтiи, митроп(о)лит все# Роуси, съ б(о)голюбивыми архиеп(и)с(ко)пы и еп(и)с(ко)пы и со в(се)ми с(вя)щенными съборы все# Русскiа митрополiа избер(ут) и постав#т на тои великiи степен с(вяти)т(е)льства на мо(е) // мнh никако ж(е) с(вяти)т(е)льска# дhиствовати, ни архиеп(и)с(ко)пщм нарицатис(я), а пребывати ми въ смиренном въ иноческом житiи. Смиреныи Iасаи, преж(е)бывшiи архиеп(и)с(ко)пъ Ростовскiи и Ярославскiи, сiе подписал своею рукою.*

* Слово «рукою» написано на правом поле.

Ростовская епископия – одна из древнейших, установлена в XI в., ее основатель святой Леонтий, принял хиротонию из иноков Киево-Печерского монастыря¹. Когда в России в конце XVI в. было учреждено Патриаршество, епископия Ростовская стала митрополией: архиепископ Варлаам (1587-1603) хиротонисан из игуменов Кириллова Белозерского монастыря, а с мая 1589 г. – митрополит Ростовский, Ярославский и Устюжский². В Лествице соборных властей («Лhствице властем»), составленной в Патриаршей канцелярии в 1599 г., ростовский владыка занимает третью степень после митрополитов Новгородского и Казанского³. 11 декабря 1586 г. из архиепископов Ростовских хиротонисан на Московскую митрополию Иов, с 1589 г. – патриарх Московский и всея Руси⁴. Для общецерковных и государственного значения событий приглашались царем и патриархом в Москву в Кремль ростовские митрополиты: Варлаам (1619-1652) участвовал в работе земского собора 1648/49 г. и поставил подпись под Соборным Уложением 1649 г. вторым, после патриарха Иосифа⁵. Митрополит Иона в 1664 г. находился постоянно в столице, исполняя обязанности местоблюстителя Патриаршего престола⁶.

О патриархе Филарете Никитиче Романове-Юрьеве⁷ имеются сочинения как церковных, так и светских историков. Большинство авторов изучали его преимущественно государственную деятельность и отчасти церковную⁸. Филарет как участник (и невольник) событий Смутного времени при первом и втором самозванцах интересовал авторов в связи с его последующей главенствующей ролью в государстве. Методика анализа повествовательных источников (летописи, хронографы, сказания), а также записок современников (иностранных и отечественных) слабо еще разработана в плане раскрытия духовного облика Филарета. В исторической литературе представлены как бы два лица – Филарет в Смутное время и патриарх Филарет, отец и соправитель царя Михаила Федоровича Романова.

Церковный историк А.П. Смирнов, посвятивший монографию патриарху Филарету, собравший объемный источниковый материал, отказался оценивать поведение своего героя во время Смуты, так он пишет: «Быстрые перемены в жизни и действиях Филарета Никитича в Смутное время загадочны и трудно понять, чем руководился он в тех случаях, когда судьба сталкивала его с двумя самозванцами, ... но Филарету Никитичу привелось быть устроителем Земли Русской вместе с сыном своим Михаилом Федоровичем. Эта деятельность его объясняет нам многое из его раннейшей жизни и прежнего образа действий и дает возможность несколько уяснить его нравственный характер»⁹. Невозможно не принять суждение киевского историка Е.К. Сташевского: все писавшие о патриархе Филарете «больше описывают, чем определяют», даже когда речь идет о государственном управлении; по его словам, авторы не шли «далее выяснения характера этой бесспорно выдающейся личности»¹⁰.

До сих пор не исследована пастырская деятельность Филарета на митрополичьей Кафедре в Ростове с 1606 по октябрь 1608 гг.* Об этом сравнительно небольшом отрезке его жизни сохранились документальные материалы – грамоты, правда, в небольшом числе. Годы, связанные с пребыванием Филарета в Ростове, оказались наиболее тяжелыми для всей страны. С.Ф. Платонов считал это время – царствование Шуйского «сложнейшим моментом в истории Смуты»¹¹. Академик Л.В. Черепнин определяет его «кульминационным пунктом» Смутного времени, когда произошло «... антифеодальное восстание, предводительствуемое Болотниковым. Правительство Шуйского бросило все силы на его подавление. Под Москвой образовался Тушинский лагерь. Усложнилась международная обстановка. Надвигалась открытая агрессия Речи Посполитой и Швеции»¹². Летописи, хронографы, сказания создавались уже после мятежных событий, они не отражают духовной напряженности переживаемого момента.

Обратимся к фактам, их датировке, чтобы представить цепь событий и роль в них Филарета Никитича. В конце июня 1605 г. в Москву вступил Лжедмитрий с казачьими и польскими отрядами. Им были освобождены из тюрем и ссылок осужденные правительством Годунова, в их числе и старец Филарет. В Хронографе XVII в. сообщается: «Розстрига, хотя убо к народом во льсти своей показатися, иже он есть царъский сын ... и сего ради благородныя и великославныя от заточения и из темниц изводит ... Тогда же и Филарет, великий старец с сыном своим Михаилом и с братом Иваном Никитичем от Поморъских стран из заточения прииде»¹³. Возвращение Филарета в Москву состоялось не ранее осени-зимы 1605 г.¹⁴ Авторы XIX в. к этому времени относят и поставление Филарета на митрополию в Ростов, где находился еще митрополит Кирилл¹⁵. Макарий (Булгаков) пишет: «Когда совершилось посвящение Филарета Никитича на Ростовскую митрополию, с точностию неизвестно, но без сомнения, до мая 1606 г., когда Лжедимитрия не стало»¹⁶. С.Ф. Платонов, придерживаясь такого же мнения, относит событие к весне 1606 г., «не во время майского переворота, а еще при власти Самозванца»¹⁷ Р.Г. Скрынников, а ранее П.М. Строев посвящение Филарета в сан митрополита определяют маем 1606 г.¹⁸

Принятие хиротонии старцем Филаретом в мае 1606 г. представляется реальностью. Поскольку он не был иеромонахом, по каноническим правилам не мог быть сразу же посвящен в митрополиты¹⁹. В Хронографе извещается о его поставлении по православному чину: « ...едва священным Собором умолиша и поставиша его митрополитом Ростову граду и Ярославлю»²⁰. Сразу же затем говорится о возведении на Патриаршество Гермогена из митрополитов Казанских, что произошло в начале июня 1606 г.²¹ Можно только предполагать: Филарет был посвящен на Ростовскую митрополию после майских событий и гибели Лжедмитрия²². Он не мог не знать про готовящийся переворот, организаторами которого были бояре во главе с князьями Шуйскими. Царь Василий Шуйский назначил Филарета главой представительной комиссии в Углич для перенесения тела царевича Дмитрия в Москву. Ему в помощники определен астраханский архиепископ Феодосий, пострадавший от Лжедмитрия. Правительство Шуйского не пользовалось, как известно, доверием народа. Летом – осенью 1606 г. особенно вырос авторитет деятельного патриарха Гермогена как духовного пастыря всей Земли. В его окружение входил митрополит Филарет.

Приезд Филарета в Ростов состоялся в начале осени 1606 г. С ним находился, вероятно и малолетний сын Миша (будущий царь)²³. От 30 ноября 1606 г. дошла грамота Филарета Никитича на Устюг Великий в соборный храм Успения протопопу Константину с братией. Грамота «с прописанием», то есть в нее включен текст богомольной грамоты патриарха Гермогена «О молебствии во всех церквах по случаю войны царя Василия Иоанновича с приверженцами второго Самозванца, укрепившимися в селе Коломенском»²⁴. Грамота Гермогена – это воззвание к народу встать за «Святую и Богом любимую» Русь против иноземных врагов, которые хотят ее «не токмо обесчестити, но и конечно разорити, и святыя церкви в римские костелы хотя превратити, и люди Божия погубити»²⁵. Патриарх ставит высокие цели перед народом – защита православия, оборона государства во главе с царем, уберечь отечество и людей от кровопролития. Поощряется и приветствуется героическое сопротивление врагу, – приведен пример подвига, который совершили тверичи во главе с архиепископом Феоктистом (почти безоружными), защитив город от вооруженного неприятеля. По Гермогену, крепкое государство – мирное царство, в котором живут «в мирh и в повинении, и в любви; и боляре б, и князи, и христолюбивое воинъство, и вся православные крестьяня в любви и в повинении ему, Государю»²⁶.

Гермоген многократно обращался к митрополиту называя его любовно сыном («сыну»); наказывает читать его грамоту в соборной церкви несколько раз; списки с нее разослать в монастырские села, приходы епархии. Грамота патриарха написана эмоционально, ярко, несет в себе мощный заряд энергии и воодушевления. Филарет со своей стороны, обращаясь к устюжскому протопопу наказывает поступать так же, как и он сам поступил: «И как к вам ся наша грамота придет, и ты б шел во святую соборную церковь ... и призвал града Устюга и из уhзду архимаритов и игуменов, и попов, и дьяконов, и освященный Собор, и князей, дворян и приказных людей, и детей боярских, и торговых людей, и всех православных крестьян», чтобы читать его грамоту несколько раз («не по один день»)²⁷.

Другая грамота Филарета «с прописанием богомольной грамоты патриарха Ермогена о мятеже в северских и резанских городах, об усердии к престолу тверитян и смолян, о походе служилых людей к Москве… о поражении коломенских мятежников и о молебствии во всех церквах», также как и первая от 30 ноября и оправлена устюжскому протопопу с братией²⁸. По объему она пространнее первой за счет текста патриаршей грамоты. Фактически в ней дается сводка военных действий. Прежде всего бросается в глаза оперативность и организованность действий митрополита Филарета: список с первой патриаршей грамоты и дополнениями от митрополита составлен и отправлен на следующий день по получении; а список со второй патриаршей грамоты и текстом от митрополита Филарета сделаны в тот же день и тотчас отправлены адресату. Подобные митрополичьи грамоты рассылались в соборные церкви по всей епархии.

В заключении следует отметить, митрополит Ростовский Филарет строил пастырское «делание» в форваторе патриотической деятельности патриарха Гермогена в наиболее сложный момент Смутного времени, когда необходимо было собирать силы народные для отпора внешней агрессии и преодолевать «междуусобную

1. По Амвросию, Ростовскую епископию основал великий князь Киевский и всея Руси Владимир Святославич в конце Х в. – Амвросий (Орнатский), иеромонах. История российской иерархии. М., 1807. Часть I. С. 114; П.М. Строев основание Ростовской кафедры относит к концу XI в., связывая с именем святого Леонтия, убитого язычниками. – Строев П.М. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви (Далее. – Строев. Списки). СПб., 1877. Стб. 329. Ростовских иерархов именовали иногда «наместниками убо Леонтия чюдотворца и прочих по нем святых». – Сказание Авраамия Палицына. Подготовка текста и комментарии О.А. Державиной и Е.В. Колосовой. Под редакцией Л.В.Черепнина М.- Л., 1955. С. 123.
2. Строев. Списки. Стб. 333.
3. См. «1599 г. Лhствица о соборных властех, кои были в 107-м году на Соборе у Иева патриярха на Москве». Под общей редакцией М.К. Любарского // ЧОИДР. 1912. Кн. 2. Отд. III. С. 39; Румянцева В.С. Опыт классификации монастырей в России в XVII в.: Вологодская степень // Церковь в истории России. М., 1977. Сборник 1. С. 83-84; Она же. Монастыри и монашество в XVII в. // Монашество и монастыри в России. XI-XX вв. Исторические очерки. Ответственный редактор Н.В. Синицына. М., 2002. С. 167-168.
4. Строев. Списки. Стб. 6, 331.
5. Соборное Уложение 1649 года: Текст. Комментарии. Подготовка текста Л.И. Ивиной. Комментарии Г.В. Абрамовича, А.Г. Манькова, Б.Н. Миронова, В.М. Панеяха. Руководитель авторского коллектива А.Г. Маньков. Л., 1987. Приложение. Список рукоприкладств на свитке Соборного Уложения 1649 г. С. 404.
6. Каптерев Н.Ф. Приезд в Московский Успенский собор Никона патриарха и дело Ростовского митрополита Ионы. М., 1887. С. 277-329 (ГПИБ, оттиск).
7. О старинном боярском роде Романовых-Захарьиных-Юрьевых см. лит.: Селифонтов Н.Н. Сборник материалов по истории предков царя Михаила Федоровича. Генеалогический и исторический материал по печатным источникам. СПб, 1901. Ч. 1; при царе Борисе Федоровиче Годунове Романовы подверглись опале в 1600-1601 гг.: старший из пяти братьев Федор Никитич, двоюродный брат царевича Дмитрия и царя Федора Ивановича, был насильно пострижен в монахи и до 1605 г. находился в Сийском Антониевом монастыре «за приставом». О причинах опалы Романовых и близких к ним лиц из придворной знати источники не дают точных сведений; в литературе не имеется единомыслия по так называемому «Делу Романовых». – Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время. 5-е изд. Ответственный редактор чл.-корр. Я.Н. Щапов. Статья Е.В. Чистяковой. М., 1995; Скрынников Р.Г. Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII в. Л., 1985; Вовина В.Г. Патриарх Филарет (Федор Никитич Романов) // Вопросы истории. М., 1991. № 7-8. С. 53-74; и другие.
8. См. краткий обзор лит.: П-в. С. Филарет // Русский биографический словарь. Под редакцией А.А. Половцева. СПб., 1901. С. 103; Сташевский Е.К. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Киев. 1913. Часть 1. С.190-194; Платонов С.Ф. Указ. соч. С. 369-411 (Примечания).
9. Смирнов А.П. Святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея России // Чтения в Обществе любителей духовного просвещения (Далее. – ЧОЛДП). М., 1873. Кн. 1. С. 111.
10. Сташевский Е.К. Указ. соч. С. 190.
11. Платонов С.Ф. Указ. соч. С. 193.
12. Академик Черепнин Л.В. Земские соборы Русского государства в XVI-XVII вв. М., 1978. С. 156.
13. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. Собрал и издал Андрей Попов (Приложение к Обзору Хронографов русской редакции). М., 1869. С. 193-194.
14. Автор статьи о патриархе Филарете называет датой его прибытия в столицу 1606 г. – Русский биографический словарь. С. 96.
15. Ростовский митрополит Кирилл хиротонисан из архимандритов Троице-Сергиева монастыря в марте 1605 г. – Строев. Списки. Стб. 333.
16. Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской церкви. М., 1996. Кн.VI. С.80.
17. Платонов С.Ф. Указ. соч. Примечания. С. 386.
18. Строев. Списки. Стб. 333; Скрынников Р.Г. Указ. соч. С. 315.
19. Неизвестно, когда и где Филарет принял священство. В последней своей книжке Скрынников пишет: «Самозванец побоялся оставить его (Филарета. – В.Р.) в столице и отослал в Троице-Сергиев монастырь, где старец жил до апреля 1606 г. – Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия. М., 2003. С. 234.
20. Изборник. С. 194.
21. Строев. Списки. Стб. 6.
22. Лжедмитрий и патриарх Игнатий могли назначить (или даже нарекли) Филарета в митрополиты, но последний не торопился принимать сан по церковному чину.
23. А.П. Смирнов указывает на рукопись костромского Богоявленского монастыря: в ней сообщалось о прибытии Филарета в Ростов после обычных поездок в столицу первого февраля 1607 г. «с сыном своим» (ЧОЛДП. 1873. Кн. III. С. 120).
24. Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи, Археографическою экспедициею имп. Академии наук (Далее. – ААЭ). СПб. 1841. Т. 2. № 57. С. 126-129.
25. ААЭ. Т. 2. № 57. С. 126.
26. ААЭ. Т. 2. № 57. С. 128.
27. Там же.
28. ААЭ. Т. 2. № 58. С. 129-135; см. также грамоту ростовского митрополита Филарета от 8 декабря 1606 г. на Устюг протопопу Константину с братией « с прописанием царской грамоты, о поражении предводителя мятежников Истомы Пашкова под Москвою и о взятии его в плен». ААЭ. Т. 2. С. 135-137; см. грамоту Ростовского митрополита Филарета от 12 июня 1607 г. в Соль Вычегодскую протопопу Благовещенского собора Луке с братией, «с прописанием богомольной грамоты патриарха Ермогена, о молебствии по случаю победы царского боярина князя Голицына над приверженцами втораго Самозванца при рhякh Восмh». – ААЭ. Т. 2. С. 166-168.

В предыдущей публикации автора были рассмотрены обстоятельства появления ростовской «книги записным всяким крепостям» I893/94 г. и дан источниковедческий анализ этого источника¹, который по терминологии А.С. Лаппо-Данилевского может быть определен как картулярий, т.е. сборник актов в копиях, засвидетельствованный в каком-либо государственном учреждении².

Как уже отмечалось, этот источник находится в фонде боярских и городовых книг РГАДА³ и включает в себя только купчие – на дворовые и огородные места и пустоши на ростовском посаде и лавочные места и лавки внутри города (всего 13 купчих, составленных с августа 1693 по июнь 1694 гг.), которые и выступают предметом нашего нынешнего исследования.

Покупатель «являл» в ростовской приказной избе перед воеводой подлинник купчей на приобретенный объект недвижимости, которую подьячий переписывал в специальную книгу «слово в слово»⁴. Подлинники купчих не сохранились, но благодаря ростовской записной книге остались списки с этих купчих. Таким образом, по этим спискам можно произвести источниковедческий анализ данного типа документов-купчих и по сведениям, заключенным в них, представить исторические реалии жизни города в конце ХVII в.

Отметим, что в русской историографии по источниковедению купчих актов есть работы, относящиеся лишь преимущественно к периоду ХV-ХVI вв. и преимущественно для вотчинных земель, т.е. для сельской местности и на основе опубликованных источников⁵. Источниковедческий анализ городских купчих на примере г. Ростова в историографии производится впервые. По классификации русских актов периода феодализма С.М. Каштанова анализируемые ростовские купчие конца ХVII в. относятся к частным актам договорного вида на земельную собственность⁶.

К ХVII в. уже сложился типичный формуляр купчей записи на городскую недвижимость, состоящий из обязательных юридических и отдельных дополнительных бытовых (необязательных) клаузул (статей). Сначала рассмотрим юридические клаузулы, которых можно насчитать всего 15.

1. Указание на полное имя и сословный статус продавца (с конца ХVI в. в купчих в интитуляции всегда указывался продавец – «се аз» такой-то продал...). Продавать свои объекты недвижимости в Ростове могла и группа родственников (вдова с сыновьями, посадский человек с сыновьями). В одном случае продавцом выступает священник – «преосвященного Иосафа митрополита Ростовского и Ярославского домового его двора черный поп Варлам», отчуждавший свою тяглую посадскую землю «из тягла в тягло» покупателю посадскому человеку (далее – п.ч.) Иеву Ипатьеву сыну Тиманову⁷. Отметим, что если «беломестец» приобретал тяглую посадскую землю, то он выплачивал за нее государственные подати – тягло.

2. Указание на полное имя покупателя. В одном случае покупателем выступал п.ч. со своими детьми, а в другом – покупателем был родной брат продавца. Во всех случаях покупателями выступали посадские люди.

3. Указание на объект сделки. В большинстве случаев объектом сделки выступает двор с дворовой и с огородной землею. В одном случае указано, что продается треть двора с дворовой и огородной землею, а в другом, что продается половина двора с дворовою и огородною землею. В одной купчей говорится о продаже пустоши с дворовым местом и огородом и полупустоши (без указания на место и огород). Названия пустоши – Вахрамеевская и полупустоши – Князевская свидетельствовали об их немалых размерах: первая была в поперечнике 23 сажени, а вторая – 8 саж. Наконец, в трех купчих объектом продажи выступают: а) поллавки, б) лавочное место, в) лавка с лавочным местом. В первом случае владелец продал поллавки своему совладельцу.

4. Указание на расположение объекта сделки. На все продажные дворы с землею и огородами и на пустошь с полупустошью дается указание их месторасположения – в Ростове на посаде в таком-то приходе. Всего упомянуто 8 приходов: Покровский, Троицкий, Воскресенский, Воздвиженский, Леонтьевский, Васильевский (упомянут в 2-х купчих), Лазаревский, Стефановский и местность под посадом – «у варниц». Продажные торговые объекты были расположены внутри города на торговой площади. Полулавка была продана «в москательном ряду с площади идучи по правой стороне», лавочное место – «в старом калашном ряду идучи с площади на левой руке», а лавка с лавочным местом – «в чесноковом ряду идучи с площади на левой стороне».

5. Указания на межевые границы объекта. Для дворов с дворовою и огородною землею и для пустоши с полупустошью указывались межевые границы с трех сторон: слева, справа и позади и назывались соседи и их сословный статус. Для торговых объектов указывались владельцы лавок с двух сторон от проданной лавки в торговом ряду.

6. Указания на имущество объекта. Из имущества объекта перечисляются обычно: на дворе изба, иногда изба с пристеном, иногда с мостом, баня, сарай, овин, горница, чулан, амбар, ворота передние и задние, забор. В огороде иногда отмечается «колодез», погреб, водяной спуск (совместно с соседом), яблони (в одном случае отмечено, что яблонь были), черемуха, овощные грядки.

7. Указание на юридическую принадлежность (состояние) объекта. Почти во всех купчих указывалось юридическое состояние объекта до сделки и после сделки – «из тягла в тягло» (для дворов) или «из оброка в оброк» (для лавок). Только в одном случае наблюдается отсутствие этой клаузулы. Как и в 4 клаузуле в этой седьмой отражена типичная ситуация для городских купчих.

8. Указание на стоимость объекта. Цена объекта зависела от размера земельного участка и от количества имущества, находившегося на нем (построек, деревьев, грядок). В зависимости от цены объекта при записи купчей в приказную книгу бралась «государева» пошлина. Наивысшая цена для земельного участка с двора с огородом была 45 р. Цена лавки с лавочным местом составляла 14 р.

9. Указание на «поручиков» («порутчиков») при сделке. «Поручиками» за продавца «и в очищенье» от посягательств на объект сторонних лиц выступали сам продавец, его родственники и посадские люди – тяглецы. В одном случае в числе «поручиков» упоминается священник приходской церкви Петра и Павла Сергей Алферьев и митрополичьи крестьяне Киприян Аникеев и Иван Гаврилов. Число «поручиков» обычно составляло 3-4 чел., но иногда доходило до 7 чел. В случае каких-либо недоразумений по поводу проданного объекта они вместе с продавцом несли материальную ответственность перед покупателем. Хотя купчая составлялась от имени продавца, но в сделке участвовали наравне с продавцом и его «порутчики» – «и мы поручики» такие-то...

10. Указание на юридическую чистоту объекта. В этой клаузуле продавец сообщал, что объект, кроме указанного покупателя «иному никому не продан и не заложен и ни в каких крепостях ни у кого не укреплен». Без такой оговорки сделка по купле-продаже не производилась.

11. Указание на обязательство продавца и поручиков «очищать» объект в случае претензий на него других лиц. Эта клаузула является как бы продолжением предыдущей десятой и является гарантией для покупателя: «а будет впредь на тот мой... /объект. – М.Б./ вылегут кабалы или записи или иные какие письменные крепости и мне продавцу и нам поручикам очищать и /до. – М.Б./ убытка его /продавца. – М.Б./ не довесть, а кои нас продавца и порутчиков будет в лицах на том того /объекта. – М.Б./ очищении убытки все сполна».

12. Указание на «меру» (размер) объекта обычно, в этой клаузуле говорилось «а мерою той дворовой и огородной земли длиннику и поперечнику что будет сажень». Только в двух купчих была указана «мера» участка. Поскольку от размера поперечника участка зависела величина пошлины (по 1 алт. (6 ден.) с сажени трехаршинной), то измерение объекта производилось участниками сделки непосредственно перед записью акта в книгу и фиксировалось на обороте подлинной купчей и в книге.

Интересно, что в одном случае при продаже огородной земли она продавцом была исчислена «грядами». При промере поперечных 1,5 гряды в них оказалось 1 саж.

При сделках с объектами торговли – лавками или их долями в купчих также указывался размер их поперечника.

13. Указание на послухов, присутствующих при сделке. В этой клаузуле фиксировались лица-послухи, свидетельствовавшие факт совершения сделки и присутствовавшие при составлении купчей. В роли послухов выступали всегда ростовские площадные подьячие по одному или по два (редко) человека. Во всех ростовских сделках послухом восемь раз выступал Семен Алексеев, пять раз – Никита Ильин и четыре раза – Осип Данилов.

14. Указание на лицо, составившее купчую. Такими лицами выступали те же ростовские площадные подьячие, которые были послухами. Так, Никита Ильин восемь раз выступил как составитель купчих, Семен Алексеев – четыре раза и Осип Данилов – два раза. Отметим, что в купчей послухом и составителем не мог выступать один и тот же подьячий. По упоминании в купчих послухов и составителей записей видно, что в Ростове действовали всего 3 площадных подьячих. Возможно, что их было больше, но другие подьячие, кроме перечисленных, могли использоваться воеводой и другими приказными людьми быть «в посылках» и т.д.

15. Указание на дату составления купчей. В каждой купчей фиксировалась дата ее составления» Явленные для записи купчие составлялись с периода 14 августа 1693 г. по 25 июня 1694 г. Как видим, принятый порядок явки купчих для записи в книгу через 1-2 недели после составления акта купли-продажи не всегда соблюдался.

Помимо указанных 15 клаузул купчих при каждом подлинном акте на его оборотной стороне присутствовали рукоприкладства: а) продавца, б) «порутчиков», в) послухов, причем если продавец или кто-либо из «порутчиков» были неграмотными, то вместо них руку прикладывали их доверенные лица или другие грамотные «порутчики».

В числе доверенных лиц-рукоприкладчиков выступали дети фигурантов, посадские люди-ростовцы, священники приходских церквей – Стефановский поп Петр (два раза), Всесвятский поп Иван и поп Сергей (возможно, безместный, т.к. не названа его церковь).

Такие рукоприкладства придавали документу законный удостоверительный характер и были обязательны.

Порядок расположения юридических клаузул в каждом акте мог иногда меняться. Например, в одном случае клаузулы 3 и 4 (объект сделки и его расположение на посаде) были помещены сразу после имени продавца (1), в другом – клаузула 12 (размер объекта) могла быть помещена после клаузулы описания имущества (6), в третьем, клаузула о цене объекта (8) могла быть помещена после клаузулы о межах объекта (5) и т.д. Такое смещение клаузул свидетельствовало о нечетком их расположении в структуре Типового формуляра, хотя принцип их обязательного вхождения в формуляр документа был всегда соблюден.

Кроме обязательных юридических клаузул в ростовских купчих иногда присутствовали дополнительные или бытовые клаузулы, т.е. некоторые условия продавца, которые принял покупатель при сделке. Так, например, ростовская посадская вдова Улита Матвеева, дочь п.ч. ростовца, Власьевская жена Родионова сына Хлебникова при продаже двора с дворовой и огородной землей оговорила условие – «на огородной земле поставить мне Улите избенко с пристеном и жить мне на той земле по век свой и как меня не станет и ему земля очистить и до земли никому дела нет...» Это условие было включено между юридическими клаузулами об имуществе объекта (6) и о его цене (8). Второе условие вдовы гласило – «и с того двора и на которой земле я стану жить платить тягло ему Семену /покупателю. – М.Б./ с посадскими людьми вместе, а с меня того тягла ничего не спрашивать...» Оно было вставлено в купчую между клаузулами о цене объекта (8) и перечнем «поручиков» (9). Наконец, третье условие – клаузула включала в себя два пункта: а) «а в том дворе жить мне Улите до Петрова дни нынешнего 202 г.», т.е. пока ей не поставят «избенко» на огороде (купчая писалась 15 ноября 202 г.) и б) «а как меня Улиты не станет и с тое земли хоромы мои новопоставленные снесть сыну моему Федору, а до моей земли дела нет – владеть ему Семену». Это условие было вписано между клаузулами о размере объекта (12) и перечнем послухов (13).

В другой купчей в бытовой клаузуле отмечалось по какой срок старому владельцу выплачивать подати с двора (по Семен день 203 г.), в третьей купчей оговаривалось наличие в огородной земле непроданного участка (9 гряд), которым распоряжался старый владелец о условием продажи его тому же покупателю в дальнейшем, а в четвертой продавец сообщил, что со своей проданной лавки он платит «два оброка в год по 10 ден.». В Ростове владельцы торговых заведений в ХVII в, платили оброк в Галичскую четверть и в приказ Большого прихода. Все эти дополнительные клаузулы проливают свет на хозяйственный быт и взаимоотношения горожан в Ростове в конце ХVII в.

Юридические клаузулы купчих также дают некоторые сведения о социально-экономической жизни города, например, о смешанном проживании с посадскими людьми почти в каждом приходе представителей разных сословных групп городского населения («записных» каменщиков и кирпичников, рассыльных земской избы, людей (слуг) и крестьян ростовского митрополита, приходского духовенства); о типичном комплексе хозяйственных строений двора – изба, баня, амбар, овин; о ценах на дворовую и огородную землю и торговые заверения, и о занятии горожан огородничеством – специфическим ремеслом ростовцев. Если в наших купчих упоминаются огородные грядки, без указания чесночные они или луковые, то в одной более ранней ростовской купчей 1671 г. (по пересказу ее содержания) говорилось, что ростовец п.ч. Киприян Негодяев продал за 8 р. свое дворовое место с огородною пашнею и двумя грядами, засаженными чесноком, ростовцу п.ч. Михаилу Попову⁸.

Таким образом, ростовские купчие конца ХVII в. представляют собой очень важный источник по истории русского города позднего средневековья, в частности, по развитию операций на тяглую недвижимость.

1. Булгаков Н.Б. Ростовская книга «записным крепостям» конца ХVII в. // ИКРЗ. 2003. Ростов, 2004. С. 255-259.
2. Лаппо-Данилевский А.С. Очерк русской дипломатики частных актов. Пг., 1918. С. 114.
3. РГАДА. Ф. 137. Боярские и городовые книги, Галич. Кн. 20-а. Л. 866-899 об.
4. Булгаков М.Б. Ростовская книга... С. 256.
5. Перечень этих работ см.: Каштанов С.М. Русская дипломатика. М., 1988 (в примечаниях).
6. Каштанов С.М. Русская дипломатика. М., 1988. С. 151.
7. РГАДА. Ф. 137. Галич. Кн .20-а. Л. 869 об. В дальнейшем все цитаты из источника даются без указания листов.
8. Титов А.А. Рукописи славянские и русские, принадлежащие A.А. Baхрамееву. Вып. 4. М., 1890. № 188. С. 182.

Долгие годы основным источником по истории Ростовской ярмарки являются «Материалы», изданные А.А. Титовым в 1881 г. В основе данной работы – «Записка о Ростовской ярмарке». Как известно, она была обнаружена Андреем Александровичем в бумагах его деда, Ивана Андреевича Титова. Как замечает сам автор: «В бумагах моего деда Ивана Андреевича Титова (бывшего ростовского городского головы) я нашел любопытную «Записку о ростовской ярмарке». Имя составителя этой «Записки» мне неизвестно, равно неизвестны в точности год ее составления и повод, по которому она была написана. Несомненно лишь то, что «Записка» изложена хорошим языком, толково, хотя и с примесью канцелярского слога. Вероятно и то, что автор названной рукописи был близко знаком с экономическим бытом города Ростова вообще и с местною ярмаркой в особенности. Последние сообщаемые им сведения касаются 1817 года, т.е. рисуют состояние ярмарки почти за 65 лет до нашего времени»¹.

В областном архиве нам удалось найти еще несколько исторических записок начала XIX в., посвященных ярмарке, этому весьма заметному явлению в жизни не только Ростова, но и России. Цель нашей публикации – познакомить ученых и читателей с этими документами, которые являются интересными и богатыми источниками по истории Ростовской ярмарки.

Начнем с того, что обобщающие обозрения Ростовской ярмарки были сделаны в период с 1818 по 1831 гг. В свое время А.А. Титов сокрушался, что «повод к составлению «Записки» не известен»². Сейчас можно смело говорить, что поводы были следующие: во-первых, сбор сведений в связи со строительством в Ростове ярмарочного Гостиного двора; во-вторых, составление исторических описаний знатнейших в России ярмарок для «Журнала Министерства Внутренних дел» и, в-третьих, подготовка публикации «Исторический взгляд на Ростовскую ярмарку» для Ярославских Губернских Ведомостей. Все «Записки» и «Сведения» «страдают примесью канцелярского слога»³, так как являются официальными документами, составленными либо в Ростовской городской думе, либо в Ростовской полиции, либо в канцелярии Ярославского губернатора. Точную дату появления ряда этих документов установить пока не удалось, но можно утверждать, что первые из них относятся к 1818 г. Речь идет о трех «Записках о Ростовской ярмарке», среди которых и та, которую опубликовал А.А. Титов. «1818 – вот приблизительно верное обозначение времени составления «Записки», – пишет Титов в «Материалах о Ростовской ярмарке»⁴. В фонде «Канцелярия ярославского губернатора» ГАЯО есть «Записка», практически подобная той, которую опубликовал А.А. Титов, лишь с некоторыми незначительными расхождениями и дополнениями, одно из которых весьма существенное, так как позволяет назвать точную дату составления «Записки», ставшей основой для «Материалов о Ростовской ярмарке»⁵. На страницах документа читаем: «Примером тому может служить: пред ярмаркою сего, 1818 г., при бывших торгах в думе, за меняльные столы цена против прошлого года наддана откупщиками почти двойная…»⁶, таким образом, эта «Записка» точно была составлена в 1818 г. Можем определенно назвать также причину ее появления, как и двух других «Записок о Ростовской ярмарке», относящиеся к 1818 г., – это строительство ярмарочного Гостиного двора⁷. Здесь уместно сказать несколько слов об «эпопее» его сооружения в Ростове. За пятьдесят лет, в течение которых эта проблема занимала ростовское общество, было разработано около 10 проектов. Составление трех упомянутых выше «Записок» о ярмарке связано с проектами городского головы Николая Кекина, который предлагал строительство одноэтажного каменного здания на 1000 лавок в 1,2 млн. руб. путем акционирования⁸, и генерала-лейтенанта А.А. Бетанкура. Последний разработал двухмиллионный проект сооружении гостиного двора за счет казны⁹. Судя по документам, генерал-лейтенант Августин Августинович Бетанкур – один из самых прославленных инженеров-экспериментаторов, механиков, гидротехников Европы, главный директор путей сообщения России, по приказу царя Александра I лично побывал в Ростове в сентябре 1818 г.¹⁰ Цель его поездки: найти наилучший вариант для сооружения ярмарочного Гостиного двора, для чего А.А. Бетанкур лично осмотрел город, место для ярмарки и потребовал собрать всю необходимую информацию о ней. По его распоряжению 31 октября и 2 ноября 1818 г. ярославский губернатор направил запросы в городскую полицию и думу со следующими вопросами, касающимися ярмарки: о начале и постепенном разрастании ярмарки; какие меры были приняты правительством для развития торговли на ярмарке; каковы были доходы ярмарки в том или ином году; какие товары привозили на ярмарку, в каком количестве и на какую сумму; городская дума должна была указать, на каком основании существовала и существует ярмарка, а также, сколько денег получала городская казна от ярмарок¹¹. Данные вопросы и определили структуру трех историко-статистических описаний Ростовской ярмарки.

Одна из них – «Записка о Ростовской ярмарке»¹², опубликованная А.А. Титовым, вероятно, была сделана в Ростовской полиции. Об этом можно судить по рапорту ростовского полицмейстера Симановского ярославскому губернатору Гавриле Герасимовичу Политковскому, в котором говорится: «На запрос губернатора от 31 октября сего 1818 г. «собрать тщательнейшим образом сведения, касающиеся доначального основания ростовской ярмарки и далее до постепенного ее распространения и о прочем, собранные сведения при сем особою Запискою к Вашему превосходительству предоставляются»¹³. В этом же деле есть «Записка о Ростовской ярмарке», также, скорее всего, относящаяся к 1818 г., так как факты, приводимые в ней, заканчиваются 1818 г.¹⁴ Составлена, судя по всему, в Городской думе, так как очень подробно указаны доходы городской казны от сдачи в наем ярмарочных мест, начиная с 1784 по 1817 гг. Кстати, по неизвестным причинам отсутствуют данные за 1785, 1786, 1787 гг. Любопытно, что минимальный сбор за торговые места был в 1797 г., он составил 67 рублей, максимальный – в 1816 г. – 55 тыс. 978 руб. 32 коп., а в 1790 г . сбора вообще не было¹⁵. Третья «Записка» 1818 г., возможно, происходит из канцелярии губернатора, так как достаточно лаконична и особую роль в усилении Ростовской ярмарки автор отводит единственному фактору – учреждению наместничества в 1777 г.¹⁶ Особое внимание в этом документе уделяется современному состоянию бывшего архиерейского дома. Данной информации нет больше ни в одном из обнаруженных историко-статистических обозрений ярмарки, так же, как и информации о состоянии ростовской воды. По поводу архиерейского дома говорится следующее: «По выводе архиерейской кафедры из Ростова в Ярославль, небольшая только часть помянутого дома оставлена в заведывание архиепископом, а прочее отдано в распоряжение гражданского правительства и в сем последнем отделении первоначально помещались все ростовские присутственные места. Но по мере как здания сии приходили в ветхость, а некоторые и в самое разрушение, оные были выводимы в дома партикулярные. Ныне выводится и последнее казначейство, ибо своды уже в самой кладовой треснули. Одна полиция держится еще до времени в низу одного корпуса. В двух только церквях, находящихся в связи зданий архиерейского дома, бывает изредка богослужение, а в прочих трех совсем оное прекращено, по причине, что кровля совершенно обветшала, многие балки валятся, окошки по большей части птицами выбиты и переплеты сгнили, своды местами провалились, железные связи разорвались и т.д. Ярославский архиерей во время приезда своего в Ростове занимает весьма малую часть покоев для дома отделенных, в остальных же помещается соборный настоятель с причетом и некоторые соборные служители, а прочие, и в особенности подвалы под домами, отдаются в наймы под складку товаров во время ярмарки. Доход от сего в пользу архиерейского дома, сколько известно, простирается до 5,5 тыс. рублей»¹⁷. Характеристика ростовской воды дана неслучайно, Министерство Внутренних Дел, генерал А.А. Бетанкур требовали, чтобы подробнейшим образом были охарактеризованы условия жизни в Ростове во время ярмарок. Потому в «Записке» сделано следующее замечание, которое, судя по всему, было скорректировано вышестоящим чиновником (сверху над предложением сделаны исправления, они приведены в скобках – Н.Г.): «Главный недостаток в Ростове есть неимение хорошей воды (в Ростове нет достаточно хорошей воды). Вода озерная мутна (несколько мутна) и неприятна (не совсем приятна), а особенно для приезжающих. Коренные же обыватели к оной привыкли и употребляют ее безвредно. Находятся многие колодези по домам, в коих вода также не совсем хороша. Достаточные люди, а особливо для чаю, посылают за водою за девять верст по Ярославской дороге на реку, называемую Устье, которая после образует реку Которосль, к селению Никола Перевоз, и в иные не близкие от города места»¹⁸.

Здесь стоит остановится на вопросе о происхождении Ростовской ярмарки. На сегодняшний день в историографии утвердилось мнение, что ярмарка в Ростове появилась в XVII веке. Впервые об этом упоминается все в той же «Записке о Ростовской ярмарке», опубликованной А.А. Титовым¹⁹. В ней приводится легенда о времени и обстоятельствах возникновения знаменитой Ростовской соборной ярмарки, согласно которой в смутное время царь Борис Годунов повелел патриарху и архиереям публично проклинать Лжедмитрия I и его сторонников. В Ростове такие «недели православия» «для торжественного проклятия бывших и настоящих самозванцев» стали проходить, как считает М.Б. Булгаков, по приказу митрополита Филарета Романова с 1606 г.²⁰ Естественно, что такие массовые съезды духовенства и светского населения, особенно крестьян, сопровождались стихийным торгом, который постепенно превратился в постоянный. В истинности этой версии сам Андрей Александрович усомнился. Позвольте и нам усомниться, и для этого есть основания, за исключением, пожалуй, одного: массовое богомолье – одна из причин зарождения Ростовской ярмарки. Один из аргументов, на наш взгляд, заслуживающий внимания и более предметного изучения, таков: Ростов – издревле торговый город и религиозный центр, что вполне предполагает существование регулярного, большого торга с более раннего времени. Во-вторых, вряд ли стоит «приписывать появление ярмарок в России случаю», как это сделал автор упоминаемой выше «Записки»²¹. Как правило, ярмарки возникали по причинам экономическим. В одной из «Записок» о причинах ярмарки прямо говорится, «побуждающим было…торговля и самое усердие к святым мощам, здесь почивающих угодников»²². Наконец, в обнаруженных исторических записках о Ростовской ярмарке о начале ярмарки приводятся интересные предания. Так, в анализируемой «Записке», говорится следующее: «Ростовская ярмарка название сборной и основание получили с древних лет, можно полагать с 989 года, то есть с введения православной веры: при князе Владимире, ибо в том году в Ростове построен первый собор во славу Успения Пресвятой Богоматери, учреждено епископство и за благочестивую жизнь и подвиги к просвещению народа верою, тем же князем Владимиром грамотами преподобному Авраамию, ростовскому чудотворцу, дарованы многие села, земли для устроения обителей, церквей и содержания их. Авраамий, просвещая народ верою, положил первую неделю четырехдесятницы собираться народу в соборную церковь для общего моления и в то же время сбор годовых оброчных податей привозим был от подведомственных епископству крестьян и как по тогдашним временам крестьянству не были еще промышленность и другие обороты известны, чем бы можно было приобретать деньги, то они на платеж податей привозили домашние избытки, чрез что ввелась купля и продажа и оборот денежного приобретения, и тем начальность установилась и достигла допоздних времен сборная Ростовская ярмарка»²³. Если верить этой легенде, учредителем Ростовской ярмарки является преподобный Авраамий, ростовский чудотворец, и ярмарка в Ростове существует, по крайней мере, с XI в. А в «Сведениях о Ростовской ярмарке» 1829 г. говорится буквально следующее: «Начало Ростовской ярмарки теряется в древности (Ростовская ярмарка скрывает свое начало в древности) и в городских архивах, истребленных большей частью пожарами, о причинах основавших оную никаких письменных документов нет. По изустному же преданию, сопряжая оные с историческими происшествиями, по одному предположению из вернейших причин начала ярмарки должны быть следующие:
1. Во время существования Ростовской епархии для отправления церковного обряда православия в первое воскресенье Великого поста по распоряжению тогдашних ростовских архиереев (имена неизвестны) и всей епархии имело съезд в Ростове все почетнейшее духовенство, а вместе с оными по побуждению благочестия на праздник сей и стечение народное противу обыкновенного было гораздо значительнее. Недавно еще были старцы, кои помнили бывшее при архиепископе Арсении великолепие при отправлении церковного служения не только в день сего праздника, но и даже в храмовые праздники Ростовского собора, как то: Успения Божьей матери, угодников Божьих Леонтия, Исайи и Игнатия, на дни коих съезжалось со всей епархии Ростовской, которая заключала в себе городов гораздо больше, чем ныне, не только почетнейшее духовенство, но из многих городов приезжали граждане в виде депутатов.
2. Когда в числе прочих привилегии пожалованы монастырям, из коих первому в Ростове Авраамиевскому при жизни еще основателя онаго святейшего архимандрита Авраамия Великим князем Владимиром, и архиерейским домам земли и села в немалом количестве, и когда в последствии времени, принадлежащих одному архиерейскому дому в Ростове крестьян умножилось до 12 тысяч душ, то съезд оных с платежом оброка на оное же время служил тоже укоренением ярмарки, и от сих то двух случаев полагать должно установилась Ростовская ярмарка под названием сборной.

И как в особенности по второй причине съезда народного, потребность в деньгах была необходима, что и заставляло приезжавших сбывать избытки своих произведений, а сие и послужило поводом по времени к приезду и из других городов торговцев такого рода произведений»²⁴. «Записка о происхождении Ростовской ярмарки и о настоящем состоянии оной» 1822 г., содержащаяся в фонде «Канцелярия ярославского губернатора» в деле 134, уточняет, что ярмарка в Ростове существует «исстари», и именно «конная торговля во время сбора оброка архиерейским домом привлекала в Ростов окрестных жителей, некоторые из которых привозили собственные припасы и изделия для продажи»²⁵.

Любопытнейшая «Записка о Ростовской ярмарке» находится в составе того же губернаторского фонда²⁶. Она отличается богатым фактическим материалом, его анализом и взвешенными авторскими оценками. Предположительно, составлена в 1826 г.: описываемые события ограничиваются 1826 г., и в документе прямо говорится о том, что строительство Гостиного двора в Ростове остановилось «по встретившимся недоумениям с апреля месяца прошлого 1825 г.»²⁷. Скорее всего, данное обозрение сделано городской полицией, поскольку в «Записке» подробно описывается организация ярмарочной торговли. Дело в том, что за порядок на ярмарке, в том числе и за организацию ярмарочной торговли, отвечала городская полиция, она же ежегодно отчитывалась перед губернатором по итогам работы ярмарки, потому наиболее полной информацией о ней владело именно это учреждение. Например, ярославский губернатор Михаил Иванович Бравин в одном из описаний Ростовской ярмарки отмечал, что большим подспорьем для сбора сведений о ней были замечания «по сей части, время от времени делаемые бывшим в Ростове полицмейстером господином коллежским советником Симановским, умершим в 1826 году, который в должности полицмейстера находился восемнадцать лет»²⁸. В указанной «Записке» основательно описывается развитие ярмарки, ее обустройство, начиная с 1755 г.²⁹ Представлен список товаров, которые преобладали на Ростовской ярмарке в конце XVIII – начале XIX вв., охарактеризован социальный состав участников ярмарки, торговый оборот, доходы города и частных лиц³⁰. Как уже отмечалось, содержится много фактов по организации ярмарочной торговли с 1789 по 1826 гг., причем критикуется откупная система, которая являлась, по мнению автора, причиной многих злоупотреблений на ярмарке³¹. Кроме того, отмечен упадок ярмарки с 1818 г.³² В связи с этим говорится о необходимости благоустройства ярмарки, конкретно, о необходимости строительства ярмарочного Гостиного двора, и непременно внутри крепости, у церкви Спаса-на-торгу, где располагались общественные балаганы³³. И по этому поводу в «Записке» дана краткая историческая справка – перечень основных проектов сооружения в Ростове Гостиного двора, которые предлагались с 1794 по 1826 гг.³⁴

В 1829 г. появляется очередная серия «Записок» о Ростовской ярмарке. Во-первых, это было связано с возобновлением издания «Журнала Министерства Внутренних Дел» (далее – «ЖМВД»). Одна из задач журнала – сообщать о состоянии различных ведомств, за работу которых отвечало данное министерство. Поскольку ярмарки находились в его ведении, 12 декабря 1828 г. ярославскому губернатору было направлено отношение от редактора «ЖМВД» с просьбой доставить сведения о Ростовской ярмарке, «яко знаменитой в империи»³⁵. 19 января 1829 г. губернатору Михаилу Ивановичу Бравину были представлены «Сведения о Ростовской Ярмарке», составленные ростовским полицмейстером совместно с Городской думой и упомянутые выше по поводу истоков Ростовской ярмарки³⁶. Среди особенностей данного документа следует выделить подробное описание расположения ярмарки в 1828 г.: где, каким товаром торговали в лавках вотчинников и на общественных местах (в балаганах, на Мытном дворе и на площадях); указана география приезжающих на ярмарку купцов, говорится о значении ярмарки для города и узда (городской казны, архиерейского дома, жителей города и окрестных сел)³⁷. Эти сведения были опубликованы частично в 1831 г. в № 35 «Ярославских губернских ведомостей». На страницах еженедельника читаем: «После известия о Ростовской ярмарке в нынешнем 1831 г. (№ 32, с. 820-892), любопытству отечественной публики предлагается здесь историческое обозрение о начале, постепенном возрастании и ходе оной от самого первого появления до сего 1831 года»³⁸.

На основе этого описания 4 февраля 1929 г. губернатор М.И. Бравин направил редактору «ЖМВД» «Сведения о Ростовской ярмарке»³⁹, которые более лаконичны, содержат больше статистических материалов, а также замечания губернатора по поводу перспектив ярмарки⁴⁰. Здесь же даны сравнительные таблицы привоза товаров на Ростовскую ярмарку в 1821, 1825 и 1828 гг. и характеристики ярмарок, сделанные ростовским полицмейстером Симановским⁴¹.

В заключение необходимо еще раз подчеркнуть несомненную значимость историко-статистических описаний Ростовской ярмарки для изучения истории торговли, ремесла, торгово-промышленных отношений не только Ростовского региона, но и всей России. Благодаря этим источникам мы можем проследить становление и развитие Ростовской ярмарки, выделить ее особенности, проанализировать организацию и специфику ярмарочной торговли, охарактеризовать социальный состав участников ярмарки, ее торговые обороты в то или иное время, доходы города и частных лиц, определить ее местное и всероссийское значение.

1. Титов А.А. Материалы для истории Ростовской ярмарки. Ростов, 1881. С. 3.
2. Там же.
3. Там же.
4. Там же. С. 13.
5. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2354. Л. 18 – 21 об.
6. Там же. Л. 21 об.
7. Там же. Л. 13; ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 134. Ч. 2. Л. 5 – 14.
8. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2354. Л. 29 об.
9. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 134. Ч. 5. Л. 200 об.
10. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 134. Ч. 2. Л. 5 об.
11. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2354. Л. 13 – 18; ГАЯО. Ф. 73. Оп. 3. Д. 134. Ч. 2. Л. 11 – 12 об.
12. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2354. Л. 18 – 21 об.
13. Там же. Л. 13.
14. Там же. Л. 14 – 18.
15. Там же. Л. 17.
16. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 134. Ч. 5. Л. 206 об.
17. Там же. Л. 209 – 210.
18. Там же. Л. 210 – 210 об.
19. Титов А.А. Материалы для истории Ростовской ярмарки. Ростов, 1881. С. 4 – 5.
20. Булгаков М.Б. Ярмарки Ростовского края в XVII веке // ИКРЗ. 1998. Ростов, 1999. С. 65.
21. Титов А.А. Материалы для истории Ростовской ярмарки. Ростов, 1881. С. 4.
22. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2354. Л. 15.
23. Там же. Л. 14 – 14 об.
24. Там же. Л. 7 – 8.
25. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 134. Ч. 5. Л. 206 – 206 об.
26. ГАЯО. Ф. 73. Оп. 1. Д. 2354. Л. 22 – 31.
27. Там же. Л. 29 об.
28. Там же. Л. 39 – 39 об.
29. Там же. Л. 22 – 23 об.
30. Там же. Л. 23 об. – 24.
31. Там же. Л. 24 об. – 27 об.
32. Там же. Л. 27.
33. Там же. Л. 30.
34. Там же. Л. 28 – 29 об.
35. Там же. Л. 1 – 3.
36. Там же. Л. 6 – 7 об.
37. Там же. Л. 9 – 12.
38. Исторический взгляд на Ростовскую ярмарку // ЯГВ. 1831. № 35. Л. 958 – 962.
39. Там же. Л. 32.
40. Там же. Л. 32 – 45.
41. Там же. Л. 39 об. – 45

…Жизнь наша была вообще самая русская, хотя и городская, а не деревенская
А.Л. Кекин

Данная работа – это очередной этап проводимого нами на основе неопубликованных документальных источников, хранящихся в ГМЗРК¹, исследования культурной традиции ростовской купеческой среды Ростова XIX в. На этот раз в поле зрения – 1840-е годы и «Записи» Алексея Леонтьевича Кекина².

Ростовец, Санкт-Петербургский купец, почетный гражданин Петербурга и Ростова, крупный предприниматель, миллионер, самый щедрый благотворитель Ростова, Алексей Леонтьевич оставил воспоминания, являющиеся, благодаря его наблюдательности, блестящей памяти и литературным способностям, ценнейшим источником для изучения среды ростовской купеческой элиты, которой принадлежала семья Кекиных. Род Кекиных, известный в Ростове с нач. XVII в., отличался удивительной устойчивостью и предпринимательской активностью: на протяжении трехсот лет он был здесь одним из самых состоятельных и уважаемых – и, как представляется, не только за весомый капитал, но и за определенные качества, таланты, свойственные целому ряду его представителей. Это единственный ростовский купеческий род, история которого была написана и опубликована до революции³. А.Л. Кекин прожил в Ростове до 15 лет, но родного своего города не забывал никогда, о чем свидетельствуют и его «Записи», составленные в нач. 1880-х гг.

С возрастом люди склонны идеализировать прошлое, память человеческая избирательна, но даже по прошествии времени она хранит впечатления наиболее сильные, события самые яркие и важные. И особая ценность «Записей» в том, что в них детские воспоминания оформлены, осмыслены и пропущены через призму опыта умудренного жизнью человека, который вольно или невольно акцентирует наше внимание на самом главном, ненавязчиво и незаметно донося понятия, воззрения, видение мира, систему ценностей, свойственные его кругу в его время. А изобилие всевозможных сведений – от топографии до этнографии, которые даются «Записями», позволяет, нисколько не преувеличивая, назвать их энциклопедией жизни Ростова в 30-40-е гг. XIX в.

К этому времени Ростов в основном уже перестроен по Высочайше конфирмованному плану 1779 г. «…До того город был непрерывный, и у самых меньших валов, что около Кремля, уже были дома и улицы⁴. Так, «…почти напротив церкви Всех Святых, у самого меньшего вала была деревянная церковь Воскресения, которая сгорела и не возобновлена. До 50-х г. стояла тут маленькая невхожая часовенка, означавшая место храма, и еще вторая церковь была, тоже около валов, против Никольской улицы и церкви св. Исидора»⁵. То есть, со времени перепланировки прошло почти полвека, но предания о прежнем облике города в памяти ростовцев живут и передаются из поколения в поколение.

Столь долговременное бытование здесь этих преданий удивительно, но не случайно. В представлениях граждан Ростова именно с тем, былым городом ассоциируются и прочно связаны история их родов, деяния предков, память о которых, судя по «Записям» – так же сохраняется и передается. Сведения о доме Кекиных, собранные Николаем Алексеевичем Кекиным, хорошо известны его внучатому племяннику Алексею Леонтьевичу, и он своим родом гордится. Эта гордость наполнена воспринятым от предков сословным духом; ее питают чувство собственного достоинства, самоидентификация, профессиональное сознание, уважение к семейному занятию, осознание его важности (прадед А.Л. Алексей Григорьевич Кекин отказался от нобилитации⁶).

А.Л. Кекиным унаследованы от предков и капитал, и доброе имя, и жизненная позиция, которую выражает кредо: «Весь мир работать и работать должен прежде всего»⁷. Его слова о Леонтии Федоровиче, который «рабочий человек был»⁸ звучат, как похвала.

Стиль жизни Кекиных был свойственен многим и многим ростовским купцам. Значительная их часть находилась в постоянных разъездах по делам торговли, причем можно отметить цикловой характер этих разъездов, маршруты которых четко определены. При хороших профессиональных навыках, соответствующих способностях, удачном стечении обстоятельств и размахе разъездная торговля приносила высокую прибыль. Заметим, что активное купечество снисходительно относилось к тем, кто «дома жил». В ростовском купечестве таких называли «вотчинниками», и их было немало. Высокий и стабильный доход им обеспечивали средства, получаемые от сдачи в аренду родовых лавок во время знаменитой ростовской ярмарки, которая в исследуемый период времени находилась в самом расцвете. П.В. Хлебников, к примеру, имел от своих лавок до 40000 руб. годового дохода. Между «вотчинниками» и теми, кто родовых лавок не имел, долгое время существовало противостояние, которое закончилось в 1841 г., когда стараниями городского головы И.Ф. Кекина был построен общественный Гостиный двор⁹.

Широкие торговые связи несли. Ростову и ростовцам и благосостояние, и культуру. В описываемое время у ростовской купеческой элиты «золота…было так много, что оно отягощало, и платили лаж за бумажки, а серебро для нас представляло наказанье без причины счетом его в рублях и еще несноснее – в мелочи, которой много было, называемой «слепой», старинной, что трудно было разбирать стоимость»¹⁰. Элита составляла «4-5 домов богатых молодых купцов», давала «тон и пример всему городу» и возглавляла местное «интеллигентное общество», кое, «хотя и невелико тоже было,… все же оно тогда представляло домов 20-30»¹¹. Оно имело собственную культурную традицию, которая проявлялась во многих сторонах общественной, духовной и семейной жизни. На примере конкретной семьи познакомимся с субкультурой элиты ростовского купечества.

Семья Леонтия Федоровича и Любови Ивановны Кекиных жила в собственном каменном 20-ти комнатном 2-х этажном доме-усадьбе, располагавшейся на самой престижной улице Ростова – Московской (Покровская, совр. Ленинская, 32). По демографическому типу (супруги, их дети, мачеха, незамужняя сестра Л.Ф., племянница Л.И.) эта семья является расширенной; по типу отношений – патриархально-авторитарной, с ясно прослеживающейся иерархией. Каждый член семьи занимал определенное положение и имел соответственный круг обязанностей; отношения строились по четкой модели. Старших полагалось почитать, старость их покоить; супругам – уважать друг друга, детей растить в строгости, давать им необходимые для самостоятельной жизни навыки, устраивать их брак; детям – беспрекословно повиноваться.

Глава семьи Кекиных Леонтий Федорович, он же – глава дела, сосредотачивал в своих руках и власть, и средства. Он должен был (и обеспечивал) семье должное содержание, снабжал ее всем необходимым и передавал нужные умения сыновьям. Рабочий день независимо от того, находился он дома или в отъезде, начинался очень рано – в 5-6 час. утра. Находясь дома, в Ростове, летом он работал в саду – до чая, «подрезывал и чистил деревья, замазывал и прививал яблони, вишни, делал отсадки дичков, выпиливал сушь»11. После утреннего чая (летом в 8 час., зимой – 9) занимался документами «писал», затем в базарные дни отправлялся в кремль. «…Там сходились – вроде биржи – у лавки Хранилова ростовские богачи и сообщали новости с пристаней, из СПб и прочие, и местные». Возвращался к обеду (1-2 пополудни), после которого ложился отдыхать до 5-6 час., до чаю, а после до ужина писал письма, читал газеты. «…А не в базарные дни или приходил кто-либо, или уходил к Пичугину…занимались письмом в книгах или по долговым претензиям, сочиняли прошения»¹². Торговлю Л.Ф. вел крупную, предпринимателем он был сильным. В Ростов для него поступали целыми обозами выписанные им товары из СПб, в основном бумажная пряжа. Кекин сотрудничал с фирмами Томас Рейт и К0, Шалю, Шау, Пихлау (Рига), с российскими производителями – Мазуриным, Серебряковыми, Малютиными, Борисовскими, Крафтом, Меняевым, Морозовым, Скуратовым. Пряжу он отправлял на продажу в Казань (впоследствии в Чистополе завел бумагопрядильную фабрику). Из Казани Кекиным вывозились: сало, русское масло (их отправляли в СПб); мед, который перерабатывался («перепускался») близ Ростова, а также козий пух. Его покупали неочищенным, затем раздавали чистить переработчикам в Ростове и по деревням, далее в ярмарку собирали, расплачивались с работниками, а очищенный пух отправляли заграницу. Кроме торговли, Кекины занимались дисконтированием¹³. Осуществлялся этот четкий и беспрерывный товарооборот с помощью приказчика В.Г. Куракина и подраставших сыновей, которые с 12-летнего возраста вводились в дело.

Л.Ф. Кекин до 6-8 раз в год, в летнее время (июнь) и в декабре выезжал на 2-3 недели в Москву, на собственных лошадях (степные вятки Лебедь, Комар, Муха, купленные на Мензелинской ярмарке). Путь на Москву проходил «в три пряжки – Переславль – Троица – Москва». Если предполагалось задержаться в Москве на неделю, лошади оставлялись на Шуйском подворье, где Кекины обычно останавливались, если дольше – отсылались на утро в Ростов, а к отъезду из Москвы выписывались. В Москве Кекины «…жили экономно, ужинали не каждый день, никогда не обедали, – никогда, а утром за чаем сухари, в чаю ели, с Ростова привезенные». Дневной распорядок в Москве был еще более жесткий, чем в Ростове: вставали в 6 утра, весь день ходили по «рядам и конторам, в Биржу, но не в здание, чтоб входную плату не вносить», а оставались на площади перед ней «на снегу и дождю», с 3 до 5 час.¹⁴ Были еще и другие поездки – в Казань (декабрь-апрель, через озеро на Мясниковку-Писцово-Иваново-Шую-Пучежь-Балахну-Нижний), Ярославль (до 10 раз в год), Рыбинск (2 раза) и Нижний Новгород на ярмарку (сер. августа- нач. октября). Таким образом, дома, в лоне семьи Леонтий Федорович проводил не более полугода¹⁵.

Но длительное отсутствие главы семьи не сказывалось на течении установленного семейного порядка. Дом вела Любовь Ивановна. Отношения ее с супругом были далеки от эгалитарных (и даже в имущественном плане). Л.И. (урожд. Юрина, г. Романов) происходила из достойной купеческой семьи, но была «бедная», т. е. за ней денег дано не было, только приданое.

А.Л. сохранил о своей матери самые теплые, наполненные любовью и грустью, воспоминания, рисующие ее выразительный портрет и привлекательный образ.

«…Не похожа она была на купчих, а на барыньку: невысокого роста, круглолицынькая, не худая, но и не толстая, средняя; беленькая, нежненькая, … грациозная, с милыми голубыми глазками, прекрасные русые волосы и коса; прекрасного нрава, довольно умна. Нежная, кроткая, добрая»¹⁶. Л.И., как и полагалось представительницам ее круга, прекрасно одевалась: среди ее вещей А.Л. называет «белый салоп с черным, как смоль, лисьим воротником», шелковые, атласные, бархатные платья. Она никогда не носила ни чепчиков (кроме ночных), ни косынок, только «маленький шелковый платочек повязывала, когда на молитву вставала». Ее сложную прическу «весьма искусно» выполняла горничная (у Л.И. были и накладные «букли николаевских времен», но она их надевать не любила). Собираясь на бал или в гости, Л.И. обязательно затягивалась в корсет, надевала закрытое платье, предпочитая не декольте, а вышитые воротнички; на голову накидывала «мантильку, сетку или легкий убор». Золотые и серебряные украшения, перчатки, ридикюль (один из них был «такой оригинальный, черного бархату, и вышиты на нем узоры огуречными семенами, с золотыми блестками») дополняли и завершали ее наряд. Интересно, что детям (двум младшим сыновьям 5-8-летнего возраста) дозволялось, уже «после прически, зашнуровки корсета и платья входить в уборную…И мы продолжали одевать мамашу, подавали ей вещи, перерывали их, все, что ей угодно было надевать, подавали»¹⁷.

Любовь Ивановна выезжала редко, иногда с супругом, а больше с дочерью, когда та подросла. Очень любила кататься в коляске. Интересно, что маленьких сыновей, как пажей, ставили при этом на запятки, была такая мода¹⁸.

«…Из-за ласкового нрава все любили к ней ездить. Руку ее целовать имел право только полицмейстер, впоследствие – генерал-майор В.Л. Берсенев, М.А. Кекин – и больше никто. Мамочка хорошо вышивала, могла кроить, (это редко кто мог), писала плохо, самоучкой, но писала. На фортепьянах играла с 3 пиесы, в преферанс играла по маленькой с дамами. Она не танцевала, кроме польского экосеза, где ходят только вдвоем»¹⁹.

У хорошей хозяйки (а Л.И. именно такой и была) день всегда был занят самыми разнообразными делами. Утром приходила прислуга («Матвеевна») – «за приказом» (принять распоряжения, при этом «выдавался людям чай, сахар по бумажке»). Кушанья стряпала кухарка. Л.И. на кухне бывала редко, но «указывала и напоминала кухмистерше, и поэтому всегда все выходило хорошо». На стол подавали в том числе: пироги «глянцевые, воздушные и простые», паштеты с тмином, говядину с яйцом, подливки²⁰. Варенье, соленья (рыбу, мясо) Л.И. всегда готовила только сама. Для этого 2-3 раза в год («подобно богине Диане, сходы мамаши на кухню были») во время ярмарки и перед Рождественским постом она появлялась на кухне, которую к ее приходу особенно тщательно вымывали и выскабливали. В те времена предпочитались оптовые закупки. В марте делался годовой запас рыбы. Закупались осетры (более 10), белорыбица (1-3), белуги (3-4), севрюги, стерляди (20). Рыба готовилась по особому, собственному рецепту Л.И., «по градусам солености» и держалась в бочонках. Делалась и «душеная» (очевидно, маринованная, – Е.К.) осетрина в банках – с корицей, гвоздикой, душистым уксусом²¹.

Второй «сход» Л.И. в кухню бывал в конце ноября, когда до Рождества по первопутку в Ростов привозили говядину, свинину тушами, гусей, уток, поросят, окорока – «все мороженое и недорогое: 2-7 руб. говядина за пуд, 2 р. – гуси». Л.И. наблюдала за солением мяса, и все приготовлялось очень вкусно, особенно гуси. Говядину также солили тушами «посол самый нежный»²². Хранилось все это в двух погребах, имевшихся в доме; погреба были устроены в двойном срубе, загруженном льдом, но не глубоко, т.к. в Ростове грунтовые воды располагаются близко к поверхности земли²³.

Со всем этим большим хозяйством Л.И. могла бы справиться и без помощи «по кладовой» сестры мужа Марии Федоровны, если бы не почти ежегодные роды. Многодетность освящалась церковью. За 19 лет супружеской жизни Л.И. произвела на свет 12 детей, из которых выжило только пятеро. Все дети родились дома, всех она выкармливала сама, а растила с помощью няней, «по старине» – «свиванья, присыпанья, укутыванья и перекормленья». Зимой на улицу детей не выводили (это считалось вредным для здоровья); и все равно мало кто из них избегал болезней – корь, скарлатина, дифтерит составляли смертельную опасность²⁴.

С шести лет детей учили грамоте (это делали, как правило, дома, и самые свободные члены семьи; в случае с А.Л. – его 18-летняя кузина Елизавета). В Ростове того времени были и городские учебные заведения – приходские училища; Кекин их называет три. В дневном пансионе при одном из них, 2-м, у Ф.К. Назарова с 8-ми лет он учился письму²⁵. С 12-ти лет уже помогал отцу в ведении дел. «…Мой день после окончания школы был таков: утро или шла приемка и отдача сахару, пуху козьего пуху или меду. Затем счета писались, ходил в город за получением и со счетами. Иногда золота, серебра надают – едва несешь. На почту ходил за письмами и с письмами, случалось по 4 раза в день, и ежедневно – по 2 раза»²⁶; с 16-ти стал полностью самостоятельным²⁷.

Большое внимание в семье Кекиных уделялось религиозному воспитанию детей. Как и все ее родственницы, Л.И. была очень набожна, «твердо держалась старообрядчества, но не была противу Церкви, общества и затворничества не избирала». В храмы она ходила редко, к поздней обедне или вечерне в собор. Молилась дома: с 5-ти утра читала «Псалтырь, Полунощницу, канон Воскресенью, акафист, канон святому или того, чья память, и еще по лестовке». Такие книги, как Пролог, лежали в детской постоянно открытыми, и детям их читала тетушка²⁸. Начиная с пяти лет, дети должны были по воскресеньям вставать со второго звона, идти молиться в кабинет к отцу, бабушке или матери – читали каноны, Псалтырь. Отметим удивительную веротерпимость этой семьи, где Мария Федоровна была «рьяная старообрядка», а Анна Леонтьевна, ее мачеха, находилась в лоне официальной церкви, но «они мирно жили сами по себе и никогда не спорили о вере, а каждая в своей комнате молилась». Дети же, крещенные по православному обряду, молились и с тетушкой, и с бабушкой²⁹.

В глубокой вере Л.И. черпала силы смиренно принимать утраты, из которых самыми тяжелыми были болезни и смерть близких. Особенно часто умирали дети. Равные в смерти, не все дети получали равные последние проводы. Мертворожденную девочку, «которую приватно называли Олей», похоронили в маленьком ящичке, любимца же семьи 5-летнего Петю – в гробике, причем похороны были «парадные, приехали родственники, курили уксусом, провожали до могилы, устроили большой поминальный обед»³⁰.

И сама Любовь Ивановна готовилась к уходу из жизни в полном соответствии с религиозной моралью и обычаем: благословила детей, дала им наказы, простилась с ними и близкими, постилась и усердно молилась до своего последнего часа³¹.

О религиозности семьи говорит и соблюдение ею церковного ритуала. У Кекиных строго соблюдались все посты – великий, успенский, рождественский, петровский. В это время пища была исключительно «постная», только в Благовещенье и Вербное воскресенье подавалась рыба, в Вербную субботу – икра разных сортов. 1 и 7-ю недели поста все ели без масла. В чистый понедельник – до вечера ничего. Для детей устраивали обед в 2-3 часа и чай раз в день на 1-й и 7-й неделе; «старухи же ничего горячего вареного не ели весь пост»³².

Любопытно, что искренняя и глубокая вера в Бога сочеталась в этом семействе, как, очевидно, и во всем Ростове, с верой в приметы, а неукоснительное соблюдение религиозных ритуалов – с применением в повседневной жизни магических действий. Например, при трудных родах открывали царские врата в ближайшей церкви, «курили синей бумагой» (синий цвет – сакральный у славян – Е.К.). Видеть пожар, слышать писк самовара, треск мебели, неожиданный стук – предвещало несчастье. Погоду предсказывали по стаду коров – если первой идет черная, будет пасмурно, если рыжая – солнечно³³.

Церковные службы, как уже отмечалось, не всегда и не все Кекины посещали исправно, но на Вербное воскресенье – бывали обязательно. В Покровской церкви в этот день богослужение проходило очень торжественно. Посреди храма ставился большой деревянный брус с отверстиями, в которые «укреплялись ветви вербы, и делалось так высокое прекрасное дерево. После освящения древа народ разбирал веточки, и древо таяло, уменьшалось. Особенной толкотни не было, только шум ломаных сучьев»³⁴.

Церковные праздники, из которых самым главным был Пасха, встречали торжественным разговеньем. На Пасху ходили в церковь освящать куличи и «из сыру обыкновенной творожной пирамиды». Рождество отмечалось не столь торжественно: «…просто подавали с утра чай со сливками и барашек из масла»; к чаю приходили гости (кто-нибудь из родственников и близких друзей). Особенно весело проходили святки, когда устраивались гаданья, например, на курах. Их приносили в комнату, ставили в очерченный мелом круг диаметром 1,5 саж., и раскладывали вокруг кучками овес, воду, в которые клали кольца. В какую сторону курица откинет кольцо, в ту и замуж выходить. «Если выкинет из круга, в этот год выйти. Далеко если, то и замуж далеко, близко – так близко. Пьет много – муж будет пьяница, сядет – ленив, ест много – обжора, буянит – буян». Жгли и бумагу, клали на поднос, смотрели на тень, судили по ней о будущем. На Святках в дом Кекиных приезжали ряженые – один раз – «военные с музыкой на холщевых конях», человек 25-30, среди которых были «арапы, турки». Незваные гости были наряжены генералами и танцевали кадриль на этих конях. В другой раз – «…польки, вальсы, кадрили, очень мило маскированы итальянцами, турками, неграми, арапами, греками, англичанами, были с полчаса, не более». Как тут не вспомнить святки у Ростовых в романе «Война и мир» Л.Н. Толстого! «Иногда в Святки ездили кататься по городу, если в санях, то видели толпы ряженых, и толпы, ходящие за ними по кремлю». Чаще ездили в теплом возке, обитом сафьяном: «Как сейчас помню луну… мы смотрим на освещенные зданья, на толкотню в кремле, на пустоту Окружной улицы, где возвращались домой. Снег, бывало, хрустит под возком, лошади мчатся до дому»³⁵.

Сам Л.Ф. лично ездил поздравлять с большими праздниками только к брату Ивану Федоровичу и полицмейстеру – полковнику В.Л. Берсеневу, «правившему Ростовом лет 20 по-николаевски». По количеству даваемых при этом денег можно судить, на какой ступени ростовской иерархической лестницы находился тот или иной чиновник. Квартальным надзирателям, сортировщику почтамта, священнику приходской церкви «со святом» давали 1 р., (варницкому – 50 коп.), помощнику почтмейстера 2-3 р., почтмейстеру, приставу – 5 р., соборным священникам, думскому секретарю 3 р., полицмейстеру – 10. «Немного и мне приходилось носить эти праздничные [деньги – Е.К.] с поздравлением ответным их визитам, что было мне очень неловко»³⁶. Семья Кекиных благотворительствовала: 6-8 раз в год «кормили нищих»³⁷.

Помимо церковных, Кекины отмечали и семейные праздники – именины, свадьбы. В Ростове свадьбе обычно предшествовал сговор, проводившийся непременно в доме невесты и по определенному ритуалу, который стал доподлинно известен благодаря рукописи А.Л.

Сговор «…начался в 7 часов вечера. Приехали – сначала наша родня, а в 8 час. жених с родней и Ларцем, составляющем и доселе немалую суть сговора. Сейчас по приезду встретили жениха по старине: батюшка, матушка и все его родные. А священник с крестом и свечами сейчас вышел посреди залы и пред образы и начал читать молитвы, причем делалось полное обрученье, переменялись кольца у жениха и невесты (…в СПб, где сговора не бывает и иногда после обрученья расходятся, что нехорошо и немыслимо в Ростове, где сговор обыкновенно за 1, 2 или 3 для до свадьбы, в сущности – начало венчания и свадьбы по-старому). Затем, как только кончил священник молитвы и чтенье, то поздравил обрученных. Она [невеста – Е.К.] по наказу его [жениха] поцеловала и затем поразошлись в стороны, и пред женихом стали проносить подарки. Он обращался к невесте и просил ее принять, а она кланялась – не низко, а так, для порядку, кивала и подарки проходили далее по порядку. 1-й поднос несли две горничных, на нем был Ларец, т.е. шкатулка, ящик палисандровый, хорошей работы. Помню рисунок на крышке: Мазепа, привязанный к дикому коню поляками и пускаемый на все 4 стороны, или момент прибытия к казакам, только Мазепа был привязан на спину коня. В Ларце том, как после мы все смотрели, были платочки вышитые и шелковые, все больше для раздачи подругам по обычаю, затем воротнички вышитые гладью и кружевные, и рукавчики, затем перчатки лайковые и простые, затем духи, мыло, помада, гребешки, затем сережечки, брошечки, браслетки – все недорогие, для подарков подругам. 2-й поднос несли два лакея. На нем были 2 головы сахару, обвитые розовыми лентами и 6 ф. чаю, тоже все в [лентах – Е.К.]. 3-й поднос несла одна девушка. На нем были конфекты, бонбоньерки разнообразные и причудливые, которые наутро, т.е. на девичнике или позже на 3-й день, т.е. пред накануне свадьбы, всегда рассылались c особым посланным подругам.<…> 4-й поднос был – конфекты и мармелад для вечернего угощения. Это стародавний какой-то порядок даже, что все угощения, сласти и вина в этот день от жениха. <…> 5-й поднос был с материами шелковыми на платья для папа и мама, сестры и гувернантки. 6-й поднос – сукно на сертуки папа и нам, 3-м всем детям, 7-й – людям подарки – для прислуги, для няни и для горничных на платья недорогой шерсти и для кучера кумач и плис. Затем, когда эта процессия прошла, убыла по назначенью. Затем подали шампанское на подносах бокалы и папа и папа возгласил «За здоровье новообрученных», и все стали брать бокалы и чокаться в знак поздравления с женихом и невестой. Поздравляли их, затем поразошлись все по комнатам, чему мы все были рады. <…> Когда разошлись все по комнатам (их было 20 у нас), то подавали уже чай, кофе. Сейчас и танцы начались. Дьячок заиграл, <…> и все наши более или менее влюбленные пары натанцевались досыта»³⁸.

Таким был сговор в семье Кекиных, а семействах попроще после сговора устраивались не бал с танцами, а игры – в фанты, жмурки, пустынника (закрывалось лицо и должно было наугад отвечать на вопросы), и с 9 до 6 час. ужин, но он мог быть «из 30-ти перемен»³⁹.

В семьях ростовских купцов (и не только элиты) в 30-40-е гг. свадебное торжество проводилось в форме бала. Надо сказать, что в это время балы в Ростове давались довольно часто. П.В. Хлебников, И.Ф. Кекин устраивали их от 6-ти до 10-ти в год. Городничий Берсенев, Н.И. Морокуев, И.А. Титов, В.А. Мальгин, Л.Ф. Кекин, В.А. Мальгин, А.А. Серебреников, Ф.Д. Пичугин, полицмейстер С.Н. Полосин, предводители дворянства Протасьев, Бабкин и Чертков давали вечера 3-6 раз. В домах А.А. Мальгина, П.А. и П.П. Щаповых, М.А. Хлебникова, Н.Х. и И.Н. Быковых, И.В. Кекина, М.М. Кайдалова вечеринки происходили 1-2 раза в год. Всего около ста (!), то есть, исключая посты, разумеется, каждые 3-4 дня в Ростове был или бал, или вечеринка⁴⁰.

Наличие такого большого их количества представляет собой определенный показатель уровня развития коллективного быта, который говорит не только об открытости общества, но о формировании гражданского общества в Ростове. Отдельные семьи не представляли собой крепости, куда был запрещен вход посторонним лицам. Каждая семья находилось и в тесном контакте с родственниками и со своей корпорацией, в данном случае – купеческой. Знаменитые ростовские балы, о которых писали И.И. Хранилов и И.С. Аксаков⁴¹, собирали от 100 до 300 гостей. Как правило, проводились они по случаю крупных семейных событий – свадьбы, именин, новоселья, а также в честь приезда высоких гостей – губернатора, дивизионных генералов и т.п. Начинались балы в 7-8 часов вечера, оканчивались в 2-3 утра «богатым ужином и шампанским». Для балов дамы обязательно готовили новые наряды, на балах играл военный оркестр, привозимый из Ярославля (это стоило 60 р.), и молодежь «кружилась в вальсах и кадрилях, а старики сидели за преферансами, составляя своего рода Думу и сообщая новости». Бал мог стоить хозяину до 3000 р. Вечеринки обходились значительно дешевле (45-50 р.), начинались они также в 7-8 час. вечера, оканчивались раньше – около 12. Гостей на них собиралось от 50 до 150 (в зависимости от размеров помещенья). Музыка на таких вечерах была «местная» (дьячок из Ивановской церкви с тремя музыкантами) или «5-6 еврейских концертистов с неизбежным цимбалом». Главный интерес вечеринок также составляли танцы для молодежи и преферанс для «старшего возраста и дам, из которых немногие продолжали танцы, а предпочитали преферанс, или сидели, глядя на дочек»⁴². Кроме балов и вечеров в ростовском обществе были весьма популярны пикники, поездки на лодках по озеру в Поречье и «на Три Воды», не говоря уже о практически ежедневных и обязательных праздничных взаимных визитах⁴³.

Удивительная открытость ростовского купеческого общества с восхищением отмечается приезжими. Вся жизнь обитателей ростовского купеческого дома того времени проходила на виду у родственников, знакомых, соседей. Вот и у Кекиных течение повседневной жизни, помимо праздничных приемов, оживлялось постоянными визитами родственников и знакомых; приходами учителя танцев, музыкой. В доме было фортепиано и ручной орган, который «кроме танцев играл и русские пьесы. Горничная ручку вертела, и он играл»; очевидно, выписывались газеты и журналы, покупались книги – Л.И. любила читать⁴⁴.

Несмотря на внешние проявления развития процесса демократизации ростовского купеческого общества (балы, праздники), нравы в это время продолжали оставаться очень строгими, и соблюдение приличий, т.е. определенных правил и норм поведения, было неукоснительным и обязательным. Например, нельзя было свататься, минуя родителей. Совершенно неприличным считалось передавать девушке на выданье письмо в книге. Смеяться над старшими, пусть даже посторонними⁴⁵.

Моральные принципы того времени во многом выражены в наказах, полученных Алексеем Леонтьевичем Кекиным от матери перед ее смертью: «Ну, Алексеюшка, живи хорошо, будь трудолюбив, милостив, чужого не бери и своего не теряй тоже. Никого не обижай, особенно же напрасно»⁴⁶.

Слова эти не утратили своей актуальности и сейчас.

Таковы были быт и нравы элиты Ростовского купечества, которое сам А.Л. Кекин называл интеллигенцией, в 30-40-е годы XIX века. Именно тогда были заложены основы будущего блестящего периода развития гражданского общества в Ростове, которое через десятилетие уже будет удивлять приезжих своей «совершеннейшей свободою, независимостью, самостоятельностью, безо всяких претензий и чопорности»⁴⁷, из среды которого в дальнейшем выйдут спасители Ростовского кремля и основатели Музея Церковных древностей.

Итак, в исследуемый период ростовское купеческое общество:
• было стратифицировано;
• элита его имела высокий уровень культуры;
• этот уровень поддерживался широкими торговыми связями;
• имело черты, сближающие его с дворянством (балы, следование моде, стремление к культуре);
• при этом сохраняло традиции и обычаи старины (свадьба, замененная бальным вечером, но и – сговор в неизменном виде);
• внутрисемейные отношения носили публичный характер; но отношения в семьях сохраняли патриархальность.

1. Крестьянинова Е.И. К вопросу о традициях и особенностях субкультуры ростовской купеческой среды в 60-х годах XIX в. (по письмам С.А. Кекиной) // ИКРЗ. 2000. Ростов, 2001. С.177-185.; Ее же. К вопросу о традициях и особенностях субкультуры ростовской купеческой среды в 80-е годы XIX в. (по воспоминаниям А.А. Титова) // ИКРЗ. 2002. Ростов, 2003. С. 185-199; Ее же. К вопросу о традициях и особенностях субкультуры ростовской купеческой среды в 50-е гг. XIX в. (по «Журналу» А.П. Маракуевой // ИКРЗ. 2003. Ростов, 2004. С. 281-291.
2. ГМЗРК. Р-468. Данная рукопись была прочитана и переведена И.В. Сагнаком (3/4 объема) и Е.И. Крестьяниновой (1/4 объема). И. В. Сагнак предполагает опубликовать полностью текст «Записей» в своей книге о Кекиных, над которой в данное время работает. Выражаю Игорю Владимировичу Сагнаку глубокую благодарность за возможность познакомиться с частью переведенной им рукописи.
3. Титов А.А. Кекинский летописец. Ярославль, 1887.; A. Nero. Родные картинки. С. Петербург, 1899. С. 154-165.; Талицкий В.А. Алексей Леонтьевич Кекин и гимназия его имени в г. Ростове, Ярославской губ. Москва, 1910.
4. ГМЗРК. Р-468. Л. 1.
5. Там же. Л. 1 об.
6. Там же. Л. 20 об.
7. ГМЗРК. Там же. Л. 3.
8. ГМЗРК. Р-468. Л. 27 об.
9. Там же. Л. 1.
10. ГМЗРК. Р-468. Л. 2 об. Лаж (ажио-лаж) – приплата сверх номинальной цены денежных знаков и процентных бумаг.
11. Там же. Л. 22.
12. ГМЗРК. Р-468. Л. 22.
13. Там же. Л. 23. Л. 9. Л. 26. Дисконт – та процентная сбавка с цены векселя, которая делается при учете; дисконтирование – учет векселей: продажа или покупка векселей до наступления их срока.
14. Там же. Л. 22.; 22 об.; 26.
15. ГМЗРК. Р-468. Л. 23.
16. Там же. Л. 16. (на ярмарку супруг ей давал 5 рублей, и она все тут же раздавала).
17. Там же. Л. 17., 16.
18. ГМЗРК. Р-468. Л. 11.
19. Там же. Л. 17.
20. Там же. Л. 17 об.
21. Там же. Л. 17.
22. Там же.
23. Там же. Л. 16 об.
24. Там же. Л. 3.
25. Там же. Л. 5
26. Там же. Л. 22.
27. Сагнак И.В. Наследство Алексея Леонтьевича Кекина и Ростовский университет // На земле преподобного Сергия Радонежского. Вып. III. Ростов, 2004. С. 106.
28. ГМЗРК. Р-468. Л. 15.
29. Там же. Л. 6 об.
30. Там же. Л. 10 об., 11., 11 об.
31. Там же. Л. 13.
32. Там же. Л. 7 об.
33. Там же. 12.; 12 об.; 13.
34. ГМЗРК. Р-468. Л. 7.
35. Там же. Л. Л. 9 об.
36. Там же. Л. 8 об.; 9.; 9 об.
37. Там же. Л. 17.
38. ГМЗРК. Р-468. Л. 19 об.
39. Там же. Л. 21 об.
40. Там же. Л. 2.
41. Хранилов И.И. Ростовский уезд и город Ростов Ярославской губернии. Москва, 1859. С. 57., 58.; Барсуков Н. Жизнь и труды М. Погодина. СПб., 1898. 1. 11. С. 124-125.
42. ГМЗРК. Р-468. Л. 2 об.
43. Там же. Л. 3. «Три воды» – место слияния рек: Вексы и Устья, которые образуют Которосль. Находится близ с. Николо-Перевоз Ростовского р-на Ярославской обл.
44. Там же. Л. 22.
45. Там же. Л. 13., 14.
46. ГМЗРК. Р-468. Л. 13.
47. Указ. соч. Барсукова Н. 125.

В фонде № 1183 – «Московская Синодальная контора» в РГАДА находится несколько сотен дел, имеющих непосредственное отношение к Ростовскому Спасо-Яковлевскому монастырю. Одно из них, датированное 1902 г., «Дело с ордером обер-прокурора Святейшего Синода о поручении Его сиятельству г. Прокурору Конторы обревизования монастырей Ростовского Спасо-Яковлевского и Спасо-Евфимиева», и послужило основным источником для нашего небольшого исследования¹. Сразу стоит отметить, что в фонде № 1407 «Спасо-Яковлевский монастырь», также хранящемся в РГАДА, есть несколько отчетов и различных ведомостей о состоянии монастыря с 1885 г. по 1916 г., а также дела «О доставлении г. Прокурору Московской Синодальной конторы по присланным формам ведомостей о состоянии монастыря, личного состава монашествующих» конца Х1Х – начала ХХ вв., однако отдельного комплекса материалов о ревизии 1902 г. среди них нет. Также нами были рассмотрены входящие документы 1902-1904 гг., «Реестр бумаг исходящих» 1902 г. и ведомости за 1901 г., содержащие сведения по данной теме².

Дело о ревизии монастыря небольшое, всего 51 лист, с внутренней описью. Среди подшитых в него документов лишь один имеет отношение к Суздальскому Спасо-Евфимиеву монастырю, остальные же касаются Ростовского Спасо-Яковлевского монастыря. Начинается дело с ордера № 3500 Обер-прокурора Св. Синода прокурору Московской Синодальной конторы действительному статскому советнику князю Алексею Александровичу Ширинскому-Шихматову от 25 апреля 1902 г. следующего содержания: «Поручаю Вам отправиться в г. Ростов Ярославской губернии для обозрения Спасо-Яковлевского монастыря, и в г. Суздаль Владимирской губернии, для обозрения Спасо-Евфимиева монастыря, об исполнении сего моего поручения имеете Вы в свое время же мне донести»³. Вероятнее всего, что решение о ревизии Ростовской обители было вызвано тем, что ровно через месяц, 25 мая, должно было начаться празднование в честь 200-летия прибытия святителя Димитрия на ростовскую кафедру. К этому событию готовились практически все духовенство, значительная часть населения города Ростова и всей Ярославской губернии. 27 апреля прокурором Московской Синодальной конторы было отправлено письмо секретарю Ярославской духовной консистории с просьбой прислать копии ведомостей «о монашествующей братии» Спасо-Яковлевского монастыря, его капиталах и земельных угодьях⁴. Вскоре, 2 мая, Архиепископом Ярославским и Ростовским Иосифом было послано распоряжение настоятелю Спасо-Яковлевского монастыря Иакову: «...предписываю вам, отец архимандрит, допустить вышеозначенное лицо до обозрения вверенного вам монастыря в хозяйственном отношении», а уже 4 мая настоятель монастыря архимандрит Иаков с сопроводительным письмом направил князю А.А. Ширинскому-Шихматову затребованные ведомости за 1901 г., а именно «…о церквях, имениях, землях и угодиях, 2) о числе братии, временных послушниках и служителях, 3) сведения о средствах содержания, 4) о капиталах в билетах, 5) отчет о приходе, расходе и остатке неокладных сумм, при этом Иаков ссылался на «словесное личное распоряжение» князя⁵. Таким образом, вероятнее всего, что князь посетил и осмотрел обитель лично, а затем потребовал бумаги для их более тщательного изучения. Примечательно, что указанные документы сохранились и в подлинниках, подшитых в отдельное дело под названием «Ведомости Ростовского Спасо-Яковлевского монастыря» за 1901 г., хранящееся в фонде Спасо-Яковлевского монастыря, и в виде копий, подшитых в означенном деле о ревизии⁶. Разница между ними заключается в том, что все подлинники рукописные и заверены подписями настоятеля, наместника, ризничего и казначея. Часть копий отпечатана на машинке, к тому же на них имеется только подпись настоятеля. Рассмотрим эти материалы более подробно. Состоящая из нескольких пунктов ведомость о Спасо-Яковлевском Дмитриеве первоклассном мужском монастыре, находящемся в Ростове Ярославской губернии, за 1901 г. содержит довольно подробные сведения о местоположении обители, его истории с ХIV в. по начало ХХ в., частично почерпнутой из «Церковных ведомостей» № 15 за 1888 г., на что имеются ссылки в нескольких местах⁷, а также данные обо всех зданиях и земельных владениях монастыря. Любопытно, что после описания каждого храма или строения обязательно следуют примечания, где отмечена степень их сохранности и перечислены проведенные в 1901 г. ремонтные работы. Так, например, известно, что в Дмитриевской церкви были настланы новые полы из металахских разноцветных плиток, оштукатурены стены и потолки, часть стен окрашена масляной краской с разделкой под мрамор, сметена пыль, «накопившаяся от времени», а в целом проведен и окончен ремонт храма «во всех частях», кроме нескольких икон из местного ряда иконостаса. Вероятно, столь значительный объем работ был проделан в связи с предстоящими торжествами. Проводились ремонтные работы в настоятельском корпусе и братских келиях. Следует отметить, что храмам и зданиям внутри монастыря, как и строениям за его пределами, в ведомости посвящены самостоятельные разделы. Так, в седьмом пункте сообщается о принадлежащем монастырю двухэтажном здании гостиницы со странноприимным домом в 43-м квартале на улице Спасской. Кстати, в примечаниях тут же говорится и о проведенных работах. По Яковлевской улице около корпуса гостиницы была проложена новая подземная труба из бревен вместо сгнившей старой, «для стока воды в озеро через городскую трубу»⁸. Особым пунктом выделены земли и угодья за городской чертой – пустоши, озеро Рюмниковское близ деревни Рюмники, монастырский лес и луга, с указанием их площади в десятинах. Большинство этих владений, как следует из ведомости, были сданы в аренду в конце ХIХ в. на шесть лет и приносили монастырю определенную прибыль⁹.

Несколько ведомостей отражают финансовое положение Спасо-Яковлевского монастыря на 1901 г. Отдельный документ содержит сведения о средствах, выделяемых на содержание обители¹⁰. Так, ежегодно из государственного казначейства сюда поступала сумма в 1851 рубль 79 коп., в том числе на содержание обители 951 рубль 79 коп., и 960 рублей – на наем служителей для проведения различных хозяйственных и ремонтных работ. Ведомость «о капиталах монастыря, заключающихся в процентных бумагах, с обозначением годового процента дохода» наглядно показывает, что монастырь располагал очень значительными суммами. Так, капитал, находящийся в государственных ценных бумагах, равнялся 121 583 рублям, а всего, включая бумаги и процентные билеты различных частных банков Москвы, Нижнего Новгорода и т.д. составлял 196 784 руб. 10 коп., при этом 80292 руб. 70 коп. шло в пользу монастыря, в том числе на производство ремонтных работ 29312 руб. 56 коп., 28575 руб. выделялось на трапезу братии и странников, 116581 руб. – непосредственно братии и настоятелю. В пользу церковно-приходской школы, состоящей при монастыре, полагалось всего 2815 руб. 20 копеек. Только доход от процентов по вкладам за год составил 7733 рубля. Сохранившиеся ведомости позволяют судить и о других видах монастырских доходов. Так, например, кружечный, свечной и кошельковый сборы за год равнялись 2861 руб. 85 коп, доходы от молебнов – 2498 руб., от крестных ходов – 553 рубля, 595 руб. поступало от продажи просфор. Особую статью дохода составляли предоставляемые места под могилы, пожертвования на трапезу братии и на деревянное масло, вместе всего 755 руб. Сдача в аренду усадебных и луговых земель, лесов и пустошей приносила около 649 руб. в год, 194 руб. 50 копеек давала гостиница и 302 руб. 40 коп. – два деревянных флигеля с мезонином. Всего статей монастырского дохода по ведомости насчитывалось шестнадцать, но фактически в Спасо-Яковлевской обители их было меньше. Например, при монастыре не имелось часовни, соответственно эта статья дохода отсутствовала. Итоговый отчет о расходах и доходах монастыря за 1901 г. отчасти дублирует сведения, содержащиеся в ведомостях, но в чем-то и дополняет их¹¹. Так, из этого документа известно, что от 1900 г. к 1901 г. оставалось 2087 руб. 20 коп. наличными и 194 229 руб. 10 коп. ценных бумагах. Любопытно, что особую статью дохода составляла продажа хвороста, старого сена и капусты. От жертвователей за 1901 г. поступило 3504 руб. 73 коп., и 194 руб. 50 коп. – на братскую трапезу. Интересная информация представлена в отчете о расходах обители. Так, например, на покупку свеч было потрачено 606 руб. 40 коп, на производство ремонтных работ 6855 руб. 47 коп. Всего же в пользу настоятеля и братии пришлось 4679 руб. 71 коп., не считая трапезных расходов. Учитывая, что в монастыре тогда было всего восемнадцать человек монашествующих, считая настоятеля, то сумма очень приличная.

Послужной список братии за 1901 г. содержит интересные сведения о штате, а также о социальном составе, возрасте, образовании и поведении монашествующих12. Известно, что по штату в монастыре полагалось 33 человека – настоятель, наместник, казначей, 8 иеромонахов, 4 иеродиакона, 18 рядовых монахов и 5 больничных. Но на деле в обители их было 18, в том числе настоятель, наместник, казначей, 9 иеромонахов, 4 иеродиакона и всего 2 рядовых монаха, т.е. недоставало 15 человек, однако при этом находилось на испытании 20 послушников и 10 наемных служителей. Большинство монахов в 1901 г. были весьма преклонного возраста, в том числе трое – старше 70 лет, пятеро – от 60 до 70, и всего трое сравнительно молодых людей от 30 до 40 лет, причем самому молодому было 30, а самому старшему, благочинному иеромонаху Иосифу, 77. По социальному происхождению большинство из них – 8 человек были представителями крестьянства, 5, включая и настоятеля, происходили из духовного сословия, один – иеромонах Михаил, до пострижения Аполлон Петрович Берг, потомственный дворянин, сделавший успешную карьеру по полицмейстерской части и награжденный орденом Св. Станислава 3-й степени. Остальные монахи были представителями мещанского сословия, при этом подавляющее большинство из них являлись уроженцами Ростовской земли.

Образовательный уровень братии на начало ХХ в. был крайне невысок. Ровно половина, 9 человек, не учились нигде и имели так называемое «домашнее образование», 6 прошли полный курс различных духовных училищ. Сын священника настоятель архимандрит Иаков, возглавлявший монастырь с 1898 г., обучался в Черниговской духовной семинарии, окончил курс богословских наук, был награжден орденом Св. Анны 3-й и 2-й степени и орденом Св. Владимира 4-й степени. Уже упомянутый выше дворянин иеромонах Михаил имел высшее светское образование. При этом, судя по ведомости, почти все монашествующие были людьми «качеств отлично хороших, к послушанию способны» или же «качеств весьма хороших». Правда, недостаток образования иногда являлся препятствием для несения службы. Например, в характеристике иеромонаха Ионы 65 лет, имевшего домашнее образование, было указано: «качеств хороших, однако к послушанию не вполне способен по малограмотности»¹³. Лишь один иеродиакон Антоний, будучи качеств хороших», «иногда невоздержан бывает в хмельных напитках», но тем не менее «к послушанию способен»¹⁴.

Таким образом, судя по рассмотренным документам, на начало ХХ в. монастырь располагал значительными денежными средствами, преимущественно в ценных бумагах, и неплохими земельными угодьями, сдаваемыми в аренду. Однако число монашествующих было менее положенного по штату, новых пострижений в монастырь не производилось.

К сожалению, мы не имеем сведений о том, какое заключение было сделано князем А.А. Ширинским-Шихматовым о состоянии Спасо-Яковлевского монастыря перед самым празднованием 200-летия прибытия Святителя Димитрия на Ростовскую кафедру, но судя по тому, что 16 мая им были отосланы в монастырь все ведомости с благодарственным сопроводительным письмом , без каких-либо замечаний¹⁵, состояние дел в монастыре было признано вполне удовлетворительным.

1. РГАДА. Ф. 1183. Оп. 1. 1902 г. Д. 72.
2. См.: там же. Ф. 1407. Д. 460, 1090, 205 и др.
3. Там же. Ф. 1183. Оп. 1, 1902 г. Д. 72. Л. 1.
4. Там же. Л. 2.
5. Там же. Л. 3.
6. Там же. Ф. 1407. Д. 1090; Ф. 1183. Оп. 1. 1902 г. Д. 72. Л. 5-45.
7. См., например, Ф. 1183. Оп. 1. 1902 г. Д. 72. Л. 5 об.
8. Там же. Л. 6-6 об., 8.
9. См.: там же. Л. 9-9 об.
10. Здесь и далее см. там же. Л. 10-17.
11. Там же. Л. 45.
12. Там же. Л. 18-40.
13. Там же. Л. 27.
14. Там же. Л. 32-33.
15. Там же. Л. 47.

В 1909 г. Русская Православная церковь отмечала 200-летие кончины святителя Димитрия Ростовского. Центром проведения торжеств был Ростовский Спасо-Яковлевский Димитриев монастырь, ставший последним местом упокоения святителя и долгие годы хранивший его чудотворные мощи. Одним из главных организаторов празднования явился настоятель обители, викарий Ярославской епархии, епископ Иосиф. В настоящей работе представлены материалы, позволяющие оценить его вклад в дело подготовки и проведения мероприятий, посвященных этой юбилейной дате.

В качестве документальной основы было использовано дело о Димитриевых торжествах, находящееся в составе фонда Спасо-Яковлевского монастыря РГАДА¹. Оно представляет собой обширную тематическую подборку документов объемом более чем 300 листов. Обзор документов, входящих в состав этого дела, представлен в работе М.К. Павлович². Наряду с архивными материалами были привлечены воспоминания современников, написанные и опубликованные по свежим следам этого празднования, в течение одного-двух месяцев после его проведения. Речь идет о книге «Димитриевы дни в Ростове Великом»³, и работе В.А. Талицкого⁴.

Начнем с представления главного героя нашего повествования. Мирское имя епископа Иосифа – Иван Семенович Петровых. Он родился в 1872 г. в городе Устюжне Новгородской губернии. Избрав для себя путь духовного служения, он в 1899 г. стал преподавателем Московской академии и спустя четыре года  получил профессорское звание и степень магистра богословия. В 1901 г. приял монашеский постриг, был рукоположен в иеродиакона и иеромонаха, а через три года возведен в сан архимандрита. Впоследствии  возглавлял монастыри Холмской епархии – Яблочинский и Юрьевский⁵ 5 марта 1909 г. Иосиф был посвящен в сан епископа и назначен викарием Ярославo-Ростовской епархии и настоятелем Спасo-Яковлевского монастыря, которым он управлял до 1926 г.⁶

Итак, в 1909 г. в Яковлевскую обитель епископ Иосиф прибыл ровно за полгода до начала празднования 200-летия кончины святителя Димитрия. Трудно утверждать наверняка, но вполне возможно, что его перевод из Новгорода в Ростов был обусловлен тем обстоятельством, что архиепископ Тихон желал видеть во главе Спасо-Яковлевской обители яркую и деятельную личность, настоятеля, способного справиться с огромной работой по подготовке монастыря к празднованию и организации самих торжеств. И как показало время, епископ Иосиф блестяще справился с грузом весьма непростых обязанностей, возложенных на него.

Между тем, подготовка юбилея началась задолго до наступления памятной годовщины. Еще в конце 1908 г. в Ростове, под председательством тогдашнего настоятеля Спасо-Яковлевского монастыря архимандрита Анатолия, был основан «комитет по устройству торжеств». В марте 1909 г. его деятельность возглавил епископ Иосиф. Аналогичная организация под председательством викарного епископа Евсевия действовала и в епархиальном центре, – в Ярославле⁷. Главная ответственность за подготовку грядущего празднования была возложена на главу Ярославской епархии – архиепископа Тихона, будущего всероссийского патриарха, впоследствии причисленного церковью к лику святых.

Архиепископа Тихона и епископа Иосифа связывали дружеские отношения. Немало документов, имеющих отношение к подготовке Димитриевских торжеств, были адресованы на имя архиепископа Тихона. Судя по резолюциям владыки, оставленных им на этих документах, большинство из них переадресовывались епископу Иосифу и передавались ему для последующего исполнения⁸.

Ростовский комитет по подготовке торжеств, возглавляемый епископом Иосифом, объединил представителей городских властей, общественности и высшего ростовского духовенства: его членами являлись городской голова Ардалион Христофорович Опель, староста Ростовского общества хоругвеносцев и хранитель Ростовского музея Иван Александрович Шляков, ростовский купец и деятель городского управления, коллекционер и исследователь Андрей Александрович Титов, настоятель Авраамиевского монастыря архимандрит Герман, протоиерей ростовского собора Александр Пречистенский, директор Ростовской гимназии Сергей Павлович Моравский и другие⁹.

Комитет распространял сведения о готовящемся юбилее, рассылал приглашения, вырабатывал порядок празднования и изыскивал средства на его проведение. Не будет преувеличением сказать, что основную часть этих непростых обязанностей принял на себя епископ Иосиф. Во всяком случае, судя по сохранившимся документам, рукой владыки написана немалая часть ключевых документов, а именно: порядок крестного хода с обнесением мощей св. Димитрия вокруг монастыря (см. Приложение), расписание дежурств монашествующих у раки святителя Димитрия и другие¹⁰.

Накануне празднования публиковались сочинения св. Димитрия¹¹ и издавалась литература о жизни святителя¹² Большими тиражами издавались жизнеописание ростовского владыки, а также материалы о прославлении его мощей¹³. Были подготовлены листки, буклеты, брошюры о святителе Димитрии, которые распространялись накануне праздничных дней. Имеются свидетельства того, что епископ Иосиф уделял этому особенное значение. Более того, именно он настоятельно ратовал за новое переиздание сочинений Димитрия Ростовского, однако эта идея не получила синодального одобрения и не была воплощена в жизнь¹⁴. По итогам празднования 200-летия кончины ростовского владыки публиковались даже настоящие книги, такие как «Димитриевы дни в Ростове Великом», или работа В.А. Талицкого «Торжественные дни в Ростове Великом».

В течение 1909 г. в газетах также появлялись статьи и заметки, посвященные дням памяти св. Димитрия. В самом общем виде их также можно разделить на две группы: информация о подготовке к празднованию и отчеты о его проведении. В целом, удалось обнаружить шесть публикаций, четыре из которых – были подготовлены епископом Иосифом¹⁵.

Спасо-Яковлевский монастырь, хранящий мощи св. Димитрия, благоустраивался и украшался. Прославлению памяти святителя пожелали послужить множество людей. На нужды обители поступали пожертвования не только от частных лиц, но и от целых учреждений и организаций. Общая сумма вкладов составила около девяти тысяч рублей.

Следует признать, что на плечи епископа Иосифа легла непростая задача изыскания средств для готовящегося юбилея. Сохранился показательный документ – обращение владыки к потенциальным благотворителям: «К предстоящим торжествам 200-летия со дня кончины великого Святителя Димитрия помогите привести в более благопристойный вид место Его земного упокоения – храм Зачатиевский в Спасо-Яковлевском монастыре. ... Помогите, кто сколько может, не стесняясь малостию жертвы ради Святителя – Славы Ростова и Покровителя. Пусть благолепие возобновленного храма его будет лучшим даром города Великому Святителю к Его грядущему торжеству»¹⁶.

Настоятель позаботился о том, чтобы украсить и благоустроить свой монастырь к празднику. В летний сезон 1909 г. все постройки Спасо-Яковлевского монастыря: храмы и жилые корпуса, колокольня, ограда и башни были выбелены, а кровли строений – выкрашены. Именно в 1909 г. в монастыре появилось электрическое освещение. Особое внимание уделялось состоянию старого монастырского собора – места, избранного святителем Димитриев в качестве места погребения. В храме Зачатия св. Анны была промыта стенопись, вычищен и вызолочен иконостас, в алтаре устроено горнее место, а над престолом утверждена новая сень¹⁷.

По воле епископа Иосифа в 1909 г. в обители был основан новый храм, посвященный Толгской иконе Богоматери – небесной покровительницы Ярославо-Ростовской епархии. Он был размещен в юго-западной башне и задуман как домовая церковь настоятеля. С устроением Толгской церкви в Спасо-Яковлевском монастыре появился первый престол, посвященный Богоматери¹⁸. Толгская икона Богоматери считается покровительницей Ярославо-Ростовской епархии; по преданию, чудотворный образ Толгской иконы Богоматери в 1314 г. был обретен ростовским епископом Трифоном¹⁹. Освящение Толгской церкви, приуроченное празднованию Рождества Богоматери, произошло 8 сентября, незадолго до наступления Димитриевского юбилея.

К праздничным дням в монастыре были подготовлены памятные медали, приобретены иконки и кресты для благословения верующих.

Димитриевские торжества собрали множество гостей. Из числа духовенства почтить память св. Димитрия прибыли московский митрополит Владимир, ярославский архиепископ Тихон, нижегородский архиепископ Назарий, викарный епископ Ярославской епархии Евсевий, викарий Киевской епархии Павел, синодальный ризничий архимандрит Димитрий, архимандрит Спасо-Андронникова монастыря Сильвестр, архимандрит Донского монастыря Иаков, настоятели ростовских монастырей и многие другие²⁰.

Перечень светских гостей был не менее представителен. Ростов и Спасо-Яковлевский монастырь посетили ярославский губернатор граф Д.Н. Татищев, московский губернатор В.Ф. Джунковский, костромской губернатор Веретенников, Член Государственного совета князь А.Н. Лобанов-Ростовский, попечитель Московского учебного округа А.М. Жданов, председатель Ярославской ученой архивной комиссии князь П.Д. Урусов, княгиня С.А. Голицына, княжна В.В. Урусова, граф П.С. Шереметев, представители ярославского и ростовского дворянства, члены различных обществ и служащие многих учреждений²¹.

Трудно даже представить объем переписки, которую вел епископ Иосиф для того чтобы обеспечить столь представительный состав участников памятных юбилейных дней.

Празднование 200-летия кончины св. Димитрия отмечалось в Ростове на протяжении нескольких дней. Главные торжества развернулись в Спасо-Яковлевском Димитриевом монастыре.

Вечером 26 октября во всех приходских храмах и монастырских соборах Ростова было совершено всенощное бдение, а утром 27 октября повсеместно служились торжественные литургии. В Яковлевском монастыре служба производилась одновременно в двух храмах – Зачатиевском и Димитриевском соборах²². В храме св. Димитрия панихиду святителю, под предстоятельством митрополита Владимира служили архиереи, архимандриты и более тридцати священников. Все они были в белых облачениях. По свидетельству современников, «впервые Ростов увидел такой величественный, многочисленный сонм пастырей и архипастырей. Церковь земная объединилась с Церковью Небесной в приличном случаю торжественном виде, напоминая белыми одеяниями тихий свет славы небесной»²³.

Вечером во всех ростовских церквях служилось всенощное бдение. Центром празднества вновь стал Димитриевский собор Спасо-Яковлевского монастыря, где в богослужении принимал участие представительный состав духовенства: митрополит Владимир, архиепископы Тихон и Иосиф, епископы Павел и Евсевий, архимандриты Герман и Власий, архимандриты, и протоиереи, священники и диаконы. Служба сопровождалась стройным пением двух хоров – архиерейского и монастырского. В центре храма на особом постаменте под высоким балдахином покоились мощи св. Димитрия, перенесенные на праздничные дни из Зачатиевского собора – места его постоянного упокоения²⁴. Это богослужение, «редкое по умилительности и способности высоко настраивать душу», произвело огромное впечатление на всех присутствующих. Весь вечер на монастырском дворе находилось множество людей, а сама обитель была празднично иллюминирована электрическим освещением²⁵.

28 октября рано утром город был разбужен тяжелым звуком огромного двухтысячепудового колокола соборной звонницы. После совершения богослужения в Успенском соборе из центра города в Яковлевский монастырь был совершен крестный ход, названный современниками «небывалым по своей грандиозности, чинности и церковной красоте». Средоточием празднования явилась литургия в монастырском храме св. Димитрия Ростовского, по окончании которой ровно в полдень мощи святителя крестным ходом были обнесены вокруг монастыря. В тот день людьми были заполнены не только монастырские храмы, но и вся обитель, и пространство вокруг нее²⁶.

Надо ли говорить, что в праздничных богослужениях, наряду с приглашенными гостями принимал участие епископ Иосиф. Достоверно подтверждено его участие в самых торжественных службах – всенощной 27 октября и литургии 28 октября, проводимых в храме Димитрия Ростовского²⁷.

Октябрьские Димитриевские празднования 1909 г. заложили традицию совершения крестных ходов вокруг обители с мощами святителя Димитрия и перенесения мощей владыки на летний период в новый монастырский собор, носящий его имя. У истоков этой традиции стоял епископ Иосиф, который еще в марте 1909 г., то есть едва прибыв в Яковлевскую обитель подал архиепископу Тихону прошение «ходатайствовать у Свят. Синода не только в юбилей, но и ежегодно в один из дней памяти Святителя разрешения на обнесение его св. мощей кругом обители». Ходатайство ярославского владыки получило синодальное одобрение²⁸, с тех пор ежегодно на летний период мощи святителя Димитрия переносились в новый монастырский собор. Как писал епископ Иосиф, «от Ростовскаго Спасо-Иаковлевскаго монастыря сим объявляется, что 24-го мая (ежегодно) после малой вечерни имеет быть торжественное перенесение св. мощей Святителя Димитрия Ростовскаго в летний (Шереметевский) храм с обнесением св. мощей кругом обители 25-го мая, после Божественной литургии. Обратно в зимний (Зачатиевский) храм св. мощи будут переноситься 21-го сентября (ежегодно)»²⁹.

28 октября 1909 г. почетные гости, принимавшие участие в праздновании памяти св. Димитрия осмотрели достопримечательности Ростовского кремля – бывшего архиерейского дома и посетили Ростовский музей церковных древностей. Вечером в Ростовском духовном училище, которое располагалось в кремле и носило имя св. Дмитрия, произошло торжественное заседание Ярославской архивной комиссии Комитета по устройству юбилейных торжеств. На нем были зачитаны приветствия, адреса и телеграммы, поступившие в Ростов из Москвы, Петербурга, Киева и множества других городов³⁰. Огромное число откликов подтверждали значимость юбилея св. Димитрия, а сердечность и искренность посланий свидетельствовали о поистине всенародной любви к святителю. Показательно, что добрая половина этих посланий была адресована на имя епископа Иосифа.

Юбилейное празднование двухсотлетия со дня кончины святителя Димитрия завершилось в Ярославле торжественным собранием, устроенным Димитриевским братством в духовной семинарии и проходившим при большом стечении публики. По предложению архиепископа Тихона общее собрание братства единогласно удостоило епископа Иосифа званием почетного члена Ярославского епархиального Свято-Димитриевского братства³¹.

В заключение, еще раз подтвердим, что празднование 200-летия кончины святителя Димитрия отмечалось в Спасо-Яковлевском монастыре с особым размахом и великолепием. Без преувеличения можно сказать, что это явилось одним из самых значительных и особенно памятных событий духовной жизни Ростова начала XX столетия. По признанию свидетелей и участников юбилейных торжеств, «это было великое празднество веры и благочестия в честь и память ревнителя православия». И в том, что эти дни стали и запомнились именно такими – заслуга главного организатора Димитриевых торжеств – настоятеля Спасо-Яковлевского монастыря епископа Иосифа.

1. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477.
2. Павлович М.К. Документы РГАДА о праздновании 200-летия кончины св. Димитрия Ростовского // ИКРЗ. 2000. Ростов, 2001. С. 51-55.
3. Димитриевы дни в Ростове-Великом. Празднование 200-летия со дня кончины Св. Димитрия, митрополита Ростовскаго. Ярославль, 1909.
4. Талицкий В.А. Торжественные дни в Ростове Великом в память 200-летия со дня блаженной кончины св. Димитрия Ростовского чудотворца. М., 1909.
5. Вахрина В.И. Спасо-Иаковлевский Димитриев монастырь. М., 2002. С. 81.
6. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 206. Л. 44, 45; РФ ГАЯО. Ф. Р-6. Оп. 1. Д. 55. Л. 5, 32.
7. Димитриевы дни в Ростове-Великом ... С. 3.
8. См., напр.: РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 24, 86-86 об., 189-189 об., 202.
9. Димитриевы дни в Ростове-Великом ... С. 6-7; РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 44-44 об., 131; Д. 207. Л. 74 об.
10. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 108-108 об., 121-121 об.
11. Уроки благочестия. Из сочинений святителя Димитрия, митрополита Ростовского. Ярославль, 1909; Титов А.А. Проповеди святителя Димитрия, митрополита Ростовского на украинском наречии. М., 1909.
12. Дмитриев Д. Российский Златоуст святитель Димитрий Ростовский. Сергиев Посад, 1909; К 220-летию памяти св. Димитрия Ростовского. 28 октября 1709–1909 гг. Ярославль, [1909].
13. Святитель Димитрий митрополит Ростовский. К 200-летию со дня его кончины. Ярославль, 1909; Прославление памяти и мощей святителя Димитрия Ростовского. СПб., 1909.
14. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 136.
15. Е[пископ] И[осиф]. Подготовления к ростовскому юбилею // «Колокол». № 1061. 24 сентября 1909 г.; [Епископ Иосиф] Приготовление к 200-летию кончины св. Димитрия Ростовскаго (из Ростова) // «Вече». Издание Московского союза русского народа. Москва. 26 сентября 1909 г. № 110. С. 4; Е[пископ] И[осиф]. Подготовления к ростовскому юбилею // «Русский народ». № 669. 18 октября 1909 г.; Празднование памяти св. Димитрия Ростовскаго // «Колокол». № 1090. 30 октября 1909 г.
16. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 72.
17. Виденеева А.Е. Ростовский Спасо-Яковлевский Димитриев монастырь в 1909 г. // Филевские чтения. Вып. IX. Святой Димитрий митрополит Ростовский. Исследования и материалы. М., 1994. С. 211-219.
18. РФ ГАЯО. Ф. 145. Оп. 2. Д. 9. Л. 32, 35.
19. Летописец о ростовских архиереях / Публ. и примеч. А.А. Титова. СПб., 1890. С. 6.
20. Димитриевы дни в Ростове-Великом ... С. 5-6.
21. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 37-37 об.
22. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1529. Л. 13 об.
23. Димитриевы дни в Ростове-Великом ... С. 10-11.
24. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 29-29 об., Д. 1529. Л. 13 об.
25. Димитриевы дни в Ростове Великом ... С. 15-16.
26. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 29 об.-29а; Димитриевы дни в Ростове Великом ... С. 17-18.
27. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 121-121 об.
28. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 50.
29. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 270.
30. Димитриевы дни в Ростове Великом ... С. 27-39, 42-65.
31. РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 140.

Приложение

1909 г., [2] сентября. Порядок совершения крестного хода 28 октября 1909 г. из Успенского собора в Спасо-Яковлевский монастырь и вокруг обители, разработанный епископом Иосифом.
«[Иосиф] Епископ Угличский, викарий Ярославской епархии.
Циркулярно.

К сведению духовенства, хоругвеносцев, учащихся и прочих лиц, имеющих участвовать в крестном ходе из собора в Спасо-Иаковлевский монастырь и в сем монастыре при обнесении кругом св. мощей Святителя Димитрия.

1. Крестный ход выступает из собора в 8 3/4 часов.
2. Порядок шествия: впереди всех учащиеся в четыре ряда, далее псаломщик в стихаре с фонарем, за ним два псаломщика в стихарях с запрестольными иконами; за ними остальные псаломщики и семинаристы в стихарях по два в ряд; диакона по два в ряд; священники по два в ряд; – младшие впереди. За последнею парою священников икона Святителя Димитрия и Тихвинской Б[ожией] М[атери]. Далее архиерей, впереди котораго два иподиакона, а позади два диакона, посошник и лампадчик. За духовенством следуют почетные гости-богомольцы, за ними наряд полиции и, наконец, народ, которому не дозволяется смешиваться с процессией, хотя идти по панелям параллельно процессии не воспрещается.
3. Хоругвеносцы с хоругвями располагаются на местах – подле или против каждой паты духовенства – таким образом, чтобы последняя пара хоругвей шла рядом с последней парой духовенства, а первая пара позади двух псаломщиков с крестом и запрестольною иконою, или куда достанет по числу хоругвей и священников.
4. По прибытии к монастырю учащиеся, не останавливаясь у входа под колокольню, идут прямо в Иаковлевский храм, где и стоят за литургией.
5. Псаломщик с фонарем идет к Шереметевскому храму, тоже не останавливаясь, и ставит фонарь на приготовленное для него место справа на паперти под колоннами.
6. Запрестольныя иконы тоже ставятся около фонаря на тумбы.
7. Псаломщики, диаконы и священники и все хоругви тоже не останавливаясь у входа, идут под колокольню по обеим сторонам мимо Митрополита и выстраиваются в том порядке, как шли, по обеим сторонам каменной дорожки, ведущей от колокольни, по направлению к Шереметевскому храму и стоят здесь до тех пор, пока Митрополит и прочее Шереметевское духовенство не уйдет в Шереметевскую церковь.
8. По уходе митрополита, псаломщик и прочее духовенство идут в алтарь Иаковлевской церкви, где и разоблачаются.
9. Хоругви располагаются на обычных местах, у решетки возле Зачатиевской церкви.
10. К окончанию литургии, духовенство, облачившись снова в алтаре Иаковлевской церкви, устанавливается от Шереметевской паперти в том же порядке, как и в начале, для шествия к озеру через Водяные ворота.
11. Хоругви теперь идут не рядом со священниками, а впереди всех (последняя пара имеет позади фонарь) и раньше всех проходят по насыпи до колокольни, где должна остановиться последняя пара. Здесь духовенство войдет в стоящую цепь хоругвей, и последняя пара его сравняется с последней парой хоругвей.
12. На остановках духовенство не перестраивается, а лишь останавливается в том же порядке, повернувшись лицами друг к другу.
13. Святыя мощи тоже лишь останавливаются, не заворачивая никуда.
14. По окончании чтения Евангелия и осенении крестом народа, св. мощи, как сказано в церемониале, будут остановлены, пока не подойдет народ. Во все это время хоругви и духовенство должны твердо оставаться на своих местах; народ пройдет мимо их в средине.
15. От колокольни хоругви двигаются дальше опять рядом с парами священников, как и при шествии из собора.
16. С приближением к северным входным вратам в них входят все хоругви и священники, выстраиваясь по аллее внутри ограды до поворота колокольне. //
17. У северных врат остаются лишь архиереи и рака со св. мощами, для положенных чтений.
18. По окончании чтений у св. ворот хоругви и духовенство продвигаются опять вдоль каменной дорожки к колокольне, а монастырския хоругви выстраиваются от этой дорожки до Зачатиевской церкви, чтобы после последней остановки (против колокольни) пропустить мимо себя св. мощи в Зачатиевский храм.
19. Все время над мощами несут 4 кипарисовыя хоругви и балдахин особо избранные хоругвеносцы.
20. Певчие следуют справа от митрополита и несколько позади его.
21. Последняя остановка и окончание молебна против колокольни.
22. По окончании многолетия здесь и осенения крестом, хоругви и духовенство, выстроившееся к колокольне, уходят чрез нее в собор, а св. мощи несут в Зачатиевский храм, мимо линии монастырских хоругвей, где устанавливаются на место.
23. Монастырские хоругви во избежание толкотни вносятся в Иаковлевский храм (не ранее как пропустят мощи) и здесь устанавливаются на клиросах.

Епископ Иосиф.

(Данный порядок празднования 2 сентября 1909 г. был утвержден ярославским архиепископом Тихоном).
РГАДА. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1477. Л. 108-108 об.

Очередное земское собрание на заседании 14 октября 1910 г. заслушало доклад председателя земской управы С.М. Леонтьева «о пожертвовании потомственной, почетной гражданкой Александрой Федоровной Мальгиной на устройство приюта для временного призрения детей бедных больных родителей»¹. В своем заявлении от 21 сентября 1910 г., через доверенного Василия Ивановича Ивановского, Мальгина уведомила Ростовскую земскую управу о готовности пожертвовать деньги на устройство приюта при Ростовской земской больнице. По ее условию, приют должен быть имени покойного мужа Всеволода Александровича Мальгина² и принимались бы в него дети, родители которых находятся в больнице или лечатся дома, но не могут дать подросткам необходимого внимания, а также сироты в т.ч. беспризорные. В приюте предусматривалось иметь от 4 до 6 кроватей, половину которых занимали бы мальчики, а другую девочки³. Для наблюдения за деятельностью приюта она предложила учредить наблюдательный комитет, куда бы входили: председатель земской управы, главный врач земской больницы, священник, смотритель больницы, представитель заявителя Ивановский, а также сама А.Ф. Мальгина⁴.

Об условиях, на которых она решила пожертвовать деньги, в заявлении читаем: « … Жертвуемые мною 5000 руб. будут представлены в земскую управу, как только будут выведены стены нижнего этажа, а 1000 руб. на оборудование приюта … как только готово будет помещение для приюта»⁵. Из этих денег 5000 руб. предлагалось израсходовать на постройку церковного корпуса, соединяющего госпитальный и амбулаторный корпуса больницы, где на нижнем этаже нового строения, под церковью, и разместился бы приют. Ростовское земство должно было ежегодно, в течение 10 лет, начиная с 1912 г., вносить деньги равными взносами, чтобы «к 1922 году вновь полностью восстановить этот капитал, который затем должен уже оставаться неприкосновенным для обеспечения %% с него устраиваемого приюта»⁶. Наряду с этим, она предложила, чтобы приют содержался не только на средства от частных пожертвований, но и за счет земства.

12 октября 1910 г. Мальгина написала еще одно заявление доктору Ивановскому для представления в земскую управу, в котором выразила готовность пожертвовать еще «4000 рублей рентой по номинальной стоимости на устройство … приюта в больничном церковном корпусе»⁷. Но также, как и в первом своем заявлении, она поставила условие, что перечислит деньги только после постройки стен первого этажа здания.

Заявления Мальгиной обсуждались 14 октября 1910 г. (очередное) и 18 мая 1911 г. (экстренное) на уездных земских собраниях. В частности, на собрании 18 мая 1911 г. управа сочла весьма нужным и полезным учреждение предполагаемого приюта на 4-6 мест, а денег, исходя из учета жертвуемых сумм «считая в среднем постоянно занятыми каждый день 3-4 места … на содержание и уход призреваемых достаточно»⁸. По приведенной управой смете, стоимость содержания одного взрослого призреваемого в богадельне обходится земству в 48 руб. за год, а на основании данных бывшего в Ростове с 22 сентября 1900 г. по 1 января 1902 г. подобного приюта, стоимость его содержания (со средним количеством 3-4 места) была 400 руб. годовых⁹. Учитывая это, земская управа представила собранию на утверждение «пожертвования А.Ф. Мальгиной на изложенных ею в заявлениях … условиях»¹⁰. Земское собрание согласилось с мнением управы и постановило: «Принять пожертвование на условиях заявительницы»¹¹. 3 июня 1911 г. земская управа направила архитектору Ярославского губернского земства Николаю Юрьевичу Лермонтову письмо с приглашением на обсуждение подготовленного им проекта церковного корпуса¹². Следует заметить, что план был подготовлен Лермонтовым раньше, т.к. сбор пожертвований на постройку корпуса производился земством с ноября 1900 г.¹³ Земское собрание в заседание 28 сентября 1900 г. признало необходимым «иметь домовую церковь при больнице, с одним алтарем в честь иконы «Всех Скорбящих Радости»¹⁴, и вынесло постановление, уполномочивающее управу на получение у губернатора разрешения на постройку церкви и открытие подписки для сбора добровольных пожертвований. Необходимость постройки церкви была вызвана тем, что «богослужение (только всеношная – по субботам и перед особыми праздниками) совершается в комнате, которая служит и конторой больницы, и перевязочной для грязных больных и хранения инструментов; службы по всем умершим совершаются в часовне»¹⁵, а больные, которых ежегодно лечится в больнице около 1600 человек (в основном местные православные крестьяне и мещане), лишены возможности удовлетворения своих религиозных потребностей. В ответ на просьбу земской управы губернатор предложением от 24 ноября 1900 г. за № 1987 сообщил ей, что «к устройству домовой церкви при больнице и к открытию подписки для сбора пожертвований на этот предмет препятствий не встречается»¹⁶.

Образованная комиссия в составе председателя управы С.М. Леонтьева, члена управа Н.И. Шультена, архитектора Н.Ю. Лермонтова, священника о. Константина Преображенского, старшего врача В.И. Ивановского, врачей С.Я. Гоффеншефера, Н.И. Розова и смотрителя больницы А.М. Станкевича рассмотрела план постройки 10 июня 1911 г. и внесла некоторые поправки. В частности, было предложено окна из храма в коридор сделать по осям фасадных окон, а по середине навесить двери для входа в церковь, из алтаря проделать запасной выход в коридор. Над храмом должна быть установлена одна глава с приспособлением для устройства небольшой звонницы. Пол вестибюля на первом этаже, в церкви и кухне предлагалось выложить «из метлахских плиток»¹⁷.

Согласно пояснительной записки, составленной к плану, 3-этажный церковный корпус должен быть построен между зданиями больницы и амбулатории и выходить фасадом на Московскую улицу¹⁸. По проекту он как бы делился на две части, из которых в нижнем этаже со стороны двора располагалась кухня, имеющая сообщение с больницей через проход под парадной лестницей, а по лицевой стороне здания детский приют, изолированный от больницы, и имеющий отдельный выход во двор. На лицевой стороне постройки так же предусматривалась домовая церковь «в два света» с хорами, которая занимала бы второй и третий этажи. С надворной стороны размещались жилые помещения, отделенные от храма капитальной стеной. Планом предусматривалась так же надстройка третьего этажа над вторым этажом больницы, который бы служил соединением вновь выстраиваемого корпуса с мезонином больницы при «одной общей высоте»¹⁹. На этом третьем этаже здания должны были размещаться палаты для соматических больных. Здесь необходимо заметить, что пожертвованный братьями Мясниковыми дом под земскую больницу был двухэтажным с мезонином²⁰. О наличии мезонина можно судить и по описи имущества, находящегося в здании, при передаче его земству, согласно которой часть вещей находилась и на третьем этаже. Толщина наружных стен первого этажа по плану должна была быть в 3, а внутренних в 2,5 кирпича²¹.

По плану, парадный вход в амбулаторию закрывался вновь возводимым корпусом, поэтому для входа в нее планировалось сделать пристройку с лестницей со двора здания. Церковь перекрывалась парусным сводом из бетона по системе «Монье»²². Парусный свод, используемый при постройке соборов в Потти и Евпатории, был избран как дающий наименьший распор и более удобный для росписи. Отопление церковного корпуса предполагалось осуществлять при помощи голландских печей с вентиляцией, но впоследствии комиссия от этого отказалась и решила отапливать корпус с помощью «водяного отопления низкого давления с постановкой железного котла Корнвалийской системы»²³. Из подготовленной Лермонтовым сметы следовало, что затраты на постройку соединительного корпуса должны были составить 33960 руб.²⁴

Проект церковного корпуса с пояснительной запиской к нему (руководствуясь ст. 96. строительного устава) был направлен на утверждение в губернское правление, а также письмом от 18 июля 1911 г. за № 2775 архиепископу Ярославскому и Ростовскому Тихону для разрешения постройки домовой церкви при земской больнице²⁵. Отношением от 17 сентября 1911 г. губернское правление сообщило об утверждении плана постройки²⁶, а из Ярославской духовной консистории пришел ответ в управу, что «со стороны ярославского епархиального начальства не встречается препятствий к устройству домовой церкви»²⁷.

Для поставки кирпича на строительство корпуса были назначены торги, к участию в которых допускался лишь тот, кто заранее представил на комиссию образцы выпускаемой продукции. В процессе работы комиссии выяснилось, что кирпич, предложенный Никифором Ивановичем Вахромеевым, является непригодным для строительных работ, поэтому он не был допущен к торгам²⁸. Учитывая это обстоятельство, комиссия подготовила «кондиции» по качеству кирпича, из которых следует, что он должен быть размером 6х3х1,5 вершка, красным, обожженным и приготовленным из хорошо промятой глины и иметь в изломе однообразное сечение. При погрузке такого кирпича в воду на 15 минут он должен вбирать ее не более 1,25 фунта²⁹. Перед началом торгов, назначенных на 20 февраля 1912 г. все участники ознакомились с предложенными комиссией «кондициями» под роспись.

Согласно результатам прошедших торгов, подряд на поставку кирпича по цене 19 руб. 90 коп. за тысячу с доставкой на место получил торговый дом «А.П. Селиванова С-въя»³⁰. 27 февраля 1912 г. доверенный от этого торгового дома Александр Иванович Селиванов и Ростовская земская управа заключили условие о том, что Селиванов принял с торгов поставку для Земства «350000 красного кирпича для постройки корпуса с домовой церковью и приютом… на сумму…6 965 рублей»³¹. Поставка булыжника для фундамента была отдана крестьянам деревни Михайловской, Перовской волости³².

На 19 июня 1912 г. были назначены торги на получение подряда на выполнение всех строительных работ по постройке корпуса, оцененных земской управой в 22305 руб., однако на них никто не явился³³. Учитывая это, земская управа вновь назначила торги на 21 июля 1912 г. с подрядом только на земляные, каменные, бетонные и кровельные работы на сумму в 9000 руб., но и на этот раз участников торговаться не нашлось, кроме одного подрядчика П.И. Комарова³⁴. В сложившихся условиях управа согласилась с предложением торгового дома «П.К. Мыльников с С-м и Ко» взять выполнение только земляных, каменных, бетонных и кровельных работ без торгов³⁵. Исходя из условий, заключенных между управой и Мыльниковым, работы должны были начаться не позднее 1 августа 1912 г. и закончиться «вчерне» не позднее 10 октября 1912 г.³⁶ Письмом от 8 августа 1912 г. за № 3285 комиссия уведомила Леонтьева о том, что на проходившем 7 августа 1912 г. совещании было принято решение использовать в строительных работах «Романовский» цемент Товарищества Трехгорного цементного завода, находящегося в Москве у Дорогомиловской заставы³⁷. В ответ на предложение комиссии Леонтьев 11 августа 1912 г. ответил, что «цоколь должен быть сложен на портландском цементе»³⁸.

Торжественная закладка церковного корпуса состоялась 31 августа 1912 г., а молебен по такому знаменательному событию отслужил архиерей Иосиф (епископ Угличский)³⁹. Для принятия участия в таком значимом для Ростова событии, управой были разосланы приглашения жителям не только нашего края, но и проживающим в других регионах страны. В частности, 27 августа 1912 г. управой было направлено приглашение петербургскому купцу Александру Григорьевичу Коровину, в котором сообщалось: «31 сего августа … имеет быть при Ростовской земской больнице молебствие, по окончании которого состоится закладка соединительного корпуса с домовой церковью и приютом. Сообщая об этом, имею честь просить Вас пожаловать на закладку церкви и приюта»⁴⁰.

Все работы по строительству соединительного корпуса в этом году продолжались немногим более месяца. В сообщении из «Торгового Дома Мельникова» в земскую управу от 29 октября 1912 г. читаем: «Работы прекращены 9 октября вследствие наступивших морозов»⁴¹. За это время удалось заложить фундамент, сложить стены первого и части второго этажей и положить между этажами железные балки⁴².

По рекомендации священника церкви Рождества Богородицы на Горицах о. Константина Преображенского, исполняющего в больнице церковные требы, на очередном земском собрании 10 ноября 1912 г. церковным старостой при больничной домовой церкви был избран старший врач, коллежский советник В.И. Ивановский⁴³. На утверждение его в этой должности земская управа направила письмо в Ярославскую духовную консисторию, на что 30 апреля 1913 г. получила ответ с резолюцией правящего архиерея: «Исполнить когда будет построена больничная церковь в Ростове»⁴⁴.

Примечательно, что население нашего края также принимало посильное участие в постройке церкви и приюта при земской больнице. 31 июля 1912 г. Ивановский направил в земскую управу письмо, в котором предлагал возобновить «разрешенного уже сбора частных пожертвований … а так же помещение с той же целью кружек в помещениях больницы, амбулатории, аптеки»⁴⁵. Управа согласилась с этим обращением и 7 августа 1912 г. направила письмо (исх. № 3269) Ярославскому губернатору, в котором просила его «разрешить возобновление сборов по подписным листам…а также разрешить выставить кружки в помещениях:…земской управы, больницы и других лечебницах Ростовского уезда»⁴⁶. Получив разрешение губернатора⁴⁷, управа обратилась 18 сентября 1912 г. к о. Константину Преображенскому написать «обращение религиозного содержания»⁴⁸, которое будет помещено на подписных листах. В написанном Преображенским обращении читаем: «С устройством церковно-приютского корпуса больным и выздоравливающим будет где помолиться … поблагодарить Бога за выздоровление. Для родных тех, которым Господь судил умереть в больнице, будет возможность вынести дорогой прах в храм (а не в мрачную часовню, как теперь). Для многочисленных матерей будет утешение, что детей их будут крестить в храме (а не в конторе, как теперь). Бедные больные, имеющие малолетних детей, с охотой и покойно пойдут на излечение в больницу – зная, что их дети будут в приюте – рядом с ними, в полном покое и уходе»⁴⁹.

Летом 1913 г. земская управа обратилась к жителям города и уезда с просьбой о пожертвовании денег на строительство домовой церкви при земской больнице. Необходимость в этом была вызвана тем, что выделенные в 1912 г. деньги в сумме 13221 руб., включая и пожертвованные 4781 руб., были уже израсходованы, а для того, чтобы полностью закончить строительство церковного корпуса, необходимы были еще 20739 руб.⁵⁰ Население края откликнулось на обращение управы. Так, прихожане церкви села Вощажникова собрали для этого 10 руб., а протоиерей о. Иоанн Сретенский отправил их в управу переводом⁵¹. Священник о. Павел Соколов из села Вексицы, согласно духовного завещания заштатного священника о. Иоанна Кременецкого, передал управе «5% облигацию 2-го внутреннего займа 1905 г. в сто руб.»⁵².

Весной 1913 г. работы по строительству церковного корпуса при земской больнице возобновились. Из представленной 1 апреля 1913 г. в земскую управу доктором Ивановским справки следует, что «подрядчик Мыльников поставил 18 рабочих для продолжения кладки церковно-приютского корпуса»⁵³. Работы по строительству соединительного корпуса было закончены в конце лета 1913 г. и выполнены, согласно заключенных между земской управой и подрядчиком условий, а 9 сентября 1913 г. Мыльников потребовал окончательный расчет за проделанную работу⁵⁴.

31 октября 1913 г. управа сделала доклад земскому собранию (очередная сессия) о постройке церкви и приюта где отметила, что при постройке здания остались невыполненными бетонные работы, начать которые будет удобно с весны 1914 г. Кроме этого, в связи с постройкой соединительного корпуса, остался закрытым основной вход в амбулаторию и аптеку из-за чего больные, которых в базарные дни в комнате ожидания бывает до 100 человек, и медперсонал пользуются одним узким ходом со двора здания. Учитывая это, управа предложила собранию сделать заем на 7754 руб. в кассе для городов и земств необходимых для выполнения работ, связанных с постройкой (предусмотренной проектом Лермонтова) надстройки на 2 палаты над больницей между мезонином и церковью, а также лестничной клетки и входа с воротами в амбулаторию и аптеку⁵⁵. Собрание передало доклад на рассмотрение ревизионной комиссии, которая согласилась с мнением управы, отметив, что имеющийся при строительстве церкви и приюта перерасход денег может быть «покрыт из ожидаемой жертвы Мальгиной в 5000 рублей»⁵⁶.

На земском собрании 13 ноября 1915 г. был заслушан доклад управы о завещании А.Ф. Мальгиной, из которого следовало, что на основании т. 10, 1-й части, 1091-й статьи свода законов гражданских прокурором Ярославского окружного суда 22 июня 1915 г. за № 5821 была направлена в управу выписка духовного завещания Мальгиной, утвержденная этим судом 7 апреля 1915 г. Из доклада следовало, что помимо уже полученных 5000 руб. управа должна получить еще 5000 руб. (не переданных ею при жизни), а также 2000 руб. на оборудование приюта и 2000 руб. «на взнос вечным капиталом в неприкосновенный капитал церкви, а всего 9000 рублей, каковые … пока не переданы»⁵⁷.

С постройкой церковно-приютского корпуса⁵⁸ здания земской больницы и амбулатории были объединены в один большой больничный корпус, который сохранился и до наших дней.

1. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 805. Л. 66.
2. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 805. Л. 67 об.
3. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 805. Л. 66 об.
4. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 805. Л. 67.
5. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 805. Л. 67.
6. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 805. Л. 8, 69.
7. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 805. Л. 67 об.
8. Журнал экстренного Ростовского уездного земского собрания. 1911 года. Ярославль., 1911. С. 125.
9. Журнал экстренного Ростовского уездного земского собрания. 1911 года. Ярославль., 1911. С. 125.
10. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 805. Л. 8.
11. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 805. Л. 8.
12. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 1.
13. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 133.
14. РФ ГАЯО. Ф. 113. Оп. 1. Д. 29. Л. 155.
15. РФ ГАЯО. Ф. 113. Оп. 1. Д. 29. Л. 155.
16. РФ ГАЯО. Ф. 113. Оп. 1. Д. 29. Л. 155 об.
17. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 6 об.
18. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 11.
19. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 11.
20. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 896. Л. 98 об.
21. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 11 об.
22. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 11 об.
23. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 213.
24. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 203.
25. Журналы Ростовского уездного земского собрания и доклады управы очередной сессии 1912 года. Ярославль., 1913. С. 225.
26. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 842. Л. 36 об.
27. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 17.
28. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 33.
29. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 43.
30. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 44.
31. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 54.
32. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 33.
33. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 80, 82.
34. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 92, 93.
35. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 126.
36. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 123.
37. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 135, 197.
38. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 137.
39. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 147.
40. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 132.
41. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 896. Л. 98 об.
42. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 195.
43. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 206.
44. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 237 об., 238.
45. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 131.
46. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 133.
47. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 164.
48. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 164.
49. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 276.
50. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 203.
51. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 277.
52. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 300, 300 об.
53. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 234.
54. РФ ГАЯО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 821. Л. 235.
55. Журналы Ростовского уездного земского собрания и доклады управы. Очередная сессия 1913 года. Ч. I. Ярославль., 1914. С. 117, 478, 479.
56. Журналы Ростовского уездного земского собрания и доклады управы. Очередная сессия 1913 года. Ч. I. Ярославль., 1914. С. 480.
57. Журнал Ростовского уездного земского собрания очередной сессии 1915 года. Ярославль., 1916. С. 29, 536, 537.
58. С сентября 1919 г. начались работы по переоборудованию домовой церкви под различные помещения больницы. Окончить работы в этом году не удалось из-за недостатка рабочих рук и отсутствия необходимых строительных материалов. 21 февраля 1920 г. заведующий отделом здравоохранения Ростовского УИКа направил письмо в губернский отдел здравоохранения в котором сообщал, что «соединительный корпус в большей своей части уже занят различными больничными учреждениями» в т.ч. изолятором на 50 кроватей и осталось «достроить третью часть (помещения предназначавшееся под церковь)». (РФ ГАЯО. Ф. Р. 149. Оп. 1. Д. 76. Л. 18.).