1. Политическая география Древней Руси периода раздробленности исследуется давно и плодотворно. Как правило, обращение к данной теме происходит в рамках изучения политической истории отдельных русских земель. Меньшее внимание уделяется историко-культурному аспекту проблемы, а именно тому, как меняющуюся внутриполитическую реальность воспринимали современники и как она влияла на их географический кругозор. Серьезным исключением тут является, пожалуй, только изучение понятий «Русь» / «Русская земля» (и родственных им). Между тем, диапазон подобных исследований может быть расширен. В частности, это относится к Северо-Восточной Руси – одному из крупнейших регионов страны, который со временем превратится в территориальное ядро Московского государства.
2. В настоящем докладе мы попытаемся выяснить, как этот регион воспринимали новгородские летописцы, труд которых отразился в старшем изводе Новгородской I летописи (далее – НIЛст). Памятник дошел до нашего времени в списке XIII – XIV вв., начиная со статьи 6640 г. заключающем в себе, как показывают новейшие исследования, достаточно сохранные – не подвергшиеся серьезной редактуре – тексты владычного летописания второй трети XII – первой трети XIV в. (А.А.Гиппиус); к работе был привлечен также младший извод летописи (далее – НIЛмл), в том числе и для восполнения лакуны старшего извода с 6781 по 6806 г. Отношениям Новгорода с князьями Северо-Восточной Руси, которая во второй четверти XII в. выделилась в самостоятельную княжескую область, владычные летописцы уделяли большое внимание, описывая порой и внутренние происшествия в землях ближайшего соседа. В этой связи встает вопрос: воспринимали ли они данный регион как единое целое в эпоху его действительного единства (до начала XIII в.) и раздробился ли он в их сознании потом, в эпоху его действительного дробления, другими словами – какой фактор, политический или географический, определял их восприятие этой древнерусской области прежде всего? Хотя исчерпывающих ответов летопись не дает, обращение к тем обобщающим региональным топонимическим понятиям (хоронимам), с помощью которых составители новгородской владычной хроники определяют Северо-Восточную Русь и ее представителей, позволяет сделать некоторые наблюдения.
3. Начиная со статьи 6642 г. и далее на протяжении почти полувека политическим центром Северо-Восточной Руси в новгородской летописи последовательно изображается Суздаль (действительно сменивший при князе Юрии Долгоруком в этом качестве древнюю столицу области – Ростов), а обитатели края именуются «суждальцами». Примечательно, что в большинстве случаев, когда на пространстве с середины 30-х по рубеж 70-80-х гг. XII в. встречается слово «Суждаль», оно соседствует с именем князя. В некоторых случаях (под 6684 и 6688 гг.) оно, возможно, обозначает не только город, но и всю область, подчиненную суздальскому князю, – название столицы как бы олицетворяет ее (на такое хоронимическое использование этого урбонима в Ипатьевской летописи в свое время обратил внимание А.Н.Насонов). Однако если подобное обобщающее употребление слова «Суждаль» в указанных выше хронологических рамках можно лишь предполагать, то понятие «суждальцы» систематически используется именно в обобщающем смысле, обозначая людей суздальского князя, представителей его земли. Единственным исключением тут является чтение под 6684 г., где, повествуя о смуте у соседей, новгородский летописец называет «суждальцами» одних только жителей г. Суздаля, отделяя их от «ростовьцев», «володимирьцев» и «переяславьцев».
Следует отметить, что «суздальская» терминология для обозначения Северо-Восточной Руси и выходцев из нее со второй трети XII в. распространяется не только в новгородском, но и в южнорусском летописании (где далее употребляется, по крайней мере, до середины XIII в.), что свидетельствует о той важной роли, какую сыграло появление самостоятельного княжеского стола в Суздале для осознания современниками региона в качестве новой политико-географической реальности. В XIII в. обобщающие понятия, образованные от названия этого города, проникают и в летописание Северо-Восточной Руси, превращаясь, таким образом, в своего рода самоназвания (эндохоронимы), характерные для жителей этого региона. Тем удивительнее, что новгородские летописцы после статьи 6688 г. на протяжении 70-ти (по НIЛмл) или даже 80-ти (по НIЛст) лет ни разу не воспользовались ни одним из обобщающих понятиий разбираемой группы. Перемена эта кажется тем более резкой, что приходится на время наибольшего расцвета Владимиро-Суздальской Руси при князе Всеволоде Большое Гнездо и на период, когда владычную летопись, согласно выводу А.А.Гиппиуса, вел один и тот же человек – священник Герман Воята (с конца 1160-х гг. по 1188 г.). При этом никакой адекватной замены «суздальской» терминологии вплоть до 30-х гг. XIII в., т.е. на протяжении полувека, в среде новгородских летописцев подобрано не было. В некоторых сообщениях этого времени, касающихся Северо-Восточной Руси, летописцы словно бы специально избегают любых обобщающих географических определений и предпочитают обозначать этот регион и людей из него через их принадлежность правящему князю.
Новое появление обобщающих «суждальских» понятий в летописании Новгорода относится уже ко второй половине XIII – началу XIV в. Употребляются они по сравнению с XII в. достаточно редко, уступая место новым терминам (речь о которых – ниже), но по-прежнему устойчиво соседствует с упоминанием великих князей. В договорах Новгорода с русскими князьями, сохранившихся со второй половины XIII в., «суждальские» понятия продолжают встречаться до второй половины XV в., причем опять-таки только в тех из них, договаривающейся стороной в которых помимо самих новгородцев выступают князья великие.
4. В южнорусском летописании XII в., а также во владимирском и ростовском летописании последней четверти XII и (реже) XIII в. помимо преобладающих «суздальских» встречаются еще и «ростовские» термины для обозначения интересующего нас региона («Ростовская земля», «ростовцы» и др.). В этом, надо полагать, проявлялось живое еще воспоминание о былой столичной роли Ростова в крае и находило свое выражение сохранявшееся до XIII в. значение города как церковной столицы «Суждальской земли». По сравнению со своими восточными и южными коллегами новгородские летописцы оказались не столь чувствительны и к первому, и ко второму. На всем протяжении НIЛст имеется только одно чтение, где слово «ростовцы» употреблено в обобщающем смысле (под 6681 г.). Во всех остальных случаях название города и производные от него используются для обозначения местных лиц и объектов. Не исключено, что перед нами свидетельство того, что новгородцы осознали политическое единство соседнего региона позднее, чем это случилось на Юге (от которого долгое время зависела Ростовская земля), – уже во времена политической гегемонии в крае Суздаля.
5. Отказавшись в конце XII в. от «суздальской» терминологии, летописцы Новгорода начали изображать новым политическим центром соседей город Владимир (столичные функции к которому перешли во второй половине XII в., при сыновьях Юрия Долгорукого), не используя при этом название города или однокоренные слова в обобщающем смысле. Быть может, именно осознание факта смены столицы и заставило новгородских летописцев надолго отказаться от «суждальской» терминологии, хотя, как мы видели, южных и северо-восточных летописцев данный факт не смутил, и они использовали ее и впоследствии. Однако если «терминологический кризис» у софийских книжников действительно был порожден перенесением княжеского стола из Суздаля во Владимир, то следует заключить, что в XII в. «суждальские» понятия имели для них прежде всего политический, а не географический смысл.
По мере дробления Северо-Восточной Руси, начавшегося после смерти Всеволода Большое Гнездо в 1212 г., в новгородской летописи у Владимира остается все меньше «столичных» черт, и в сообщениях второй половины XIII – начала XIV в. особый статус города отмечается лишь изредка и притом весьма невыразительно.
6. Начиная со второй трети XIII в. (точнее – со статьи 6742 г.) новгородские летописцы начинают использовать по отношению к Северо-Восточной Руси новые обобщающие понятия «низовьчи» / «Низовьская земля» / «Низ», которые далее встречаются в НIЛст регулярно вплоть до конца памятника, т.е. на протяжении столетия (а затем, как можно судить по НIЛмл, с середины XIV в. постепенно исчезают из употребления в среде владычных летописцев, хотя в договорах Новгорода с великими князьями термин «Низ» продолжает употребляться до XV в. включительно). В научной литературе нет общепринятой точки зрения на происхождение этих новгородских терминов, хотя понятно, что они были как-то связаны с речной сетью и для новгородцев XIII в. еще не обозначали Нижней Волги и ее обитателей, как это будет в русском языке впоследствии (самый ранний пример такого употребления, видимо, сохранила под 6737 г. Лаврентьевская летопись). Туманным остается и их конкретное географическое содержание. В исследовательской литературе довольно распространено отождествление «Низовьской земли» с Северо-Восточной Русью, авторы словарей и изданий справочного характера сверх того указывают на Поволжье как на своего рода географический стержень региона. При этом не ясно, означал ли «Низ» в понимании новгородцев всю стремительно дробящуюся «Суждальскую землю» (некогда единую и простиравшуюся от Москвы до Белоозера и Устюга), либо только некую ее часть, выделяемую по географическому или политическому признаку. Ответ на данный вопрос не удается получить, к сожалению, и при обращении к тексту летописи. Если у понятий изучаемой группы и был четкий географический смысл (что не обязательно), то показания памятника на сей счет оказываются слишком разрозненными, а порой и противоречивыми, чтобы выявить его. При этом бросается в глаза другое: очевидная соотнесенность этих понятий с фигурой великого князя. За исключением нескольких случаев в летописном повествовании хоронимические определения с корнем низ- встречаются рядом с упоминаниями либо действий самих великих князей и их порученцев, либо действий против них. Что-то подобное мы видели выше, касаясь «суждальских» понятий, и примечательно, что автор летописной статьи 6809 г. (ср. ее редакции в НIЛст и НIЛмл) называет воинов «полков низовьскых» «суздалцами», т.е. фактически ставит знак равенства между двумя терминами. На синонимичность понятий «Суждальская земля» и «Низ» указывают и договоры Новгорода с великими князьями этого времени. Не исключено, что для новгородца XIII – начала XIV в. «Низовьской землей» (равно как и «Суждальской») была уже не вся территория Северо-Восточной Руси (как ее понимает современный исследователь в качестве совокупной вотчины Всеволодичей), а прежде всего те ее области, которые в той или иной степени находились под прямым контролем конкретного великого князя владимирского.
7. Все сказанное позволяет предполагать, что при формировании пространственных представлений новгородских летописцев рассматриваемого времени о Северо-Восточной Руси (в современном понимании) системообразующими выступали в первую очередь не географические, а политические факторы. Единство региона олицетворялось для них фигурой великого князя, а также – первоначально (в XII в.) – и его стольным городом. Изменение политических реалий вело к изменению конкретного значения географических понятий. Это следует учитывать при интерпретации летописных хоронимов, имеющих отношение к данному региону Руси.
