Электронная библиотека

В истории собирания Московского государства одним из темных мест является присоединение Ростовской земли. Главные факты, выясненные в последнее время исследователями, таковы. В первой трети XIV в., не позднее 1331 г., сыновья ростовского князя Василия Константиновича поделили между собой территорию княжества. Старшему брату Федору досталась Сретенская половина, младшему Константину - Борисоглебская. Вскоре после смерти князя Федора, около 1332 г., Сретенская половина каким-то путем была присоединена к территории великого княжества Владимирского. Само по себе это не вызвало одновременного прекращения властных прерогатив потомков кн. Федора в Сретенской половине, но баланс сил в Ростовском княжестве изменился в пользу главы Борисоглебской половины князя Константина Васильевича. В период 1330-60-х гг. именно он представлял Ростов в Орде, на княжеских съездах, ведая все военные и дипломатические дела княжества. Однако в событиях 1360-63 гг. кн. Константин занял антимосковскую позицию, поддержав претензии кн. Дмитрия Константиновича Суздальского на титул великого князя Владимирского. После того, как этот титул был возвращен московскому князю Дмитрию Ивановичу, верховенство кн. Константина в Ростовском княжестве кончилось. Приблизительно с 1364 г. он получил удел в г. Устюг, а в Ростове главную роль начал играть сын кн. Федора Сретенского Андрей. Именно при нем Ростовское княжество начало быстро распадаться на уделы, некоторые из которых известны. Так, дети и внук младших сыновей Константина Васильевича, Александра и Владимира, имели земли в районе Двины. Удел старшего сына Андрея Федоровича Ивана располагался на р. Бохтюге. С. Никольское (впоследствии - Ошанино), находившееся недалеко от Ростова, в XIV - начале XV вв. входило в удел сына и внука Константина Васильевича, князей Александра и Федора¹. В результате дробления княжеской власти неизбежно ослаблялось внутреннее единство Ростовского княжества. Как следствие постепенно менялся и статус Сретенской половины. Московские князья, занимавшие в XIV - первой трети XV в. владимирский стол, еще не имели прав владельческого распоряжения этой территорией, поскольку она принадлежала не московскому, а великому княжению. Перелом произошел в период правления Василия Темного. Около 1430-40-х гг. впервые в Ростове появляется великокняжеский наместник². В 1449 г. в докончании с литовским великим князем Василий II включил в свой титул Ростовское княжество³. Наконец, в духовной 1461/62 г. Василий Темный уже полноправно распоряжается Сретенской половиной, завещав ее как полную собственность своей жене Марии⁴. В 1473/74 г. князья Борисоглебской половины продали “свою отчину, половину Ростова со всем” Ивану III⁵. Понимать этот акт следует так, что продавались не родовые вотчины ростовских князей, а права на суверенное управление Борисоглебской половиной. Это событие завершает процесс присоединения Ростовской земли к Московскому государству⁶.

В целом заметно, что в историографии нет четкого представления о событиях, влиявших на ход присоединения Ростовской земли, и их подробного изложения. Причиной сложившегося положения является не недостаток исследовательских усилий, а отсутствие источников, могущих осветить тему. Так, хотя Ростов в XV в. был одним из центров летописного дела, известия о событиях в Ростовском княжестве попадаются в летописных сводах сравнительно редко. Возможно, это связано с тем, что записи велись при митрополичьей кафедре, определявшей преимущественный интерес к церковной истории. Актовый материал XV в. по Ростову представлен грамотами московских великих князей и княгинь, выданных московским служилым людям и Троице-Сергиеву монастырю, а также частными актами, контрагентами в которых выступали те же служилые люди-москвичи и власти Троице-Сергиева и Симонова монастырей⁷. Акты же коренных светских и церковных землевладельцев Ростовской земли XV в. ныне не известны. Исключением, которое только подтверждает правило, является недавно найденная жалованная грамота Василия II, полученная между 1425-1435 гг. ростовским боярином Ильей Борисовичем. Грамота выдана на село Никольское, находившееся на формально независимой от московских князей Борисоглебской половине. Кроме того, село не относилось к числу старинных родовых вотчин Ильи Борисовича, оно было приобретено его отцом у ростовского князя Федора Александровича. Сам Илья и его потомки служили исключительно великим и удельным князьям московского дома⁸. В общем, актов, рисующих картину земельного оборота в среде местных землевладельцев XV в., нет. Особенно удивляет отсутствие земельных вкладов ростовцев в авторитетный Троице-Сергиев монастырь, который хотя и являлся, с местной точки зрения, чужим, “московским”, но основан был уроженцем Ростовского края. Конечно, “едкость времени” легко разрушает хрупкие бумаги, но в данном случае слишком заметна избирательность его действия, лишившего историков архивов ростовцев XV в., и сделавшего исключение для москвичей⁹. Это позволяет предполагать, что отсутствие источников актового характера имеет под собой какие-то закономерные причины.

Есть одно известие, до сих пор не привлекавшееся к изучению проблемы присоединения Ростовского княжества. Речь идет о кратком замечании Василия Никитича Татищева в его Предъизвещении к “Собранию законов древних русских” редакции начала 1750 г. В кратком обзоре памятников древнерусского законодательства, отмечая Русскую правду и Судебник 1550 г., имевших общегосударственный характер, Татищев писал: “Сверх сих были законы по княжениям. Как князь великий Василий Темный ростовским боярам велел судить по их старым законам, так Иоан Великий по просьбе рязанских бояр позволил судить по их законам”¹⁰. Это известие уже давно фигурирует в литературе, но попыток его расшифровки я не знаю¹¹. В данной работе предлагается анализ ростовской части известия.

Как следует из татищевского изложения, великие князья Василий II и Иван III издавали некие акты, согласно которым ростовские и рязанские бояре получали право судопроизводства по своим “старым законам”. Какой текст послужил Татищеву источником для этого сообщения? В известных ныне летописных сводах нет подобных известий. Этих данных не было и в летописях, привлеченных историком для написания “Истории российской” и не сохранившихся до нашего времени, по крайней мере ничего подобного в соответствующих разделах его труда не обнаруживается. Очевидно, Татищев указал источник заимствования в фразе, непосредственно продолжающей цитированное сообщение: “Таковых (т.е. “законов по княжениям” - К.Б.) я у одного ж князя Голицына видел собрано книга немалая, и оные где-либо неизвестном ныне доме хранятся, которое собрать и любопытным открыть не безполезно”¹².

“Оный князь Голицын” - это упоминаемый в том же Предъизвещении знаменитый деятель первой половины XVIII в., “верховник”, князь Дмитрий Михайлович Голицын, умерший в Шлиссельбуржской крепости в 1737 г. Как известно, князь был человеком с широкими культурными запросами, собравший за свою жизнь большую библиотеку печатных и рукописных книг. Начиная со второй половины 1720-х гг., некоторыми рукописями собрания Д.М. Голицына пользовался Татищев. Благодаря близости к кружку А.П. Волынского, А.Ф. Хрущева и П.М. Еропкина историк получал доступ к собранию и после ареста Голицына¹³. Очевидно, в одной из голицынских рукописей, представлявшей собой “книгу немалую”, Татищев и видел “законы Василия II и Ивана III о суде ростовских и рязанских бояр”. Видимо, это был сборник, содержащий какие-то тексты юридического характера. В библиотеке Д.М. Голицына находились и другие подобные сборники. Так, по замечанию того же Татищева, Голицын собрал целую книгу духовных грамот великих князей, пропавшую после его ареста¹⁴. Была в его библиотеке и рукописная книга с текстами “грамот новгородских и великих князей”, сохранившаяся до нашего времени¹⁵.

Особый вопрос - наличие в голицынском собрании уникальных по значимости документов. Татищев упоминает виденную им договорную грамоту “что за Оболенское княжение взяли 2 села да 5000 рублей деньгами”¹⁶. Видимо, это была договорная грамота Ивана III с Оболенскими князьями о продаже суверенных прав. Знаменитое завещание Ивана IV дошло до нас в копии начала XIX в.¹⁷ Исследование происхождения этого списка, пока не завершенное, показывает, что сохранившаяся копия сделана с рукописи Татищева. Татищев же сделал свою копию с текста духовной грамоты Ивана IV во время очередного приезда в Санкт-Петербург, в апреле 1739 г. Эту копию духовной историк успел снабдить комментариями, использованными им потом в некоторых работах¹⁸. Вероятней всего, текст завещания содержался в вышеупомянутом сборнике духовных грамот великих князей из собрания Д.М. Голицына, доступ к которому Татищев имел и после конфискации библиотеки. К числу таких уникальных источников, наличие которых в собрании Д.М. Голицына вполне вероятно, можно отнести и интересующие нас законы Василия II и Ивана III, пожалованные ростовским и рязанским боярам.

В виде какого документального акта могло быть обличено пожалование великого князя в XV в.? Наблюдения над актовым материалом этого периода показывают, что таким документом могла быть только жалованная грамота. Применительно к пожалованию целой служилой корпорации - ростовского боярства - необходимо говорить о т. н. “общей” грамоте, выданной группе лиц, связанных не близким родством, а территориально. Такие общие грамоты известны в практике XIV- XVI вв. Древнейшей из них является Уставная грамота Двинской земле 1397 г., носящая характер коллективного пожалования (“се яз, князь велики Василей Дмитриевич всея Руси, пожаловал есмь бояр своих двинских, также сотского и всех своих черных людей Двинские земли”)¹⁹. Такой же характер имеет Белозерская уставная грамота 1488 г. (“се яз, князь великий Иван Васильевич всея Руси, пожаловал есми своих людей и белозерцов горожан, и становых людей, и волостных, и всех белозерцов”)²⁰. В этих грамотах объектом пожалования является все население Двинской земли и Белозерья, служилые землевладельцы (бояре и “люди”) и тяглое население (крестьяне и горожане). К общим жалованным грамотам отдельным категориям тяглого населения относятся грамоты Василия II и Ивана III старорусским тонникам, Василия III галицким и переславским рыболовам и сокольникам, князя Юрия Ивановича Дмитровского бобровникам и др.²¹ Что же касается общих жалованных грамот служилым людям, то, хотя имеются отдельные их упоминания (например, общая жалованная грамота Ивана IV каширским пищальникам)²², тексты таких актов не сохранились. Зато нам известно об одной из мер правительства Избранной Рады. На соборе 1549 г. было постановлено запретить наместникам городов Московской земли судить детей боярских во всех преступлениях, кроме душегубства, татьбы и разбоя с поличным. Для утверждения этого решения царь приказал разослать по городам свои жалованные грамоты. Характер этих грамот разъясняется статьей 64 Судебника 1550 г.: “А детей боярских судити наместником по всем городом по нынешним царевым и государевым жаловалным вопчим грамотам”²³. Речь здесь идет об общих (“вопчих”) жалованных несудимых грамотах уездным служилым корпорациям, формирование которых следует отнести к первой половине XVI в. и только в некоторых случаях к концу XV в.²⁴

Ростовская же боярская корпорация к XV в. уже имела довольно долгую историю, как и сам термин “боярин”. Этот древний термин с течением времени менял свое содержание. В первоначальном смысле боярин - представитель старшей дружины, слоя свободных слуг, служивших местному князю и только ему. Круг таких слуг был значительно шире кружка лиц, допускаемых в княжескую думу, хотя, конечно, дума формировалась по преимуществу из числа бояр. Развитие боярского землевладения, хорошо заметного с XII в., рост количества членов боярского “сословия” постепенно приводит к сложению в целом ряде княжеств боярских корпораций, организаций наследственных свободных слуг местных князей, связанных уже не только службой одному сюзерену, но и поземельными отношениями. На территории Московской Руси такие боярские корпорации заканчивают свое существование в ХV-ХVI вв., а термин “боярин” постепенно получает значение высшего чина великокняжеской или удельнокняжеской думы²⁵.

Возникновение территориальной боярской корпорации в Ростове относится к XII в. Ростовские бояре впервые заявили о себе как защитники местных интересов во время событий 1170-х гг., связанных с убийством князя Андрея Юрьевича Боголюбского, о чем сохранились известия во враждебном Ростову владимирском летописании. Так, вскоре после смерти князя Андрея, в споре с владимирцами “Ростов и Суждаль и вси боляре хотяще свою правду поставити, не хотяху створити правды Божья, но како нам любо, рекоша, тако ж створим”. После смерти великого князя Михаила Юрьевича в 1177 г. владимирцы посадили у себя на столе его брата князя Всеволода. “Ростовцы и боляре” же еще при жизни Михаила пригласили к себе князя Мстислава Ростиславича, “рекуще ему: поиде, княже, к нам ..., а мы хочем тебе, а иного не хочем”. Наконец, “помысливше высокоумием своим” ростовцы и бояре запретили своему князю мириться с Всеволодом: “аще ты мир даси ему, но мы ему не дамы”²⁶.

В этих примерах легко просматривается самостоятельная позиция бояр, преследующих собственные цели.

Есть известия о ростовских боярах XIV в. Например, в житии Сергия Радонежского упомянут отец святого, Кирилл, “болярин сый, един от славных и нарочитых боляр” в Ростовской области. Этот ростовский боярин к старости растерял свое богатство “частыми хоженми еже с князем в Орду, частыми ратми Татарскыми, еже на Русь, чястыми послы Татарскыми, чястыми тяжкыми данми и выходы, еже в Орду, частыми глады хлебными”. Здесь же помещен рассказ о судьбе “епарха градского, старейшаго болярина ростовьского именем Аверкый”, пострадавшего от рук посланцев московского князя Ивана Даниловича²⁷. В XV в. упоминавшийся уже ростовский вотчинник Илья Борисович получал иммунитетные и кормленые грамоты Василия II и Ивана III, в которых великие князья называют его своим боярином. Так как в думу Илья определенно не входил, то такое именование свидетельствует о принадлежности его к ростовской боярской корпорации²⁸. Как видно, эта старинная организация служилых землевладельцев смогла пережить опустошительное татарское нашествие 1230-х гг. и продолжала существовать на Ростовской земле и в дальнейшем.

Итак, судя по сообщению Татищева, основное содержание виденной им грамоты Василия Темного заключалось в пожаловании ростовским боярам права суда “по их старым законам”. Как понимать это выражение? Прежде всего следует отвергнуть мысль, что за такой формулировкой скрывается обычная привилегия служилых землевладельцев - право суда над населением принадлежащих им сел и деревень, свободного от вмешательства наместников и волостелей. Право внутривотчинного суда было одним из составляющих понятия “несудимости” привилегированных землевладельцев. В жалованных грамотах XV и XVI вв. “несудимость” формулировалась в почти одинаковых выражениях: наместникам, волостелям и их тиунам от имени великого князя запрещается судить людей иммуниста “ни в чем”, кроме ряда тягчайших преступлений; ведает и судит своих людей во всех других случаях (в том числе и в случае сместного суда) сам иммунист; в свою очередь его самого может судить только великий князь или его боярин введенный. В этой застывшей формуле нет ничего, что могло бы походить на пожалование правом суда по “старым законам” и намекать о самом существовании каких-либо старых законов²⁹.

Вместе с тем суд по “старым законам” был хорошо известен в XIV-XVI вв. Упоминание такого суда вносилось в жалованные грамоты этого периода на наместнические и волостельские кормления в статью, содержащую обращение к местному населению о послушании кормленщику. Согласно этой статье пожалованный кормлением служилый человек был обязан “блюсти” местное население и “ходить” здесь (или “ведать” его) “по старой пошлине, как было преж сего”³⁰. Расшифровать понятие “старая пошлина” помогают тексты Двинской уставной грамоты 1397 г. и Белозерской уставной грамоты 1488 г. В них великий князь обязывал своих наместников “ходить” на Двине и Белозерье в соответствии с установлениями этих грамот, большей частью посвященных ведению судопроизводства среди местного населения (статьи 1-13 Двинской грамоты и 9-16, 18 и 19 Белозерской). В тех случаях, когда земля, уезд или волость не имели уставной грамоты, согласно статье о послушании жалованных кормленых грамот кормленщик должен был “ходить”, а, значит, и судить, в соответствии с обычаями, принятыми в данной местности. Это и есть искомый суд по “старым законам”.

Поэтому представляется наиболее вероятным предположение, что в грамоте Василия II речь шла об утверждении права членов ростовской боярской корпорации судить местное население вне территории принадлежащих им вотчин. О практике такого суда местных бояр можно получить представление по некоторым казусам XV в., правда, относящимся к иным регионам: как уже говорилось, Ростов плохо представлен актовым материалом.

Между 1435-1447 гг. в Белозерье удельный князь Михаил Андреевич судил игумена Кирилло-Белозерского монастыря Трифона, на которого жаловались Лев и Дмитрий Ивановичи и вдова их брата Гаврилы - Авдотья. Суть жалобы заключалась в том, что, по словам истцов, игумен “отнимал” деревню Михалевскую Горкавого от принадлежавшего им права суда и дани. В обоснование своих прав истцы ссылались на старину: “еще, господине, отец наш Иван судил ту деревню и дань на ней имал, а после, господине, отца нашего судили мы ту деревню с своею братьею и дань на ней имали есмя”. При этом истцы не подвергают сомнению законность владения монастырем названной деревней; они лишь требуют признания своих прав на суд и дань с нее, поскольку деревня расположена “в нашей отчине”, волости Кистьме. Очевидно, в данном случае отчиной именовалась не земля, а наследственное право суда и дани с земельных владений в Кистьме, которым обладали Лев Иванович с братом и невесткой. Ни высокий судья, ни представитель ответчика не отвергли правомочность такой претензии, монастырские власти лишь постарались доказать, что указанное право суда и дани не может распространяться на данную конкретную деревню. Для этого монастырь представил жалованные грамоты удельного князя Андрея Дмитриевича, выданные деду и отцу последнего владельца деревни “что тое деревни белозерьским наместником и кистемьским боярам не судити ни в чем, ни дани с той деревни не имати, ни всылати в ту деревню ни по что”. Предъявление этих грамот и решило дело в пользу монастыря³¹.

Думаю, что этот случай не является единственным указанием на суд землевладельцев некняжеского происхождения по старине, а не по княжескому пожалованию, как полагал Веселовский³². Можно привести еще несколько примеров того, как реализовывалось старинное право членов боярской корпорации судить местное население.

Как известно, ход судебного разбирательства и приговор судьи в XV в. оформлялся в виде так называемой “правой грамоты”, выдаваемой на руки победившей стороне. За XV в. сохранилось, по моим подсчетам, 139 правых грамот и их разновидностей - судных списков³³. Характерной чертой оформления этих документов является четкое определение зависимости судопроизводства от верховной власти: дело начинается ссылкой на грамоту великого (удельного) князя и заканчивается утверждением приговора судьи великим (удельным) князем или его боярами, либо прямо приговором государя или его бояр, когда судья не может решить дело лично. Иногда судьей выступал сам великий (удельный) князь, и в таких случаях правую грамоту скреплял приписью дьяк.

Эти особенности формуляра грамот с вариациями повторяются на протяжении всего XV в. и составляют одну из существенных черт текста таких документов. Между тем есть четыре правых грамоты, в которых нет никаких видимых следов связей судей с княжеской властью, как нет упоминании самого великого (удельного) князя и представителей его администрации. Эти грамоты начинаются обычной формулой “сий суд судил”, за которой следует имя и отчество судьи, во всех случаях без упоминания фамилии. Как начало процесса, так и приговор судьи ни в одном из этих четырех случаев не содержит санкции верховной власти, что не влияет, однако, на полномочность судьи, которая не оспаривается ни одной из противоборствующих сторон. Рассмотрим эти примеры. В 1420-30-х гг. судья Михаил Васильевич разбирал тяжбу старца монастыря св. Василия с крестьянином Поздыхом. Предметом разбирательства была земля близ Гороховца, на территории Нижегородского княжества, недалеко от слияния Клязьмы и Оки. Крестьянин утверждал, что эта земля не принадлежит монастырю, а является “княжей”. Однако на требование судьи представить доказательства, истец только развел руками: “доискати ми ся ничем”. В свою очередь монастырь ссылался на то, что землю дал какой-то “Филип Васильевич”. Дело решилось в пользу монастыря³⁴. К периоду 1420-50-х гг. следует отнести правую грамоту суда Наума Андреевича по иску некоего Андрея Дмитриевича к крестьянам братьям Мунчаку и Григорию и к Ивану Симонову. Ответчики вступались в болото у озера Муково, называя его “княжим”. Однако на суде они отказались от своих претензий: “у озера Муково болото не ищем”. Разумеется, дело решилось в пользу Андрея Дмитриевича. Как полагал С.Б. Веселовский, дело происходило в Суздальском уезде³⁵. Около 1448-52 г. судья Михаил Федорович судил архимандрита Чудова монастыря с Вашутой, его сыном Васькой, с Василием Олексиным и его человеком Тимоней и с Лучкой-кузнецом. Архимандрит обвинял их в ловле рыбы без доклада в монастырском озере и речке Вашке в Переславле. Ответчики, указав, что раньше монастырь не стоял за эти воды, не предъявили своих претензий на них: “ведаем, что то озеро да речка Вашка церковное святого Михайлова Чюда”. После этого заявления дело выигрывает монастырь³⁶. Около 1450-х гг. Зиновий Алексеевич судил Дмитрия и Матвея Кузьминых детей Оклячеевых с Перфуром Бушниковым. Оклячеевы обвиняли его в захвате их земли на р. Пахре близ Москвы. Сначала Перфур обещал предъявить купчую своего отца на эту землю, но затем заявил, что она сгорела: “грамоты у меня нет - на их души”. Дело решено в пользу Оклячеевых³⁷.

Как видно, судьи в этих примерах в своей деятельности не нуждались ни в санкции верховной власти, ни в ссылках на ее авторитет. Это не позволяет видеть в них лиц, судивших местное население в качестве наместников или волостелей. Поскольку пожалование такой должностью зависело от князя, упоминания государя в процессе исполнения функций кормленщика являлось необходимым признаком их законности. Следовательно, как и в случае с кистемскими боярами, упомянутые судьи были представителями местного боярства, обладавшими правом суда над местным населением, в том числе непривилегированными землевладельцами.

Итак, изучение обстоятельств, связанных с упоминанием в работе Татищева пожалования Василия Темного ростовским боярам права суда по “старым законам”, привело меня к выводу, что за этим стоит реально существовавшая некогда общая жалованная грамота великого князя ростовской боярской корпорации. Суд местных бояр был, очевидно, старинной корпоративной привилегией и уходил корнями еще в домонгольские времена³⁸. Из этого следует, что пожалование Василия II не создавало этот институт, а лишь освящало продолжение его существования. Появление этой грамоты следует связать с упоминавшимся выше переломом во взаимоотношениях Владимирского великого княжества и Ростовской земли, территория Сретенской половины которой потеряла последние остатки самостоятельности и фактически превратилась в собственность князей московского дома. Указать более или менее точную дату появления грамоты затруднительно, но скорее всего она была выдана после 1447 г., в котором Василий II окончательно утвердился на великокняжеском престоле, и, конечно, не позднее 1462 г., когда он умер.

Следует подчеркнуть, что вышеизложенные суждения в отношении жалованной грамоты ростовскому боярству имеют в значительной мере гипотетический характер и являются более или менее вероятным предположением. Вместе с тем принятие этой гипотезы хорошо объясняет ряд особенностей истории Ростовской земли XV в. Сохранение здесь старинных форм суда местных бояр по логике не могло сопровождаться развитием великокняжеского управленческого аппарата, основанного на системе кормлений. Действительно, на ростовской территории неизвестны упоминания волостелей, и имеются лишь единичные известия о наместниках, область ведомства которых была, очевидно, очень узкой, и ограничивалась вотчинами светских и церковных землевладельцев “московского” происхождения. Кроме того, сохранение этой корпоративной привилегии говорит о принципиальной линии великокняжеской политики, направленной на сохранение корпоративного строя боярского землевладения в Ростовском княжестве.

Важным следствием этого порядка вещей должна была явиться консервация старинных форм землевладения и запрет на переход земли в руки “иногородцев”, не принадлежащих к числу ростовских бояр. Как известно, такое положение было зафиксировано в позднейшем законодательными актами 1551, 1562 и 1572 гг., посвященными регулированию корпоративного княжеского и боярского землевладения. В свою очередь эти законы ссылаются на предшествующие установления Василия III и Ивана III. На основе приведенного мною материала можно предположить, что происхождение этого законодательства следует отнести ко времени правления Василия II, по крайней мере, к середине XV в. Становится ясным также, почему так скудно представлены актовым материалом ростовские землевладельцы местного происхождения: консервация традиционных форм землевладения не позволяла развиться сколь-нибудь обширному земельному обороту, а следовательно, не было и причин, ведущих к появлению как частных актов, так и княжеских жалованных грамот отдельным лицам.

1. Акты служилых землевладельцев ХV-ХVI веков. Сост. А.В. Антонов и К.В. Баранов. Т. I. № 53 (в печати).
2. АСЭИ. М., 1952. Т. I. № 98.
3. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-ХVI вв. М.-Л., 1950. № 53.
4. Там же. № 61.
5. ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 194.
6. Подробнее о присоединении Ростова см.: Кучкин В.А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в Х-ХIV вв. М., 1984. С. 264-271; Семенченко Г.В. Присоединение Ростовского княжества к Москве // Вопросы истории. 1986. № 7. С. 171-175.
7. АСЭИ. Т. I. №№ 98, 107, 113, 114, 185, 243, 339, 349, 387, 444-446, 542, 562, 579, 606, 611, 612, 616, 635, 648; АСЭИ. М., 1958. Т. II. № 344.
8. Баранов К.В. Ростовские предки опричника // ИКРЗ. 1993. Ростов, 1994. С. 80-85; Он же. Новое свидетельство о мятеже удельных князей и роль Ростова в событиях 1480 г. //ИКРЗ. 1992. Ростов, 1993. С. 119-128.
9. Мельник А.Г. Судьба архивов Ростовского архирейского дома и ростовских монастырей в эпоху Смуты // ИКРЗ. 1993. Ростов, 1994. С. 91, 92.
10. Татищев В.Н. История Российская. Л., 1968. Т. VII. С. 278.
11. “...И здесь (в комментарии Татищева к Судебнику 1550 г. - К.Б.) рассеяны любопытные указания на потерянные для нас памятники...; так напр. читаем о местных законах: “как Князь Великий Василий Темный Ростовским боярам велел судить по их старым законам” и т. д. Соловьев С.М. Писатели русской истории XVIII в. // Архив историко-юридических сведений, относящихся до России. М., 1855. Кн. II. Половина 1. Отд. III. С. 39. См. также: Российское законодательство Х-ХХ веков. М., 1985. Т. 2. С. 37.
12. Татищев В.Н. История Российская. Т. VII. С. 278.
13. Градова Б.А., Клосс Б.М., Корецкий В.И. К истории Архангельской библиотеки Д.М. Голицына // Археографический ежегодник за 1978 год. М., 1979. С. 238-254; Они же. О рукописях библиотеки Д.М. Голицына в Архангельском // Археографический ежегодник за 1980 год. М., 1981. С. 179-190.
14. Татищев В.Н. История Российская Т. VII. С. 278.
15. Градова Б.А., Клосс Б.М., Корецкий В.И. К истории Архангельской библиотеки Д.М. Голицына. С. 244; Они же. О рукописях библиотеки Д.М. Голицына в Архангельском. С. 187; Клосс Б.М., Корецкий В.И. Рукописи из библиотеки князей Голицыных в собраниях Государственной библиотеки имени В.И. Ленина // Записки отдела рукописей. М., 1983. Вып. 44. С. 161.
16. Татищев В.Н. История Российская. Т. VII. С. 345.
17. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХIV-ХVI вв. № 104.
18. Ср.: там же. С. 442 и 433, прим. 2; Татищев В.Н. История Российская. Т. VII. С. 244, прим. С; С. 433, а также упоминание духовной на С. 345.
19. АСЭИ. М., 1964. Т. III. № 7.
20. Там же. № 22.
21. Там же. № 13, 21, 24-27.
22. Каштанов С.М. Хронологический перечень иммунитетных грамот XVI в. //Археографический ежегодник за 1957 год. М., 1958. № 299, 300.
23. Российское законодательство Х-ХХ веков. Т. 2. С. 109; Шмидт С.О. Продолжение Хронографа редакции 1512 года // Исторический архив. М., 1951. Т. VII. С. 296.
24. Становление уездных служилых корпораций основывалось не на старинном вотчинном землевладении, а на целенаправленной правительственной деятельности по развитию поместной системы. Первый опыт по созданию такой корпорации был осуществлен в 1480-90-х гг. на новгородской территории, где служилые люди получили поместья в пятинах и в уездах Великих Лук и Пустой Ржевы.
25. Рапов О.М. К вопросу о боярском землевладении на Руси в ХII-ХIII вв. //Польша и Русь. М., 1974; Свердлов М.Б. Генеалогия в изучении класса феодалов на Руси ХI-ХIII вв. // ВИД. Л., 1979. Вып. XI. О происхождении термина “боярин” одна из последних работ: Завадская С.В. “Болярин”-“боярин” в древнерусских письменных источниках // Древнейшие государства на территории СССР. 1985 год. М., 1986; а также: Баранов К.В. Боярин (происхождение термина) //Россия в Х-ХVIII вв.: проблемы истории и источниковедения. М., 1995. Ч. I. С. 81.
26. ПCРЛ. Л., 1927. Т. 1. Вып. 2. Стб. 378-381.
27. Жизнь и житие Сергия Радонежского. С. 27, 28.
28. Акты служилых землевладельцев ХV-ХVI веков. Т. I. №№ 53-57, 59.
29. Специальный разбор формулировки судебного иммунитета в жалованных грамотах см.: Веселовский С.Б. К вопросу о происхождении вотчинного режима. М., 1926. С. 43-51. О праве вотчинного суда см.: Горский А.Д. О вотчинном суде на Руси в ХIV-ХVвв. //Россия на путях централизации. М., 1982. С.25-35.
30. См., например, эту статью в грамотах 1440-80-х гг. Акты служилых землевладельцев ХV-ХVI вв. Т. I. № 54 (1447-1462 гг.) “а он вас блюдет, а ведает по старой пошлине, как было преж сего”. № 58 (1467-1491 гг.) “а он вас блюдет и ходит у вас по старой пошлине, как было наперед сего”. АСЭИ. Т. III. № 73 (1462-1478 гг.) “а он вас блюдет и ходит у вас по старой пошлине, как было преж сего”; № 74 (1462-1485 гг.) “а он вас блюдет, а ходит у вас по старой пошлине, как было преж сего”; № 107 (1462-1485 гг.; датировка уточнена по титулу Ивана III) “а он вас ведает и ходит у вас по старой пошлине, как было переж сего”. № 279 (1462-1472 гг.; датировка А. В. Антонова) “а он вас блюдет и ведает и ходит по старой пошлине, как было преж сего”.
31. АСЭИ. Т. III. № 90. И.А. Голубцов необоснованно считал Льва, Дмитрия и Авдотью представителями рода Всеволожей. См. там же. С. 552. Об этой грамоте см.: Веселовский С.Б. К вопросу о происхождении вотчинного режима. М., 1926. С. 29-31; Павлов-Сильванский Н.П. Феодализм в России. М., 1988. С. 384, 385.
32. Веселовский С.Б. К вопросу о происхождении вотчинного режима. С. 31.
33. АСЭИ. Т. 1. №№ 326, 340, 397, 430, 431, 447, 467, 521-525, 537-540, 557, 571, 581- 595, 604, 607, 607а, 615, 628, 635, 639, 640, 642, 651, 658; АСЭИ. Т. II. №№ 90, 188, 229, 285-288, 296, 306, 307, 310, 332-334, 336-338, 388, 388а, 400-402, 404-407, 409-411, 414, 416-419, 421, 422, 428, 458, 464, 481, 483, 492, 493, 495, 496; АСЭИ. Т. III. №№ 31, 32, 48, 50, 55, 56, 172, 173, 208, 209, 218, 221, 223, 224, 250, 251, 276, 288, 477, 478; Акты феодального землевладения и хозяйства XIV- XVI веков.М., 1951. Ч. I. №№ 103, 114, 117, 125, 129, 140, 157, 249, 254, 258, 259, 261, 306, 308; Каштанов С.М. Очерки русской дипломатики. М., 1970. №№ 6, 9, 16, 27, 40; Рыков Ю.Д. Новые акты Спасо-Прилуцкого монастыря ХV в. // Записки отдела рукописей. М., 1982. Вып. 43. №8.
34. АСЭИ. Т. II. № 465. И.А. Голубцов бездоказательно видел в Михаиле Васильевиче Миху Беклемишева, вотчинника Дмитровского уезда, и на основании упоминаний его в источниках (хотя “лишь предположительно”) датировал грамоту 1470-85 гг. Грамота дошла до нас в составе позднейшей правой грамоты судьи великого князя Ивана Ивановича Молодого, составленной в 1485-90 гг., т. е. совсем скоро после времени составления (по Голубцову) нашей грамоты. Однако никто из участников суда Михаила Васильевича во второй грамоте уже не фигурирует, хотя в обоих случаях речь шла об одних и тех же землях. Следует датировать грамоту 1420-39-ми гг., когда в том же районе упоминаются Иван и Окул Васильевичи Кожины, вероятные братья Юрия Васильевича Кожина, одного из послухов грамоты. См.^ АСЭИ. Т. III. №№ 485, 486.
35. АСЭИ. Т. I. № 485. Веселовский отмечал, что “за неимением сведений о лицах, упомянутых в грамоте, датировать ее трудно”. Предполагая, с оговорками, что Андрей Дмитриевич происходил из рода Годуновых, он датировал акт 1470-90 гг. Правильнее датировать этот текст 1420-50 гг., имея в виду близкую схожесть оформления всех четырех правых грамот.
36. АСЭИ. Т. III. № 35. По предположению А.И. Голубцова, судьей в этой грамоте выступал М.Ф. Сабуров.
37. АСЭИ. Т. II. № 358. По И.А. Голубцову, Зиновий Алексеевич был представителем старомосковского рода Станищевых.
38. Это хорошо видно на новгородском материале. См. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина (историко-генеалогическое исследование). М., 1981. Одним из главных источников дохода новгородского боярства было, по замечанию исследователя, “участие в дележе государственных доходов, коль скоро существовала отдельная от княжеского домена корпоративная государственная собственность на землю, верховным распорядителем которой было ... боярское вече”. Там же. С. 251.