Электронная библиотека

Идея о сожжении городища Екимауцы (Шолданештский район, Республика Молдова) в начале XI в. во время печенежского набега, высказанная в 1953 году Г.Б. Федоровым - автором многолетних исследований на этом памятнике, неоднократно им повторялась и перешла в разряд хрестоматийных¹. Аргументами для этого заключения послужили железные втульчатые шиловидные наконечники стрел и керамический сосуд из слоя пожарища, а также породы лошадей, костяки которых были найдены при раскопках городища².

Результаты исследований на памятнике, ставшем эталонным для раннего средневековья Днестро-Прутского междуречья, позволили Г.Б. Федорову выдвинуть ряд фундаментальных исторических выводов: 1. о вхождении Днестро-Прутского междуречья в состав Киевской Руси в X в.; 2. об отходе населения в XII в. под натиском тюркских кочевников в лесную зону Среднего Поднестровья; об исторических судьбах разных групп раннесредневекового населения междуречья и др.

На сегодняшний день существуют три основные точки зрения по проблеме этнокультурной ситуации в регионе на рубеже I-II тыс., согласно которым основными земледельческими культурами здесь называются: 1. древнерусская и балкано-дунайская³; 2. восточнославянская, балканодунайская и восточнороманские варианты⁴; 3. восточнославянская и степные варианты салтово-маяцкой в эклектичном сочетании феномена “контактной зоны”⁵. Автор, придерживаясь последней концепции, в рамках статьи опускает вопросы этнической атрибуции (хотя анализ многочисленных свидетельств присутствия в регионе значительного тюрко-болгарского субстрата и определение его роли в становлении основных культур междуречья тоже может приблизить решение поднимаемой проблемы), ограничиваясь лишь всесторонним рассмотрением фактов базиса концептуальных построений тридцатилетней давности. Автор считает возможным отнести городище Екимауцы к памятникам “контактной зоны”, не имея оснований для надежного включения его в круг древнерусских городищ.

Первостепенное значение для нас приобретают предметы вооружения из Екимауц, в частности приведенный Г.Б. Федоровым тип наконечников стрел. В материалах из раскопок городища, хранящихся в фондах Национального исторического музея Молдовы, Музея археологии и этнографии АН Молдовы, Одесского археологического музея АН Украины (возможно, и в других, учитывая рассеянность коллекций), имеются 74 железных кованых бронебойных шиловидных втульчатых наконечника стрел (16 целых). Общая длина наконечника составляет 6,8-10,5 см и более, длина боевой части 4-10,3 см, ширина грани или диаметр боевой части 0,2-4,5 см, длина втулки 1,7-3,7 см, наибольший наружный диаметр втулки 0,6-1,1 см. Боевая часть откована в виде прямого заостренного стержня квадратного (55 шт.), прямоугольного (14 шт.) или овального (5 шт.) сечений, в некоторых случаях скрученного вдоль оси. Втулка сформирована конусообразно свернутой, раскованной в пластину нижней частью стержня наконечника (в трех случаях отмечена несомкнутость втулки). Многие наконечники носят следы боевого применения.

По мнению А.Н. Кирпичникова, подобные наконечники стрел использовались в Х-ХI вв., в основном, населением юго-западных окраин Киевской Руси и не встречены у номадов. А.Ф. Медведев, использовавший в своей классификации аналогичные находки из раскопок Алчедарского городища⁶, определяет эти стрелы как древнерусские (Тип 8.1), бытовавшие массово на юго-западе Руси в конце IX-начале XI вв., отмечая, что такие наконечники ни в других областях расселения восточного славянства, ни у степных кочевников не употреблялись, а имели ограниченное распространение в районах контакта восточных славян с западными соседями⁷. В целом приведенные нами наконечники из Екимауц соответствуют данным А.Ф. Медведева. Не отмечены, правда, случаи ромбического сечения боевой части, но имеются стрелы со стержнем овального сечения. К сожалению, только один наконечник снабжен полевым шифром, остальные нумеруются Полевой описью, нами не обнаруженной, что при отсутствии достоверных чертежей раскопок Г.Б. Федорова не позволяет представить топографическую картину боя на городище. Таким образом, мнение основных специалистов по раннесредневековому оружию заставляет отказаться от версии кочевнического происхождения наконечников из Екимауц. Можно добавить, что аналогичные стрелы встречены в количестве 83 шт. в материалах Алчедарских городища и поселения, мирно окончивших свое существование.

В качестве несомненного доказательства гибели городища от рук номадов Г.Б. Федоровым приводился также “...найденный в слое пожарища остродонный сосуд с орнаментом из заштрихованных треугольников и нескольких линий... кочевнического облика, напоминающий по форме сфероконус”⁸. Данный сосуд (фонды МАЭ АН Молдовы, коллекция из раскопок 1951 г.) изготовлен из хорошо подготовленного глиняного теста с примесью мелкого песка и толченой ракушки на быстром круге. Обжиг сквозной, равномерный, в восстановительной среде. Цвет поверхности серый, имеются следы лощения.

Сосуд биконический с сильно закругленным ребром, приходящимся на середину высоты; донце очень небольшое, плоское. Шейка узкая, выделена на переходе в плечики узким валиком. Горло высокое, с острым выпуклым ребром посередине, венчик загибается вовнутрь, край его слабо отогнут наружу и косо срезан. По ребру сосуда пролощены четыре параллельные линии, ниже валика шейки до середины плечиков нанесен сплошной пояс орнамента из штрихованных треугольников, ограниченный снизу горизонтальной линией. Размеры: высота общая 20,3 см; высота горла 4 см; диаметры по ребру тулова 16,5 см, по шейке 6 см, по ребру горла 8 см, по краю венчика 6,5 см; диаметр донца 4,3 см; толщина стенки 0,8 см.

Полную аналогию сосуду найти в регионе не удалось, однако из раскопок 1949 г. на поселении Диногеция происходит одна подобная форма - опубликованный I. Ваrnеа небольшой толстостенный сероглиняный сосудик из слоя пожарища середины - третьей четверти XI в.⁹ Соотношения основных размеров и профиль этого сосуда очень близки нашим, но высота его всего 12 см. Отличия состоят в больших размерах донца, округленности края венчика и иной орнаментации - чуть выше ребра сосудика пролощена горизонтальная полоса.

I. Ваrnеа сосуд из Диногеции относит к сфероконусам (что, на наш взгляд, не совсем верно: скорее, эта форма переходная к классическим), имевшим распространение в Х-ХIV вв. в некоторых областях Восточной Европы, на Среднем Востоке, в Малой и Средней Азии, Поволжье и Закавказье, т. е. на северных направлениях торговли арабского Востока¹⁰. Автор раскопок связывает появление этого сосуда с торговыми отношениями оседлого населения Диногеции и номадов Нижнего Подунавья предположительно печенегами или узами, предавшими огню это поселение¹¹, а значит, склоняется к точке зрения Г.Б. Федорова. В связи с этим обращают внимание следующие обстоятельства:
- в опубликованных погребальных кочевнических комплексах Х-ХI вв. Северного Причерноморья подобные сосуды не обнаружены¹²;
-для Х-ХI вв. такие формы керамики не фиксируются в Поволжье, Приуралье и на Северном Кавказе, входивших в жизненное пространство номадов¹³;
- в Днестро-Прутском междуречье и Нижнем Подунавье появление сфероконусов связано с оседанием Золотой Орды в XIV в., принесшей их из Средней Азии, напрямую связанной с арабским миром¹⁴.

Поскольку такие сосуды номадам не были характерны, обратимся к керамическим традициям местного земледельческого населения. Если отбросить морфологические особенности, в технологических приемах изготовления нашего сосуда выявляется много общего с салтово-маяцким гончарством. Так, для керамического теста междуречья весьма редок такой отощитель, как толченая ракушка; в то же время в сочетании с мелким песком эта примесь характерна тесту кухонной салтовской посуды 1-го типа, распространенной в степных зонах болгарского расселения, где, кстати, типичны были круглые и яйцевидные формы сосудов¹⁵. Восстановительная среда обжига, лощеная поверхность и нестандартность форм также присущи именно степному болгарскому варианту салтово-маяцкой керамики¹⁶. Мастер (мастерица?) - изготовитель, видимо, привнес в канонический облик сосуда индивидуальные особенности, создав эклектичную форму, переходную между кухонным и столовым типами и собрав на нем несколько распространенных видов орнамента.

В качестве косвенного доказательства гипотезы Г.Б. Федоров приводил отмеченную В.И. Цалкиным разницу в росте лошадей, 43 костяка которых были обнаружены на городище: “...наряду с высокорослыми лошадьми в бою участвовали и типичные степные низкорослые лошади...”¹⁷

Действительно, по мнению В.И. Цалкина, на рубеже I-II тыс. использование лошади в качестве тягловой силы и для военных целей вызвали стремление восточнославянского населения к созданию более крупных и мощных лошадей. В то же время для этого периода отмечается прямая генетическая связь лошадей лесного и степного регионов с незначительными отклонениями для лошадей степи, а приводимые автором статистические данные свидетельствуют о следующем распределении лошадей в “славянском” стаде по физическим параметрам: мелкие лошади 23,7%; малорослые лошади 46%; средние лошади 25%; рослые лошади 3,3%¹⁸. Иными словами, в данном случае рост лошади не может служить гарантированным индикатором принадлежности ее к стаду степняков, т. к. лошади номадов и славян в этот период имели единые корни происхождения, и именно “славянское” стадо характеризовалось небольшим (69,7%) ростом лошадей. Учитывая максимальную тесноту контактов населения юго-западных окраин Руси с исконными коневодами-степняками, состав “славянских” табунов ярко должен был отражать эти контакты и соответственно включать в себя большее количество степных лошадей, нежели в центральных и северных зонах Руси.

Таким образом, приведенные Г.Б. Федоровым доказательства гипотезы приходится признать спорными.

Не отказываясь от кочевнической версии гибели городища, попробуем выяснить датировку этого события и сопоставить ее с нарративными данными.

К хронологической разработке материалов Екимауц не привлекался пока такой массовый вид датирующих находок, как железные наконечники стрел; скорее общая датировка Екимауцкого комплекса иногда влияла на установку рамок бытования некоторых типов наконечников (А.Ф. Медведев). Мы полагаем, что максимальное использование этой информации поможет уточнить хронологические границы периода функционирования реперного памятника.

На сегодняшний день нам известны 256 наконечников стрел из раскопок Г.Б. Федорова на городище Екимауцы, хранящиеся в вышеуказанных фондах. Небольшое их количество было опубликовано автором раскопок, и какая-то часть его была использована А.Ф. Медведевым при составлении “Свода”¹⁹. Определению по типологии А.Ф. Медведева поддаются 218 наконечников, приводимых ниже. Некоторые типы - 56, 57, 61, 71, 82 - использованные автором классификации, нами не обнаружены; типы наконечников 86, 90, 91, 93, 100.2 выявлены впервые.

Сводка данных по наконечникам стрел из Екимауц

Количественно хронологически екимауцкие наконечники, опуская не выявленные типы, подразделяются следующим образом:
1. Тип 90 - “сквозной” - 4 шт., 1,9% общего количества.
2. Типы 42, 60, 78, 97 - включительно X в. - 14 шт., 6,4%.
3. Типы 8, 41, 45, 55, 62, 65, 84, 86, 98 - включительно XI в. - 123 шт., 56,4%.
4. Типы 44, 48, 51, 52, 53, 63, 75, 76, 81, 91, 93, 100 - за рамками XI в. - 77 шт., 35,3%.

Все наконечники употреблялись, таким образом, в X в., подавляющее большинство их - 93,6% - характерно для XI в. и более чем треть продолжала свое существование после XI в. Это дает нам определенные основания отнести верхнюю границу периода обитания городища к XI в., что вполне согласуется, например, с наличием в материалах раскопок большого количества полных форм и фрагментов горшков (типа Алчедар-Екимауцы, не опубликованы) с так называемыми манжетовидными венчиками, бытовавших в крупных городских центрах Киевской Руси в Х-ХI вв., хронология которых достаточно полно разработана²⁰. Учитывая отдаленность Екимауц от этих центров, а значит вероятность более позднего распространения этих форм посуды, можно предполагать и более поздний рубеж финала для этого памятника. Отметим, что наша датировка - третья по счету (Т.В. Равдина ограничивает период существования Екимауц X в.) - не претендует на категоричность, т. к. окончательный ответ может дать только полная картина материалов городища²¹.

Сведения письменных источников о раннесредневековой истории Днестро-Прутского междуречья крайне фрагментарны и до сего дня являются предметом многолетней дискуссии археологов, историков и лингвистов. Прямые упоминания о боевых действиях, приведших к гибели какого-либо населенного пункта? здесь обнаружить пока не удалось, как, впрочем, и увязать летописную топонимику с конкретными археологическими памятниками. Попытаемся увязать данные наиболее известного и изученного древнерусского источника - “Повести временных лет” - о географии походов различных кочевников в XI и на рубеже XII вв. с Днестро-Прутским регионом. Исчерпывающей полноты нам, конечно не добиться, т. к. привлечь можно также другие древнерусские и иноземельные - византийские, германские, польские, венгерские, арабские и другие источники, но в данном случае такой подход может служить директивой использования объемистого фонда раннесредневековых нарративных свидетельств.

Походы кочевников XI нач.-XII вв. по “Повести временных лет”²²

Из рассмотренных боевых мероприятий кочевников географически непосредственно связан с Днестро-Прутским междуречьем только половецкий поход 1095 г. во главе с Девгеневичем в византийские владения, т. к. трасса его безусловно пролегала через лесостепь Среднего или степь Нижнего Поднестровья. Следы этого похода фиксируются на некоторых памятниках румынского Нижнего Подунавья, и Диногеция была сожжена, по мнению румынских коллег, именно тогда²³. Кроме того, в Нижнем Поднестровье до сих пор не уточнена дата сожжения малоисследованного городища Лукашевка, комплекс находок которого принципиально не отличается от екимауцкого или алчедарского.

Все вышесказанное не означает, что Екимауцы были уничтожены именно при этом походе; здесь надо учитывать историческую ситуацию в регионе и военную активность половцев в Карпато-Дунайских землях в конце XI в., совершавших грабительские набеги на Трансильванию, Венгрию и Византию, что даже заставило короля Андрея II Венгерского обратиться к Тевтонскому Ордену для временной защиты границ его государства от номадов²⁴.

Как видим, географический анализ военных походов кочевников, жертвой которых могло оказаться Екимауцкое городище, не допускает пока однозначности ни в хронологической, ни в этнической сторонах проблемы. Это диктует необходимость по возможности полной интерпретации всего комплекса материалов Екимауц, что является самостоятельной темой.

В целом вопрос о гибели городища Екимауцы не исключает возможности уничтожения его силами киевской центральной власти или в результате междоусобицы, что было весьма характерно для событий периода сепаратизма в восточнославянских землях.

1. Федоров Г.Б. Городище Екимауцы (работа Славяно-Днестровской экспедиции в 1951 г.) // КСИИМК. 1953. Вып. 50. С. 114; Он же. Из итогов работ Славяно-Днестровской археологической экспедиции в 1950-1951 гг. // ИМФ АН СССР. 1953. № 3-4 (11-12). С. 56; Он же. Славянские городища в Молдавии // ВАН СССР. 1953. № 4. С. 49 и др.; Большая Советская Энциклопедия. Т. 9. М., 1972. С. 76; Седов В.В. Восточные славяне в VI-ХIII вв. М., 1982. С. 130; История Молдавской ССР. Кишинев, 1987. Т. 1. С. 247 и др.
2. Федоров Г.Б. Городище Екимауцы... С. 106, 109, 114. Рис. 46.1, 47.1; Древняя культура Молдавии. Кишинев, 1974. С. 126.
3. Федоров Г.Б., Чеботаренко Г.Ф. Памятники древних славян (VI-ХIII вв.). АКМ № 6. Кишинев, 1974, и др.
4. Постикэ Г.И. Глиняная посуда центральной Молдавии конца I - начала II тыс. н. э. как исторический источник. Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 1988.
5. Бейлекчи В.В. О северной границе “контактной зоны” в Днестровско-Прутском междуречье в конце IХ-Х вв. // Проблемы истории и археологии Нижнего Поднестровья. Ч. I. Белгород-Днестровский, 1990. С. 94-96; Рабинович Р.А. К проблеме культурной и этнической интерпретации памятников типа Петруха-Лукашевка //Археологические исследования молодых ученых Молдавии. Кишинев, 1990. С. 51-57.
6. Медведев А.Ф. Ручное метательное оружие VIII-XIV вв. Лук и стрелы, самострел. САИ. Вып. Е1-36. М., 1966. С. 57. Табл. 15.10; 15.12.
7. Там же. С. 58.
8. Федоров Г.Б. Городище Екимауцы... С. 114.
9. Barnea I. Elemente de cultura materiala vece ruseasca si orientala in asezarea feudala (secolele X - XII) de la Dinogetia (regiunea Galati) // Studii si referate privind istoria Rominiei. Partea I. Bucuresti, 1954. P. 220. PI. IV/9.
10. Idem. P. 207, 208.
11. Idem. P. 209.
12. Степи Евразии в эпоху средневековья. Археология СССР. М., 1981. С. 258, 259; Добролюбский А.О. Кочевники Северо-Западного Причерноморья в эпоху средневековья. Киев, 1986. С. 109-118. Табл. II-ХII.
13. Степи Евразии... С. 254, 256, 272, 273; Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966. С. 88-91; Хлебникова Т.А. Керамика памятников Волжской Болгарии. М., 1984. С. 134-140, 153, 157, 159, 164, 167. Рис. 53-64, 72, 76, 77, 79, 80, 85, 87, 88.
14. Полевой Л.Л. Городское гончарство Пруто-Днестровья в XIV в. Кишинев, 1969. С. 135, 136.
15. Степи Евразии... С. 73, и др.
16. Плетнева С.А. От кочевий к городам. МИА № 142. М., 1967. С. 106-114.
17. Цалкин В.И. Материалы для истории скотоводства и охоты в Древней Руси. МИА № 51. М., 1956. С. 97; Федоров Г.Б. Городище Екимауцы... С. 106; Древняя культура... С. 126.
18. Цалкин В.И. Материалы... С. 96. Табл. 63; С. 97.
19. Федоров Г.Б. Городище Екимауцы... Рис. 46; Медведев А.Ф. Ручное метательное...
20. Толочко П.П. Древнерусский Киев. Киев, 1983. С. 163. Рис. 80, и др.
21. Равдина Т.В. О датировке городища Алчедар // Средневековые памятники Днестровско-Прутского междуречья. Кишинев, 1988. С. 67.
22. ПВЛ. Ч. 1. М. - Л., 1950. С. 87-89, 96-99, 101, 102, 109, 112- 116, 132, 133, 135, 141, 143-151, 159-162, 185.
23. Spinei V. Relations between the local population of Moldavia and turk nomadian tribes in 10-13 cent. // Relations between the autochthonous and the migratory population on the territory of Romania. Bucuresti, 1975. P. 267, 268.
24. Idem. P. 268.