Электронная библиотека

Систематического исследования экономической политики русского правительства в Казанском крае после его присоединения к России в середине XVI в. в исторической литературе не существует. Русский актовый материал, относящийся к Казанской земле, давно, хотя и не систематически, вводился в оборот в дореволюционной, а затем и в советской историографии. На основании актов (и с привлечением писцовых книг) нами было начато изучение правительственной экономической политики в Казанском крае в XVI в. Исследование остановилось на конце 50-х годов XVI в.¹, и здесь хотелось бы распространить его на начало 60-х годов - время, предшествующее большим писцовым описаниям периода опричнины.

В 50-х годах XVI в. земли и привилегии в Казанском уезде получили казанский архиепископ и монастыри Троицкий Казанский, Спасо-Преображенский и Илантов (позднее называвшийся Зилантовым), в Свияжском уезде - монастыри Троицкий Свияжский и Успенский Богородицкий. Одновременно шел процесс внедрения русского светского землевладения и осваивался средневолжский торговый путь.

22-м июля 1561 г. датируется царская указная грамота нижегородским откупным таможенникам, в которой подтверждалось право старцев и слуг Троице-Сергиева монастыря беспошлинно проводить суда в Нижний Новгород и “на низ”, в Казань и на Свиягу, с монастырским “запасом”, ездить на рыбную ловлю с неводами и так же беспошлинно возвращаться “в верх” с монастырской непродажной рыбой². Это право закреплялось еще в грамоте 1556/57 г., но к 1561 г. она была утеряна, и монастырская привилегия нарушалась местными властями. В грамоте 1561 г., как, вероятно, и в предшествовавшей ей грамоте 1556/57 г., беспошлинное передвижение монастырских судов разрешалось лишь при условии неторговой деятельности монастыря: если бы старцы и слуги стали продавать в Нижнем Новгороде рыбу или другой товар, таможенникам следовало бы брать с них пошлины, как и с иных торговых людей. В этом случае мы видим твердое проведение в жизнь принципов ограничительной таможенной политики, характерной для 50-х годов XVI в.

Грамота 1561 г. появилась в условиях активизации восточной политики Ивана IV. 20 июля 1561 г. митрополит Макарий торжественно крестил царскую невесту, черкасскую княжну Марию Темрюковну, вместе с которой приехали служить царю ее брат Доманкул-мурза (будущий Михаил Темрюкович) и Бекбулат-царевич с сыном³. 23 июля к царю прибыло посольство от ногайского князя Измаила⁴. Восточные союзы имели тем большее значение, что в том же июле 1561 г. Иван IV предпринял новое (после апреля 1561 г.)⁵ наступление на Ливонию⁶.

Укреплявшиеся и расширявшиеся связи с Востоком побуждали правительство к более интенсивному освоению средней Волги (кстати, волжским путем достиг Московии и караван Марии Темрюковны: “А встречал княжну на Волге Иван Ондреевичь Бутурлин”)⁷. Вот почему монастырские судовые поездки, кажущиеся на первый взгляд чисто хозяйственными мероприятиями, играли в то время и определенную политическую роль.

В сентябре 1561 г. в Москве находился архимандрит Казанского Спасо-Преображенского монастыря Варсонофий, которому удалось получить царскую указную грамоту на имя казанского воеводы князя Юрия Ивановича Темкина-Ростовского и дьяка Кузьмы Федорова. Грамота датируется 22-м сентября 1561 г., а привез ее Варсонофий в Казань 4 октября 1561 г.⁸

Этот документ характеризует борьбу монастыря за земли и доходы, чему правительство до известной степени содействовало. Во-первых, была удовлетворена просьба архимандрита о предоставлении монастырю в городе порожнего места “подле ...их монастыря” и права купить пустующий двор детей боярских Михаила и Куприяна (Киприана) Полтевых; во-вторых, взамен отобранных предшествующими воеводами (по-видимому, в 1557/58 г.⁹) лугов около монастырских сел Клык и Куюк монастырь получил право на сенные покосы напротив Казачьего острова, которые до того были даны ему “безграмотно”, т.е. без документального оформления; в-третьих, предписывалось взыскать в судебном порядке (через пристава) деньги и “запас” (мед и “лес” - дрова) с дворцовых крестьян, взявших у архимандрита деньги с обязательством поставлять мед и лес, но не выполнивших этого обязательства.

Уступка монастырю прав на городские земли объясняется в значительной мере нестабильностью состава светских землевладельцев в Казани. Грамоты 1553-1554 гг. показывают, с какой легкостью служилые люди в Казани продавали друг другу и отдавали Троице-Сергиеву монастырю свои городские дворы¹⁰. Грамота 1561 г. проливает дополнительный свет на это явление, называя владельцев пустующего двора “годовщиками”¹¹. Вместе с воеводами на “годовой” службе находилось немалое количество рядовых служилых людей, из которых многие, обзаведясь на год службы двором в городе, затем (при отъезде) продавали его, вкладывали в монастырь или просто оставляли и не возвращались в него вновь¹².

В грамоте предписывалось оценить при посредстве целовальников “хоромы и городбу” на пустом дворе Полтевых и проследить, чтобы монастырь заплатил за них бывшим владельцам, а при отсутствии последних в Казани внес деньги в казну, откуда Полтевы могли бы их получить. “Дачей” в собственном смысле слова было безвозмездное пожалование монастырю порожнего места около самого монастыря. В обоих случаях требовалось соблюдать определенную норму отдела - не более 5 сажен.

В казанских писцовых книгах 1565/66-1567/68 гг.¹³ при описании владений Спасо-Преображенского монастыря в Кремле упоминается “государева присыплная грамота”, по которой “монастырю места прибавлено”. Имеется в виду, безусловно, грамота 1561 г.: “А места Спаского монастыря... всего прежней меры и с прибавкою в длину сорок одна сажень, а поперег дватцеть шесть сажен”¹⁴.

Идя навстречу земельным притязаниям монастыря в городе, правительство продолжало укреплять позиции дворцового землевладения в уезде. Показательно, что монастырю не были возвращены отобранные у него в 1557/58 г. луга, компенсация же в виде сенных покосов в другом месте не предстает как совершенно новое пожалование, ибо покосами монастырь уже владел “безграмотно”.

Весьма интересна также попытка правительства воспрепятствовать развитию экономической зависимости дворцовых крестьян от монастыря. Царь указывал воеводам, чтобы впредь они не разрешали архимандриту и монастырским крестьянам давать деньги дворцовым крестьянам “на ссуду на мед и на лес, и взаймы”. Кроме того, укреплялся судебный иммунитет дворцовых сел. Воеводам в дальнейшем запрещалось самостоятельно чинить управу дворцовым крестьянам. Местным властям надлежало письменно сноситься с правительством и действовать лишь в соответствии с царским указом.

При разборе казусов, связанных с невыполнением крестьянами обязательств перед Спасо-Преображенским монастырем, от воевод требовалось строго различать виновных и невиновных: “...а которые окажутся не виноваты, и вы б в том судили и управу им на тех жильцов давали, опричь кабальных и заемных денег”. Таким образом, притязания монастыря и произвол воевод в отношении дворцовых крестьян несколько ограничивались.

Грамота сообщает, что дворцовые крестьяне от уплаты долга “отнимаются нашими жалованными грамотами”. Вероятно, дворцовые села Казанского уезда имели царские уставные или полетные грамоты, оформлявшие их привилегии. В начале 60-х годов XVI в. правительство пытается ограничить сравнительно свободный статус казанских дворцовых крестьян, позволявший им вступать в различные формы экономических отношений с соседними феодалами, и укрепляет свою непосредственную власть над ними.

В грамоте конкретно названы только два крестьянина, взявшие у монастыря деньги и не выполнившие своих обязательств. Один из них, Иван, был “жильцом” дворцового села Царицына, место жительства другого, Прошки Огарева, не указано. В конце ХVIII-ХIХ вв. удельное село Царицыно находилось в 7 в. на северо-восток от Казани, на левом берегу рч. Ноксы и на правой стороне Сибирского почтового тракта¹⁵. Нокса протекает в левобережье Казанки и впадает в нее севернее М. Дербышек¹⁶.

Попытки отождествить Ивана грамоты 1561 г. с кем-либо из крестьян с. Царицына, фигурирующих в писцовых книгах второй половины 60-х годов, не привели к определенному результату. Как явствует из книги 1568 г., село Царицыно было отдано в сентябре 1565 г. пяти представителям рода князей Засекиных¹⁷, однако сохранились описания только двух частей этого села, принадлежавших трем Засекиным: 1) кн. Андрею Ивановичу¹⁸ и 2) князьям Льву Ивановичу и Семену Дмитриевичу¹⁹. В части Андрея Ивановича крестьяне с именем “Иван” не указаны, в части князей Льва и Семена зафиксированы два “Иванка” - Федоров и Семенов²⁰. Отождествление одного из них с Иваном грамоты 1561 г. возможно, но не обязательно, поскольку, во-первых, мы, по-видимому, не знаем всего состава крестьян с. Царицына в 1568 г., во-вторых, у нас нет никаких уточняющих данных для того или иного отождествления.

Столь же сомнительно считать сыном искомого Ивана Микулку Иванова, жившего в 1568 г. в андреевской части с. Царицына²¹, или другого царицынского крестьянина - Ермолу Шиша Иванова сына, державшего в 1565/66 г. на оброке мельницу под селом Царицыным²². Что касается Прошки Огарева грамоты 1561 г., то в писцовых книгах нам пока не удалось его отыскать. Правда, поиски были выборочными и распространялись только на с. Царицыно, владения Спасо-Преображенского монастыря и дворцовые села, указанные в грамоте 1561 г. как соседние с монастырскими.

Из грамоты 1561 г. явствует, что монастырю принадлежали села Клык и Куюк. Он их приобрел в промежутке между 1555 и1557/58 гг.²³ В писцовой книге 1566/67 г. за Спасо-Преображенским монастырем записаны три сельца - Клык и Средний Клык, оба на рч. Ноксе, и Куюк на рч. Куюковке²⁴ (кроме того, в писцовой книге фигурирует деревня, пустошь и 5 починков Спасо-Преображенского монастыря²⁵ - в грамоте 1561 г. они не упоминаются).

В конце ХVIII-ХIХ вв. к востоку от Казани и юго-восточнее с. Царицына, на Зюрейском торговом тракте, вверх по течению Ноксы, на ее левом берегу, стояли две казенные деревни, называвшиеся Клыками: ближе к с. Царицыну (в 1,3 в.) и г. Казани (в 6 в.) - Малые Клыки, дальше (соответственно в 2,3 и 7 в.) - Большие Клыки²⁶. Еще дальше на юго-восток, примерно в 12 в. от с. Царицына (по прямой) и в 15 в. от Казани по Ногайскому торговому тракту, с правой стороны последнего, на обоих берегах рч. Куюковки²⁷, расположилась казенная деревня Куюки. В 60-х годах XVI в. писцы описывали сельца Спасо-Преображенского монастыря в следующем порядке: Клык, Средний Клык, Куюк. Судя по относительному положению Клыков и Куюка на карте, описание селец велось в направлении с северо-запада на юго-восток. Следовательно, сц. Клык, описанное раньше Среднего Клыка, может быть отождествлено с позднейшими Малыми Клыками, а Средний Клык - с позднейшими Большими Клыками²⁸.

О более раннем вхождении сц. Клыка (Малых Клыков) в состав монастырской вотчины свидетельствует, как нам кажется, наличие в нем двух монастырских дворов при отсутствии крестьянских - в Среднем Клыке, наоборот, было 6 крестьянских дворов, но не было монастырского (книга 1566/67 г.). Средний Клык уже в середине 60-х годов XVI в. был более населенным, чем Клык, получивший позднее название Малого.

Впрочем, под Клыком грамота 1561 г. могла подразумевать и оба Клыка. В межевой книге 1564/65-1566/67 гг. земли сельца Клыков показаны граничащими с землями с. Царицына, с одной стороны, и д. Салмачей, с другой²⁹. Ближе к Царицыну находились Малые Клыки (Клык), а ближе к Салмачам - Большие (Средний Клык). Вместе с тем межевая книга в обоих случаях говорит о сельце Клыках в единственном числе и не отличает Клык от Среднего Клыка. И все же мы должны отождествлять Клык в первую очередь с позднейшими Малыми Клыками, что не исключает возможности отождествления его и со всем клыковским комплексом. Учитывая краткость расстояния, разделяющего Малые Клыки и Царицыно, легко представить себе, как это обстоятельство могло способствовать развитию экономических связей между монастырским и дворцовым селами.

Села Спасо-Преображенского монастыря граничили и с другими дворцовыми селами. Отняв у монастырских сел Клыка и Куюка принадлежавшие им луга, воеводы 1557/58 г. передали их во владение дворцовым селам Салмачам и “Тертюлям”.

В писцовой книге 1568 г. Салмачи фигурируют как поместная (в прошлом дворцовая) деревня на р. Ноксе, имевшая общий неразмежеванный лес с Меньшими Дертюлями³⁰. Согласно писцовой книге 1566/67 г., д. Салмачи граничила с преображенскими сельцами Клыками и починком Шамсырем³¹. Межевая книга 1564/65-1566/67 гг. свидетельствует о расположении Салмачей по соседству с Клыками и Меньшими Дертюлями³². В конце ХVIII-ХIХ вв. Салмачи - казенная деревня на левом берегу р. Ноксы, примерно в 6 в. на юго-восток от Б. Клыков (по прямой), в 11 в. юго-восточнее Казани, на правой стороне Ногайского торгового тракта³³.

Интересно определение Салмачей в книге 1566/67 г. как деревни с. Царицына³⁴. Видимо, эта характеристика относится не к поместному периоду, когда Салмачи и Царицыно находились в руках разных владельцев, а к предшествующей дворцовой поре. В грамоте 1561 г. Салмачи названы еще селом. Вероятно, подчинение их с. Царицыну установилось не ранее первой половины 60-х годов XVI в. От Салмачей до с. Царицына было более 8 в. В 60-х годах XVI в. значительную часть жителей д. Салмачей составляли стрельцы³⁵.

Село “Тертюли” грамоты 1561 г. - это Меньшие Дертюли писцовых книг, в 1568 г. поместная (до сентября 1565 г. - дворцовая) деревня на рч. Ноксе, в межах с Куюком³⁶ и имеющая общий лес с д. Салмачи³⁷. В 1579/80 г. деревня Меньшие Дертюли находилась уже во владении Спасо-Преображенского монастыря³⁸. В межевых книгах 1564/65-1566/67 гг. подробно описывается граница, отделявшая землю Меньших Дертюлей от монастырских земель сц. Куюков и д. Сафарова, с одной стороны³⁹, и от поместной земли д. Салмачей, с другой⁴⁰. Тем самым положение Малых Дертюлей локализуется между Салмачами и Куюком.

Южнее Салмачей и Дертюлей находились вотчины архиепископа - три села Кабана и др.⁴¹ Таким образом, дворцовые села Салмачи и Дертюли вклинивались между владениями Спасо-Преображенского монастыря и архиерейского дома.

Предоставление дополнительных лугов Салмачам и Дертюлям усиливало позиции дворцового землевладения в полосе, наиболее благоприятной для его развития, ибо эти места были с севера и юга окружены, а, следовательно, и в какой-то мере “защищены” или прикрыты массивами владений духовных корпораций. В порядке компенсации за утрату лугов в районе Клыка и Куюка Спасо-Преображенский монастырь получил в 1561 г. подтверждение прав владения сенным покосом напротив Казачьего острова. Воеводам предлагалось выделить монастырю эквивалентный в количественном отношении покос - “на столько же колен, сколько у них к нашим селам взято”.

Наиболее подробное изображение Казачьего острова на р. Волге дает план его, составленный в 1793 г., когда остров принадлежал М.П. Нарышкиной⁴². Северную границу Казачьего острова образовывал залив Сухая воложка⁴³, на востоке его ограничивали шедшие на юг под острым углом проток из залива Сухой воложки, залив р. Волги и ее основное течение до затона Владычного⁴⁴, который омывал остров с запада. На острове находилось озеро Изумор. Общая площадь острова исчислялась в 248 дес. 193 кв. сажени. Вдоль берега остров тянулся на 2,2 км, составляя в самом широком месте 1,1 км. От правого, свияжского берега остров отделялся нешироким (не более 200 м) затоном Владычным, в то время как от левого, казанского берега его отделяло основное течение р. Волги.

На правом берегу, у затона Владычного, было расположено село Нижний Услон⁴⁵, возникшее после 1637 г.⁴⁶ На одной карте первой половины XVIII в. остров “Казачей” показан лежащим напротив и несколько выше с. Н. Услон⁴⁷. В конце XVIII в. это село протянулось на север дальше, чем Казачий остров. На левом берегу напротив Н. Услона в ХVIII-ХIХ вв. находились два селения: ближе к северу - удельная деревня Победилово (в XX в. - Старое Победилово⁴⁸) при рч. Ичке; ближе к югу - удельная и владельческая деревня Большие Отары при оз. Егорове⁴⁹. По официальным данным XIX в., от Казани до Победилова считалось 7 в.⁵⁰, до Б. Отар - 12 в.⁵¹, до Н. Услона - тоже 12 в.⁵² Таким образом, Б. Отары являлись наиболее прямым визави Н. Услона и Казачьего острова. Это явствует и из ряда карт.

Большие Отары стояли на восточном берегу озера Егорова, западнее которого расположилось оз. Оврынское, а еще западнее, рядом с Волгой, - рч. Ичка. Как видно из планов конца XVIII - первой половины XIX в., между оз. Оврынским и рч. Ичкой находились т. н. писцовые церковные сенные покосы Спасо-Преображенского монастыря⁵³. На востоке они начинались немного южнее оз. Оврынского, но не доходили до его северной оконечности (общая длина озера - около 430 м), западная граница покоса составляла примерно 280, а южная - 240 м. Местоположение этих покосов напротив Казачьего острова позволяет думать, что монастырь владел ими еще с 60-х годов XVI в. Правда, тогда участок был, наверное, более обширным. Писцовые книги середины 60-х годов XVI в. рисуют картину интенсивного распространения покосов Спасо-Преображенского монастыря вдоль левобережья Волги, от верховьев до устья Ички, по обе стороны последней, между городских “животинных выпусков” и покосов поместных деревень Больших и Средних Отар⁵⁴. К концу XVIII в. от монастырских владений остались небольшие кусочки. Так, кроме покосов при озере Оврынском, Спасо-Преображенский монастырь сохранил два сенокосных участка юго-западнее Малых Отар - между двумя озерами Безымянными на севере и озером Сковородошным на юге⁵⁵.

Однако уже в XVI в. возникали межевые споры, и официальное закрепление за монастырем покосов напротив Казачьего острова усиливало экономические и политические позиции духовной корпорации. Иметь покосы в районе заливных лугов монастырю было выгодно, но правительство преследовало и свои цели. Через эти места проходила стратегически очень важная Ташкабацкая дорога, ведшая к переправе через Волгу на юг. Отдавая здесь участок в руки монастыря, правительство рассчитывало на его упорство в освоении территории, что явилось бы вкладом в создание стабильной политической обстановки на подступах к Казани с юга. Кроме того, распространением монастырского землевладения в приволжской полосе правительство препятствовало превращению всей территории, непосредственно прилегавшей к Волге, от Казани до устья Камы, в сплошную сферу влияния архиепископа. В 1555 г. архиепископская кафедра получила в монопольное владение “рыбные ловли и с островы..., на которых рыбная ловля”, “от Казанского устья по обе стороны реки Волги, по казанской стороне и по свияжской, до реки Камы”. Правда, уже в грамоте 1555 г. была сделана оговорка: “опричь покосов”⁵⁶. Закрепление покосов за Спасо-Преображенским монастырем наполняло эту оговорку вполне конкретным содержанием. Таким образом, в экономической политике правительства социальные и военно-стратегические мотивы тесно переплетались.

1. Каштанов С.М. Земельно-иммунитетная политика русского правительства в Казанском крае в 50-х годах XVI в. (по актовому материалу) // Из истории Татарии. Казань, 1970. Сб. 4 (Ученые записки Казанского гос. пед. института. Вып. 80). С. 164-203.
2. Каштанов С.М. Хронологический перечень иммунитетных грамот XVI века. Ч. 2 // Археографический ежегодник за 1960 год. М., 1962 (далее - ХП-2). С. 157. № 811.
3. ПСРЛ. СПб., 1906. Т. 13, вторая половина. С. 333.
4. Разрядная книга 1550-1636 гг. М., 1975. С. 104.
5. Разрядная книга 1475-1598 гг. М., 1966. С. 192.
6. Разрядная книга 1559-1605 гг. М., 1974. С. 12.
7. ПСРЛ. Т. 13, вторая половина. С. 333.
8. Заволжский муравей. Казань, 1832. Ч. 2. № 14, июль. С. 856-860; Сборник древностей Казанской епархии и других приснопамятных обстоятельств, старанием и трудами Спасоказанского Преображенского монастыря архимандрита Платона составленный, 1782 года. Казань, 1868. С. 52-55. Упоминания см.: ХП-2. С. 157. № 813; Ермолаев И.П. Казанский край во второй половине ХVI-ХVII вв. (Хронологический перечень документов). Казань, 1980. С. 15. № 63. В литературе эта грамота фигурирует иногда с неверной датой - 1562 г.: Заринский П.Г. Топография города Казани в 1552 году, во время осады его русскими войсками // Труды Четвертого Археологического съезда в России. Казань, 1884. Т. 1. С. 83, продолжение примеч. 4; Материалы по истории Татарской АССР. Писцовые книги города Казани 1565-1568 гг. и 1646 г. Л., 1932 (далее - ПКК). С. 132.
9. Грамота называет А.И. Воротынского, В.М. Юрьева и Н.В. Шереметева. Согласно разрядам, А.И. Воротынский и Н.В. Шереметев были казанскими воеводами в 7066 (1557/58) г., тогда же “другой год годовал боярин Василей Михайлович Юрьев” (Разрядная книга 1475-1598 гг. С. 172).
10. Каштанов С.М. Возникновение русского землевладения в Казанском крае (Документы) // Из истории Татарии. Казань, 1973. Сб. 5 (Ученые записки Казанского гос. пед. института. Вып. 116). С. 3-17, 21-31.
11. В публикации, восходящей к копии архим. Платона Любарского, неверное чтение: “Чудовщиков” (Сборник древностей Казанской епархии... С. 53). Правильно в “Заволжском муравье”: “годовщиков”.
12. О возвращении Полтевых в Казань сведений нет. В Дворовой тетради 1551/52 г. фигурируют восемь Полтевых в качестве “Литвы дворовой” по Ярославлю, Владимиру и Медыни. Куприяна (Киприяна) Полтева среди них не находим, но Михалко Алексеев сын Полтев, вероятно, может быть отождествлен с Михаилом Полтевым грамоты 1561 г. (Тысячная книга 1550 г. и Дворовая тетрадь 50-х годов XVI в. М.-Л., 1950. С. 145). В 1591/92 г. один Полтев был сыном боярским по Звенигороду (Там же. С. 378). С. Б. Веселовский говорит о наличии Полтевых в середине XVI в. “и позже” в Ярославле, Смоленске и Серпейске (Веселовский С.Б. Ономастикон. Древнерусские имена, прозвища и фамилии. М., 1974. С. 253). В разрядах Полтевы появляются, кажется, не раньше второй половины 80-х годов XVI в.
13. РГАДА. Ф. 1209. № 643. Л. 31 об. Кн. 643 - список с нескольких писцовых, межевых и отдельных книг 60-х годов XVI в. Мнение о том, что это список XVII в. (см., например, ПКК. С. XXVII, 1 и др.), неверно. Водяной знак кн. 643 - литеры АГ и волюта - относится к 1763-1764 гг. (Лихачев Н.П. Палеографическое значение бумажных водяных знаков. СПб., 1899. Ч. 1-3. № 3568), почерк середины - второй половины XVIII в.
14. Цит. по списку XVIII в. Ср. публ.: Список с писцовых книг по г. Казани с уездом. Казань, 1877 (далее - СПК). С. 32-33; ПКК. С. 7.
15. Казанская губерния. Список населенных мест по сведениям 1859 года. СПб., 1866 (далее - СНМ Каз.). № 22; РГАДА. Ф. 1356. Оп. 1. № 1129, 1141, 1149.
16. В тетради поместного отдела 1568 г. в устье Ноксы показана пустая деревня Кузьмино займище и при ней мельница, поставленная дьяком Кузьмой Федоровым (РГАДА. Ф. 1209. № 643. Л. 330-330 об.), который наряду с воеводами управлял Казанью в середине 50-х - начале 60-х годов XVI в. (он - один из адресатов грамоты 1561 г.).
17. РГАДА. Ф. 1209. № 643. Л. 255.
18. Там же. Л. 255-255 об.
19. Там же. Л. 369-369 об.
20. Там же. Л. 369.
21. Там же. Л. 255 об.
22. Там же. Л. 381 об.
23. Первая жалованная грамота, выданная Спасо-Преображенскому монастырю в 1555 г., конкретные владения не указывает (подробнее см.: Каштанов С.М. Земельно-иммунитетная политика... С. 172-173, 195). Вероятно, на основании этой грамоты монастырь мог требовать у воевод предоставления ему тех или иных селений. Выбор земель определялся, надо полагать, соглашением между монастырем и воеводами. Если уже в 1557/58 г. у монастыря отбираются луга при селах Клык и Куюк, значит сами эти села должны были попасть в состав монастырской вотчины до 1557/58 г.
24. РГАДА. Ф. 1209. № 643. Л. 411 об. - 412 об.; СПК. С. 75.
25. РГАДА. Ф. 1209. № 643. Л. 412 об. - 415 об.; СПК. С. 75-76.
26. Согласно СНМ Каз. (№ 78, 79), обе деревни - на правой стороне Зюрейского тракта, однако на уездных картах конца XVIII в. (РГАДА. Ф. 1356. Оп. 1. № 1141, 1150) Малые Клыки - на левой, а Большие Клыки - на правой (по направлению от Казани) стороне большой Зюрейской дороги.
27. РГАДА. Ф. 1356. № 1141, 1150. В середине XIX в. - “при овраге Куркове и колодцах” (СНМ Каз. № 106). “Курков” - не искаженное ли “Куюков”? Вероятно, по этому оврагу и протекала в XVIII в. рч. Куюковка.
28. Е.И. Чернышев, напротив, отождествляет Средний Клык с Малым, что не представляется доказанным - см. Чернышев Е.И. Селения Казанского ханства (по писцовым книгам) // Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. Казань, 1971 (Археология и этнография Татарии. Вып. 1). С. 286. № 199, 200.
29. РГАДА. Ф. 1209. № 643. Л. 445-447.
30. Там же. Л. 336.
31. Там же. Л. 412; СПК. С. 75.
32. РГАДА. Ф. 1209. № 643. Л. 446 об. - 447, 450.
33. РГАДА. Ф. 1356. Оп.1. № 1129, 1141, 1150; СНМ Каз. № 105; по Чернышеву - на Зюрейской дороге (Чернышев Е.И. Указ. соч. С. 287. № 327).
34. РГАДА. Ф. 1209. № 643. Л. 412; СПК. С. 75.
35. РГАДА. Ф. 1209. № 643. Л. 336.
36. Там же. Л. 246 об.: “...по [Ку]юковскую межу” (в рукописи ошибочно: “по Юковскую”).
37. Там же. Л. 336; ср. Л. 246 об.
38. РГАДА. ГКЭ, по Казани. № 21/6429. Л. 2 об., 11, 20, 30.
39. РГАДА. Ф. 1209. № 643. Л. 444-445. На л. 444 об. вместо “Сафарова” ошибочно “Сухарева”.
40. Там же. Л. 450-451 об.
41. О них подробнее см.: Каштанов С.М. Земельно-иммунитетная политика... С. 194. Примеч. 58.
42. РГАДА. Ф. 1354. Оп. 142, ч.1. № 716 (Свияжский уезд), план К-1 (синий); копия 1915 г. - ЦГА Республики Татарстан (далее - ЦГА РТ). Ф. 324. Оп. 723. № 1061; с небольшими коррективами план 1793 г. был переснят в 1881 и 1883 гг. (ЦГА РТ. Ф. 324. Оп.723. № 862 и 1093).
43. Не путать с одноименным затоном, находившимся выше по Волге (ср.: РГАДА. Ф. 1356. Оп. 1. № 68, 73).
44. В 1881-1883 гг. - “ерик” или “эрик” (полувысохшее русло). Не путать затон Владычный с одноименным озером, расположенным севернее (см. РГАДА. Ф. 1356. Оп. 1. № 68, 73).
45. РГАДА. Ф. 1354. Оп. 142, ч. 1. № 716 (Свияжский уезд), план У-1 (красный); Ф. 1356. Оп. 1. № 68, 73; ОР Научной библиотеки им. Н.И. Лобачевского Казанского гос. университета (далее ОР НБЛ КГУ). № 4477 (8231 в); ЦГА РТ. Ф. 324. Оп. 723. № 299, 1289.
46. Перетяткович Г. Поволжье в XVII и начале XVIII века (Очерки по истории колонизации края). Одесса, 1882. С. 43.
47. РО БАН. Карты, по описи Александрова № 733, арх. № 221. О расположении Казачьего острова напротив Нижнего Услона см.: [Люстрицкий В.] Приволжские города и селения в Казанской губернии. Казань, 1892. С. 105. В атласе 1753 г. возле Н. Услона изображен небольшой остров Козий, отделенный от берега Вороньей воложкой, а выше помещен остров Казачий, отделенный от Козьего Козьей воложкой и выдвинутый в середину волжского русла (РГА ВМФ. Ф. 1331. Оп. 4. № 748, по печатному описанию № 922. Л. 4). В. Люстрицкий отмечал, что остров “Козин” находится в 15 в. ниже двух городских островов (Приволжские города и селения... С. 8), т. е., вероятно, несколько южнее Н. Услона, от которого до Казани - 12 в. (см. ниже, примеч. 46). Напротив, в схеме волжских перекатов конца XIX - начала XX в. остров Козий показан много выше Нижнеуслонского затона - между Бакалдинским перевалом и Молочной воложкой (ЦГА РТ. Ф. 82. Оп. 9. № 24. Л. 1).
48. См., например, печатную карту 1933 г. (Гос. музей Республики Татарстан. № 199825-18).
49. Приволжские города и селения..., карта между С. IV и 1. Ср. РГАДА. Ф. 1356. Оп. 1. № 1; РГИА. Ф. 1487. Оп. 20. № 102; РНБ. Эрмит. собр. № 610. Л. 34; ОР НБЛ КГУ. № 3499, 4477 (б. кн. 8231), 8080.
50. СНМ Каз. № 114.
51. Там же. № 115.
52. Сведения о числе верст от селений и посадов до губернского, уездного и заштатных городов Казанской губернии. Казань, 1876. С. 156; Приволжские города и селения... С. 102.
53. РГАДА. Ф. 1354. Оп. 138, ч. 1. № 708 (Казанский уезд), план В-11 (красный), граница К-L; план Г-11 (синий), граница G-А; план А-28 (красный), граница К-L; ЦГА РТ. Ф. 324. Оп. 728. № 158, 164, 165.
54. ПКК. С. 52-53.
55. РГАДА. Ф. 1354. Оп. 138, ч. 1. № 708, план В-11, границы Н-I, О-Р; ср. ОР НБЛ КГУ. № 2062.
56. Акты исторические. СПб., 1841. Т. 1. № 162. С. 298-299.