Творение "мниха Иеразма" - Повесть о Петре и Февронии Муромских - одно из популярнейших чтений в России XVI-XVIII веков. До нашего времени Повесть дошла в 439 списках, которые представляют семь редакций: Первую (Авторский вариант, вариант Бп, вариант МДА), Вторую (вариант с подзаголовками и без подзаголовков), Гермогена, Третью, Причудскую, Муромскую и Четвертую1. Литературная история Повести достаточно хорошо изучена в отечественной историографии2. Установлено влияние ее текста на иконографию знаменитых муромских чудотворцев3. Однако по-прежнему малоисследованными остаются отдельные списки Повести, история происхождения каждого из которых может существенно дополнить наши представления о ее литературной судьбе новыми сведениями.
Настоящая работа посвящена кодикологическому изучению Повести по списку ГИМ. Муз. № 30654.
Первое описание этой рукописи принадлежит М.Н. Сперанскому. Оно сделано от руки на небольшом листе бумаги, вклеенном в конец кодекса. Даты описание не имеет, однако скорее всего оно было составлено в 1920-1929 гг., когда М.Н. Сперанский возглавлял Отдел рукописей ГИМ. Сперанский привел сведения об общем числе листов в кодексе и миниатюр, охарактеризовал почерк основного текста как "искусственный полуустав", упомянул о позднейших рисунках и записях, которые отнес к категории "писарских". Сперанский собственноручно пронумеровал листы кодекса, однако ошибся в их подсчете, пропустив л. 47: сразу после л. 46 по его нумерации следует л. 48. Рукопись была датирована им концом XVII в.
В монографии Р.П. Дмитриевой (1979 г.) Музейский список специально не рассматривался. Ему посвящено несколько строк в археографическом описании выявленных списков Повести, где он фигурирует среди рукописей "с лицевыми изображениями, отражающими содержание Повести о Петре и Февронии и использующими ее текст"5. В основу текста кодекса, по мнению Дмитриевой, была положена Вторая редакция Повести, причем оказался включенным один подзаголовок6.
Р.П. Дмитриева и О.В. Белоброва (1985 г.) в исследовании памятников древнерусского изобразительного искусства, испытавших влияние сюжета Повести, пришли к выводу, что миниатюры Музейского списка наиболее пространно представляют содержание этого произведения. Авторы подчеркнули независимость миниатюр рукописи от известных художественных образцов. Текст Повести по списку Муз. № 3065 был определен ими как сокращенное переложение Второй редакции, не вызвавшее "ни подражания, ни продолжения"7.
В исследовании Ю.А. Грибова (1989 г.), посвященном атрибуции группы лицевых синодиков XVII в., изучаются и миниатюры Музейского списка Повести. Автор приходит к выводу о близости "многих композиционных схем, тождестве приемов рисунка и раскраски, изображения ландшафтов и растительности, архитектуры и интерьеров" миниатюр группы синодиков и списка Повести8. Грибову удалось уточнить время создания Музейского списка, который он датировал по водяным знакам бумаги 1690-ми годами9, а также по записям конца XVIII - начала XIX в. ограничить место создания кодекса районом, находящимся к северо-востоку от Москвы, "ближе к границе между современными Вологодской и Ярославской областями"10.
Музейский список Повести представляет собой небольшой кодекс форматом в 40 (17,2х15 см), объемом в 59 листов. Первоначальный переплет рукописи утрачен. Сейчас она заключена в картонный переплет начала XIX в. Сложное взаимоотношение текста и миниатюр составляет основную особенность рукописи. Композиция разворота книжного листа следующая: лицевую сторону листа занимают миниатюры, оборотную - текст Повести. Предполагалось, что миниатюр должно было быть 58, но по каким-то причинам работа по художественному оформлению кодекса не была завершена, и последних 11 миниатюр в рукописи нет: для них лишь оставлены пустые рамки на л. 48-57. Каждая из миниатюр строго соответствует тексту, дублируя его. Закон взаимного подчинения текста и миниатюр соблюдается настолько, что художественные изображения зачастую лишаются сюжетной и композиционной оригинальности. Так, многочисленные описания страданий "острупившегося" в результате борьбы со змием Петра иллюстрируются 12-ю из 47 миниатюр.
Текста на листе немного: в среднем 5-7 строк. Минимальное число строк в рукописи равно 3, максимальное - 12. В строке помещается от 17 до 20 букв высотой 3-5 мм. Расстояние между строк почти в два раза превышает высоту букв и составляет 5-8 мм. Текст кодекса от начала и до конца написан четко, крупно, яркими темно-коричневыми (почти черными) чернилами почерком одного писца. Уже поверхностное знакомство с рукописью оставляет впечатление, что главным в ней был не текст, а красочные миниатюры. Текст играл вспомогательную роль, разъясняя детальные изображения, достаточно точно и полно передающие содержание Повести.
Как уже отмечалось выше, Сперанский назвал почерк Музейского списка "искусственным полууставом", не пояснив значение этого определения. Тем не менее, понятие "искусственный полуустав" как нельзя лучше характеризует особенности почерка писца Музейского списка. Видимо, скоропись - его "родной" почерк, более близкий, простой и удобный, т.к. при палеографическом изучении списка выявляются начертания, характерные для более позднего по времени типа письма, а именно - скорописи. В рукописи употреблено значительное количество лигатур; использованы разнообразные сократительные приемы. Написание выносных близко скорописным "взметам" (см. табл. 1). Велика вариантность в начерках одной и той же буквы (рис. 1). Отдельные слова написаны с заглавной буквы, причем в их употреблении выявляются определенные закономерности (см. ниже). Последовательно выдержано словоотделение в строке, хотя служебные части речи (предлоги и союзы) пишутся слитно со знаменательными: ирече (вм. "и рече"), аблжную (вм. "А блаженную"), вбаню (вм. "в баню") и т.п. Начертания отдельных букв далеки от традиций полууставного письма конца XVII - начала XVIII в. и более свойственно скорописи этого же времени: ("ю"). ("аз"), ("ерь"), ("а" йотованная), ("ять"), ("еры").
Таблица 1
Образцы написания выносных букв в Музейском списке Повести о Петре и Февронии Муромских конца XVII - начала XVIII в.
Слова из церковной лексики, как правило, пишутся с прописной буквы: Бл(а)ж(е)н(н)ая, Кр(е)ста Г(о)с(под)ня, Бл(а)гослови, Наб(о)га, (т.е. "на бога": согласно общей орфографии списка служебные части речи пишутся слитно со знаменательными). Кроме того, с заглавной буквы пишутся слова, обозначающие принадлежность персонажей к верхушке феодальной лестницы: Кн(я)зь, Кн(я)гиня, Бояря, Брата (о кн. Павле), а также слова, обозначающие волшебства или волшебные явления: Агриков меч, Гробы (в описании чудесного перемещения тел Петра и Февронии из двух гробов в один) и т.д. В большинстве случаев слово пишется с заглавной буквы после точки, иногда после точки с запятой и запятой. Текст отдельного листа обязательно заканчивается одним из указанных знаков, и первое слово следующего листа пишется с прописной буквы.
В качестве надстрочных знаков в рукописи употребляется сочетание спиритуса с акутом(), паерок (), оксия (), вария (), дужка спинкой вниз (камора?) () и спиритусы (). Система словесного ударения в рукописи упорядочена и передается в зависимости от места ударения в слове либо варией, либо оксией. Наиболее последовательно надстрочные знаки расставлены в начале и конце рукописи.
В целом очевидно, что скоропись, присущая графической манере писца Музейского списка, была видоизменена в несколько небрежный, крупный полуустав, что должно было облегчить зрительное восприятие текста (прием, как известно, обычный: в подобных случаях писец стремился не убыстрить процесс письма, а упростить чтение). Уже в XI-XII вв. писцами были выработаны каллиграфические варианты своих индивидуальных почерков, отличные от тех, какими они фиксировали тексты делового, некнижного назначения. Одним из вариантов каллиграфических почерков конца XVII - начала XVIII в. является тип почерка писца Музейского списка. Такое письмо, представляющее собой намеренное возвращение от скорописи к более раннему и удобочитаемому типу письма - полууставу - и следует называть "искусственным" полууставом.
Примечательно, что текст Музейского списка располагался на листе так, чтобы не только не утомить, но даже и привлечь своей четкостью и малым объемом читателя к красочно иллюстрированной книге. Правда, к концу кодекса писец, спеша закончить работу, стал более небрежным и уже мало заботился о красоте письма. Именно в конце текста Музейского списка встречается наибольшее число скорописных начертаний, в которых писец обнаружил свой родной почерк.
Текст Второй редакции Повести о Петре и Февронии в Музейском списке подвергся существенной переработке от самого начала и до конца. Причем редактирование велось одновременно по нескольким направлениям: 1) сокращение (вплоть до исключения из текста) отдельных повествовательных сюжетов; 2) сокращение диалогов за счет введения преимущественно авторского повествования; 3) усиление элементов житийного жанра. Язык текста Повести в этом списке более динамичен и лаконичен. Сокращение и частичное исключение диалогов привело не только к изменению структуры произведения, но и к изменению систем восприятия текста. Почти лишенный диалогов, текст Повести перестал восприниматься через живой разговор персонажей между собой, а стал более похожим на монологическое авторское повествование, констатирующее уже свершившиеся факты. Следовательно, изменилась и категория времени: повествователь рассказывает о прошлом, диалоги же могут происходить только в настоящем времени.
| Вторая редакция | Музейский список |
| Князь же мысляще, что сотворите змиеви, и недоумевше, и рече к жене своей: "Мыслю жено, но недоумеюся, что сотво-рити неприязненному змию? Невсем бо того, како бы на него навести смерть; Ныне же заповедаю ти: блюди опасно, аще ти начнет той лукавый змий глаголати каковы словеса, и вопроси его о сем льстивными словесы, весть ли ту лукавый от чего ему смерть хочет быти?" | Князь же мысляще, что сотворити змиеви? Как бы его умертвити? И рече жене своей: "Вопроси его льстивно от чего ему смерть?" (Л. 4 об.). |
Усиление элементов агиографического жанра в тексте Музейского списка несколько изменило сюжетную канву Повести. Во-первых, в Музейском списке акцентируется внимание на силе божественного участия в судьбе героев и упование их на силу божию, и, во-вторых, на благочестии Петра и Февронии. Так, например, в сцене борьбы Петра со змием (в отличие от других редакций) и в сходной со Второй манере) дается обращение кн. Петра к брату Павлу с просьбой не выходить из своей палаты до окончания поединка и молиться за счастливый исход событий.
| Первая редакция | Вторая редакция | Музейский список |
| Князь же Петр рече: "...Ныне убо, брате, отсюду никако же иди. Аз же тамо иду братися со змием, да неклибожию помощию убиенда будет лукавый сей змий". | Ты же во время то пребуди в молитвеи богу: еда услышит бог молитвутвою и подаст ми помощь убити лукавого змия | И рече ему: "Не исходи из полаты своея, дондеже убию змия, и пребуди на молитве" (Л. 11 об.). |
Особое внимание уделяется теме духовного очищения кн. Петра через телесные страдания. Составитель текста Музейского списка, акцентируя внимание на мучениях Петра, несколько раз обращается к описанию его жестоких язв практически в одном и том же месте:
| Вторая редакция | Музейский список |
| Блаженный же князь Петр нача его мечем сещи, дондеже до конца его низложи. От непризнения же его крови окровавися лице блаженного князя Петра от крепкого его ударения. И быша на блаженнем от тоя змиевы крови болезненныя струпы и язвы, и прииде на нь болезнь тяжка зело, яко весьострупися. | Петр ж изсече его. И кровию змеиною окровавися лице блаженного Петра. И сташа у него от тоя змиины крови болезненныя струпы по всему [телу] (Л. 12 об.). И быша на блаженном Петре болезненныя струпы и язвы, и прииде на него болезнь, яко весь острупился (Л. 13 об.). |
Примечательные детали введены в ту часть Повести, которая посвящена поиску заболевшим Петром чудесного исцеления. Во-первых, князь ищет не вообще врачей ("врачев"), а одного целителя, отмеченного богом. Во-вторых, вознаграждение за поиски врача (а не врачей других редакций!) обещается "рабам своим", то есть княжеским слугам. Во Второй редакции Повести княжеские дары обещаются не "синклиту" (слугам), а "врачем":
| Вторая редакция | Музейский список |
| И егда, приспеша в приделы рязанския, разосла весь синклит свой искати врачев, яко да обрящут такова врача, иже бы его от тоя болезни уврачевал. Иповеле обещевати врачем дары многия. | И егда приеде в пределы рязанские, разосла рабов своих искати врача, да обрящут такова врача иже изцелит от тоя болезни. И обещевал им воздати дары многия (Л. 15 об.). |
Во Второй редакции Петр и Феврония посвящают себя церкви, только почувствовав приближение конца. В Музейском списке это - закономерный финал их земной жизни:
| Вторая редакция | Музейский список |
| Егда же приспе благочестное их преставление, умолиша бога, даво един час будет преставление их. И совет сотворише, да будут положены оба во едином гробе и повелеста си учредитиво едином камени два гроба, едину токмо преграду имущу меж собою. | И совещашася отстат от княжения своего и повелеша себе во едином гробе положити, и учредиша един гроб изсещи ис камени, токмо преграду имущу меж собою (Л. 44 об.). |
Многочисленные повторы, введение симметрических синтаксических конструкций характерно для описания обращения Петра и Февронии "во иноческий образ".
| Вторая редакция | Музейский список |
| Сами же (Петр и Феврония - Л.С.)во едино время облечшися во мнишеские ризы. И наречен бысть блаженный князь Петр во иноческом чину Давид, преподобная же княгиня Феврония наречена быстьво иноческом чину Евфросиния (Л. 46 об.). | Князь же во иноческий образ облечеся, возлюбя имя Господне. И наречен бе князь во иноческом чину святый Давид. (Л. 45 об.). Такожде и блаженная Феврония облечеся во иноческий образ и нареченно имя ей Ефросиния |
Поэтическая сцена успения муромских чудотворцев менее всего претерпела изменения в тексте Повести по Музейскому списку. Однако в отличие от Второй редакции в него внесены некоторые дополнительные детали. Так в тексте Второй редакции Петр фигурирует как "Преподобный князь", тогда как в Музейском списке он назван своим иноческим именем: "святой ... князь инок Давид". Его благочестие определяется словом "святой", а не "преподобный" или "преблаженный", как в различных списках Повести во Второй редакции. Умоляя Февронию прийти умереть вместе с ним, Петр заклинает ее "не изменить своего слова", жену свою по-монашески именует "сестра", а момент успения описан более живо, трогательно и поэтично: "Сестро Ефросиния! Уже отхожду от сего света" против "Уже хощу преставитися и не жду тя..." Второй редакции.
| Вторая редакция | Музейский список |
| В то же время преподобныя и блаженныя Ефросиния во храм пречистыя Богородицы соборныя церкви своима рукама шьяше воздух, на нем же лики святых. Преподобный же князь Петр присла к ней, глаголя: "О сестро Ефросиния! Уже хощу отити от тела. Но жду тя, яко купно отидем. Она же рече: "Пожди, господине, да дошью воздух во святую церковь." Он же и второе посла к ней, глаголя: "Уже мало пожду тя". И яко же третицею присла к ней,глаголя: "Уже хощу преставитися и не жду тя". |
Инокиня блаженная Ефросиния,живяще въ монастыре и ю во храм пресвятыя Богородицы в соборную церковь своими руками шьяше воздух, на нем же лики святых (Л. 48 об.) Святый князь инок Давид посла весть: "Сестро Ефросиния! Хощу отитти от тела, яко да купно отидем". Она же рече: "Пожде, господине, мало дондеже дошью воздух сей" (Л. 49 об.). И тако и второе посла к ней, глаголя: "Сестро Ефросиния! Уже отхожду и мало подожду тя... Не измени своего слова" (Л. 50 об.). Уже и третицею присла к ней: "Сестро Ефросиния! Уже отхожду от сего света" (Л. 51 об.). |
Текст Повести по Музейскому списку оказался тщательно выхолощенным. Так, во Второй редакции описания свиданий жены кн. Павла со змием сопровождены многочисленными ругательными характеристиками. Змий назван здесь "лукавым", "неприязнивым", "треклятым", "льстивым прелестником", а свойственные ему "дыхание, и сипение, и все скардение" - "злыми". В тексте Повести по Музейскому списку ругательные определения змия ограничены словом "неприязневый", а также указанием, что в него вселился "искони же ненавидяи добра роду человечю диавол", имеющимися в текстах всех известных редакций произведения.
| Вторая редакция | Музейский список |
| Князь же мысляще, что сотворити змиеви, и недоумеяше, и рече кжене своеи: "Мыслю, жено, но недоумеваюся, что сотворити неприязненому змию; не вем бо того, как бы на него навести смерть; ныне же заповедаю ти: блюди опасно, аще ти начнет той лукавый змий глаголати каковы словеса, и вопроси его о сем льстивыми словесы, весть ли той лукавый, от чего ему смерть хочет быти? И аще увеси, то поведай ми вскоре, яко да ты свободишься всяко в нынешнем веце злаго его дыхания, и сипения, и всего скардения, иже смрадно есть глаголати, и в будущем веце судию нелицемерного Христа милостива себе сотвориши. | Князь же мысляше, что сотворити змиеви, како бы его умертвити, и рече жене своей: "Вопроси его льстивно, от чего ему смерть". (Л. 4 об.) |
Как известно, в Повести Феврония совершает три чуда (во Второй редакции с подзаголовками эти подзаголовки чудеса и обозначают): "Чудо блаженныя, как прелагати хлебные крохи в фимиян", "О прозрении блаженныя в некоем человеце лукавого помысла" и "Чудо блаженныя о древиях". В тексте Повести по Музейскому списку Феврония совершает только два чуда. Живописный сюжет "О прозрении блаженной в некоем человеце лукавого помысла" опущен (о возможных причинах изъятия этой части текста см. ниже).
В Музейском списке Повести до минимума сведены нашедшие отражение во Второй редакции элементы социального неравенства. Так, отсутствуют знаменитые загадки Февронии, в которых она рассказывает о своих семье и родительском доме. Заглушена тема антагонизма самодержавной княжеской власти и боярского сепаратизма. Здесь перед составителем текста Музейского списка встала сложная задача: не отступить от основного сюжета и, вместе с тем, показать бояр как можно более кроткими. Так, например, бояре, изгнавшие незнатную княгиню из Мурома, быстро раскаиваются:
| Вторая редакция | Музейский список |
| О пришествии людей от града Мурома И яко же хотяху людие их рухло вметати в суды со брега, и абие приидоша велможи от града Мурома, моляще и глаголюще: "О господине княже! От всех велможь и от всего града приидохом молити тя, да не оставиши нас сирых, но возвратитися на свое отечество! Мнози бо вельможи во граде погибоша от меча, кииждо бо их хотя дерьжавствовати, сами ся изгубиша, а оставиши со всем народом молят тя, глаголюще: "О господине княже! Аще и прогневахом тя, и раздражихом, но хотяще да княгиня Феврония господствует женами нашими, ныне же со своими домы своими рабы есмы ваю, хощем, и любим, и молим, да не оставиши нас, раб своих!" | О пришествии боляр от града Мурома Постигоша боляря князя Петра плывуще по реце Оке моляще их глаголяще: "О господине наши! От всех бояр и от всего града посланы есмы умоляти вас возвратитеся на свое Отечество!" (Л. 42 об.). |
В отличие от надписей, сопровождавших клейма житийных икон Петра и Февронии XVII-XVIII вв., и составивших как минимум три лицевых рукописных сборника конца XIX в.11, текст Повести по Музейскому списку довольно полно отражает идейный замысел, сюжет и структуру произведения. Музейский список действительно представляет сокращенное переложение текста Второй редакции Повести с подзаголовками и, по-видимому, является уникальным явлением в литературной истории этого памятника12.
Причины появления исследуемого текста Повести кроются, как нам представляется, в специфической истории происхождения самой рукописи Музейского списка, к которой мы и обратимся ниже.
В кодексе имеется ок. 50 владельческих рисунков и записей XVIII - начала XIX в., расположенных преимущественно на свободных от текста местах. Особенно много записей и рисунков сделано в конце кодекса, а также на чистых листах, незаполненных миниатюрами.
У книги с начала XVIII и по начало XIX в. сменилось несколько поколений хозяев, но практически всю свою жизнь она обслуживала потребности детского чтения. Об этом свидетельствуют многочисленные рисунки и записи, сделанные разными взрослыми и детскими почерками в разное время, и отразившие непосредственную реакцию на прочитанное. Анализ текста некоторых детских записей позволяет связать их с ученическими упражнениями. Ряд автографов взрослых, несомненно, составлен в воспитательных целях. Очевидно, данная рукопись не только читалась детьми, но и использовалась в процессе обучения их основам грамоты (чтению, письму, счету).
Первоначально появились смысловые вставки, сделанные по всему тексту Повести, поясняющие его содержание.
Таблица 2
Образцы некоторых смысловых вставок в текст Повести по Музейскому списку
| Текст Повести по Музейскому списку без вставок | Текст Повести по Музейскому списку со вставками |
| (Л. 10 об.) И потомъ иде к сноке в полату и увиде у нея змия седяща во образе брата своего Павла И изыде скоро из полаты и иде г брату | И потомъ иде к сноке в полату и увиде у нея змия седяща во образе брата своего И изыде скоро из полаты и иде г брату своему |
Подобные приписки13, сделанные рукой взрослого, должны были внести ясность в понимание прочитанного и, скорее всего, предназначались ребенку. Палеографический анализ позволяет отнести их к началу XVIII в. Вполне вероятно, что это автограф первых владельцев рукописи.
По-видимому, в это же время появляются сведенные с миниатюр на свет чернильные графические рисунки, сделанные детской рукой (сложно представить за таким занятием взрослого, аккуратно и старательно выводящего просвечивающие сквозь бумагу контуры миниатюр!). Копируются самые разнообразные изображения (группы фигур, отдельные лица предметы, целые сюжетные сценки): лодка, купол церкви, бокалы, заяц за задних лапках, Феврония и отрок, змий, пронзенный волшебным Агриковым мечом, Петр, едущий в Рязанские земли в надежде на исцеление... Эти рисунки, вернее было бы назвать их копиями, не очень удачны; чувствуется, что делались они детской рукой и не столько небрежно, сколько неумело (рис. 2).
Известно, что писец на Руси выполнял еще и функции учителя: составлялись специальные прориси, где тщательно выписанный текст копировался учащимися. По этим прописям учились письму, счету, чтению. Любопытно, что в Музейском списке основной текст неоднократно воспроизводится детской рукой. В этих графических упражениях прослеживаются два индивидуальных почерка. Одним из почерков (более ранним) копировался не только текст, но и надстрочные знаки (л. 38 об.). Возможно, что контуры миниатюр (см. выше) были прорисованы той же рукой и, скорее всего, теми же чернилами.
Первым почерком (начала XVIII в.) скопированы фразы на л. 13 об. ("и бища"), 15 об. (написано и размыто слово "дары"), 17 об. (воспроизведены первые шесть букв последней строки - перенесенная на другую строку часть слова "уврачевати" ("чевати"). На л. 18 об. скопирован оборот "она рече".
Цитирование текста Повести продолжено более уверенным детским почерком (л. 13 об., 38 об.). Сокращенные под титлом слова раскрыты, а искусственный полуустав писца заменен на неустоявшуюся ученическую скоропись конца XVIII в.14 Цитата на л. 13 об. пришлась поверх рисунка поверженного и пронзенного мечом змия, который был сведен на свет с миниатюры на л. 13.
Любопытно, что этот юный владелец книги вступил в своеобразное состязание со своим предшественником по цитированию, более неопытным и неумелым в писании, чем он (у первого даже не хватало сил и умения закончить начатую фразу), и цитировал те же куски, которые так и не удалось довести до конца его предшественнику. Этих юных владельцев книги разделяло, по-видимому, несколько поколений.
В кодексе много анонимных детских рисунков, сделанных, скорее всего, в конце XVIII в. Стилистика этих рисунков, характер изображений, чернила, которыми они сделаны, позволяют предположить, что их автором был один человек. Юный художник создал целую галерею портретов, оригинальных и своеобразных. Разумеется, этим изображениям далеко до совершенства, они скорее наивны и неумелы. Однако они отражают детское мироощущение, что само по себе очень ценно. Интересно, что ребенок попытался как бы выполнить работу за миниатюриста: рукопись не была иллюстрирована до конца (см. выше). Отсюда - желание вписать изображения в рамку, попытка рационально разместить фигуры на листе. Представляют интерес рисунки на л. 58. Вероятно, юный художник предпринял попытку создать целую композицию: здесь мы видим ветвистое дерево, охотника с ружьем, три мужских портрета (одно изображение профильное, другое - анфас, третье, первоначально профильное, было несколькими штрихами превращено анфас), две мужские фигуры в полный рост с хорошо прорисованными деталями одежды (рубаха, шапка, ботинки на каблучках). Одна из этих фигур "безрукая", другая - с согнутыми в локтях руками, вытянутыми вперед. Эти изображения (особенно бегущий охотник) очень динамичны и достаточно выразительны. Выполнены они светло-коричневыми чернилами. Во всем обнаруживает себя рука ребенка: линии недостаточно твердые, штриховые, "лохматые", не соблюдены пропорции в изображении фигур (рис. 3). На л. 50 изображена девушка в развевающейся на ветру одежде. Ее лицо позднее было обведен свинцовым карандашом и сейчас плохо просматривается (рис.4). Рядом с девушкой была нарисована крупная буква "к", которая несколькими дополнительными линиями была превращена в профильное изображение головы с развевающимися волосами. К этой композиции теми же чернилами сделана подпись: "буря" (рис. 5). В рисунках человеческого лица на л. 54 и 57 об. угадываются первоначальные изображения букв "п" и "о" (рис. 6). Рисунки человеческих голов и фигур имеются также на л. 42, 48, 58.
Листы Музейского списка пронумерованы трижды. Два раза детской рукой очень старательно, но неумело. О нумерации М.Н. Сперанского уже говорилось выше.
Детская нумерация двойная (скорее всего, ее сделали два разных человека). Листы учтены по левому внешнему полю оборотной стороны листа (I почерк) и по верхнему полю оборотной стороны каждого листа (II почерк). Вариант нумерации, принадлежащий I почерку, учитывает каждые два листа одной цифрой и доводит подсчет до числа "8". Таким образом пронумеровано 16 листов.
Нумерация по верхнему полю (II почерк) доведена до 12 листа (ошибочно записано "21"). Параллельно с л. 10 об. ребенок датирует свою работу: л. 10 об. - "1781 года, ноября"; л. 11 об. - "7 число"; л. 12 об. - "ноябрь".
Седьмой лист пронумерован не только цифрой, но и буквами: "седьмоi". Почерк автора нумерации еще очень неустойчив, а слово "лист" он никак не может написать правильно (пишет "лисъ", "лис"). Думается, этим же почерком было проведено повторное цитирование текста Повести (см. выше).
Таблица 3
Нумерация листов Музейского списка (л. 1-16)
| Нумерация М.Н. Сперанского | I детский почерк | II детский почерк |
| 1 | 1 | 1 |
| 2 | 1 | 2 |
| 3 | 2 | 3 |
| 4 | 2 | 4 |
| 5 | 3 | 5 |
| 6 | 3 | 6 |
| 7 | 4 | седьмоi 7 лисъ |
| 8 | 4 | 8 |
| 9 | 5 | 9 лис |
| 10 | 5 | 1781 года 10 лисъ ноября |
| 11 | 6 | 11 лист 7 число |
| 12 | 6 | 21 ноябрь |
| 13 | 7 | |
| 14 | 7 | |
| 15 | 8 | |
| 16 | 8 |
На верхнем и нижнем поле л. 48, 49, 53 об., 58 имеются многочисленные пробы пера, сделанные детской (неуверенной, неустойчивой) и юношеской (более уверенной, твердой, но все же неумелой) рукой почерками конца XVIII - начала XIX в. Молодые люди изощряются в начертании огромного количества завитков, варьируют толщиной линий, претендуют на изящество в написании букв. Выразительны детские записи эмоционального характера:
"... Яко ты мне, яко тебе, дуррак, свиня, дуринь. Яко ты дурак, свиня, яко ты, яко и я. Радел сюда милостию. Радуйся затрещине, дурак..." (л. 1); "Милостивому государю плещивому секъятарю. Покорно прощу подать сия письмо в город Нерехту мящанину Пе[т]ру Федорову Третьякову. А еще прощу тебя, щтобы уведомить сего человека в том. Как можно прощу тебя... в том как" (л. 51).
Среди владельческих автографов значительное место занимают записи начала XIX в., открывавшиеся словами прошения "милостивому государю подать ... письмо в город Нерехту" мещанину Алексею Ивановичу (Пе[т]ру Федорову, Алексею Димитричу, Алексею) Третьякову.
На л. 52 об. читаем следующую владельческую запись: "Во славу отца и сына и святаго духа аминь. - года 189 ноября. Сия книга города Нерехты Мещанина Алексея Третьякова. - Под номеромъ - 6 = письмо писано месяца марта 5 = дни. А писал попу Арътемеи письмо - Также де блаженъ князь инок Давыдъ".
Запись сумбурна. Текст ее написан светло-коричневыми чернилами, мелко, с преобладанием верхней части над нижней. Смысловые фрагменты отмечены горизонтальными черточками и точками. Палеографически запись датируется началом XIX в. Учитывая, что среди записей этого времени имеется несколько черновиков писем официального характера, не исключено, что владельцы кодекса могли иметь отношение к почтовому ведомству.
Большинство владельческих записей рукописи XIX в. помечены именем нерехотского мещанина Алексея Ивановича Третьякова (рис.7), сообщившего о своем владении кодексом в записи на л. 53 об.: "Сия книга города Не рехъты мещанина Алекъсея Третьякова". Он буквально испещрил свободные от текста и миниатюр листы рукописи финансовыми записями типа: "Осъталось денегъ мелочи четвора целковых, 2 в остатке. Кърупъных 4= целковыхъ" (л. 58); "Възято ... на торг по щету мелочи 30 дев(ять) целкъвыхъ. А въ ту неделю..." (л. 51); "Осталось денегъ по щету мелочи ... 9 целковых, 380 в остатке. Кърупныхъ 1 целковых. Сътариныхъ - 9= целковыхъ. Золота 40 рублей=" (л. 52). Неясно, почему одни и те же суммы денег он в разных местах называет и крупными, и мелкими. На л. 55 об. А.И. Третьяков сделал рисунок смеющегося человеческого лица с бакенбардами и снабдил его следующей подписью: "Сия гълава писъма (?) городу". Представляет интерес, что это единственный рисунок в рукописи, сделанный взрослым (рис. 8).
Видимо, А.И. Третьяков давал деньги в долг, что тщательно записывалось: "Възято Костемъ денегъ по щету мелочи= 2 целковыхъ. В остатке 2 гъривенника..." (л. 53). На л. 48 в нижней части пустой рамки от миниатюры имеется долговая расписка: "182 года месяца авгусьта 22 числа. Долъжен нерекоцькому мещанину Алекъ[сею] Иванову Третьякову денег полтора рублей съроком ..." (текст срезан с частью нижнего поля и далее не читается).
Итак, мы имеем две датированные записи с упоминанием имени одного и того же человека. Даты своеобразно обозначены тремя цифрами: 182 и 189. Дата записи на л. 54 об. выглядит иначе: "1840 года февраля...". Тем же почерком на л. 52 та же дата записана без конечного ноля: "184 года февраля". Может быть, А.И. Третьяков и его должник пользовались тем же способом записи даты, пропуская ноль? Подставим конечный ноль. Выходит, что две эти записи делались с промежутком в 70 лет (1820 и 1890 гг.). Это возможно, но маловероятно. Несколько странным кажется и тот факт, что владельцы рукописи делали свои записи раз в 20 и 50 лет (в 1820, 1840 и 1890 гг.). Кроме того, палеографически записи А.И. Третьякова датируются началом XIX в., а не серединой и не концом этого столетия. Думается, что мы имеем дело с весьма своеобразным способом записи четырехзначных чисел. При произнесении числа с нолем посередине ноль не произносится (восемьсот два, восемьсот девять). Вероятно, в датированных автографах А.И. Третьякова при записи чисел 1802, 1804, 1809 ноль опускался в соответствии с особенностями их произнесения. Не исключено, что дата записи на л. 54 об. (1840 г.) записана неверно. В соответствии с указанной особенностью фиксации чисел с нолем посредине она должна была выглядеть как 1804 г. Такая дата соответствует палеографическим признакам этой записи.
Впоследствии, уже в середине XIX в., юношей, изощрявшимся в вычурном написании букв, были сделаны многочисленные пробы пера. В его автографах также упоминаются имена Алексея Ивановича и Алексея Дмитриевича Третьяковых. В целом Третьяковы упоминаются во владельческих записях, фактическая и палеографическая дата которых восходит к XIX столетию.
Итак, наиболее ранние детские рисунки и записи появились в кодексе в начале XVIII в., самые поздние - в конце XVIII в., а именно ок. 1781 г. Следовательно, на протяжении почти целого столетия рукопись принадлежала детям. В XIX в. в кодексе появляются автографы взрослых, помеченные именем мещан Третьяковых. Если в XVIII в. записи и рисунки большей частью носят учебный характер, то в XIX в. - это повседневные записи делового характера. Не исключено, что владевший Музейским списком в начале XIX в. А.И. Третьяков был потомком детей, испещривших поля рукописи в начале XVIII в. своими рисунками и записями. У нас нет никаких прямых данных, позволяющих считать, что на протяжении двух столетий рукописью владели представители нескольких поколений одной семьи. Однако самый характер владельческих записей XIX в. позволяет считать, что рукопись к этому времени вряд ли использовалась по своему прямому назначению и уже не служила для чтения. Ее поля стали использовать в качестве "записной книжки" для фиксации финансовых дел, составления черновиков писем, проб пера. В ней по привычке продолжали писать, дополняя неуверенные детские рисунки и ученические записи XVIII в. новыми, уже "взрослыми" текстами.
Принадлежность кодекса детям наводит на мысль о специфическом происхождении содержащегося в нем текста. Не исключено, что Музейский список создавался по специальному заказу, учитывавшему потребности детского чтения. Текст Повести во Второй редакции был переработан таким образом, чтобы быть доступным детям. Поэтому из него были исключены некоторые нежелательные для детского восприятия сюжеты (см. выше), в частности, сюжет "О прозрении блаженной в некоем человеце лукавого помысла". Любопытно, что в тексте Повести по Музейскому списку был сохранен (хотя и сокращен и упрощен) аналогичный сюжет о прелюбодеянии жены муромского кн. Павла со змием. Крылатый змий, похищающий девушек и женщин - излюбленный персонаж русской волшебной сказки. Вероятно, сказочный сюжет со змием был сохранен в тексте Музейского списка в противоположность имеющему вполне реальные, жизненные черты сюжету о совращении Февронии "некоим человецем". В результате текст Повести стал еще более моралистичным и назидательным, лишенным сложных для детского восприятия мест. Использование текста Второй редакции для создания Музейского списка не было случайным. Именно текст Повести во Второй редакции читался во время богослужения, а в ряде его списков сохранились приписки ритуального назначения15.
Кодикологическое изучение рукописи позволяет утверждать, что она предназначалась читателю-ребенку и одновременно выполняла функции своеобразного учебного пособия. "Искусственный" полуустав списка, вернувший исконную скоропись писца к более ранней графической форме, простые лиг
