Изучение формирования русской нетитулованной знати до недавнего времени носило характер исследования преимущественно того круга семей, который издревле находился на службе у великих князей владимирских и московских. Судьба боярства других княжеств-государств Северо-Восточной Руси рассматривалась выборочно. Как правило, внимание к аристократической верхушке Рязани, Ростова, Суздаля или Твери обращалось чаще всего тогда, когда эти центры уже оказывались под непосредственным влиянием государя всея Руси. Исключение, пожалуй, составляет лишь новгородское боярство, что прежде всего связано с особой ролью данного региона в истории страны, известной сохранностью источников, а также многолетними археологическими раскопками, дающими богатый для научного анализа письменный и вещественный материал.
В настоящее время в историографии наметился процесс к более пристальному вниманию к судьбам региональных элит (см. работы В.Д. Назарова, Б.Н. Морозова, С. З. Чернова и др.). Ранее в работах Н.П. Лихачева, С. Б. Веселовского, А.А. Зимина и др. нашел отражение вывод, что большинство ее представителей не смогло пробиться в верхи столичной знати. Потомкам бояр, бывших еще недавно первыми лицами в независимых княжествах, в Москве пришлось довольствоваться куда менее значимой ролью, постепенно заполняя в XV-XVI вв. свободные ниши в развивающемся бюрократическом аппарате страны. Семьи ростовских землевладельцев в этом процессе исключением не были. Однако история последних за XII-XIV вв. имеет много лакун. Так, мало что известно о происхождении, родстве и преемственности политической элиты Ростовской земли XIII-XIV вв. с элитой доордынской эпохи. Даже для периода второй половины XII – первой трети XIII в. по существу нет развернутого ответа на вопрос, каким образом сложилась судьба потомков бояр, осмелившихся в 70-е гг. XII в. выступить против воли таких могущественных великих князей владимирских как Андрей Юрьевич Боголюбый († 1174) и его брат Всеволод Великое Гнездо († 1212). Между тем, сохранившийся до сего времени письменный материал частично дает возможность ответить, по крайней мере, на часть поставленных выше вопросов.
Во второй половине XII в. собирательное имя «Ростовци» начинает персонифицироваться. Так, в начале 20-х чисел июня 1177 г. князь Мстислав Ростиславич († 1178) слушал советы не своего родного дяди Всеволода Юрьевича, а «Добрыны Долгаго, Матея Шибутовича, и иныхъ злыхъ человекъ»1. В битве на Юрьевском поле у р. Липицы 27 июня сего года он был разбит. Дружина его бежала с поля боя. Среди павших в этом сражении летописцы называют Добрыну Долгого, Иванка Степанковича и Матея Шибутовича. «Инехъ, а Ростовци и боляръ все повязаша» люди Всеволода2.
Семьи указанных ранее бояр не были изгнаны с территории Северо-Восточной Руси. Путь в число великокняжеских слуг, очевидно, был для них закрыт. Однако, как показывают события первой трети XIII в., они смогли продолжить службу при дворе Константина († 1218) и его сыновей. Власть этих князей распространялась на значительную территорию. Помимо Ростова, они владели Ярославлем, Мологой, Угличем, Белоозером и Устюгом. Известно, что Воислав Добрынич в 1220 г. командовал судовой ратью ростовцев и устюжан в войне с волжскими болгарами. Они «отпущени беху преже еще вниз идуще воевати по Каме, и взяста по неи много градковъ, а селъ неколико, и пожгоша все, а люди изъсекоша, а иных въ пленъ поведоша»3. Дмитрий Иванович в 1230 г. сопровождал епископа Кирилла на утверждение в Киев4. Оба боярина служили ростовскому князю Васильку († 1238).
Иной была судьба боярина Еремея Глебовича. Впервые он упоминается в самом конце марта или начале апреля 1216 г. Тогда на предложение о союзе, переданного смоленским послом боярином Яволодом, старший сын Всеволода Великое Гнездо отправляет к Мстиславу Удатному и его «братьи» свое доверенное лицо. Как отмечают летописцы, им стал «воевода Еремеи от князя Костянтина из Ростова». Переговоры были удачными. И уже 9 апреля «на Великъ день» его сюзерен вместе «с Ростовъци» присоединился к объединенной смоленско-новгородской рати «на Городище на реце Сарре оу святои Марины» близ Переяславля Залесского5. Очевидно, в четверг 22 апреля того же года он мог принять участие в битве на р. Липице, где объединенная рать союзников нанесла поражение владимиро-суздальским войскам. Великим князем стал Константин Всеволодович. Его правление длилось недолго. 6 мая 1218 г. он умер6. Некоторые видные бояре, такие как Воислав Добрынич и Дмитрий Иванович, стали служить в Ростове у князя Василька Константиновича, а другие предпочли остаться при дворе его дяди и опекуна Юрия Всеволодовича († 1238). Среди них был и Еремей Глебович.
О службе Еремея Глебовича у владимирского князя сохранилось всего два упоминания в источниках. В 1220 г. «Юрьи Всеволодич посла брата своего Святослава на безбожные Болгары и с ними посла полкы своя». В этой рати великий князь «воеводство приказа Еремею Глебовичю». Поход был удачным7. В конце декабря 1237 г., узнав об осаде Рязани и Пронска, против войск Чингизидов великий князь Юрий собирает значительную силу. Ей назначен командовать его сын Всеволод († 1238). Вместе с ним с остатками дружин к Коломне пришли рязанский и пронский князья Роман Ингваревич и Кир-Михаилович. «Во сторожех» навстречу кочевникам выехал опытный воевода Еремей. В начале января 1238 г. они столкнулись с монголами. В ходе боя русская рать была отброшена к городским надолбам, где потерпела поражение. По словам летописца «бысть сеча велика, и убиша у Всеволода воеводу, Еремея Глебовича, и иныхъ мужии много убиша оу Всеволода»8.
Наряду с ростовцами, еще в княжение Юрия Владимировича († 1157) впервые у белозерской дружины упоминается в 1147 г. своя «тысяча» воинов9. Позднее в летописи фигурирует «Белозерскыи полкъ». В 1183 г. им командовал воевода Фома Ласкович10.
Судьба ростовцев в зиму 1237-1238 гг. сложилась по разному. Часть из них погибла вместе со своим князем на р. Сить, а другая предпочла сдать Ростов и Углич11. Оставшиеся в живых бояре и слуги Василька Константиновича позднее приняли участие в его захоронении «в церкви святыя Богородица в Ростове»12. В отличие от них, ярославцы оказали упорное сопротивление захватчикам. Их город после непродолжительной осады был сожжен. Часть местной дружины вместе с князем Всеволодом погибла 4 марта 1238 г., сражаясь на берегах р. Сить с войсками монгольского полководца Бурундая. Тогда с места боя из сыновей великого князя Константина вместе с остатками дружины удалось уйти лишь углицкому князю Владимиру († 1249)13. Прямой встречи с захватчиками удалось избежать лишь Белоозеру, где от нашествия укрылись княжеские семьи и ростовский епископ Кирилл14.
В Северо-Восточной Руси после переписи населения в 1257 г. появляется много ордынцев. Установление ига меняет политику местной знати по отношению к захватчикам. Она заводит нужные связи среди кочевой аристократии. Князья часто бывают в Орде. Однако и Ростов, и Ярославль, как и другие города Северо-Восточной Руси, все же собирают вече и выгоняют в 1262 г. имперских сборщиков налогов15. Независимость Орды от Монголии приводит ее к еще более тесным контактам с князьями Ростовской земли. Заключается ряд династических союзов. Наиболее известный из них – второй брак Федора Ростиславича († 1299) на дочери одного из ханов Орды. С его помощью князю удалось вернуть себе власть в Ярославле. Отголосок этих событий позднее запечатлен в легенде местных землевладельцев Долгих-Сабуровых16, чья родословная начинается в XIII в. от Атул-Мурзы17. Очевидно, одним из ее источников могло стать житие князя Федора.
Особенно много ордынцев было в Ростове. Часть из них перешла в православие. Сведения об этом сохранила повесть (или сказание) о житие царевича Петра, племянника хана Берке († 1266)18. Согласно ее версии, местный князь и епископ Кирилл женили Петра на дочери проживавшего в городе ордынского «вельможи». Сыну царевича Лазарю, внуку Юрию и правнуку Игнату позднее пришлось вести длительную борьбу с правителями Ростова за землю, отданную якобы прежним князем (Борисом или скорее всего Дмитрием) Петру для строительства монастыря и обеспечения его «жизни». При этом знатный ордынец изображен в повести как идеальный христианин19.
Исследователи повести, указывая на легендарность изложенных в нем событий, а также сетуя на его неизученность, тем не менее утверждают, что «в исторических документах не упоминается ни имя самого Петра, ни его потомков»20. Такой вывод представляется спорным, ибо еще А.А. Титов, описывая синодики Ростова, заметил, что в одной из рукописей Успенского собора записан «род игумена Петра царевича»21. Кроме того, недавно С. В. Сазонов опубликовал синодики церкви Воскресения и Иоанна Богослова, где также есть «род преподобнаго Петра царевича»22.
Текст повести обнаруживает незнание авторами ее письменной версии ряда штрихов биографии царевича. Так, например, синодики Ростовского Успенского собора содержат информацию, что Петр был игуменом в основанном им же монастыре. Духовную карьеру избрали и некоторые из его потомков. В «роде игумена Петра царевича» находятся имена «священноигумена Германа, инока Боголепа, иноку Иуолию». Сюда же, каким-то образом, был записан инок Антоний Ельчанинов. Его связь с родом Петра не ясна23.
По-видимому, Юрий, внук Петра, упоминается отдельно в одном из соборных синодиков Ростова. Он был женат на княгине Марии. В начале XIV в. (вероятно после смерти Кутлубуги в 1305 г.24) этот Юрий исполнял должность баскака Ростова25. Данное обстоятельство, если вспомнить историю о борьбе русских князей Олега и Святослава со слободами баскака Ахмата в Курском княжении в 80-е гг. XIII в., показывает, что причиной вражды местных правителей к потомкам Петра, скорее всего, могло стать отнюдь не их корыстолюбие. При поддержке местного населения князья вели упорную борьбу против экономического засилья ордынцев в своем отчинном городе.
В синодиках церкви Воскресения и Иоанна Богослова ростовского Кремля из рода «преподобнаго Петра царевича» поминали не только «Лазаря, Георгия, Игнатия», но и «князя Фому, Петра и княгиню Марфу»26. Этот перечень сильно отличается от лиц, находящихся в синодике Успенского собора. При этом три первых имени совпадают с теми, что даны потомкам царевича в сказании о Петре. По наблюдениям С. В. Сазонова, обе указанные ранее рукописи написаны одним почерком в 1680-е гг. Кроме того, они имеют вставки, сделанные рукой другого писца. В круг их входят поминальные записи рода Сергия Радонежского и царевича Петра27.
Источник этих записей в синодиках пока неизвестен. Поэтому трудно судить, являются ли упомянутые после Игнатия Фома, Петр и Марфа родственниками царевича Петра. Не исключено, что в протографе они могли быть записаны для поминания после его рода в конце свободной части листа рукописи. Такие случаи хорошо известны. Так, например, в синодике Коломенского Голутвина монастыря конца XVII в. к роду «чюдотворца Сергиu», где поминали «инока Кирилла, инwки Марии, Климонта, Стефанна, Петра, архiепископа Феодора» полууставом, другим, весьма корявым, почерком в начале XVIII в. приписали «Трафима» и «Димитрия»28. В данном случае именно палеографический анализ позволяет объяснить, почему в синодиках других соборов и монастырей два последних имени отсутствуют29.
Для изучения боярства Ростовской земли в конце XIII – начале XIV в. важное значение имеет перечень имен, сохранившихся в Устюжской кормчей. Эти лица связаны между собой семейными и кровными узами, а также временем смерти. Записи указывают о преставлении 18 мая раба божьего Петра Васильевича, а также Марины. Она была «Наумъкова сестра Лукzна». Очевидно, что Марина – жена Петра. Упоминание последнего с «-вич» свидетельствует о его знатности, происхождении из боярской среды. Кроме того, в рукописи есть записи о смерти 18 мая какого-то дьякона (?) и Елены. Она была «в землю положена» в январе следующего года. К сожалению, конец последнего предложения в рукописи практически полностью утрачен30. Впрочем, по смыслу можно догадаться, что здесь речь идет о месте их захоронения. Смерть всех лиц в один день могла быть связана либо с войной, либо с эпидемией. Первый вариант менее вероятен, так как ордынские рати и княжеские распри в конце XIII – начале XIV в. прошли мимо Устюга. Упоминание в записи, наряду с Петром Васильевичем, дьякона вряд ли должно сильно смущать. Исследование состава монашеской братии показывает, что до XVII в. основную ее часть составляли выходцы из привилегированных слоев служилого сословия страны31.
На этом фоне с точки зрения генеалогии более перспективной выглядит фигура одного из митрополичьих бояр. Так, в уставной грамоте Киприана Владимирскому Царево-Константиновскому монастырю от 21 октября 1391 г., наряду с Михаилом Биреевым, упоминается Юрий Протопопин32. Житие Сергия Радонежского отмечает, что вместе с боярином Кириллом из Ростова в Радонеж переселилась значительная группа знати. «От них же, – как отмечал Епифаний Премудрый, – есть Георгий, сынъ протопоповъ, с родом си, Иоаннъ, Феодоръ, Тормосовъ род, Дюдень, зять его, с родом си, Онисим, дядя его, иже послhди бысть диаконъ»33. М.Ф. Антонова и Д.М. Буланин толкуют данный фрагмент, будто Юрий был сыном простого протопопа34. Между тем, это не совсем корректно. Сам характер записи, первенствующее место, которое в перечне переселенцев он занимает, указание на «род сей», ближайших родственников и земляков выдают в Юрии Протопопове важную фигуру. Не был ли упоминаемый в 1391 г. Юрий Протопопин его сыном?
Такое тождество возможно. Как известно, в 1378 г. Сергий Радонежский и его племянник Федор Симоновский – важные адресаты посланий митрополита Киприана († 1406). С последним их объединяло неприятие великокняжеского выдвиженца на пост главы церкви – Митяя35. В Москве, будучи духовниками великого князя, они пользовались большим авторитетом. Не исключено, что Сергий и Федор могли рекомендовать Дмитрию Ивановичу († 1389) назначить в бояре к митрополиту Юрия, сына Юрия Протопопова.
Обращает на себя внимание и еще один факт. Это данная грамота 1390-1406 гг. некоего Юрия Юрьевича митрополиту Киприану на два починка – Березники и Трегизова – в Карашской волости Ростовского уезда36. Если указанное выше тождество верно, то можно предположить, что во всех трех случаях в источниках упоминается один человек. Следует учитывать, что в период, когда происходит переезд Юрия на земли Ивана Калиты, князю было отдано не только «княжение великое», но и «купно же и досталося княжение ростовьское к Москвh»37. Следовательно, переселение из одного княжества в другое, находившихся под властью одного правителя, вряд ли должно было повлечь за собой потерю бывшими ростовцами своих родовых земель.
О судьбе соседей Юрия Протопопина по Радонежу написано достаточно. В роде боярина Кирилла многие избрали духовную карьеру. У него с Марией было трое сыновей и одна дочь. Старший и младший сыновья Кирилла – Стефан и Петр женились при жизни родителей. Первый из них от брака имел двух детей – Климента и Ивана (будущий Федор Симоновский)38. Овдовев, он ушел в Покровский пречистой Богородицы монастырь, что в Хотькове. До 1342 г. здесь оказались и его родители. Очевидно, они постриглись незадолго до смерти. Память Кириллу и Марии отмечается 28 сентября39. В синодиках ростовской церкви Воскресения и Иоанна Богослова в разделе «род преподобнаго Сергия чудотворца» находится весьма ранний и оригинальный список из четырех лиц. Здесь записаны имена «схимонаха Илинарха, князя Андрея, Кирилла, Марии»40. Возможно, упоминаемый в синодиках Илинарх – отец боярина Кирилла; Андрей († 1353) – младший сын Ивана Калиты, владелец Радонежа, где позднее Сергий вместе со старшим братом Стефан основал на Маковце Троицкий монастырь. Таким образом, продолжателями рода боярина Кирилла могли быть только его сын Петр и внук Климент. От Стефана свой род выводили дворяне Иванчины41.
Наиболее полный перечень потомков Кирилла сохранил синодик Троице-Варницкого монастыря. Эта обитель основана на родине Сергия после обретения его мощей в 1422 г.42 А.А. Титов утверждал, что это произошло по инициативе ростовского архиепископа Ефрема († 1454)43. По летописи в 1427 г. он «поставленъ бысть епископомъ Ростову <…> априля 13, отъ Фотея митрополита»44. К сожалению, данный синодик довольно поздний. Его рукопись сохранилась в списке XIX в. На л. 1 об. для поминания первым указан род святителя Дмитрия Ростовского. Последняя вкладная запись на л. 43 об. относится к 1898 г. Основной перечень лиц здесь начинается после заголовка: «W успокоенiи душъ усопшихъ рабовъ Божiихъ». В разделе «Fамилiи вкладчиковъ» записан «Родъ Преподобнаго Сергiа, Радонежскаго Чудотворца». В Троице-Варницком монастыре поминали «схiмонаха: Кирилла, схiмонахини Марiи, Стефана, Климента, архiепископа Fеwдора, Петра, Матfа, Екатерины, Анны, епископа: Аfaнасiа»45. Несомненно, что все указанные лица имели прямое отношение к преподобному. Так, упомянутая источником Екатерина-жена его младшего брата Петра46. Отмеченный между ними Матвей, вероятно, их сын, а Анна – дочь Кирилла и Марии, жена Дюденя. Афанасий († 1363) – волынский епископ, митрополичий местоблюститель на Руси в 1353-1355 гг. Именно он во время поездки Алексия в Константинополь рукоположил Сергия в игумены основанного им монастыря47.
Дюденевы и Тормосовы в XV в. превратились в мелких землевладельцев в Радонеже. При этом они сохранили связи с Троице-Сергиевым монастырем. Иногда в качестве послухов обители они фигурируют в поземельных сделках. Небольшие вотчины Тормосовы в последней трети XV в. еще сохранили в волостях Корзеневе Московского и Кинеле Переяславского уездов48.
Пожалуй, лишь фигура тысяцкого Протасия, как это не покажется странным, достойного внимания пока не получила. Сведения об основателе московского боярского рода Воронцовых и Вельяминовых за XIV в., находившиеся в житие такого почитаемого в Москве святого, каким был Сергий Радонежский († 1392), в отличие от данных Киево-Печерского патерика и жития митрополита Петра († 1326), в роспись этой фамилии они не попали.
В житие Сергия, написанном Епифанием Премудрым в первой четверти XV в., сообщается, что родственник боярина Кирилла «Онисима же глаголют с Протасием тысяцкым пришедша [въ] тую же весь, глаголемую Радонhжь»49. Позднее в родословной росписи по Румянцевской редакции родословных книг 40-х гг. XVI в. утверждалось, будто «у Федора сын Протасей, приехал из Володимера с великим князем Данилом, да был у великого князя Ивана Даниловича тысетцкой»50. Частично это известие (в вопросе о службе) подтверждается данными житий митрополита Петра и Сергия Радонежского. Однако такие штрихи родословной легенды, как время и место выезда Протасия († после 1340), оказываются весьма сомнительными. Получается, что его связь во второй половине XIII в. с Владимиром и Суздалем житие Сергия не только не доказывает, но и опровергает. По источнику Протасий – уроженец Ростова, переселившийся в Москву лишь в конце первой трети XIV в. Поэтому достоверность легенды о его кровном родстве с потомками варяжского князя Шимона можно поставить под большой вопрос.
Еще одним знатным ростовцем был Аверкий. Житие Сергия Радонежского характеризует его, как «епарха градскаго, старoйшаго болярина ростовьскаго»51. По мнению В.А. Кучкина, Аверкий был наместником князя Константина Васильевича († 1365)52. В ростовском соборном синодике «вoчнаu памuть» читалась «Аверкiю Дмитрiевичю и с(ы)ном Георгiю, Матfею, Иваноу Аверкiевичемъ»53.
Имя Аверкия Дмитриевича в тексте синодика стоит после поминания великокняжеских бояр – Ивана Акинфовича, Семена Яковлевича, Константина Романовича, Алексея Петровича и Ивана Андреевича. Большинство из них служили в Москве. Иван, сын Акинфа Гавриловича Великого, последний раз был указан в источниках в 1348 г.54 Его внуки – крупные землевладельцы в Северо-Восточной Руси. Среди их вотчин в конце XIV в. можно обнаружить села и деревни под Ростовом, Угличем и Устюгом55. О Семене Яковлевиче летописи молчат. Однако в Москве в правление Семена Гордого († 1353) известен боярин Борис Семенович, возможно, его сын. В 1340 г. он был наместником в Торжке, а затем в течении 10 лет ту же должность Борис исполнял в Новгороде. Последний раз он упоминается в 1350 г. Сын Бориса Юрий – вотчинник Можайского уезда56. Нет никаких данных в источниках о Константине Романовиче и Иване Андреевиче. По-видимому, первый из них был сыном Романца, который в Орде 22 ноября 1318 г. «извлекъ великыи ножь и оудари въ сердце» великого князя Михаила Ярославича. Не исключено, что этот Романец служил у Юрия Даниловича († 1325)57. В 1297 г. князь женился в Ростове на дочери Константина Борисовича († 1307)58. Возможно, в связи с этим браком часть ростовцев могла перейти на службу в Москву. Впрочем, данное предположение нуждается в дополнительной аргументации.
Самым известным из указанных выше бояр был Алексей Петрович Хвост. У великого князя Ивана Красного († 1359) он занимал должность тысяцкого и был убит 3 февраля 1357 г. Среди причастных к заговору лиц летопись в 1358 г. называет «болших бояр» Михаила Александровича и его зятя Василия Васильевича59. Последний из них – внук Протасия-Вельямина. Благодаря анализу времени жизни упомянутых в синодике лиц, нетрудно установить, что Аверкий Дмитриевич и ростовский боярин Аверкий жили в первой половине XIV в. По-видимому, и синодик, и житие называют имя одного и того же человека. Запись Аверкия среди московских бояр, возможно, косвенно указывает на то, что и он по примеру Кирилла и его родственников также оказался на службе в Москве. Тогда становится очевидным, зачем Епифаний Премудрый называет Аверкия по имени в житии Сергия Радонежского.
С семьей тысяцких Вельяминовых тесные узы родства имел такой известный подвижник православной церкви как Кирилл Белозерский (в миру – Козьма, печатник боярина и окольничего великого князя Дмитрия – Тимофея Васильевича). Возможно, именно поэтому к представителю ростовского рода архимандриту Успенского Симонова монастыря игумен Махрищской обители Стефан († 1406) привел Кузьму († 1427), а Федор «приемлет его с радостию и тако постризает его съвръшено и дасть ему то же наименование Кириилъ»60. Таким образом, очевидно, что выходцы из Ростова и в конце XIV в. были связаны между собой не только в светской, но и духовной жизни.
