Электронная библиотека

Самостоятельное ростовское летописание существовало на протяжении нескольких столетий, его фрагменты можно отыскать в большинстве уцелевших летописных сводов. Исследователи не раз обращались к истории летописного дела в Ростове¹. Содержащиеся в научной литературе наблюдения позволяют представить важнейшие вехи в развитии ростовского летописания и сделать вывод о его тесном взаимодействии с летописными традициями других книжных центров Древней Руси. При этом следует признать, что многие вопросы, касающиеся летописания Ростова, все еще далеки от своего окончательного разрешения. В частности, относится это к летописанию второй половины XIII в.

Ростовское летописание XIII в. полнее всего сохранилось в составе Лаврентьевской (далее – ЛЛ) и Троицкой (далее – ТЛ) летописей, передающих великокняжеский Свод 1305 г., а из числа поздних памятников – в составе Никоновской летописи (далее – Ник.), испытавшей сильное влияние летописи Троицкой (или предшествующего ей свода конца XIV в.²) посредством двух источников – Симеоновской летописи (далее – СЛ) и протографа Владимирского летописца; в Ник. отразилось и ростовское владычное летописание³.

Еще А.А. Шахматов, рассматривая известия ЛЛ (Свода 1305 г.) за XIII в., обратил внимание на использование ее составителем начиная с 1206 г. материалов Ростовской летописи, из которой была заимствована «значительная часть содержания в части, обнимающей известия первых шести десятилетий XIII в.»⁴. М.Д. Приселков, который обосновал возможность использования Симеоновской летописи для восполнения утрат ЛЛ за 1263-1283 и 1287-1294 гг.⁵, указал на то, что нить ростовских известий тянулась в Своде 1305 г. не только до 60-х годов XIII в., но и далее – до 1281 г. В отличие от своего учителя исследователь полагал, что соединение ростовских и других северо-восточных (прежде всего – владимирских) известий, попавших в Свод 1305 г., произошло не при его составлении, а ранее и в несколько этапов – в летописных сводах 1239, 1263 и 1281 гг. Последний из них, по предположению исследователя, был создан неростовцем при дворе великого князя Дмитрия Александровича в Переяславле-Залесском, но в его основу было положено ростовское летописание⁶. Д.С. Лихачев усомнился в существовании названных сводов и связал ростовское летописание середины XIII в. с именем ростовской княгини Марии Михайловны, вдовы погибшего в 1238 г. князя Василька Константиновича. По заключению ученого, после смерти Марии в 1271 г. прекращаются «систематические записи ростовского летописания, продолженные лишь несколькими некрологами»⁷ (что, как будет показано ниже, не совсем точно). А.Н. Насонов вернулся к вопросу о времени соединения ростовского и владимирского источников в Своде 1305 г. Согласившись с гипотезой М.Д. Приселкова о существовании великокняжеского Свода 1281 г., составленного на ростовском материале, он пришел к выводу, что соединение источников произошло при создании именно этого Свода (но не в Переяславле, а во Владимире)⁸. По мнению Ю.А.Лимонова, соединение последовало на рубеже 1278-1279 гг., когда в Ростове на основе местного летописания была переработана владимирская летопись. Политическую цель этой переработки Ю.А. Лимонов видел в желании «доказать и обосновать» права ростовского князя Бориса Васильковича на великое княжение⁹ (при этом исследователь оставил в стороне тот факт, что Борис умер еще осенью 1277 г.).

Несмотря на разнообразие приведенных точек зрения, всех исследователей объединило желание как-то объяснить постепенное угасание череды ростовских известий в Своде 1305 г. на рубеже 70-80-х гг. XIII в. Учитывая, что летописание в Ростове продолжалось и после этого времени (на это указывают чтения Московско-Академической летописи и других летописей, отразивших ростовское владычное летописание), наиболее убедительным следует признать предположение, что ростовское летописание, доведенное до названного срока, было использовано в каком-то внешнем летописном центре. Теоретически, это могло случиться спустя годы и даже десятилетия (вплоть до начала XIV в.), но вероятнее всего, ростовский материал был употреблен вскоре после его перемещения из Ростова – при создании великокняжеского Свода 1281 г., гипотеза о существовании которого выглядит достаточно правдоподобно.

Что же представляла собой ростовская летопись, отразившаяся в Своде 1305 г.? Ответить на этот вопрос позволяет обращение к ее заключительным известиям. Как свидетельствует СЛ (основной источник для восстановления чтений Свода за конец 70-х – начало 80-х гг. XIII в.), а также сохранившиеся фрагменты ТЛ, начиная со второй части летописной статьи 6784/1276 г. ростовские известия становятся вдруг очень подробными, отличаясь от редких и лаконичных записей за предыдущие годы. Под 6484/1276 г. встречаем явно ростовское известие о смерти великого князя Василия Ярославича и «съезде великом», приуроченном к его похоронам; под 6485/1277 г. – известия об отъезде ростовского князя Бориса Васильковича с сыновьями Дмитрием и Константином, его брата белозерского князя Глеба Васильковича с сыном Михаилом и других князей в Орду; о болезни, смерти и похоронах Бориса; об участии Глеба с другими князьями в удачном походе хана Менгу-Темира на ясов; под 6486/1278 г. – известия о торжественном возвращении Глеба с сыном и племянником в Ростов; о свадьбе сына Глеба Михаила; об отправлении Михаила отцом в Орду на новую «воину»; о смерти Глеба на ростовском княжении, а также пространный некролог, посвященный почившему; под 6787/1279 г. – известие, что новый ростовский князь Дмитрий Борисович «съ грехомъ и неправдою» отнял у Михаила Глебовича его волости. Большая часть названных известий содержит точные даты. К этому княжескому по тематике блоку известий под 6788/1280 г. примыкает сообщение о ремонтной деятельности ростовского епископа Игнатия в городском соборе, а также подробный (и, возможно, неростовский по происхождению) рассказ о наказании епископа Игнатия митрополитом Кириллом II за незаконное перезахоронение останков Глеба в 1279 г.; под 6789/1281 г. читается заключительное сообщение, касающееся Ростова, – о ссоре ростовских Борисовичей и их примирении великим князем Дмитрием Александровичем. Точные даты в ростовских известиях за 6787/1279 – 6789/1281 гг. отсутствуют¹⁰.

Обращение к оригинальным сообщениям Никоновской летописи (которая, как уже говорилось, могла через памятник, предшествующий ТЛ, в некоторых деталях отразить Свод 1305 г. лучше, чем другие летописи) показывает, что объем летописной работы в Ростове на исходе 70-х гг. был, скорее всего, даже большим, чем его сохранили СЛ и ТЛ. К примеру, в известии Ник. о болезни Бориса читается подробность, что умирающий хотел принять постриг, но ему помешала жена, «чяаше бо живота его»; под 6785/1277 г. во вставном рассказе о женитьбе князя Федора Ростиславича (будущего тестя Михаила Глебовича) имеется уточнение, что согласие на брак Федор испросил не только у матери невесты, вдовствующей правительницы Ярославля, но и у ростовских Васильковичей – Бориса и Глеба¹¹; в известии о походе на ясов Ник. подчеркивает, что хан «повеле» русским князьям идти с ним и вскоре («помале») выступил сам; свадьба Михаила Глебовича определена в Ник. как «съездъ велий отвсюду», кроме того сообщается, что после нее Глеб «сътвори у себя пиръ великъ въ Ярославле»; после сообщения о лишении Михаила Глебовича его волостей в Ник. читается эмоциональное рассуждение, в котором летописец говорит о неизбежности суда Божьего над обидчиком Михаила, ростовским князем Дмитрием Борисовичем¹²; и др. Можно предполагать, что какие-то из этих чтений Ник. (избыточных по сравнению с СЛ и ТЛ) восходили к Своду 1305 г. Без сомнения, имели к нему отношение и отдельные фрагменты некрологической статьи в Ник., посвященной Глебу Васильковичу. В СЛ-ТЛ и Ник. первоначальный текст статьи сохранился в разных редакциях. Каждая из редакций имеет по отношению к другой дополнительные чтения, притом зачастую связанные между собой (так, к примеру, в обеих редакциях имеются цитаты «блаженъ мужъ, милуя и дая» и «яко вода гасить огнь, тако и милостыня грехы», но только Ник. указывает на их авторство: в первом случае – «Давидъ», во втором – «великий Златоустъ»; цитата из 40-го псалма «блажен разумевааи нища и убога...» в СЛ ограничена 2-м стихом, а в Ник. включает и 3-й). Еще более существенно то, что летописные источники статьи (а ими были, прежде всего, некрологи отцу и деду Глеба Васильковича, фрагменты которых комбинировал автор), отразились и в общем тексте, и в дополнительных чтениях каждой из редакций¹³, что указывает на независимое восхождение редакций к первоначальному виду статьи, как она отразилась в Своде 1305 г.

Таким образом, не вызывает сомнения, что во второй половине 70-х гг. XIII в. в Ростове имел место всплеск летописной работы. Рассмотрение известий за 6785/1277 – 6788/1280 гг. позволяет назвать ее заказчика. Летописец, вдохнувший жизнь в почти что заброшенную местную летопись, с наибольшим вниманием относится к князю Глебу Васильковичу (брату умершего осенью 1277 г. ростовского князя Бориса Васильковича), княжившему в Ростове до своей кончины 13 декабря 1278 г. Летописец не только описывает все события, связанные с новым ростовским князем и его сыном Михаилом, но и явно предпочитает его почившему брату и его семье. Так, предельно краткому и не имеющему точной даты известию о женитьбе Борисова сына Дмитрия (под 6784/1276 г.) противостоит подробный и датированный рассказ о свадьбе Глебова сына Михаила (под 6786/1278 г.), а строгому, лишенному посмертной похвалы известию о смерти и погребении самого Бориса – пространное повествование о преставлении Глеба, украшенное торжественным некрологом по образцу некрологов прежних ростовских князей. (Некролог Глебу Васильковичу представляет интерес не только как показательный текстологический факт, но и как любопытный идейный памятник своего времени, запечатлевший элементы формирующейся во второй половине XIII в. идеологии «ордынского плена»¹⁴. Похвалив князя за то, что он «отъ уности своея, по нахожении поганыхъ татар и по пленении от нихъ Русскыа земля, нача служити имъ и многи христианы, обидимыа отъ нихъ, избави» (ср.: Иер.21:12; 22:3), летописец создает образ благочестивого князя-милостилюбца и храмоздателя – идеальный образ правителя с точки зрения названной идеологии). Симпатия летописца к Глебу выразилась также в резком обличении обидчика его сына князя Дмитрия Борисовича и в не менее резком осуждении епископа Игнатия, вынесшего останки Глеба из ростовского собора (если, конечно, последнее известие принадлежит руке того же летописца).

Какие политические задачи и какой характер имела летописная работа, развернувшаяся в Ростове при князе Глебе Васильковиче?

История вокняжения Глеба Васильковича в Ростове освещается источниками очень туманно. Второй сын ростовского князя Василька Константиновича, он родился в 6744/1236 г.¹⁵ В 1238 г. братья Борис и Глеб Васильковичи остались без отца. Обширное Ростовское княжество в годы малолетства братьев находилось под управлением их матери Марии. Впоследствии Борис занял ростовский стол, а Глеб (в 6759/1251 г.) сделался правителем Белозерского удела¹⁶, сохранив при этом тесную связь с Ростовом и со старшим братом; в источниках отсутствуют данные о каких-либо конфликтах между Васильковичами. В 1277 г. оба брата с сыновьями поехали в Орду, где 16 сентября Борис скончался. Вдова Бориса и его старший сын Дмитрий отправились с гробом в Ростов, Глеб с сыном Михаилом и племянником Константином Борисовичем – в упоминавшийся уже поход на ясов под началом хана Менгу-Темира. Поход оказался удачным, и 12 июня 1278 г. Глеб с младшими князьями торжественно въехал в Ростов. Летописи ничего не сообщают о действиях не участвовавшего в походе из-за смерти отца князя Дмитрия Борисовича, однако косвенные данные свидетельствуют о том, что Дмитрий во время отсутствия Глеба мог попытаться вокняжиться в Ростове (или по меньшей мере относился к дяде весьма неприязненно). Восходящие к Своду 1305 г. СЛ и ТЛ специально не фиксируют факта вокняжения Глеба, но сразу после смерти брата начинают именовать его «Ростовскии», подчеркивая тем самым естественность перехода власти от старшего брата к младшему¹⁷. Иную оценку событий содержат русские статьи «Летописца вскоре патриарха Никифора» – хронографического памятника, сохранившегося в Новгородской Кормчей конца XIII в. Согласно «Летописцу», после смерти Бориса в Ростове «седоста» его сыновья (sic!), «а Глебъ, приехавъ ис Татаръ, княживъ 6 месяць и умре»¹⁸. Следует обратить особое внимание на это последнее указание: срок княжения Глеба автор записи считает от его возвращения из Орды (правда, на самом деле Глеб прокняжил в Ростове 7 месяцев), а не от смерти Бориса, после которой он прожил еще 1 год и 3 месяца. То, что известно про Дмитрия в рассматриваемое время, не противоречит версии «Летописца». Дмитрий, согласно летописи, не встречает вернувшегося из Орды дядю, отсутствует (в отличие от брата Константина) на свадьбе Михаила Глебовича, не находится в Ростове во время кончины Глеба и его похорон, а затем, заняв ростовский стол, не только отнимает какие-то (или все?) волости у двоюродного брата Михаила, но и, по-видимому, добивается от епископа Игнатия перезахоронения останков Глеба из ростовской княжеской усыпальницы (в Успенском соборе) в один из городских монастырей, что, без сомнения, имеет политический смысл¹⁹. Примечательно, что для такого перезахоронения было избрано самое неподходящее время – первая неделя Великого поста²⁰, когда Церковь предписывает особенно строго поститься и каяться в грехах. Подобная акция в эти дни должна была выглядеть кощунственно (впрочем, бурный нрав Дмитрия, насколько он становится понятен из его биографии и «Послания» Якова Черноризца²¹, не исключает такой выбор даты). Все эти факты свидетельствуют о конфликте между Глебом Васильковичем и его племянником, который, надо полагать, рассматривал Ростов в качестве собственной вотчины и не признавал прав дяди.

В этих условиях младшему Васильковичу было необходимо упрочить свое положение. В «активе» князя было благосклонное отношение Менгу-Темира (из Орды князья, участвовавшие в походе на ясов, были отпущены «съ многою честью», на следующий год Глеб вновь послал сына на ханскую службу²²). Женитьба сына Михаила на дочери ярославского князя Федора Ростиславича летом 1278 г. должна была усилить позиции Глеба в системе межкняжеских отношений. Летописание не осталось в стороне от политических задач момента. Княжеский летописец не только пополнил ростовскую летопись рассказом о событиях последних лет, но и, видимо, занимался редактированием предыдущего материала. Незначительные следы этой редактуры уцелели в Своде 1305 г. Так, под 6761/1253 г. в известии об освящении церкви свв. Бориса и Глеба читаем, что событие произошло «при благовернем князи Борисе и Глебе» (в ЛЛ), «при благовернемъ князе Борисе и Глебе» (в СЛ); аналогичное чтение встречается и под 6770/1262 г. в СЛ в известии о поставлении нового епископа Игнатия, совершившегося «при благовернемъ князе Борисе и Глебе»²³. Похоже, в обоих случаях в формулу, называющую правящего князя, было при редактировании добавлено «и Глебе», что должно было представить Глеба в качестве соправителя брата. Объем редакторской работы летописца Глеба выяснить невозможно. Не исключено, что в летопись были вставлены отдельные известия, касающиеся Глеба лично, но при этом заметно, что летописец ничего не знает о его активной деятельности в Белозерском уделе²⁴ (за исключением туманного упоминания в некрологе о строительстве храмов, подтверждаемого позднейшими северными источниками²⁵).

13 декабря 1278 г. во время морового поветрия, от которого «мнози человеци умираху»²⁶, Глеб Василькович скоропостижно скончался. Учитывая враждебную позицию, занятую по отношению к нему и его сыну новым ростовским князем Дмитрием Борисовичем, а также, надо думать, и епископом Игнатием, трудно предположить, что летописец Глеба смог продолжить свой труд в Ростове. Заключительной записью его повествования стало, видимо, известие 6787/1279 г. о лишении волостей Михаила Глебовича, содержащее резкое порицание Дмитрия Борисовича. Возможно, его же перу принадлежало и известие о наказании Игнатия митрополитом под 6788/1280 г. (Московско-Академическая летопись, отразившая владычное летописание, сохранила другую версию этого события – не излагая существа дела, летопись утверждает, что Игнатий пострадал «по оклеветанью»²⁷). Друг с другом эти два известия роднит мотив творимой неправды: Дмитрий Борисович действует «съ грехомъ и съ неправдою», епископ Игнатий – «неправо», «не по правиломъ». Впрочем, не исключено, что рассказ об инциденте с наказанием Игнатия мог восходить и к митрополичьему летописанию, на существование которого указывал М.Д.Приселков²⁸ и которое должно было отразиться в великокняжеском Своде 1281 г. (митрополит Кирилл II скончался в декабре 1280 г. в Переяславле-Залесском, гостя у великого князя Дмитрия Александровича). Что же касается последнего ростовского (по содержанию) чтения Свода 1305 г. – о ссоре Борисовичей под 6789/1281 г., – то оно, учитывая ту роль, которую, согласно летописи, сыграл в их примирении великий князь, скорее всего, было составлено великокняжеским летописцем.

Таким образом, сделанные в настоящей статье наблюдения привели нас к выводу, что ростовское летописание второй половины XIII в. отразилось в Своде 1305 г. в редакции, которая возникла в период короткого княжения в Ростове князя Глеба Васильковича в 1278 г. и в последующие год или два была пополнена немногочисленными приписками.

1. См.: Муравьева Л.Л. Летописание Северо-Восточной Руси конца XIII – начала XV века. М., 1983. С. 201-207 и далее.
2. Лурье Я.С. Летопись Троицкая // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып.2. Л., 1989. Ч.2. С. 66.
3. Клосс Б.М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII вв. М., 1980. С. 134-146, 153-157.
4. Шахматов А.А. Разыскания о русских летописях. М., 2001. С. 515-517.
5. Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. СПб., 1996. С. 151-154; Он же. «Летописецъ» 1305 г. // Века. Пг., 1924. Т.1. С. 30; Он же. История рукописи Лаврентьевской летописи и ее изданий // Ученые записки ЛГПИ. 1939. Т.19. С. 192, 195.
6. Приселков М.Д. История... С. 136-159.
7. Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 282-285.
8. Насонов А.Н. История русского летописания XI-начала XVIII века. М., 1969. С. 192-199.
9. Лимонов Ю.А. Летописание Владимиро-Суздальской Руси. Л., 1967. С. 135-154.
10. Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). СПб., 1913. Т.18. С. 75-78; Приселков М.Д. Троицкая летопись. М.; Л., 1950. (Далее – Троицкая летопись.) С. 333-338.
11. Ср.: ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т.28. С. 61, 220.
12. ПСРЛ. СПб., 1885. Т.10. С. 154-157.
13. Ср.: ПСРЛ. М., 1962. Т.1. Стб.442-444, 466-467; Т.10. С. 156; Т.18. С. 76; Троицкая летопись., С. 336.
14. О ней см.: Лаушкин А.В. К истории возникновения ранних проложных Сказаний о Михаиле Черниговском // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1999. № 6. С. 18-24.
15. ПСРЛ. Т.10. С. 104; М., 1965. Т.30. С. 87.
16. ПСРЛ. Т.1. Стб.473.
17. ПСРЛ. Т.18. С. 75; Троицкая летопись. С. 335. О вокняжении Глеба прямо сообщает только Ник. и косвенно – Пискаревский летописец, вообще очень расположенный к белозерским князьям (ПСРЛ. Т.10. С. 154-155; М., 1978. Т.34. С. 99). Однако время возникновения этих сообщений установить невозможно.
18. Тихомиров М.Н. Забытые и неизвестные произведения русской письменности // АЕ за 1960 г. М., 1962. С. 239.
19. Пресняков А.В. Образование великорусского государства. М., 1998. С. 350. Примеч. 125.
20. Перезахоронение было проведено «по смерти за 9 недель» (ПСРЛ. Т.18. С. 77), т.е. около 14 февраля 1279 г. Великий пост в 1279 г. начался 13 февраля.
21. Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1997. Т.5. С. 386-393.
22. ПСРЛ. Т.18. С. 75-76.
23. ПСРЛ. Т.1. Стб.473; Т.18. С. 70, 72.
24. Копанев А.И. История землевладения Белозерского края XV — XVI вв. М.; Л., 1951. С. 20; Голубева Л.А. Весь и славяне на Белом озере. X — XIII вв. М., 1973. С. 195.
25. См.: Прохоров Г.М. Сказание Паисия Ярославова о Спасо-Каменном монастыре // Книжные центры Древней Руси. XI — XVI вв. СПб., 1991. С. 155-156; Он же. Повесть о Устьшехонском Троицком монастыре и рассказы о городе Белозерске // Там же. XVII век. СПб., 1994. С. 165-167.
26. ПСРЛ. Т.18. С. 76.
27. ПСРЛ. Т.1. Стб.525-526.
28. Приселков М.Д. История... С. 148-149.