Электронная библиотека

Сведения о происхождении митрополита Ионы (ок.1607-1690), широко представленные в научной и справочно-биографической литературе¹, берут свое начало в трудах ростовского историка-краеведа А.А.Титова (1844-1911), который, например, в примечаниях к тексту опубликованной им «Летописи о Ростовских Архиереях» (СПб., 1890) писал следующее: «Иона (Сысоевич) был уроженец ростовский. Верстах в 10-ти от города, за озером Неро в Воржской волости, есть небольшая деревенька, называемая Ангелово. В конце XVI века близ этой деревни (и недалеко от с. Шестакова) находился погост, в котором был поп Сысой, и у этого попа около 1607 г. родился сын, приснопамятный митрополит Иона; на месте своей родины построил замысловатую деревянную церковь, имевшую с галереями 365 окон и сгоревшую в XVII веке от молнии… О первых годах жизни Ионы не сохранилось никаких сведений. Он был сначала иноком Угличского Воскресенского (ныне упраздненного) монастыря, потом Архимандритом Белогостицкого и Авраамиева-Богоявленского монастырей, из последнего он 15 августа 1652 г. и возведен патриархом Никоном на Ростовскую Митрополию». (С. 21)

Первая часть этого фрагмента сопровождается ссылкой на рукописи Титовского собрания под № № 2768 и 3494 (без указания их содержания и номеров листов или страниц) и его же статью о м. Ионе 1885 г.² и которые исчерпывающе представляют набор сведений, лежащий в основе общепринятой биографии м. Ионы. Безымянные рукописи, на которые опирается А.А. Титов – это сочинения «Ростовский летописец» (1884 г.) и «Ростова Великого князья, иерархи и великие люди» (1880 г.), принадлежащие перу Александра Яковлевича Артынова (1813-1896). Журнальная статья 1885 г. содержит уже знакомые нам отсылки к номерам этих же рукописей.

Труды А.Я. Артынова приобрели скандальную огласку уже при его жизни, и у нас есть все основания для изначального недоверия к ним, как к источникам интересующих нас сведений. Впрочем, логично предположить, что в Ростове и окрестностях с XVII столетия могло сохраняться живое историческое предание о столь своеобразной и яркой личности, каковой был ростовский владыка, и артыновские рукописи могут содержать в себе фрагменты этого предания.

Между тем, в Ростовском музее хранится рукопись «Угличского летописца», относящаяся к концу XVIII века, и м. Иона является весьма заметным действующим лицом этой городовой хроники; здесь же содержится и уникальное известие о происхождении м. Ионы из семьи вотчинных крестьян Угличского Воскресенского монастыря, жившей в безвестной деревне в дальних окрестностях Углича: «Зри, что сей Иона митрополит бысть от неславна поселянска роду Кобановской вотчины крестиянский сын, Воскресенскаго ж монастыря подлежащий, и остася по родителех сиротою и того ради отшед в свой монастырь»³. (Л.116 об.) Здесь же содержатся сведения о том, что будущий митрополит был «служителем» этого монастыря, а затем принял в нем иноческий постриг.

Аутентичных сведений о происхождении м. Ионы не имеется⁴, и естественно предположить, что две, представленные пока предельно кратко и столь сильно расходящиеся друг с другом версии, донесли до нас отголоски двух местных исторических преданий⁵ – ростовского и угличского – о знаменитом иерархе XVII столетия. Впрочем, поскольку двух преданий, укорененных в реальной истории, существовать не может (а недостоверными могут быть и оба), приходится признать, что заслуживающим доверия является по крайней мере одно из них. В таком случае второе «предание» либо основано на ошибке или недоразумении, либо же является фальсификацией. Оценке характера и относительной достоверности⁶ каждой из заявленных версий раннего периода биографии митрополита Ионы и посвящена данная работа⁷.

«И вымыслы нравятся; но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина».

Н.М. Карамзин

«Пусть я наврал – да я зорко смотрю везде не скажет ли кто правду – да нет как нет».

Из письма А.Я. Артынова А.А. Титову 15 авг. 1882 г.⁸

Итак, дадим слово А.Я. Артынову. О м. Ионе в названных его рукописях⁹ упоминается неоднократно; содержатся здесь и сведения о его происхождении: «Митрополит Иона Сысоевич родом ростовской области отец его Сысой с берегов реки Могзы. (660) [см. ниже прим. А.Я. Артынова. – И.С.], первоначально был нарядчик митрополита ростовского Варлаама II, его владычного дома; потом нарядчик Сысой стал быть попом Семеновского погоста <…> в этом Семеновском погосте и был поп Сысой у которого здесь родился сын Иоанн, который поступил в иночество в Ростовский Аврамиев монастырь под именем Ионы, где по строгости жизни своей избран был настоятелем обители той, а из архимандритов Авраамиева монастыря патриархом Никоном поставлен был в митрополиты Ростову…».

Примечание А.Я. Артынова к вышеприведенному фрагменту № 660: «О месте этом книга «Уделы князей ростовских»¹⁰ говорит следующее: «На том месте, где стоит ныне деревня Сысоево, здесь была родина нарядчика владычного дома митрополита ростовского Варлаама по имени Сысоя, который после был попом Семеновского погоста Якимовскаго Стану который был отец ростовскому митрополиту Ионе Сысоевичу, который в память отца своего на месте жительства поставил киновию, назвал ее Сысоевой и самый большой колокол соборной колокольни Сысоем назвал»¹¹.

Вполне подобные этим сведения содержатся и в рукописи № 3494¹²; сходные сведения можно найти во многих других рукописях А.Я. Артынова¹³.

Если сопоставить сведения, обнаруженные нами в рукописях А.Я. Артынова с основными данными ранней биографии м. Ионы из титовской цитаты, с которой мы начали статью, то, при общем сходстве, нетрудно будет отметить и некоторые различия. Прояснить ситуацию помогает книга А.А. Титова «Ростовский уезд Ярославской губернии» (М., 1885 г.), где в статьях, посвященных описанию деревень Ангелово (С. 116-119) и Сысоево (С. 522-523) мы и находим в полном составе все сведения, приведенные Артыновым. В «Предисловии» к этой книге, опираясь на авторитет Ф.Я. Никольского¹⁴, А.А. Титов вводит «рукописи А.Я. Артынова и Хлебниковский летописец, списанный Артыновым» в ряд основных своих источников (С. IV; ср. С. VIII).

Титаническая фигура «угодичского Гомера» ложится огромной тенью на краеведческое наследие А.А. Титова, большинство сочинений которого, посвященных сюжетам из местной истории, так или иначе, использует сведения, почерпнутые из артыновских рукописей. Иногда, как в случае с приведенной цитатой, Титов не называет имени Артынова; иногда ссылается на него как на источник по «мифологической истории Ростова»¹⁵, или прямо указывает на сочинения А.Я. Артынова как на один из основных своих источников (книги «Предания о ростовских князьях» 1884 г. и «Ростовский уезд»¹⁶). А.А. Титов, несомненно, отдавал себе отчет в источниковедческом качестве артыновских сведений и, вероятно, колебался в своем к ним отношении. Так, например, в книге «Ростовская иерархия. Материалы для истории русской церкви» (М., 1890) в соответствующем месте о времени и месте рождения м. Ионы вообще не говорится. (В этой же книге находится указание на то, что сведения о бытности м. Ионы иноком угличского Воскресенского монастыря восходят к книге Ф.Х. Кисселя «История города Углича» – примечательное обстоятельство, которое понадобится нам в дальнейшем).

Уже в рассматриваемый нами период времени (1880-е гг.) фигура А.Я. Артынова слыла в ученых кругах одиозной. Не обойденная интересом многих именитых современников (И.С. Аксаков, М.П. Погодин, И.П. Сахаров, В.И. Лествицын и др.) личность А.Я. Артынова не часто привлекала к себе внимание исследователей в ХХ веке. В 1930-е годы взвешенную оценку его писаниям дал ростовский краевед П.С. Иванов, который пользовался наследием А.Я. Артынова с большой осторожностью¹⁷.

Первый по времени очерк жизни и творчества А.Я. Артынова составил в 1956 г. ростовский краевед П.А. Сергеев (1889-1963)¹⁸. Признавая за сочинениями А. Я. Артынова ряд несомненных достоинств, П.А. Сергеев призывает и к осторожности: «Он смешивает достоверные факты с недостоверными и сказочными. При изучении артыновского наследства надлежит «отделять пшеницу от плевел» и творчески определять зерно истины»¹⁹. Очень интересные наблюдения делает П.А. Сергеев и над характером взаимоотношений А.А. Титова и А.Я. Артынова²⁰.

Пожалуй, самый серьезный разбор творчества А.Я. Артынова сделал крупный советский историк, искусствовед и археолог Н.Н. Воронин (1904-1976), державший его рукописное наследие в поле своего внимания около 40 лет. В связи с особой обстоятельностью этой статьи²¹ позволим себе привести из нее несколько ключевых выдержек.

«А.Я. Артынов склонялся к тому направлению, которое в целях утверждения ретроградных исторических взглядов, не останавливалось даже перед подделкой источников» (С. 178). «Артынов, судя по его трудам, не столько собирал местные предания, сколько сочинял их сам, его больше пленяло собственное творчество» (С. 178, курсив Н.Н. Воронина). «Но самое страшное для читателя его трудов это то, что Артынов не ощущал и не считал необходимым проводить границу между подлинным источником и догадкой, между правдой и вымыслом…». (С. 179). «Характерно при этом, что письменные источники Артынова, часто исчезнувшие, мы видим лишь в его весьма вольном пересказе» (С. 179). «В свои фантастические баснословия в духе сентиментально-романтического направления и псевдоисторической лубочной литературы Артынов, видимо, вводит и реальные исторические данные, заимствованные из рукописей местных коллекционеров или преданий, но выделить их почти невозможно» (С. 179). «Наши выводы способны оттолкнуть исследователей от сочинений А.Я. Артынова: искать в них новые зерна исторических сведений – труд неблагодарный, а скорее всего безнадежный. Однако Артынов и его творчество представляют сами по себе [курсив наш. - И.С.]большой историко-культурный и историографический интерес, и с этой точки зрения заслуживают дальнейшего изучения» (С. 187).

Несмотря на определенную резкость тона, суждения и выводы Н.Н. Воронина, вероятно, вполне справедливы: при строго источниковедческом подходе творческое наследие А.Я. Артынова предстает в весьма неблаговидном свете; в этой связи особенно важным представляется призыв рассмотреть последнее «само по себе». О вероятных истоках помянутой «резкости тона» см. ниже (прим. 54).

На протяжении многих лет к артыновскому творчеству обращается петербургский литературовед Ю.К. Бегунов²², подход которого, к сожалению, не свободен от своеобразной идеологической тенденции. Справедливо призывая к кропотливому научному исследованию артыновских писаний, как творений «лубочного литератора» и «сказочника», Ю.К. Бегунов упреждает это исследование своими преждевременными выводами и авторизованными публикациями артыновских текстов²³.

Весьма своеобразным свидетельством того, сколь велико «обаяние» артыновских «исторических сказок» и сколь сильно разочарование, вызываемое трезвенной научной их оценкой, является недавняя работа Е.В. Ухановой²⁴.

И все же, отбросив предвзятость, попробуем отыскать источники, из которых А.Я. Артынов мог почерпнуть интересующие нас сведения. Основную «источниковую базу» писаний Артынова о ростовских древностях, по его словам²⁵, составили уже упоминавшийся так называемый «Ростовский Хлебниковский летописец» и «Рукопись стольника Мусина-Пушкина», в самой реальности существования которых большинство современных исследователей сомневается. К этим же источникам восходят и интересующие нас тексты²⁶.

Между тем, в одной из более поздних рукописей Артынова²⁷, где содержится пространное повествование жизни и деятельности митрополита Ионы имеется исключительно важное для нас примечание: «О митрополите Ионе все (курсив наш – И.С. ) взято из рукописи, принадлежащей протоиерею ростовского собора Андрею Тимофеевичу Тихвинскому, она была современна митрополиту Ионе, но которая по словам сына его Николая Андреевича протоиерея того же собора в настоящее время потеряна»²⁸. Упоминание об этой рукописи есть и в рукописи А.Я. Артынова 1893 г.²⁹ Существование и позднейшую утрату этой рукописи подтверждает В.И. Лествицын, из заметки которого явствует, что речь шла об одном из списков «Летописца об архиереях ростовских»³⁰.

В данном случае можно было бы строить самые различные предположения, если бы не одно совершенно неожиданное и поразительное обстоятельство. В большинстве поздних рукописей, в том числе и в той, которую мы только что цитировали, столь знакомый нам набор сведений о митрополите Ионе А.Я. Артынов комментирует (приводя даже обширные выдержки!), используя… книгу А.А. Титова «Ростовский уезд» содержащую именно те сведения, которые Титов ранее почерпнул у А.Я. Артынова (!)³¹ Думается, не лишним будет здесь заметить, что рукопись, упомянутая последней, на титульном листе имеет эпиграф: «Цель оправдывает средства – правило иезуитов».

Кажется совершенно удивительным то обстоятельство, что легенда о «попе Сысое» вообще могла получить хождение; существует значительное число документальных исторических памятников второй половины–конца XVII века, содержащих неоспоримое свидетельство того, что если м. Иона и был по отчеству «Сысоевичем», то уж никак не мог быть по рождению «поповичем»: речь идет о записях рода м. Ионы в многочисленных Синодиках³².

В отношении деревни Сысоевой едва ли будет опрометчивым предположение, что в данном случае мы имеем пример столь характерного для А.Я. Артынова произвольного сопряжения реального топонима и вполне условного исторического героя; тем не менее, наличие имени Сысоя в синодичном списке рода митрополита Ионы позволяет говорить об укорененности отчества-прозвища ростовского митрополита в реальной истории.

Не менее интересен сюжет с Семеновским погостом, деревней Ангелово, селом Шестаковым и церковью о 365 окнах. Известно, что в с. Шестакове действительно располагалась летняя резиденция (дача) ростовских владык, и какой-то храм, возможно, весьма своеобразный, там находился. К сожалению, приходится признать, что подробное обсуждение вопроса о церкви в Семеновском погосте, подобной предшественнице кремлевской церкви Спаса на Сенях³³, следует отложить до времени, когда будет проведена основательная текстологическая работа со списками «Летописца о ростовских Архиереях».

Для полноты характеристики артыновского «набора» сведений напомним, что им указывается даже мирское имя владыки Ионы – Иоанн, а одна из поздних рукописей его – «Летопись бытия временных лет Ростова Великого» содержит и такой текст: «Митрополит Иона построи над восточными вороты для себя каменную малую скитскую церковь с папертма святыя великомученицы Варвары на память матери своей Варвары и в ней на паперти подписано стенным письмом»³⁴. Надо ли говорить, что этого имени³⁵ нет в синодичных записях рода м. Ионы?

Вернемся к угличскому историческому преданию о м. Ионе. По стечению обстоятельств, едва ли не первым исследователем, обратившимся к цитированной рукописи «Угличского летописца» был именно А.А. Титов³⁶. Между тем, это сочинение – не единственный памятник угличского происхождения, сохранивший для нас образ м. Ионы. Существует еще один пространный «Угличский летописец»³⁷, составителем которого был угличанин Г.Д. Тихомеров (ок. 1745-1827); именно его перу принадлежит большая часть записей на полях предыдущего «Летописца», в том числе и знакомая нам запись, содержащая сведения о происхождении м. Ионы.

Выразительный эпизод из жизни м. Ионы и современного подначального ему города Углича содержит «Житие младенца Иоанна Никифоровича Чеполосова»³⁸. Важно отметить, что все перечисленные нами памятники сложились в среде угличских староверов-беспоповцев. Угличское предание о м. Ионе, которое можно вычленить из этих памятников, несомненно, допустимо рассматривать как единое целое; и в этом качестве оно исключительно органично по своему характеру, все его сюжеты восходят к документально подтверждаемым историческим эпизодам, для иллюстрации этих сюжетов приведем несколько выдержек. Вот как повествуется в «Летописцах» об истории, связанной с переносом Угличского Воскресенского монастыря на новое место:

«А против Архиерейского двора монастырь Воскресения Христова есть, весь каменной, а строил его святитель Иона митрополит из своей архиерейской казны того ради, что он был прежде того монастыря служитель и по обещанию в нем постригся, и потом, добродетели его ради, был на Ростовской епархии митрополитом. И в лето 7172 [1664] году, в самое никоново патриаршество начат строити каменной монастырь<…> И доныне там напрестолное Евангелие древнее<…>. А перенес его вышеименный Иона-митрополит своим коштом за то, что весною вода потопляла от Волги много. И ныне сия предобрая таковая обитель уже кроме монахов и пуста³⁹ (именно этот фрагмент сопровождает известная нам запись). А землю под монастырь он, Иона митрополит, покупал у посадских ту жителей на свои ж денги по доброй воли⁴⁰. Да Иона же митрополит Ростовский, впредь помянутый, подавал прошение к государю Алексею Михайловичу во 162-м [1654]году, чтобы Архангельской монастырь, что на Бору, в 9 верстах от города, а по литовском раззорении монахов в нем нисколько несть, приписать его дозволено было к Воскресенскому монастырю, и с крестьянами, и с вотчинами и з землями. И во 165 [1657]году и приписали, по прошению его⁴¹. …и по теплому усердствованию ко оному монастырю Ионы митрополита ростовскаго и пренес его той Иона митрополит с того Троицкаго ручья за Предтечев приход по шестидесяти пятих лет раззорения то есть в лето 7182 [1674] году и построил которой весь каменный преславный монастырь<…>. Зри, что в сем ветхом Воскресенском монастыре и пострижен бысть во иноки той Иона ростовский святитель в лето 7151 [1643]году»⁴².

Другая история связана с возобновлением после Смуты слободы на Кобылье горе в предместьях Углича:

«А на Кобылье горе был погост Святотроицкой и церкви древянные две, и слобода Сырейская, то все разрушено было и раззорено литвою. И потом Ионою митрополитом Ростовским, по некоему откровению, возобновися Кобыльегорское место и преименовася Дивногорским. И на том же месте построил церковь каменную, где и прежде были деревянныя две, и обретеся в буту древянный крест Господень с мощами в сосуде погребенный, и с подписанием Царь Славы IС ХС НИ КА, самый предревний⁴³. …Дивногорский монастырь Святой и Живоначальной Троицы в 7 верстах, который по явлению ангелову святителем Ионою митрополитом Ростовским построен. И на ней же, горе, и преже была до литовскаго раззорения слобода великая и церковь, литвою же раззорена⁴⁴. … и на той же Кобылье горе, которая преименована вныне владыкою ростовским митрополитом Ионою в лето 7162 [1654] году Дивною горою, на ней же последи и монастырь бысть святотроицкой...»⁴⁵.

О посещении г. Углича царем Алексеем Михайловичем рассказывает лишь «Летописец» из собрания Ростовского музея:

«Выпись 2. О изступлении в священнем храме Благовернаго Царевича Димитрия, на священнем убиения и стечения священныя его крови месте, благодатныя мокроты.
В лето 7162 [654]году месяца июня в 19 день бысть пришествие великаго государя царя и великаго князя Алексея Михайловича из града Кашина во град Углич по пренесении честных мощей благоверной княгини Анны Кашинския из ветхия Успения Пресвятой Богородицы церкви в новую каменную соборную Воскресения Христова церковь…⁴⁶
…На то же царево пришествие прибыв во град Углич и святитель Ростовский Иона, митрополит сущий; и встретив со всем священным собором царя…⁴⁷
…И моли царь Иону святителя, да благословит сняти гробницу с места своего, на немже есть. И благослови архиерей гроб той, и повеле его сняти⁴⁸.
…И удивишася царь и святитель таковому великому чюдеси⁴⁹.
…И таковое чюдесное благодати Божия на неповинном страстотерпце являемое бысть тогда ради чистыя и непорочныя веры православныя, еще не бывших тогда в церкви Божии никаковых новин внесенных. Ныне же, или занеже внесенное, негли видимых ради премен и новотворств, хуление над древности чинов неких и законов церковных, изсяче сия чюдеса в церкви Божии и благодать духовная преста и никогда является на священнем месте в храме царевичеве. Царь же, тогда благочестивый, приложив с себе крест свой златный панагиярный на чюдотворный образ благовернаго Царевича Димитрия…»⁵⁰.

Прежде чем дать краткий комментарий к приведенным выше фрагментам, скажем несколько слов о самом характере цитируемых Летописцев. Нам уже доводилось формулировать точку зрения на эти памятники, как на литературно-богословские по преимуществу – в противовес научно-прагматическому подходу, нацеленному прежде всего на использование их «как исторических источников»⁵¹. Несомненно, все содержание Летописцев посвящено истории. Но история здесь не столько предельно выверенный, сообразно критериям научной достоверности, набор фактографических сведений, сколько, прежде всего, цельный образ ряда взаимосочетанных событий по-христиански «духопросвещенной» (то есть понятой как составная часть и определенный этап христианской истории мира) истории города. И каждое из таких событий, и сама история города в целом – прежде всего обращены к Вечности, содержат в себе художественно-богословский образ исторической действительности. Именно такому отношению к Истории и видению ее подчинена подача огромного количества событий и фактов в Летописцах, составители которых, несомненно, были и искушенными «археографами» и своеобразными «критиками источников» (главные из этих источников методически исчислены и охарактеризованы в «предисловиях», часть из них дана в виде своеобразных «приложений» в тексте Летописца из собрания Ростовского музея). Важнейшей особенностью этого памятника является наличие в нем огромного массива текстов, представляющих из себя, по сути дела, записи церковно-исторического фольклора угличских староверских общин⁵².

Таким образом, повествовательная ткань Летописцев характеризуется взаимопронизанностью непреложного исторического факта, как правило, стоящего за излагаемым историческим событием, и особой духовной его интерпретацией, порожденной живым изустным преданием.

Крайне важной чертой Летописцев, да и всей угличской староверческой письменности в целом, является их особая камерность, углубленная сосредоточенность на событиях истории города; нам предстают: Город как микрокосм, Город как «малая Церковь».

«Нейтральных», безразличных к этому высокому строю событий и фактов письменность такого рода не замечает, попросту не сохраняет их в памяти. Сказанное выше означает, что, став участником духовно-значимых событий местной истории, митрополит Иона был как бы принят преданием в число его «героев»; характер же его участия в этих событиях и их «качество» (перенос монастыря, «явление ангелово», обнаружение древнего креста с должным надписанием, основание – и переименование – монастыря, пустыни и слободы, участие в двойном чуде⁵³ на месте убиения Царевича) – неотменное свидетельство благой его предызбранности Провидением – обеспечили складывание благого его образа, отразили несомненное почтение и симпатии к нему со стороны современных ему угличских исповедников древних устоев, что и было усвоено преданием⁵⁴.

Впрочем, можно допустить и обратный ход влияния; именно такой пример являет собой описание участия Ионы – в сане митрополита – в 1650 г. (явный анахронизм!) в визите царя Алексея Михайловича в Углич⁵⁵: образец взаимного «притяжения» соответствующих друг другу события и личности. Думается, что складывание «благого» образа м. Ионы однозначно свидетельствует и об особом – негонительном – отношении его к церковной старине и ее приверженцам.

В научной литературе получило широкую известность следственное дело 1657 г. о ростовских посадских людях «церковных развратниках Силке прозвищем Богдашке портным мастеришке со ученики своими»⁵⁶, начальный ход которому дал именно м. Иона. Но в действиях своих в данном случае Ростовский митрополит вовсе не был волен⁵⁷. Кроме того, это единственный известный нам случай, когда м. Иона выступал в подобной роли⁵⁸. Зато именно это «дело» сохранило для нас, вероятно, весьма важные черты из его биографии. Если сопоставить признания этих «ранних старообрядцев» о том, что «сложение перстом держать» они хотят «как их учили наперед сего Варлам митрополит да отец духовный» (л.15) с речами Силки, адресованными лично м. Ионе: «Новаго вы отца возлюбили, а стараго не знаете. И не почитаю лживаго отца вашего патриарха и благословения вашего не принимаю, и проклятия не боюсь, и учения не слушаю»…(л.7) с тем обстоятельством, что м. Варлаам был непосредственным предшественником Ионы на ростовской кафедре, а также с обнаруженным уже нами фактом, что имя м. Варлаама возглавляет список рода (!) м. Ионы в Синодике угличского Воскресенского монастыря, то, думается, не покажется натяжкою предположение, что «старым» и «истинным» (конечно же, духовным) отцом митрополита Ионы должно полагать именно м. Варлаама. Будучи предшественником м. Ионы на Ростовской кафедре (1619-1652), м. Варлаам, несомненно, должен был благоволить, а скорее всего, и покровительствовать Ионе (напомним, что именно при нем проходила вся духовная карьера Ионы, в результате которой тот занял пост настоятеля далеко не последнего в иерархии русских монастырей – ростовского Авраамиевского). Если же вспомнить, что м. Варлаам взошел на митрополию из архимандритов углического Николо-Улейменского монастыря⁵⁹, то, в свете вышеизложенного, версия угличского происхождения м. Ионы становится еще более убедительной⁶⁰. В этом же плане можно воспринимать и столь ярко выраженную в действиях м. Ионы заботу о «своем обещании» – об угличском Воскресенском монастыре⁶¹ (в приведенных нами выдержках представлены еще не все документально свидетельствуемые проявления этой заботы). Как будто в пользу достоверности угличской версии говорят сами стиль и тон записи о его происхождении: носящее характер читательско-редакторской глоссы⁶², это известие нигде более не повторяется – даже в «авторском» Летописце самого Г.Д. Тихомерова, что в любом случае свидетельствует об отсутствии сознательного намерения ввести эти сведения как нарочитый, а то и вымышленный факт. Небезынтересным видится сообщение о том, что до пострига Иона был «служителем» (надо полагать, мирским чиновником, стряпчим)⁶³. Воскресенского монастыря: столь ярко проявившиеся в знаменитой его строительной деятельности несомненные административная распорядительность и лежащая в ее основе житейская практическая хватка – могли быть давней и хорошо развитой прирожденной способностью, выведшей крестьянского сына и сироту на высшие ступени духовной и социальной иерархии.

И уже совсем по-особому – на склоне лет – м. Иона принял участие в жизни г. Углича, когда, согласно «Житию мл. Иоанна», должен был рассмотреть просьбу угличан о канонизации посадского младенца-мученика (убиенного в 1663 г.) на 26-м году после его погребения: «…не утаися же сие и архиерею ростовскому митрополиту святителю, и оный, аще и благословляет Воскресенского монастыря, близ тоя же церкви бывшаго, игумена и от иноческаго образа монахом, и от священнаго чина и иереом, воеже бы освидетелствовати блаженнаго неповиннаго Иоанна мощи…»⁶⁴.

…И таковое удивлению достойное, таковое радости исполненное от мощей блаженнаго Иоанна чюдодействие егда доложено бяше митрополиту свидетелство; но онем тогда архиереом не до явленно чюдотворных мощей бяше, но о преложении народа всероссийскаго пекущимся тогда, и отрече о блаженнем достоверное свидетелство святитель ростовский, понеже тогда народ во Всероссийстей державе на архиереов воставаше за новотворныя великоросссийским Никоном патриархом книги; а яко достовернии глаголют, яко сей блаженный Иоанн новотворных книг в сочетания тайн причастник не бяше, ниже по новотворных книгом крещения приобщение имяше, но святодревлецерковнаго крещения божественную благодать на себе просвящения носяше и его благоверная отрасль бяше, а яко тако – всяко достоверно, понеже блаженный Иоанн родися в 165-е по 7-х тысящах лето [1657], а новотворение книжное производимо бысть по 7-х тысящах во 168-м лете [1658], но и потом, аще тако и преподаемо церквам, но едва во 170-м [1662], или паче во 174-м[1666] году новины предвластвоваху, но обаче тогда не вси церковнии священноначалницы того приемляху, но мнозии того недостоверствоваху быти, но паче и множайшие бунты за сие подвизаху, и того ради мнози христоименитии людие и священноначалницы от новолюбитель и различными смертьми нелепотне казняхуся. И потом, егда совершися она Святаго Иоанна Предотечи церковь во 199-м по 7-х лет [1690-1691] , тогда, о благонелепотнаго приказания, о погрешительнаго смысла, яко светилника, во очесем всезримаго, под спудом его заложа и угасити святитель приказа, се суть во оном же пределе теплом трапезной стене… в печюре заложити…»⁶⁵.

Собственно, в ранних (и несравненно более аутентичных) списках «Жития», представляющих изначальный, староверческий его текст⁶⁶, как мы видим, имя м. Ионы не называется; только лишь в поздних, урезанных и искаженных «новолюбителями» вариантах «Жития»⁶⁷ данное нами курсивом «и оный» превратилось в Иону. Между тем, нет никаких оснований для сомнения в том, что хронология «Жития» отвечает реальной, а значит, в первой части данного повествования речь идет именно о м. Ионе.

Завершительная же часть эпизода – «благонелепотные» и «погрешительные» действия могут относиться уже и к фигуре преемника м. Ионы – митрополита Иоасафа⁶⁸, вполне вероятно, завершавшего рассмотрение вопроса, начатое м. Ионой. И опять мы сталкиваемся с тем, что само умолчание об имени митрополита, возможно, связано с симпатиями к м. Ионе и нежеланием бросить тень на это имя. Впрочем, и это – лишь еще одно предположение.

Очень колоритным дополнением к изложенной истории может являться то обстоятельство, что в одном из рукописных «новолюбительских» (в вышеуказанном смысле) «Описаний Иерархии Ростовской и Ярославской» в повествовании о м. Ионе⁶⁹ (53-й иерарх ростовский по счету этого сочинения) история об углицком младенце-мученике Иоанне подается как самое знаменательное событие всего времени его архиерейства (краткая редакция «Жития» занимает 3/4 всего объема этой главки)⁷⁰ Подведем итоги. Не стараясь ничего доказывать, мы не стали и скрывать своего отношения к каждой из рассматриваемых версий. Думается, не столь уже важно, был ростовский митрополит урожденным крестьянским – или поповским – сыном: в конце концов, в начале 17 в. сельский поп, как правило, кормился все тем же крестьянским трудом, а в середине этого столетия худородному крестьянину случилось оказаться и в патриархах… И даже местное происхождение, ростовское или угличское, – при всей занимательности этого обстоятельства,– не представляется нам столь уже важным предметом. Главный мотив, к которому мы хотели привлечь внимание – проблема местного исторического предания – ключевая проблема исторического краеведения каждого локального центра русской истории; а в нашем случае – весьма своеобразного положения, в котором оказалось ростовское краеведение в связи с характером, который оно приобрело в результате совместной деятельности, несомненно, самых монументальных и ключевых его фигур – А.Я. Артынова и А.А.Титова⁷¹.

1. См., например: Русский Биографический Словарь т. Ибак-Ключарев СПб., 1897. С. 318; Православная Богословская Энциклопедия т. VII. СПб., 1906. С. 289-290; Словарь книжников и книжности Древней Руси Вып. 3 (XVII в.). Ч.2 И-О. СПб, 1993. С. 93-98; статья написана Д.М. Буланиным.
2. Опубликована в Историческом Вестнике 1885, № 10. С. 88-201.
3. ГМЗРК. Р-48., л. 116 об. Текст этой рукописи опубликован в 1996 г. («Угличский летописец. Отв. ред. А.А. Севастьянова, подготовка текста Я.Е. Смирнов, г. Ярославль) к сожалению, с рядом значительных несовершенств, к числу которых относится и упущение в публикации существенного «слоя» памятника – авторских и редакторских записей на полях, текст одной из которых и привлечет, главным образом, наше внимание.
4. Верифицируемая строго научно биография м. Ионы начинается с момента поставления его в ростовские владыки из архимандритов Ростовского Авраамиевского монастыря, т.е. с 15 августа 1652 г.; впрочем, П.М. Строев (Списки иерархов… СПб., 1877. Стб 333) дает другую дату: 22 августа 1652 г. Отдельное место занимает вопрос о возможном архимандритстве Ионы в Ростовском Белогостицком монастыре. Фрагмент Описных книг Белогостицкого монастыря 1659 г., который служит основанием для заключения о настоятельстве в нем Ионы: «…да как был в Белогостицком монастыре архимандрит Иона, иже был митрополит»… (См. Гаврилов А.В. Историко-архитектурное описание Белогостицкого монастыря. СПб., 1880. С. 20-21 прим.; Титов А.А. Белогостицкий монастырь // ИВ 1886, № 11. С. 386), едва ли может служить основанием для уверенного заключения. Не включен Иона в число белогостицких настоятелей ни у П.С. Строева (Списки иерархов… Стб. 354), ни в прижизненной публикации прот. Иоанна Троицкого (ЯГВ, 1858 № 1-4. С. 28). В поздней публикации работы Троицкого (ЯЕВ, 1900 ч/н № 41-46), осуществленной А.А.Титовым, Иона произвольно введен публикатором в число настоятелей (Ср. рукопись этого труда: ГИМ Вахр., № 276).
5. По нашим сведениям, проблема местных исторических преданий пока не получила основательного освещения в современной российской науке. Своеобразие положения этого явления состоит в том, что, формально располагаясь равно в сферах компетенции как фольклористики, так и научной историографии, из-за ряда методологических и идеологических особенностей развития этих дисциплин в русской и советской науке XIX и ХХ вв., оно оно оказалось словно погруженным в некий «междисциплинарный провал» (См. заключения Д.П. Урсу в статье «Методологические проблемы устной истории» // Источниковедение отечественной истории –1989. М., 1989. С. 8-10). Существенным образом на таком положении вещей сказалась трагическая судьба исторического краеведения в советский период. В последние годы основательные подступы к постановке и решению данной проблемы сделаны в работах А.А. Севастьяновой, посвященных вопросам изучения «провинциальной историографии».
6. Мы считаем возможным говорить об «относительной достоверности» – как в смысле взаимного соотношения двух имеющихся налицо версий, так и в смысле большей или меньшей вероятной достоверности каждой из них в отдельности.
7. Вместе с тем, автор считает себя вынужденным признаться, что обсуждение ряда обстоятельств, сопутствующее такой оценке, видится ему как ряд задач, не менее сложных, ответственных и едва ли не самоценных.
8. ГАЯО. Ф. 1367. Ед.хр. 283., л.4 об.
9. Во всех случаях цитирования рукописей А.Я Артынова мы придерживаемся орфографии и пунктуации подлинника. В большинстве случаев приходится вести речь именно о «рукописях», как конкретных текстах-автографах, ибо в случае А.Я. Артынова говорить об определенных «сочинениях» вообщ