Электронная библиотека

В журнале «Москвитянин» за 1855 г. опубликована опись имущества, оставшегося после кончины свт. Димитрия Ростовского. Перед «Росписью книг келейных» значатся «два глепоса (globus), небесный да земной, во станках столярных»¹. Этим предметам и посвящено наше сообщение. Нам о судьбе глобусов свт. Димитрия ничего не известно, кроме строки в описи и того, что они, как и все имущество и библиотека, по указу Петра 1 должны были прибыть в Москву. Однако, несмотря на отсутствие сведений, мы не можем не увидеть в этих глобусах яркий штрих – добавление к восприятию личности свт. Димитрия. К тому же, глобусы в русской культуре того времени традиционно связывают с мирской средой и светским образованием. Нам представилось необходимым попытаться собрать свидетельства о появлении глобусов в духовной культуре и особенно в назидательной аллегории. Очевидно, они не такое уж исключительное явление в сфере русской духовной культуры второй половины XVII – начала XVIII в., как и данные о строении мира. Примечательные сведения содержатся в монографии И.А. Шляпкина «Св. Димитрий Ростовский и его время (1651-1709 г.)», например, о переведенном с латыни «Позорище всея вселенныя, или Атласе новом», в 1661 г. вложенном патриархом Никоном в Воскресенский Новоиерусалимский монастырь, о «Космографии» 1665-1667 гг., о переведенной с польского «Книге, глаголемой планетник изданной от древних философов…» 1677 г., об утраченном опусе «О заживаню глоба террестра или земного, о заживаню сферы армилярной и глобуса небесного и таблицы Климов» и «Беседах о седми планетах небесных»².

Астрономия в числе семи свободных наук входила в систему духовного обучения того времени – об этом ярко свидетельствует текст пьесы (или диалога) «Действа о семи свободных науках», созданный, очевидно, в 1702-1703 гг. автором из Славяно-греко-латинской академии для представления при царском дворе³ с главной целью пропагандирования знаний. В диалоге выступают аллегорические фигуры Грамматики, Риторики, Диалектики, «Мусики», Арифметики и Астрономии (диалог сохранился не полностью). Весьма протяженный и насыщенный по смыслу, в том числе в связи с философией, монолог Астрономии является весьма примечательным свидетельством своего времени: сочетание духовной риторики с конкретными вещами, определяющими суть этой науки. Фигура Астрономии здесь предстает словно с двумя глобусами – земным и небесным:

Небо ль сотворенно и земля велика,
Светил поставленно, в мере вся колика,
Аз знаю…
Небесну высоту в розмере полагаю,
Земную широту всю росполагаю
Вся верно⁴.

Астрономия заявляет свои практические функции:

В морях, в реках знати вся путешествия…
Паче же в небесных зрак разделения
О крузех…⁵

И предлагает необходимый для этого предмет:

Ничто не возможет, како размеряти
Чрез гльобозд⁶

В конце монолога отчетливо обозначена необходимая связь Бога – Творца вселенной и человека, могущего получить необходимые практические знания в качестве отражения и следствия этой связи:

Мною бог являет времена и лета,
Людем подавает, яже суть от света
Вси знати⁷.

В первой четверти XVIII в. было выпущено несколько изданий, представляющих устройство земли и неба, в том числе гравюры с земным и небесным глобусами⁸. Нельзя не обратить внимание и на календари, которые представляли космический строй в связи с церковными праздниками и святцами, сочетая их иногда с аллегориями четырех времен года и четырех частей света на западный манер⁹.

Когда мы говорим о глобусах у свт. Димитрия Ростовского, следует принимать во внимание не только общее развитие науки, но и фрагменты о строении вселенной в духовных текстах авторов, чьи труды, безусловно, использовались свт. Димитрием, – это, в первую очередь, Иоанникий Галятовский и Антоний Радивиловский. Так, в «Ключе разумения» Иоанникия Галятовского во второй проповеди на Благовещение показан строй космоса с небесами и планетами, а во второй проповеди на Успение Богородицы¹⁰ представлен образ Марии на луне, в венце из двенадцати звезд, притом каждая звезда рассматривается сквозь призму астрономических знаний, с духовным истолкованием каждой: «Астрологове розмаитыи звезды, розмаитыми именами называют <…> Офиухус – оужа держачий, и Пречистая Дева, оужа пекелнаго держит в моци своей, которому стерл голову през Христа <…> Лера, Лютня – значит згоду, богды на лютне струны згождаются, выдают вдачную гармонию…»¹¹ В «Слове на Вознесение» из «Огородка» Антония Радивиловского дана сходная картина строения вселенной, с истолкованием небесных сфер и планет в духе христианской риторики. В «Третьем слове на Успение Богородицы» автор говорит о планетах и двенадцати звездах по отношению к Марии, которая сравнивается с Солнцем: представляется своеобразная духовная система из семи священных планет, где три планеты над Марией-Солнцем означают Святую Троицу, а три планеты под ней – три иерархии Ангельские¹². Свт. Димитрий Ростовский в своих проповедях также мог обращаться к теме строения космоса и небес на основе духовной риторики. Так, в «Слове на Рождество Христово», сказанном в Чернигове в 1698 г., он говорит о трех небесах, уподобляет вертеп небу, а Божественную любовь – тверди небесной¹³. В «Слове в субботу четвертыя недели великаго поста»¹⁴, определяемом темами: «Поминайте наставники ваша» (Евр. 13, 7) и «Поминай последняя твоя» (Сир. 7, 39) – автор предлагает путешествие «умными ногами», осмысливая прошлые и настоящие времена: «Оумнии бо нозе и назад и впред бродят, и толь суть скороходнии, яко единым шагом и древних лет доходят, и будущая постизают»¹⁵. Свт. Димитрий здесь так проходит мысленным взором страны и царства, словно прослеживает их по глобусу: «В начале прохожду порубежную между Европою и Азиею страну, Лакедемония нарицаемую <…> От Лакедемонии в Грецию вшед, и в Афинейских славных премудрых училищах философских слышав <…> от Афин пошол в Делфию <…> От стран Греческих пошел во Египет <…> Но оуже пора домой воротиться… Возвращаяся вспять, иду тем путем, имже Моисей ведяше древле люди Израильския из Египта пустынею…»¹⁶.

Эта духовная география, исходя из темы проповеди, насыщается аллегорическими сюжетами о тщете всего земного, в том числе и самих царств. Царям напоминается о бренности: «Смертна тя быти памятствуй, о царю! А не во веки живуща. Днесь седиши на престоле, а оутро можеши быти во гробе»¹⁷. Повествуется и о пире царя Птоломея, с поднесением ему блюда, на котором «положена трупья голова без тела, без власов, без кожи, самая токмо кость… Зри царю! Таков и ты будеши»¹⁸. Строки свт. Димитрия здесь совпадают с общими традициями осмысления судеб земного мира. Например, в русском переводе «Космографии» 1670 г. читаем: «Возведем очеса мысленнии и посмотрим разумным видением и побеседуем душевным разсуждением о превращении престол сильных иже есть царств…»¹⁹.

Напоминание царю о бренности – древнейший тезис и общая традиция. Воспоминание о падении великих царств прошлого – это своеобразная морально-назидательная география и история «древних лет», которая иногда действительно может исходить от созерцания земного глобуса. В европейской системе символов и аллегорий XVII в. земной глобус часто использовался как обозначение бренности всего земного. Вместе с тем, он мог символизировать весь земной мир, означая буквально «Всё».

Это «Всё» могло стать знаком спасенного мира, когда земной шар увенчивался крестом и помещался в руке Христа. По другой устойчивой западной традиции, земной глобус (или земная сфера) был символом греховного бренного мира под властью смерти, тогда его изображали в композициях «Vanitas» и даже под ногами аллегорической фигуры смерти, – например, в «Иероглифах смерти» Х. Де Вальдеса Леаля 1672 г. (Севилья, Госпиталь де ла Каридад)²⁰. Земная сфера могла изображаться под ногами Христа и святых, презревших суету этого мира²¹. В лейденских «ученых» натюрмортах типа «Vanitas» XVII в. земной глобус присутствует особенно часто; иногда на него может быть наброшена черная вуаль – знак неминуемого конца всего земного – или к нему приложен листок бумаги с текстом о суете сует (Еккл. 1,2)²². В некоторых случаях глобусов может быть два – земной и небесный – и тогда они представлены по определенной схеме, демонстрирующей иерархию вещей и категорий. Особенно показателен натюрморт «Vanitas» Э. Коллиера, созданный во второй половине XVII в. и хранящийся в Лейдене²³. Два глобуса изображены рядом, притом небесный поставлен ниже земного. К земному глобусу прикреплена записка: «Vanitas vanitatum et omnia vanitas» («Суета сует, все – суета»). На столе лежат три книги: сборник любовных песен «Cupidoos lust–hof», «Иудейская война» Иосифа Флавия и поэма Дю Барта «Сотворение мира» («La Sepmain ou la creation du monde»). Таким образом, представлены темы сотворения и разрушения (история разрушения Иерусалима) и греховность земной любви²⁴.

Аллегорические композиции с фигурами двух путти – небесной и земной любви, – взвешивающими две сферы, небесную и земную, так, что небесная опускается ниже из-за большего веса, встречаются в южнонидерландской графике и сборниках эмблем первой половины XVII в.²⁵ Они означают предпочтение духовных вещей и выбор небесной доли, что параллельно теме Пифагорейского знака и выбора пути, то есть развилки, в которой один путь ведет к гибели (земной и широкий), другой – к спасению (небесный и узкий, тернистый). Иногда это спасение обозначается в них распятием и монограммой Христа²⁶. Это ряд аллегорий, характерных для стран контрреформации. Протестанты также использовали эти темы, но переводя их в жанровые сцены или натюрморт. Таков и натюрморт Э. Коллиера, рассмотренный нами выше.

Отходя от этих аллегорий и возвращаясь собственно к глобусам, напомним, что в XVII в. они изготавливались в большом количестве и присутствовали в кабинетах ученых людей, а также кунсткамерах. Часто делали сразу «пару»-земной и небесный. Прекрасные образцы их можно видеть, например, в дрезденском Физико-математическом салоне.

Однако нельзя не предположить, что, попадая в кабинет духовного автора, оба глобуса, помимо своего научного, или познавательного, назначения, направляли и строй размышлений о соотношении земного и небесного, так или иначе, совпадая с образами духовных аллегорий.

1. Москвитянин. М., 1855. Т. 6. № 21, 22. С. 78. Опись имущества свт. Димитрия Ростовского приведена также у И.А. Шляпкина в его монографии.
2. Шляпкин И.А. Св. Димитрий Ростовский и его время (1651-1709)/ Записки историко-филологического факультета Императорского Санкт-Петербургского университета. Т. 24. СПб., 1891. С. 84, 85, 86, 94.
3. См.: Пьесы школьных театров Москвы. М., 1974 (Кн.3). С. 131-192. О просветительской функции Славяно-греко-латинской академии см. там же: Демин А.С. Эволюция московской школьной драматургии. С. 24-25.
4. Пьесы школьных театров Москвы. С. 188.
5. Там же. С. 188-189.
6. Там же. С. 190.
7. Там же. С. 192.
8. См.: Ровинский Д.А. Русские народные картинки. СПб., 1881. Кн. 3. № 590-593.
9. См. Там же. № 590, 674.
10. Иоанникий Галятовский. Ключ Разумения. Киев, 1653. Л. СКВ об.-СКЗ, РНГ-РЗГ об.
11. Там же. Л. РНЗ об., РЗ об. (Здесь так символизируются созвездия Змееборца и Лютни.)
12. Антоний Радивиловский. Огородок Марии Богородицы. Киев, 1676. С. ЧF, ТЗД.
13. Свт. Димитрий Ростовский. Собрание разных поучительных слов и других сочинений. М., 1786. Ч.6. Л. РS и далее.
14. См. Там же. Ч. 1. Л. ЛF и далее.
15. Там же. Л. М.
16. Там же. Л. Моб., МАоб., МВоб., МГ.
17. Там же. Л. М.об.
18. Там же. Л. МГ.
19. Цит. по: Шляпкин И.А. Св. Димитрий Ростовский и его время. С. 98.
20. Ил. см.: Bergstrom I. Maestros espanoles de bodegones y floreros del siglo XVII. Madrid, 1970. Pl. 58.
21. Например, см. в композициях М. Tе Воса: Zveite A. Marten de Vos als Maler. Berlin, 1980. Abb. 217, 92 u.a.
22. Ил. См., напр.: Bergstrom I. Dutch Still-life Painting in the seventeenth Century. London, 1956; Gammelbo P. Dutch Still-life Painters from 16th to the 18th Centuries in Danish Collections. Copenhagen, 1960.
23. Ил. см.: Still-life in the age of Rembrandt. Catalogue. Aucland City Art Gallery 1982. Aucland, 1982. Nr. 40.
24. Подробную интерпретацию см.: Ibid. P. 199-201.
25. Ил. см.: Ibid. Nr. 40c; Knipping J.B. Iconography of the Counter Reformation in the Nederlands. Heaven of Earth. Leiden, 1974. Vol. 1. Pl. 34, 43.
26. Гравюра Иеронима Вирикса «Победа Божественной любви над Земной любовью», ил. см.: Knipping J.B. Iconography… Pl. 43.