Электронная библиотека

Одной из самых заметных фигур русской истории XIV в. был Сергий Радонежский, являвшийся, как известно, уроженцем Ростовской земли. Личность Сергия уже при жизни привлекала внимание современников. По подсчетам В.А. Кучкина, в распоряжении исследователей имеется двенадцать упоминаний о Сергии в летописях и семь документов, где прямо или косвенно называется троицкий игумен¹. Если учесть, что многие князья в XIV в. упоминаются летописцем всего лишь один-два раза, становится понятной роль основателя Троице-Сергиева монастыря.

Однако все эти свидетельства относятся уже ко второй половине жизни Сергия и ничего не говорят о начале его жизненного пути. Главным и единственным источником об этих годах деятельности будущего святого является его «Житие», первоначальная редакция которого была составлена младшим современником Сергия иноком Троицкого монастыря Епифанием Премудрым в 1418 г., спустя двадцать лет после кончины святого. Данный памятник был известен историкам очень давно. Но ввиду того, что на протяжении столетий жизнеописание самого почитаемого на Руси святого неоднократно перерабатывалось, исправлялось, в него вносились порой малодостоверные сведения, в результате чего появлялись явные ошибки и неточности, пользоваться им было весьма затруднительно.

Эту задачу удалось успешно решить Б.М. Клоссу. Выявив в различных архивохранилищах более 400 рукописей, содержащих «Житие» Сергия, он сравнил списки, определил редакции и дал картину их сменяемости. Тем самым было твердо установлено, что древнейшая редакция содержится в одной из рукописей XVI в.² Благодаря этому историки получили возможность восстанавливать биографию знаменитого игумена не по случайно набранным из разных переделок его «Жития», а на основании наиболее надежных сведений, содержащихся в древнейших редакциях.

Важно отметить ту тщательность, с которой Епифаний работал над «Житием». И хотя он знал Сергия не понаслышке, будучи иноком обители еще при самом преподобном, при создании жизнеописания он опирался не только на собственные воспоминания. Осознавая все значение фигуры Сергия, он стремился донести до потомства даже малейшие детали из жизни того, кого уже начинали почитать святым. Для этого он расспрашивал Стефана, старшего брата Сергия, собирал сведения о нем от Сергиева келейника, выпытывал подробности от старцев обители – «самовидцев» первого троицкого игумена. Эта работа, по собственному признанию Епифания, продолжалась 20 лет³, но в итоге тщательной перепроверки всех свидетельств очевидцев было создано жизнеописание Сергия, уникальное для XV в. своей точностью. Так, по мнению В.А. Кучкина, высказанному в 1992 г., сведения Епифания, «когда они поддаются проверке по другим источникам, оказываются в большинстве точными»⁴.

Но тот факт, что первым биографом Сергия были использованы в основном, если не исключительно, лишь устные рассказы современников, наложил известный отпечаток на само «Житие». В нем мы не встретим точных календарных дат с указанием того или иного года, а имеется лишь последовательная смена эпизодов биографии Сергия, когда мы твердо можем говорить лишь о том, что данное событие в его жизни произошло раньше или позже того или иного. Подобная особенность характерна для всех мемуаров, написанных по устным рассказам, а не только для «Жития» Сергия. Как правило, рассказчики предпочитают излагать общий ход событий, а не давать точных привязок к той или иной конкретной дате. Такова особенность человеческой памяти, и с этим надо считаться.

Тем не менее, в руках у исследователя имеется возможность установить действительную хронологическую шкалу почти всех фактов биографии Сергия. Это происходит благодаря тому, что рассказчик на вопрос слушателя – когда произошло то или иное событие? – обычно приурочивает его к другому, более заметному. Не являлись исключением из этого правила и собеседники Епифания. Уточняя у них дату рождения Сергия, он выяснил, что это событие произошло в год, когда была «рать Ахмулова»⁵. Речь, в данном случае, идет о нападении на русские земли татарской рати под предводительством Ахмыла. Судя по летописям, оно имело место в 1322 г.⁶

Из дальнейшего рассказа «Жития» становится известным, что семи лет от роду Сергия отдали учиться грамоте, но она давалась ему крайне трудно, его наказывали и паренек неоднократно обращался в молитвах к Богу с просьбой – помочь ему выучиться грамоте. В итоге все это привело к развитию ранней религиозности у мальчика, и когда ему не было даже 12 лет, мать попрекала его: «И двою на десять не имаши лет, грехи поминаеши. Кыа же имаши грехы?»⁷. Так проходило в пределах Ростовского княжества детство будущего святого.

Но позднее произошли события, заставившие семью Варфоломея навсегда покинуть родные места. Его отец Кирилл, будучи когда-то богатым человеком, «напослед на старость обнища и оскуде». Виной разорения семьи, как пишет Епифаний, стали частые «хоженья» с князем в Орду, где необходимо было раздавать щедрые подарки хану и ордынским вельможам, нередкие татарские послы, которых надо было принимать и кормить вместе с их многочисленной свитой, тяжкие «дани и выходы», которые надо было платить в Орду. Ситуацию усугубляли неоднократные «рати татарские», накатывавшиеся на Ростовскую землю, и, наконец, частые «глады хлебные»⁸.

Начало оскудения семьи ростовского боярина Епифаний относит ко времени «егда бысть великаа рать татарьскаа, глаголемаа Федорчюкова Туралыкова, егда по ней за год единъ наста насилование, сиречь княжение великое досталося князю великому Ивану Даниловичю, купно же и досталося княжение Ростовьское к Москве». Затем, по велению Ивана Калиты, в Ростов приехал московский воевода «именем Василий, прозвище Кочева, и с нимъ Мина». Их пребывание в Ростове сопровождалось многочисленными издевательствами и насилием – многих ростовцев ограбили, изранили и изувечили. «И бысть страх великъ на всех слышащих и видящих сия, не токмо въ граде Ростове, но и въ всех пределех его». И хотя эти события непосредственно не затронули семью Кирилла, он, не дожидаясь худшего, счел за благо покинуть пределы Ростовского княжества и переселиться в более безопасный Радонеж⁹.

Когда произошло это переселение? Поскольку данное событие стало переломным в жизни Сергия, его датировка занимала особое внимание историков. В частности, это попытался сделать В.А. Кучкин. Самым легким в данном случае оказывается определение времени татарской «Федорчюковой» рати. После восстания 15 августа 1327 г. в Твери, хан Узбек вызвал к себе злейшего противника тверских князей Ивана Калиту и приказал ему наказать тверичей. Из Орды московский князь возвратился с татарским войском и направился на Тверь. Чуть позже к нему присоединился князь Александр Васильевич Суздальский. И «бысть тогда великая рать татарская, Федорчюкъ, Туралыкъ, Сюга, 5 темниковъ воеводъ», – позднее запишет летописец. По расчету В.А. Кучкина, разгром Твери происходил зимой 1327-1328 гг. В благодарность за подавление восстания хан разделил в 1328 г. Великое княжение Владимирское между русскими князьями, участвовавшими в этой экспедиции – Иваном Калитой и Александром Суздальским. После смерти последнего в 1332 г. под управление Калиты перешла и вторая часть Великого княжения. Именно к этому году и относит В.А. Кучкин переезд семьи Кирилла. При этом он обращает внимание на то, что одной из причин ухода Кирилла в Радонеж, по Епифанию, были «глады хлебные». Между тем, по наблюдениям историка, за все время княжения Ивана Калиты летописи лишь единственный раз упоминают о голоде – и это тоже 1332 г. Таким образом, сын Кирилла покинул Ростов в сравнительно юном возрасте – всего лишь 10 лет от роду¹⁰.

При всей кажущейся проработке этой версии, она не выдерживает критики. Б.М. Клосс отметил, что, судя по тексту «Жития», упреки матери 12-летнему сыну в излишней набожности относятся еще к ростовскому периоду жизни семьи. Зная, что Сергий родился в 1322 г., можно утверждать, что еще в 1334 г. семейство Кирилла не покинуло пределов Ростовского княжества. Таким образом, переезд в Радонеж вряд ли состоялся ранее этого года¹¹. От себя добавим, что весьма сомнительной оказывается и привязка переселения к голодному 1332 г. – единственному за все время княжения Калиты, ибо в «Житии» недвусмысленно говорится о «частых гладах хлебных». Все это заставляет искать другую датировку переезда семьи.

Определенные указания на это можно найти в «Житии». Кирилл переселился на новое место не один: «с ним и инии мнози преселишася от Ростова… въ Радонежь, ю же даде князь великы сынови своему мезиному князю Андрею. А наместника постави въ ней Терентиа Ртища, и лготу людем многу дарова и ослабу обещася тако же велику дати»¹².

Б.М. Клосс, анализируя данное место «Жития», обратил внимание на одно противоречие. Радонеж никак не мог принадлежать младшему сыну Калиты Андрею. Согласно завещанию Ивана Калиты, Радонеж вместе с рядом волостей и сел вошел в состав удела его второй жены великой княгини Ульяны¹³. Она оставалась владелицей этих земель вплоть до своей кончины и лишь после ее смерти ее владения были поделены уже между внуками Калиты – великим князем Дмитрием и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем, причем Радонеж достался князю Владимиру¹⁴. По мнению Б.М. Клосса, это произошло ок. 1374 г. Отсюда он делает вывод, что агиограф напрасно решил, что Радонеж достался младшему сыну Калиты – князю Андрею Ивановичу¹⁵. Тем не менее, «Житие» исходит из представления, что Троицкий монастырь с самого начала находился в уделе отца князя Владимира – Андрея Ивановича.

Таким образом, перед исследователем встает внешне неразрешимая дилемма. Если предположить, что Радонеж достался серпуховским князьям лишь начиная с Владимира Андреевича, о чем вроде бы свидетельствуют княжеские духовные и договорные грамоты, оказывается, что «Житие» уже с момента своего создания является источником крайне ненадежным, содержащим ошибки и неточности. Но, зная тщательность проработки Епифанием всех эпизодов жизни Сергия, можно предположить и обратное. За это говорит его точность в изложении деталей, к примеру, той, что наместником князя Андрея в Радонеже являлся некий Терентий Ртище – подробность, которая не несет никакой идеологической нагрузки, и которую трудно было просто выдумать. Однако, приняв эту позицию и предположив, что Радонеж принадлежал уже князю Андрею Ивановичу, мы вступаем в противоречие с духовной грамотой Ивана Калиты, согласно которой Радонеж был завещан его второй супруге.

И все же указанную проблему возможно решить. Для этого следует обратиться еще к одному источнику – завещанию 1353 г. старшего сына Калиты великого князя Семена Гордого. В нем, перечисляя свои владения, среди прочих он упоминает и село Деигуниньское, которое, согласно завещанию Калиты, принадлежало Ульяне¹⁶. Каким образом оно досталось от нее Семену Гордому? Ответ на этот вопрос станет очевидным, если вспомнить, что Радонеж, Деигуниньское и другие владения выделялись Калитой не единолично Ульяне, а вместе «с меншими детми». В том же завещании московский князь поясняет, что речь идет о двух его дочерях от второго брака – Марии и Феодосии¹⁷. Личность последней хорошо известна. Впоследствии она вышла замуж за князя Федора Романовича Белозерского и была в живых еще в 1389 г., когда упоминается в завещании Дмитрия Донского¹⁸. Что же касается Марии, сведений о ней, кроме упоминания в завещании Калиты, не имеется. Тем не менее, у нас все же имеется возможность хотя бы приблизительно установить дату ее кончины.

В частности, в завещании Ивана Красного 1358 г. речь идет только об одной дочери Ульяны¹⁹, т.е. Феодосии, а следовательно Марии к этому времени уже не было в живых. По тогдашнему обычаю выморочное имущество умершей дочери Калиты должно было быть выделено из всего комплекса владений Ульяны и поделено между оставшимися наследниками Калиты. Тот факт, что одно из сел Ульяны упоминается в завещании Семена Гордого 1353 г. также говорит о ранней кончине Марии.

Вполне оправданным будет предположение, что раздел владений Марии должен был быть оформлен специальным соглашением между князьями. Действительно, до нас дошел, хотя и в фрагментарной форме договор Семена Гордого с братьями. В нем находим статью, согласно которой шесть сел делятся между ними²⁰. Анализ их местоположения показывает, что все они находились на территории удела Ульяны, а следовательно представляли собой долю скончавшейся к этому времени ее младшей дочери Марии. Возможно также предположить, что в несохранившейся до наших дней части договора говорилось не только о разделе сел части удела Ульяны, приходившейся на долю Марии, но и волостей. Если это так, то становится понятным, что Епифаний не ошибался, когда говорил о том, что Сергий с родичами переселился из Ростова во владения младшего сына Калиты Андрея.

Отсюда вытекает основной вывод нашего исследования – Сергий покинул пределы Ростовской земли не в ранней юности, будучи десяти-двенадцати лет, как полагали исследователи, а уже достаточно зрелым и сформировавшимся человеком. Это произошло уже после того, как Радонеж в составе выморочных владений младшей дочери Ивана Калиты Марии согласно договору Семена Гордого с братьями перешел во владение князя Андрея Ивановича Серпуховского. Поскольку в данном соглашении Семен Гордый упоминается в качестве великого князя (на великокняжеском столе он сел 1 октября 1340 г.²¹), становится понятным, что переселение семьи боярина Кирилла из ростовских пределов произошло не ранее этой даты. По ряду косвенных свидетельств источников это событие произошло в 1342 г. К сожалению, объем данной статьи не позволяет разобрать полностью всю аргументацию в пользу этого утверждения.

Для нас более важным представляется другой вывод – об исключительной точности текста жизнеописания Сергия, составленного Епифанием. Именно на рубеж 30-40-х гг. XIV в. приходится несколько неурожайных лет, в результате которых семья Кирилла была вынуждена переселиться из Ростова²². При этом Епифаний скрупулезен даже в мелочах. Читая фразу «Жития» о том, что Радонеж «даде князь великы сынови своему мезиному князю Андрею», современный исследователь может подумать, что речь идет об отце Андрея – Иване Калите. Но если вспомнить, что, согласно договору Семена Гордого с братьями, последние, по тогдашней традиции обязывались «чтить» великого князя «въ отцево место», становится понятным, что Епифаний в данном случае имел в виду именно Семена Гордого, а у нас появляется еще один довод в пользу поразительной точности и выверенности текста Епифания. Тем самым в руках у исследователя оказывается очень точный и надежный источник, повествующий о ранних годах жизни и деятельности одного из самых популярных святых на Руси.

1. Кучкин В.А. Сергий Радонежский // Вопросы истории. 1992. № 10. С. 75.
2. Клосс Б.М. Избранные труды. Т. I. Житие Сергия Радонежского. М., 1998. (Наряду с исследованием автора здесь опубликован и текст памятника).
3. Там же. С. 286-287.
4. Кучкин В.А. Указ. соч. С. 77.
5. Клосс Б.М. Указ. соч. С. 297.
6. Полное собрание русских летописей. Т. XVIII. СПб., 1913. С. 89 (Далее: ПСРЛ); Кучкин В.А. Указ. соч. С. 75-76.
7. Клосс Б.М. Указ. соч. С. 302.
8. Там же. С. 303.
9. Там же. С. 303-304.
10. Кучкин В.А. Указ. соч. С. 76.
11. Клосс Б.М. Указ. соч. С. 28.
12. Там же. С. 304.
13. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV-XVI вв. М.; Л., 1050. № 1. С. 8, 9 (Далее: ДДГ).
14. Там же. № 7. С. 23 (упоминание о разделе бывшего удела княгини Ульяны)
15. Клосс Б.М. Указ. соч. С. 30-32.
16. ДДГ. № 3. С. 14; Ср.: Там же. № 1. С. 8, 9.
17. Там же. № 1. С. 8, 10.
18. Там же. № 12. С. 35.
19. Там же. № 4. С. 16, 19 («А что волости за княгинью за Оульяною, ис тых волостии по ее животе дети мои дадут дчери ее Сурожик, село Лучиньское»)
20. Там же. № 2. С. 11.
21. ПСРЛ. Т. XVIII. С. 93.
22. См.: Борисенков Е.П., Пясецкий В.М. Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы. М., 1988. Сергий Радонежский и Ростовская земля.