Электронная библиотека

В июне 1829 г., во время археографической экспедиции на Двину, П.М. Строев обнаружил в Антониево-Сийском монастыре лицевое пергаменное евангелие, относящееся по палеографическим признакам и по имеющейся в нем записи с датой к первой половине XIV в.¹ По месту находки евангелие получило название “Сийское”, утвердившееся за ним в литературе². Однако предназначалось оно не для Антониево-Сийcкого монастыря, основанного в 1520г.³, а для монастыря св. Богородицы на Двине, как об этом свидетельствует выходная запись, помещенная в конце рукописи: “на Двину, къ святеи Богородици”. Г. К. Бугославский (1902 г.), пользовавшийся консультациями известного знатока двинских рукописей И. М. Сибирцева, пришел к выводу, что упомянутая в записи корпорация может быть отождествлена только с Успенским Лявлинским (Лявливым) монастырем: “Другого Богородичного монастыря на р. Двине мы не знаем”⁴. Как же оказалось евангелие, предназначенетое для Лявлинcкого монастыря, в Антониево-Сийском монастыре? На этот вопрос Бугославский дал следующий ответ: поскольку в 1633г. Лявлинский монастырь был приписан к Антониево-Сийскому⁵, древние богослужебные книги присоединенной корпорации “как вышедшие уже из употребления” (благодаря наличию печатных книг) “были переданы на хранение в Сийский монастырь”, и в числе этих рукописей находилось рассматриваeмое евангелие⁶. В середине 60-х годов XVIII в.⁷ Лявлинский монастырь прекратил свое существование, будучи обращен в приход. Вот как характеризует этот монастырь В. В. Зверинский (1892 г.): “Успенский-Лявлинский, мужской, ныне погост Лявля, Архангельской губ. и уезда, в 29 вер. к юго-воcт. от Архангельска по С.-Петербургскому почтовому тракту, на правом берегу р. Двины, при впадении в нее рч. Лявли”⁸.

Время основания Богородицкого Лявлинского монастыря достоверно неизвестно. В. В. Зверинский ссылался на “указ” ц. Василия Шуйского 1610 г., из которого “видно, что в прежнее время на этом месте была поставлена церковь Успения посадницею новгородскою Настасиею над гробом брата своего Стефана”⁹. Легенда о построении церкви Лявлинского монастыря посадницей Настасьей встречается в ряде сочинений, посвященных истории Двинского края. Ее находим у Н. Соколова (1858 г.)¹⁰, И. Легатова (1879 г.)¹¹ в “Историческо-статистическом описании церквей Архангельской губернии” (1895-1896 гг.)¹², в исследовании Г. К. Бугославского (1902 г.)¹³, при этом Соколов ни на какие источники не ссылается, Легатов дает глухую ссылку на “документы церковного архива”, а Бугославский, опиравшийся только на книгу Легатова и “Историческо-статистическое описание...”, говорит о церковной летописи с. Лявли, в которой посаднице Анастасии приписывается построение местной церкви в 1589 г.

Честно признаваясь в незнании источников этой информации, Бугославский предполагает, что здесь смешаны два события: построение церкви в 1589 г. и основание монастыря в XIV в. Именно с основанием монастыря следует, по Бугославскому, связать имя Анастасии. Ее брата Стефана исследователь предположительно отождествляет с новгородским воеводой Степаном Ивановичем, упоминаемым в летописях под 1401 г.¹⁴ Автор, видимо, не заметил, что таким отождествлением он переносит основание монастыря в XV в., хотя сам же говорит, что “время основания Лявленского монастыря должно отнести к XIV веку - ко времени написания Сийского евангелия”¹⁵.

Значительный вклад в разъяснение вопроса о “посаднице Настасье” внес А.И. Копанев, обнаруживший в Архангельском областном архиве грамоту царя Василия Шуйского 1608 г., в которой изложена челобитная крестьян Княжеостровской волости. Крестьяне жаловались на то, что их права в отношении Лявлина монастыря нарушаются¹⁶. Волостные крестьяне рассматривали монастырь как свое “строение” и, видимо, боролись со всякими попытками его “приватизации” или превращения в независимую от волости корпорацию. “Суть жалобы крестьян, - пишет А. И. Копанев, - заключается в том, что служивший в монастыре и высланный “за воровство” дьячок этот “мирской монастырь” представил местному воеводе (“воровски и ябедничеством подал в 1596 г. изветную челобитную”) как “поставление новгородские посадницы Настасьи”, а в подтверждение “ябедничеством” вписал в напрестольное Евангелие подложную духовную грамоту той Настасьи. Хотя двинские воеводы убедились в подложности духовной, тем не менее, желая обобрать монастырь, от крестьян “тот монастырь, их строение, отвели”, не обратив внимания на то, что в книгах писцов Заболоцкого и Звенигородского написано, “что тот Лявлин монастырь искони вечно строение вcи Княжеостровской волости крестьян”. Царь приказывает восстановить права волости...”¹⁷.

Вероятно, грамота 1608 г. и была источником информации об основании монастыря “посадницей Настасьей”, причем позднейшая историография как бы прошла мимо содержавшейся в грамоте критики достоверности этой информации. Конечно, текст грамоты был известен далеко не всем. Не грамоту ли 1608 г. имел в виду Зверинский, говоря о грамоте 1610 г.? В перечне иммунитетных грамот 1584-1610 гг., составленном Д. А. Тебекиным, мы не находим указаний на грамоты 1608-1610 гг., которые касались бы Лявлина монастыря¹⁸.

Из всех известных Настасий “посадницей”, т.е. женой посадника, могла быть с полным правом названа Настасья, жена (с 1467 г. вдова) посадника Ивана Григорьевича, “поиманная” Иваном III в 1484 г.¹⁹ Софийская II летопись называет ее “славной, богатой”²⁰. В 1476 г. Настасья и ее сын Юрий устроили пир на Городище в честь великого князя²¹. Был ли у этой Настасьи брат Стефан и имела ли она владения в Лявле, нам неизвестно. Зато землями в районе Лявлина монастыря располагала другая Настасья, дочь Степана Есиповича, крупного двинского землевладельца, который был сыном двинского посадника Есифа Филипповича²². Большой интерес представляет “рядная” или “дельная” грамота, по которой Яков Александров сын Мартемьянов и его братья учинили полюбовный раздел “Заволоцкой земли” с Настасьей Степановой и ее детьми²³. Издатели сборника документов “Грамоты Великого Новгорода и Пскова” (1949 г.), обозначаемого нами далее как ГВНП, датируют этот акт временем “до 1478 г.”, В. Ф. Андреев относит его к периоду “не позднее 1469 г.”, В. Л. Янин - к 60-м годам XV в.²⁴ По мнению А. И. Копанева, Настасья и Мартемьяновы могли иметь общего предка где-то на уровне прапрадеда²⁵.

В документе говорится, что Настасья должна владеть землями по отца ее “по Степанову владению, и по Степанову рукописанию, и по грамотамъ, и по сеи по ряднои и по делнои грамоте и в веки ...”²⁶. Одному из контрагентов сделки, Якову Мартемьянову, “досталось ... на Лявле острове села и земля, и вода, и пожни”²⁷. Лявлин остров находился, по-видимому, в рч. Лявле, из чего можно заключить, что участники сделки, в том числе Настасья Степанова, являлись близкими соседями Богородицкого монастыря. Этот монастырь не был, конечно, монопольным владельцем земель по рч. Лявле. Так, некий Петр купил у Трофима “наволок в Лявле в реке”²⁸. Нет сведений о владениях Богородицкого монастыря на “Лявле острове”, который неоднократно упоминается в источниках. В начале XV в. Марфа, жена Филиппа, отдала “куплю” своего мужа, село “на Лявле острове”, Николаевской церкви на Карельском берегу²⁹.

О землевладении Богородицкого монастыря свидетельствуют, по крайней мере, четыре акта XV в. 1) Некий Василий дал монастырю “святеи Богородицы в Лявлю” “село в Лявли в векъ, где Повоша седел”³⁰. Видимо, село находилось где-то рядом с монастырем, на берегу рч. Лявли. 2) В середине XV в. княжеостровцы (староста и крестьяне) купили у Харитона Родионова “церковными кунами святои Богородицы” “село земли на Княжеострове” с тоней и лесом на Лявлинской стороне³¹. Богородицкий монастырь покупал землю не непосредственно у владельца, а через посредство волостных властей Княжеострова, разрешение которых на покупку участка земли в их волости было, вероятно, необходимым условием сделки. Ясно, однако, что фактическим покупателем являлся монастырь, а не староста “и вси княжеостровцы”, ибо сделка совершалась “церковными кунами”. 3) Кирилло Юрьевич дал Богородицкому монастырю село в Емецкой слободе³², по поводу чего 4) состоялось соглашение вкладчика с представителями слободы о невзимании податей с половников, живущих в этом селе³³. В четвертом акте, так же, как и во втором, наблюдается явная стесненность прав частных лиц в распоряжении своими владениями: коллективный землевладелец в виде волости или слободы решал вопрос о тягловых обязанностях жителей отчуждаемой земли.

Известен по имени игумен монастыря св. Богородицы Григорий, являвшийся духовным отцом игумена Николаевского Чухченемского монастыря Василия и послухом акта середины XV в.³⁴

До исследования А. А. Шахматова пергаменные двинские акты в литературе было принято датировать XIV в. Такой датировки придерживались А. X. Востоков, И. И. Срезневский и др. Шахматов доказал, что двинские акты на век моложе, т.е. их надо относить к XV столетию³⁵. Вместе с тем некоторые авторы, писавшие после появления труда Шахматова, продолжали по традиции считать пергаменные двинские акты документами XIV в. Н. Козмин (1906 г.) обнаружил два таких акта в архиве Антониево-Сийского монастыря. Это были рассмотренные выше данная и рядная Кирилла Юрьевича (акты № 3, 4)³⁶. Козмин отнес их к XIV в.³⁷ Г. И. Вздорнов, следуя датировке Козмина, утверждает, что эти грамоты доказывают факт основания Богородицкого Лявлинского монастыря в первой половине XIV в.³⁸ Опубликованные в 1909 г. И. М. Сибирцевым и А. А. Шахматовым и переизданные в 1949 г. в ГВНП, акты Кирилла Юрьевича стали объектом внимательного изучения. Издатели ГВНП датируют их серединой XV в., В. Ф. Андреев и В. Л. Яшин - концом XIV - первой четвертью XV в. (terminus post quem - 1398 г.)³⁹.

Таким образом, дошедший актовый материал не позволяет сомневаться в том, что Богородицкий монастырь существовал уже в первой половине XV в. В челобитной настоятеля Антониево-Сийского монастыря Иова 1632 г. говорилось, что Лявлинский монастырь “зачался с полтретьяста [лет] и болши”⁴⁰. В челобитной крестьян Княжеостровской волости начала З0-х годов XVII в. указан тот же возраст Лявлинского монастыря: “более полтретьихсот лет”⁴¹. Cледовательно, к 1630 г. монастырю было не менее 250 лет⁴², т. е. он возник, если верить этим известиям, не позже 1380 г.⁴³ О его более раннем существовании свидетельствует только надпись на т.н. “Сийском” евангелии.

Акты Кирилла Юрьевича, найденные Н. Козминым в Антониево-Сийском монастыре, перешли сюда, безусловно, из Лявлинского Богородицкого монастыря, так же, как и знаменитое “Сийское” евангелие. Вероятно, до приписки к Антониево-Сийскому монастырю в Богородицком монастыре хранился и ряд других документов. Тот пресловутый дьячок, который в конце XVI в. составил подложное завещание Настасьи и изобразил монастырь в качестве ее “строения”, творил не на пустом месте. Он, конечно же, пользовался документами монастырского архива. Встретив в нем акты с именами Настасьи и Степана, фальсификатор, по-видимому, отождествил упоминаемую в документах Настасью с “богатой” и “славной” новгородской посадницей второй половины XV в. Настасья Степанова, которая фигурирует в двинских актах, являлась внучкой двинского посадника, что тоже могло послужить основанием для определения ее в качестве “посадницы”.

Было ли то напрестольное евангелие, куда фальсификатор вписал подложное завещание Настасьи, “Сийским” евангелием, сказать трудно. Сейчас в “Сийском” евангелии этого завещания нет, хотя оно могло быть из него удалено позднее. Фальсификатор не воспользовался записью на “Сийском” евангелии, чтобы удревнить историю монастыря. Возможно, эта запись была ему неизвестна, или она не давала, с его точки зрения, достаточных аргументов для доказательства “частного” происхождения Лявлинского монастыря.

Выходная запись на последнем листе “Сийского” евангелия (л. 216-216 об.) начинается с указания даты его написания. Затем говорится, где евангелие было написано (“въ граде Москве”). После этого сказано, куда оно направляется (“на Двину къ святеи Богородици”). Затем упоминается заказчик кодекса (“повелениемь рабомь божьимь Ананиею черньцемь”). Далее идет пространная Похвала великому князю Ивану (Ивану Калите), который дважды как бы отождествляется с чернецом Ананией: “Ананиею черньцемь. О семь бо князи великомь Иване...”; “Сия бо великий рабъ божий Анания чернець”. Заключительная фраза написана киноварью, отступя на одну строку от предшествующего текста, более крупными буквами: “А писали многогрешнии дьяци Мелентии да Прокоша, благословите ихъ, а не клените”.

Текст записи написан одним из основных почерков кодекса (почерк 1а по нашей классификации; подробнее см. ниже). Это свидетельствует о том, что запись более или менее синхронна основному тексту кодекса. Вместе с тем дата, содержащаяся в начале записи, состоит из ряда противоречащих друг другу элементов: “В лето 6000-ное 800-е 47-е, индикта 12, миротворенаго и солнечного круга въ 4-е лето високостное, жидовьсего ирук въ 7-е лето, епакта 18 лето, въ 5-и каландъ месяца марта, жидовьскы нисана, написано бысть сие Еуангелие...”. В записи поражает обилие и разнообразие элементов датировки, собранных как будто нарочно для того, чтобы показать читателю хронологическую эрудицию составителей или сбить с толку тех, кто захочет разобраться, ког­да же на самом деле евангелие было написано.

В дату, приведенную в начале записи, входят десять элементов: 1) число года по византийской эре от С. М. - 6847; 2) индикт - 12; 3) номер года в “миротвореном” круге - [4?]; 4) номер года в солнечном круге - 4; 5) указание на високост, 6) указание типа года по еврейской эре - “ирук”; 7) номер года в еврейском “малом цикле” - 7; 8) эпакта - 18; 9) число дня и месяц по римскому календарю - “5-и каландъ месяца марта”; 10) еврейское название месяца - “жидовьскы нисана”.

Номер года в “миротвореном” круге автор записи не указывает, как бы oтождествляя его с номером года в солнечном круге. Вместе с тем это разные понятия. Номер года в “великом миротворном круге” есть остаток от деления числа года по византийской эре на 532⁴⁴. Для 6847 г. он равен 463.

При установлении даты кодекса большинство исследователей не принимало в расчет иных хронологических показателей, кроме года, индикта, месяца и числа. Уже первые описатели “Сийскoго” евангелия считали указание на 12-й индикт ошибкой, т.к. 6847-му сентябрьскому году соответствует 7-й индикт. Путем вычитания 5508 из 6847 год написания рукописи был определен как 1339 (И. И. Срезневский, А. И. Соболевский, И. М. Сибирцев, Е. Ф. Карский, Е. М. Сморгунова и др.). Поскольку 5-й день мартовских календ равен 25 февраля, датировка записи 25 февраля 1339 г. возможна при сентябрьском и ультрамартовском стилях. При мартовском же начале года из 6847 надо вычитать для февраля не 5508, а 5507, что дает 1340 г. Н. А. Мещерский впервые попытался истолковать термин “ирук” записи. Он сопоставил его с древнееврейским понятием “сана ирук”, обозначавшим “долгий год”, который иначе может быть определен как високосный год. Древнееврейский “долгий”, или високосный год отличается от простого наличием второго месяца адар. 1340 г. был високосным по эре от Р.Х., а в еврейском календаре ему соответствовал високосный же 5100 г. На основании этого совпадения Н. А. Мещерский предположил, что в записи имелся в виду не 6847 простой год, а 6848 високосный сентябрьский год, я датировал запись 25 февраля 1340 г.⁴⁵ Однако указанию на високосный год противоречит 7-й номер года в “малом” (19-летним) цикле. 7-й год цикла никогда не был високосным или “долгим”. Таковыми являлись соседние с ним 6-й и 8-й годы⁴⁶. Следовательно, предложенная Н. А. Мещерским датировка отнюдь не сняла всех противоречий, имеющихся в хронологической части записи.

В отличие от Н. А. Мещерского, Г. И. Вздорнов исходил из допущения, что автор записи пользовался мартовским стилем. Он предложил два варианта даты: либо 25 февраля 1339 г., либо (если отбросить слово “каландъ”) 5 марта 1340 г.⁴⁷ Но оба варианта невозможны при мартовском начале года, ибо в первом случае для февраля надо вычесть 5507 из 6847, что дает 25 февраля 1340 г. (вариант Мещерского), а во втором случае для марта следует вычесть 5508 из 6847, что дает 5 марта 1339 г.

Новую попытку решить загадку записи “Сийского” евангелия предпринял Я. Н. Щапов. С одной стороны, он признал вероятной ту датировку евангелия, которую предложил Г. И. Вздорнов: 5 марта 1340 г. С другой стороны, ссылаясь на частые случаи датировки календами при указании не следующего, а текущего месяца, Щапов допустил, что в записи шла речь не о календах марта, а фактически о календах апреля: 28 марта 1340 г.⁴⁸ Этот вариант возможен лишь при дате “6848”.

Нам представляется, что в литературе не было найдено удовлетворительного объяснения хронологических противоречий в записи на “Сийском” евангелии. В настоящей работе авторы ставят своей целью не только показать степень несогласованности различных элементов записи, но и попытаться раскрыть причины этой несогласованности в связи с изучением вопроса о происхождении рукописи.

Начнем с числа года: 6847. Ему могли соответствовать месяц, и число (25 февраля), а также номер года в еврейском “малом цикле” - 7. В 268-м “малом цикле” 7-м был 5099 г. эры от Адама. Он начинался 15 сентября 1338 г. (1 тишри) и кончался 3 сентября 1339 г. (1 тирши нового, 5100 года приходилось на 4 сентября 1339 г.)⁴⁹. 25 февраля находилось в пределах совпадения 5099 г. эры от Адамa с 1339 г., что говорит в пользу датировки записи 1339, а не 1340 г. 6847 г. византийской эры приравнивается к 1338/39 г. по сентябрьскому и ультрамартовскому стилям и к 1339/40 г. по мартовскому стилю. При сентябрьском начале года на 1338 г. приходятся месяцы с сентября по декабрь, а на 1339 г. месяцы с января по август. При ультрамартовском стиле к 1338 г. относятся март-декабрь, а к 1339 г. январь и февраль. Мартовское начало года предполагает, что март-декабрь 6847 г. проходят в 1339 г., а январь-февраль в 1340 г. Наибольшее по протяженности совпадение с годом эры от Адама имеет, следовательно, сентябрьский год, он близок к нему по датам начала и конца года. Одновременное использование эры от Адама и эры от С. М. вообще наиболее логично при сентябрьском начале года.

Сравнивая число года - 6847 - с другими элементами даты в записи, легко установить, что большая часть этих элементов не согласуется с числом года. Таковы индикт 12 (в 6847 г. - 7), круг солнца 4 (в 6847 г. - 15), эпакта 18 (в 1338, 1339 и 1340 гг. соответственно 28, 9 и 20)⁵⁰, указание на високост (6847 г. не был високосным).

Но согласуются ли приведенные элементы между собой? Оказывается, что согласуются попарно. В XIV в. 12-й индикт приходился на годы 6822, 6837, 6852, 6867, 6882 и 6897, из ко­торых лишь одни - 6837 - помещается в хронологических рамках княжения Ивана Калиты. На эру от Р. X. он может быть переведен как 1328/29 или 1329/30. 12-й индикт в 1329 г. совпадал с 18-й эпактой. Это единственное их совпадение на протяжении ХIV-ХV вв.

4-й круг солнца в ХIVв. приходился на 6808, 6836, 6864 и 6892 гг. Все они были високосными. Из них к периоду княжения Ивана Калиты относится только один год - 6836, т.е. 1327/28 или 1328/29.

Обратим внимание на хронологическую близость индикта и эпакты, с одной стороны (6837 г.), и круга солнца, с другой (6836 г.). В рамках 6837 г. имеется период, которому соответствует 4-й круг солнца. Это март-декабрь 1328 г. при ультрамартовском начале года. Но на данном отрезке времени индикт ультрамартовского 6837 г. уменьшается на 1 и становится 11, превращаясь тем самым в индикт сентябрьского 6836 г. Остается признать, что круг солнца указан в записи с разницей в год сравнительно с индиктом и эпактой.

Итак, наиболее ранняя дата, которую мы косвенным путем (через круг солнца) устанавливаем в записи, - это 6836 г. Следующая дата, прикрытая ссылкой на индикт и эпакту, - 6837 г. И, наконец, последняя, открыто объявленная дата, - 6847 г.

Если не считать запись позднейшей подделкой (а против этого свидетельствует совпадение ее почерка с одним из почерков основного текста), хронологическую трехслойность даты записи можно объяснить только тем, что в ней объединена информация нескольких записей. Мы полагаем, что позднейшая запись, 1339 г., заменила предыдущие, вобрав в себя элементы их хронологии. Но где могли находиться предшествовавшие ей, несохранившиеся записи? Для ответа на этот вопрос надо внимательнее присмотреться к палеографическим и кодикологическим особенностям “Сийского” евангелия.

Кодекс, эаключающий в себе “Сийское” евангелие, представляет собой пергаменную рукопись на 216 нумерованных листах. Текст написан уставом в два столбца. Имеются заставка и инициалы, выполненные в стиле тератологического орнамента. На л. 172 об. помещена миниатюра “Отослание апостолов на проповедь”. Как уже говорилось, в выходной записи указано, что писцами рукописи являлись “многогрешнии дьяци Мелентии да Прокоша” (л. 216 об.). Г. К. Бугославкий различал о рукописи два почерка и считал, что они идут вперемежку. Так, по его мнению, первые две строки кодекса написаны первым, лучшим почерком, третья строка “как бы вторым почерком и т. д.”⁵¹. Бугославский отметил, что во втором столбце л. 81 об. почерк “крупнее принятого в евангелии и не так чист”. Почерк I (лучший) он приписывал Мелентию, считая его старшим, более опытным писцом, почерк II (“неустановившийся”) - Прокоше, чье имя, приведенное в уменьшительной форме, давало исследователю основание для заключения, что это был молодой человек⁵². Кро­ме того, Бугославский связал с разницей почерков и различие в употреблении гласных “о” и “е”: “сoбе”, “тoбе” в тексте, написанном поч. I, и “себе”, “тебе” в тексте, написанном поч. II. Принимая во внимание это различие, Бугославский допускал, что обладатель поч. I (Мелентий) был выходцем из южной Руси (откуда происходил митрополит Петр, и, возможно, часть его клириков), обладатель же поч. II (Прокoша) являлся уроженцем северной или средней Руси⁵³. Вместе с тем указывающее на московский говор написание “апустевшии земли” в выходной записи, почерк которой Бугославский отождествляет с почерком Мелентия, заставило его предположить, что и этот, старший писец тоже был уроженцем средней полосы, а не юга: он строго следовал южному правописанию в основном тексте исключительно в силу своей профессиональной опытности, не позволяя себе, в отличие от Прокоши, невольных отступлений от описываемого “образца”⁵⁴.

В последующих трудах, посвященных “Сийскому” евангелию, речь идет, как и в работе Бугославокого, только о двух почерках этой рукописи⁵⁵. Однако палеография евангелия представляется нам более сложной. При наличии двух почерков, которые можно считать основными, наблюдаются и определенные отступления от них. По близости почерковых вариантов к тому или иному основному почерку мы обозначаем эти варианты как Iа, IIа и IIб. В целом картина распределения почерков выглядит, с нашей точки зрения, следующим образом: поч. I - л. I - 49, 58 об, (строки 10-24 второго столбца) - 81 об.; поч. Iа - л. 49 об.-58, 58 об, (строки 1-9 второго столбца), 82-111, 173-216 об.; поч. II - л. 112-113 об.; поч. IIа - л. 114-144; поч. IIб - л. 144 об.-172 об. Не менее 15 раз писцы меняли чернила. Кроме писцов основного текста, над рукописью работал еще некто Иоанн, рисовальщик заставки и инициалов, а также безымянный художник, автор миниатюры, помещенной в евангелии. Имя Иоанн известно из записи в основании заставки на л. 1: “Господи, помози многогрешному Иоанну [писати]⁵⁶ заставицю сию”. Г. К. Бугославский отождествлял Иоанна с автором миниатюры⁵⁷.

Кодекс, содержащий “Сийское” евангелие, состоит из 28 тетрадей⁵⁸. Большинство тетрадей пронумеровано буквенными цифрами. Номер тетради ставился на обороте ее последнего листа, на нижнем поле. Не имеют буквенного номера тетради № 2 и 22 (по нашей нумерации). Обычный размер тетради - 8 листов. От этой нормы отступают тетради № 1, 22 и 28. В тетради № 1 (л. 1-7 об.) отсутствует лист, предшествовавший современному л. 1. По сохранившейся узкой полоске пергамена у корешка перед л. 1 видно, что он был вырезан. Этот лист составлял пару с нынешним л. 8 (сейчас в тетради только 7 листов). К остатку вырезанного листа позднее был приклеен лист бумаги, соединенный с переплетом.

Тетрадь № 22 состоит из 5 листов (л. 168-172 об.). От одного листа сохранился остаток у корешка шириной в 0,12 см внизу, 0,2 см в середине и 0,17 см вверху листа. Этот остаток расположен после л. 172. В тетради № 22 парными являются л. 169 и 172, 170 и 171. Вырезанный лист составлял пару с л. 168. Тетрадь № 28 содержит 4 листа (л. 213-216 об.). Они представлены двумя парами: 1) л. 213 и 216; 2) л. 214 и 215.

Кроме неполных тетрадей, следует отметить наличие в рукописи места, где текст был смыт на довольно значительном протяжении. Это л. 111-111 об.: на л. 111 смыты четыре последние строки первого столбца и весь второй столбец, на л. 111 об. - текст обоих столбцов.

Таким образом, из рукописи явно удалялись какие-то части текста, что подкрепляет наше предположение о возможности существования в ней более ранних записей, впоследствии изъятых. Однако где именно, в какой тетради могли находиться эти записи или запись? У нас нет уверенности в том, что выходная запись была помещена на первом, ныне отсутствующем листе первой тетради. По предположению О.С. Поповой⁵⁹, поддержанному Г. И. Вздорновым⁶⁰, вырезанный первый лист “Сийского” евангелия можно отождествить с пергаменным листом из коллекции Гос. Русского музея, содержащим миниатюру “Поклонение волхвов”⁶¹. Против этого отождествления говорит меньший размер листа из коллекция Русского музея (22,2ХЗО,6 см) по сравнению с форматом листов основной части “Сийского” евангелия (24,5ХЗ1,4 см).

Разницу форматов листов “Сийского” евангелия и листа с миниатюрой из коллекции ГРМ можно было бы объяснить тем, что лист ГРМ обрезан. Но ведь и листы кодекса, содержащего “Сийское” евангелие, тоже обрезались. От этого сильно пострадали пояснительные надписи к евангельским чтениям на нижних полях листов, сделанные почерком XV в. Видимо, вскоре после XV в. у “Сийского” евангелия сменился переплет. Возможно, он менялся и позже. Сейчас рукопись “Сийского” евангелия имеет пергаменный переплет (ХVIII в.?). Его верхняя и нижняя крышки расписаны акварелью в стиле барокко. Хорошая сохранность листа, находящегося в коллекции ГРМ, позволяет думать, что он в течение долгого времени помещался внутри кодекса и был обрезан, вероятно, не раньше ХVIII-ХIХ вв. Если этот лист являлся до ХVIII-ХIХ вв. частью рукописи “Сийского” евангелия, то, будучи вырезан из него, он мог быть подогнан под формат другого кодекса, меньшего по размеру, чем “Сийское” евангелие. Вместе с тем на листе из коллекции ГРМ как будто не видно следов его прикрепления к корешку рукописи.

В пользу гипотезы О. С. Поповой свидетельствует, по мнению Г. И. Вздорнова, наличие отпечатков изображения золотых капителей и стилизованных цветов миниатюры на л. 1 кодекса, к которому предшествующий лист (ныне отсутствующий в евангелии) прилегал своей оборотной стороной, где, видимо, и была помещена миниатюра, тогда как лицевая сторона листа оставалась чистой.

Загадку представляет смытое место на л. 111-111об. Теоретически здесь могла находиться какая-то запись типа выходной, поскольку на л. 111 об. кончалась одна из тетрадей кодекса (№ 14) и проходила граница почерков (поч. Iа на л. 82-111 и поч. II на л. 112-113 об.).

Еще больше оснований предполагать наличие выходной записи в первоначальном составе тетради № 22, где отсутствует, по крайней мере, один лист, находившийся после л. 172. Обозначим его условно как л. 172а. Если тетрадь №22 была шестилистной, то л. 172а являлся последним листом этой тетради, и на нем мог стоять буквенный номер “22”. Тетрадью № 22 явно завершался какой-то этап работы над “Сийским” евангелием. Во-первых, здесь проходит очередная граница почерков и чернил: на л. 172-172 об, заканчивается почерк IIб, а с л. 173 возобновляется другими чернилами прекратившийся после л. 111 почерк Iа, который затем господствует до конца книги.

Во-вторых, на л. 172 об., помещена миниатюра. Если согласиться с мнением О. С. Поповой и Г. И. Вздорнова о том, что миниатюра была также на обороте ныне отсутствующего перового листа кодекса, факт присутствия миниатюры на л. 172 об. может рассматриваться как признак окончания на л.172 основного текста евангелия: оно открывалось миниатюрой и миниатюрой же заканчивалось. К тому же, миниа­тюра л. 172 об., помещалась в конце Евангелия от Матфея.

В-третьих, шестилистный состав тетради № 22 (если не считать, что в ней могли находиться еще два листа, которые впоследствии были удалены) служит намеком на ее расположение в конце кодекса. В древнерусских кодексах последняя тетрадь часто бывала меньшего размера, чем предшествующие: предвидя окончание работы, писцы отводили на последнюю тетрадь ограниченное число листов пергамена, дабы не расходовать зря этот дорогостоящий материал.

Обращение к нумерации тетрадей показывает, однако, что почерк и чернила буквенных номеров меняются не после 22-й, а лишь после 24-й тетради: номера 25-27 написаны другим почерком, чем предшествующие, и очень светлыми, полустершимися чернилами. Особую палеографическую проблему представляет номер последней, 28-й тетради⁶². Он принадлежит к тому же типу и написан тем же почерком (Iа), что и номера 1, 3-21, 23. 24. Номер находится в середине нижнего поля л. 216 об. Первая цифра номера - “К”(20) - читается без затруднений, в то время как вторая цифра испорчена круглым штампом “Рук. отд. БАН СССР”. Она может быть прочитана как “В” (2) или “И” (8). Поскольку тетрадь, которая отмечена этим номером, является по счету 28-й, большинство исследователей читали вторую цифру номера как “И” (8). При просмотре ее через увеличительное стекло можно заметить тончайшую соединительную линию между верхними концами левой и правой “вертикалей” буквы. Кроме того, создается впечатление, что правая “вертикаль” состоит из двух круглящихся верхней и нижней линий. Прочтение второй буквы номера как “В”⁶³ и, следовательно, всего номера как “КB” (22) дает основание для допущения, что л. 216 и парный с ним л. 213 находились раньше в составе 22-й тетради, где л. 216 об. являлся последним, поскольку на нем стоял номер тетради, а л. 213 - первым.

В этом случае получается, что тетрадь № 22 была нормальной восьмилистной тетрадью. Тогда наличие на тетрадях № 23 и 24 номеров того же типа, что и на предыдущих тетрадях, можно объяснить тем, что они нумеровались заранее, в расчете на продолжение текста евангелия, но после того, как работа по нумерации тетрадей была доведена до № 24, переписка евангелия остановилась на тетради № 22. Впрочем, такой ход дела был возможен и при шестилистном составе тетради № 22.

Гипотеза о вхождении л. 213 и 216 в состав 22-й тетради предполагает, что л. 213 (как первый в тетради № 22) шел сразу после л. 167 об. (последнего в тетради № 21). Однако в рукописи мы не наблюдаем никакой стыковки текста л. 167 об. с текстом л. 213. Более того, текст л. 167 об. продолжается без перерыва на л. 168, а текст л. 213 является естественным продолжением текста л. 212 об., последнего в тетради № 27. Итак, по тексту, л. 213-213 об. между л. 167 об. и 168 со­вершенно не нужен и является здесь инородным телом, в то время как в тетради № 28 он на своем месте и продолжает текст тетради № 27. Остается допустить, что в составе тетра­ди № 22 л. 213-213 об. и 216-216 об. были чистыми. Они могли предназначаться для миниатюр, для пропущенных часов великой пятницы, для чтения субботы великой недели (к которому был составлен только заголовок) и т. п. Мы можем предполагать все, что угодно, но это не докажет факта пребывания л. 213 и 216 в составе тетради № 22. Столь же трудно доказать, что номер тетради на л. 216 об. - “КВ” (22), а не “КИ” (28). Бесспорно лишь то, что из тетради № 22 был вырезан лист, следующий за л. 172, и на этом утраченном листе вполне могла находиться выходная запись, более ранняя, чем та, которая ныне присутствует на л. 216-216 об.

Принадлежность почерка записи на л. 216-216 об, к варианту Iа не позволяет говорить о большом разрывe во времени между окончанием текста евангелия на л. 215 об. и появлением записи на следующем листе. Вместе с тем некоторые особенности соотношения текста записи и евангелия, а также специфика разлиновки л. 216-216 об. показывают, что запись возникла как особый документ и, по-видимому, не сразу после окончания основного текста кодекса. На л. 215 об. во втором столбце заполнены только 14 строк, остальные 10 оставлены чистыми, запись же начата не на этих свободных строках, а на новом, 216 листе. Она выполнена более мелким письмом, чем текст евангелия. Лишь в конце записи фраза о писцах, отделенная от предыдущего текста чистой строкой, написана крупными буквами киноварью⁶⁴.

Запись отличается от текста евангелия количеством строк в столбце. Во всем кодексе, кроме л. 216-216 об., столбцы имеют по 24 строки. Листы были разлинованы по трафарету. Расстояние между столбцами составляет 1,4 см, ширина каждого столбца - 8 см, высота - 24 см. Некоторые колебания этих величин от листа к листу (до 0,1-0,2 см) связаны с особенностями способа разлиновки: расчерчивалось одновременно по 2 развернутых пергаменных листа, наложенных друг на друга, т.е. за один присест разлиновывалось сразу полтетради (4 листа in-2°). Линии продавливались на верхнем и отпечатывались на нижнем листе. Иногда из-за большой плотности пергамена линии разлиновки на нижнем листе несколько смещались или отпечатывались неотчетливо.

Развернутый лист, из которого сформированы л. 213 и 216, был первоначально разлинован на 24 строки по общему правилу с помощью трафарета. Об этом свидетельствует прежде всего то, что на л. 213 насчетывается 24 строки и имеются все другие признаки трафаретной разлиновки. Более сложная картина на л. 216. Сейчас здесь 25 строк в каждом из двух столбцов и столько же строк в первом столбце л. 216 об., второй столбец которого не дописан до конца (окончание записи занимает в нем первые 11 строк, написанных чернилами, 4 строки, написанные киноварью, и одну чистую строку между чернильным и киноварным текстом). Ширина левого и правого столбцов л. 216 различается и составляет соответственно 9,7 и 7,7 см (на остальных листах ширина обоих столбцов - 8 см), высота столбца - 25 см (на других листах - 24 см), расстояние между столбцами равняется 1,5 см вверху и 1,4 см внизу (на других листах - 1,4 см на всем протяжении столбцов).

Вместе с тем эта разлиновка накладывалась на уже бывшую здесь трафаретную разлиновку. Так, через весь первый столбец л. 216, на расстоянии 8 см вправо от его левого края, проходит вертикальная линия, особенно заметная на уровне 1-3 и 22-23 строк. По трафаретной разлиновке эта линия должна была служить правой границей первого столбца. Однако при новой разлиновке правая граница первого столбца передвинулась на 1,7 см вправо и совпала с бывшей левой границей второго столбца. Впрочем, следы первоначальной разлиновки не всегда отчетливы на л. 216-216 об. Это объясняется не только воздействием вторичной разлиновки, но, возможно, и тем, что открытый лист, из которого образовывались л. 213 и 216, занимал нижнее положение в паре листов, подвергавшихся одновременной разлиновке.

Таким образом, палеографический и кодикологический анализ рукописи позволяет предполагать, что ее формирование прошло несколько этапов. Какая-то остановка в создании кодекса произошла, возможно, после того, как была закончена тетрадь № 22. Не исключена вероятность паузы и перед включением в книгу выходной записи на л. 216-216 об. Можно указать, по крайней мере, три места в изу